Грэм Грин. НАШ ЧЕЛОВЕК В ГАВАНЕ. Адаптация Петра Чепиги.

Редактор: Евгения Скирда


(Часть 1, часть 2 читайте в № 235)



ДЕЙСТВУЮТ:

УОРМОЛД, владелец магазина по продаже пылесосов
МИЛЛИ, его дочь
ХАССЕЛЬБАХЕР, доктор
ГОТОРН он же ПОСЕТИТЕТЕЛЬ, резидент английской разведки в странах Карибского моря
ЛОПЕС, приказчик
Д ЖО, нищий негр
ПРИКАЗЧИК
СУТЕНЁРЫ
ШЕФ
МИСС ДЖЕНКИСТОН, секретарша ШЕФА
БЕАТРИСА СЕВЕРН, секретарша УОРМОЛДА
1-й ПОЛИЦЕЙСКИЙ
2-й ПОЛИЦЕЙСКИЙ
3-й ПОЛИЦЕЙСКИЙ
1-й ПИЛОТ
2-й ПИЛОТ
СТЮАРДЕССА
СЕГУРА, капитан полиции в Гаване
САНЧЕС, профессор
МОЛОДАЯ  ЖЕНЩИНА, подруга САНЧЕСА
КАРТЕР
БРАУН, председатель Европейского коммерческого общества
ДАМА с таксой
ЧИНОВНИК ИЗ КОНСУЛЬСТВА
ПОСОЛ 
ЗАМЕСТИТЕЛЬ  МИНИСТРА
Действие происходит в Гаване, Кингстоне (Ямайка), Лондоне в пятидесятых годах прошлого века.


АКТ ПЕРВЫЙ
I
Бар «Чудо-бар» в Гаване.
Уормолд и Хассельбахер сидят у стойки бара. Появляетя негр Джо. Негр слеп на один глаз; одна нога у него короче другой; на голове ветхая фетровая шляпа. Он идёт и считает шаги. Когда он минует «Чудо-бар», произносит: «Одна тысяча триста шестьдесят девять».

ХАССЕЛЬБАХЕР. Видите того негра, который идёт по улице, он напоминает мне вас, мистер Уормолд.
УОРМОЛД. После пятнадцати лет дружбы  вы всё ещё добавляете «мистер». В этом вы весь, доктор. (Подражает голосу и манере говорить доктора.) Дружба нуждается в такой же медленной и глубокой проверке, как и диагноз.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Когда вы, мистер Уормонд, будете при смерти и я приду пощупать ваш слабеющий пульс, тогда, может быть, вы наконец станете для меня Джимом.
УОРМОЛД (смотрит в зеркало). Я напомнил вам Джо? Не вижу никакого сходства. Если не считать, конечно, хромоты.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Я говорю не о хромоте. А вы не замечаете сходства?
УОРМОЛД. Нет.
ХАССЕЛЬБАХЕР. У него в жизни две задачи – работать и считать. И он, к тому же, англичанин.
УОРМОЛД. Но я всё-таки не понимаю. (Пьёт, смотрит на часы.)
ХАССЕЛЬБАХЕР(с раздражением). Я хотел сказать, что он человек положительный, надёжный, вот и всё. Как Милли?
УОРМОЛД (искренне). Великолепно!
ХАССЕЛЬБАХЕР. Семнадцатого ей будет семнадцать, а?
УОРМОЛД. Да. (Кидает беспокойный взгляд через плечо, словно за ним кто-то гонится, и снова смотрит на часы.) Придёте распить с нами бутылочку?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Не премину, как всегда, мистер Уормолд. Кто у вас ещё будет?
УОРМОЛД. Да я думаю никого, кроме нас троих. Ведь Купер уехал домой, бедняга Марло всё ещё в больнице, а Милли, мне кажется не очень-то дружит с этой новой компанией из консульства. Вот я и думал, что мы посидим тихонько, в семейном кругу.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Я очень польщён, что меня считают членом семьи, мистер Уормолд.
УОРМОЛД. Может, закажем столик в «Насьонале»? Или вы считаете, что это... не совсем прилично?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Тут ведь не Англия и не Германия, мистер Уормолд. В тропиках девушки рано становятся взрослыми.
УОРМОЛД. Мне пора.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Пылесосы обойдутся без вас, мистер Уормолд. Как и мои пациенты без меня.
УОРМОЛД. Люди болеют всегда, но покупать пылесосы они не обязаны.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Да вы и берёте с них дороже.
УОРМОЛД. Но получаю всего двадцать процентов. Трудно что-нибудь отложить с этих двадцати процентов.
ХАССЕЛЬБАХЕР. В наш век ничего не откладывают, мистер Уормолд.
УОРМОЛД. Мне нужно... для Милли. Если со мной что-нибудь случится...
ХАССЕЛЬБАХЕР. В наш век никто не верит в долголетие – так стоит ли волноваться?
УОРМОЛД. Все эти беспорядки плохо отзываются на торговле. Кому нужен пылесос, если не работает электричество?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Я мог бы одолжить вам небольшую сумму, мистер Уормолд.
УОРМОЛД. Нет, что вы! До этого ещё не дошло. Меня тревожит не сегодняшний день и даже не завтрашний, я беспокоюсь за будущее.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Ну, тогда уж вовсе нечего волноваться. Мы живём в атомный век, мистер Уормолд. Нажмут кнопку – и нас нет. Ещё рюмочку, прошу вас!
УОРМОЛД. Да, вот новость! Знаете, что сделала фирма? Прислала мне пылесос «Атомный котёл»!
ХАССЕЛЬБАХЕР. Не может быть! Вот не знал, что наука пошла так далеко!
УОРМОЛД. Конечно, в нём нет ничего атомного – он просто так называется. В прошлом году был «Турбореактивный», в этом – «Атомный». А втыкать вилку в штепсель нужно, как и раньше.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Стоит ли тогда волноваться?
УОРМОЛД. Они не понимают, что такое название может иметь успех в Америке, а не здесь, где духовенство без конца обличает науку, которую обращают во зло людям! Мы с Милли в воскресенье ходили в собор – вы же знаете, как она любит, чтобы я ходил к обедне: всё ещё надеется, что наставит меня на путь истинный. Ну вот, отец Мендес и описывал там полчаса действие водородной бомбы. Те, говорил он, кто верит в рай на земле, превращает эту землю в ад; и довольно убедительно он всё это говорил, очень понятно. И как, по-вашему, ячувствовал себя в понедельник утром, когда мне пришлось украсить витрину новым пылесосом «Атомный котёл»? Ничуть бы не удивился, если бы кто-нибудь из окрестных головорезов побил мне стёкла. Прямо не знаю, что и делать, Хассельбахер!
ХАССЕЛЬБАХЕР. Продайте один пылесос отцу Мендесу для епископского дворца.
УОРМОЛД. Неужели вы никогда не волнуетесь?
ХАССЕЛЬБАХЕР. У меня против треволнений есть своё секретное оружие, мистер Уормолд. Меня интересует жизнь.
УОРМОЛД. Меня тоже, но...
ХАССЕЛЬБАХЕР. Вас интересуют люди, а не жизнь, а люди умирают, бросают нас... простите: я не хотел намекать на вашу жену. А если вас интересует сама жизнь, она вам никогда не изменит. Меня интересует плесень на сыре. Вы не любите решать кроссворды, мистер Уормолд? Я люблю, но они как люди: всегда приходят к концу. Я могу покончить с любым кроссвордом в течение часа, а вот моё исследование плесени на сыре никогда не будет завершено, хотя человек и мечтает, что в один прекрасный день... Как-нибудь я покажу вам мою лабораторию.
УОРМОЛД. Мне пора, Хассельбахер.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Вам надо больше мечтать, мистер Уормолд. В наш век лучше не смотреть в лицо действительности.

Занавес

II
Магазин Уормолда.
Лопес сидит за прилавком и читает журнал, злобно поглядывая на Посетителя, слишком лощёного для Гаваны, который, стоя у прилавка, читает брошюру и подчёркнуто игнорирует приказчика. Входит Уормолд.

УОРМОЛД (обращается к Посетителю). Buenos dias!
ПОСЕТИТЕЛЬ. Не понимаю я вашей тарабарщины. Вы ведь англичанин?
УОРМОЛД. Да.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Я хочу сказать – настоящий англичанин? По паспорту и всё такое?
УОРМОЛД. Да, а в чём дело?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Всегда лучше иметь дело  с английской фирмой. Знаешь, на каком ты свете, понятно?
УОРМОЛД. Что вам угодно?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Да прежде всего мне хотелось тут у вас немножко оглядеться. Никак не мог втолковать этому типу...
УОРМОЛД. Вас интересует пылесос?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Ну, я бы не сказал, что он меня интересует.
УОРМОЛД. Вы хотите купить пылесос?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Вот-вот, старина, вы попали в самую точку.
УОРМОЛД. Вы не найдёте ничего лучшего, чем «Атомный котёл».
ПОСЕТИТЕЛЬ. Я заметил тут один, который называется «Турбо».
УОРМОЛД. И это очень хороший пылесос.
ПОСЕТИТЕЛЬ. И много вы их продаёте?
УОРМОЛД. Я здесь единственный агент.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Все важные лица непременно хотят купить «Атомный котёл»?
УОРМОЛД. Или «Турбореактивный».
ПОСЕТИТЕЛЬ. И правительственные учреждения тоже?
УОРМОЛД. Конечно. А что?
ПОСЕТИТЕЛЬ. То, что годится для учреждения, сойдёт и для меня.
УОРМОЛД. Может вы предпочитаете нашу «Малютку-не-надрывайся»?
ПОСЕТИТЕЛЬ. В каком смысле – не надрывайся?
УОРМОЛД. Полное название пылесоса: «Малютка-не-надрывайся». Малый комнатный пылесос с воздушной энергией. Лично мне ужасно не нравятся слова «Атомный котёл».
ПОСЕТИТЕЛЬ. Я вас понимаю, старина! Да, неважно придумано. Скажите, а вы осматриваете машины?
УОРМОЛД. Каждый квартал. Бесплатно весь гарантийный срок.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Вы лично?
УОРМОЛД. Нет, это делает Лопес.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Вот этот мрачный тип?
УОРМОЛД. Сам я не очень-то разбираюсь в технике. Стоит мне притронуться к какой-либо из этих штук, и они почему-то перестают работать.
ПОСЕТИТЕЛЬ. А машиной правите вы?
УОРМОЛД. Да, но если с ней что-нибудь случается, я зову дочь.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Ах да, у вас есть дочь. А где она?
УОРМОЛД. В школе.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Сколько лет вашей дочери?
УОРМОЛД. Шестнадцать.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Ну что ж, мне, пожалуй, пора двигаться. Рад был с вами поболтать.
УОРМОЛД. Может хотите посмотреть пылесос в действии? Лопес вам продемонстрирует.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Сейчас нет. (Дерзко, самоуверенно.) Мы ещё увидимся – здесь или в другом месте. (Выходит из магазина.)

Пауза

ЛОПЕС. Он и не собирался ничего покупать.
УОРМОЛД. А  чего же он тогда хотел?
ЛОПЕС. А кто его знает. Он долго разглядывал меня через витрину. Если бы вы не пришли, наверно, попросил бы найти ему девочку.
УОРМОЛД. Девочку?

Лопес пожимает плечами и выходит.
Раздаётся свист. Его громкость то возрастает, то стихает.

УОРМОЛД. Я слышу уже издалека, что идёт Милли: подымается такой шум, будто едет полицейская машина; только о приближении Милли предупреждет свист, а не сирена. Она обычно идёт от автобусной остановки на Авенида де Бельхика, но... (Прислушивается.) Сегодня свист почему-то доносится со стороны Кампостельи. Правда в этой «охоте», приходится признать, нет для неё ничего опасного. Восторги, которые ей таким образом выражают поклонники, начиная примерно с тринадцатилетнего возраста, означают только почтение, ведь даже по высокой гаванской марке Милли – красавица. Волосы у неё светло-золотистые, как молодой мёд, а брови тёмные; её «конский хвост» подстригает лучший парикмахер города. Милли никогда не обращает внимания на свист, он только заставлял её легче ступать; глядя, как она идёт, можно было поверить в вознесение. Тишина показалась бы ей оскорбительной. (Прислушивается.) В отличие от меня, Милли – набожная католичка. Мне пришлось ещё до свадьбы пообещать её матери, что ребёнок получит религиозное воспитание. Теперь её мать, как я подозреваю, не верит ни в Бога, ни в чёрта; мне же она оставила на попечение ревностную католичку. Это привязывало Милли к Кубе куда прочнее, чем меня самого. Я подозреваю, что в здешних богатых семьях до сих пор сохранился обычай держать дуэнью. Мне порой кажется, что и к Милли приставлена дуэнья, не видимая ни для кого, кроме неё самой.
Но дуэнья не всегда караулит Милли. Как-то раз – Милли тогда было тринадцать – меня вызвали в американскую школу при монастыре св. Клары, и там я впервые узнал, что дуэнья бросила Милли у решетчатых ворот школы, прямо под гипсовым барельефом святой. Жалобы сводились, во-первых, к поджогу мальчика по имени Томас Эрл Паркмен младший, во-вторых, подозрениям настоятельницы, что Милли тайком курит, иначе где бы она взяла жидкость для зажигалок и спички для поджога бедного Эрла, и, в-третьих, показу Милли на уроке рисования коллекции открыток с изображением самых знаменитых картин в мире: «Не понимаю, что здесь плохого», – спросил я у настоятельницы. «В её годы, мистер Уормолд, – был ответ – ребёнок не должен восхищаться одной только наготой, какие бы великие художники её не изображали.» «Неужели там не было ничего, кроме наготы?», – продолжал упорствовать я. «Ничего, если не считать "Махи одетой" Гойи. Но у Милли был и нагой вариант этой картины», – был ответ матери-настоятельницы.
Я, конечно, поговорил с Милли о её проступках; её объяснения покоряли своим простодушием. «Зачем ты подожгла Эрла?» «Это было искушение дьявола, он всегда искушает святых.» «Ты не святая.» «Совершенно верно. Потому я и поддалась.» «Ты куришь сигареты?» – спросил я. «Нет.» Что-то в её ответе заставило поставить вопрос иначе: «Ты когда-нибудь курила, Милли?» «Только сигары», – сказала она.

Входит Милли. За ней идёт Лопес и несёт такой огромный пакет, что не видно его лица.

МИЛЛИ. Положите пакеты на пол, нет вот сюда.
Раздаётся стук чего-то тяжёлого, треск, звон металла. Лопес выходит.
МИЛЛИ (вежливо, как жена после долгих лет семейной жизни). Ну, как у тебя сегодня отец, всё хорошо?
УОРМОЛД. Неплохо, а у тебя?
МИЛЛИ. Я сегодня получила «отлично» по закону божьему и по этике.
УОРМОЛД. Прекрасно, прекрасно. А что у тебя спрашивали?
МИЛЛИ. Лучше всего я знала насчёт простительных грехов.
УОРМОЛД. Утром я видел доктора Хассельбахера.
МИЛЛИ. Надеюсь, он хорошо себя чувствует?
УОРМОЛД. В день твоего рождения он зайдёт к нам. Может, потом поедем в ночной ресторан.
МИЛЛИ. В ночной ресторан? О, слава отцу небесному!
УОРМОЛД. Раньше ты всегда говорила: «Аллилуйя».
МИЛЛИ. Ну да, в четвёртом классе. А в какой ресторан?
УОРМОЛД. Наверно, в «Насьональ».
МИЛЛИ. А почему не в «Шанхай»?
УОРМОЛД. Ни в коем случае! Откуда ты знаешь про «Шанхай»?
МИЛЛИ. Мало ли что узнаешь в школе.
УОРМОЛД. Мы ещё не решили, что тебе подарить. Семнадцать лет – это не обычный день рождения. Я подумывал...
МИЛЛИ (перебивает.) Если говорить, положа руку на сердце, мне ничего не надо.
УОРМОЛД. Ну а всё-таки – чего тебе хочется?
МИЛЛИ. Ничего. Ровно ничегошеньки.
УОРМОЛД. Новый купальный костюм?
МИЛЛИ. Знаешь, есть одна вещь... Но мы можем её сразу считать и за рождественский подарок, и за будущий год, и за будущий-будущий год...
УОРМОЛД. Господи Боже, что же это такое?
МИЛЛИ. Тебе больше не придётся заботиться о подарках долго-долго.
УОРМОЛД. Неужели ты хочешь «ягуар»?
МИЛЛИ. Да нет, это совсем маленький подарочек. Никакой не автомобиль. И хватит мне его на много лет. Это очень практичная вещь. И на ней даже, собственно говоря, можно сэкономить бензин.
УОРМОЛД. Сэкономить бензин?
МИЛЛИ. А сегодня я купила все принадлежности на свои собственные деньги.
УОРМОЛД. У тебя нет собственных денег. Я тебе одолжил три песо на святую Серафину.
МИЛЛИ. Но мне дают в кредит.
УОРМОЛД. Милли, сколько раз я тебе говорил, что не разрешаю покупать в кредит. Дают в кредит мне, а не тебе, и дают всё менее охотно.
МИЛЛИ. Бедный папка. Нам грозит нищета?
УОРМОЛД. Ну, я надеюсь, что, как только кончатся беспорядки, дела поправятся.
МИЛЛИ. Но на Кубе всегда беспорядки. Если дело дайдёт до крайности, я ведь могу пойти работать, правда?
УОРМОЛД. Кем?
МИЛЛИ. Как Джейн Эйр, гувернанткой.
УОРМОЛД. Кто тебя возьмёт?
МИЛЛИ. Сеньор Перес.
УОРМОЛД. Господи, Милли, что ты говоришь? У него четвёртая жена, а ты католичка...
МИЛЛИ. А может, грешники – моё настоящее призвание.
УОРМОЛД. Не болтай чепухи. И я пока не разорился. Ещё не совсем. Надеюсь, что не совсем. Милли, что ты купила?
МИЛЛИ. Сейчас покажу.

Милли разворачивает огромный свёрток. Выкладывает седло,  уздечку, мундштук, поводья, хлыст.

УОРМОЛД (упавшим голосом, оглядываясь.) А где лошадь?
МИЛЛИ. В конюшне, недалеко от Загородного клуба. Угадай, как её зовут.
УОРМОЛД. Как я могу угадать?
МИЛЛИ. Серафина. Разве это не перст Божий?
УОРМОЛД. Но, Милли, я не могу себе позволить...
МИЛЛИ. Тебе не надо платить за неё сразу. Она гнедая.
УОРМОЛД. Какое мне дело до её масти?
МИЛЛИ. Она записана в племенную книгу. От Санта Тересы и Фердинанда Кастильского. Она бы стоила вдвое дороже, если бы не повредила себе бабку, прыгая через барьер. С ней ничего особенного не случилось, но вскочила какая-то шишка, и её теперь нельзя выставлять.
УОРМОЛД. Пусть она стоит четверть своей цены. Дела идут очень туго, Милли.
МИЛЛИ. Я ведь тебе объяснила, что сразу платить не надо. Можно выплачивать несколько лет.
УОРМОЛД. Она успеет сдохнуть, а я всё ещё буду за неё платить.
МИЛЛИ. Серафина куда живучее автомобиля. Она, наверно, проживёт дольше тебя.
УОРМОЛД. Но, Милли, послушай, тебе придётся ездить в конюшню, не говоря уже о том, что за конюшню тоже полагается платить...
МИЛЛИ. Я обо всём договорилась с капитаном Сегурой. Он назначил мне самую маленькую плату. Хотел устроить конюшню совсем даром, но я знала, что ты не захочешь, чтобы у него одалживались.
УОРМОЛД. Какой ещё капитан Сегура?
МИЛЛИ. Начальник полиции в Ведадо.
УОРМОЛД. Господи, откуда ты его знаешь?
МИЛЛИ. Ну, он часто подвозит меня домой на машине.
УОРМОЛД. А матери-настоятельнице это известно?
МИЛЛИ (чопорно.) У каждого человека должна быть своя личная  жизнь.
УОРМОЛД. Послушай, Милли, я не могу позволить себе лошадь, ты не можешь позволить себе всякие эти... уздечки. Придётся отдать всё обратно... (С яростью). И я не позволю, чтобы тебя катал капитан Сегура!   
МИЛЛИ. Не волнуйся. Он до меня ещё и пальцем не дотронулся. Сидит за рулём и поёт грустные мексиканские песни. О цветах и о смерти. И одну – о быке.
УОРМОЛД. Милли, я не разрешаю! Я скажу матери-настоятельнице, обещай, что ты... Ты что, влюбилась в этого капитана Сегуру?
МИЛЛИ. Да ну его к дьяволу, этого капитана Сегуру. Мне он не нужен. Мне нужна только Серафина. Она такая стройная, послушная, все это говорят.
УОРМОЛД. Милли, деточка, ты же знаешь, если бы я мог...
МИЛЛИ. Ах, я знала, что ты так мне скажешь. Знала в глубине души. Я прочитала две новены, но они не помогли. А я так старалась. Я не думала ни о чём земном, пока их читала. Никогда больше не буду верить в эти новены. Никогда! Никогда!
УОРМОЛД. Прости меня, Милли...
МИЛЛИ. Я выстояла две лишние обедни.
УОРМОЛД. Милли, я тебе обещаю, если в будущем году я смогу... Послушай, Милли, оставь пока у себя седло и все эти штуки...
МИЛЛИ. Кому нужно седло без лошади? И я уже сказала капитану Сегуре...
УОРМОЛД. К чёрту капитана Сегуру! Что ты ему сказала?
МИЛЛИ. Я ему сказала, что стоит мне попросить у тебя Серафину и ты мне её подаришь. Я ему сказала, что ты такой замечательный! Про молитвы я ему не говорила.
УОРМОЛД. Сколько она стоит?
МИЛЛИ. Триста песо.
УОРМОЛД. Ах, Милли, Милли... За конюшню тебе придётся платить из твоих карманных денег.
МИЛЛИ. Конечно! (Целует его в ухо). С будущего месяца, хорошо? Вот видишь, они всё-таки помогли, мои новены. Завтра начну опять, чтобы дела у тебя пошли как следует. Интересно, какой святой подойдёт для этого лучше всего?
УОРМОЛД. Я слыхал, что святой Иуда – покровитель неудачников.

Занавес


III
Бар «Чудо-бар».
В одном углу сидит Посетитель, в другом – 1-й Полицейский – агент туристской полиции (курит сигару). Входит Уормолд. Посетительвнимательно разглядывает бесконечную батарею бутылок, и не сразу замечает Уормолда.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Да не может быть! Кого я вижу? Мистер Уормолд! Восемнадцать разных сортов шотландского виски, включая «Чёрную этикетку». А пшеничного я даже не считал. Поразительное зрелище! Поразительное... Вы когда-нибудь видели столько разных сортов?
УОРМОЛД. Представьте, да. Я собираю пробные бутылочки, и у меня уже есть девяносто девять марок.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Интересно. А что сейчас выпьете? Как насчёт «Хейга»?
УОРМОЛД. Благодарю. Я уже заказал «дайкири».
ПОСЕТИТЕЛЬ. Такие напитки меня расслабляют.
УОРМОЛД. Вы уже решили, какой вам нужен пылесос?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Пылесос?
УОРМОЛД. Ну да, пылесос. То, что я продаю.
ПОСЕТИТЕЛЬ. А-а, пылесос... Ха-ха! Плюньте на эту дрянь и выпейте со мной виски.
УОРМОЛД. Днём я никогда не пью виски.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Ох уж эти мне южане!
УОРМОЛД. При чём тут южане?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Кровь у вас жидкая. От солнца, так сказать. Ведь вы родились в Ницце?
УОРМОЛД. Откуда вы знаете?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Ну, господи, слухами земля полнится. То с одним поболтаешь, то с другим. По правде говоря, я и с вами хотел кое о чём потолковать.
УОРМОЛД. Пожалуйста.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Да нет, я бы предпочёл местечко потише. Тут всё время шныряют какие-то типы – входят, выходят...
УОРМОЛД. Если насчёт пылесоса, пойдёмте лучше в магазин.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Не надо. Не хочу, чтобы видели, как я там околачиваюсь. Бар в этом смысле – совсем неплохое место. Встречаете земляка, хотите посидеть вдвоём, что может быть естественнее?
УОРМОЛД. Не понимаю.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Ну вы же знаете, как это бывает.
УОРМОЛД. Не знаю.
ПОСЕТИТЕЛЬ. То есть как, вы не считаете, что это естественно?
УОРМОЛД  (отчаявшись что-нибудь понимать.) Мне пора в магазин.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Зачем?
УОРМОЛД. Я не люблю оставлять надолго Лопеса одного.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Ах, Лопеса... Вот как раз о Лопесе я и хочу с вами поговорить. (Шепчет на ухо Уормолду).  Ступайте в уборную, я сейчас приду.
УОРМОЛД. В уборную? Зачем?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Потому что я не знаю, где она.

Уормолд показывает вход в уборную.

УОРМОЛД. Вон там.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Ступайте вперёд, старина.
УОРМОЛД. Да мне не нужно.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Не валяйте дурака. (Кладёт руку Уормолду на плечо и толкает его в дверь).

Занавес


IV
Уборная в баре. Внутри – две раковины, стул со сломанной спинкой, обычные кабинки и писсуары.
В уборной Уормолд и Посетитель.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Сядьте, старина. А я пущу воду. Будет выглядеть куда естественнее, если кто-нибудь сюда ворвётся. И, конечно, собьёт с толку микрофон.
УОРМОЛД. Микрофон?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Верно. Совершенно верно. В таком месте вряд ли может быть микрофон, но правила прежде всего. Выигрывает последнюю схватку тот, кто действует по всем правилам. Хорошо, что здесь в Гаване моют руки под краном, а не в раковине. Пусть себе вода течёт.
УОРМОЛД. Да объясните вы мне...
ПОСЕТИТЕЛЬ. Осторожность, надо вам сказать, не помешает даже в уборной. Один наш парень в Дании в девятьсот сороковом увидел из своего собственного окна, как германский флот идёт через Каттегат.
УОРМОЛД. Какой гад?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Каттегат. Ну, он сразу понял, что началась заваруха. Стал жечь бумаги. Пепел бросил в унитаз и дёрнул цепочку. Не повезло: весенние заморозки. Трубы замёрзли. Пепел всплыл в ванне этажом ниже. Квартира старой девы баронессы, как, бишь, её звали? Как раз собиралась принять ванну. Пиковое положение у нашего парня.
УОРМОЛД. Прямо шпионаж какой-то!
ПОСЕТИТЕЛЬ. Это и есть шпионаж, старина, во всяком случае, так это называют в романах. Вот почему я и хотел поговорить о вашем Лопесе. Он человек надёжный или лучше его убрать?
УОРМОЛД. Вы что, из разведки?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Да вроде того.
УОРМОЛД. Зачем я стану выгонять Лопеса? Он у меня работает уже десять лет.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Мы можем вам найти человека, который отлично разбирается в пылесосах. Но, естественно, последнее слово должно остаться за вами.
УОРМОЛД. Да какое я имею отношение к вашей разведке?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Минуточку, старина, сейчас мы к этому подойдём. Мы на всякий случай проверили Лопеса – он, кажется, чист. Но ваш друг Хассельбахер... тут бы я поостерёгся.
УОРМОЛД. Откуда вы знаете Хассельбахера?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Я ведь тут уже пару дней и кое-что разнюхал. В таких случаях надо быть в курсе дела.
УОРМОЛД. В каких случаях?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Где он родился, этот Хассельбахер?
УОРМОЛД. Кажется, в Берлине.
ПОСЕТИТЕЛЬ. На чьей он стороне? Восток? Запад?
УОРМОЛД. Мы никогда не говорим о политике.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Впрочем, это роли не играет. Восток или Запад – немец есть немец. Вспомните Риббентропа. Нас второй раз на эту удочку не поймаешь.
УОРМОЛД. Хассельбахер не занимается политикой. Он старый врач, живёт здесь уже тридцать лет.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Всё равно, вы себе не представляете... Но вы правы: если вы с ним порвёте, это сразу бросится в глаза. Осторожно водите его за нос, вот и всё. Если обходиться с ним умело, он может быть даже полезен.
УОРМОЛД. Я не собираюсь водить его за нос.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Это нужно для дела.
УОРМОЛД. Да не желаю я участвовать в ваших делах! Что вы ко мне привязались?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Вы – английский патриот. Живёте здесь много лет. Уважаемый член Европейского коммерческого общества. А нам необходим резидент в Гаване, сами понимаете. Подводные лодки нуждаются в горючем. Диктаторы всегда находят общий язык. Большие диктаторы всегда затягивают в свои сети маленьких.
УОРМОЛД. Атомным подводным лодкам не нужно горючее.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Точно, старина, точно. Но война всегда отстаёт от жизни. Надо быть готовым, что против нас используют и обычные виды вооружений. К тому же не забывайте об экономическом шпионаже: сахар, кофе, табак.
УОРМОЛД. Вы найдёте всё, что вам нужно, в официальных ежегодниках.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Мы им не доверяем, старина. Ну и, конечно, политическая разведка. Ваши пылесосы дают вам доступ в любое место.
УОРМОЛД. Вы хотите, чтобы я делал анализы пыли?
ПОСЕТИТЕЛЬ. Вам, старина, это может показаться смешным, но ведь основным источником сведений, которые получила французская разведка во время дела Дрейфуса, была уборщица германского посольства – она собирала обрывки из корзин для бумаг.
УОРМОЛД. Я даже не знаю, как вас зовут.
ПОСЕТИТЕЛЬ. Готорн.
УОРМОЛД. А кто вы такой?
ГОТОРН. Ну что ж, могу вам сказать: я организую сеть в районе Карибского моря. Минуточку! Кто-то идёт. Я умываюсь. А ну-ка ступайте в клозет. Нас не должны видеть вместе.
УОРМОЛД. Но нас уже видели вместе.
ГОТОРН. Случайная встреча. Земляки. (Вталкивает Уормолда  в кабину так же, как раньше втолкнул его в уборную). Правила прежде всего. Ясно?

Входит 1-й Полицейский, пристраивается к клозету. Готорн моет руки. Через несколько минут Полицейский уходит.

УОРМОЛД. Можно выйти?
ГОТОРН. Дайте мне несколько минут, старина, чтобы я успел убраться. Знаете, кто это был? Тот полицейский. Подозрительно, правда?
УОРМОЛД. Он мог узнать мои ноги под дверью. Как вы думаете, не обменяться ли нам штанами?
ГОТОРН. Будет выглядеть неестественно, но мозги у вас варят правильно. Я оставляю в раковине ключ от моей комнаты. «Севил-Билтимор», пятый этаж, пройдёте прямо наверх. Сегодня вечером, в десять. Нужно потолковать. Деньги и прочее. Низменные материи. Портье обо мне не спрашивайте.
УОРМОЛД. А вам разве ключ не нужен?
ГОТОРН. У меня есть отмычка. Пока.

Уормолд поднимается и видит, как затворяется дверь за Готорном, подходит к раковине – поднимает ключ – комната «510».

Занавес


V
Магазин Уормолда. 
Вечер. Милли сидит у стола. Входит Уормолд.

МИЛЛИ. Ты чем-то расстроен. Всё ещё волнуешься из-за капитана Сегуры?
УОРМОЛД. Ты меня никогда не водишь за нос, а, Милли?
МИЛЛИ. Нет. А что?
УОРМОЛД. Все почему-то водят меня за нос.
МИЛЛИ. И мама тоже водила?
УОРМОЛД. По-моему, да.
МИЛЛИ. А доктор Хассельбахер?
УОРМОЛД. Может быть. Иногда.
МИЛЛИ. Но ведь это делают, когда любят, правда?
УОРМОЛД. Не всегда. Я помню, в школе... (Замолкает, задумывается.)
МИЛЛИ. Что ты вспомнил, папа?
УОРМОЛД. Много всякой всячины. Детство – начало всякого недоверия. Над тобой жестоко потешаются, а потом ты начинаешь жестоко потешаться над другими. Причиняя боль, теряешь воспоминания о том, как было больно тебе. Однако я каким-то образом, но отнюдь не потому, что был чересчур уж добрым, не пошёл по этому пути. Может быть от того, что у меня не хватило характера. Говорят, что школа вырабатывает характер, стёсывая острые углы. Углы-то мне стесали, но в результате, кажется, получился не характер, а нечто бесформенное, как один из экспонатов в Музее современного искусства. А тебе хорошо, Милли?
МИЛЛИ. Конечно.
УОРМОЛД. И в школе тоже?
МИЛЛИ. Да. А что?
УОРМОЛД. Тебя никто больше не дёргает за волосы?
МИЛЛИ. Конечно, нет.
УОРМОЛД. И ты никого больше не поджигаешь?
МИЛЛИ (надменно). Ну, тогда мне было тринадцать. (Внимательно смотрит на Уормолда.) Чем ты расстроен, папа?

Уормолд, глядя в зеркало, строит гримасы.

МИЛЛИ. Господи, что ты делаешь?
УОРМОЛД. Хотел тебя рассмешить.
МИЛЛИ (хихикая). А я думала, что ты грустный и чем-то озабочен.
УОРМОЛД. Поэтому мне и захотелось посмеяться. Помнишь клоуна в прошлом году?
МИЛЛИ. Он упал с лестницы прямо в ведро с извёсткой.
УОРМОЛД. Он падает в него каждый вечер в десять часов. Этот клоун вечен, потому, что его трюки никогда не меняются. Вот так и надо жить: клоуна не касаются ни причуды государственных деятелей, ни великие открытия гениальных умов. Нам бы всем не мешало быть клоунами, Милли. Никогда ничему не учись на собственном опыте.
МИЛЛИ. Мать-настоятельница говорит, что...
УОРМОЛД. Не слушай её. Бог ведь не учился на собственном опыте, не то как бы он мог 
надеяться найти в человеке что-нибудь хорошее? Вся беда в учёных – они складывают один плюс один и всегда получают два. Ньютон, открывая закон притяжения, основывался на опыте, а потом...
МИЛЛИ. А я думала – на яблоке.
УОРМОЛД. Это одно и то же. Понадобилось только время, чтобы лорд Резерфорд расщепил атом. Он тоже учился на собственном опыте, также как те, кто разрушил Хиросиму. Эх, если бы все рождались клоунами, нам бы не грозило ничего дурного, кроме разве небольших ссадин... Да ещё в извёстке немного перемажешься. Не учись на собственном опыте, Милли. Это губит душевный покой.
МИЛЛИ. А что ты делаешь сейчас?
УОРМОЛД. Хочу пошевелить ушами. Раньше я умел. А вот теперь не получается.
МИЛЛИ. Ты всё ещё скучаешь по маме?
УОРМОЛД. Иногда.
МИЛЛИ. Ты всё ещё её любишь?
УОРМОЛД. Может быть. Время от времени.
МИЛЛИ. Она, наверно, была очень красивая в молодости?
УОРМОЛД. Да она и сейчас не старая. Ей тридцать шесть.
МИЛЛИ. Ну, это уже старая.
УОРМОЛД. А ты её совсем не помнишь?
МИЛЛИ. Плохо. Она ведь часто уезжала, правда?
УОРМОЛД. Да, часто.
МИЛЛИ. Я всё-таки за неё молюсь.
УОРМОЛД. О чём ты молишься? Чтобы она вернулась?
МИЛЛИ. Конечно, нет, совсем не об этом. Мы можем обойтись и без неё. Я молюсь о том, чтобы она опять стала доброй католичкой.
УОРМОЛД. А я вот не католик.
МИЛЛИ. Ну, это совсем другое дело. Ты не ведаешь, что творишь.
УОРМОЛД. Да, пожалуй.
МИЛЛИ. Я не хочу тебя обидеть, папа. Но так говорят богословы. Ты будешь спасён, как все добрые язычники. Помнишь, как Сократ и Сетевайо.
УОРМОЛД. Какой Сетевайо?
МИЛЛИ. Король зулусов.
УОРМОЛД. О чём ты ещё молишься?
МИЛЛИ. Ну, конечно, последнее время я больше налегаю на лошадь...

Уормолд целует Милли, делает попытку уйти.

МИЛЛИ. Куда ты идёшь?
УОРМОЛД. Мне надо кое-что уладить насчёт лошади.
МИЛЛИ. Я причиняю тебе ужасно много хлопот! Как чудесно, что всегда получаешь то, о чём молишься, правда?

Занавес


VI
Бар «Чудо-бар».
За барной стойкой – Хассельбахер. Уормолд идёт по авансцене. К нему пристают: «Такси!» – словно он приезжий; «Разрешите услужить вам, сэр?» – «Я знаю всех хорошеньких девочек.» – «Хотите красивую женщину?» – «Открытки?» – «Угодно посмотреть возбуждающий фильм?».
От барной стойки слышится окрик.

ХАССЕЛЬБАХЕР. Куда вы так спешите, мистер Уормолд?
УОРМОЛД. У меня деловое свидание. (Показывает на сутенёров.) Они были ещё совсем детьми, когда я приехал в Гавану; я, бывало, оставлял их постеречь машину и давал за это пять сентаво, и хотя они старели вместе со мной, привыкнуть ко мне они так и не могли. Для них я всё равно не стал местным жителем, так и остался вечным туристом. Вот они и привязываются ко мне, думая, что рано или поздно я, как и все остальные, захочу посмотреть «сверхчеловека», дающего сеанс в публичном доме «Сан-Франциско». Ну что ж, они, по крайней мере, тоже не желали учиться у жизни.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Всегда есть время выпить рюмочку виски.
УОРМОЛД (пристально глядя на доктора). У вас время нашлось не на одну, а на много рюмок. Я и так опаздываю.
ХАССЕЛЬБАХЕР. В этом городе никто никуда не опаздывает, мистер Уормолд. А у меня для вас припасён подарок.
УОРМОЛД. Кому вы сочувствуете, Хассельбахер, Востоку или Западу?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Востоку или Западу чего? Ах, вот вы о чём, а мне-то до них какое дело?
УОРМОЛД. Что вы хотите мне подарить?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Я попросил моего пациента привезти их из Майями. (Вынимает из кармана две маленькие бутылочки виски). У вас есть?
УОРМОЛД. «Калверт» есть, а «Тейлора» нет. Очень мило, что вы вспомнили о моей коллекции, Хассельбахер.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Сколько у вас теперь?
УОРМОЛД. Сто, вместе с пшеничным и ирландским. Семьдесят шесть шотландского.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Когда вы их выпьете?
УОРМОЛД. Может быть тогда, когда дойду до двухсот.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Знаете, что бы я сделал на вашем месте? Играл ими в шашки. Бьёшь шашку – выпиваешь бутылочку.
УОРМОЛД. Это идея.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Шансы уравниваются. В этом вся прелесть. Лучший игрок вынужден больше пить. Подумайте, как здорово. Налейте себе ещё рюмку.
УОРМОЛД. Пожалуй.

В темноте воет полицейская сирена. Слышно, как проезжает машина, скрип тормозов, открываются и закрываются дверцы, лающие голоса. На обочину у бара присаживается Джо.

ДЖО. Кровавый стервятник.
УОРМОЛД. О ком это он?
ХАССЕЛЬБАХЕР. О капитане Сегуре, о ком же ещё? Замкнутую жизнь вы ведёте, ничего не скажешь.
УОРМОЛД. Почему его так называют?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Он мастер пытать и калечить людей.
УОРМОЛД. Пытать? А это самый капитан Сегура...
ХАССЕЛЬБАХЕР. Ну?
УОРМОЛД. Ничего.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Где у вас свидание?
УОРМОЛД. В «Севил-Билтморе».
ХАССЕЛЬБАХЕР. И там можно выпить не хуже, чем в другом месте.
УОРМОЛД. А вам не кажется, что «Чудо-бар»?..
ХАССЕЛЬБАХЕР. Нисколько. Почему не попробовать новое место? Если вы не можете сменить привычный бар на другой, значит вы постарели. Такси!
УОРМОЛД. Ну, я с вами прощаюсь, Хассельбахер. Я и так опоздал.
ХАССЕЛЬБАХЕР(с пьяной настойчивостью.) Считаю своим долгом проводить вас, мистер Уормолд, и объяснить, что это я вас задержал. Не сомневаюсь, что, когда я расскажу вашему другу об этом, он нас простит.
УОРМОЛД. Не нужно. Уверяю вас, это лишнее.

Уормолд направляется к выходу; Хассельбахер плетётся за ним. Вдруг он спотыкается.

ХАССЕЛЬБАХЕР. О господи, я подвернул ногу!
УОРМОЛД (взмолясь, с отчаянием). Идите домой, Хассельбахер.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Хорошая компания, так же как и деньги, исцеляет любую боль. Я давно уже не проводил так хорошо вечер.
УОРМОЛД. Мне надо остаться одному, Хассельбахер.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Зачем? Извините. У меня икота.
УОРМОЛД. Я иду на свидание, Хассельбахер.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Красивая женщина, мистер Уормолд?
УОРМОЛД. Да нет, это совсем не женщина. Деловое свидание, только и всего.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Секретное дело?
УОРМОЛД. Я же вам говорил.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Какие могут быть секреты у пылесосов, мистер Уормолд?
УОРМОЛД. Новое агенство.

Уормолд чуть не бегом отрывается от доктора.

Занавес


VII
Гостиничный номер.
Уормолд остановился перед дверью с номером «510». Быстро открывает дверь ключом и входит. Прислушивается. Оглядывается, берёт  со стола книгу.

ГОТОРН. Руки вверх! Arriba los manos!
УОРМОЛД. Las manos!
ГОТОРН. Ах, это вы.
УОРМОЛД. Я немножко запоздал. Извините. Мы гуляли с Хассельбахером.
ГОТОРН. Я уснул, а потом услышал, что здесь кто-то ходит. Вы трогали книгу. Это Чарлз Лэм, «Шекспир для детей».
УОРМОЛД. Извините. Я просто хотел посмотреть.
ГОТОРН. Ничего. Это показывает, что инстинкт у вас верный.
УОРМОЛД. Вы, видно, любите эту книгу.
ГОТОРН. Один экземпляр для вас.
УОРМОЛД. Но я её читал много лет назад, и я не люблю Лэма.
ГОТОРН. Она не для чтения. Неужели вы не слышали о книжном шифре?
УОРМОЛД. Сказать по правде, нет.
ГОТОРН. Сейчас покажу вам, как это делается. Один экземпляр остаётся у меня. Сносясь со мной, вам надлежит только указать страницу и строку, с которой начинается шифровка. Конечно, этот шифр не так трудно разгадать, как механический, но и он заставит попотеть всяких там Хассельбахеров.
УОРМОЛД. Я бы вас очень попросил выкинуть доктора Хассельбахера из головы!
ГОТОРН. Когда мы как следует организуем вашу контору и обеспечим надлежащую конспирацию – сейф с секретом, радиопередатчик, обученный персонал, – словом, приведём в порядок всё ваше хозяйство, тогда мы, конечно, сможем отказаться от этого примитивного кода, однако только опытный криптолог может разгадать такой шифр, не зная названия книги и когда она издана.
УОРМОЛД. А почему вы выбрали Лэма?
ГОТОРН. Это единственная книга, которую я нашёл в двух экземплярах, не считая «Хижины дяди Тома». Я очень торопился и должен был что-нибудь купить в Кингстоне до отъезда. Да, там была ещё одна книжка под названием «Зажжённая лампа. Руководство для вечерней молитвы». Но мне казалось, что она будет выглядеть как-то неестественно у вас на полке, если вы человек неверующий.
УОРМОЛД. Да, я человек неверующий.
ГОТОРН. Я привёз вам и чернила. У вас есть электрический чайник?
УОРМОЛД. Да, а что?
ГОТОРН. Понадобится, чтобы вскрывать письма. Наши люди должны быть оснащены на все случаи жизни.
УОРМОЛД. А зачем чернила? У меня дома сколько угодно чернил.
ГОТОРН. Да, но это симпатические чернила! На случай, если вам что-нибудь вам придётся послать обычной почтой. У вашей дочери, надеюсь, есть крючок для вязания?
УОРМОЛД. Она не вяжет.
ГОТОРН. Придётся купить. Лучше всего из пластмассы. Стальной иногда оставляет следы.
УОРМОЛД. На чём?
ГОТОРН. На конверте,  который вы будете вскрывать.
УОРМОЛД. А зачем, прости господи, мне вскрывать конверты?
ГОТОРН. Может возникнуть необходимость познакомиться с перепиской доктора Хассельбахера. Вам, естественно, придётся обзавестись своей агентурой на почте.
УОРМОЛД. Я категорически отказываюсь...
ГОТОРН. Не упрямьтесь. Я затребовал сведения из Лондона. Когда мы его проверем, мы решим вопрос о его переписке. Полезный совет: если у вас выйдут чернила, пользуйтесь птичьим дерьмом - вы запоминаете, я не слишком быстро?
УОРМОЛД. Да ведь я ещё не сказал, что согласен...
ГОТОРН. Лондон даёт сто пятьдесят долларов в месяц и ещё сто пятьдесят на расходы – в этих придётся отчитываться. Оплата вашей агентуры и так далее. На дополнительные расходы надо получать специальное разрешение.
УОРМОЛД. Постойте...
ГОТОРН. От подоходного налога вы освобождаетесь, имейте это в виду. (Готорн воровато подмигнул.)
УОРМОЛД. Вы должны дать мне время подумать...
ГОТОРН. Ваш шифр – 59 200 дробь пять. (Добавляет с гордостью.) 59 200 – это, конечно, я. Вы будете нумеровать ваших агентов 59 200 дробь пять дробь один и так далее. Понятно?
УОРМОЛД. Не понимаю, чем я могу быть вам полезен.
ГОТОРН. Вы ведь англичанин?
УОРМОЛД. Да, конечно, англичанин.
ГОТОРН. И вы отказываетесь служить вашей родине?
УОРМОЛД. Этого я не говорю. Но пылесосы отнимают у меня уйму времени.
ГОТОРН. Ваши пылесосы – отличная маскировка. Великолепно придумано. Ваша профессия выглядит очень естественно.
УОРМОЛД. Но я и в самом деле торгую пылесосами.
ГОТОРН. А теперь, если вы не возражаете, мы перейдём к нашему Чарлзу Лэму.

Занавес


VIII
Магазин Уормолда.
Утро следующего дня. За столом Уормолд и Милли.

УОРМОЛД. Милли, ты не ела кашу.
МИЛЛИ. Я больше не ем кашу.
УОРМОЛД. Ты положила в кофе только один кусок сахара. Уж не собираешься ли ты худеть?
МИЛЛИ. Нет.
УОРМОЛД. Может, это покаянный пост?
МИЛЛИ. Нет.
УОРМОЛД. Но ты до обеда ужасно проголодаешься.
МИЛЛИ. Я об этом думала. Придётся приналечь на картошку.
УОРМОЛД. Милли, что ты выдумываешь?
МИЛЛИ. Я решила экономить. Вдруг, в ночной тиши, я поняла, сколько тебе приходится на меня тратить. Мне словно послышался чей-то голос. Я чуть не спросила: «Кто ты?», но побоялась услышать: «Твой Господь Бог». У меня как раз подходящий возраст.
УОРМОЛД. Для чего?
МИЛЛИ. Для голосов. Я старше, чем была святая Тереса, когда она ушла в монастырь.
УОРМОЛД. Слушай, Милли, неужели ты задумала...
МИЛЛИ. Нет, что ты. Мне кажется, что капитан Сегура прав. Он сказал, что я сделана не из того теста.
УОРМОЛД. Милли, ты знаешь, как здесь зовут твоего капитана Сегуру?
МИЛЛИ. Да. Кровавый Стервятник. Он пытает заключённых.
УОРМОЛД. Он этого не отрицает?
МИЛЛИ. Ну, со мной он, конечно, ведёт себя паинькой, но у него портсигар сделан из человеческой кожи. Он уверяет, будто это сафьян, – можно подумать, что я не знаю, как выглядит сафьян.
УОРМОЛД. Милли, ты должна прекратить с ним знакомство.
МИЛЛИ. Я так и сделаю, но не сразу, сперва мне надо устроить лошадь в конюшню. Кстати, мой голос...
УОРМОЛД. А что этот голос сказал?
МИЛЛИ. Он сказал, – но посреди ночи всё это было куда больше похоже на божественное откровение, – «Ты взяла себе орешек не по зубам, моя милая. А как насчёт Загородного клуба?».
УОРМОЛД. А что насчёт Загородного клуба?
МИЛЛИ. Это единственное место, где я могу по-настоящему ездить верхом, а мы не члены клуба. Ну что за радость, если лошадь стоит в конюшне? Капитан Сегура, конечно, член клуба, но я ведь знаю, ты не захочешь, чтобы я у него одалживалась. И вот я подумала, что если начну меньше есть и помогу тебе сократить расходы по дому...
УОРМОЛД. Ну и что это даст?..
МИЛЛИ. Тогда ты, может, сумеешь взять семейный членский билет. Запиши меня как Серафину. Это звучит куда приличнее, чем Милли.

Занавес


IX
Штаб-квартира английской разведки в Лондоне.
Приёмная и кабинет шефа. Они напоминает склеп, мавзолей, могилу. У стола перед кабинетом сидит мисс Дженкистон. Появляется Готорн. Он одет без обычного щегольства: в видавшем виды сером фланелевом пиджаке.

ГОТОРН. Шеф у себя?
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Он вас ждёт.

Готорн входит в кабинет.

ГОТОРН. Вы меня вызывали, сэр?
ШЕФ. Просто поболтать, Готорн. Просто поболтать. Когда вы вернулись?
ГОТОРН. Неделю назад. Обратно на Ямайку вылечу в пятницу.
ШЕФ. Всё в порядке?
ГОТОРН. Можно сказать, что Карибское море у нас в кармане, сэр.
ШЕФ. А Мартиника?
ГОТОРН. Там затруднений нет. Вы ведь помните, в Форт-де-Франсе мы сотрудничали со Вторым бюро.
ШЕФ. Но только в определённых границах?..
ГОТОРН. Ну да, конечно, в определённых границах. С Гаити было сложнее, но 59 200 дробь два энергично взялся за дело. Сперва я был не совсем уверен насчёт 59 200 дробь пять.
ШЕФ. Дробь пять?
ГОТОРН. Наш человек в Гаване. Выбор там небогатый, и сначала казалось, что он не хочет сотрудничать. Упрямый тип.
ШЕФ. Такие люди потом быстро растут на работе.
ГОТОРН. Да, сэр. Меня немного смущали его связи. Есть там один немец, Хассельбахер, проверка пока не дала результатов. Однако дело, кажется, идёт на лад. Как раз, когда я улетал из Кингстона, от него поступила заявка на непредвиденные расходы.
ШЕФ. Это всегда хороший признак.
ГОТОРН. Да, сэр.
ШЕФ. Показывает, что заработало воображение.
ГОТОРН. Да. Он захотел вступить в члены Загородного клуба. Сборище миллионеров. Наилучший источник политической и экономической информации. Вступительный взнос очень высок, раз в десять больше, чем у вас в «Уайте», но я дал согласие.
ШЕФ. Правильно сделали. Как его донесения?
ГОТОРН. По правде говоря, мы их ещё не получали, но надо же ему дать время, чтобы наладить связи. Может быть, я слишком напирал на конспирацию.
ШЕФ. Конспирация – прежде всего! Незачем пускать машину, если она тут же взлетит на воздух.
ГОТОРН. Видите ли, у него очень выгодное положение. Отличные деловые связи, в том числе  с влиятельными чиновниками и даже министрами.
ШЕФ. Так-так! Чем он занимается?
ГОТОРН. Понимаете, он, в общем, импортирует. Оборудование и всякие там штуки.
ШЕФ. Почему же он не был членом Загородного клуба до сих пор?
ГОТОРН. Да видите ли, в последние годы он живёт отшельником. Семейные неприятности, сэр.
ШЕФ. Надеюсь, он не бабник?
ГОТОРН. Что вы, ничего похожего. Его бросила жена. Сбежала с американцем.
ШЕФ. А он, кстати, не антиамериканец? Гавана – не то место, где можно позволять себе подобные чудачества. Нам с американцами надо сотрудничать. Конечно, в определённых границах.
ГОТОРН. Нет, он совсем не такой. Человек разумный, положительный. Отнёсся к разводу спокойно, воспитывает ребёнка в католической школе – так хотела жена. Мне говорили, что на Рождество он посылает ей поздравительные телеграммы. Уверен, что на его донесения можно будет целиком положиться.
ШЕФ. А знаете, Готорн, насчёт ребёнка это очень трогательно. Что ж, подтолкните его, тогда мы сможем судить, на что он способен. Если он и в самом деле такой, как вы говорите, подумаем, не расширить ли ему штат. Гавана может стать нашей ключевой позицией. Стоит где-нибудь начаться беспорядкам, коммунисты всегда тут как тут. Какой у него способ связи?
ГОТОРН. Я условился, что он еженедельно будет посылать дипломатической почтой в Кингстон донесения в двух экземплярах. Один экземпляр я оставляю себе, другой посылаю в Лондон. Для телеграмм я дал ему книжный шифр. Он сможет отправлять их через консульство. 
ШЕФ. Они будут недовольны.
ГОТОРН. Я сказал, что это временно.
ШЕФ. Если он себя хорошо проявит, я буду за радиосвязь. Надеюсь, он сможет расширить штат своей конторы?
ГОТОРН. Ну, конечно. Хотя... Как вам сказать, это не бог весь какая большая контора. Старомодная фирма, сэр. Вы же знаете этих купцов старого закала, искателей приключений...
ШЕФ. Да, Готорн, я их знаю. Маленький, обшарпанный письменный стол. Несколько служащих, теснота. Допотопные арифмометры. Секретарша, которая служит фирме верой и правдой вот уже сорок лет. Всё это стало его второй натурой. Это человек, который всегда считал гроши и ставил на карту тысячи. Вот почему он и не состоял членом Загородного клуба...Неудачный брак тут ни при чём. Вы у нас романтик, Готорн. Женщины в его жизни приходили и уходили, но я уверен, что они никогда не играли в ней такой роли, как дело. Секрет успеха заключается в том, чтобы видеть своих людей насквозь. Этот ваш человек в Гаване, так сказать, – порождение Киплинга. «Останься прост, беседуя с царями», – как там дальше? «Останься честен, говоря с толпой», – и тому подобное. Уверен, что в его залитом чернилами столе где-нибудь спрятана затасканная грошовая записная книжка в чёрном клеёнчатом переплёте, куда он записывал свои первые расходы, – четверть гросса резинок, шесть коробок перьев...
ГОТОРН. Ну, не такой уж он древний старик, чтоб у него не было автоматической ручки.
ШЕФ (сердито). Дело не в деталях, Готорн. Но если вы хотите держать его в руках, вы должны найти его  старую записную книжку. Это, конечно, метафора.
ГОТОРН. Слушаюсь, сэр.
ШЕФ. Ваша версия о том, что он стал отшельником, потеряв жену, основана на ложной посылке. Такой человек ведёт себя совсем иначе. Он не выставляет сердце напоказ и не афиширует свои чувства. Если ваша посылка верна, то почему он не стал членом клуба ещё до смерти жены?
ГОТОРН. Но жена его бросила.
ШЕФ. Бросила? Вы в этом уверены?
ГОТОРН. Совершенно уверен.
ШЕФ. Значит она так и не нашла этой старой записной книжки, не поняла его. Отыщите её, Готорн, и он будет вашим до гроба... Простите, о чём мы говорили?
ГОТОРН. О тесноте его конторы, сэр. Ему не так-то легко будет расширить штат.
ШЕФ. Мы постепенно уволим старых служащих. Переведём на пенсию старуху секретаршу...
ГОТОРН. В сущности говоря, сэр...
ШЕФ (перебивает, не слыша Готорна). Конечно, всё это только предположения. В конце концов он может нам и не подойти. Отличная порода эти старые негоцианты, но иногда они видят не дальше своей бухгалтерии, и разведке от них мало пользы. Поглядим, что дадут его первые донесения, а лучше всё заранее предусмотреть. Потолкуйте-ка с мисс Дженкинстон, нет ли у неё в центральном секретариате кого-нибудь, знающего испанский язык.

Готорн возвращается в приёмную.

МИСС ДЖЕНКИСТОН(диктует в телефонную трубку). Вниманию А.О.: Анжелика переведена в Ц. 5 с повышением оклада до восьми фунтов в неделю. Прошу проследить за немедленным исполнением. Предвидя возражения, предлагаю учесть: в настоящее время жалованье Анжелики лишь приближается к заработку кондуктора автобуса. (Взглянув на Готорна.) Да? Слушаю вас.
ГОТОРН. Меня послал к вам шеф.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. У меня нет свободных людей.
ГОТОРН. Нам пока никто и не требуется. Но могут возникнуть различные варианты.
МИСС ДЖЕНКИСТОН(снова говорит в телефонную трубку). Этель, голубушка, позвоните Д. 2 и скажите, что я не разрешаю задерживать моих сотрудниц на работе после 7 часов вечера. Разве что в стране будет объявлено чрезвычайное положение. Передайте, что если начнётся война или мы будем накануне войны, центральный секретариат должен быть немедленно поставлен в известность.
ГОТОРН. Нам может понадобиться секретарь со знанием испанского языка в район Карибского моря.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. У меня нет свободных людей.
ГОТОРН.  Гавана... Маленькая резидентура, приятный климат.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Сколько человек в штате?
ГОТОРН. Пока что один.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. У меня не брачная контора.
ГОТОРН. Это пожилой человек, у него шестнадцатилетняя дочь.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Женат?
ГОТОРН (неопределённо). Вроде того.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. На него можно положиться?
ГОТОРН. В каком смысле?
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Он человек надёжный, спокойный, невлюбчивый?
ГОТОРН. О да, будьте уверены. Это старый негоциант. Создал своё дело из ничего. На женщин не смотрит. Половой вопрос его не интересует, он выше этого.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Никто не бывает выше этого. А я отвечаю за девушек, которых командирую за границу.
ГОТОРН. Вы же сказали, что у вас нет свободных людей.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Ну, на определённых условиях я, может быть, и смогла бы выделить вам Беатрису. Ей нужно набраться опыта, – вот всё, чего ей не хватает. Эта должность ей подойдёт. Не такая уж она молоденькая. И любит детей.
ГОТОРН. Нам требуется человек со знанием испанского языка. Любовь к детям – не самое главное.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Беатриса наполовину француженка. Французским она владеет лучше, чем английским.
ГОТОРН. Но нам нужен испанский.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Это почти одно и то же. И тот и другой – романские языки.
ГОТОРН. Нельзя ли её повидать и поговорить с ней? Она прошла подготовку?
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Она прекрасная шифровальщица, окончила курсы микрофотографии. Стенографирует, правда, с грехом пополам, но отлично печатает на машинке. Разбирается в электродинамике.
ГОТОРН. Это ещё что такое?
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Точно не знаю, но пробки починить сумеет.
ГОТОРН. Тогда её не испугают и пылесосы.
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Она секретарь, а не горничная. (С шумом задвинула ящик стола-картотеки.) Хотите берите, хотите нет.
ГОТОРН. А кроме неё вы никого не можете предложить?
МИСС ДЖЕНКИСТОН. Это всё, что у меня есть.
ГОТОРН (с сомнением). Мне кажется, мисс Дженкистон, что вы с необычайной ловкостью сбываете с рук то, от чего сами рады избавиться: не то краденную драгоценность, не то беспородную шавку. (Быстро выходит из кабинета.)

Занавес. Конец первого акта.


АКТ ВТОРОЙ

I
Магазин Уормолда.

Уормолд сидит за столом, склонившись над книгой, и периодически что-то записывает на листе бумаги. Шепчет.
УОРМОЛД. «Нижеследующее от 59 200 начинается абзац А почти месяц как одобрено членство в Загородном клубе но никаких повторяю никаких сообщений относительно кандидатур агентов ещё не поступало точка надеюсь вы не будете повторяю не будете вербовать свою агентуру не проверив её досконально точка начинается абзац Б необходимо немедленно переслать 59 200 экономический и политический доклад согласно вручённому вопроснику начинается абзац В проклятый галун подлежит пересылке кингстон раньше туберкулёзного сообщения конец.» (Говорит сам с собой). Последний абзац похож на чьё-то сердитое бормотание. Он меня тревожит. Впервые мне пришло в голову, что на их взгляд – кто бы они там не были – я только беру деньги и ничего не даю взамен. Это меня мучит. До сих пор мне казалось, что я просто получил от какого-то чудака подарок, позволивший Милли ездить верхом в Загородном клубе, а мне самому – заказать в Англии несколько книг, о которых я давно мечтал. Остаток денег положен в банк; я верю и не верю, что когда-нибудь сумею вернуть эту сумму Готорну. Надо что-то сделать, назвать фамилии, чтобы они начали заниматься проверкой, завербовать агента, словом, доставить им какое-то удовольствие. Интересно, как вербуют агентов. Мне трудно вспомнить, как меня вербовал Готорн, – всё произошло в уборной, но вряд ли это было самое главное. Надо начать с того, что попроще. (Кричит.) Лопес!

Входит Лопес.

ЛОПЕС. Вы меня звали, сеньор Вормель?
УОРМОЛД. Я же много раз вам говорил, что меня зовут Уормолд! Повторите и запомните.
Лопес бормочет себе под нос что-то, отдалённо напоминающее «Уормолд».
УОРМОЛД (махнув рукой). Я хочу поговорить с вами, Лопес.
ЛОПЕС. Si, сеньор Вомель.
УОРМОЛД (не обращая внимания на новое имя). Вы служите у меня вот уже много лет. Мы доверяем друг другу. (Лопес приложил руку к сердцу.) Вы бы хотели зарабатывать каждый месяц немножко больше денег?
ЛОПЕС. Ну конечно... Я и сам собирался поговорить с вами, сеньор Оммель. Скоро у меня будет ребёнок. Может быть ещё двадцать песо?
УОРМОЛД. Это не имеет отношения к фирме. Торговля идёт плохо. Понимаете ли, это будет секретная работа на меня лично.
ЛОПЕС. Ну да. Личные услуги, понимаю. Можете на меня положиться. Я не болтун. Понятно, я ничего не скажу сеньорите.
УОРМОЛД. Нет. Вы меня не так поняли.
ЛОПЕС. Когда мужчина в годах, он больше не хочет сам искать себе женщину, он хочет передохнуть. Он хочет приказывать: «Сегодня ночью – да, завтра ночью – нет». Хочет давать распоряжения тому, кому доверяет...
УОРМОЛД. Да ничего подобного! Я просто хотел сказать... словом, это не имеет никакого отношения...
ЛОПЕС. Мы же свои люди, сеньор Вормоле. Я у вас уже много лет.
УОРМОЛД. Вы ошибаетесь. У меня и в мыслях не было...
ЛОПЕС. Я понимаю, что англичанину с вашим положением такие места, как «Сан-Франциско», не подходят. И «Мамба-клуб» тоже. Юноша любит разнообразие, но его ищет и мужчина в годах. У юноши – любопытство новичка, но пожилому нужно возбуждать свой аппетит. Никто не услужит вам лучше меня, сеньор Венель, ведь я к вам присмотрелся. Вы не кубинец: какой у девочки задок, для вас не так важно, как деликатное обхождение...
УОРМОЛД. Вы меня совсем не поняли.
ЛОПЕС. Сегодня вечером сеньорита идёт на концерт.
УОРМОЛД. Откуда вы знаете?
ЛОПЕС. Пока её не будет, я приведу вам одну молодую даму, вы её посмотрите. Если она вам не понравится, приведу другую.
УОРМОЛД. Нет, нет! Мне нужны совсем не такие услуги, Лопес. Мне нужно... словом, я хочу, чтобы вы глядели в оба, не зевали и сообщали мне обо всём...
ЛОПЕС. Насчёт сеньориты?
УОРМОЛД. Боже мой, да нет!
ЛОПЕС. Так о чём же мне сообщать, сеньор Воммольд?
УОРМОЛД. Ну, о всяких таких вещах...
ЛОПЕС. О каких вещах?
УОРМОЛД. Я сообщу вам потом. А теперь ступайте в магазин.

Лопес уходит.
Занавес


II
«Чудо-бар».
Хассельбахер с удовольствием допивает рюмку виски. Уормолд – рядом.

ХАССЕЛЬБАХЕР. Вы всё ещё нервничаете, мистер Уормолд?
УОРМОЛД. Да, нервничаю.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Всё из-за пылесоса... атомного пылесоса?
УОРМОЛД. Нет, не из-за пылесоса. (Допивает свой дайкири и заказывает другой.)
ХАССЕЛЬБАХЕР. Сегодня вы торопитесь пить.
УОРМОЛД. Вам, наверно, никогда не были позарез нужны деньги, Хассельбахер. Ещё бы у вас нет детей.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Скоро у вас их тоже не будет.
УОРМОЛД. Да, наверно. Но когда это время придёт, я бы хотел, чтобы мы с ней были где-нибудь подальше отсюда. Не желаю, чтобы Милли сделал женщиной какой-нибудь капитан Сегура.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Понимаю.
УОРМОЛД. Недавно мне предложили деньги.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Да?
УОРМОЛД. За информацию.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Какую информацию?
УОРМОЛД. Секретную.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Счастливый вы человек, мистер Уормолд. Такую информацию давать легче всего.
УОРМОЛД. Почему?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Если она очень уж секретная, о ней знаете вы один, и всё, что от вас требуется, мистер Уормолд, – это капелька воображения.
УОРМОЛД. Они хотят, чтобы я вербовал агентов. Скажите, Хассельбахер, как вербуют агентов?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Их тоже можно придумать, мистер Уормолд.
УОРМОЛД. Вы так говорите, словно у вас в этом деле огромный опыт.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Я человек опытный только в делах медицины. Вы читали когда-нибудь объявления о секретных лечебных средствах? Средство для ращения волос, раскрытое на смертном одре вождём краснокожих... Если речь идёт о секретном средстве, можно не сообщать его состав. К тому же в каждой тайне есть что-то заманчивое, люди верят... может быть, это остаток веры в колдовство. Вы читали Джеймса Фрэзера?
УОРМОЛД. Вы знаете, что такое книжный шифр?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Всё-таки не рассказывайте мне лишнего, мистер Уормолд. Я ведь не торгую секретами – у меня детей нет. И, пожалуйста, не придумывайте, будто я тоже ваш агент.
УОРМОЛД. Нет, это не выйдет. Им не нравится наша дружба, Хассельбахер. Они хотят, чтобы я с вами не встречался.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Не знаю. Будьте осторожны, мистер Уормолд. Берите у них деньги, но не давайте им ничего взамен. Вы плохо защищены от таких, как капитан Сегура. Лгите, но не связывайте себе рук. Они не заслуживают правды.
УОРМОЛД. Кто «они»?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Королевства, республики, словом, державы.(Допивает свою рюмку.) Мне пора, пойду посмотрю на посевы моих бактерий, мистер Уормолд.
УОРМОЛД. У вас что-нибудь получается?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Слава богу, ничего. Пока ничего не получилось,у вас всё ещё впереди, правда?
УОРМОЛД. Вы не забудете про день рождения Милли?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Может быть, проверка даст плохие результаты, и вы не захотите, чтобы я пришёл. Главное – помните: пока вы лжёте, вы не приносите вреда.
УОРМОЛД. Но я беру у них деньги.
ХАССЕЛЬБАХЕР. У них нет других денег, кроме тех, которые они отнимают у таких людей, как мы с вами. (Толкает дверь и выходит.)
УОРМОЛД (задумчиво, про себя). Доктор Хассельбахер никогда не говорил о морали – мораль ведь не имеет отношения к медицине. А что же делать мне? Из списка членов Загородного клуба я выбрал троих – некоего инженера Сифуэнтеса, профессора Луиса Санчеса и человека с англосаксонским именем Винсент К. Паркмен. Профессор – каких бы там ни было наук – мог давать сведения экономического характера, инженер – техническую информацию, а мистер Паркмен – политическую. Ну и Лопес получил первое ответственное задание: купить все официальные справочники, какие только есть, по производству сахара и табака. Я сам стал ежедневно часами читать местные газеты, отмечая всё, что могли бы сообщить профессор или инженер; ведь вряд ли кто-нибудь в Кингстоне или Лондоне изучал гаванские газеты. Кстати, на этих неряшливо отпечатанных листках мне самому открылся новый мир: раньше я, видно, чересчур доверял «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йорк геральд трибюн», когда хотел представить себе, что творится на свете. В двух шагах от «Чудо-бара» зарезали девушку – «жертва любви», писал репортёр. Какой-то человек потерял за одну ночь всё своё состояние в «Тропикане», он влез на эстраду, обнял темнокожую певицу, потом погнал свою машину на полной скорости в море и утопился. Другой хладнокровно удушил себя подтяжками. Случались и чудеса: святая Дева заплакала солёными слезами, а свеча, зажжённая перед образом святой Девы Гваделупской, неизвестно почему горела целую неделю – от пятницы до пятницы. Из этого калейдоскопа насилия, страстей и любви были исключены одни только жертвы капитана Сегуры – они страдали и умирали, не удостаиваясь внимания печати. Кстати, прошла уже неделя после отсылки моего экономического доклада, а ответа нет. Неужели Готорн почуял что-то неладное? Хотя жалование за три месяца и сумма на оплату непредвиденных расходов пришли вовремя. Пора приниматься за экономический доклад.

Расплачивается и уходит.
Занавес


III
Улица.
Вечер. Безлюдная и опасная пора, когда в городе соблюдается никем не объявленный комендантский час. Уормолд идёт по улице. Его останавливают двое полицейских.

1-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Что вы делаете так поздно на улице?
УОРМОЛД. Но ведь сейчас только десять часов.
2-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Что вам нужно в десять часов на улице?
УОРМОЛД. Но ведь комендантский час не объявлен.

Внезапно 1-й полицейский без всякого предупреждения бьёт его по лицу.

УОРМОЛД (хватаясь рукой за щёку). Господи, что же это вы делаете?!

2-й полицейский бьёт Уормолда в спину так, что тот едва удерживается на ногах. Шляпа его летит в канаву.

УОРМОЛД. Отдайте мне шляпу!

Гаснет свет. Слышны крики Уормолда. «Я требую присутствия британского консула! Я британский подданый!» (Крики затихают.)
Занавес


IV
Кабинет в полицейском участке.
Уормолд стоит у стола, за которым спит полицейский, положив голову на руки. Затем он просыпается и орёт на Уормолда.

3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ты что, свинья, здесь делаешь?
УОРМОЛД (пытается говорить спокойно). Я британский подданный, моя фамилия Уормолд, мой адрес: Лампарья, 37. Возраст – сорок пять лет, разведён с женой. Я хочу позвонить консулу...
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Предъявите ваш паспорт.
УОРМОЛД. Не могу. Он у меня дома, в портфеле.
1-й   ПОЛИЦЕЙСКИЙ (докладывая). Обнаружен на улице без документов.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Обыщите его.

Полицейские извлекают из пиджака Уормолда бумажник, открытку и маленькую бутылочку виски. 3-й полицейский долго изучает бутылочку и открытку.

3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Зачем вы носите с собой эту бутылку? Что в ней такое?
УОРМОЛД. А что в ней может быть?
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Мятежники делают из бутылок гранаты.
УОРМОЛД. Но не из таких же маленьких бутылочек?

3-й полицейский открывает бутылочку, нюхает и капает несколько капель на ладонь.

3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Похоже на виски. (Выпивает остатки, рассматривает открытку.) Почему вы поставили крест на открытке?
УОРМОЛД. Это окно моей комнаты.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Зачем вам понадобилось показывать окно вашей комнаты?
УОРМОЛД. А почему бы нет? Просто... ну, все так делают, когда путешествуют.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вы хотели, чтобы кто-то забрался к вам в окно?
УОРМОЛД. Конечно, нет.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ (читает открытку). Кто такой доктор Хассельбахер?
УОРМОЛД. Старый друг.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вы ждёте его?
УОРМОЛД. Нет.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Так зачем же вам надо показывать ему, где ваша комната?
УОРМОЛД (дерзко). Доктор Хассельбахер – женщина.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ (неодобрительно). Женщина-врач!
УОРМОЛД. Нет, доктор философии, очень красивая женщина.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. И она приедет к вам?
УОРМОЛД. Нет-нет. Но вы же знаете женщин. Им хочется видеть, где спит их мужчина.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вы её любовник? А всё-таки это не объяснение, зачем вы шатаетесь ночью по улицам.
УОРМОЛД. Но нету же закона...
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Закона нет, но люди осторожные сидят дома. По ночам бродят только злоумышленники.
УОРМОЛД. Мне не спалось – я мечтал об Эмме.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. О какой Эмме?
УОРМОЛД. О докторе Хассельбахере.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Тут что-то не так. У меня на это нюх. Вы говорите неправду. Если вы любите Эмму, почему вы ушли от неё?
УОРМОЛД. Её муж нас подозревает.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. У неё муж? Это не очень-то приятно. Вы католик?
УОРМОЛД. Нет.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ(берёт со стола открытку и снова принимается её изучать). Крест на окне вашей спальни – это тоже не очень красиво. Как она объяснит это мужу?
УОРМОЛД. Её муж слепой.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Опять некрасиво. Совсем некрасиво.
1-й   п о л и ц е й с к и й. Стукнуть его ещё разок?
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Погоди. Я сначала его допрошу. Вы давно знакомы с этой женщиной, Эммой Хассельбахер?
УОРМОЛД. Неделю.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Неделю? Всё, что вы говорите, очень некрасиво. Вы протестант и распутник. Как вы познакомились с этой женщиной?
УОРМОЛД. Нас познакомил капитан Сегура.

Полицейские застывают. Немая сцена. После паузы.

2-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Капитан Сегура?
УОРМОЛД. Да.
3-й   ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вы знаете капитана Сегуру?
УОРМОЛД. Это приятель моей дочери.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. А, так у вас есть дочь. Вы женаты. Это некра... (начинает было он снова, но его прерывает один из полицейских.)
2-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Он знаком с капитаном Сегурой.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Почём я знаю, что вы не врёте?
УОРМОЛД. Позвоните ему и проверьте.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ (уклончиво). Пройдёт немало времени, прежде чем я дозвонюсь до него.
УОРМОЛД. Ничего, я подожду дома.
3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Или в одной из камер здесь, в участке.
УОРМОЛД. Не думаю, чтобы капитану Сегуре это очень понравилось.

3-й полицейский задумывается уже всерьёз, продолжая одновременно разглядывать содержимое бумажника. Автоматически прячет открытку в карман рубашки.

3-Й ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ну что же, вы пойдёте домой, но с моим сотрудником. И потрудитесь показать ему паспорт.

Уходят. Занавес.


V
Квартира Хассельбахера.
Хассельбахер стоит у тумбочки с телефоном, набирает номер. Прожектор высвечивает только фигуру доктора с телефонной трубкой. Он выглядит взъерошенным и постаревшим.

ХАССЕЛЬБАХЕР. Алло, сеньор Лопес? Мистер Уормолд дома? Нет? Передайте мистеру Уормолду, что я хочу его видеть у себя дома. Благодарю.

Хассельбахер кладёт трубку на рычаг и бессильно опускается в кресло. Прожектор по-прежнему держит только доктора. Стук в дверь.

ХАССЕЛЬБАХЕР. Входите, открыто.

С открыванием двери освещается вся сцена. В комнате царит хаос: здесь, видно, похозяйничал какой-то малолетний пакостник. Входит Уормолд.

УОРМОЛД (ошарашенно). Но что?..
ХАССЕЛЬБАХЕР. Это ещё не так страшно, пройдите в лабораторию. Вам не понять. Я пытался получить бактерии из... ну, всё равно из чего. Я знал, что у меня ничего не выйдет. Это была только мечта.

Хассельбахер тяжело опускается на складной стул, – тот неожиданно подкашивается под его тяжестью, и Хассельбахер грохается на пол. Поднимается и отряхивает брюки.

УОРМОЛД. Как это случилось?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Мне позвонили по телефону и вызвали к больному. Я сразу почувствовал что-то неладное, но нужно было идти. Я не мог позволить себе не пойти. Когда я вернулся, я нашёл то, что вы видите.
УОРМОЛД. Кто это сделал?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Не знаю. Неделю назад ко мне заглянул какой-то человек. Я его никогда раньше не видел. Он попросил меня оказать ему одну услугу... это не имело отношения к медицине. Я сказал «нет». Он спросил на чьей стороне мои симпатии – Востока или Запада. Я пробовал отшутиться. Сказал, что они где-то посередине. (Добавляет с укором.) Несколько недель назад и вы задали мне тот же вопрос.
УОРМОЛД. Я ведь шутил, Хассельбахер.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Знаю. Простите. Хуже всего то, что они повсюду сеют подозрения.
УОРМОЛД. Ничего не понимаю. Что за всем этим кроется, как по-вашему? Что-нибудь политическое? Какой национальности был тот человек?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Он говорил по-английски вроде меня, с акцентом. В наши дни во всём мире люди говорят с каким-нибудь акцентом.
УОРМОЛД. Вы звонили в полицию?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Откуда я знаю, что он сам не был из полиции?
УОРМОЛД. Они что-нибудь взяли?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Да. Кое-какие документы.
УОРМОЛД. Важные?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Не надо было их хранить. Это были старые документы, тридцатилетней давности. В молодости ввязываешься в разные дела. Нет такой жизни, которая была бы совершенно безупречной, мистер Уормолд. Но я думал, что прошлое есть прошлое. Я был слишком большим оптимистом. И вы, и я – не то здешние люди: у нас нет исповедальни, где можно похоронить дурное прошлое.
УОРМОЛД. Но что вы обо всём этом думаете?.. И что они могут сделать ещё?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Занесут меня в какую-нибудь картотеку. Им надо набить себе цену. Может быть, на карточке они присвоят мне звание учёного-атомщика.
УОРМОЛД. А вы бы не смогли начать ваш опыт сначала?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Что ж, пожалуй, мог бы. Но я никогда не верил в него по-настоящему, а теперь всё это ушло в канализационную трубу. Я не смогу отделаться от этой... гадости. То была мечта, а действительность – вот она. Спасибо, что пришли, мистер Уормолд. Вы настоящий друг.
УОРМОЛД. Разве я могу вам помочь?
ХАССЕЛЬБАХЕР. Вы дали мне выговориться. Мне уже легче. Вот только из-за документов я побаиваюсь. Может быть, они пропали случайно, А может, я просто не нашёл их во всём этом хаосе.
УОРМОЛД. Давайте я помогу вам искать.
ХАССЕЛЬБАХЕР. Нет, мистер Уормолд. Мне не хочется, чтобы вы видели то, чего я стыжусь.

Уормолд уходит. Хассельбахер безвольно сидит на стуле. Свет медленно гаснет. Занавес


VI
Магазин Уормолда.
Уормолд нервно прохаживается по комнате.

УОРМОЛД. Я чувствую, как раскаянье скребётся в моё сердце, словно мышь за стеной тюремной камеры. Но, даст Бог, скоро я так выдрессирую свою совесть, что смогу кормить её из рук. Удавалось же это другим – тем, кого до меня вербовали в уборных, кто до меня отпирал двери гостиниц чужим ключом, получал инструкции о симпатических чернилах и новом применении «Шекспира для детей». У каждой шутки есть оборотная сторона – чувства того, над кем подшутили. Нет, играть – так уж играть. По крайней мере я доставлю им удовольствие за их деньги, я снабжу их для картотеки чем-нибудь почище экономического доклада. (Бросается к столу, пишет). «Номер 1 от 8 марта абзац А начинается во время моей поездки в Сантьяго я слышал из разных источников сообщения о крупных военных сооружениях в горах Орьенте точка эти работы настолько обширны что не могут быть предназначены для борьбы с мелкими повстанческими отрядами которые там засели точка ходят слухи о расчистке больших участков точка маскируются лесными пожарами точка крестьян ряда деревень принуждают возить камень абзац Б начинается в баре гостиницы в Сантьяго познакомился с испанцем лётчиком кубинской авиакомпании в состоянии сильного опьянения точка утверждает что на пути из Гаваны в Сантьяго видел обширные бетонные площадки абзац В начинается 59 200/5/3 сопровождавший меня в Сантьяго взял на себя опасное поручение и зарисовал возле военного штаба в Байямо необычного вида машины отправляемые в леса точка чертежи следуют диппочтой абзац Г начинается разрешите выплатить особое вознаграждение учитывая риск которому он подвергался и временно приостановить работу над экономическими докладами в связи с тревожным и важным характером сообщений из Орьенте абзац Д начинается проверьте Рауля Домингеса кубинского пилота которого предлагаю завербовать в качестве 59 200/5/1». Лопес!

Входит Лопес.

ЛОПЕС. Да, мистер Вальморе.
УОРМОЛД. Вот деньги вперёд за первый месяц.
ЛОПЕС. Да, а на тридцать песо можно было бы жить.
УОРМОЛД. Вы ещё не довольны? Фирма вам платит большие деньги.
ЛОПЕС. Но требует много лишней работы.
УОРМОЛД. Что за чушь! Какой работы?
ЛОПЕС. Личных услуг.
УОРМОЛД. Каких личных услуг?
ЛОПЕС. Она, наверно, потребует много лишней работы, а иначе зачем бы вы стали платить мне двадцать пять песо? 
УОРМОЛД. Принесите мне из магазина один «Атомный котёл».
ЛОПЕС. У нас только один и есть в магазине.
УОРМОЛД. Вот и принесите его наверх.
ЛОПЕС. Это что, личная услуга?
УОРМОЛД. Да!

Лопес приносит пылесос и уходит. Оставшись один, Уормолд разобрал пылесос. Садится за стол, тщательно снимает с пылесоса чертежи.

УОРМОЛД. Уж не зашёл ли я слишком далеко? Чертёж похож на какую-то ракету. Надо поставить размеры. И для масштаба нарисовать фигуру человека.

Входит Милли.

МИЛЛИ. Что ты делаешь, папа?
УОРМОЛД. Первые шаги на новом поприще.
МИЛЛИ. Ты хочешь стать писателем?
УОРМОЛД. Да, сочиняю фантастические романы.
МИЛЛИ. Тебе будут платить много денег?
УОРМОЛД. Прилично, если я буду очень стараться. Каждую субботу придётся сочинять по рассказу.
МИЛЛИ. А ты будешь очень знаменитый?
УОРМОЛД. Вряд ли. Не в пример другим писателям, я уступлю свою славу моим невидимкам.
МИЛЛИ. Невидимкам?
УОРМОЛД. Так называют тех, кто пишет на самом деле, хотя гонорар получает знаменитость. В этом случае я буду писать на самом деле, а моя слава достанется невидимкам.
МИЛЛИ. Но деньги-то будут платить тебе?
УОРМОЛД. О да.
МИЛЛИ. Тогда я смогу купить шпоры?
УОРМОЛД. Безусловно.
МИЛЛИ. А как ты себя чувствуешь, папа?
УОРМОЛД. Как никогда. У тебя, верно, здорово отлегло от души, когда ты подожгла Томаса Эрла Паркмена младшего?
МИЛЛИ. Ну что ты ко мне с этим пристаёшь? С тех пор прошло столько лет!
УОРМОЛД. Потому, что я тебя за это уважаю. А ты бы смогла поджечь его ещё раз?
МИЛЛИ. Конечно, нет. Я уже слишком большая. И потом, в старших классах нет мальчишек. Папка, скажи, а мне можно купить охотничью фляжку?
УОРМОЛД. Всё, что хочешь. А впрочем, погоди. Что ты будешь туда наливать?
МИЛЛИ. Лимонад.
УОРМОЛД. Будь хорошей девочкой и принеси мне чистый лист бумаги. Инженер Сифуэнтес – ужасный болтун!

Милли уходит. Уормолд склоняется над чертежами. Занавес


VII
Штаб-квартира английской разведки в Лондоне.

Шеф и Готорн беседуют.
ШЕФ. Как долетели?
ГОТОРН. Немного помотало над Азорскими островами.
ШЕФ. Что это за странный цветок у вас в петлице? Это, кажется, когда-то было орхидеей.
ГОТОРН. Панамериканская авиалиния выдала нам это вчера вечером к ужину. (Вынимает из петлицы мятый лиловый лоскут и бросает его в пепельницу.)
ШЕФ. К ужину? Странно. Вряд ли это улучшило ваше меню. Лично я ненавижу орхидеи. Декадентские штучки. Кажется, был какой-то тип, который носил в петлице зелёные орхидеи...
ГОТОРН. Я её туда сунул, чтобы освободить поднос. Он был весь заставлен: горячие пирожки и шампанское, компот и томатный суп, жареная курица и мороженое.
ШЕФ. Кошмарная смесь! Надо было лететь на самолёте британской авиакомпании.
ГОТОРН. У меня не было времени заказать билет.
ШЕФ. Да, тут дело срочное. Наш человек в Гаване присылает последнее время довольно тревожные донесения.
ГОТОРН. Отличный работник!
ШЕФ. Не отрицаю. Побольше бы таких. Единственное, чего я не пойму, как американцы до сих пор ничего не пронюхали.
ГОТОРН. А мы запрашивали их, сэр?
ШЕФ. Конечно, нет. Я боюсь, что они разболтают.
ГОТОРН. Может, они боятся, что разболтаем мы.
ШЕФ. А эти чертежи – вы с ними ознакомились?
ГОТОРН. Я не очень разбираюсь в таких вещах. Я сразу же их переслал.
ШЕФ. Ну, так взгляните на них сейчас как следует.
Рассматривают чертёжи.
ГОТОРН. Они мне что-то ужасно напоминают... Но что?.. Я испытываю какое-то странное беспокойство.
ШЕФ. Вы помните сопроводительное донесение. Источник – дробь три. Кто он такой?
ГОТОРН. По-моему, инженер Сифуэнтес.
ШЕФ. Понимаете, даже он был озадачен. При всей своей технической эрудиции. Эти машины транспортировались на грузовиках из армейского штаба в Байамо к границе лесов. Там их погрузили на мулов и повезли по направлению к тем загадочным бетонным площадкам.
ГОТОРН. Что говорят в министерстве авиации?
ШЕФ. Они взволнованы, очень взволнованы. Ну и, конечно, весьма заинтересовались.
ГОТОРН. А как атомщики?
ШЕФ. Им мы ещё не показывали. Вы же знаете, что это за народ. Начнут придираться к деталям, кричать, что всё это не очень точно, что размеры трубы не те или что они направлены не в ту сторону. Нельзя требовать, чтобы агент восстановил по памяти все детали. Мне нужны фотографии, Готорн.
ГОТОРН. Это нелёгкое дело, сэр.
ШЕФ. Надо их раздобыть во что бы то ни стало. Любой ценой. Знаете, что мне сказал Сэвидж? У меня, доложу я вам, просто волосы встали дыбом. Он сказал, что один их чертежей напоминает ему гигантский пылесос.
ГОТОРН. Пылесос?!
ШЕФ. Прямо мурашки по коже пробегают, правда?
ГОТОРН. Но это же не возможно, сэр! (С жаром.) Не может это быть пылесосом. Что угодно, только не пылесос!
ШЕФ. Дьявольская игрушка, верно? Остроумно, просто и чертовски ловко придумано. Видите эту штуку? Она в шесть раз больше человеческого роста. Похожа на гигантский пульверизатор. А это – что оно вам напоминает?
ГОТОРН (уныло). Двусторонний наконечник.
ШЕФ. Что такое двусторонний наконечник?
ГОТОРН. Они бывают у пылесосов.
ШЕФ. Вот видите, опять пылесос. Готорн, кажется, мы напали на след такого крупного дела, рядом с которым сама водородная бомба будет выглядеть оружием обычного типа.
ГОТОРН. А разве мы этого хотим, сэр?
ШЕФ. Конечно, хотим. Тогда люди перестанут столько о ней болтать.
ГОТОРН. Что же вы предполагаете, сэр?
ШЕФ. Я не учёный, но поглядите на этот громадный резервуар. Ведь он, наверно, выше деревьев. Наверху что-то вроде огромной оскаленной пасти... обратите внимание на трубопровод – он здесь намечен пунктиром. Почём нам знать, может, он тянется  на много миль, от гор до самого моря. Знаете, говорят, русские работают над каким-то новым изобретением – что-то связанное с солнечной энергией и морскими испарениями. Понятия не имею, что у нас тут, но уверен – дело грандиозное. Передайте резиденту, что нужны фотографии.
ГОТОРН. Просто ума не приложу, как ему подобраться поближе...
ШЕФ. Пусть наймёт самолёт и собьётся с курса над этим районом. Не сам, конечно, пусть пошлёт дробь два или дробь три. Кто такой дробь два?
ГОТОРН. Профессор Санчес. Но самолёт непременно обстреляют. Весь этот район патрулируется военной авиацией.
ШЕФ. Вот как, в самом деле?
ГОТОРН. Ищут мятежников.
ШЕФ. Ну, это они так говорят. Знаете, Готорн, какое у меня возникло подозрение?
ГОТОРН. Какое, сэр?
ШЕФ. Никаких мятежников вообще не существует. Всё это миф. Правительству понадобился предлог, чтобы объявить район закрытым.
ГОТОРН. Пожалуй, вы правы, сэр.
ШЕФ. Для всех нас будет лучше, если я ошибаюсь. Боюсь я этих штук, Готорн, ей-богу боюсь. Когда вы были здесь в прошлый раз, вы говорили с мисс Дженкистон насчёт секретаря для 59 200 дробь пять?
ГОТОРН. Да, сэр. У неё не было ничего подходящего, но она считает, что одна из девушек, Беатриса, пожалуй, сойдёт.
ШЕФ. Беатриса? До чего же противно, что их называют по именам! Подготовку она прошла?
ГОТОРН. Да.
ШЕФ. Пора дать резиденту в Гаване помощников. Всё это не по плечу одному человеку, да ещё без специальной подготовки. Пожалуй, пошлите и радиста.
ГОТОРН. А не лучше ли мне сначала поехать самому? Я бы мог познакомиться с обстановкой, поговорить с ним о том о сём.
ШЕФ. А конспирация, Готорн? Мы не можем сейчас подвергать его опасности провала. Если ему дать радиопередатчик, он будет сноситься непосредственно с Лондоном. Не нравится мне эта связь через консульство, да и они тоже не в восторге.
ГОТОРН. А как же его донесения, сэр?
ШЕФ. Придётся ему наладить что-то вроде курьерской связи с Кингстоном. Можно использовать кого-нибудь из его коммивояжёров. Пошлите ему указания с секретаршей. Вы её видели?
ГОТОРН. Нет, сэр.
ШЕФ. Повидайте немедленно. Проверьте, подходит ли она. Может ли взять на себя всю технику? Введите её в курс дел его фирмы. Старой секретарше придётся уйти. Поговорите с А.О. насчёт небольшой пенсии.
ГОТОРН. Слушаюсь, сэр. Можно мне взглянуть ещё раз на эти чертежи?
ШЕФ. Вас, кажется, заинтересовал вот этот. Что вы о нём скажете?
ГОТОРН (мрачно.) Похоже на быстродействующую соединительную муфту.
ШЕФ. Знаете, Готорн, всё это прежде всего ваша заслуга. Мне как-то говорили, что вы плохо разбираетесь в людях, но у меня на этот счёт было своё мнение. Браво, Готорн!
Г от о р н. Спасибо, сэр.
ШЕФ. А вы не нашли той старой записной книжки?
ГОТОРН. Нет, сэр.
ШЕФ. Может, её найдёт Беатриса.


Занавес. Конец второго акта.

(Продолжение читайте в № 235







_________________________________________

Об авторе: ПЕТР ЧЕПИГА

Ученик Льва Николаевича Гумилёва, экономгеограф, кандидат экономических наук, специалист в области экономической экологии. Академик Международной академии наук экологии, безопасности человека и природы (МАНЭБ). Соавтор книги «От генетики к эконике» (Омега-Л, 2021), ряда научных статей. Автор пьесы «Наш человек в Гаване» (для Молодёжного театра на Фонтанке).скачать dle 12.1