ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Обзор журнальных поэтических подборок от 20.09.17

Обзор журнальных поэтических подборок от 20.09.17


Дмитрий Артис

в е д у щ и й    к о л о н к и


Поэт, драматург. Окончил Российскую академию театрального искусства и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор 4 книг стихотворений, в т.ч. «Закрытая книга» (2013) и «Детский возраст» (2014).
О стихах Владимира Гандельсмана, Андрея Мансветова, Лены Рут Юкельсон, Елены Пудовкиной, Виталия Пуханова, Надежды Болтянской, Константина Комарова, Михаила Корюкова


Владимир Гандельсман. Девять стихотворений из книги «Слова на ветер» // Интерпоэзия, № 1, 2017 г.;
Элегии // Октябрь, № 2, 2017г.;
Дождаться гостинца // Знамя, № 3, 2017г.;
Сцены в палатах // Новый берег, № 56, 2017г.

Несколько раз садился писать о публикациях стихотворений Владимира Гандельсмана, набирал пару строк, а потом стирал – не то и не так. Жалко, что не обладаю научным складом ума. Уж тогда бы я развернулся. Дело в том, что помимо ясного – близкого обывателю – первого плана, виртуозного владения словом, чувства такта и гармонии, благодаря которым получаешь эстетическое удовольствие от чтения, в его стихотворениях есть что-то такое, о чём говорить невозможно, если не владеешь мощной теоретической базой, включающей в себя познания в области филологии, истории и философии. Эту глыбу молоточком обозревателя вряд ли обстучишь – слишком фундаментальна. Но, думается, в случае с Гандельсманом не стыдно быть поверхностным – там столько, что на пару десятков диссертаций наберётся, поэтому больше стирать ничего не буду. Пусть пишется, как пишется.

я вышел из воздуха в не
я вышел из воздуха вне
и равенство ве
явилось вещей
и дует из ще


Подборка «Девять стихотворений из книги «Слова на ветер»» построена как небольшой и захватывающий трейлер спектакля о спектакле: имеются пролог (дань античности), приезд театра в город, репетиции и сам спектакль, но нет драматургического принципа о трёх составляющих – завязка, кульминация, развязка, поскольку заканчивается она стихотворением «роль второго плана», которое на финальный аккорд в данном случае никак не походит. Больно большой размах «пролога» в самом начале. Автор интригует. Из книги, как я понимаю, взяты наиболее зрелищные, фактурные стихи и представлены в журнале под стать рекламному ролику, так, чтобы заинтересовать читателя и спровоцировать её прочтение. Судя по представленным фрагментам, в книге будут вариации на тему ветра: от явления природы (слова, уносимые или доносимые ветром) до иносказаний (слова, брошенные на ветер) и развёрнутых метафор (ветер эпохи, ветер перемен).

как чудесно никем
чистокровным ничем


Подборка «Элегии»: трагическая поступь стиха; смешивание и смещение размеров; простые рифмы, дающие возможность перевести дух, не тянущие на себя внимание; эхообразующий звук сродни имитации голоса Левитана из репродуктора, будто стихи звучат в античном театре, в храме или пещере; темы высокого порядка – жизнь, смерть, рок (не судьба, именно рок), печаль (не тоска, именно печаль); внесюжетность или надсюжетность – не знаю, какое слово точнее передаст обособленность от историй, которые как бы упоминаются в стихах, но не являются их содержательной частью – пусть будут оба; неоклассическая сентенциозность – сращивание нового времени, средневековья и античности… В общем, говоря молодёжным языком, это всё реально круто приготовлено. Надо читать и впитывать, особенно тем, кто хочет сохранить хотя бы внутри себя чувство здоровой поэтической речи.

Жалок стал и слезлив.
Надвигался локомотив
смерти, а он стоял на путях
вроде застрявшего тяжеловоза, впотьмах.


Стоит ещё добавить, что «условно проторенессансные» элегии Владимира Гандельсмана по мастерству исполнения вполне себе соперничают с «условно барочными» элегиями Бахыта Кенжеева. В общей связке они, как начало и конец современного элегического строя, – рождение и завершение. Можно ставить жирную точку на этом жанре.

Я был рядом, но я шагнул
к сотам жизни, когда приближался гул.
Я не слышал тогда укоризн
грядущего, и какие там плачи и палачи...

Выбирающий жизнь
выбирает смерть ближнего. Помолчи.


«Дождаться гостинца» и «Сцены в палатах»: ещё одна грань Владимира Гандельсмана. Здесь он «почти» следует классическим традициям стихосложения. Подробно говорить о подборках не буду, лишь замечу: к вопросу, что лучше: новаторство или авангард, эксперименты со словом или приверженность устоявшемуся стилю? Так вот, лучше, если автор может и то, и другое, владеет и тем, и другим. Амплитуда шире.

Если однажды не вынырну
(жизнь, как ты знаешь, убийственна),
я тебе боль верну.
Она единственная.


Скромная рекомендация: любителям «ясной» силлабо-тоники и не знакомым с творчеством автора надо начинать свой путь в гандельсмановский мир с чтения «знаменской» подборки, потом плавно перейти к публикации в «Новом береге» и только после – читать «Элегии» со «Словами на ветер». Любителям новаторства было бы хорошо пройти тот же путь, только в обратном направлении.

– Нам, рабам твоим, раболепствовать,
а тебе, царь, свирепствовать,
чтоб картинностью зла
любовался всякий из своего угла.


В конце этого года выйдет второй номер «Нового Гильгамеша», где стихи Владимира Гандельсмана будут задавать тон всему альманаху. Но об этом я ещё напишу. Отдельно.

 

Андрей Мансветов. Рождённый в травах // Москва, март, 2017 г.;
Лена Рут Юкельсон. Стихи // Зеркало, № 49, 2017г.;
Елена Пудовкина. Стихи // Звезда, №7, 2017г

Вдруг… несовершенные (в традиционном понимании) стихи нравятся больше. Выскобленные и отшелушенные скучны до безобразия. Особенно остро чувствуешь это на заре осени в момент очередного приступа экзистенциального одиночества. Выверенные квадратики и прямоугольники утомляют глаза, смыслы рассеиваются.

Несовершенные – не значит, что плохие. Скажем так, стихи с изъяном – стилистическим, техническим (в плане ремесла) или ещё каким, не суть. Вплоть до грамматической / орфографической ошибки в тексте. Всё сгодится. Такие стихи втягивают в разговор с автором, заставляют работать мозг, заинтересовывают. Они живут внутри реального времени и дышат тем же воздухом, каким дышит читатель. Не столь важно, добивался ли автор посредством ошибки привлечь к себе лишнее внимание, вскрыть какие-то неведомые (потаённые) смыслы, нарушить вялотекущий строй речи, акцентировать кого-либо на чём-либо, сбить читателя с толку, предъявить миру новую языковую систему или же ошибка случайна – по недосмотру. Главное то, что благодаря ей – ошибке – благодаря ему – несовершенству – стихотворение оживает, обрастает смыслами.

Может, немного и не в тему (не в тему, потому что здесь не проблема ошибки и её влияния на читательское сознание, а скорее, иное «неясное мне» отношение авторов к поэтической речи), но стоит упомянуть: буквально на днях (конец августа – середина сентября) в социальных сетях произошёл разговор стихотворцев, где они – стихотворцы – разбирались в системах расстановки знаков препинания на примере стихотворений Андрея Мансветова «Приятель купил на развале Борхеса…» и Лены Рут Юкельсон «в ладошку голубку засну и то полечу…».

Стихотворцы, в данном случае читатели, не могли понять, почему упомянутые выше авторы в каких-то случаях ставят запятые, а в каких-то – нет. Ни один из предложенных вариантов расшифровки авторского мышления так и не смог вписаться в систему читательского восприятия. Вопрос «почему» остался открытым. Но мне интересен не сам ответ на него, вернее, ответ на этот вопрос мне совершенно неинтересен, поскольку изначально подхожу к стихотворным текстам с позиции читателя-эгоиста (осенью тем более), которому важно понять только то, каким образом автору удаётся задеть во мне (лично во мне, как в читателе) какие-либо чувства, вытащить меня на разговор с ним и получить право самому высказаться, отбросив стремление понять, «что там хочет сказать мне автор». Тот случай, когда автор уже всё сказал, написав, теперь самое время ему помолчать и дать читателю выговориться, а заодно и покопаться в своей собственной рефлексии.

Так вот, на примере разговора о знаках препинания я заметил, как обсуждающие втягиваются в текст, просматривают биографии авторов, разбирают другие стихи, пытаясь понять, что это было: школьная ошибка, недоработка редактора или намеренный литературный приём? В результате стихи прирастали внетекстуальным объёмом. Даже не то, чтобы новым / внезапно увиденным, закладываемым автором параллельным сосуществованием текста и подтекста, а вот именно тем внетекстуальным объёмом, который даёт стихотворению читатель / разговоры читателей вокруг стихотворений. Чтобы не путаться в терминологии, назовём этот объём – привнесённым. Ругают или хвалят читатели – оценочная сторона – несущественна, потому что у каждого свои вкусовые рецепторы, свой опыт (бэкграунд). Существенно только приращение читательскими смыслами и то, за счёт чего они прирастают. В данном случае это произошло благодаря «по-странному расставленным» знакам препинания и профессиональному интересу читателей.

Если брать за аксиому, что автор всегда прав, а тот автор, которого вычитывал редактор, прав, как минимум, вдвойне, то с виду вполне традиционные стихотворения неожиданно выходят либо на трансперсональный (надличностный) уровень, либо полнят ряды метафизических текстов. Как правило, такие вещи происходят при стилистических ошибках, самой распространённой из которых можно считать – двучтение (вариативность). Но поскольку мы решили, что автор прав (и даже вдвойне), то не будем ошибку называть ошибкой, присвоим хотя бы на время этому явлению статус сознательного литературного приёма.

При чтении подборки стихотворений Елены Пудовкиной глаза то и дело спотыкались о «сорокинские» несуразности вроде: «Органист, // как каменщик, ноту с нотой // скрепляет» — чем-чем скрепляет? Или реплика «их улыбок» – воспринималась как «и хулы бок». Но больше всего понравились такие строчки: «Орга`н над собою возводит храм // без стекла и металла». Они разбудили во мне настоящую «осень». Здесь автор посредством двучтения (орган возводит храм = неясно, кто кого возводит) порвал атмосферу традиционного образа и вывел меня-читателя в космос метафизики. Я не мог удержаться, чтобы не представить себе католический собор, над которым парит прозрачный орган, и ветер, наполняя меха, струится по хрустальным трубам, чтобы насытить воздух музыкой Иоганна Себастьяна... Фантазия у меня-читателя отменная и она может завести сознание в такие дебри, где не ступала нога самого автора. При неоднократном чтении упомянутых строчек открываются всё новые и новые образы. «Орган над» – идущие друг за другом буквы «н» сливаются и перед глазами предстаёт чудовище из японского кинофильма «Годзилла: Миллениум» по имени Орга, которое чудесным образом возводит в воздухе прямо над собой храм, не пользуясь «стеклом» и металлом. Правда, пока осталось непонятым, почему именно этими двумя материалами, поскольку стекло и металл, в общем-то, не являются основными при строительстве храмов. Хотя, если углубляться в поэтическую речь Елены Пудовкиной, пользуясь своей обширной фантазией, то металл может легко превратиться из строительного материала в разновидность рок-музыки, и орган вместе с Себастьяном Бахом будут (как нельзя) кстати.

Но всё это, конечно, осень и наглядный пример того, что автор не справляется с поэтической речью, которая находится в традиционной силлабо-тонической системе координат. С ней вообще мало кто может справиться, поэтому, наверное, авторы, имеющие не обременённый талантом писательский зуд, зачастую просто упрощают грамматику языка, дабы очевидные ошибки (ляпы) походили на литературный приём. Упрощают и пишут в своё удовольствие. Чем заковыристей, тем лучше. К таким особо не придерёшься. Всегда ответят: «А я так вижу!» Читатель, между прочим, тоже много чего (по-своему) видит. Ведь если убрать из стихотворений Елены Пудовкиной знаки препинания и заглавные буквы, как это сделано в подборках Андрея Мансветова и Лены Рут Юкельсон, сгладить инверсии так, чтобы тексты держались за счёт внутренних рифм, а не внешних, как сейчас, то даже её архаичная лексика зазвучит новаторски, и вряд ли кто сможет к чему-либо придраться. Разве что «редкий читатель, долетев до середины», поворчит на отсутствие запятых.

 

Виталий Пуханов. На закате советской империи // Знамя, № 6, 2017 г.

Принято восхищаться авторами, которые способны придать форму поэтического величия любой малосущественной детали. Трудно удержаться, чтобы не преклонить колено перед масштабом личности того, кто, будто отчитываясь перед вселенной, пишет о мытье посуды, вводя в состояние транса (или же истерии) добрую часть любителей изящной словесности. Сейчас я говорю о Бродском, благодаря которому современная русская поэтическая речь обрела новое дыхание, сравнимое с перерождением. Внимание к мелочам достигло своего апогея, получив неслыханную власть над сознанием авторов и, как следствие, читателей. Теперь уже мир – это не одно целое, а множество всего, и каждая из его составляющих равносильна и равнозначна.

«Я больше Пушкина люблю,
Чем Лермонтова», – говорили.


Долгая и повсеместная любовь к Пушкину, в которой виделось мне уверенное стремление к единобожию, распалась на огромное количество предметов поклонения. Пока не понимаю, чего в этом больше: возвращения к язычеству или же обычного желания найти очередного пророка внутри своей эпохи. Отчётливо ясно только то, что после Бродского с русской поэзией ещё долгое время нельзя будет ничего сделать. Остаётся просто писать, как это получается у Виталия Пуханова.

Толпы писателей вмиг исчезли,
Опустели редакции, я даже подумал,
Что все эти люди были сотворены
Из денег, которыми щедро платили
За стихи и прозу на закате советской империи.


В названии легко угадывается метафора распада, а вошедшие в подборку стихи лишены какой-либо явной поэтической формы. Некоторые из них можно было бы отнести к «свободному стиху» (верлибру), когда бы автор избежал столь демонстративного и частого использования такого литературного приёма, как «лишние» или «необязательные» слова / фразы. Стихи Виталия Пуханова способны пережить любые искажения, вплоть до рерайта. Если не трогать смысловую нагрузку, то они как были стихами Виталия Пуханова, так ими и останутся. Грубо говоря, истинные поклонники верлибра – знающие цену словам и верящие в их святость, незаменимость одного слова другим, пусть и близким по значению, но другим – вряд ли сочтут Виталия Пуханова за «своего автора», потому что его стихи не вписываются в рамки даже этой, казалось бы, самой вольнолюбивой формы.

В детстве не хотел идти в театр лялёк,
Хотел, чтобы меня отвели в театр кукол,
Но в городе моего детства не было
Театра кукол, был только театр лялёк.


О сторонниках силлаботонического стиха говорить не приходится. Там, где должна быть нормальная рифма, можно встретить лишь её далёкое подобие. Там, где «по всем законам физики» должен быть устойчивый размер, строчки выделывают размашистые кренделя, отказываясь попадать в изначально заданный самим автором ритм. Поэтому, в общем-то, заведомо понятно, что силлаботоникам Виталий Пуханов также будет чужд.
 
Чёрное шитьё не пригодилось,
Выцвело, затёрлось, износилось,
На чужие нитки расплелось.


Исходя из того, что подобная поэтика не поддаётся классическому анализу, её можно было бы поставить в один ряд с творческими поисками блаженной Ксении Некрасовой, если бы не абсолютная противоположность мировоззрения, объяснить которую помогает всё тот же Бродский, стоящий между сказочным прошлым – уходящим в облака, и грубой реальностью настоящего, будто свалившегося с небес. Бытовые мелочи заполнили поэтическое пространство, стали определяющими. Мытьё посуды, возведённое в ритуал, по внутреннему наполнению мало чем отличается от ежевечерней молитвы. Скорее даже превосходит её, потому что вписывается в перечень дел насущных, без которых дальнейшее существование рискует потерять былую привлекательность. Вот и получается, что прошлое наше – это Ксения Некрасова, а настоящее, как результат обожествления непосредственности и возвеличивания обыденности, – Виталий Пуханов.

Нелепая затея,
Ничтожные дела:

В далёкую Икею
Нас бедность привела.

Мы съели по хот-догу
И помолились Богу.


Именно в такой вывернутой картине мира возможно появление стихотворения, в котором рассказывается, как Юрий Гагарин по возвращению из космоса, дабы не портить людям настроения, вынужден лгать, говоря о том, что никакого Бога не видел. Лгать и мучиться этим. До самой смерти. И только в последнюю минуту рокового полёта Гагарин находит в себе смелость сказать правду: «Я видел Его!» В этом признании слышится мне первый звоночек, предвещающий гибель целой империи.

Пали империи, безумие воцерковилось…

Надо отдать должное составителю подборки, ибо сомневаюсь, что сам автор смог бы так искусно выделить одну сюжетную линию, собирая и компонуя, в общем-то, разноплановые тексты. Чувствуется рука хорошего редактора. Некоторые стихи, будь они отдельно – вне подборки, сошли бы либо за милую любовную лирику, как, допустим, стихотворение о некрасивой женщине («И видел Бог, та женщина была…») либо за попытку написать самому себе шутливую эпитафию (стихотворение «Побродил с сумой, сидел под судом…»). Однако внутри подборки они обретают совершенно иные смыслы. Первое – метафора отношений между автором и советской империей, а второе – открытая прямая речь погибшей империи – фактически с того света. То же самое происходит и со всеми другими стихотворениями. Зависимость от контекста – их отличительная черта.

На мне халат просторно сшитый,
Мы встретились среди огня,
И ты в костюме химзащиты
Глядела кротко на меня.


Попробуйте поэкспериментировать: сначала прочитайте подборку в один присест, потом отложите и спустя время перечитайте ещё раз, не акцентируясь на порядке и названии – медленно, с расстановкой, делая небольшие перерывы между каждым стихотворением.

Впрочем, надо сказать, что профессионализм редактора нисколько не умаляет заслуг автора.

Побродил с сумой, сидел под судом,
Отлюбил, отболел с умом.
Но последний гвоздь забивал с трудом,
Умирая, достроил дом.

И никто не сказал: «Я пойду с тобой,
Без тебя белый свет не мил».
Мыли в доме пол ключевой водой,
Чтобы больше не приходил.


 

Надежда Болтянская. Останутся лишь многоточья… // Нева, № 8, 2017 г. Предисловие и подготовка текста А. Ермаковой;
Константин Комаров. Не о себе всё то, что о себе // Урал, № 7, 2017 г.;
Михаил Корюков. «ничего не осталось от карты мира…» и др. // Волга, № 7-8, 2017 г.

Обращает на себя внимание первая на портале «Журнального зала» посмертная публикация подборки стихотворений Надежды Болтянской – автора, чьё имя стояло в стороне от современного литературного процесса. Скромная жизнь, незамеченная смерть. Предисловие к подборке с символичным названием «Останутся лишь многоточья…» написала Анастасия Ермакова. Это тишайшие стихи, атмосферные, простые и ясные. Кристально чистый образный ряд – вневременной, без примеси актуальности. Авторский голос ровен, без надрыва – так женщина покоряется мужчине, узнавая в нём носителя своей судьбы. Не безропотность, но мудрость и осознание женской власти над ним. Умение властью пользоваться. По структуре стихи Надежды Болтянской можно отнести к самоценной переработке опыта символистов и встраивание этого опыта в систему координат «тихой лирики».

Прости, что не забыла
Твою беду,
Моей беды больней.


Сейчас уже можно говорить о новом витке интереса к «тихой лирике» (Владимир Соколов), прозвучавшей, как противовес эстрадной поэзии (Евгений Евтушенко), во второй трети прошлого столетия, а начиная с девяностых годов снова ушедшей в тень, уступив место эпатажу (асоциальность, темы сексуальных девиаций), речевым играм (Александр Кабанов) и публицистике (Дмитрий Быков). Можно говорить, потому что в литературном пространстве появляются молодые голоса рождённых в период развала советской империи авторов, которые уверенно развиваются в этом направлении, выступая, под стать предшественникам, в качестве того же противовеса — нынешней клубной поэзии, заменившей, в общем-то, эстрадную. Их голоса выделяются даже на фоне гвалта мускулатурной (чрезмерно мастеровитой, но плоской) сетевой поэзии (вконтактные паблики). Безусловно, сегодняшняя «тихая лирика» выглядит иначе, поскольку вбирает в себя приметы времени, не боится востребованных обывателем образных завитушек и вычурных рифм – борется за место под солнцем, но всё же остаётся такой же «тихой», обращённой к человеку, а не к обществу, избегает ролевых забав (автор идентичен лирическому герою) и не касается малопонятных вселенских проблем.

Другое дело, что кто-то из «новых тридцатилетних» шёл к этому, а кто-то изначально – был таким. Тем, кто шёл, присущ заимствованный из интернет-среды приём каминг-аута (от coming out of the closet — букв. «выйти из шкафа», по смыслу «выйти из потёмок, открыться») – признание в том, что все предыдущие годы выдавал себя за другого человека, притворялся не тем, кем был на самом деле – по сути, скидывание маски. Подобным приёмом пользуется Константин Комаров в стихотворении «Не о себе всё то, что о себе…», которое вошло в опубликованную журналом «Урал» одноимённую подборку.

Не о себе всё то, что о себе
я говорил – темно и неопрятно.


Этот текст выпирает из подборки своим откровением, ровно как из всего того, что автор к своему двадцатидевятилетию уже успел написать. А если выкинуть из стихотворения (или заменить) третью и четвёртую строки первого четверостишия – за натянутую красивость, а также третью и четвёртую последнего четверостишия – за мещанское «обомлеть», которое, в данном случае, смахивает на стоящий в общественной бане трон Ивана Грозного, то можно было бы сказать, что автор написал нечто для своего уровня совершенное. Впрочем, второе четверостишие тоже кажется лишним (вымученная витиеватость «роковых признаний ворох»), как и первые две строки третьего (косноязычие). Да и слово «неопрятно», характеризующее речь, выглядит, как приляпка для рифмы – явно, что до переработки (подготовки к публикации) там стояло слово «невнятно». Его бы и оставить. Такие вот небольшие «ремесленные» замечания. Странно, что автор этого не видит, будто пропущен целый период «начальной школы» – не ходил в лито или ходил да не в то. Всё остальное, к слову сказать, просто отлично. Сразу нивелируются (и прощаются) предыдущие ролевые (имиджевые) стихи, не имеющие никакого отношения к реальной сущности автора. Его показной дворовый романтизм (босяцкие стихи), почерпнутый из книжек, забывается. Автор сделал движение в сторону «тихой лирики», вышел на другой, более сложный уровень, на котором подражаниями Саше Башлачёву, любовью к Борису Рыжему и диссертацией о Владимире Маяковском особенно не прикроешься. Мало размахивать подушкой во время тихого часа в детском саду, стращая одногруппников (статья Константина Комарова «Дорастающие до Имени», журнал «Нева», №1, 2016 г.), надо уже начинать что-то писать.

Выгоднее и самобытнее смотрится подборка из трёх стихотворений Михаила Корюкова (журнал «Волга», № 7-8, 2017 г.). Надо признаться, что я не сразу «услышал» автора. Поначалу стихи показались безликими. Первый раз читал «по диагонали», просматривая новые публикации, появившиеся на портале «Журнального зала». Второй раз читал сквозь сон по рекомендации одного хорошего человека. Время было позднее. Не пошло. Но вот утром следующего дня, когда голова очистилась от бытового шума, а восприятию стихов перестало что-либо мешать, они сделали своё дело – сработали. Я услышал. Это стихи, которые проговариваются про себя, как всё самое ценное, чем нельзя делиться ни с одним человеком, будь то мама, друг, жена, ребёнок. Нельзя делиться ни с кем. Только «про себя». В крайнем случае, их можно бормотать под нос, когда находишься в одиночестве. Почти прозаическая и в то же время глубоко поэтическая, уравновешенная речь, записанная без нажима и желания произвести на читателя какой-либо эффект. Неловкие рифмы (первое и третье стихотворение), будто стесняющиеся самих себя, или же такое же неловкое их отсутствие (второе стихотворение) обезоруживают. Стихи бесхитростны, как и сама природа, оттого они близки и понятны, но, вот же парадокс, они (как бы) непроизносимы. Я не знаю, каким образом это сделано автором и почему у меня сложилось именно такое впечатление. Не могу понять. Несомненная одарённость.

и вот так, без претензий на что-то большее,
но с общей судьбой и почтовым ящиком,
мы пропустим по рюмочке, словно прошлое
нальём в настоящее.


Это первая толстожурнальная публикация автора. Основной массив стихотворений находится на вконтактном паблике: «Михаил Корюков (сочинения)». Там же, в открытом доступе, его книга стихотворений «Место будущего шрама» (предисловие: Андрей Торопов). Не поленитесь, почитайте.

Ограниченные ремеслом и самоидентификацией тексты Константина Комарова, (сквозной месседж стихотворений: «я – поэт»), на мой взгляд, уступают непринуждённости и всеобъемлемости поэтики Михаила Корюкова, которая способна и, главное, готова впитывать в себя (присваивая) разные стихотворные формы, мысли, темы – на вкус читателя, конечно.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 519
Опубликовано 21 сен 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ