Редактор: Марина Яуре
(рассказ)
Позволь представиться…
Впрочем, лучше я не буду этого делать. Не потому, что столь невежлив, чтобы заставлять тебя тратить время на разговор с незнакомцем… но если бы с тобой случилось то же, что и со мной, ты бы сам себе этого не позволил.
Да и кто из нас станет твоим знакомым? Нас двое,
меня двое; но с одним ты просто не захочешь разговаривать – он любому, даже себе гадок, – а второй почти умер во мне: ещё немного, и его совсем не станет. Самое страшное – задавленный своей новой, отвратительной сущностью, я все же иногда вспоминаю, что был когда-то другим…
Лютость, лютость моя, чадящая перегаром старости и поедающая меня моим же собственным ядом! Я весь зарос шерстью, грубой коричневой шерстью, – но она уже начинает выпадать, обнажая задубелую шершавую кожу, покрытую желтоватой чешуёй, как коростой. Мне холодно; я бы укрылся перепончатыми крыльями в бородавках, они широки, – но уже не осталось сил поднять их. Скоро – о-о, унижение! – их насквозь изгрызут мыши и примутся потом за мой длинный голый хвост, не признавая, что он почти такой же, как и у них! Только, пожалуй, побольше… Клыки, торчащие из пасти, почернели и гниют, боль сверлит (почему-то всегда по ночам) почти без перерыва. Иной раз я от неё готов землю насквозь пробуравить, а вместо этого только лежу и царапаю… да какое там царапаю, просто провожу по земле когтями время от времени: они ведь тоже слабеют…
Ты не хочешь смотреть на меня? Страшно, да? Мерзко? Понимаю… А ведь было время, когда я ничем от тебя не отличался. Больше того – ты бы мог мне позавидовать.
Да и кто бы не захотел быть похожим на меня, хотя бы немного, – когда не знали во всем Можжевеловом Краю воина надёжнее и искуснее меня? Так, кажется, назывались наши места… Болотистый северный край, боками выходящий к морю. У самой его кромки – огромными серыми бородавками в воду впиваются скалы – у одной из них я сейчас и залёг…
Я был когда-то человеком. Как и все, имел жену… Красивую, подумаешь ты? Да пожалуй, редкой красавицей она не была; вот только глаза у жены точно были особенные: чистые, чёрные, ясные, как вода в колодце, когда посмотришь туда ночью… и дна им не видно.
Отца я лишился в ранней молодости, когда только-только научился сносно владеть оружием; но мать жила со мной все время. Здоровье я унаследовал от неё, а ростом и статью – пошёл в отца. Мать часто говорила мне об этом, а жена – я взял её совсем молодой – придумала себе такую забаву: заставляла меня, когда мы сидели вечером дома, поворачиваться к свету и говорила при этом, будто ободок зрачка у меня чуть-чуть серебрится. Не знаю, правдой ли это было – так утверждала моя жена, а женщинам, особенно влюбленным, трудно в чём-либо верить.
К тому же
теперь мои глаза уж точно не будут серебриться… Светлое, серое, зелёное – всё осталось вокруг меня: небо, скалы, море, гладкая галька, рыба, промелькнувшая в воде… Всё – но только не мои глаза! Они жадно раскрываются тому, что видят: светлое, серое, зелёное плещется и блестит перед ними, дрожит и движется, и тихо течёт одно в другое, словно заполняя до самых век мои глаза… но они по-прежнему остаются тускло-чёрными, будто провалы двух прогоревших угольных ям…
Я был когда-то человеком. Без меня не обходился ни военный поход, ни праздник. Даже мои соперники – было видно по их лицам, – что и они испытывали тайную гордость за меня, когда я побеждал на состязаниях… И хотя обо мне не сочиняли песен – поэтов у нас было мало, а каждая вторая женщина не мечтала обо мне день и ночь, все в Можжевеловом Краю знали: если нагрянет опасность – им бояться нечего. Знал и я.
Это меня и погубило.
Прошло два года с тех пор, как я женился, когда в Краю Можжевельников случилась беда. У северо-западной оконечности – как раз там, где я сейчас обитаю, – завелось чудовище.
Никто не знал, откуда оно появилось и каким путём – воздухом или морем. Никто не знал, как оно в действительности звалось. Но два слова – «мохнатый дракон» – поползли по селениям, и любой от этих слов приходил в ужас, даже если сам стоил дюжины умелых воинов. Люди начали пропадать один за другим. За короткое время наши края охватило страшное, душащее смятение: только об одном все могли – и все боялись говорить.
Над Краем Можжевельников, как облако болотных паров, стоял зловещий шёпот. Какие-то слухи доходили и до нас. Это явно не был обычный дракон – к ним-то мы привыкли: они тут всё время туда-сюда носятся, и у большинства пока хватает ума, чтобы не полыхать огнём везде, где только в голову взбредёт. Любой малыш из наших мест, если увидит дракона, испугается его не больше обыкновенной вороны. Вообще существа они умные и по-своему дружелюбные; а уж о драконах-людоедах никогда в наших краях и не слышали.
Тем сильнее все были напуганы, когда появился
он. Хотя ни один из моих земляков не мог в точности описать это чудище: тот, кто пока не сталкивался с ним, меньше всего хотел с ним повстречаться; ну а те, кто видели его вблизи, понятное дело, мало что могли рассказать. Поговаривали, однако, что с виду пришлец был похож на крысу невиданных размеров, но тело у него было вытянуто, как у настоящего дракона, а по бокам гремели широкие жёсткие крылья, словно предупреждая о его появлении. Только спасения от него всё равно не было.
Свою добычу мохнатый находил мгновенно, молниеносно приближался к земле – опередить чудище не сумел бы никто – и захватывал человека, причём не лапами, а длинным узким хвостом, как петлёй. Я слышал, что он у дракона гибкий и крепкий, точно кнут; наверняка многие задыхались в его тисках ещё по дороге в драконье логово. А с теми, кто попадал туда живым, дракон вытворял… Тут я не знал, насколько этой молве вообще можно верить. Говорили, будто язык у новоявленного чудища длинный и узкий, как у медведя, а не раздвоенный драконий; будто пойманные им умирают не то от его ядовитой слюны, не то от непереносимого ужаса, – ну а дракон и падалью не брезгует… Много чего говорили. Но лишь в одном сомнений не было: убивал он изощрённо – словно обладал разумом.
Откуда только брались эти слухи?.. Что в них было правдой, а что – выдумками досужих стариков? Неужели кому-то удалось уйти от дракона живым – или нашлись храбрецы, сумевшие его выследить и остаться незамеченными?.. И где оно обитало, это чудовище, откуда оно появлялось и куда уносило обитателей Можжевелового Края?.. Я не побоялся бы пойти на косматого и в одиночку, но как искать того, кого не знаешь? Не дожидаться же, пока жёсткие крылья загремят над твоей крышей – под которой с тобой живут старая мать и жена на сносях?
Но…мы всё-таки дождались. Сперва – один наш охотник ушёл на промысел, да так и не вернулся. Потом где-то у излучины лесной реки обнаружили его сапог – видно, с ноги свалился, когда… А спустя пару недель в нашем селении появился незнакомец – явно беглец: кожа на руках и ногах содрана, ссадины на лице, одежда – в лоскуты, а в глазах… Их невозможно описать, эти глаза. Только они о пережитом ужасе и могли рассказать – их обладатель говорить как будто разучился.
И тогда я решился. Надо было отыскать чудовище и прикончить его, пока оно не опустошило весь Можжевеловый Край. Я вызвался сам. Других смельчаков не нашлось. Тот беглец пришёл по дороге, ведущей на север. Значит, идти надо было туда.
В день, когда я собрался в путь, проводить меня высыпало чуть ли не всё селение. Мальчишки возбужденно шушукались, откровенно глазея на мой меч, висящий на новой перевязи, а старики качали головами и опускали глаза.
Вдруг из толпы показалась старуха – такая древняя, что, наверное, уже лет десять дальше своего порога не выползала. Я её раньше и не видел ни разу. Но она приближалась именно ко мне, не говоря при этом ни слова, и я невольно остановился в ожидании.
– На чудище вышел? – спросила она сразу и напрямую. Я даже не успел поздороваться – но ей, похоже, и не были нужны мои приветствия.
– Да, матушка. Только где его искать – кто бы мне сказал…
– Старик знает, – ответила бабка. – Прямо только иди, не поворачивай никуда, и ближе к морю держись. Там его и увидишь.
– Какой старик?.. – растерялся я.
– Что меж лесом и морем живёт. – Старуха повернулась ко мне спиной и заковыляла обратно: похоже, она решила, что сказала мне всё.
– Ищи старика, – отозвался кто-то из толпы. Я не видел сказавшего: может, это в моей голове прозвучало, а показалось – будто со стороны.
… Я тронулся в путь. Три дня я шёл, никого по дороге не встретив: даже птица не пролетала над головой, даже ящерка не мелькала у меня под ногами. Кто распугал их – уж не мохнатый ли? Время от времени я беспокойно вглядывался в небо, но и оно оставалось пустым, чистым и бестревожным.
На третий день пути я увидел его. Того, о ком говорила старуха из нашего селения. Он сидел на большом камне, покрытом рыжевато-бурыми пятнами мха; сидел спиной к лесной чаще и лицом – к морю, прямо и неподвижно, словно видел другой его берег и высматривал что-то на нём.
Я сразу понял, что это тот самый старик. По виду он ничем не отличался от обычного рыболова, да и одет был так же. Но, приблизившись, я заметил, что его густая седина то вдруг голубоватой покажется, то зеленоватой – а потом вновь серо-белая, как слежавшийся снег. Будто и не видел ты ничего.
Я подошёл к нему и остановился. Старик обернулся. Он ничего не спросил и даже не удивился, будто и раньше меня встречал.
– На мохнатого дракона идёшь, – сказал старец. – По доброй воле идёшь. Только дороги не знаешь.
Я хотел было ответить, но понял, что тут не я должен расспрашивать: старик и без меня всё нужное скажет.
– Дракон скоро сам умрёт. Потому среди людей и появился.
– Откуда?.. – я даже опешил.
Старик не ответил. И снова перевёл взгляд на море.
– Пускай умрёт – мало ли когда он умрёт! Что же нам теперь, сидеть и ждать, пока он всех людей в нашем краю перегубит?
Старик снова посмотрел на меня.
– Хочешь уничтожить дракона?
– Да, хочу!
– Или хочешь людей от него спасти?
– Да разве это не одно, отец?..
Мне показалось, будто старик усмехнулся.
– Вижу я, нет в тебе страха.
– Не приучен бояться. Или я не воин из Края Можжевельников?
– Значит,
этим дракон тебя не убьёт…
Я ничего не понимал из его слов. Выходит, попавшиеся в лапы мохнатого – как-то по-другому умирали?
А старец продолжал:
– Ступай дальше, вдоль берега моря, пока серые скалы перед собой не увидишь. Дойдёшь – самую большую среди них высматривай. Возле неё дракона ищи.
– А когда найду – как убить-то его? Куда метить?
– В прибрежных валунах притаись – и оттуда за ним следи. И запомни: спящий дракон тебе не страшен. Это ты для него опасен будешь – если сзади подойдёшь.
– Сзади?.. Отец, но я воитель, а не разбойник! Я на любого противника всегда шёл в открытую…
– Идти-то можно – да не всякого противника в открытую победишь. Пришёл смельчаком – не стань дураком. Не твоим мечом драконью шею перерубить. Дракон только хвостом до своей добычи дотянуться и может. Сзади к спящему чудовищу подойди – и хвост отсеки: там, где серое кольцо поперек него проходит – туда целься.
– Так проснётся же мохнатый! И от боли – ещё сильней разъярится!
– Разве ящерица ярится, если свой хвост у тебя в руках оставит?
Слова старика немного меня успокоили.
– Ну а потом?
– Потом?.. В камнях спрячься – и уходи незамеченным. Твое дело исполнено. Дракону умирать, не тебе.
– А если он снова прилетит? Как же тогда мои сородичи мне поверят? Позору не оберёшься – не только хвастуном, но и трусом ославят…
– Тебе так дорога твоя слава?
Я не знал, как лучше ответить – вернее, боялся ответить и… сказать правду: что своей славой, как ни крути, всё-таки дорожу.
– Тогда вот что ещё выслушай. Даже если дракон прямо на твоих глазах умрёт, – ничего драконьего себе не забирай. Ни чешуйки с его лап, ни волоска из его шерсти. И главное – в глаза дракону не смотри.
– А что в них? – не сумел я унять свое нетерпение. – Они так ужасны? Или заглянувший в них – тут же окаменеет?
– Может, и окаменеет. Да только от страха – коли отыщется в тебе страх. А не отыщется…
– Чего ж тогда бояться, раз не отыщется?
– Испытывать тебя дракон будет. Не увидит боязни – другое искать начнёт.
– Что, отец?
–
Своё.
Признаться, я опять ничего не понял.
– Ну а если не найдёт?
Старик отвел взгляд.
– А вот этого – никто тебе не скажет. Но в глаза – не смотри. Двери беде откроешь.
– Хорошо, отец! Не уразумею – так хоть запомню! Прощай!
– Постой! – окликнул меня старик, едва я и на пять шагов не успел отойти. Я оглянулся.
– Жены своей… не касайся. Когда вернёшься.
Тут уже настал черед усмехнуться мне.
– Да долго ещё не придётся.
– И потом воздержись. Чтобы чернота драконова сыну твоему не досталась…
Я удивился: неужели старик и это знает – кого моя жена вынашивает? И что за странные разговоры он завёл мне вдогонку? Но рассуждать уже было некогда: солнце двигалось к западному краю неба, а я ещё не нашёл, где мне провести эту ночь.
…Седьмой день моего пути был в зените, когда я увидел перед собой острые серые пики, поднимающиеся над морем. Вот они, скалы, о которых сказал мне старик! По пути к ним – валуны громоздятся, один больше другого, да так, что и самого моря не видать. Такие громады тебя надёжней любой крепости от врага укроют… да только не валяются ли среди них человечьи кости?..
Одна скала из серой гряды стояла чуть в стороне от берега и будто бы на целую голову возвышалась над остальными. Я двинулся к ней.
У подножия скалы казалось, лежала ещё одна гора, поросшая бурым лесом. По крайней мере, так издалека могло почудиться. Но чем ближе я подходил, тем явственнее видел, что не лес это, а жёсткая шерсть, почти чёрная, всклокоченная ветром; из-под шерсти высовывалась громадная чешуйчатая лапа, каждый палец которой заканчивался тусклым когтем. Бока мохнатой горы с тяжким шумом вздымались и опускались, и от этого дыхания расходилось вокруг – нет, не зловоние… но какой-то тяжёлый, тревожный запах. Любой, кто почуял его, тотчас сказал бы: так пахнет старость.
Выходит, дракону действительно недолго жить осталось?..
А если они долгожители, эти драконы? Кто знает, сколько последняя четверть жизни у них длится? И может, загубленными человеческими жизнями чудовище –
свою продлевает?.. Нет уж! Слишком долго терпел Край Можжевельников, слишком долго шёл сюда я сам, чтобы дать мохнатому дракону умереть просто так, словно лесному ежу.
Я осторожно подошел ещё ближе. Нападать нужно сзади – так говорил Старец-возле-моря… Дракон лежал неподвижно – его головы я не видел и даже сразу не понял, откуда надо подходить. Но потом разглядел крылья – те самые гремучие крылья, которые наводили такой ужас на всё живое. Их чёрные пласты протянулись вдоль исполинского шерстистого туловища куда-то вперёд: похоже, он прикрывал ими голову. Мне неслыханно повезло: заявиться к дракону – и застать его спящим.
Но опять же – никто не знает, сколько продлится его сон!
Значит, нельзя терять ни минуты.
От туловища-горы тянулось что-то вроде длиннющего ремня из сероватой кожи. Я пригляделся: так это же хвост дракона, которым он оплетает свою добычу, как бичом! Даже представить жутко, если он вдруг вздумает им пошевелить – пусть даже во сне… Где же его уязвимое место – то самое серое кольцо? Для такой плотной чешуи мой меч – не страшнее иголки…
Знак, о котором толковал мне старик, я приметил не сразу: кольцо на драконьем хвосте расположилось почти у самого его основания. Я размахнулся что есть силы, ударил мечом по этому месту, и – о чудо! – чешуйчатый хлыст отделился от драконьего тела – будто лохматое чудище и впрямь было обыкновенной ящерицей, которая оставила свой хвост в руке у поймавшего её мальчишки!
Пока я стоял и дивился, мохнатая гора зашевелилась. Обрубок хвоста-хлыста как-то странно дернулся, словно дракон проверял, на месте ли он, и хотел ударить им по земле. Чёрные крылья задвигались, наполняя воздух невыносимым шуршанием…
Я отбежал к ближайшему валуну и укрылся за ним, исподволь наблюдая, что же будет происходить дальше. Но… ничего не происходило: дракон снова замер, прикрыл голову крыльями и продолжал дремать.
Тут меня охватила нечеловеческая ярость. Это что же, я теперь должен тихонько уйти восвояси, а косматое чудовище будет спокойно спать до тех пор, пока не придёт к нему такая же спокойная смерть?
И оно даже не узнает, не увидит, кто его победитель?
Ладно, дракон не узнает, – но пусть узнают другие! Чтобы воин из Края Можжевельников – вернулся домой без трофея?.. Чтобы на моём поясе – не красовалась бурая драконья шерсть?..
Да не бывать тому!
Слова старика точно ветром выдуло из моей памяти вместе с остатками страха. Я подбежал к спящему чудищу сбоку, ухватил рукой толстый пучок жёсткого, как у медведя, меха – и одним махом отсёк его. А потом ещё раз – и ещё. Вскоре я был опоясан этими бурыми клочьями, словно оброс шерстью не хуже самого дракона…
И тут снова раздался звук, который я сперва не узнал, хотя уже слышал сегодня – мне показалось, что где-то над морем началась гроза. Но это дракон наконец-то проснулся и снова принялся расправлять свои жёсткие крылья.
Он поднял их, эти чёрные перепончатые паруса, – и, пока опускал на землю, меня от этого взмаха как ветром отбросило в сторону. Я едва успел подняться и хоть что-то подумать, как дракон выгнул шею, будто подкову, и повернул морду прямо ко мне.
Голова у дракона оказалась намного меньше, чем можно было ожидать от такой громадины. В глаза мне бросились широкие коричневые ноздри, два острых выступа на голове, похожие на небольшие рога, и полукруглые клыки, выпирающие из пасти. Но обо всём этом я в ту же минуту забыл: на меня уставились, меня поглотили огромные чёрные драконьи глаза.
Он не разевал пасть – он даже не пошевелил ни одной из своих чудовищных лап. Каким-то неведомым прежде чутьём я понял, что он вовсе не намерен сожрать меня прямо на месте. Более того – если бы я об этом начал думать, то точно оказался бы в его брюхе.
Но дракону нужно было
не это. Он всего лишь
смотрел на меня – прямо в глаза, не мигая – вернее, нет: не просто смотрел. Он как будто что-то во мне выискивал, проникая взглядом в ту незримую клеть, которую называют душой, и нагло, по-хозяйски в ней шарил. Я влип в его взгляд, как в чёрную густую смолу; даже если бы я всей этой самой душой захотел, то не смог бы отвести своих глаз от драконьих.
Дракон не просто смотрел – он со мной
разговаривал.
Не из слов, не из звуков состоял этот разговор. Но – странное дело – на память мне пришли все военные походы, бывшие прежде, все павшие в этих походах от моего меча… вспомнились состязания и поверженные мной соперники… вспомнилась и та ярость, которая клокотала во мне при встрече с ним самим – моим молчаливым собеседником... и моим безжалостным судьёй.
В ту минуту я не был воином из Края Можжевельников. Тусклыми когтями на гигантских лапах
я раздирал звериные туши; это
я захватывал длинным гибким хвостом подвернувшихся мне путников;
мои клыки не оставляли им никакой надежды
, мои крылья гремели в воздухе, заставляя обречённо замирать каждое сердце…
Нет, не противника высматривал во мне дракон – а соратника.
Нас было двое – там, у серой скалы, до которой едва доносилось дыхание моря. Один был драконом – другой по виду человеком. Но у каждого из нас – драконье сердце гнало кровь по жилам. И душа у нас была одинаковая – драконья.
Не знаю, сколько времени продолжался этот странный поединок. Но наконец чёрные провалы неподвижных глаз на миг прикрылись веками, и дракон шумно, с усилием выдохнул – меня обдало тяжёлой тревожной струей, вырвавшейся из его ноздрей. Затем он медленно от меня отвернулся, будто узнал всё нужное и теперь потерял ко мне интерес, – одновременно взмахнул крыльями и оттолкнулся от земли лапами (при этом мне снова едва удалось удержаться на ногах) – и улетел в сторону другого берега моря – откуда, наверное, и прибыл в наши края.
Должно быть, и умереть ему – тоже положено было там.
…Больше о мохнатом драконе в Можжевеловом Краю не слышали. Вскоре о нём и говорить перестали: чего обсуждать и вспоминать того, кого нет?
О Старце-возле-моря тоже никто не вспоминал.
Я и надеялся, и боялся встретить его на обратном пути, но опутанный мхами камень был пуст. Только он и напомнил мне о том наставлении старика, которое я ещё не успел нарушить.
«Жены своей… не касайся. Когда вернёшься».
Что ж, это выполнить было куда проще: когда ты возвращаешься домой после двухнедельного пешего хода и готов от усталости заснуть чуть ли не на крыльце, а жена твоя в тягости, да ещё переносит её так, что того и гляди с душой расстанется. Она как-то сразу поняла, что не тем я вернулся, кем уходил… но ни о чём меня не расспрашивала, даже взгляда сурового ни разу не бросила. Только однажды вечером, когда мы сидели у огня, тихонько мне сказала:
– А зрачки у тебя уже не серебрятся…
Это было первой переменой, которую заметила только она, – но не единственной.
Следующим знаком стал день большой охоты, на которую я отправился со своими товарищами. В наших лесах крупного зверя завелось – прямо невиданно; наверное, почуяли, что дракона уже нет, – вот и повылезли… нам же на радость. Не припомню, чтоб когда-нибудь у нас было съедено и запасено столько лосиного мяса и кабаньего сала.
Ну а в тот день добычи было столько, что мы принялись свежевать её сразу же, как только вернулись в селение. Пока я орудовал ножом, кто-то из моих напарников заметил:
– Слушай, ты так эту шкуру дерёшь, будто у тебя когти выросли…
Я даже остановился и посмотрел на свои руки: неужто и правда? Но, ничего такого не увидев, расхохотался во все горло, а следом за мной засмеялись и другие охотники. Должно быть, я торопился – вот и померещилось им в моих движениях что-то звериное… А может, дело в жёсткой бурой верёвке из шерсти мохнатого дракона, которую я теперь носил прикрученной к поясу? Может, она сама по себе делала меня похожим на…
Вечером того же дня я дождался, пока мать и жена лягут спать, – и бросил эту верёвку в огонь. Сам не знаю, что меня заставило, но почему-то хотелось побыстрее отделаться от этого трофея.
Драконья шерсть стала в огне как будто ещё темнее, медленно занялась и еле слышно зашипела, сгорая. И опять мне почудился – или на самом деле послышался? – тяжелый, тревожный запах, похожий на дыхание дракона… Слабой была эта струйка и быстро рассеялась, так и не долетев до ноздрей спящих женщин, так и не войдя в их лёгкие – и в кровь моего первенца.
Но я, как и моя жена, продолжал вынашивать в себе новое, незнакомое мне существо (или всё-таки… знакомое?), которое с каждым днём всё явственнее о себе заявляло.
…Во время праздника летнего солнцеворота, совпавшего с очередной удачной ловлей, когда повсюду горели костры и медленно поворачивались на вертелах кабаньи и оленьи туши, я поймал себя на мысли, что и впрямь готов разорвать голыми руками самую крупную– и впиться со всей силы, не дожидаясь, пока она изжарится.
…Как-то вечером в полутьме деревянной бани я скинул рубаху – и увидел у себя на груди и руках островки жёстких бурых волос. От роду со мной такого не было! Как будто и не северянин вовсе…
… Взглянул ненароком в ковш с водой, из которого хотел напиться, – и вдруг заметил, что мои ноздри стали шире, а глаза – больше и темнее… как будто и не мои они вовсе. Впрочем, мало ли что покажется в неверной поверхности воды… Я обхватил ковш обеими руками – и понял, что он вот-вот из них выскользнет. Мои ладони словно стали большими и неуклюжими, а пальцы – длинными и какими-то негнущимися…
Так вот что имел в виду старик, когда сказал мне: «Двери беде откроешь»! Какие там двери – тут уже ворота настежь распахнуты, и ветер по двору гуляет!.. Выходит, скоро настанет тот день, когда…
Нет, не настанет. А и настанет – меня не застанет! Если двери беде моей рукой открыты, то, значит, из этих дверей должен уйти я сам.
В одну из ночей в конце лета, когда воздух уже холодел и властно напоминал о приближающейся осени, я навсегда покинул свой дом и родное селение. Именно тогда под нашей крышей раздался первый крик моего сына.
В ту ночь я думал о нём в первый и последний раз, хлеща по морскому мелководью длинным и узким хвостом, похожим на хлыст, и оставляя на влажном прибрежном песке отпечатки тяжёлых когтистых лап.
…Эй, путешественник! Слышал ли ты о косматом драконе из Края Можжевельников? Если нет, ты явно в наших местах недавно. Иначе не стал бы вздрагивать, заслышав в воздухе далекий гром его крыльев.
Нет, не дрожи, не пугайся – он не преследует людей и вообще держится подальше от человеческих поселений, а особенно – от того дома, где молчаливая черноглазая женщина растит сына, отец которого исчез в самую ночь его рождения. От этой летающей громады крупному лесному зверю не уйти живому: сила дракона – в длинном хвосте, мощном, как ременный кнут; один его удар – и самый могучий медведь в лесу повалится мёртвым. А дракон, говорят, не брезгует и такой добычей.
Но главная его цель, главная его жертва – другие драконы, которые рассекают небо над Можжевеловым Краем. Это для них он – самый первый враг и преследователь, хотя и не наделён огненным дыханием. Что? Ты думаешь, огонь из пасти обычного дракона в один миг опалит бурый мех на драконе с гремящими крыльями?.. Да не успеет она открыться, эта пасть. Длинный узкий хвост мигом оплетётся вокруг шеи противника…
Иди, иди своей дорогой, чужестранец. Битва драконов в воздухе – это зрелище, достойное созерцания. А дракон, пожирающий дракона, – на это лучше не смотреть никому. Ступай в ближайшее селение – может, там тебе расскажут, если ещё помнят, о славном воине из Края Можжевельников, в одиночку ходившем на другое мохнатое чудище. Но не верь, если скажут тебе, что он сгинул бесследно: не мог сгинуть тот, кого ты только что видел.
И дракон, и тот воин – это всё я.
Только второго во мне – с каждым годом, с каждым глотком драконьей крови – всё меньше. Скоро, наверное, придёт день, когда я совсем об этом забуду – о том,
кто этот второй во мне.
…Кто сосчитал бы их – годы моего драконьего существования? Но они привели меня на край жизни быстрее, чем я думал. Поглощая жизни других драконов, я не продлевал, а укорачивал свою.
Незаметно клыки мои расшатались, когтистые лапы ослабли, гремящие крылья отяжелели, и неподъёмным стал страшный драконий хвост, от которого никому не было спасения. Умирающий дракон – дракон, которого одолела старческая слабость, – да такого огнедышащие собратья мигом доконают… особенно если вспомнят его прежние подвиги.
В последний раз я взмахнул ослабевшими крыльями – и направился в сторону серых скал. Если верно, что дракону положено умирать там, откуда он явился, то туда мне была самая дорога. Ведь это возле серых скал я драконом и стал.
Там для меня и пещёра нашлась, в которой я теперь и живу. Редко-редко выползаю я из неё – в надежде, что какая-нибудь крупная рыбина опрометчиво подплывет к берегу. Но по большей части – если боль мои клыки не сверлит и если холод не донимает – я почти всё время сплю… вернее, не сплю, а впадаю в старческое забытье, похожее на сон… тогда ко мне приходят, то и дело сменяя друг друга, путаные видения, в которых перемешались обе мои жизни – драконья и человечья.
…Однажды мне приснилась прибрежная полоса… глухой шелест моря… и камень, поросший тёмно-бурыми пятнами мха. На нем сидел старик и тихо пел. Язык этой песни не был знаком тому, кто вырос в Краю Можжевельников, – но я, как ни странно, всё в ней понимал. Старик пел о молодом охотнике из этого края, который ни разу не видел своего отца, но которого почему-то прозвали Сыном дракона.
Старец окончил свою песню и посмотрел – из моего сна – прямо на меня. Он как будто хотел мне снова что-то сказать, но внезапно моя дрёма рассеялась, точно разбитая каким-то звуком.
Может, это рыба плеснула? Или камешек оторвался от скалы и с глухим стуком упал на песок? Да нет, этого звука я прежде здесь не слышал… А если это какой-нибудь зверь, который только рад воспользоваться моей немощью?.. Нееет, надо выползти из пещёры… надо видеть своими глазами, что вокруг неё происходит…
Туман, висевший над серыми скалами несколько дней подряд, почти рассеялся – от него осталась только лёгкая дымка, пронизанная лучами утреннего солнца. Кажется, день обещает быть тёплым. И то хорошо – хоть погреюсь немного…
...Около серых скал снова послышался звук человеческих шагов.
_________________________________________
Об авторе:
ТАТЬЯНА ВОРОНОВА Родилась и живет в Воронеже. Филолог по образованию, преподаватель по профессии. Публиковалась в молодежных литературных изданиях г. Воронежа, в журналах «Подъем», «Новая литература», «ЛИterra», «45-я параллель»; в литературных сборниках и альманахах («День поэзии ВГУ», «Земная колыбель», «Наука с лирою созвучна», «Каталог современной литературы», «Поэт года», «Сокровенные мысли», «Прогулки без гида»); на сетевых ресурсах («Матроны.ру», «Счастье слова», «Театральная библиотека Сергея Ефимова»).
скачать dle 12.1
