![]() Юлия Подлубнова в е д у щ а я к о л о н к и Поэт, литературный критик, кандидат филологических наук, заведующая музеем "Литературная жизнь Урала ХХ века", доцент кафедры русского языка Уральского федерального университета. Публиковалась в журналах "Урал", "Октябрь", "Новый мир", "Новая реальность", "Новые облака" и других. Автор сборника стихов "Экспертиза" (Екатеринбург, 2007). Живёт и работает в Екатеринбурге. |
Среди интересных интервью стоит также выделить беседу с Ольгой Брейнингер, выложенную на портале «Читаем вместе» (декабрь). Свою манеру письма писательница соотносит с тем, что на западе называют «трансгрессивной литературой». «Трансгрессивная литература как раз и работает с вопросами самоидентификации, персональной свободы, с темой норм и рамок, накладываемых на человека социальными ожиданиями. Это литература, персонажи которой стремятся выйти за пределы обыденного и исследовать грань между нормой и свободой, нормой и абсурдом». Любимыми авторами Ольга Брейнингер считает Дэвида Фостера Уоллеса, Томаса Пинчона, Чака Паланика и т.д. Собственно в интервью интересна именно самоидентификация писательницы, волей судьбы оказавшейся на стыке культур и традиций.
Новой книгой, получившей наибольшее число откликов, стал роман «Память памяти» Марии Степановой. Фрагменты романа были представлены на порталах «Сноб» (21 ноября), Meduza (19 ноября): «Каждый пример, каждая книга и фотография в ряду десятков уже прочитанных только подтверждает то, что я слишком хорошо – животом – помню. Может быть, этот старинный ужас начался в 1939-м, когда мой молодой ещё дед Коля сдал табельное оружие и ждал ареста. Может быть, позже, в 53-м, с делом еврейских врачей, когда прабабушка и бабушка, обе медики и еврейки, молча сидели рядом, под лампой, в своей коммунальной комнате, тоже ожидая развязки. Может быть, в 19-м, когда сгинул мой слишком удачливый прапрадед Исаак, владелец заводов, домов, пароходов: мы не знаем ни как он умер, ни когда, но хорошо представляем себе, что происходило тогда в послереволюционном Херсоне. Может быть, и даже наверняка, еще раньше: в 1902-м, 1909-м, 1912-м, когда в Одессе и по всему югу Украины шли еврейские погромы и мертвые тела лежали на улицах. Мои родные были там (человек всегда оказывается где-то там, в соседстве с чужой и собственной смертью), и, как выяснилось, им не надо было мне об этом рассказывать – я сама все знала отродясь». Из интервью, опубликованного «Коммерсантом» (27 ноября): «Совсем не хотелось, чтобы это звучало сколько-нибудь драматически, но я эту книжку писала всю жизнь –по крайней мере, думала о ней с довольно раннего детства». «Память (с её неизбежной субъективностью, погрешностями, аберрациями) неожиданно становится богиней новых времен, широким руслом для нового культа. В каком-то смысле мы сами выбираем то, как именно будем помнить свое, а тем более чужое, прошлое; прошлых столько же, сколько людей, желающих повспоминать». «По слову Примо Леви, выжили худшие – лучшие погибли все. Место, которое мы занимаем, по праву принадлежало им; все, на что хочется надеяться, что какое-то время мы сможем об этом помнить и вести себя прилично». Из рецензии Анны Наринской в «Новой газете» (2 декабря): «Про «Памяти памяти» говорят, что «раньше по-русски такого не было». Это слышится чем-то выспренним, хотя на самом деле, в первую очередь, относится к жанру книги, действительно, русскоязычной литературе почти не свойственному. Жанру, в котором сюжетом оказываются приключения мысли автора». Олег Лекманов в Фб (30 ноября): «В поезде «Москва – Нижний Новгород» дочитал книгу «Памяти памяти», начатую ещё в Москве (совпадение, между прочим, в духе самой книги, для которой Нижний – важное место, а тут ещё Петушки перед глазами пронеслись – для полного уже счастья). Это книга очень опасная, потому что автор разговаривает с читателем, как равная, как будто он, читатель, такой же умный, такой же наблюдательный и так же владеет словом (что в моем случае уж точно не так) и поэтому читателя сразу же тянет подражать – вслед за автором вспоминать, анализировать, рассказывать о своих родных, о своих фотографиях, о своих настоящих-ложных воспоминаниях... Но я попробую этому гипнозу не поддаваться и скажу коротко – это очень хорошая, очень здорово выстроенная и очень точными словами написанная книга».
«Сноб» (20 ноября) и «Афиша.Daily» (21 ноября) представили фрагменты из биографии Ильи Кормильцева, написанной Александром Кушниром. «Дальше начался сущий ад. Забрать Кормильцева санитары не могли, заявив, что ему нужно зарегистрироваться в поликлинике». «Умирающий на глазах поэт мужественно боролся с реальностью до самого конца. Дозвонившемуся в больницу Глебу Самойлову Илья честно признался, что спасти его может только чудо». «Судороги прошли, и Илья немного успокоился. Повторяя шахаду и принимая ислам, он еще был в сознании. Однако Саша Гунин, который безвылазно сидел с умирающим, понимал, что счет пошел на часы. Поэтому позвонил Алесе, чтобы она поскорее приехала в больницу».
Из рецензий. Константин Мильчин критически прочитал очередной том «Истории Российского Государства» Бориса Акунина, посвященный Петру Великому, – см. публикацию на сайте ТАСС (24 ноября). «Но уж больно бесхитростным вышел текст. Акунин тщательно оберегает своего читателя от любых выводов, обобщений и даже просто идей». «Российская газета» (23 ноября) поместила рецензию на книгу Романа Сенчина «Постоянное напряжение». «И какая бы безнадёга не была в большинстве рассказов на первый взгляд, в них все же теплится лучик надежды».
И чтоб не заканчивать пафосно, но при этом совсем не обойтись без поэзии и социального высказывания, обращу внимание на портал «Полутона» и дебют Михаила Корюкова (с лёгкой руки Евгении Риц):
в лесном массиве
возле свалки
со стороны улицы Светлая
обнаружена женщина
возраста 25–30 лет,
худощавого телосложения,
волосы русые,
точнее – клочок волос,
воротник кофты
светло-синего цвета <…>
Мальчик К.
12 лет. Белая толстовка в синюю полоску.
Девочка Т.
7 лет. Розовое платьишко, и розовый ободок с бантиком.
Бородатый мужик в рясе
из Сыктывкара едет в Красноярск.