Редактор: Евгения Тидеман
Предисловие Евгении Тидеман:
Сергей Криницын – лирик, наблюдающий жизнь в разных преломлениях; его тексты – зарисовки состояний, свидетельства происходящего, сдобренные иронией и пафосом очевидца. Зачастую читатель не встретит устойчивого образа – мир в лирике Криницына подвержен трансформации: одно становится другим, происходит взаимное превращение, переплетение черт объектов авторского внимания – можно сказать, что развитие текстов следует законам сна. В свободном стихе особенно интересен и выразителен мотив документальности, связанный с запечатлением положения вещей и явлений, их непосредственного диалога; здесь завораживает феноменологический опыт авторского вопрошания наблюдаемого о нем самом. В этом вопрошании, наверное, в пределе и сосредоточен весь замысел поэтического высказывания как такового. * * *
Я растворён в вечернем городе,
В метельно-сером полусвете,
Где тени вытянуты в холоде
И непосредственны, как дети.
На полусны мои похожие,
Через мосты, под фонарями,
Летят прозрачные прохожие,
Блестя случайными глазами.
И, ветхим сумраком укрытые,
Как пара стрелок над запястьем,
Мы кружим, всеми позабытые,
И загораемся, и гаснем.
* * *
Мне наша комната приснилась кораблём:
Венгерский ром, и сухари, и мы вдвоём
Из декабря в январь переплываем
Без поцелуев, возгласов, гостей...
Волна. Мы промокаем до костей —
И комната становится трамваем.
Мороз, луна. Куранты: новый год.
Ведь и у нас на полочке живёт
Колючее зелёное растенье.
Пусть кактус будет ёлкой — мы вокруг
Закружимся, не выпуская рук, —
И так пройдет скользящее мгновенье.
* * *
Метель была тепла, как никогда.
Чужой души тугие провода,
смеясь, переливали сообщенье
о чём-то нежном, слипшемся на дне.
Здесь дело не в вине и не в родне,
себя не допустившей до крещенья,
здесь просто – топот хохота копыт
среди огней, где мой фонарь зарыт,
где строфы, облетев, не пожелтели,
где лица, словно крики в тишине,
где ты горишь в игрушечном огне,
следов не оставляющем на теле.
* * *
На угольках раздумий греется ночь,
кто-то сидит на корточках у кровати.
Если бы я и знал, как ему помочь,
вряд ли бы я помог эту жизнь прервать и
с третьей попытки войти в раскалённый круг
счастья, в расплавленный ком добровольной веры…
Он глядит в себя, а потом уходит на юг
на прямых ногах, как пьяные землемеры.
* * *
Усталость как причина перемен.
Вчера мне снилась голая Кармен,
Сегодня — ты, но в деревянных шортах.
И вот, меланхолически паря,
Я падаю, как лист календаря,
Среди стихотворений полумёртвых
И думаю: оживших от руки
Писателя, и умерших с тоски
Читателя, их ждёт земля сырая.
Вокруг с утра до вечера зима,
А в ней стоят деревья и дома,
Друг другу остяки перетирая.
А загляни под снег или под лёд,
Увидишь то же — тающий полёт
Воображенья, смятую закладку
Чужих волос на голой простыне —
И что-то о любви к большой стране
Вдруг забормочешь, уходя вприсядку.
* * *
Не беспокойся ни о чём,
проткни судьбу, как дверь, ключом
и поверни по направленью
дрожащей стрелки часовой…
Или гляди на мир совой,
не удивляющейся тленью
и равнодушной ко всему…
Но не забудь, что ни уму,
ни чувствам, сдавшимся на милость, —
сколь ты себя ни тычь, ни мучь —
не ясно, где он, этот ключ,
и что за дверью притаилось.
* * *
Без жалости, но и без гнева
сжигая реки и мосты,
пришла пора подумать слева,
о чём подумал справа ты.
* * *
Крик земли. Раскалённое эхо.
Плачь, психоаналитик, достигнув пустынных пределов.
Плачь, мой хороший, ты же всё понимаешь:
Мы в испуге рождаемся и в ужасе умираем.
Плачь, если только не зацепишься,
Хотя бы на полмгновенья,
За улыбку земли,
За молчанье змеи,
За солнечную походку.
* * *
Мужчина средних лет
слушает скрипичный концерт.
Он закрывает глаза.
Высокий вибрирующий звук
пронзает его,
вызывая сладостные воспоминанья.
Кажется, что смычок
проходит сквозь сердце,
заставляя звучать
давний
любимый
голос.
Он открывает глаза
и видит
мужчину средних лет,
играющего на скрипке.
МУЗЫКАНТ
У моей скрипки четыре струны.
Четыре голоса у моей души.
И только одно сердце.
Семь струн у моей гитары.
Семь сфер у души моей.
И один Бог внутри и снаружи.
Ноты, рассыпанные на ладони,
образуют линии,
вытягиваются в строки,
лишь одна из которых
соединяет –
мою скрипку с моим сердцем,
моё сердце с Богом,
мою любовь с твоей.
* * *
Средь песков, где унылый принц
или шейх, чья мечта — вода,
ты лежишь, обращенный вниз,
в это самое никуда.
Вот, казалось бы, кончен труд,
но один, без команды, ты
не сумеешь сменить маршрут
и укрыться от темноты.
Темнота в твоём горле, в том,
как ты дышишь, во что одет.
То ли трогаешь воздух ртом,
то ли ищешь губами свет.
И пока твоё тело спит,
мысли тёплые шевеля,
по орбите несётся Кит,
на котором стоит Земля.
У ОКНАЯ смотрю из окна и вижу,
смотрю и вижу, как под дождем идет девушка,
не поворачивая головы в мою сторону,
но я точно знаю, что она меня видит
и знает, что я на нее смотрю.
Я думаю, что это странно — быть только мной.
Ведь я мог бы быть этой девушкой или кем-то еще.
Кто идет сейчас под дождем.
А может быть, я даже мог бы быть этим дождем
и обнимать нас обоих
и всех, кто сейчас живет.
* * *
Я – камертон в футляре тела.
Мой мир звенит – внутри, вовне.
И, как бы ты ни захотела,
Чувств человечьих нет во мне.
С предельной точностью во взоре
Я слышу всё, чего коснусь.
Всю жизнь – в мажоре ли, в миноре, —
Учу звучать, и сам учусь.
Когда я голос твой сжимаю,
Он бьётся рыбкой на песке.
Но я совсем не понимаю
Тебя, в тревоге и тоске.
Во мне, как россыпь нот тяжёлых,
Твои любовь, обида, страх…
Я вижу руки дирижёров
И нити музыки в руках.
* * *
В сентябре бывает
Холодно и зябко.
В душу заползает
Ветер-забияка.
В доме сводит пальцы,
На дворе промозгло.
Сквозняки резвятся
На просторах мозга.
Хочется проснуться
Где-нибудь в июне,
На Алтай вернуться,
К берегам Катуни,
И в потоках ветра
Бормотать беспечно:
«Это тело — смертно,
Эта жизнь — конечна».
* * *
Сквозь этот ад, что в сердце носим,
Сквозь слёзы и животный страх —
Благодарю Тебя за осень
В Твоих встревоженных глазах,
За отблеск медленно плывущих
Шершавых листьев над землёй,
За шевеленье строчек ждущих,
За тишину передо мной,
За вырастающие тени,
Свет угасающего дня...
Благодарю за умиленье,
С которым смотришь на меня.
* * *
Без сожалений и вины,
Ни с кем и ни о чём не споря,
Мой друг уехал от войны
И утонул в далёком море.
А я шепчу: теперь плыви
Среди фотонов — звёздной пыли.
О жизни, смерти и любви
Мы, в общем-то, договорили.
Когда уйду — быть может, нас
Ещё не раз сведёт дорога...
Но мне хотелось бы сейчас
С тобой поговорить немного.
И удалясь в небесный чат,
В тоске по другу дорогому,
"Откроешь, если постучат," —
Шепчу я в ухо домовому.
*
На дворе — никого, ничего, только сам замерзающий двор,
Бесконечно устав от колючей метлы Магомеда,
То ли просит уйти, то ли просит остаться — в упор
Пригвождая к асфальту в потёках небесного света.
ВОСПОМИНАНИЕ
бабушка поливает цветы
я смотрю на нее
она смотрит на цветы
цветы смотрят на небо
_________________________________________
Об авторе:
СЕРГЕЙ КРИНИЦЫНПоэт, художник, телесный терапевт, автор нескольких поэтических сборников, а также книг по телесно-ориентированной терапии («Настройка сознания и тела», 2010) и звукотерапии («Звучащее тело», 2018). Родился в 1965 году в Костромской обл., учился в Петрозаводском музыкальном училище (гитара), Минском институте культуры (дирижирование), в 1989-1994 годах жил в Санкт-Петербурге, посещал ЛИТО В. А. Лейкина. С 1995 года живёт в Москве.
скачать dle 12.1
