Мария Галина: «Сегодня нужно писать не фантастику, а хороший текст»

Предлагаем вашему вниманию стенограмму творческой встречи с Марией Галиной о ситуации в современной фантастике, которая состоялась на Форуме молодых писателей в Звенигороде 22 октября 2015-го [1].

Андрей Василевский (представляя Марию Галину): Я нахожусь в затруднении, пытаясь определить, кто же, собственно, Мария Галина; можно обозначить одним словом «писатель», но за этим определением может стоять всё, что угодно. Давайте начнём по порядку: Мария Галина – писатель-фантаст. Собственно, с этого начиналась – и так сформировалась – её писательская репутация. Она автор многих фантастических книг, причём разной степени фантастичности – от совершенно жанровой литературы для массового чтения до литературы нестандартно-фантастичной. Во-вторых, можно было бы сказать: к нам приехала современный серьёзный прозаик Мария Галина. На данный момент она автор нескольких серьёзных романов; самые известные – это роман «Медведки», опубликованный в нынешнем году в «Новом мире» и уже вышедший отдельной книгой, и совершенно замечательный роман «Автохтоны»… В этих её романах элемент фантастического не превышает общего уровня элемента фантастики в современной прозе. Если вы достаточно много читаете современную прозу, то видите, что наряду с реалистическими произведениями есть много книг, в которых присутствуют те или иные элементы фантастики. И в упомянутых романах Марии фантастичность вполне вписывается в серьёзные тенденции нашей русской прозы. При этом фантастичность подвергается испытанию на прочность, особенно в последнем романе «Автохтоны», где на протяжении всей книги элемент непонятного, фантастического, чудесного постепенно нарастает, после чего происходит некое разоблачение фокуса, и на самых последних страницах этого романа мы задаёмся вопросом: а что это вообще было? Автор действительно предложил нам нечто фантастическое и чудесное или всё это имеет логические, рациональные объяснения? Но такой финал «Автохтонов» происходит не от неумения или оттого, что автор не может разобраться, что же он, собственно, там накрутил, как это часто бывает, – а оттого, что, собственно, весь роман об этом: о том, что грань между реальным и фантастическим, между правдой и ложью – в том числе исторической правдой и ложью – очень условна: одно перетекает в другое, и часто вопрос, где правда, а где ложь, является исключительно вопросом интерпретации. Возникают дискуссии по поводу топографии романа: это Львов, – хотя бы потому, что рестораны, которые играют большую роль в этом романе, это конкретные рестораны города Львова.

Кроме того, Мария Галина – поэт, что до поры до времени было неочевидным, поскольку она прославилась фантастическими книгами, и немногие знали, что она ещё и пишет стихи. Перелом произошёл, когда в серии журнала «Арион» в 2005-м вышла книга «Неземля». Думаю, что это была очень важная веха, поскольку с этого момента её репутация как поэта всё нарастала. И, может быть, сейчас сформировалось молодое поколение, которое не застало её как писателя-фантаста и для них Мария Галина – современный яркий поэт, который ещё и фантастику писал и получил за это ряд премий. Также Мария Галина – активный литературный критик, пишущий либо о поэзии, либо о фантастике (во всех смыслах этого слова). В журнале «Новый мир», где она работает в отделе критики, Мария долгое время вела рубрику «Фантастика/ Футурология». В этом году мы переформатировали рубрику, теперь она называется «Мария Галина:
HYPERFICTION». В ней идёт речь не только о фантастике, а вообще о нереалистической словесности, что бы мы под этим ни подразумевали: например, в последнем, 10-м номере, Мария Галина пишет о двух книгах Линор Горалик – одна из них поэтическая, а другая детская, и всё это вписывается в концепцию «hyperfiction». Сегодняшняя лекция заявлена как просветительская, и я думаю, что мало кто мог бы рассказать об этом с большим пониманием и знанием фактического материала, чем Мария Галина.



Мария Галина: Это первый раз за долгое время, когда я выбралась в Звенигородском направлении за пределы Москвы, и я была совершенно поражена сюрреализмом того, что я увидела. Во-первых, мы проехали огромную пирамиду. Ну, вы её все знаете, внутри неё пространство и время вступают в сложные отношения, самозатачиваются бритвенные лезвия, а человек омолаживается и становится гораздо лучше. Она была построена, кажется, в начале двухтысячных, и вот стоит в чистом поле, такая задумчивая. Еще мы проехали мост, который называется Живописный; похож на гигантского паука со стеклянным брюшком; брюхо нависает прямо над тобой, и ты въезжаешь прямо под этого паука. Я спросила: а что там, в брюхе? Мне сказали, что в этом брюхе предполагался ресторан. То есть предполагалось, что кто-то будет сидеть в ресторане и смотреть на протекающее под этим «брюшком» четырёхполосное шоссе? И тут мне начали попадаться слоганы. Например, слоган какой-то строительной компании, я даже записала его, не удержалась: «Слова о доступности жилья – для нас не лозунг, а руководство к действию». Что они имели в виду – я так и не поняла: не уверена, что это знают и они сами. Потом плакат: «Побеждай зло добром». Потом проехали табличку «сельское поселение такое-то». То есть не село, а именно сельское поселение. И, наконец, огромный билборд: «Авиапарк. Стань акулой шопинга» – и нарисована большая золотая рыбка. Как можно стать акулой в авиапарке? Это к вопросу о соотношении фантастики и реальности. В какой-то момент мне стало казаться, что я уже переместилась в какое-то другое измерение, поскольку уж очень странные все эти реалии, и сочетание их какое-то совершенно фантастическое. Наверное, имеет смысл задуматься об очень сложном соотношении того, что происходит на самом деле, и того, как мы это интерпретируем. У Леонида Каганова, кстати, был рассказ «Когда меня отпустит» – о том, что наша реальность очень странна, если взглянуть не неё непредвзято.

Данное краткое вступление может стать поводом для размышления, почему же фантастика вообще для нас представляет какой-то интерес. Как мне кажется, есть пренебрежительное отношение к фантастике как к низкому жанру, но на самом деле это неправильно. Я подготовила небольшую лекцию о том, как изменилась фантастика после 1991 года – перелома, – и какой она стала на постсоветском пространстве.

Вообще, поскольку вы все здесь достаточно молодые люди и советского времени – к счастью, наверное – не застали, замечу, что фантастика очень изменилась начиная с того самого 1991 года. В советское время фантастика была очень популярна, как ни странно, не столько как жанр научно-просветительский, сколько жанр эскапистский. Сами фантасты подметили (по-моему, это был Вячеслав Рыбаков), что в Советском Союзе фантастика как бы замещала религию, которая не очень приветствовалась в секулярном советском мире, обещала то, что обычно обещает религия: как то вечную жизнь, трансформацию человека, избавление от болезней, старости, освоение вселенной, – посыл чуда был эксплицитно скрыт даже в том, что мы называем научной фантастикой. В связи с этим фантастика была очень популярна среди интеллектуалов, но парадоксальным образом большая часть её выходила в издательствах, которые занимались детской литературой. Итак, фантастика проходила по ведомству детской литературы, она издавалась огромными тиражами, и в выходных данных была маркировка: «для старшего и среднего школьного возраста». И вот эти книги для старшего и среднего школьного возраста были в чудовищном дефиците, и их раскупали люди, которые никакого отношения к старшему и среднему школьному возрасту не имели. Но такая изначальная направленность имела и другой эффект: вся фантастика, которая выходила и переводилась в Советском Союзе, была этически ориентирована. Поскольку она была рассчитана в основном на молодёжь, считалось, что «писатели должны учить хорошему»: действительно, в советское время «добро побеждало зло» на всех этапах этой литературы. Мало того, активно не приветствовалась литература, в которой был элемент неприкрытого, незамаскированного наукой чуда: это безжалостно искоренялось как буржуазный идеализм. То есть территории, которая называлась «фэнтези», в Советском Союзе не было вообще. Если «Хоббит» Толкиена вышел в 1976 году в хорошем переводе с чудесными иллюстрациями и гигантским тиражом, потому что проходил по ведомству детской сказки; а первый том «Властелина колец» в 1983 по тем временам тиражом уже очень небольшим, – то продолжения нам пришлось ждать очень долго, пока Советский Союз не развалился: в частности, потому, что кто-то из цензоров усмотрел в Мордоре намёк на Советский Союз. Или Рейган обозвал Советский Союз Мордором, не помню.

Итак, с одной стороны, мы имели огромную популярность фантастики, огромные тиражи, а с другой – такую же мощную цензуру, и всё это вместе вызвало замечательное явление, которое называлось «клубы любителей фантастики», КЛФ. Эти клубы были организованы по принципу клубов авторской песни, или литературных объединений, там обсуждались и даже писались какие-то тексты, и это было очень неприятно для цензоров, – эти клубы проходили по ведомству молодёжных организаций и были под жёстким кураторством. И там же, в этих клубах начали переводить и распространять зарубежную фантастику. А поскольку распространение самиздата, мягко говоря, не приветствовалось, в середине восьмидесятых эти клубы были практически разгромлены. Но, так или иначе, эти клубы и их участники стали ядром формирования той фантастики, которая возникла уже на обломках советского времени.

Темницы рухнули, и где-то с конца восьмидесятых на наши неокрепшие головы хлынуло огромное количество текстов. Только в конце 80-х – начале 90-х годов у нас выходят «Чужак в чужой земле», «Дюна», «Человек в высоком замке», «Мечтают ли андроиды об электроовцах», «Левая рука тьмы», и, наконец, весь Толкиен, всё, что в англоязычном мире было опубликовано не позже 70-го. То есть оказалось, что мы отстали от западного мира с его брендами как минимум на тридцать лет, и всё это надо восполнять. И весь треш тоже на нас хлынул, поскольку сметалось тогда всё, чохом. И вот люди узнали, что есть фэнтези – и, Боже мой, это какой-то другой мир, и в этом другом мире можно побыть эльфом или гоблином, можно уходить в этот мир, как в религию, жить там. Сами толкинисты по этому поводу шутили, что есть три стадии подвинутости: «всё это наверняка так и было», «все это так и было и я это видел своими глазами», и «я всё это видел своими глазами, и всё это было совсем не так». То есть появились интерпретации, реинтерпретации, «Властелин колец» породил огромное количество фанфиков, которые для нас тоже были совершенно новое явление, и они тоже выходили книгами, часто той же толщины, что и оригинал, а то и толще. Из всей этой массы паралитературы, которая образовалась вокруг Толкиена, выделяется несколько ярких вещей: это «Звирьмариллион» Алексея Свиридова (очень ехидная пародия на «Сильмариллион» Толкиена), и роман Кирилла Еськова «Последний кольценосец» – контринтерпретация Войны Кольца, написанная с тем посылом, что историю пишут победители… В этой истории «Последнего кольценосца» Мордор – первая технологическая цивилизация Средиземья, которая уже стала основывать университеты, опыты над проводимостью нервных путей, всеобщее среднее образование и так далее: и отсталый феодальный Север почуял угрозу в этой растущей мощи и объединился с совершенными уж нелюдьми эльфами, чтобы обрушить Средиземье в безвременье, ну и понятно, этому нужно было как то помешать – ценой больших жертв, как это всегда бывает. Кирилл Еськов по профессии палеонтолог и автор хорошего учебника «История земли и жизни на ней», а также ещё одной контрверсии – «Евангелия от Афрания», где евангельские события рассматриваются с точки зрения игр спецслужб на тогдашнем Ближнем Востоке. Он ещё и автор нового романа «Америkа (reload game)»: часть его вышла в этом году в «Новом мире», это альтернативная история Америки, где русская Калифорния закрепилась, развилась и стала самостоятельным государством.

Когда жёсткие советские рамки чуть-чуть ослабли, то фантасты стали организовывать свои фестивали, которые называются«конвентами» (от слова «convention»). Эти конвенты создавались по западным лекалам: традиция очень давняя, почтенная, но наши конвенты отличались от западных, поскольку на Западе на такие мероприятия приезжали два-три «монстра» с новыми книжками, несколько писателей помельче и огромное количество фэнов. У нас на эти конвенты стали ездить в основном писатели, – либо читатели, которые тоже писатели. И вот когда двадцать, тридцать, сорок и так далее писателей стали собираться вместе, это оказало взрывной эффект: в плане обмена идеями, творческого импульса, ну и в плане продвижения фантастики, конечно. И рынок ещё был не насыщен, ходили слухи, что на первые конвенты приезжали издатели и привозили с собой чемоданы денег, а увозили подписанные договора и рукописи. И вот очень быстро стали выходить книжки отечественных авторов. Это было очень заметное изменение по сравнению с советским временем, когда чтобы вообще напечататься в нормальном типографском виде, нужно было пройти очень долгий и очень скучный путь, и, в конце концов, человек, который выпускал свою первую книжку, уже был, мягко говоря, немолодым. В 90-е годы сразу вспыхнула плеяда новых авторов: это авторы, которые начали писать еще в восьмидесятые, но не могли пробиться к читателю – именно потому, что их тексты были совершенно не такими, как предписывалось в советское время. Прежде всего это Михаил Успенский и Андрей Лазарчук, которые вместе выпустили очень интересный постмодернистский роман «Посмотри в глаза чудовищ», где героем выступил поэт Гумилёв, которого, оказывается, вовсе не расстреляли в двадцатые, а некое тайное общество его прибрало к рукам, сделало бессмертным, и он стал выполнять их поручения – кстати, в той же книге как приложение вышла чуть ли не первая большая публикация, фактически книжка стихов Дмитрия Быкова: он писал их как мистификацию, от имени Гумилёва. Этот роман настолько отличался от всего, что было до него, что он сразу взял множество фантастических, жанровых премий и стал одним из культовых романов конца 90-х. Тогда же стали известны такие фантасты, как Дмитрий Громов и Олег Ладыженский (их совместный псевдоним – Генри Лайон Олди), они прошли очень показательный путь от чуть ли не самиздатовских книжек до авторских серий в крупнейших издательствах. Марина и Сергей Дяченко, которые стартовали как авторы городского фэнтези, Любовь и Евгений Лукины, Святослав Логинов со знаменитым романом «Многорукий бог Далайна», Елена Хаецкая, Вячеслав Рыбаков и так далее. Постепенно оформились две школы – украинская и питерская, которая концентрировалась вокруг семинара Бориса Стругацкого. Если смотреть отсюда, то это был золотой век отечественной фантастики, и казалось, что это только начало, звезды вспыхивали одна за другой.

Как это выглядело, если посмотреть на издательский процесс? Сначала издатели выпускали огромное количество западной литературы, очень плохо и быстро переведённой. В какой-то момент этот поток оказался исчерпан, и стали печатать отечественных авторов – но часто под западными масками: те же самые Громов и Ладыженский или Елена Хаецкая, которая свою знаменитую книгу «Меч и радуга» выпустила под псевдонимом Маделайн Симонс; и ещё несколько человек, менее известных. И, поскольку наибольшим спросом и интересом пользовался Толкиен, то издатели жаждали многотомников. То есть, стимулировали написание романов и романных циклов. С одной стороны это тормозило развитие такой традиционной для фантастики формы, как рассказ, с другой именно этому тренду мы обязаны появлением нескольких очень интересных фантастических циклов, в том числе древнегреческому циклу тех же Олди. Наконец рынок созрел для национальной фантастики – уже без всяких масок – и именно тогда стала известна Мария Семёнова с романом «Волкодав» в жанре так называемого «славянского фэнтези», и он оказался очень успешен и опять же потребовал продолжений… Постепенно происходит и укрупнение издательств, исчезновение издательств-однодневок и небольших издательств, возглавляемых энтузиастами, и на рынок вступают монстры, очень быстро набирают обороты ЭКСМО и АСТ, причем ЭКСМО специализировалось в основном на «боевой фантастике», а АСТ – на фэнтези.

Вернёмся к началу. В 1990 году в прекрасном журнале, который называется «Химия и жизнь», вышла короткая повесть «Затворник и шестипалый». Сейчас несколько журналов спорят, кто из них первым опубликовал Пелевина: то ли это «Наука и религия», то ли «Химия и жизнь», то ли «Знание-сила», в советское время в этих журналах печатались лучшие образцы фантастики и отчасти за это они были очень любимы интеллигенцией. Так вот, Пелевин проходил по ведомству фантастики, и получал жанровые премии как фантаст, но очень быстро начал дрейфовать в мейнстрим, и постепенно из писателя, который позиционировал себя как фантаст и которого издатели позиционировали таким же образом, превратился в «мэйнстримовского» писателя.

В 1991 году стал выходить и журнал фантастики «Если», аналог американского IF, он не был первым журналом фантастики на постсоветском пространстве, но стал самым долгоживущим и известным – начинал он как НФ-журнал, причем журнал именно переводных текстов, но постепенно стал публиковать всё больше отечественных авторов и, наконец, стал ориентироваться в основном на них, а в начале 2000-х выпустил и первый номер, посвященный фэнтези.

К концу 90-х КЛФв первоначальном их виде трансформируются в сетевые форумы и начинается новая эпоха, эпоха сетевых коммуникаций. И здесь интересно то, что у истоков этих сетевых коммуникаций стоял Александр Житинский, питерский писатель, имеющий непосредственное отношение к фантастике, который одновременно был редактором небольшого издательства «Новый Геликон», первого у нас print on demand, и одним из инициаторов опять же первого на постсоветском пространстве сетевого литературного конкурса «Тенета». Появилась знаменитая библиотека Максима Мошкова «Lib.ru», а в рамках ее площадка «Самиздат»: это такой аналог «Стихов.ру» и «Проза.ру», где желающие могли беспрепятственно выложить свои тексты и открыть их для читателя. Там образовались свои ресурсы, на которых желающие могли себя выразить. Появилось ФИДО как способ коммуникации… И те фантасты, которые были в ладу с современными интернет-коммуникациями, стали активно их использовать для общения с читателем – в частности очень популярный сейчас Сергей Лукьяненко. Постепенно фэндом практически переместился в интернет.

А интернет формирует свои способы коммуникации: и активность там началась именно с сетевых конкурсов, с такой игры литературными мышцами. Для развития фантастики самую заметную роль сыграл анонимный сетевой конкурс, который назывался «Рваная грелка» - видимо, от выражения «порвать как тузик грелку». Он изначально назывался «Рассказ за 48 часов» и возник в 2001 году на ресурсе «Нуль-Т». Победить в нём было очень почётно, и многие из самых популярных тогда российских фантастов на анонимной основе там участвовали и побеждали. И, поскольку по правилам конкурса эти рассказы читали все участники, согласно правилам игры, обсуждали очень жёстко и без скидки на личности – конкурс-то анонимный, выставляли оценки, то постепенно наработалась традиция написания короткого рассказа – такого, который мог бы сразу зацепить ридеров: приёмом, нешаблонным ходом. Понятно, что читателя легко напугать, или растрогать, а вот развеселить его гораздо труднее. И как результат, на этих «грелках» выросло поколение писателей-хоррорщиков и представителей жёсткого сентиментализма. Сформировался уже новый пул писателей, которые были ориентированы в основном на рассказы; этот пул получил название «Цветной волны» по первому сборнику их рассказов – «Цветной день». Все стали с интересом ожидать, что сейчас эта новая молодая шпана сметёт старых мэтров с лица Земли, и у нас будет новая волна фантастики.

К моему большому огорчению, этого не случилось. Во-первых, потому, что рассказы не очень выгодны для издателей: сборники рассказов продаются очень плохо. К тому же появились первые проекты, связанные с компьютерными играми. Один из таких проектов – «S.T.A.L.K.E.R.» – сопровождал компьютерную игру, придуманную украинскими разработчиками, там в качестве локаций выступали части территории Чернобыльской зоны. Эта игра вышла в 2007 году и сразу стала очень успешной – и под этот проект стали выходить книги, опять же очень успешные, и это, конечно был большой соблазн для авторов, не в последнюю очередь потому, что за них хорошо платили. И вот пожалуй, что с серии «S.T.A.L.K.E.R.» начинается эпоха межавторских проектов – и почти вся «Цветная волна» уходит туда. Что понятно – «Рваная грелка» научила их работать быстро, профессионально и на заданную тему, это заложено в самой ее природе. Один из последних ярких опытов «Цветной волны» – это командный проект «Кетополис», стимпанковский роман из десятка новелл вышел в 2012 году.

Очень бурно начинают развиваться маргинальные и низовые формы: например, юмористическая фэнтези, где травестируются ситуации и положения фэнтези высокой, женская романтическая фэнтези, и очень специфический, сугубо российский поджанр, получивший название «попаданчества». То есть модель известная, «Янки при дворе короля Артура», но направление вдруг делается очень популярно: я бы сказала, истерично популярно, и явление это очень интересное в социальном смысле, потому что оно связано с ревизией истории. Какой-то everyman или, наоборот, спецназовец, или ролевик попадает в прошлое, и там прекрасно адаптируется и тут же меняет всё к лучшему, спасает кого-то в Великой Отечественной, во времена Ивана Грозного двигает Россию по пути прогресса и мира – или, наоборот, патриархальности и духовности; он всё знает, всё умеет и очень хорошо себя реализует, что выглядит с рациональной точки зрения полным безумием, поскольку там язык другой, другая этика, все другое. Тем не менее, вот это «попаданчество» в силу каких-то причин скорее социально-психологического толка выходит в огромных количествах. Все это не совсем проектная литература, конечно, но далеко от неё не уходит. Надо сказать, что фантастике вообще присуща сериальность, на Западе авторские и межавторские проекты существуют, занимают свою нишу, та же «Дюна» после успеха первого романа превратилась сначала в авторский, а потом в межавторский проект, «Плоский мир» Пратчетта безусловно проект, «Песня льда и огня» Мартина и так далее, но они сосуществуют вполне мирно с единичными громкими романами, и несут на себе отпечаток авторского стиля и некий авторский мессидж. А что произошло у нас? Еще работает старая гвардия – блестяще работают Лукин и Логинов, их можно было бы назвать авторами «идеальных рассказов», или, в случае Лукина, ещё и «идеальных повестей», сопоставимых по качеству с западными классиками жанра, но на национальном материале; очень интересно и совершенно ни на что не похоже пишет Елена Хаецкая, у неё скорее такие опыты по исследованию, прощупыванию границ жанра. Но в целом на общем фоне даже авторский проект кажется прорывом – те же Олди, в частности, запускают очень интересный и сложный цикл «Ойкумена»; первая бесспорно удачная у нас космическая опера, опять же сопоставимая по масштабу с западной классикой, со своей философской концепцией, с подробно и оригинально разработанными мирами, но это опять же цикл, на настоящий момент насчитывающий двенадцать романов, а будут видимо еще… но в общем и целом почти все звезды девяностых, да и нулевых или работают в межавторских проектах или сходят на нет, уходят в сценаристы, или, что уж совсем грустно, в беллетризацию чужих сценариев… Или уходят в мейнстрим, как тот же Пелевин.

И вот, оглядевшись вокруг, что мы видим? Российская фантастика, которая начиналась как элитарный жанр с постмодернистскими играми, аллюзиями, цитатами, – она либо выродилась в проекты, либо ушла в большую литературу. Два российских журнала: уже упомянутый журнал «Если» и «Полдень XXI век» (в последнем редактором был Борис Натанович Стругацкий), – три года назад перестали существовать. Их пытаются возродить в каком-то формате, но это уже совсем другие журналы. Того, что мы назвали бы жанровой фантастикой, в России по большому счёту нет. Есть проектная литература; есть «трэшевая», одноразовая, которая выпускается огромными тиражами на газетной бумаге и потом уходит в никуда, или даже бумаги не удостаивается, только в электронном формате, – и есть то, что называется «мэйнстрим». В десятые тексты фантастов – те, которые заслуживают внимания – не носят на себе маркировку «фантастика». Один из лучших романов последнего времени – роман Михаила Успенского «Райская машина» –выходил в ЭКСМО без всякой маркировки «фантастика». Роман Кирилла Еськова «Америkа», о котором я сегодня говорила, вышел в сравнительно маргинальном издательстве сравнительно маргинальным тиражом также без маркировки «фантастика». Есть, конечно, исключения, всегда есть, но их очень мало.

Но вот парадокс – если мы посмотрим на весь спектр премий, будь то «Букер» и «Большая книга», то увидим там огромное количество фантастических произведений: «Метель» или «Теллурию» Сорокина, «Библиотекаря» Елизарова или «2017» Славниковой, «ЖД» и «Эвакуатор» Быкова, в последнем шорт-листе «Букера» – «Колыбельную» Данихнова… Что получается? Фантастика в России закончила свой цикл развития: либо она превратилась в просто литературу, мэйнстрим, либо она выродилась в поделки, проекты и, в общем-то, в трэш. Ничего посередине этих двух ветвей сейчас нет. Или почти нет.

Вот примерно то, что мы имеем на данный момент. Если у вас есть какие-то вопросы по данной теме, я готова на них ответить.


Вопрос из зала: В книжном магазине нашего города много книг фантастики с аляповатыми, безвкусными обложками. Стоит ли их открывать? Часто внешний вид является показателем качества книги, а часто и не является.


М. Г.: Является показателем. Если кто-то из вас был на Западе – а я уверена, что многие из вас были и заходили в книжные магазины – то вы видели огромное количество книг фантастики. Очень часто это вторичные, эскапистские вещи, и они оформлены примерно так же, как вы описываете. Но книжки, которые рекомендуют критики, лежат на приоритетных выкладках и выглядят совсем по-другому. Здесь то же самое: если вы не любите «трэшак», не любите историю про «попаданцев», – не берите это в руки никогда. Всё, что вы сейчас видите хорошего, – на этом хорошем не будет написано «фантастика».


Вопрос из зала: Говоря о западных аналогах «Amazing Stories», вы забыли упомянуть Юрия Петухова.


М. Г.: Я не то чтобы забыла, у меня просто не так много времени и это мне не показалось достойным упоминания. Конец 80-х – начало 90-х породил огромное количество трэш-литературы. Поскольку вся фантастика в советское время, как я уже говорила, была очень благонравная, то в постсоветское время стало всё можно: можно было писать про чудовищ, которые сожрали людей и откусили им головы и было много кровищи, про крутой горячий секс космической проститутки… Но это была именно временная мода, которая сошла, потому что быстро надоела и потому что появились переводные западные аналоги, поадекватней и попрофессиональней. Но аналог «Amazing Stories» вовсе не Петухов, а журнал «Если», где главным редактором был Александр Шалганов, совершеннейший фанат фантастики, причем именно научной.


Вопрос из зала: Первый вопрос – что делать писателю, пишущему сегодня фантастику? Второй вопрос: почему так плохо с отражением фантастики в современном кинематографе?


М. Г.: Что касается первого вопроса: во-первых, у нас есть премия «Дебют», где есть плавающая номинация «Фантастика»: возможно, в следующем году эта номинация снова будет. Во-вторых, не надо стараться писать фантастику, надо стараться писать хороший текст. А каким инструментарием вы будете при этом пользоваться, – это уже ваше личное дело. Если мы снова обернёмся печальным лицом на Запад, то мы увидим, скажем, Брэдбери, который писал вполне мэйнстримовские вещи. У нас они маркировались как фантастика, да и там тоже. Часто то, что является фантастикой в прямом смысле слова, очень быстро устаревает – просто потому, что ну, не угадал, промахнулся в прогнозах. Но Брэдбери останется очень надолго, потому что там фантастика была просто условностью, элементом литературной игры.

Издать коммерчески успешную фантастику новичку сейчас практически невозможно. Посмотрите на тиражи. Они упали по сравнению с началом девяностых на порядок. Остались на поверхности четыре-пять имён.

Что касается фильмов, то, по-моему, всё упирается в самую вульгарную проблему – в деньги. Для того чтобы снять сегодня полноценный фантастический фильм, нужны компьютерная графика, спецэффекты. И если мы можем снять бытовую историю, не впав в запредельные расходы, то блокбастер снять мы так просто не можем. Потому успешных фантастических фильмов у нас мало и берутся за них с неохотой. Впрочем, иногда никакие деньги не помогают, но это уже другой вопрос. Просто, чтобы была хоть одна удача, нужно снять десять фильмов, а этого нет.


Вопрос из зала: Маша, расскажите про Вашу очень интересную пародию на Толкиена, я её просто обожаю.


М. Г.: Как я уже сказала, всё наше поколение было повёрнуто на Толкиене из-за возможности уйти в этот чудный мир. До этого мы находились в рамках довольно узкой исторической парадигмы: а тут вдруг перед нами развернулась совсем другая история, со своей культурой, со своим бэкграундом… Неудивительно, что многие люди всерьёз поверили в то, что они эльфы. Мало кто хотел быть гоблином, но эльфами хотели быть все. Меня шарахнуло током точно так же, как всех остальных; и для того, чтобы как-то избавиться от этой зависимости, я написала пародию, которая называлась «Хомячки в Эгладоре». Там топография Средиземья накладывалась на топографию Москвы, и с героями происходили разные события внутри этой топографии. Толкиенисты, по-моему, обиделись, а в то время это, в общем-то, была секта: я надругалась над святыней. Были такие тёрки в Интернете, что мне в какой-то момент казалось, что у меня вырастет шерсть на пятках. Но потом всё как-то уладилось, и мне даже дали премию на Зилантконе, самом большом конвенте ролевиков: спустя четыре года они примирились с моей пародией, всё уже было хорошо. Но я очень переживала, когда меня ругали, это правда, я же любя, это было такое признание в любви мэтру. А признаваться в любви пафосно и с придыханием – это ужасно, по-моему.


Вопрос из зала: Спасибо за очень интересную лекцию. Но мне стало непонятным, в чём же, собственно, проблема в отсутствии маркировки «фантастика». Кажется, в слиянии с «настоящей» прозой нет проблемы. Если всё-таки она есть, в чём суть такой маркировки?


М. Г.: В какой-то момент перед автором встаёт вопрос: что делать ему, когда он написал то, что он считает чистой фантастикой – будь то научная фантастика или фэнтези? Кстати, научную фантастику мало кто пишет сегодня, но она востребована – по закону маятника: все думали, что эпоха прошла и именно научная фантастика больше не нужна, но недостаток ее как раз ощущается.

Вопрос в позиционировании. Вы считаете, что пишете фантастику? И где вы её будете издавать? И как она найдет читателя? Есть опасность, что она попадёт в лакуну между двумя потоками: трэшем, который очень быстро издаётся и так же быстро вытесняется другим трэшем, и произведениями тех писателей, которые пишут «не фантастику, но что-то ещё», – то есть используют фантастику как прикрытие, чтобы рассказать какую-то другую историю. А вот человек, который считает, что он пишет чистую фантастику, – ему с этой чистой фантастикой податься некуда. Особенно если вы не поддерживаете отношения собственно с фантастами, издательствами, литагентами, – это сложная ситуация, и вряд ли я могу посоветовать что-то. Но, по-моему, не нужно ориентироваться на эту старую схему: вот я сейчас приду в издательство, меня напечатают, деньги заплатят и я прославлюсь. Такого не будет. Забудьте об этом. Есть какие-то другие пути, самые разные. Например, романы Анны Коростелёвой: у неё миллионы посетителей на «Самиздате», любой издатель готов оторвать их с руками, но она принципиально не хочет продавать свои произведения, они лежат в свободном доступе.


Вопрос из зала: Что касается русского хоррора – как Вы считаете, есть ли у него шанс занять серьёзную нишу на несколько лет?


М. Г.: В начале девяностых мне казалось, что хоррор не имеет шансов привиться на русской почве, потому что жизнь и так достаточно напряжённая. Но сейчас хоррор отлично развивается: не потому что жизнь стала менее напряжённой, а потому, что нужна какая-то релаксация. Чтение хоррора как раз такую релаксацию предполагает: ты пугаешься-пугаешься, а потом с облегчением закрываешь книгу и говоришь – уф! Анна Старобинец, которую вы все, я надеюсь, знаете, один из лидеров этого жанра: вообще, здесь лидируют женщины, они более тонко обращаются с этой материей, которая постоянно рвётся. С моей точки зрения, у хоррора огромная перспектива: мы наконец-то получили свой, истинно российский жанр – потому что там реализуются наши российские страхи, российские реалии. Есть и очень интересный этнохоррор, например, «Убыр» Шамиля Идиатуллина. Есть прекрасный сетевой журнал «Darker»…

Вопрос из зала: Будущее российской фантастики – какое оно?

М. Г.: А вот этого как раз я предсказать не могу. Был некий спад интереса к научной фантастике, но вот вдруг несколько переводных книжек вдруг получили огромный резонанс: например, «Ложная слепота» Питера Уоттса, которая настолько трудно читается, что фэны обозвали её «Сложной лепотой». Или «Марсианин», которого многие из вас знают благодаря фильму. Но своей научной фантастики у нас практически нет. Наверное, она вырастет, как вырос хоррор – дикорастущее растение; то же самое и с фэнтези – которая пока что кормится мифологией фронтира, будь то истории малых народов Севера, буддистские истории, шаманские истории – на таком субстрате, пермском вырос роман «Сердце Пармы» Алексея Иванова. Тот, у кого получится эпос, равновеликий «Властелину колец» именно на славянском субстрате, сорвёт огромный куш, но пока это не удавалось никому, так как задача по ряду причин очень нелегкая: «Волкодав» – это была удачная попытка в своё время, но тоже обернувшаяся таким долгоиграющим межавторским проектом. Но, безусловно, если будет будущее у России, то какое-то будущее будет и у фантастики.



_________________
Примечания:
1 См. также беседу Марии Галиной и Марианны Ионовой «Современная литература: посмертье мэйнстрима или жизнь после жизни?» // Лиterraтура, № 46. – Прим. ред.скачать dle 12.1