Мари Вандышева. ДОМ БЫЛ ТАМ

Редактор: Сергей Баталов





Предисловие Сергея Баталова: это дебютная публикация поэтессы Мари Вандышевой. И уже в этой публикации мы видим автора со своей интонацией и своей драмой, в которой ощущение безмятежного детского рая постепенно сменяется осознанием его конечности и невозвратимости.



КЛЮЧИК

Очень хочется застать цветение вишни или яблони в этом году,
увидеть покосившийся забор, от которого у меня
шрамик на коленке остался с детства – я никогда
не умела через них лазать.
Очень хочется идти и здороваться со всеми подряд через огороды,
пить вино в подвале дома, слышать
петушиное пение на восходе, раскаты грома, бояться молний,
собирать шелковицу по дороге в «центр»; хочется
вымести пыль с приступка на летней кухне
и наступить шлепком в сырую землю,
усы виноградные хочется перегрызть, хочется
наблюдать за ласточкиным гнездом, опустить руку в чан
с пшеницей, напугаться лягушки, порезаться
кукурузой, собрать фундук – этого всего хочется.
Оттого это кажется нелепым и глупым, что
ничто в настоящем "здесь и сейчас" не восполнит
нехватки детского, трепетного и нежного.
Дом опустел, и, в общем-то, перестал быть домом – ключ
не лежит в трубе от навеса, а значит,
меня в нём никто не ждёт.



ПОЛУДЕННОЕ

Сесть на приступке и провести ладонью по шероховатой
мягкой дверной обивке; нащупать рукой лозинку
меж двух ступенчатых квадратов ниже и навести её
в зенит солнца, деля его пополам; сколупнуть кусок
прошлогодней краски с забора, провести по нему рукой
и оставить на ней характерный след; выбить пружинку из калитки,
открыв её слишком резко и широко; обнаружить
ёжика между бревном и забором, спугнуть и дать ему уйти;
закопать под берёзой пару фантиков, и дожидаться всхода конфетного дерева;
ободрать в ту же секунду берёзовые «сережки» и дать ветру
разнести их с ладони не так далеко, как хотелось бы;
одолеть большой кукурузовый лес в огороде без чувства
страха; не дождаться всхода конфетного дерева, разочароваться в чуде, но
не перестать верить в него; пройти по скрипучему полу в зал,
чтоб заново рассмотреть фосфорные фигуры балерины и музыканта;
обнаружить в подвале ласточкино гнездо с пищащими птенцами и напеть им
«ласточка-ласточка, дай молока, дай молока, четыре глотка»;
провести пальцем против каждого подсвечиваемого уличным фонарём узора
на ковре у кровати;
заснуть с полной уверенностью, что завтрашний день будет
ещё лучше предыдущего.



ЗВЕЗДА УПАЛА – НОЧЬ НАЧАЛАСЬ

Никто не ведёт отсчета и мне неспокойно. Когда говорят,
что мы приходим одни и уходим
одни, они лукавят, потому что замалчивают
о промежутке между.
Я обгладываю абрикосовую косточку и в зубах
остаются жилки.
Как-то раз мы поехали на речку. Решили
прыгнуть с пирса бомбочкой – разом –
все вместе. Я тоже решила
прыгать. Меня вытащили на берег. Несколько
человек. В воде было холодно и беспокойно, я сильно
бултыхала ногами и чётко осознавала – вода
совсем не то место, где всё должно кончиться. Я никогда
не умела плавать, оттого решительно
сиганула в воду. Быть маленькой и бесстрашной проще.
Я почти обглодала косточку, и в ней
не осталось жилок. Море бьёт
прямо по щиколоткам
отважными сильными волнами. Мы не станем
друг друга трогать, кажется, никогда; будет шторм, давай
уйдём домой. Наутро рыба
поцелует гладь, и мы так и станем
смотреть друг на друга через стекло. Так никогда не увидимся.



МОРЕ. ПОРТ.

Зажимаю в руке иссиня-белый платок, пока ветер
раскачивает волну. Я наблюдаю за морем с пирса и только
соль, застывшая в локонах, недвижима, как и сам локон
под её тяжестью. Ты был этим мальчиком, бегущим вдоль берега
с флюгером из картона, и море
фотографическими вспышками ослепляло тебя так,
что ты щурился и закрывал свой анфас ладонью.
Кажется, мы потеряли здесь
что-то важное: немое небо, горячий песок – всё это
останется где-то на задворках незрелых мыслей,
пока пучина не заберёт мой иссиня-белый платок или
твои веснушки и бойкость шага, оранжевые сандали или
бумажный флюгер.



МА-АМ

Мам, посмотри
Да, так было всегда:
стеклянный берег, зарево лазури,
взрывы чешуекрылых,
ласточки, а после –
птенцы ласточек.
Глиняное гнёздышко, ключик в трубе;
бабочка хоботом всасывает мякоть цитруса,
смакует, складывает крылья, сытится.
Мотыль вьётся вокруг лампочки
с тучей других насекомых. Вельветовое тельце –
участь его завершится где-то
в осколках флуоресцента,
и всё это было понятно с детства.
Птичка ударяется об окно – жди беды.
Птичка летит высоко-о и вдруг
со всей силы врезается в истяпканную
сапкой землю.
Птичку мы обязательно закопаем, а рядом
поставим крестик
из стянутых нитью веток.



НЕРЕЛИГИОЗНЫЙ АВТОПОРТРЕТ

П.
господи господи господи господи господи
я настырный ребёнок, я ничего не умею, я могу
только «господи господи». помоги, спаси, выручи,
ты достаточно вымучил и проучил. я совсем
только девочка – я на ступеньках храма,
молюсь – нет – я не умею молиться – я могу
только «господи господи».
солнце слепит, от плетёных ворот на мне складывается узор.
ветки искусственно раскачиваются, лишенные такта твоей музыки.
тело отбрасывает длинную тень, прерывистую, рассекающуюся
по ступенькам храма.
«пускай она этого не узнает».
как «не узнает», когда «она» – хрупко сложенная, кучерявая
с кривыми зубками и бухенвальдскими ключицами, упирающимися в тонкие
слои бледной кожи –
всё это время была здесь. она всегда была здесь – за толстой стеной
старого кирпичного дома, ступени которого служили сценой
для её детских представлений: концертов, бенефисов, дней рождений
близких, всегда сопровождавшихся песнями или танцами. она всегда была
здесь;
она была здесь и сейчас, пока дом был перевёрнут верх дном суматохой, резко
сменившийся отчаянной, абсолютно паскудной, бл*дской, мерзкой
тишиной; испепеляющим внутренности молчанием, совершенным отсутствием
дыхания: обыкновенного вдоха.
Выжженным пятном в районе лёгкого,
невозможностью его залатать.
солнце калит чёрные волосы – её непокрытую голову –
до предела,
но ветер заботливо обдувает каждую мелкую прядку, образуя водоворот –
и «ей» становится
проще дышать.
тебя слишком мало во мне. я пока ничего не знаю. я ничего не поняла, я ещё
слишком маленькая. часы пробили –
бом-бом-бом-бом-бом-бом-бом-бом – восемь раз, я сосчитала.
«господи-господи-господи-господи»
когда я вырасту,
«со блаженном успении»
я построю родителям дом,
«вечный покой подаждь усопшим рабом твоим»
и устрою в нем зимний сад,
«и сотвори ему вечную память»
буду приезжать туда по выходным



ФАТИНОВЫЙ БАНТ, ТЁПЛЫЕ РУКИ ОТЦА

Фатиновый бант, тёплые руки отца, тесьма
на маминой блузе
клубничная вафля на розовой корке торта с глазурью, фиалки на ободке
фарфоровой чашки, запах плавленого сырка, горячий суп с фрикадельками,
гречка
на маминых губах,
и картинка этого мира в мельчайших деталях.
Я хорошо всё помню, и теперь понимаю, почему мне было так важно
попасть в этот мир.



УЖЕ НЕ ЛЕЧУ

уже не лечу, засыпая, в пропасть –
значит выросла.
можешь перешагнуть.



НОЧЬ КОРОТКА

вдоль по улице всю ночь
гуляют отягченные вином люди.
о, как они хотят любить,
а не помнить.

улица полна фимиамом,
луна по ней разбросана без счёта.
ночь коротка, люди,
ночь коротка и так недолга любовь,
но так прочна привязанность.
один за всех, а все за одного.
(и от кого-то доброе слово
именно в эту ночь)

а как они дрожат,
сбиваясь в стаи,
как рвутся к теплу,
когда наступает холод.
как они нелепы, изо всех сил пытаясь любить
и любить. а потом кричать.

но ночь коротка,
дождь падает и всё проходит.
крик, звук рухнувшего камня,
стон, внезапная боль
и всё проходит.

только опять стучит кровь в висках,
закатывается мускул на левой скуле
и судорогой сводит запястье
и предплечье.

забывшись, время порой возвращает
всё на круги своя. вокруг тишина
звон тишины и слово на двоих
о любви, о том, что стало вдруг между
не нами и там. запах волос, кого-то родного запах.
качнувшись, навстречу мне течёт горячий ручей.
(оно не вернётся, и это так отрадно)

но это так трудно
быть вдвоём.
говорят, что любовь сильнее смерти,
это так, пока мы все живы.



ТАК ЧУДЕСНО НАМ БЫЛО ВДВОЁМ

Так чудесно нам было вдвоём – без войны,
без измен, без этих несчастных квартир.
И какой-то восторженный, богом забытый,
как гравий из катакомб, без конца и без края
залетный сизый и пыльный дрозд пел нам про уютный очаг.
Звёзды бледнели и в небе мерцали, точно рыбьи глаза, а в них
напряженно и гордо таились любовь и страдание.

Мы искали друг друга, но в тёмных окнах не было нас,
и холодный ветер ночной приветливо шевелил абажуры.







_________________________________________

Об авторе: МАРИ ВАНДЫШЕВА

Поэт. Родилась в Зеленограде (Москве). Окончила Литературный Институт им. А.М. Горького. В настоящий момент изучает парфюмерное дело.скачать dle 12.1