Редактор: Максим Дрёмов
Поэзия с каждым витком времени близится почти к манифестации своей беспомощности. Авторы всё чаще отдают слово машине (будь то нейросети, дорвеи и спам-боты или механизм Т9), потому что в компьютерной речи нельзя усомниться – она генерируется случайно, а значит, более правдива. Аристарх Месропян вынужденно отказывается от поэтической речи ввиду её несостоятельности, передавая право голоса божественному, изъясняющемуся через компьютер.
Лирический субъект «Происхождения собора», конечно, поэт и даже пророк, но вряд ли в такой формулировке есть смысл. Его избранность - проклятие, из-за которого он навсегда остается в «камере обращения», между миром людей и миром трансцендентного. Поэт весь состоит из чего-то осколочного и пограничного – личность расщеплена на несколько «дубликатов», когда как оригинал недоступен, а тела как будто и нет, а только набор воспаленных органов.
«и наши трупы убедительно разлагаются, чтобы сэкономить пространство,
тогда как оригинал даже после смерти где-то там бесконечно существует, даже в смерти по сравнению с нами бесконечно живой»
Процесс обращения оказывается не просто болезненным переходом от одного состояния к другому, но чем-то между реконструкцией здания и операцией по трансплантологии - тело мучительно собирается заново. «Соборование» в этом случае не похоже на божий дар, а, скорее, на результат принудительно подписанного договора, когда не было возможности прочитать мелкий шрифт. Обреченному на постоянное промежуточное состояние, ему тяжело находиться в реальном мире, который он видит особо остро, как и полагается обращенному: там либо нет «ничего интересного», либо всё невыносимо необъяснимое - обычная речь слишком слаба, а
сверхречь неясна. До сверхсмысла-зерна вообще нельзя добраться законным путём (дубликаты того не заслуживают) – только выкрасть, повысив самого себя до Бога: «и никакая свобода/ не стоит нашей свободы».
Самопровозглашенных, по закону всех исторических аналогий, обязательно ожидает суд, каким начинается «Ниспровержение собора». Мятеж против высших сил всегда будет заканчиваться изгнанием, другое дело – как воспринимать это изгнание. На первых порах это триумфальное освобождение и долгожданное чувство независимости, а не лишение покровительства, поэтому в последнем тексте «Ниспровержения…» Месропян снова возвращается от «высокого» сонета к близкому обычной речи верлибру. Лирический субъект чувствует власть над языком, а значит, и над Богом, поэтому он и «полнокровный победитель»:
«да здравствует новая черная богорождённая властьда здравствует власть изнутри проломившая рёбра как настда здравствует власть изнутри раздавившая бога о нас»«Ниспровержение…» заканчивается тем, что лирический субъект приобретает новый, паукообразный «орган для толкования слов», а в «degeneration: overture» этот орган уже представлен в качестве визуального образа. Если считать «degeneration: overture» своеобразным эпилогом «Происхождения…» и «Ниспровержения…», то сюжет кажется вполне законченным - говорящий проходит обращение, освобождается от позиции «небожителя», а затем терпит закономерное поражение.
Сбежать дальше камеры – столкнуться с высшим
языковым барьером между человеческим и божественным, потому что обладание сверхречью и сверхмыслом не предполагает умение ими пользоваться, а попытка перевода обрекает на постоянный и мучительный компромисс, влекущий только вырождение. Лирический субъект Месропяна остается
билингвом без способностей к переводу.Поэт за пределами камеры обращения становится не рупором божьего голоса, а бесправным, бесконечно страдающим от своей слабости перед божественным. Он прямо зависит от этой силы, которая теперь требует не просто не замолкать, но мгновенно преодолеть человеческую речь, если он так уверен в своих возможностях.
В «degeneration: overture» Месропян двумя способами пытается передать недоступный для человека язык трансцендентного. Обе попытки заведомо неудачные, потому что их цель не перевести, а показать непереводимое. Первая заключается в том, чтобы сделать текст нечитабельным: закрыть изображением (может, даже более красноречивым) или изменить шрифт до состояния ряби. Вторая – в QR-кодах, переходя по которым можно обнаружить три архива с тремя файлами-«манускриптами» на принципиально недекодируемом языке. Это некоторый вызов для читателя, привыкшего к возможности полностью понимать прочитанное. Такая сложная структура, когда до текста сначала надо добраться, а потом ещё и попытаться расшифровать нерасшифровываемое – наглядный пример односторонней коммуникации человек-Бог.
Человеческий язык подставляет поэта, потому что от перестановки слагаемых слов, уровней и разделов лексики сумма смысла не меняется. Поэт не знает механизма обращения, а является его продуктом, поэтому не может провести такое же обращение с языком (более того, это против всех законов). Остается только признавать собственное бессилие и молиться (большая часть «degeneration: overture» - молитва покаяния) – он
совершенно согласен со своей «профнепригодностью» и ничтожностью перед Богом.
После «Происхождения собора» и «Ниспровержения собора» нет и не может быть ничего похожего на «Апогей собора», потому что самопровозглашение никогда не предполагает триумф, а только стремительное разрушение всех надежд и «неконтролируемое раскаяние». Лирический субъект Аристарха Месропяна отдает все свои слова машине, через которую говорит Бог, потому что сам он больше не может управляться с языком. В его случае поэзия – это не способ познать мир (его он и так теперь видит), а долг перед мирозданием, который невозможно отдать.
скачать dle 12.1
