Редактор: Наталья Якушина
(пьеса в двух действиях, см.
I часть)
История любви Василия Розанова и бывшей возлюбленнойДостоевского Аполлинарии Сусловой.К 165-летию со дня рождения Василия Розанова, писателя, философа, первого русского блогера.Действующие лица: ВАСИЛИЙ РОЗАНОВ, учитель, писатель, литературный критик.
АПОЛЛИНАРИЯ СУСЛОВА, бывшая возлюбленная Достоевского.
МИХАИЛ ГОЛДИН, друг Розанова, продавец его книг, учитель музыки.
СОФЬЯ ГОЛДИНА, мачеха Михаила.
ТАНЯ ЩЕГЛОВА, учительница.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Спустя несколько лет.СЦЕНА 12. Пустая СЦЕНА.Здесь Розанов и Михаил.РОЗАНОВ. Шесть лет мы прожили вместе. Шесть лет я страдал от нее. Но когда Полина от меня уехала, я плакал и месяца два не знал, что делать, куда каждый час времени девать. С женой жизнь так ежесекундно слита и так глубоко слита, что образуется при разлуке ужасное зияние пустоты, и искание забвения вот на этот час – неминуемо.
МИХАИЛ. Василий, друг мой, почему же спустя четыре года, как она тебя покинула, ты все еще отказывал ей в выдаче вида на отдельное жительство? Скажи, как на духу.
РОЗАНОВ. Нет уж уволь, не буду я говорить о своей боли, Миша.
МИХАИЛ (в зал). После многих лет Василию все же повезло. По крайней мере, он сам так считает. Но он не может жениться на этой женщине. Полина не дает ему развода. Если раньше я думал, что он не нужен ей, а только она нужна ему, то сейчас я уже сомневаюсь. Они даже переписываются.
Суслова и Розанов – на противоположных сторонах пустой сцены. Диалог как бы озвучивает их переписку.РОЗАНОВ. Ах, Полинька! Как Бог меня любит, что дал мне Вареньку! Теперь я люблю без всякой примеси идейного, и без этого же полюбило меня это доброе, хорошее и чистое существо. Мы рассказали друг другу свою жизнь, со всеми ее подробностями, не скрывая ничего, и на этой почве взаимного доверия, уважения и сочувствия все сильнее и сильнее росла наша дружба, пока не превратилась в любовь.
СУСЛОВА. Словом «теперь» на меня намекаешь? По-моему, ты путаешься. Нельзя любить в постели идейно. И жизнь свою со мной ты не мог рассказать во всех подробностях. А если рассказал, то дурак. Твоя простая Варенька тебе это припомнит. И дружба у вас непонятно какая, если она не идейная.
РОЗАНОВ. Позволь, Полинька, сказать тебе банальную вещь. Любовь есть совершенная отдача себя другому. Любовь есть чудо. Нравственно чудо. А мамочка моя – нравственный гений. И от этого я так к ней привязался, и такая у меня от нее зависимость. Она бы скорее умерла, нежели бы произнесла неправду, даже в мелочи. Она просто этого не смогла бы, не сумела. Ей никогда в голову не приходит возможность сказать не то, что она определенно думает.
СУСЛОВА. Подожди, какая мамочка? Ты так свою Вареньку зовешь?
РОЗАНОВ. У нее есть дочка от первого брака. А теперь есть дочка от меня. Вот я и зову ее, как зовут мужья во множестве других семей, мамочкой. Муж ее, Бутыгин, из священнического рода, умер рано, внезапно ослепнув, оставил ее с двухлетней дочкой. А она любила его с 14 лет. И я влюбился в эту ее любовь, и в память к этому человеку, такому несчастному, и в бедность ее, в страдание ее. Но я – по твоей милости – ей не законный муж, что ее страшно мучает. Жить с женатым мужчиной для нее тяжкий грех. В общем, я все-таки надеюсь, что ты дашь мне развод.
СУСЛОВА. Это как же? Ты сколько пел мне сладко, что брак церковный – вечный. А теперь хочешь пойти против Господа? Ты вынудил меня обмануть Бога и сам его обманул, а теперь хочешь, чтобы я помогла тебе освободиться от своей лжи. Нет, Васенька, что Бог сочетал, того человек не разлучает.
РОЗАНОВ. Не ради себя прошу, Полинька, ради детей. Детки растут незаконнорожденными. Это стыдно, и для них вредно. И ведь остальных детей ждет та же участь. Мамочка еще рожать хочет.
СЦЕНА 13. Собрание декадентов. Здесь, помимо прочих, Суслова и Софья. Отдельно от всех сидит Розанов.ЗИНАИДА ГИППИУС (читает свои стихи). Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь - одна.
Мы негодуем иль играем,
Иль лжем – но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна – любовь одна.
Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь...
И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.
Лишь в неизменном – бесконечность,
Лишь в постоянном – глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа – верна,
И любим мы одной любовью...
Любовь одна, как смерть одна.
СОФЬЯ (Сусловой). Зина, как она ни на кого не похожа!
СУСЛОВА. Говорят, она часто подписывается мужскими псевдонимами. Антон Крайний, Лев Пущин…
СОФЬЯ. Это теперь называется мистикой пола.
СУСЛОВА. И при этом живет с литератором и философом одной семьей. Знаем мы эту мистику.
(С горькой иронией). Вот я и думаю сейчас: не станет ли Вася в этой чудной семье третьим мужчиной? Представляешь, какая у них будет творческую атмосфера и какая писательская продуктивность.
СОФЬЯ. Ты считаешь, он на это способен?
СУСЛОВА. А ты читала его «распоясанные письма» к Зине? Они гуляют по рукам в списках. Я несколько раз перечитала, могу воспроизвести.
(Будто читает.) Зиночка, милая Козочка с безмолочным выменем, ну, как поживают твои сосочки? Это наш Вася пишет! Как грудки? Какая тоска, если их никто не ласкает. Сегодня в час ночи я прилечу мысленно к тебе и поцелую, крепко поцелую, как захочу, груди твои. Хотя, признаюсь,грубое «титьки» волнует меня более, чем «груди». Считаешь, что это безумие? Что меня надо пороть? Ну, дери-дери меня за уши. Дери целые сутки. Что ж, заложу письмо твое в Карамзина. Это мой способ прятать бумаги. Или сразу истреблю. Очень уж ответственное содержание. Когда пишу бабе — ну, не умею воздержаться от этих глупостей. Там, на том свете (как ты грозишь) — хоть распори-пори меня, а на этом свете хочется поиграть белыми грудями. Да и не только грудями — а больше. Прости, миленькая, прости, губастенькая, тягучие у тебя губки, прости остренькая. Я знаю, что ты меня любишь, и все мне извинишь. Так-то, Зиночка. Всех вас троих я люблю, за то, что вы свободные люди. Ничего нет лучше свободы, ничего нет счастливее свободы, ничего нет благороднее свободы. И все потому, что в ней одной может вырасти безгранично индивидуальность.
(Смачно.) Твою мать! Теперь мне понятно, зачем ему Зина Гиппиус. Надо ж как-то разгонять скуку мамочки.
Суслова подходит к Розанову, садится рядом.СУСЛОВА. В Карамзина, значит, прячешь свой блуд. Подальше храни свои распоясанные письма. А то найдет твоя мамочка. Она ж у тебя простая. Ты ж и защититься толком не сможешь. Забьет тебя скалкой.
РОЗАНОВ. Порочен я, а таланты наши, Полинька… это моя любимая мысль, как-то связаны с пороками, как добродетели – связаны с бесцветностью.
СУСЛОВА. Выходит, мамочка твоя – бесцветность?
(Розанов молчит.) Путаник ты, Вася. Путаник и заумник. Три четверти тобой написанного я бы выкинула, а одну четверть отдала бы тебе на доработку. Но читателю в зауми мерещится гениальность. А на самом деле гениальность в простоте и краткости. И ты это без меня отлично знаешь. Знаешь и морочишь голову людям. И кто ты после этого?
РОЗАНОВ. До встречи с домом, откуда я взял Варю, мне совершенно было непонятно, зачем все живут, и зачем я живу, что такое и зачем вообще жизнь, такая проклятая, тупая и совершенно никому не нужная. И вдруг я встретил этот домик, где все благородно. В первый раз в жизни я увидал благородных людей и благородную жизнь. И жизнь эта очень бедна, и люди бедны. Но никакой тоски и жалоб. И никто никого не обижает в этом благословенном доме. Тут нет совсем «сердитости», без которой я не помню ни одного русского дома. Тут нет и завидования, почему другой живет лучше. Почему он счастливее нас, как это опять-таки решительно во всяком русском доме. И я все это полюбил. И с этого началась моя новая жизнь.
СУСЛОВА. Если у тебя все так складно, зачем ты продолжаешь писать мне?
РОЗАНОВ. Я привык делиться с тобой своими мыслями и впечатлениями, и мне уже трудно обходиться без этого.
СУСЛОВА. А знает ли об этом твоя «мамочка»?
РОЗАНОВ. Зачем ее огорчать? Разврат мой, что я люблю всех, и без того измучил ее. «Что ты все облизываешься возле дам? Все-то целуешь у дам ручки. Как это противно!» - выговаривает она мне.
СУСЛОВА. Ну, вот. Ты ж сам писал, что любовь исключает ложь. Что первое «я солгал» означает, что «я уже не люблю» или «я меньше люблю». А гаснет любовь – гаснет и истина… Тебе не кажется, что ты заврался?
ГОЛОС. Господа,а теперь мы предоставляем слово Василию Васильевичу Розанову. Он выскажет свой взгляд на нашу литературу.
РОЗАНОВ. Русская литература несравненно колоритна. Какие характеры, какое чудачество. Какая милая чепуха. Дневник лишнего человека. Записки праздного человека. Заметки из подполья. «Герой нашего времени» такой же фат, как и Грушницкий. Достоевский художественно показал нам ненаказуемость порока и безвинность преступления.
(С сарказмом.) Какой пример для читающего народа!
Чему я враждебен в литературе? Тому же, чему враждебен в человеке: самодовольству. Самодовольный Герцен мне в той же мере противен, как полковник Скалозуб. Грибоедов, счастливый успехами в литературе, в женитьбе, в службе – тот же полковник Скалозуб.
Посмотрите названия журналов: «Тарантул», «Оса». Целое издательств – «Скорпион». Посмотрите театр. Почти сплошное злословие. И все жалят Россию. Жалит ее немец. Жалит ее еврей. Жалит армянин, литовец. Разворачивая челюсти, лезет с насмешкой хохол. И в середине всего, распоясавшись, сам русский ступил сапожищем на лицо бабушки-Родины.
РЕПЛИКА. А чего б тебе, Вася, на себя не посмотреть.
РОЗАНОВ. А я и смотрю. Несу литературу, как гроб мой, несу литературу, как печаль мою, несу литературу как отвращение мое.
ДРУГАЯ РЕПЛИКА. Господа, сегодня этот разноликий Янус решил превзойти самого себя.
РЕПЛИКА. А что ты, Розанов, сейчас делаешь? Разве не жалишь родину свою?
РОЗАНОВ. Не родину жалю, а писак зловредных. Достоевский, как пьяная нервная баба вцепился в сволочь и стал пророком ее. Толстой прожил глубоко пошлую жизнь. Никакого страдания, никакого тернового венца, никакой героической борьбы за убеждения и даже никаких особо интересных приключений. Полная пошлость.
РЕПЛИКА. Вася, что с тобой? И Гоголь у тебя – пошлость. И другие. Откуда эта ненависть?
РЕПЛИКА. Вы нравственно невменяемая личность, Розанов.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (это Гиппиус). Ах, оставьте, господа, ваши обличения. Не прошибете вы Василия с его махровой душой. В другой раз, когда он будет в другом настроении, у него будет о нашей литературе прямо противоположного мнения. Браво, Вася!
СЦЕНА 14. Квартира Голдиных.Здесь Софья, Михаил и Суслова.СОФЬЯ. Что-то ты сегодня, как в воду опущенный? Что-то случилось?
МИХАИЛ. Случилось, но не со мной. Не знаю даже, говорить – не говорить? В общем, Василий кое-что задумал.
(Сусловой.) Только вы, Полина Прокофьевна, можете ему помочь.
СУСЛОВА. Я так и знала, что он тебя подошлет. Не дам я ему согласия на развод.
МИХАИЛ. Он не подсылал меня. Я сам.
СУСЛОВА. Тебе, как ходатаю, я тоже откажу.
МИХАИЛ. Полина Прокофьевна, Василий собирается венчаться тайно.
Суслова и Софья ошарашены. Немая СЦЕНА.СУСЛОВА. Совсем сбрендил со своей мамочкой.
(Софье.) Он просто шантажирует меня. Мол, я узнаю, это меня возмутит, я не захочу, чтобы он зашел так далеко, и дам ему развод. Интересно, кто это придумал: он или его мамочка?
МИХАИЛ. Разве это имеет значение?
СОФЬЯ. Не имеет.
СУСЛОВА. Не имеет. Пусть венчается. С Богом! Сомневаюсь, что это его идея. Мамочке это нужно больше, чем ему. Хотя…
МИХАИЛ. Он считает, что семья – создание религиозное.
СУСЛОВА. Миша! Какая тут религия, если он готов второй раз идти под венец без развода? Это же двурушничество, ложь Богу. Если это он придумал, а мамочка только согласилась с ним, это тоже не красит ее. Она же дочь попа и бывшая жена учителя слова Божия. Если эта ложь исключительно ради детей, то какими вырастут дети? Они ж рано или поздно узнают, что родились от фиктивно венчаных сожителей. Стыд и срам. Соня, у тебя есть водка и черный хлеб? Надо выпить за двоеженца.
Софья звенит колокольчиком. Возникает горничная.СОФЬЯ. Водочки нам с хлебушком.
Горничная исчезает и появляется с подносом. На подносе графинчик, рюмочки и ломти хлеба. Ставит на стол, наливает в рюмочки.СУСЛОВА. Ух, напьюсь сегодня.
(Заметив, что Михаил посматривает на нее осуждающе.) Не смотри на меня так, Мишенька. Я не драме Розанова радуюсь. Я свою печаль хочу залить. Давайте сначала выпьем, а потом уж объясню.
Выпивают.СУСЛОВА (продолжает). У меня с пятнадцати лет была мечта. Папенька мой к тому времени давно уже эмансипировался от графа Шереметева и стал купцом, потом фабрикантом. Я с сестрой воспитывалась гувернантками, языки изучала и разные науки, но по крови, по психологии была крестьянской девочкой. Но папенька хотел, чтобы я была теперь просвещенной барыней. Отдал меня с сестрой в женский пансион для благородных девиц. Вот там я и стала мечтать. Вот бы создать такой пансион не в городе, а в деревне, и исключительно для крестьянских девиц.
Суслова хочет налить себе сама, но Михаил не дает ей сделать это. Наливает сам и всем. Все снова выпивают.СУСЛОВА. А потом, после школы, я все пыталась продолжить образование. Но барышень в институты тогда еще не брали. И даже высмеивали за такое стремление, как тот профессор, которому я заехала по физиономии. А как без высшего образования создавать свою школу? Потом с Достоевским закрутилась. Потом старовата стала для студенческой учебы на учителя. В общем, исполнение мечты откладывалось и откладывалось. И вот только год назад я сказала себе: сейчас или никогда! Прошла учительские курсы, выпросила у папеньки денег и открыла школу в деревне.
СОФЬЯ. А я-то думала, ты снова в Европу укатила.
Михаил нервно наливает только себе и выпивает. СУСЛОВА.Думала позвать вас, когда все устроится.Два месяца все шло хорошо. Я была счастлива. Сколько лет я мечтала найти свое назначение, приобщить к полезному делу. И вот, кажется, это состоялось. Меня боготворили родители девиц. Я буквально купалась в их любви. Но появился жандармский вахмистр. Хам и черт! «Как вы смеете воспитывать девиц, если Господа Бога нашего не признаете, в церковь не ходите?»
(После паузы.) Обыск мне учинил. Хорошо, я это предчувствовала – уничтожила все письма Федора.
СОФЬЯ (потрясенно). Как??
СУСЛОВА (мстительно). В печь бросила.
СОФЬЯ. Зачем? Как ты могла? Ты ж вместе с письмами себя сожгла. Или ты этого хотела?
СУСЛОВА.Возможно.
СОФЬЯ. Погоди. Ты ж раньше говорила, что письма его сожгла еще в Париже, когда готовилась к самоубийству.
СУСЛОВА. Сожгла, но только те письма, которые были там.
(После короткой паузы.) А не закусить ли нам, как следует?
СОФЬЯ. Сейчас распоряжусь.
Софья выходит. Суслова и Михаил напряженно смотрят друг на друга.СУСЛОВА (игриво). Что, Мишенька? Жалко тебе меня? Но Розанова жалко больше? Угу?
МИХАИЛ. Нет, вас гораздо больше жалко.
СУСЛОВА. О, я этого не люблю.
МИХАИЛ. Просто это для вас непривычно. Не с кем вам было отвыкнуть.
СУСЛОВА. Давай уточним: отвыкнуть – от чего?
МИХАИЛ. От постоянного стремления быть сильной.
СУСЛОВА. Меня угнетает в моей силе только моя инициативность.
МИХАИЛ. Полина Прокофьевна, я давно уже чувствую то, чего никак от себя не ожидал. Но сейчас – особенно.
СУСЛОВА. Как мы с тобой совпадаем. Но это невозможно. Соня мне не простит. Сыграй что-нибудь.
Михаил садится за фортепиано. Берет несколько нот.СУСЛОВА. «Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь – мелодия». Уж Пушкин знал в этом толк.
Михаил не успевает ответить. Софья возвращается с горничной, которая катит сервировочный столик. Суслова смотрит в глаза подруге и неожиданно встает, чтобы уйти.СУСЛОВА (Софье). Я, пожалуй, пойду. Что-то расхотелось. Прости. Не провожайте меня.
Суслова выходит. МИХАИЛ. Как жаль. При изумительном умственном блеске, она имеет, однако, во всем только полуталанты. И меркнет, меркнет неудержимо.
СОФЬЯ. Мишенька, это ж Розанов сказал, только о другой женщине, о художнице Башкирцевой.
МИХАИЛ. Но будто о Полине… Прокофьевне.
СОФЬЯ. Мишенька, что произошло, пока меня сейчас не было? Или это произошло не только сейчас?
МИХАИЛ (поднявшись со стула). Наверное, Полина Прокофьевна расчувствовалась.
Софья подходит к Михаилу, кладет ему руки на плечи.СОФЬЯ. Расчувствовалась, говоришь?
(Михаил отчужденно молчит.) Что ж, это следовало ожидать. Странно только, что это не произошло раньше. Бедняжка, сколько же она терпела.
СЦЕНА 15. Улица.Розанов и Михаил прогуливаются.МИХАИЛ. Ходит слух, что Полина давно уже пишет автобиографическую повесть. И что дневник ведет. Ты видел? Читал?
РОЗАНОВ. Она что-то записывала. Но читать не давала. Правда, иногда я пользовался ее отсутствием. Был грех. Хороший литературный язык, с милыми неправильностями, что я особенно люблю, но без полных откровений, что, конечно, крайне обидно. Хорошая такая литературщина.
МИХАИЛ. Софья уверяет, что у Полины есть описания ее отношений с Достоевским. Она сама ей призналась. Почему бы это не опубликовать? Неужели она совсем лишена писательского тщеславия?
РОЗАНОВ. Хочешь заработать на ней? Ну, так сам и обратись.
МИХАИЛ (после паузы). Вася, я должен кое-что тебе сказать. Я считал себя благородным. И я продолжал считать себя благородным, даже после того, что произошло у меня… с Софьей. Хотя я так виноват перед отцом… Но теперь… Ты вправе презирать меня.
РОЗАНОВ (нервно). И до тебя добралась? Что ж, ты красивый сильный зверь. И в этом нет никакой твоей вины. Ты нужен ей, как был нужен испанец Сальвадор. А я был нужен, как был нужен Достоевский. Вот, собственно, и все. И никто не виноват. Эта женщина нуждается в двух наслаждениях. От мужского ума и от мужских ласк. И эти две нужды у нее чередуются: нужда половая и нужда духовная, умственная. Чередуются, потому, что в одном мужчине обычно не совмещаются.
МИХАИЛ. Но сколько при этом обид, терзаний, мести. Она же так мстит тебе, через меня.
РОЗАНОВ. Мстит. Но ведь я тоже даю повод. Рано или поздно она узнает, что я обвенчался тайно…
МИХАИЛ. Как?! Уже обвенчался?
РОЗАНОВ. Мамочка уговорила друзей отца, тоже священников. Ей не терпелось.
(После короткой паузы.) Ты можешь сообщить об этом Полине. Но знай: она меня не тронет, пока она с тобой. И, возможно, она даст мне развод, пока она с тобой. То есть ты меня сейчас очень порадовал.
МИХАИЛ. Но, Вася…я вовсе не собираюсь… с ней…всерьез…
РОЗАНОВ. Это понятно. Но потяни с ней, сколько можешь.
МИХАИЛ. Конечно, я кину ее, как только Таня что-то заподозрит. Или даже раньше. Или даже у меня с ней ничего не будет. Я еще не знаю, смогу ли я противиться ей. В ней есть что-то колдовское.
Розанов издает стон. И тут же нервно смеется.РОЗАНОВ. Как же к тебе бабы льнут. Я знал, что Таня в конце концов будет твоей.
МИХАИЛ. А может, и Тане тоже нужен то гений, то зверь? Я этого уже боюсь.
РОЗАНОВ. Нет, Таня слишком разочаровалась во мне.
(Улыбается своей мысли.) Полина нас с тобой породнила, мы теперь, как братья.
МИХАИЛ. Тогда я тебе по-братски скажу. Ты, Вася, личность уже историческая. Тебя покупают, тебя читают. Я, как продавец твоих книг, уже за твой счет живу. Я вроде бы помалкивать должен. Ну, как хочется тебе жить, так и живи. Но я думаю: его ведь потомки судить будут. Почему он это не учитывает?
РОЗАНОВ. Вот, чтобы не осуждали, подскажи Суслихе, чтобы дала мне развод. Тогда и нечего будет стыдиться.
МИХАИЛ. Вася, неужели еще раз под венец пойдешь? Или незаконное венчание станет законным?
(Розанов озадаченно молчит.) Вот она уже Суслихой для тебя стала. Зачем же так, Вася? Ты ж любишь, когда тебя барином считают. А барин не будет вот так любимую женщину, пусть даже бывшую… Ты уж прости, что я тебе выговариваю. Но ты ж сам любишь правду. Или любишь в зависимости от обстоятельств?
РОЗАНОВ. Экий язычок у тебя отрос! Жалишь. Кусаешь. А как ты ведешь себя по отношению к Тане?
(После паузы.) Молчишь? То-то же! Запомни, Мишенька: никто никого и никогда не имеет права осуждать и тем более презирать, ставить ниже себя. Кто так делает, тот намного хуже того, кого осуждает и презирает.
МИХАИЛ. Сколько лет прошло, а до сих пор не могу понять, зачем ты настоял на венчании? И как она могла согласиться? Это, как ты говоришь, ноуменально. Непостижимо.
РОЗАНОВ. Знаешь, правильно говорят, женщину невозможно переубедить, но ее можно уговорить. Вот я и уговорил. И отчасти запугал. Я говорил, что женщина без детей – грешница. И за это ее душа обязательно поплатится. Я внушал ей элементарное, чем обычно пугают попы. Что нас постоянно окружают бесы, мешая задумываться о своей душе, единственно выделяющей нас, людей, из всех живых существ. Бесы же мешают человеку различить добро и зло. А после причастия все это проходит.
Полина говорила мне, что у нее нет ни малейшего желания причаститься. А я говорил в ответ, что это как раз признак того, что ей мешают бесы. Она говорила, что не сможет исповедаться священнику. Да и каяться ей не в чем. Ну, однажды хотела убить человека. Но ведь не убила же.
МИХАИЛ. Это она испанца Сальвадора хотела убить?
РОЗАНОВ. Не только. Она пришла к Достоевскому. Хотела, чтобы он помог ей справиться с соблазном убийства. А он начал ей выговаривать. Мол, она загрязнилась этим чувством к испанцу. Уму непостижимо, как можно было такое сказать?! И вот после этого у Полины место Сальвадора, как жертвы, занял Достоевский. Он поселил в ее душе беса убийства, хотя бы тем, что сам хотел убить ее, она это чувствовала и видела. Прочти в его романе «Игрок», как главный герой Алексей Иванович, этот альтер эго автора, говорит о своем чувстве к Полине. «И еще раз теперь я задал себе вопрос: люблю ли я ее? И еще раз не сумел на него ответить, то есть лучше сказать, опять, в сотый раз ответил себе, что я ее ненавижу. Да, она была мне ненавистна. Бывали минуты, что я отдал бы полжизни, чтобы задушить ее…»
РОЗАНОВ (продолжает). И она это, повторяю, чувствовала и даже видела, потому что он не умел это ловко прятать. И ловко хитрить тоже не умел. Он же после истории с Сальвадором предлагал ей быть братом и сестрой, а сам постоянно домогался. Чего он добивался этой отвратительной игрой, тут можно строить разные предположения. Но я повторяю, именно он поселил в ее душе беса. Я выведал у нее, она поведала мне все свои приключения, все свои интрижки, все увлечения и разочарования. Не было ничего, даже приблизительного ее отношениям с Достоевским. Но с каждым новым мужчиной ее бес становился все бесцеремоннее и злее.
МИХАИЛ. Ты хочешь запугать меня?
РОЗАНОВ. Думай, что хочешь. Я устал.
МИХАИЛ. Я предложу ей назвать ее автобиографические записки «Годы близости с Достоевским». И попрошу, буду умолять ничего не скрывать.
(После паузы.) Вася, как же ты до сих пор любишь ее. И как она любит тебя.
РОЗАНОВ (в зал). Неужели вся жизнь легкомыслие? Наверное, только перед смертью человек бывает по-настоящему серьезен, когда все уже позади?
Как же меня начинает томить моя неправильная жизнь. И не в смысле, что мало насладился, это совсем не приходит на ум, а в смысле, что не сделал должного.
И ведь не для кого-то не сделал должного, а для себя. Для себя! А все почему? Потому что мужского у меня – только брюки? «Я смешон и гадок», – писал о своей молодости Достоевский. Я в точности такой же. А кто не такой?
Но хотел ли бы я быть только хорошим? Было бы скучно. Н чего бы я ни за что не хотел бы – это быть злым, вредительным. Тут я предпочел бы умереть.
Один умный человек сказал мне: не в намерениях моих, не в идеях, но как в человеке во мне есть что-то нехорошее, что-то мутное в крови.
Ну, правильно. На мне и грязь хороша, потому что это я, подумал я тогда.
Может, это оттого, что благородное у нас всегда в унижении. Свинство почти всегда торжествует. Оскорбляющее свинство.
Поэтому удобнее не быть только благородным. Не выделяться.
МИХАИЛ. Вася, а вот если бы Суслова сказала тебе, что она жить без тебя не может. Если бы предложила сойтись? Как бы ты поступил?
РОЗАНОВ. Это невозможно. Суслиха – бес в юбке. Зачем мне бес?
МИХАИЛ. Для электричества.
РОЗАНОВ. Какого еще электричества?
МИХАИЛ. Ты ж с Варей, как при лампаде живешь. Нет, при лучине! Вон Мережковский с Гиппиус, как с электричеством живет.
РОЗАНОВ. Ага. А Толстой со своей Софьей, если тебя послушать, жил при лучине. А сколько сделал!
МИХАИЛ (шутливо). Софья – керосиновая лампа.
РОЗАНОВ. Вот зачем тебе этот разговор?
МИХАИЛ. Томит меня твоя неправильная жизнь.
РОЗАНОВ. Это только я так могу сказать о себе.
МИХАИЛ. И я – на правах друга. Вася, мы так устроены. Нас обижают и оскорбляют одни, а вымещаем мы свою обиду на других. Кто ближе, на ком безопаснее это выплеснуть.
РОЗАНОВ. Хочешь сказать, я должен был все стерпеть от нее. Я и терпел. О, сколько я терпел!
МИХАИЛ. Но ведь при этом добавлял обид! Скажи, как на духу, разве ты ни разу не изменил ей? Ну, скажи! И положи руку на сердце, и перекрестись!
(Розанов виновато молчит.) Ну, вот. Теперь посчитай, сколько бесов ты ей добавил.
РОЗАНОВ. Душа есть страсть. А талант нарастает, когда нарастает страсть. То есть и талант есть страсть.
МИХАИЛ. И что ты с этой ее страстью сделал? Она ж наверняка хотела вырасти в писательницу.
РОЗАНОВ. Да, она втайне завидовала Достоевскому, и он это отмечал. И мне завидовала. И до сих пор завидует. И это тот случай, когда зависть оправданна. И все же ты не целиком прав. В ней много дурного. Дурное в нас есть рок наш. Но нужно знать меру этого рока. А она меры не знает.
МИХАИЛ. Она женщина.
РОЗАНОВ. Чего ты от меня сейчас хочешь?
МИХАИЛ (с расстановкой). Ни-че-го. Хотя нет. Хочу, чтобы ты перестал на нее злиться. Вот совсем. И чтобы она это почувствовала. Ты как-то сказал, что душа твоя сплетена из грязи, нежности и грусти. Вот перестанешь злиться, и грязь сойдет, и останется только нежность и грусть.
(После паузы.) Думаешь, я на нее не злюсь? Кого она во мне видит? Игрушку? Но я не игрушка.
СЦЕНА 16. Квартира Голдиных.На сцене Михаил и Софья.СОФЬЯ. Мишенька, отчего Полина перестала бывать у нас? Я скучаю. Скажи ей, что я редкая подруга, я не ревную.
МИХАИЛ. Как я могу сказать? Я тоже не знаю, куда она пропала.
СОФЬЯ. Как странно. И даже немножко страшно.
МИХАИЛ. Мне тоже. Героиня ее автобиографических записок утопилась.
СОФЬЯ. Она уже передала тебе рукопись?
МИХАИЛ. Нет, мне Василий сказал. Он читал. Он тоже в тревоге.
СОФЬЯ. Притворщик, я ему не верю.
МИХАИЛ. Зачем ты думаешь о нем плохо? Он искренне переживает.
СОФЬЯ. Ну да. Он в самом противоположном искренен. Не хочу о нем говорить. Хотя подозреваю, что она из-за него, а не из-за тебя исчезла. Он – проклятие ее.
ГОЛОС СУСЛОВОЙ. Отчасти ты права.
Суслова входит неожиданно в открытую дверь, ошеломляя Михаила и Софью. СУСЛОВА. Ты, Сонечка, права, но это проклятие, кажется, повернулось на него.
На сцене легкий гвалт. Михаил и Софья говорят вразнобой, Софья им отвечает. Наконец, возникает пауза.СОФЬЯ. Ну, рассказывай же!
СУСЛОВА. Я съездила в Брянск, где раньше жила его мамочка. Бутягины там известны. Мамочка, оказывается, будучи еще тринадцати с половиной лет, влюбилась во взрослого, годящегося ей в отцы Бутягина. Родителям пришлось увезти ее в другой город. Но она все же добилась их благословения и вышла за него. А через два года он, никогда и ничем не болевший мужик, неожиданно ослеп, лишился дара речи и умер.
Софья и Михаил с нетерпением ждут продолжения.СУСЛОВА. Вот, собственно, и все. Хочу знать, что вы об этом думаете.
Софья и Михаил озадаченно молчат. СОФЬЯ. Не знаю даже, что сказать. Ты видишь в этом какой-то рок?
МИХАИЛ. Василий знает об этом. Он мне говорил. Не понимаю, в чем тут рок.
СУСЛОВА. Разве симптомы вам ни о чем не говорят? В некоторых губерниях целые деревни этим болеют. Эта мамочка опасна для Васи. У меня нехорошее предчувствие.
МИХАИЛ. У меня сейчас одно в голове. Зачем вы поехали в Брянск, Полина Прокофьевна? Какая у вас была цель? Зачем вы в следователя обратились? Лучше бы рукопись свою завершали.
То, что говорит пасынок, нравится Софье. Она не без злорадства следит за выражением лица Сусловой. СУСЛОВА (переходя на «вы»). Михаил, не пойму, в чем вы подозреваете меня.
МИХАИЛ. Ответа у вас нет. Точнее, есть, но вам неловко признаться. Тогда я скажу прямо. После этого вашего сообщения, я просто обязан сделать выбор между вами и моим другом Розановым. Я выбираю моего друга.
СОФЬЯ (делая вид, что хочет его остановить). Михаил!
Михаил с непреклонным видом выходит из комнаты.СОФЬЯ. Поля, я очень сожалею.
СУСЛОВА. Да, конечно. Мне пора.
(На выходе из квартиры.) Ну, вот и все. Теперь я совсем одна. Отлично! Замечательно! Как это волнует кровь! Одна против всего мира. Мегера. Фурия. Они ничего толком не поняли, но я в их глазах фурия. Прекрасный зверь ничего не понимает, но сердцем он не со мной. Ну и ладно. Хорошо, что это определилось сразу сейчас, хуже, если бы потом. Кому Миша сделал плохо? Не мне, а ему. Я-то уже хотела, уже уговорила себя дать ему развод. Но теперь – никогда! Пусть рожает еще. Но ни один не будет носить его фамилию. Никогда! И пусть меня судят, осуждают, презирают. Презренье всего мира мне - по колено.
СЦЕНА 17. Дом Розанова.Розанов говорит с женой Варварой. Но вовсе не обязательно ее появление на сцене. Достаточно ее силуэта и ее голоса.РОЗАНОВ. Ну, Варя, сажусь писать.
ГОЛОС ВАРВАРЫ. Бог благословит! Бог благословит! Бог благословит!
Большим крестом она кладет три православных пальца на лоб, грудь и плечи мужа.РОЗАНОВ (в зал). И когда вот так, выходит лучше, выходит весело, и хорошо на душе.
Розанов доволен своей судьбой, но чего-то не должно хватать зрителю в этой, вроде, благостной картинке его быта. Громкий стук в двери. Голоса.МУЖСКОЙ ГОЛОС. Именем закона. Отворяйте немедля!
Розанов открывает с испуганным видом. Входят жандармы.ЖАНДАРМ. Кто будете? Розанов?
РОЗАНОВ (нервно). Так точно-с. Розанов. А что за оказия?
ЖАНДАРМ. Имею поручение провести досмотр бумаг. Извольте предъявить.
РОЗАНОВ. Что ж. Прошу-с в мой кабинет.
Вводит жандармов в свой кабинет. Варвара остается в коридоре. Осеняет себя крестным знаменем. И прислушивается, кто тому, что происходит в кабинете.ЖАНДАРМ. Извольте показать вашу переписку.
Розанов кладет на стол перед жандармом пачки писем.ЖАНДАРМ. Покажите письма Голдина.
Розанов показывает.ЖАНДАРМ (читая письма, что-то находит глазами). Ну, вот. Стало быть, никакого навета. Неподобающие слова.Критика высочайшего имени. Крамола. А вы, Розанов, стало быть, укрыватель крамолы. Детей хотите осиротить?
РОЗАНОВ. Господин Голдин критиковал систему образования, а не лично Его величество. Да ведь и когда это было. Сколько лет прошло.
ЖАНДАРМ. А система образования у нас чья, господин писатель? Не пытайтесь меня заморочить. Собирайте вещички и прощайтесь с супругой, с детками.
Варвара устраивает громкий плач.Розанов и Суслова – по разные стороны сцены.РОЗАНОВ. Ах, Полинька! Ну, зачем же так? Чего ты этим хочешь добиться?
СУСЛОВА. За тебя тревожилась. Болезнь-то нехорошая. Страшная и неизлечимая. Может, ты заразился уже, только еще не знаешь. Но как сказать теперь? Ведь не поверишь. А вот скажу, если оттолкнешь от себя дружка своего, зверя красивого.
РОЗАНОВ. Полинька! Это в тебе хищная женщина заговорила. Или простая русская баба. В любом случае это очень плохо, и прежде всего для тебя. Нет, Полинька, не бывать этому. Я хоть и слизняк в твоих глазах, но через дружбу не переступлю. И никакие бесовские хитрости тебе не помогут.
После достаточно долгой паузы.РОЗАНОВ. Меня выпустили на другой день. Но Варя не встретила меня. Она не говорила, плохо понимала, что ей говорят, и ничего не могла делать. Только сидела в кресле, свесив голову, или лежала без движения, парализованная. Я бы суеверно подумал, что это ты наслала порчу, но точно такие же симптомы были, по рассказу Вари, у Бутягина.
(После паузы). Боже, зачем ты забыл меня? Не дай погибнуть им! Поддержи их! Поддержи и укрепи! Я за Варю и за тебя молюсь, Полиночка.
РОЗАНОВ (продолжает). Сильная любовь одного делает ненужной любовь многих. Так я раньше думал, так писал об этом. Конечно, я кривил душой. Любя Варю, я в тайне от нее продолжал любить тебя. Мне нужна была моя любовь к тебе. И это спасло меня, спасло мою жизнь. Болезнь, которая перешла к Варе от Бутягина, не затронула ни меня, ни наших детей. Это чудо. Неверующая, ты молилась за меня. Молилась, я знаю. И Бог услышал тебя.
Больше всего к старости начинает томить неправильная жизнь, и не в смысле, что мало насладился, но что не сделал должного. Ты помогла мне стать тем, кто я есть, и кем еще буду, а… я не смог. Я не смог помочь тебе стать той, какой ты рождена была стать. И Достоевский не помог, наверно, даже не помыслил об этом. Но, несмотря на это, тебе будет воздано должное. Найдутся люди, которые всему найдут возвышающее тебя объяснение.
Занавес.
_________________________________________
Об авторе:
ВИТАЛИЙ АРКАДЬЕВИЧ ЕРЁМИН Родом из Сибири. Профессиональный журналист. Работал в центральных изданиях: «Известия» («Неделя»), журнал «Российская Федерация сегодня». Автор книг «Фунт лиха», «Щенки», «Крымская лихорадка», «Сукино болото», «Магистр», «Страдалки», «Лай» и др. Автор пьес «Реабилитация Мазарини», «Крест и скальпель», «Любимый вождь нашего племени», «Двое и еще четверо», «Страдалки, или Конкурс красоты в женской колонии особого режима».
скачать dle 12.1
