Обзор детской литературы от 20.11.17

Ежегодная книжная ярмарка в Москве носит название «Нон/фикшн», и мы поговорим именно о той её составляющей, которая относится к не к «фикшн», а к «нон». Тот, кто был на ярмарке год назад, несомненно, помнит одну из самых популярных книг детского этажа прошлого года. Это «История старой квартиры» Александры Литвиной и Ани Десницкой («Самокат», 2016), получившая уже немало похвал и премий («Золотое яблоко» за иллюстрации и «Ревизор»), в частности за невероятно удачную совместную работу писателя и художника. В книге рассказывается о столетней истории одной московской квартиры и нескольких поколениях её обитателей. Над головами этих людей – родственников и соседей – пронеслись бури революций, двух мировых войн и одной гражданской, затронули их и сталинские репрессии, и хрущёвская оттепель; на их долю досталось немало голода, холода и страха. Но и счастья тоже немало. Обо всём этом рассказывают и сами люди, и предметы обстановки, и даже детские игрушки.

Такое уж сейчас время, что нас не оставляют раздумья об истории и важных событиях прошлого и настоящего. Ровно сто лет прошло со времени революции, и «магия даты», несомненно, действует. О революции продолжают дискутировать историки и не только историки. В этой ситуации прислушаться к специалисту всегда полезно. Книга «Мы живем в 1917 году» Павла Рогозного («Пешком в историю», 2017) – очень интересная попытка питерского историка рассказать о том, что происходило в России накануне революции, о том, как выглядела реальная жизнь людей – от беднейших крестьян до обеспеченных горожан, от школьников до царской семьи. Что люди носили, на чём ездили, что ели, как трудились и где отдыхали. О чём спорили, как занимались наукой, как лечили болезни. Армия, церковь, политические партии – все эти и многие другие элементы предреволюционной мозаики оказали влияние на исход событий. На одном из разворотов книги представлены главы всех партий с надписью над каждой головой – в чём суть политической платформы его партии. Кратко и полезно. Как и в «Истории старой квартиры», невероятно важна визуальность книги. У Рогозного ощущение «правды жизни» достигается сочетанием старинных фотографий и современных рисунков. Читая (и разглядывая) эту книгу, понимаешь – что было заложено в котёл, то и из него выплеснулось, каков продукт, таков и суп.

Совсем другая по стилю книга – «Не/справедливость» Ники Дубровской («Самокат», 2017) – приближает нас ко дню сегодняшнему, хотя и в ней немало рассказов о прошлом. В книге ровно две дюжины историй, посвящённых тем, кто боролся не только за свои права, но за права других. Иллюстративный ряд – чёрно-белый, тревожный, современный. Эта книга не придерживается хронологического порядка, читатель попадает то в современную Бразилию или Мексику, то в США времён борьбы против расовой сегрегации, то в Россию девятнадцатого века или середины 2000-х годов, то во Францию в период Парижской коммуны, то в Индию, то в Исландию. Люди везде одинаковые, они одинаково страдают и одинаково поднимаются на борьбу, когда терпеть уже нет сил. Все эти истории страшно интересны – полностью добиться своего получается не всегда, но ни одно из этих событий не пропадает без следа. Везде, где царит несправедливость, находятся люди, готовые бороться за справедливость.

А ещё в этой книге много пустого разлинованного пространства, где читатель-подросток может записать свои мысли, поразмышлять о том, как соединить эти события, исторически или географически от него удалённые, с днем сегодняшним, нарисовать свое видение справедливого мира. Есть и прямые вопросы читателю – что бы ты сделал, если бы попал в подобную ситуацию? Но тут я не совсем согласна с необходимостью такого прямого педагогического вмешательства.

Некоторым особняком стоит следующая книга. Это подробный-преподробный комментарий к двум первым частям трилогии Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль». Книгу написала исследовательница Мария Гельфонд, а издал ее Илья Бернштейн (Фонд «Культура детства» / Издательский проект «А и Б», 2017). Комментарий буквально постраничный, объясняющий географию Вильнюса того времени, историю Российской империи и черты оседлости, рассказывающий о том, кто и как жил в Вильне, где в конце девятнадцатого – начале двадцатого века смешались разные народы, поляки, русские, евреи и многие другие.
 
Несмотря на то, что, как говорит автор комментариев, «Бруштейн несколько приглушила еврейское звучание книги», оно всё равно прекрасно прочитывалось, что в шестидесятых – семидесятых годах придавало книге определённый элемент «запретности». Но дело не только в этом, книга Бруштейн – прекрасное свидетельство о том, что в Российской империи делали образованные люди, как жили люди невероятно бедные и почему столько хороших людей устремилось в революцию. Книги Бруштейн как раз о той справедливости/несправедливости, которую так ясно видят детские глаза. Кое-где она, может быть, на современный вкус немного дидактична, но всё же надо помнить, в какие годы она писалась.

Я давно уже ждала этих комментариев, именно таких, со множеством деталей, фотографий и документов. И не я одна. Для части моего поколения книги Бруштейн стали тем откровением, тем окном в жизнь наших предков, без которого не смогло бы сформироваться мироощущение тех, кто сейчас называют себя просто, «Люди Книги», не уточная, какой именно – посвященному и так понятно. Я уверена, что этот комментарий с выдержками из писем и свидетельств очевидцев, видами старого Вильнюса, выписками из метрических книг и старыми афишами будет интересен и тем, кто только сейчас в первый раз читает книги Бруштейн и не может отделить того, что в них вечного, от наносной необходимости – все же она была советской писательницей, и даже в период оттепели совсем не все могло быть напечатано. Ну и просто любителям истории. Я бы многое отдала за то, чтобы прочесть комментарий Марии Гельфонд в детстве; он абсолютно необходим для того, чтобы читатель получил от книги еще большее удовольствие – удовольствие понимания деталей.

А без деталей – которые так важны и так прекрасно и точно выписаны во всех четырех книгах – невозможно представить себе тяжелую поступь русской истории, за время которой, по свидетельству Максимилиана Волошина, «мы пережили Илиады войн и Апокалипсисы революций».