Николай Гостюхин. ПРОЦЕСС (18+)

Редактор: Евгения Скирда


Пьеса о зрителе, 18+
(Часть 2, часть 1 читайте в №228)


МАКС. Да ладно, я пошутил. Машина ехала не так уж и быстро, да и крови не было. Водитель почти сразу вызвал скорую, которая увезла его в больницу. Пока он ехал без сознания, в его голове происходили мыслительные процессы. А уж как находиться в процессе Сэм точно знал.

Пауза

МАКС. Лиза заходит в магазин и подходит к отделу с хлебом. Она замечает хлеб, на котором написано «РЕБЕККА». Постойте, но ведь Ребеккой зовут моего редактора, с которой Лиза несколько раз виделась, когда мы встречались. Поэтому она об этом и подумала. 
ЛИЗА. Поэтому я об этом и подумала.
МАКС. Лиза улыбается, ей кажется, что она придумала очень смешную шутку. Потому что этот хлеб очень точно описывает Ребекку и всех окружающих людей, от которых так устала Лиза. Он такой же сухой и чёрствый, как они. Лиза из России, поэтому она чертовски устала от сухости и чёрствости окружающих её людей. Ведь у русских, даже тех, кто давно уехал из страны, внутри всегда есть чувство какой-то духовной тоски по чему-то такому живому, чего как будто бы нет вокруг. И хоть она прожила в Германии большую часть своей жизни, ей очень тяжело дышать в этом чёрством мире, где почему-то чтобы съесть хлеб его обязательно нужно макать в вино. Потому что это такой итальянский хлеб, который макают в вино, чтобы он размяк и потом едят. Лиза смеётся, потому что Ребекку тоже не помешало бы макнуть в вино, чтобы она, наконец, размякла. И Лиза стоит. 


Сцена III.
Загорается свет.

РЕБЕККА. Сегодня пятница и угораздило же меня договориться с Максом, что свой материал про трансфер *** в Берлине он вышлет мне вечером. Чёрт возьми, Макс, где бы ты ни был, надеюсь, ты чувствуешь, как я со всей своей метафизической силы пинаю тебя по голове и в живот, чтобы ты вовремя отправил мне свой текст! И надеюсь тебе больно!

Пауза

МАКС. Чёрт, как же мне больно! Господи, мне очень, очень, очень больно. За что же мне это. Что тут вообще произошло? Где я?
РЕБЕККА. Ладно, нет смысла вот так вот сидеть и ждать этот текст. Но ведь пока ещё есть этот вечер, то есть и шанс, что Макс успеет отправить мне статью. Пока у нас есть время, значит, всё ещё может пойти так, как мы и договаривались. А пока мне нужно в туалет.
ЛИЗА. Но на самом деле, как и вокал в любой красивой песне, который обычно не слышно из-за красоты самой музыки, внутренний голос Макса в это время отправлял в его мозг несколько очень чётких сигналов, которые были громче, чем тишина вокруг: «Надеюсь, ты успел отправить Ребекке статью до того, как оказался во всём этом дерьме».
РЕБЕККА. Меньше всего в этот вечер пятницы я хотела оставаться в редакции. Но это даже хорошо, что я сейчас здесь и если Макс всё-таки отправит мне статью, я сразу смогу над ней поработать.
ЛИЗА. «Надеюсь, Макс соблюдёт наши договорённости. Потому что он уже в край обнаглел и мы в противном случае должны будем принять меры и уволить его» - звучит где-то в самом центре головы Ребекки. 

Пауза.

ЛИЗА. Примерно вот здесь.
Лиза показывает на центр головы Ребекки.

ЛИЗА. Но сейчас она думает не об этом, а о том, что ей очень нужно в туалет. Ребекка идёт по пустым коридорам и понимает, что на двенадцатом этаже этого огромного здания, доставшегося Берлину в наследство от советского архитектора времён ГДР, совсем, совсем никого нет. 
РЕБЕККА. «Здесь есть только свет. На этом двенадцатом этаже, кроме меня есть только свет», почему-то подумала я. У меня есть велосипед, большая съёмная квартира, красивая собака, но думаю я почему-то только о том, что здесь и сейчас кроме меня есть только свет. Только свет здесь и есть.

Пауза

ЛИЗА. Ребекка глубоко вздыхает, и слёзы текут по её щекам, пока она сидит в туалете. Пока красивая немецкая женщина сидит в туалете на двенадцатом этаже огромного и уже к вечеру пятницы совсем пустого здания.
РЕБЕККА. Как же мне надоело ждать. Господи, мне так надоело ждать, каждый раз ждать, когда кто-то из этих долбанных журналистов отправит мне свою статью. Мне так надоело ждать, когда, наконец, мне попадётся тот мужчина, с которым всё будет окей и я, наконец, смогу забыть о своём первом браке, чтобы у меня просто с этим новым мужчиной всё, чёрт возьми, было окей. Как же мне надоело ждать, когда я накоплю деньги на ипотеку и куплю квартиру, а хотя нет, мне надоело ждать, когда же мне хватит смелости сменить эту похожую на помёт слона, живущего в маленьком провинциальном зоопарке работу или найти вторую. Боже, мне так надоело ждать, когда же этот грёбаный Макс отправит мне свой текст. Мне так надоело ждать, когда моя жизнь всё-таки наладится. Просто возьмёт и наладится. Мне чёрт возьми так надоело ждать, когда мои друзья не просто будут молча слушать меня про мои проблемы, а просто найдут в себе хоть какие-то силы и скажут, что всё у тебя будет хорошо, Ребекка, не переживай и я наконец пойму зачем мы вообще с ними видимся. Я просто уже больше не могу ждать, я действительно так больше не могу, этот грёбаный мир давит на меня, как задницы этих не соблюдающих договорённости журналистов на эти стандартные чёрные кресла у их рабочих столов. Что же мне делать?! Сижу тут, в этом общем туалете, а сюда ведь может зайти уборщик-мужчина, ну и сдались мне такие общие туалеты, если я хочу побыть женщиной, просто женщиной со слезами из красиво подведённых глаз я хочу быть и просто хочу плакать в своём туалете на двенадцатом этаже, потому что не умею, совсем не умею ждать. 

Пауза

РЕБЕККА. А сейчас этот Макс пока я его тут плачу и жду скорее всего где-то трипует. Потому что каждый, каждый, каждый чёрт возьми раз…
ЛИЗА. В эту самую секунду Ребекка внезапно остановилась и почувствовала себя очень одиноко. Она, как и многие немцы иногда чувствовала себя одиноко, но вот сейчас она поняла, что нет слов, чтобы описать, как ей было одиноко в этом сверкающем своей чистотой и отсутствием матерных надписей на стенах туалете. 

Пауза

ЛИЗА. И как все немцы она разговаривала сама с собой, когда заходила в туалет.  Во всяком случае до того, как он стал общим. И вот впервые, когда она оказалась в туалете, она совершенно случайно осмелилась сказать себе то, о чём обычно молчат.
РЕБЕККА. Господи, как же мне одиноко.
ЛИЗА. Ей действительно было невыносимо одиноко. У Ребекки было такое чувство, что все одинокие люди на планете в эту самую минуту передали ей на некоторое время всю их коллективную боль одиночества. Но хватит про Ребекку, кажется, Филиппу есть что сказать.

Пауза.

ФИЛИПП. «В этом мире так сложно найти понимание» - подумал я, когда один из моих шеф-поваров однажды спросил, как приготовить блюдо, которое понравится и тем, кто пришёл покритиковать и тем, кто пришёл поесть. Я тогда ответил ему, что нужно подождать. И вот через несколько лет он в эту самую секунду вновь спрашивает меня тоже самое. А я ему опять отвечаю, что нужно подождать, когда блюдо приготовится. Потому что критиковать может каждый, но выручку ресторану приносят не те, кто приходит критиковать, а те, кто приходит поесть. 
ЛИЗА. В этот момент Ребекке пришло сообщение от Макса и та самая его статья.
РЕБЕККА. «Видимо нужно было просто подождать. Потому что ожидание, настоящее ожидание, дорогая моя Ребекка, всегда вознаграждается»: прозвучало где-то внутри меня. 
МАКС. Дорогая моя Ребекка. Я успел отправить тебе статью и несколько сообщений, которые ты будешь постепенно получать. Хочу, чтобы ты знала, что я никогда не хотел тебя подводить. Поэтому, зная тебя и то, что ты всегда остаёшься поздно в офисе, я прошу у тебя прощения. Но главное о чём я хотел бы тебе сообщить - это то, что меня теперь нет. Меня теперь здесь нет, потому что я теперь везде и я есть весь этот мир: я - спасающий от солнечного удара бриз на холме Ликавитос в Афинах, я - снег, идущий на одной из вершин французской стороны Альп, я - пуля, пронзающая тело бандита во время перестрелки с полицейскими на западе Лос-Анджелеса, я - голод, от которого умирают в странах с развивающейся экономикой, я - двойные стандарты, из-за которых ООН не остановила геноцид в Руанде и критикует одну страну за захват части другой, я - свет от кометы, пролетающей очень близко к Земле, я - самый красивый вид на гору Фудзияма, от одного взгляда на который начинаешь плакать, я - настоящая любовь мужчины к женщине, которая делает из парня мужчину, и я - музыка в твоём плейлисте, которую ты будешь сегодня слушать, когда станешь редактировать мою статью.
РЕБЕККА. О Боже, Макс, что же случилось и что мне теперь с этим делать?
МАКС. Я не знаю.
РЕБЕККА. Наверно это прозвучит очень, очень странно. Но я давно хотела тебе сказать, что любила тебя. По-настоящему любила тебя. И эта любовь к тебе делала меня лучше, она давала мне силы и помогала каждый день находить смыслы, чтобы вставать и идти по всем этим важным делам, чтобы в итоге получать от тебя тексты по пятницам или встречаться в редакции на двенадцатом этаже. Но мы ведь в Германии и я надеялась, что когда-нибудь наступит такой правильный удачный момент, что мы посмотрим друг на друга иначе, признаемся в чувствах, пойдём вместе на свидание и всё наконец будет так, как надо.
МАКС. А как это «как надо»?
РЕБЕККА. Это так, когда люди, которых притягивает друг к другу оказываются вместе, чтобы создавать свои миры.
МАКС. Но ты ведь понимаешь, как не просто создавать что-то своё в этом вечно меняющемся мире.
РЕБЕККА. Да, ты прав. Всё меняется слишком быстро. Мне уже не застать тот приятных запах парфюма моего бывшего мужа, по которому я всегда знала, что он где-то рядом. И если я сейчас почувствую его, то сразу расплачусь, потому что не могу понять, почему в этом мире нет ничего вечного. Всё меняется слишком быстро. Потому что я хочу застать свой любимый кинотеатр, но он уже закрыт навсегда и мне больше никогда не сходить туда на свидание с новым мужчиной или со всеми моими лучшими друзьями. Всё меняется слишком быстро. Потому что новые купюры уже не влезают в мой старый бумажник, а я никак не могу решиться поменять его на новый. Потому что всё меняется слишком быстро. 
МАКС. Любовь тоже?
РЕБЕККА. Любовь - это то, что должно быть постоянно. У меня такое чувство, что любовь раньше была навсегда, но мы что-то потеряли и теперь всё вокруг меняется слишком быстро.
МАКС. А что было раньше?
РЕБЕККА. Иногда у меня такое ощущение, что раньше люди на этой планете были другими, они имели то, чего мы сейчас лишились. 
МАКС. Чего же мы лишились?
РЕБЕККА. Мы потеряли терпение. Те люди, что были до нас, умели терпеть. Понимаешь, они могли терпеть, понимая, что возможно ничего не изменится и что они ничего, совсем ничего за своё терпение не получат. Но они верили и терпели. А мы теперь не можем.
МАКС. Потому что мы больше не внутри этого процесса, процесса терпения. Мы не чувствуем по-настоящему как он работает, поэтому мы его потеряли. 
РЕБЕККА. И как же нам снова оказаться внутри этого процесса?
МАКС. Дорогая Ребекка, мы настолько отгородились от окружающего мира под предлогом всеобщей демократии и либерализации. Нам кажется, что если мы будем жертвовать деньги в благотворительные фонды, то это будет лучше, чем проявить сострадание к ближнему, самому ближнему. Мы забыли, ради чего всё это делаем. Ведь на самом деле делаем мы это ради того, чтобы почувствовать себя настоящим человеком в этом стерильном безопасном мире. Мы перестали рисковать. Тебе в твоей жизни кажется, что есть только ты, твоя работа, твоя квартира, твоя собака и тебя как будто это действительно устраивает. Но ведь если подумать, то ничего этого на самом деле нет, а есть только ты, твой, твоя, твоё. 
РЕБЕККА. Да, в этом моём мире есть только моё. Но как с этим вообще связан процесс терпения?
МАКС. Сначала скажи, ты бы хотела, чтобы в твоей жизни у тебя хоть с кем-то был настоящий живой контакт?
РЕБЕККА. Мне нужно подумать и взвесить. 
МАКС. Вот видишь, ты сразу пытаешься подумать и взвесить, вместо того, чтобы понять, о чём написано в этом сообщении.
РЕБЕККА. Хорошо. Да, я бы хотела, чтобы в моей жизни хоть с кем-то был такой контакт, о котором ты тут пишешь. 
МАКС. Тогда тебе нужно рискнуть и потерпеть. Потому что, чтобы обрести этот контакт, тебе придётся испытать боль. И чем большего контакта ты хочешь, тем сильнее будет твоя боль.
РЕБЕККА. Почему?
МАКС. Потому что тебе нужно будет открыться и поверить.
РЕБЕККА. А если я не хочу испытывать боль?
МАКС. Многие из нас почему-то всегда хотят просчитать все риски и избежать боли. Но ведь если ты хочешь обрести настоящий контакт, то тебе придётся с ней столкнуться. Вот именно для этого тебе и нужно оказаться внутри процесса терпения, понять, как он работает, открыться ему и поверить. Ребекка, чтобы перешагнуть боль, тебе нужно будет потерпеть.
РЕБЕККА. Но мне так страшно от того, куда придётся идти.
МАКС. Там впереди только чёрная дыра. А идти в чёрные дыры всегда страшно. Ты никогда не узнаешь, где там дно и есть ли оно вообще.
РЕБЕККА. О Боже, мне так страшно. Я всего лишь простой человек и мне сейчас очень страшно, Макс. 
МАКС. Тебе нужно набраться терпения.
РЕБЕККА. Как мне набраться терпения, если я тебе тут говорю, что мне до усрачки страшно. В последний раз мне было так страшно, когда умер мой муж. Господи, мы пробыли в браке всего ничего.
МАКС. Кто был твой муж?
РЕБЕККА. Разве ты не помнишь, Макс?

Пауза

РЕБЕККА. Это был ты. Макс, ты был моим мужем. Разве ты не помнишь?
МАКС. Я совсем забыл, как это было и как это быть.
РЕБЕККА. Мы познакомились, когда тебе было очень плохо. Ты тогда отправил сообщения своим лучшим друзьям, Сэму и Лизе, а мы с тобой сошлись на том, что в Берлине либо ты чувствуешь себя счастливым, либо тебе совсем одиноко.
МАКС. Тебе тоже было одиноко?
РЕБЕККА. Да. Я ведь так и не решилась прыгнуть в эту чёртову чёрную дыру. Нам всегда кажется, что у нас достаточно времени на всё, особенно тут в Берлине, где всё делается так медленно. Но его всегда мало.
МАКС. Не все готовы оставить всё и прыгнуть. Ведь там на самом деле нет дна и когда ты окажешься внутри этой своей чёрной дыры, то поймёшь, как быть внутри любого процесса и тогда ты почувствуешь, как любовь льётся в тебя, как эта струя проходит через всех нас, но не каждый готов об этом говорить, потому что это такая особенная точка или даже глубина. 

Пауза

МАКС. Знаешь, у нас у каждого есть такая недостижимая глубина, которую мы дай бог хотя бы раз в жизни сумеем почувствовать. Вряд ли кто-то сумеет туда добраться. Те, кто были до нас могли. А вот мы уже не можем.
РЕБЕККА. Я тоже иногда чувствую как прикасаюсь к чему-то действительно глубокому, к тем смыслам, которые сидят очень глубоко. Но почему мы не можем туда добраться?
МАКС. Потому что каждый раз, когда мы нащупываем эту глубину нас что-то отвлекает. Потому что каждый раз, когда мы нащупываем глубину, мы забываем для чего вообще её искали. Потому что каждый раз, когда мы по-настоящему нащупываем эту глубину, мы пугаемся и она ускользает. А ведь это та глубина, которая придаёт смысла нашим жизням. И чем ближе ты к ней, тем больше чувствуешь смысла. 
РЕБЕККА. А кто-то вообще может обрести эту глубину?
МАКС. Это могут только тибетские монахи. Но они сидят высоко высоко в горах. Пожалуй, даже слишком высоко. И нам невозможно до них добраться. Ну может только если взять с собой достаточно воды, еды и кислородных баллонов. Но и то не факт.
РЕБЕККА. Как-то это совсем грустно, что так сложно добраться до этой сакральной глубины или до монахов.
МАКС. Это была шутка. Просто я подумал, что уж они-то точно знали, как обрести глубину. Но на самом деле её смогут обрести те, кто останутся после нас. 
РЕБЕККА. Почему именно они?
МАКС. Потому что они спустятся на эту глубину по лестнице, которую мы постоим. Которую мы должны им построить, как её построили нам наши родители.
РЕБЕККА. Не уверена, что наши родители что-то для нас строят.
МАКС. Но ведь если бы твои родители не построили лестницу, ты бы здесь не оказалась.
РЕБЕККА. Ты прав.
МАКС. Поэтому ты там, где ты находишься. 

Пауза .

МАКС. Моя милая Ребекка, можно попросить тебя об одном одолжении?
РЕБЕККА. Да конечно, всё, что угодно.
МАКС. В следующем сообщении тебе придёт текст, который я хочу, чтобы прочитал мой отец Филипп. Я прошу тебя, ты должна слетать к нему в Москву и передать ему это сообщение.
РЕБЕККА. Мой милый Макс, но ты ведь и сам можешь написать ему. Зачем же мне лететь в Москву.
МАКС. Потому что это очень, очень важно, чтобы ты передала ему это сообщение. И потому что я не смог отправить ему его на телефон, ведь у него нет никакого телефона. Ты ведь помнишь, какой старый и упрямый пердун, мой отец. Он не пользуется всеми этими новыми технологиями, потому что предпочитает лично общаться с людьми. Чего уж тут говорить, он ведь так и не открыл упаковку с подаренным нами смартфоном. В общем, просто сделай это, а то Сэм уже приходит в себя. 
РЕБЕККА. Хорошо. Как бы странно вся эта наша переписка не звучала в моей голове, я сделаю то, о чём ты мне написал.
ЛИЗА. Ребекка быстро собирается и сразу заказывает такси. Сразу в нём она покупает ближайший билет до Москвы. Ей это ничего не стоит, потому что у неё есть российская виза из-за её мужа Макса. А Сэм в это время приходит в себя в больнице. Вот уж ему точно никакой Москвы уже не видать, потому что врачи сказали, что у него сломана нога и несколько рёбер, травма головы и ещё куча каких-то травм, которые вообще непонятно как сопоставимы с жизнью. И вот в это же самое время из его палаты вывозят чьё-то неподвижное тело. Сэм сам не понимает почему, но говорит вслух какой-то набор звуков, из которых складывается текст.
СЭМ. Он что здесь умер?
ЛИЗА. Врач кивает ему и отвечает, что это был молодой чех, которого сначала обворовали, а потом оставили умирать под мостом. Но он умер совершенно спокойно и для врача это было даже удивительно, потому что обычно люди хоть как-то стараются цепляться за жизнь. А этот парень как-то всё для себя решил.

Пауза.

ЛИЗА. «Бедняга. Наверно приехал подзаработать или получить докторскую степень. Надеюсь, умер он счастливым. Ведь это же Берлин - место, где ты либо чувствуешь себя счастливым, либо тебе максимально одиноко, хотя где-то наверно есть и середина» - думает про себя Сэм. А ещё не понятно откуда, но у Сэма в голове взялась мысль, что этот мёртвый чувак наверняка что-то знал про любовь, которая тонкой струёй льётся в каждого из нас через сердце, иначе как объяснить, что он принял свою смерть так спокойно.
СЭМ. Похоже, доктор, не видать мне поездки в Москву. 
ЛИЗА. Доктор посмеялся и, уходя, только сказал, что сейчас главное - это покой. И Сэм впервые за долгое время почувствовал внутри покой. Даже в своём браке с Лизой он не чувствовал такого покоя, потому что ему также, как и на работе нужно было куда-то спешить. 
МАКС. А теперь Сэм ты можешь не спешить.
ЛИЗА. И теперь он действительно мог не спешить.
СЭМ. Лиза в это время готовила дома ужин. Её телефон сел, поэтому врачи из больницы никак не могли ей дозвониться, но вот они дозвонились и она уже выбегала из дома к такси. Но по пути она встала на что-то очень мягкое, такое же мягкое и нежное, как и её школьная любовь к соседу по парте, с которым она впервые занималась сексом. Тогда этот парень покорил её сердце, вокруг были свечи, играла Арета Франклин и она в итоге сдалась, когда услышала её исполнение Nessun Dorma, тогда она ещё подумала, как это парень так попал с выбором, ведь ей нравилась музыка в жанре соул, а ему классика, но в конце концов этот сосед был с ней очень, очень нежен. Поэтому для неё первый секс всегда ассоциировался с величайшей теплотой и нежностью. 
ЛИЗА. Дерьмо. 
СЭМ. Но нет, это было обычное собачье дерьмо. Его здесь было, как мандаринов в Марокко. Потому что собакам в Берлине живётся очень хорошо. Как марокканским мандаринам под летним солнцем.
МАКС. Потому что иногда у меня возникает ощущение, что только собакам здесь хорошо.
СЭМ. И вот Лиза уже почти что в больнице. Может ей и не стоило так торопиться.
МАКС. Может на этот раз мне стоило отказать себе в удовольствии, даже несмотря на то, что статью я уже написал и сдал. Потому что жизнь - это ведь не только удовольствие, но и боль.
ЛИЗА. На самом деле всё было очень просто. Макс - очень хороший журналист. Он делал репортаж о трансфере *** в Берлине и познакомился с людьми, которые этим занимаются. После интервью, один из дилеров дал ему мешочек чего-то такого очень притягательного и манящего, похожего на дикую смесь. Ему показалось, что он может вознаградить себя за хороший текст. Но ведь жизнь - это не только  награды, но и наказания. Именно поэтому он проснулся в луже мерзкого говна, а в дверь уже больше двух минут стучали полицейские.
МАКС. Чёрт. Что же делать?
ЛИЗА. «Откройте, полиция. Нам нужно с вами поговорить» - говорили за дверью.
СЭМ. «Ну прямо, как в фильме» - подумал Макс. Он посмотрел вокруг и понял, что находится в номере какого-то отеля и очень быстро сообразил, что нужно делать.
МАКС. Макс, это твой внутренний голос. Тебе сейчас нужно встать, собраться и постараться привести себя в порядок. Эй, ты меня слышишь?! Тебе нужно в ванную. Прямо сейчас иди в ванную.
СЭМ. Макс идёт в ванную, умывает искорёженное ночным трипом лицо и открывает дверь. Пока он всё это делает внутренний голос говорит ему: «Надеюсь ты ничего не забыл».
МАКС. Нет, я ничего не забыл. Не мешай мне приходить в себя. Сейчас будет очень важный момент. И мне нельзя его просрать.
СЭМ. Но лучше бы Макс послушал свой внутренний голос.
ЛИЗА. За дверью стоят двое полицейских. Они рассказывают Максу о том, что за соседней дверью мужчина и женщина покончили с собой, наглотавшись таблеток. И ещё они как фильмах про полицейских спрашивают его: «Не слышал или не видел ли он ничего подозрительного в этом отеле или рядом с ним».
МАКС. Нет, ничего такого не видел. Знаете, у меня вообще была непростая ночь с какими-то странными снами. Да и вообще, я спал как убитый.
ЛИЗА. Эти двое начинают что-то подозревать, потому что Макс выглядит как типичный берлинский торчок после трипа, и на всякий случай решают зайти и проверить его номер.
СЭМ. И лучше бы он послушался своего внутреннего голоса. 
МАКС. Где-то внутри через грудь к самому центру головы я почувствовал, как прошло несколько звуковых сообщений: «Внутренний голос ведь плохого не посоветует» и «Тебя ждёт кое-что интересное на столе».
ЛИЗА. Полицейские проходят в номер и находят на столе остатки причин, по которым Макс выглядит, как типичный берлинский торчок. Но они не уводят его в машину, а отпускают. Эти ребята умнее, чем кажутся. Ведь им интересен не он, а тот, кто дал ему этот волшебный мешочек. Ну а внутреннему голосу иногда стоит поменьше волноваться, ведь он тоже может ошибиться. 
СЭМ. Полицейские выходят из номера, сделав вид, что ничего не заметили. Через некоторое время Макс тоже решает, что ему пора идти. По пути в парк, находящийся неподалёку он видит, как из здания вывозят два тела и грузят их в машину скорой помощи. «Чёртовы наркоманы» - думает он, но говорит совсем другое.
МАКС. Надеюсь, они умерли счастливыми. Потому что в этом городе ты либо счастлив, либо тебе максимально одиноко.
ЛИЗА. Когда я шла в сторону палаты Сэма, ко мне подошёл врач и остановил меня. «Лучше немного подождать и зайти попозже» - сказал он.
МАКС. Вселенная уже в который раз давала Лизе понять, что в этом мире ей нужно научиться ждать. После разговора с доктором, когда он сказал, что Сэм в тяжёлом состоянии, ей стало мучительно грустно, и она решила выйти покурить. Лиза никогда не курила, но вдруг решила, что сейчас это именно то, что ей нужно. Она попросила у одной из медсестёр сигарету с зажигалкой и пошла к ближайшей лавочке, стоявшей прямо рядом с речным каналом.
ЛИЗА. Пока я курила и смотрела на то, как огни баров и ресторанов с другой стороны разливают по воде свой свет, то поняла, что этот свет есть только  тогда, когда люди есть, но если человека не будет, то и света тоже не будет.«Выходит, люди - это причина, по которой есть свет»: думала про себя я.
РЕБЕККА. В это время к Лизе подошёл бородатый мужчина с собакой и присел рядом. Он попросил прикурить от её сигареты, и она поделилась. Это была какой-то совсем незначительный поступок, но Лизе почему-то стало приятно от того, что она сделала что-то доброе.
ЛИЗА. Про себя я подумала: «Не уверена, что в сигаретах есть хоть сколько-нибудь добра, но почему-то мне просто стало приятно и спокойно на душе».
СЭМ. Мужчина поблагодарил Лизу, посмотрел на неё и, уходя, сказал: «Ты выглядишь так напряжённо, как длинная натянутая нитка. 
ЛИЗА. «Знаете, я действительно чувствую себя, как длинная натянутая нитка»: ответила я ему. А он продолжил: «Всё будет хорошо. У тебя и твоего мужа всё будет хорошо. Через минуту тебя всё отпустит. И его тоже отпустит». И ещё он попросил последить за его собакой, так как ему нужно было в туалет, а ближайший был только в больнице. Сама не понимая почему, я согласилась и только спросила его: «Почему меня отпустит? Почему станет легче?». Но мужчина только ответил, что «тот, кто держит другой конец этой нитки тоже иногда выходит в туалет».
РЕБЕККА. Лиза не поняла, что всё это значит, но через минуту её действительно отпустило. У неё внутри всё просто отпустило. И у Сэма, хоть ему было больно, тоже всё отпустило.

Пауза.

ЛИЗА. Ребекка уже прилетела в Москву и подъезжала к дому Филиппа. Ей потребовалось для этого совсем немного времени. «Москва так изменилась» - подумала она, ведь ей было очень легко добраться из аэропорта до места, где жил Филипп. Они с Максом были там несколько раз, поэтому она легко нашла этот дом.
СЭМ. Макс шёл через парк и смотрел по сторонам. Он пытался понять, что же это происходит сейчас в его жизни, почему Сэм и Лиза так себя ведут, почему он подводит Ребекку, почему он чувствует невероятный стыд за то, что употребляет все эти странные вещества. А ещё он не может вспомнить, отправил ли он эту чёртову статью, от которой больше проблем, чем пользы. И в какой-то момент он останавливается и увидел лису, рыжую облезлую лису, которая опрокинула мусорный бак и распотрошила его содержимое. Макс увидел в нём пакеты с продуктами, в одном из которых был лимон, покатившийся в его сторону. Сам не знаю зачем, он наступает на него и давит так, что из него вытекает весь сок. И Макс давит.

Пауза.

СЭМ. Макс смотрит на эти раскуроченные баки с мусором и понимает, что сейчас его жизнь тоже раскурочена, и он чувствует себя, как лимон, на который давят со всех сторон. И из него течёт сок. Только никакой это из него течёт не сок, а слёзы, сейчас из него идут слёзы, такие же кислые и неприятные, как лимонный сок. Он бы и рад остановиться и перестать плакать посреди этого парка, но не может, потому что со всех сторон на него что-то давит, давит до тех пор, пока в нём совсем не останется сока, но только это никакой не сок, а самые настоящие слёзы. И они сейчас текут из него так, что их невозможно остановить. Ему кажется, что он никогда в жизни так не плакал и теперь все эти накопившиеся слёзы за всё, что он не проплакал, выходят из него. Потому что когда-то это должно было случиться. Когда-то должен был наступить такой момент. Момент, ради которого всё в этой вселенной и делается. И вот в этот самый момент, он начинает очень громко кричать, просто орать изо всех своих сил, потому что это его последняя надежда на то, что это ебучее напряжение прекратится и поток лимонного сока, который на самом деле слёзы тоже прекратится. И он кричит ещё сильнее, потому что хочет, чтобы это напряжение, которое так сильно давит на него со всех сторон вышло наружу. Потому что это напряжение на самом деле не снаружи, а внутри. Поэтому он кричит очень-очень громко, пока у него окончательно не садится голос и кто-то из живущих неподалёку людей не вызывает полицию. Но Максу уже всё равно, он выкрикивает из себя всё и падает в обморок.

Пауза.

МАКС. А эти двое полицейских, что приходили ко мне умнее, чем кажутся. И где-то из самой глубины тот самый внутренний голос говорит: «Ты наверно итак понял, что меня стоило слушать».
СЭМ. Эти полицейские следили за Максом, и когда кто-то вызвал полицию, они были неподалёку, чтобы привести его в чувства и доставить в отделение полиции, чтобы он рассказал всё, что видел и что знает про своих, покончивших с собой соседей. Само собой, он ничего, совсем ничего не знал о них, поэтому так и сказал полицейским.
МАКС. Я вообще ничего не знаю, ребята.
СЭМ. Но полицейским хотелось допросить его ещё и о трансфере наркотиков в Берлине. Тем более, что он был у них в кармане. Ведь они тогда нашли в его номере следы дикой смеси ***, которую в этом месяце распространяют дилеры на улицах Берлина. И им очень хотелось знать подробности. Но их смена закончилась и они собирались идти домой.
МАКС. «Вы ведь меня здесь не оставите. Вы не можете вот так простой уйти, потому что у вас закончился рабочий день» - кричал им я.
ЛИЗА. «Именно так мы и поступим и вернёмся к тебе завтра» - сказали они и ушли. 
СЭМ. Похоже, что не только собакам здесь живётся хорошо. Так что полицейские решили оставить его в камере до завтра. Они не собирались его по-настоящему арестовывать. 
ЛИЗА. Ещё бы, зачем им ещё один торчок.
СЭМ. Просто хотели оставить его до завтра в камере вместе с ещё несколькими такими же ценными свидетелями.
МАКС. Вот чёрт! 
СЭМ. Но откуда-то из соседней камеры бородатый мужчина сказал ему: «Не суетись, лучше возьми мой телефон и напиши своей бывшей жене и отцу то, что всегда хотел им сказать, потому что сегодня случится что-то очень важное». 
МАКС. Я конечно не ожидал такого поворота и спросил: «Откуда тебе знать, что сегодня случится что-то очень важное и что мне нужно отправить сообщения своей жене и отцу?». Но старик только ответил: «Я здесь уже очень, очень давно, поэтому пока не пришёл дежурный воспользуйся моим телефоном и верни потом назад, ты ведь уже побывал внутри процесса доверия, так что давай я не буду тебе ещё раз всё это объяснять, сынок». 
СЭМ. Что-то подсказывало Максу, что лучше ему послушать этого старика. Тем более, что он ведь говорил про процесс доверия, о котором Макс очень много думал в последнее время. 
РЕБЕККА. Мне повезло, что Филипп, отец Макса был уже дома. У него был свой ресторан в Москве, поэтому он знал толк в гостеприимстве. 
СЭМ. Филипп и Ребекка долго сидели вместе и общались. Они вспоминали каким был Макс и какими были первые впечатления Филиппа от Ребекки. 
ФИЛИПП. Я до сих пор удивляюсь, как быстро ты выучила русский язык. 
РЕБЕККА. Мне повезло с Максом. Он был моим учителем. А ещё когда ты влюблён, то и говорить хочется искренне о том, что ты чувствуешь. А ваш язык очень красивый, чтобы говорить о том, что ты по-настоящему чувствуешь. 
ФИЛИПП. Это тебе Макс так сказал?
РЕБЕККА. Да. Он любил языки, не правда ли?
ФИЛИПП. Да. А ты любила его. 
РЕБЕККА. Это было очевидно. 
ФИЛИПП. Да, но с ним было непросто. 
РЕБЕККА. В каком смысле?
ФИЛИПП. Знала бы ты, как часто он спрашивал меня, что ему делать, как ему строить отношения, ведь это всё такой большой риск. Он спрашивал: «Папа, папа, что мне делать, я совсем не понимаю, как мне вести себя с ней»

Пауза.

РЕБЕККА. И что вы ему отвечали?
ФИЛИПП. А что я мог ему ответить?! Я мог только посоветовать что-то из своего опыта с его мамой, но вы ведь совсем другие. И ему нужно было искать ответы самому. 
РЕБЕККА. Да, но ведь он рассчитывал на вашу помощь. Ему вас там так не хватало. 
ФИЛИПП. Всё, что ему было нужно, я уже дал ему. 
РЕБЕККА. Но ведь все эти его вопросы?
ФИЛИПП. Ребекка, ему ведь на самом деле нужны были не ответы, а уверенность в том, что он всё делает правильно. Потому что нам всегда хочется откуда-то знать, что мы всё делаем правильно. Потому что всем хочется делать всё правильно. Поэтому ему нужно было разрешение на такие правильные действия. Но у меня такого разрешения не было. Я вообще не выдаю такие разрешения и сам не понимаю, откуда их брать. Понимаешь, моё поколение искало собственные точки смысла, кто-то их нашёл, а кто-то нет. Но мы рисковали и искали. Мы построили вашему поколению лестницу к следующему уровню смыслов… 
РЕБЕККА. Филипп, простите, что перебиваю, но про какие, чёрт возьми, лестницы смыслов вообще сейчас идёт речь? Макс ведь просто хотел, чтобы вы были рядом. Без всяких лестниц и смыслов.

Пауза.

ФИЛИПП. Но ведь без смысла сложно. Сложно быть без смысла. Ты ходишь на работу, чтобы зарабатывать деньги. И в этом есть смысл. Ты идёшь в больницу, если сломана рука. И в этом есть смысл. Даже в том, что ты здесь тоже есть смысл. Потому что если смысла нет, то возможно и тебя тоже нет. Поэтому моё поколение и пыталось строить эти лестницы  к новым смыслам.
РЕБЕККА. Я понимаю. Макс тоже говорил мне про лестницу к смыслам. Но судя по тому, что с ним случилось, хлипкая у вас вышла лестница. 
ФИЛИПП. Такое уж моё поколение. Нам хотелось верить, что всё, что мы делаем во имя планеты, и перевернёт устои общества. Я вот мечтал открыть лучший ресторан в Москве и сделать людей в этой стране счастливыми. 
РЕБЕККА. И у вас получилось?
ФИЛИПП. Получилось только открыть ресторан. 
РЕБЕККА. А сделать людей счастливыми?
ФИЛИПП. Подойди-ка поближе Ребекка, я кое-что скажу тебе на ухо. 

Ребекка наклоняется в сторону Филиппа. 

ФИЛИПП. Счастливыми людей делает уж точно не еда. 
РЕБЕККА. А что?
ФИЛИПП. Если бы я знал, то был бы счастлив. 

Пауза.

ФИЛИПП. Скажи, зачем ты на самом деле приехала?
РЕБЕККА. Я хочу передать вам сообщения от Макса. Он кое-что для вас оставил. 
ФИЛИПП. Но как?
РЕБЕККА. Это отложенные сообщения. Их можно отправить хоть когда и они придут адресату в любое время. 

Ребекка передаёт Филиппу телефон. 

МАКС. Привет, пап. Хорошо, что нам теперь удастся поговорить. Ты читаешь это сообщение, а значит, меня теперь уже нет. Я ушёл из этого мира. Мне так хотелось найти ответы, но здесь их нет. Мне так хотелось обратиться к тебе с вопросом. Но тебя не было рядом, а теперь нет и меня и нет вопросов.

Пауза .

ФИЛИПП. Макс, мне бы так хотелось быть тебе лучшим отцом. Но вот ты говоришь, что тебя больше нет. И у меня есть для тебя один ответ. На самом деле ведь ты есть. Ты есть, и ты будешь всегда в каждом из нас. 
МАКС. Как я могу быть в каждом из вас, если меня теперь нет, и если как я ни старался, меня никто не понял. 
ФИЛИПП. Мой дорогой, Макс, нам просто нужно время. Нам всем здесь нужно время. Время - это тоже процесс. И нам нужно в нём оказаться, чтобы понять, как оно работает. Ведь только время умеет расставлять всё на свои места. Время и педантичные люди. 
МАКС. С твоим характером мне всегда было непросто с тобой дружить. 

Пауза

ФИЛИПП. Со мной и сейчас сложно дружить. Но ведь у меня ведь только ты и был. А сейчас у меня остался только мой ресторан и его работники. Все мои старики-друзья уже померли и мамы твоей тоже нет, чтобы терпеть мой вредный маразматичный характер. 
МАКС. Почему же ты не пытался наладить со мной контакт? Ты ведь так нужен был мне. Ты был мне нужен. Но тебя не было. Тебя не было, когда я обращался.
ФИЛИПП. Я знаю. Я чувствовал это и чувствую сейчас. Мне с этим жить. Хотя такому вредному старику осталось уже недолго. Макс, нет слов в этой вселенной, чтобы передать, как я хотел бы лично попросить у тебя прощения за то, что не был рядом тогда, когда был тебе особенно нужен. 

Пауза.

МАКС. Теперь я понимаю, что ты был не внутри процесса отцовства. Ты не понимал свою социальную роль отца. А теперь, наконец понял, но уже поздно. 
ФИЛИПП. Никогда не поздно. 
МАКС. Никогда не поздно для чего?
ФИЛИПП. Для того, чтобы почувствовать, как в этой вселенной функционирует любой процесс и как любовь тонкой красной струёй льётся через твои сообщения прямо в центр моего старого вредного одинокого отцовского сердца. 
СЭМ. Филипп молча смотрит на Ребекку. 
ФИЛИПП. А сейчас я чувствую, что нам нужно немного помолчать. 
ЛИЗА. Пока Макс общался с этим странным стариком его сосед по камере больше не мог терпеть всего этого эзотерического бреда и предупредил Макса, что если тот ещё хоть слово скажет, то ему не поздоровится.
МАКС. Послушай, тут мой приятель из соседней камеры сообщает мне что-то важное про эту вселенную и про то, что он здесь уже давно. Так что просто потерпи немного и всё будет окей, окей? 
ЛИЗА. Сосед взбесился и сказал: «Послушай, я не собираюсь это терпеть. Я ультраправый и мне не знакомо само понятие терпения». 
МАКС. Ты просто не в процессе терпения. Но когда ты попадёшь внутрь и почувствуешь, что это значит быть в процессе, то поймёшь, как функционирует вселенная и пересмотришь свои ультраправые идеи. 
ЛИЗА. Но этот здоровый сосед совсем не собирался терпеть или пересматривать свои идеи, и он уж точно не собирался разбираться, как функционирует вселенная. Он вообще ненавидел всю эту духовную хуйню с семинаров по саморазвитию. И когда Макс закончил набирать последнее сообщение, тот стянул его с верхней шконки и стал избивать. Хотя удара об пол хватило, чтобы свет для Макса потух, этот парень продолжил избивать его, пока Макс вдруг не обрёл полное ощущение процесса. Он только сказал перед этим: «И это тоже не новость». И свет в камере потух. 
ФИЛИПП. В это время у Сэма произошло кровоизлияние в мозг. Но неожиданно для себя он обрёл полное спокойствие. И свет в больнице потух. 
СЭМ. Лиза всё сидела и ждала хозяина собаки, но он так и не вернулся, так что она обрела доверяющего ей пса. И свет фонарей у канала потух. 
РЕБЕККА. А я всё сидела и смотрела на Филиппа и, наконец, поняла, почему Макс отправил к нему именно меня. Чтобы он обрёл друга. И свет в его доме потух. 

На сцене приглушается свет. Сэм, Лиза, Ребекка и Филипп уходят со сцены.

МАКС. В этот момент голоса Сэма, Лизы, Ребекки и Филиппа затихают в голове Макса. Тьма медленно переходит в свет, потому что смерть - это всего лишь голос, который из четырёх становится одним. И остаётся только один этот голос, который теперь слышно. Но это не голос Макса, потому что он продолжит жить жизнью литературного персонажа. Не голос рассказчика, потому что он встаёт и идёт жить обычной человеческой жизнью. Это тот голос, который всё это время молчал и смотрел с другой стороны.


КОНЕЦ.







_________________________________________

Об авторе: НИКОЛАЙ ГОСТЮХИН

Драматург, сценарист, театральный и кинорежиссёр. Изучал журналистику в Пермском государственном национальном исследовательском университете. В разное время мои пьесы попадали в шорт-листы драматургических фестивалей «Евразия», «Исходное событие», «Время драмы». Финалист престижного конкурса премии имени Дины Шварц в БДТ. Лауреат конкурса современной драматургии «Твой текст» в номинации «лучшая пьеса для малой сцены». Мои пьесы публиковались в литературных журналах «Урал» и «Вещь». А спектакли по ним ставились в Екатеринбурге, Перми, Москве, Санкт-Петербурге и Берлине. В качестве театрального режиссёра поставил такие спектакли, как «Иранская конференция», «Волнение», «Процесс», «С любовью, Эрнест». В качестве кинорежиссёра снял фильм «Иллюзии» специально для онлайн-кинотеатра Nonfiction.

скачать dle 12.1