Редактор: Наталья Якушина
(трагикомедия)
Действующие лица: АННАМАРИЯДействие происходит в наши дни, в старинном и приятном глазу европейском городе – что-то вроде Карловых Вар, что-то вроде Локарно. 1.Июль или август. Раннее утро. Верхняя терраса колоннады, окантованная балюстрадой.Еще несколько часов назад здесь гудела вечеринка по случаю закрытия международного кинофестиваля. Повсюду видны следы торжества: золотые воздушные шары привязаны к балясинам, на затянутых белой тканью высоких столах – стопки грязной посуды, оплывшие свечи в канделябрах и корзины уже поникших цветов…Щебечут первые пташки. Появляется Мария, уборщица, с ведром и щеткой. Принимается мести пол. В правом углу террасы из-под бочки с пальмой медленно поднимается Анна.Она в вечернем платье и на высоких каблуках. Макияж немного размазан. Анна и Мария не замечают друг друга. АННА. Всё-таки последний… да, последний… последний бокал… он же был лишним… Лишним! Даже не спорьте. И я его не… Не допила. Или всё-таки допила? Я же не люблю оставлять – дурная примета. А дальше… Что было… Что-то такое было… Танцевала? Вроде, нет... Пела? Однозначно, нет... Вешалась… Фу!.. на красавцев? Фу!.. Боже упаси!.. А дальше – тишина. Уже ничего и не помню… Алкоголь – отец деградации. Замутнение. Затемнение. Занавес!..
А вообще, леди и джентльмены, это, конечно, форменное свинство! Иначе не скажешь.
(Кричит.) Человека… человека забыли!.. И где? На крыше! Под пальмой… Бросили. Ушли. Пусто. Холодно. Никого. Ну разве так можно?!
Анна ковыляющей, но гордой походкой направляется к перилам, огораживающим террасу. Смотрит на скульптуры, стоящие по краям.Псевдоренессанс! А я… я всегда предпочитала ар-деко.
(Смотрит вдаль, на утренний город.) Боже, ну прелесть!.. Ну красота! Музей, а не город! Красотища нечеловеческая! Вот так живёшь, крутишься в колесе своём и всего вот этого даже не замечаешь. Неужели это рассвет?.. Это восход. Если не свалюсь вниз, я увижу солнце. Если не окочурюсь от холода...
(Хлопает в ладоши.) Господа, все, минуточку внимания! Есть здесь какие-нибудь меха? Простите, предпочитаю натуральные. На худой конец, какой-нибудь плед, а? Хорошо, я согласна даже на задрипанный палантин. Из кашемира. Будьте так любезны! И где, простите, моя сумочка? В ней оставались сигаретки…
Замечает Марию.Упс! Хоть одна живая душа. И главное – женщина! Уборщица, кажется. Клинер. Простая иностранная баба. Не хотела бы я в такой некондиции предстать перед мужчиной. Не хотела бы! А уж тем более, перед молодым. И симпатичным. Да, я люблю всё красивое. И чтобы секси. И мозги. Ну а как?.. Но не вот сейчас не хотела бы.
(Делает Марии знак рукой, пытаясь привлечь её внимание, и так, и сяк, но безуспешно.)Гуд монинг, мэм!
(Себе под нос.) Кроме гуд монинг, ничего и не вспомню. Чпок! Весь мой английский хиленький – чпок! Как пробка! А как на здешнем «доброе утро»? Меня же учили. Не помню.
(Машет рукой.) Мэм! Мэм! Эттэнш, плиз!.. Аттэнционэ! Ахтунг!.. Ой, да она вообще… ни в зуб ногой! Эй, уборщица! Чистилка! Подметалка! Откуда ты, ласточка? Из какого Абсурдистана?.. А может, глухонемая? Я знаю, на такие работы нанимают разных… альтернативных. Ну, объясню ей. На пальцах. Мимикой. Жестами. В конце концов, актриса я или кто?
А у этой тётки – хорошее лицо. Такая не обидит. А мне… меня… У меня же самолет в полдень! Мне меня надо как-то побыстрее отсюда эвакуировать! Хоть тушкой, хоть чучелом. Свалить к чёртовой бабушке, пока никто не испугался. Пока не увидели… Пока фотографы… фотографы! О, только не это!.. Прочь, прочь! Шевели булками!
Не двигается с места.Только привести бы себя в божеский вид. Люди, дайте мне зеркальце!..
Мне надо как-то доковылять. До подушки и душа. Это самое сложное. Миссия невыполнима. Вон она, моя гостиница, гранд-отель мой, рукой подать, через мостик. Близко, да не укусишь. Не вызывать же такси… А сама, нет…
Что это за порядки, я вас спрашиваю: поселили в одном месте, церемонию проводили – в другом, а пьянку после церемонии устроили вообще не пойми где. Что это за крыша? Я не против – тут всё под боком, рукой подать, но сам факт!.. Этот чертов кризис! На всём, решительно на всём экономят!..
(Кричит Марии.) Гуд монинг, мэм! Бонжур!
МАРИЯ. Бонжур! Бон джорно!
(Себе под нос.) Что это за чучело, прости господи?
АННА (в сторону). Кажется, не глухая. Она решит, что я ведьма. Натуральная. Как назывался тот фильм? «Ведьма из Блер».
(Марии.) Ай эм сорри! Пардон, мадам! Май нейм из Анна! Анна! Анна! Ай эм эн эктрис! Эктрис! Фэстиваль интернасиональ! Синема!
МАРИЯ. Гуд, Анна. Вэри гуд.
(Стучит себе в грудь указательным пальцем.) Мэри. Мари.
МАРИЯ. Маша. Хау ду ю ду?
АННА (машет руками). Ноу гуд. Ноу! Вэри бэд. Вэри-вэри бэд!.. Кэтэстроф! О, боже! У меня – каша в голове. Катастрофа! И ноги, ласточка… Ноги, как желе, еле держат…
Мария подходит к Анне.
МАРИЯ. Да я уж вижу… Нехорошо вам? Тошнит?
АННА (хлопает в ладоши). Вы наша? Маша, вы наша! Вы меня понимаете! О! Аве
МАРИЯ!
Мария пододвигает Анне плетеное кресло. Анна падает в него.Я спасена!.. Обожамба! Представляете, меня бросили!
МАРИЯ. Как?
АННА. Кинули. Ушли. Рассосались. Где эти чертовы куклы из фестивальных служб? Когда им надо, мертвого разбудят. Всю неделю поднимали ни свет ни заря. На эти пресс-конференции скучные, бестолковые. На интервью. На фотосессии. Таскали туда-сюда. А вечером – на какие-то приёмы дурацкие, какие-то коктейли. И где теперь эти бессмысленные девки, а? Я вас спрашиваю.
МАРИЯ. Даже не представляю… Спят?
АННА. «Спят»! Дрыхнут! Они – в своих кроватках, а я потеряла ночь! Да, Мария, я немного того… перебрала, так получилось… И задремала. Там, под деревом… Но не заметить человека, а? Женщину! Забыть на крыше! А я же не Карлсон! Не просто тетя Мотя какая-то. Я – звезда. Я, можно сказать, национальное достояние. Да что уж там мелочиться – я уже мировая величина. А знаете, как назвали меня японцы? Монстр сакре! Монстр сакре! Священное чудовище. Р-р-р-р!..
МАРИЯ. Вам плохо?
АННА. Честно? Ни читать, ни рисовать… Сейчас, Мария… только это не для печати… сейчас перед вами далеко не лучшая версия меня. Все-таки последний бокал, ей-богу, был лишним. Да и предпоследний тоже. Что же мы пили?..
МАРИЯ. Шампанское?
АННА. Шампанское кончилось, не начавшись. Как и устрицы. Кризис!.. И после наливали что-то местное. Какой-то ликер. На вкус – как сироп от кашля. И какая-то самогонка была. Тоже местный специалитет. Но они ей так гордятся... Я попробовала на язык. Ничего особенного. То ли из груш, то ли из слив.
МАРИЯ. Из айвы.
АННА. Тем более. А я пила какое-то сомнительное вино.
(Напевает, выделывая в воздухе руками что-то невообразимое.) «Пей, моя девочка, пей, моя милая, / Это плохое вино! / Оба мы нищие, оба унылые, / Счастия нам не дано!..»
МАРИЯ. Это точно – не дано. Кризис! По себе знаю. На всем экономят… Уже и моющих средств хороших нет.
АННА. Водички бы, а?
МАРИЯ. Поискать вам?
АННА. Да, кипяток с лимоном, пожалуйста. С моим измученным организмом лимон творит чудеса. Сразу становлюсь ломовой лошадью. Обычно, если долгая репетиция или ночные съемки, у меня всегда под боком термос…
МАРИЯ (перебивает). Лимон не обещаю.
АННА. Да тут кругом лимонные деревья…
МАРИЯ. Что же я на дерево полезу?!
Мария уходит.АННА (снова пытается встать). Координация… движений… нарушена!
(Молчит.) Нет, я никогда не умела коммуницировать с простым народом. Никогда. А надо было построже с этой Марией… Металла в голосе не хватало. Кипяток с лимоном, пожалуйста!.. Я вот не умею рявкнуть на обслугу. Гав-гав! Кипяток с лимоном! Я и со всеми своими гримершами, костюмершами, парикмахершами вечно: «Сю-сю-сю! Ми-ми-ми!..» А так нельзя. Кипяток с лимоном!.. Пошла-принесла!.. Проклинаю себя за малодушие!
Но как же тесен мир!.. Большая деревня! Не удивлюсь, если вдруг выяснится, что мы с ней учились в одной школе.
Входит Мария.МАРИЯ. Воды не нашла. Все ещё на замке. Я, конечно, могла бы налить в туалете…
АННА. Мне? В туалете? Из-под крана? В нашем веке? С этой экологией? Вы с дуба рухнули.
МАРИЯ. Тут очень хорошая вода из-под крана! Чистейшая.
АННА. Ага. Кристально чистая. Как моя репутация.
МАРИЯ. И полезная. И вкусная. Это не то, что у нас. Минеральная, можно сказать. Родниковая.
АННА. Что же тогда не налили?
МАРИЯ. Зато сорвала вам лимон. Вот! Крупный!
Мария протягивает Анне лимон.АННА. Волшебно! И что прикажете с ним делать?
МАРИЯ. Вы просили – я нашла.
АННА. Я просила воду с лимоном…
МАРИЯ. Можно грызть. Устраняет запах изо рта. А можно нюхать. Эфирные масла.
АННА. Эфирные масла… Боже мой!
МАРИЯ. Я слышала, это полезно. Стимулирует нервную систему.
АННА. Нервную систему. Стимулирует. У меня давно уже нет нервов, Маша! Только принципы.
МАРИЯ. Обычно бывает наоборот. Только нервы. А я вас узнала!
АННА. Наконец-то!
МАРИЯ. Да, помучилась и вспомнила. Вы артистка. Известная. Только раньше у вас другая прическа была, верно?
АННА. Сколько их было…
МАРИЯ. Я ваши фильмы еще там, дома у нас, видела. Ещё когда девочкой бегала.
АННА (передразнивает). «Девочкой! Девочкой бегала!..» Я давно мечтала сыграть какую-нибудь психопатку. И, кажется, судьба дает мне сейчас счастливый шанс.
(Изображает истерику.) Ну почему все старые вешалки, все руины и развалины мира, все бомбовозы меня смотрели ещё девочками и мальчиками? Слава Богу, что не младенцами! И не в утробе матери!.. Почему?
МАРИЯ. Я не знаю…
АННА. Она не знает… Как сказал один парень, известность – это самый изощренный вид проклятия!
МАРИЯ. Я все-таки поищу вам водички. Вижу, как вас колбасит. Как вы с похмелья-то маетесь…
АННА. Она святая. Обожамба!
Мария уходит. Анна нюхает лимон.Я себя чувствую прямо какой-то Бланш Дюбуа! Да-да.
(Заламывает руки.) «Я всю жизнь зависела от доброты первого встречного». Но я вам – не Бланш!..
(Молчит.) Какое отзывчивое существо эта Мария!.. Такая простая, искренняя. Пусть и от сохи, и небольшого ума. Пусть и необразованная. А я… Какая же я банальная! Так и сыплю фразами из пьес. Цитаты, монологи. Ни одной своей мысли, ни одной незаимствованной... Но другие и такого не могут. А у меня – всегда была потрясающая память. Крепкая.
(Стучит по подлокотнику кресла.) И пока грех жаловаться... Все свои роли помню.
Анна встает, подходит к балюстраде, протягивает вперед руки.«Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом…
В
ходит Мария с дымящейся кружкой и замирает на месте у неё за спиной.Ведь мой сын утонул здесь…
(Плачет.) Пожалейте меня, хороший, добрый человек».
Анна возвращается в кресло.Да, всё-таки душевная тётка, эта Мария. Другая бы плюнула на меня. Мыла бы свои полы... Нет. Пошла. Вот что это – женская солидарность, жалость, гуманизм или просто суетится перед важной персоной? «Узнала…»
МАРИЯ. Порядок, Анна! Я-таки раздобыла вам кипяток.
АННА. Не может быть!
МАРИЯ. А я упорная.
АННА. Это я заметила.
МАРИЯ. А лимон можно и руками разломать. У меня чистые.
АННА. Каждое утро, моя дорогая, я выпиваю два стакана горячей воды. Два. Каждый божий день. Натощак. Горячей. Этому меня, знаете, кто научил? Далай-лама! Вода омолаживает клетки. И замедляет процессы. В смысле, процессы старения. За счет усиления кровотока. А пить надо маленькими глоточками. За полчаса до завтрака.
МАРИЯ. Ну, я-то себе подобной роскоши позволить не могу.
АННА. Два стакана горячей воды – это роскошь?!
МАРИЯ. Я же работаю. От рассвета до заката. А иногда и от заката до рассвета. А еще и сверхурочно. Устаю. Как собака. По мне, так лучше утречком поспать лишние десять-пятнадцать минут, чем глотать кипяток.
АННА. Только не кипяток! Ни в коем случае! Воду нужно остудить до сорока градусов.
МАРИЯ. У, тем более. Ждать пока остынет. Точно не мой вариант. А вы поэтому так хорошо выглядите?
АННА. Ну, и поэтому тоже.
МАРИЯ. А ещё что?
АННА. Что-что! Чувствую себя, как на интервью. Полной дурой. В принципе, я люблю поговорить. Не дай бог оказаться со мной на необитаемом острове. Или где-нибудь в пустыне. Или в купе. Я вас всех заболтаю!.. Но эти идиотки, ну из женских журналов, постоянно мне задают одни и те же вопросы. «Анна! Откройте секрет вашей молодости!..» Конечно, вода водой, девочки, но пластические операции тоже никто не отменял.
МАРИЯ. Это же дорого! И страшно...
АННА. А то! Это страшно дорого. Но если ты – медийная артистка, если мелькаешь в телеке с утра до ночи и во всяких соцсетях за тобой следят и обсуждают, то в клинике – даже к гадалке не ходи! – сделают скидку. Существенную такую. Только потом уж придётся везде нахваливать этого хирурга.
МАРИЯ. Если хороший врач, то можно. Язык-то не отвалится. В жизни всегда так. Баш на баш. Ты – мне, я – тебе.
АННА. Вот-вот. Кукушка хвалит петуха. Уж кто-кто, а я это испытала на собственной шкуре…
МАРИЯ. И всё-таки вам проще. Живется, говорю, вам проще.
АННА. Кому это вам?
МАРИЯ. Вам, монстрам. Народному достоянию. Вы все двери ногой открываете.
АННА. Так уж и все...
МАРИЯ. Я слышала, артистам даже на рынке всё отдают задаром – огурцы малосольные или яйца…
АННА. Подумаешь, огурцы! Огурцы я и сама куплю… хоть ведро, хоть бочку. Я, ласточка, в самолете, если куда-нибудь лечу отдыхать или на шопинг, никогда не возьму билет первого класса. Ещё чего. Меня всё равно узнают и пересадят. Нальют и накормят. Приличная экономия!
МАРИЯ. А я вот никогда. Никогда, говорю, не летала первым классом…
АННА. Но нужно держаться в обойме. Понимаете, о чём я? Иначе забудут. Скажут: «А, эта плесень… Она что, жива ещё?»
МАРИЯ. И что же делать? Ну, чтобы не забыли…
АННА. Пиариться надо. Скандалить и эпатировать. Тусоваться. Идти в ногу.
МАРИЯ. С кем?
АННА. Со временем! Про меня на прошлой неделе вышла статья. Заголовок: «Стареет, но не устаревает»! Это я, Мария, старею, но не устареваю. Неплохо, да? А всё почему? Потому что слежу за трендами. Я вот даже электросамокат себе купила.
МАРИЯ. Боже упаси…
АННА. Нет, я никогда не скрывала сколько мне. Не маскировалась, как некоторые. Я просто хотела, да я и теперь хочу, в своем возрасте выглядеть современно. Умопомрачительно! Это что, преступление?
МАРИЯ (вздыхает). Нынешняя зима была тяжелой. Я даже болела. И у меня новые морщины появились…
АННА. Морщины! Да при моей работе можно в любой момент умереть от разрыва сердца.
МАРИЯ. Это да. В прошлом году. Здесь, говорю, на кинофестивале, случай был. Одному пожилому режиссеру не дали приз. А он-то губы раскатал, очень уж рассчитывал, что его отметят.
АННА. Мало ли кто на что рассчитывает. У судьбы свои планы. И что?
МАРИЯ. Неужели не слышали? Инфаркт. Обширный. Прямо в зале. Еле, говорят, откачали... Вся церемония – коту под хвост. Да вы пейте, пейте свой кипяток.
АННА. Называй меня на «ты». Что мы церемонимся… Мы же эти… как это… соотечественники!
МАРИЯ. Это правда.
АННА. Ты думаешь, почему я вчера налимонилась?
МАРИЯ. Почему?
АННА. Ну, какая твоя версия?
МАРИЯ. Да какая версия… Устала?
АННА. С чего мне устать, сама подумай? Что я мешки ворочала?
МАРИЯ. Сбросить напряжение? Психическое. Ты же волновалась небось, да?
АННА. Ещё как!
МАРИЯ. Вот… Перенервничала, ну и…
АННА. Меня на красной дорожке как током било! Такой мандраж… И температура подскочила. И давление. Моё кино было в конкурсе. В смысле, фильм с моим участием.
МАРИЯ. Мать честная.
АННА. А ты думала, я сюда проветриться прилетела?
МАРИЯ. И?
АННА. Что – и? Нам дали приз. Мне дали. Лучшая актриса.
МАРИЯ. Да как же тут не выпить?
АННА. Кстати, где он?
МАРИЯ. Кто?
АННА. Где он? Точно помню, в номер я его не относила. Сразу пошла сюда. Никому не отдавала… Мой приз! Где мой приз?
(Пауза.) Вспомнила! Я его спрятала. Положила в горшок с пальмой.
МАРИЯ. Принести?
АННА. Неси! Обожамба!
Мария идёт к пальме и возвращается со статуэткой.МАРИЯ. Тяжелая какая…
АННА. «Голая богиня».
МАРИЯ. В смысле?
АННА. Приз так называется. А за лучшую мужскую роль – «Голый бог».
МАРИЯ. А почему оба голые?
АННА. Слово красивое. Нет, ну и философия. Понимаешь, мы, артисты, всю душу перед вами наизнанку выворачиваем... На обнаженном нерве играем… Голенькие…
МАРИЯ. А! Ну теперь понятно. Понятно, говорю, почему ты наклюкалась. Ты же вчера, можно сказать, как невеста.
АННА. Точно! Умница!
МАРИЯ. Все лезли, поздравляли, чокались… Разве откажешь? Так?
АННА. Так, так. Так, да не совсем. Это не для прессы, но тебе скажу. Подвалил ко мне на вечеринке один член. Член жюри. Из… да неважно откуда. А мы с ним немного знакомы. И говорит так вкрадчиво: «Ты что, Анна, в самом деле поверила, что ты лучшая актриса? Ты голая богиня?» И в лицо мне так: «Ха-ха!»
МАРИЯ. Ой!
АННА. «Ха-ха! Как бы не так! Ты плод разумного компромисса».
МАРИЯ. Кого?
АННА. У них в жюри едва до поножовщины не дошло. Не могли решить: кому отдать этот женский приз – американке или китаянке? С мужской статуэткой они быстро расправились. Там один канадец вне конкуренции шёл. Он одинокого гея-лесоруба сыграл. Я видела. Даже плакала. Мощная роль!.. А с нами, бабами, разбирались до полуночи. Пересрались страшно. И в итоге сошлись на мне. Как на разумной компромиссной фигуре. Худшая из лучших.
МАРИЯ. И он тебе это всё выдал прямым текстом?
АННА. Ага… Мол, не сильно-то обольщайся, дрянь. Ты никакая не бэст эктрис. Тебе просто уступили лыжню. Подфартило. Политические игры сверхдержав. Вуаля!
МАРИЯ. Какой мерзавец!
АННА. Я просто обтекла. Ну и с горя... Хотя прежде никогда, слышишь, Мария, никогда я не топила свои беды в алкоголе!
МАРИЯ.
И кто же он, подлец? Актеришка? Режиссеришка? Сценаристик?
АННА. Продюсер.
МАРИЯ. О, в вашей индустрии это самые циничные люди. Самые токсичные и беспринципные. Абьюз и харассмент.
АННА. А ты откуда такие слова знаешь?
МАРИЯ. Я сплю с телевизором. Всё знаю. Насмотрелась, наслушалась,
как эти Вайнштейны совращают артисток. А кто-то – и артистов!
АННА. Лично у меня ничего подобного не случалось.
МАРИЯ. Тебя не соблазняли? Тебя, такую красивую? Не домогались? Не предлагали?
АННА. Предлагали, конечно. Но не так, чтобы в лоб: сейчас вот переспим, зайка, а завтра тебе – главная роль.
МАРИЯ. А как?
АННА. Да просто как-то. С юморком. Давай, мол. Сольёмся в экстазе.
МАРИЯ. Зачем?
АННА. Ну не ради размножения. Кайф, удовольствие. Дофамин, серотонин… Что там ещё вырабатывается при сексе? Окситоцин.
МАРИЯ. А ты?
АННА. Ты что хочешь – узнать не испытывала ли я при этом морального дискомфорта?
МАРИЯ. Нет, ты соглашалась?
АННА. А не надо спорить с судьбой. Секс без обязательств еще никто не отменял.
МАРИЯ. АННА, это очень плохая идея.
АННА. Секс – плохая идея?
МАРИЯ. Секс с первым встречным. У меня бы свернулась шуба от ужаса.
АННА. Какая шуба?
МАРИЯ. Это я так. Образно.
АННА. Ты монашка?
МАРИЯ. Я не монашка. Но чтобы вот так…
АННА. Послушай, мы уже взрослые женщины, даже более чем взрослые, и можем называть вещи своими именами. И лишних ушей здесь нет… Хватит меня пытать! Лучше расскажи о себе. О своём опыте.
МАРИЯ. Каком ещё опыте?
АННА. Интимном, каком же еще.
МАРИЯ. Это вообще никого не касается. И никому неинтересно.
АННА. Мне – интересно.
МАРИЯ. И рассказывать мне нечего.
АННА. Неправда!
МАРИЯ. Я что – звезда?
АННА. Каждый в чем-то звезда. И ты тоже, да-да.
МАРИЯ. Ага. Ты так говоришь, потому что хочешь сделать мне приятное. И потому что рядом нет никого достойнее.
АННА. Неправда! Я искренне. От всей души. Ну, рассказывай…
МАРИЯ. Да что рассказывать? Я живу такой серой жизнью. Скука. Я звезда уборных и лестниц. У нас фестивалей не бывает. А самое невероятное, что может со мной произойти, это найду под стулом монету в два евро. Однажды нашла нательный крестик. Золотой. Но, ты же знаешь, чужие обереги подбирать нельзя.
АННА. Это да. Неси свой крест и будь что будет.
(Пауза.) Только я ни в жисть не поверю, что всю свою молодость ты совокуплялась со шваброй и веником. Ты способна на большее. По глазам вижу.
МАРИЯ. Это правда. Где я только не ишачила. Я всё могу. Ну не всё, но многое. И больше руками, чем головой. Училась-то я неважно. И в семье у нас профессоров не было.
АННА. Я тоже не из графьев…
МАРИЯ. Жизнь меня научила. По строительству кое-что умею – побелить, покрасить, гвоздь забить. Шью, вяжу, вышиваю – это само собой, я же – девочка. Готовить могу. Не хуже любого ресторана. Да-да, стряпаю – пальчики оближешь! Могу ходить на рынок. А это искусство, между прочим. Мне гнилье или тухлятину хрен подсунешь – выберу самое лучшее. Я же разговаривать могу – и с овощами, и с фруктами, и с битой птицей.
АННА. Сумасшедшая.
МАРИЯ. И торговаться умею. Это тоже искусство. Могу и с детьми сидеть, и со стариками. Ухаживать за лежачими. Уколы, массаж, капельницу поставить – мне это раз плюнуть. Рука у меня лёгкая. Могу с животными возиться.
АННА. С какими ещё животными?
МАРИЯ. Какие есть. Коровы, куры, гуси-лебеди… овцы, кролики…
АННА (с умилением). Кролики!..
МАРИЯ. Это всё по моей части. А в юные годы я и пастухом была. Пастушкой. На лошади скакала. Еще собаководством занималась.
АННА. Я с моими собачками тоже гуляю. У меня их две – шпиц и пекинес. Мария. Я даже в свинарнике работала. Но это совсем уж от безрыбья.
АННА. Какая ты рукастая! А я… Даже и не знаю, чем бы я зарабатывала, если бы в театральный провалилась. Разве что официанткой…
МАРИЯ. И официанткой я работала. В пивнушке. Быстро уволилась. А всё почему? Потому что все мужики так и норовили меня по заднице шлёпнуть. Нет, всё-таки известной артисткой быть лучше…
АННА. Как для кого… Там есть кто-нибудь за пальмой? У меня такое ощущение, что за мной кто-то подглядывает, кто-то шпионит…
МАРИЯ. Кому же там быть в такую рань?
АННА. Всё-таки посмотри.
МАРИЯ. Вот еще! У тебя – паранойя. Нет там никого.
АННА. А все-таки я гляну одним глазом… Дай швабру.
Анна уходит к пальме. Возвращается. Разводит руками: мол, никого.Как сказал мне один критик, из всех актрис мира вы – самая безумная. И он прав!
(Пауза.) Я так долго их ждала…
МАРИЯ. Кого?
АННА. Звездного часа. Кого же! И главной роли. Такой, чтобы ого-го. Триумфа ждала. Успеха. А судьба играла мной, как подросток банкой из-под пива.
МАРИЯ. А как со мной играла, ты бы видела!
АННА. В какой-то момент я даже запретила себе мечтать о ней…
МАРИЯ. О ком?
АННА. О славе. И тогда он сказал: «Надо ей дать шанс. Сколько можно прыгать белочкой…»
МАРИЯ. Кто он-то? Совсем запуталась! Бог?
АННА. Первый после Бога. Один солидный мужчина. Он дал денег. Целый мешок. Мне выписали гениального режиссера. Лучшего в мире, Маша. Из Лондона. И тот поставил моноспектакль.
МАРИЯ. В смысле, весь спектакль – тебе одной?
АННА (кивая). И это была бомба! Женские монологи из Шекспира. Я играла всех сразу – от Джульетты и Офелии до леди Макбет и Клеопатры. То я была Катариной, то Гертрудой, то Дездемоной, то Виолой. О, я отыгралась за все свои упущенные годы.
(Изображает.) «Несчастная, беды не постигая, / Плыла и пела, пела и плыла, /Как существо, рожденное в волнах. /Но это не могло продлиться долго…» Нет, не так.
(Повторяет с другой интонацией.) «Несчастная, беды не постигая, / Плыла и пела, пела и плыла, /Как существо, рожденное в волнах. /Но это не могло продлиться долго…»
МАРИЯ. Класс!..
АННА. Понимаешь, да? Театр и лучше кино, и хуже, потому что каждый раз можно сыграть иначе – и лучше, и хуже. И в театре я чувствую себя альпинисткой, скалолазкой – в любую минуту могу сорваться.
(Читает иначе, чем прежде.) «Несчастная, беды не постигая, / Плыла и пела, пела и плыла, /Как существо, рожденное в волнах. /Но это не могло продлиться долго…»
МАРИЯ. Несчастная…
АННА. Мы репетировали, как одержимые. И вот день премьеры…
МАРИЯ. Не продолжай. Не надо. Я вижу, как тебе тяжело.
АННА. День премьеры, Мария. Я вошла в пустой театр. В абсолютно пустой. Как после Чернобыля.
МАРИЯ. Как это?
АННА. Вот так. Он скупил все билеты. Все! И никаких контрамарок. В принципе, он мог вообще купить весь театр. Двери в зал заблокировали. У каждой стояла охрана.
МАРИЯ. А что так можно было?
АННА. Человеку с деньгами можно всё. Я была одна-одинешенька.
МАРИЯ. А этот, режиссер?
АННА. Его накануне премьеры сплавили обратно в Англию. За кулисы пустили только технический персонал. Врубили музыку. Я вышла к черному залу. Я даже сперва не заметила, что он прятался в ложе. Меня трясло. Я окаменела от страха.
МАРИЯ. Представляю себе...
АННА. Я помолилась Шекспиру. Я собралась с духом. И закричала, падая на колени: «И все-таки ты страшен мне, Отелло. / Ты гибелен, когда твои глаза / Так бегают. Мне нечего бояться: / Я за собой совсем вины не знаю, / И все ж боюсь тебя я, так боюсь!» Не помню, как сыграла весь спектакль. От и до. Час с четвертью.
МАРИЯ. Зачем сыграла? Кому?
АННА. Ты не актриса, тебе не понять.
МАРИЯ. Все женщины – немного актрисы.
АННА. Немного. А иные – совсем ужасные.
МАРИЯ. Дальше, дальше! Что дальше?
АННА. Я получила, что хотела. Звездный час.
МАРИЯ. А он? Ну, этот…
АННА. Он, тем более. Ты знаешь, как переводится фамилия «Шекспир»? Потрясающий копьём! Я пригвоздила его. Копьём своего таланта.
МАРИЯ. А чего он добивался-то? Зачем измывался? Это такая месть? Хотел слиться в экстазе, а ты отказала?
АННА. Теперь этого не узнает уже никто.
МАРИЯ. Помер?
АННА. Прямо там, в ложе, когда я вышла на поклоны. Хотя, как ты понимаешь, аплодировать было некому и кланяться мне не перед кем.
МАРИЯ. Мать честная!
АННА. Слава богу, в соседней ложе сидели его телохранители. До суда не дошло. У меня – железное алиби. Да и вскрытие подтвердило: разрыв сердца.
МАРИЯ. Вот это да! Вот это копьё. Вот это страсти.
Анна садится в кресло.
Пауза.
АННА. Ну как?
МАРИЯ. Колоссально.
АННА. Мне тоже сразу понравилось. Впечатляет, да? Это сюжет нашего фильма.
МАРИЯ. Какого фильма?
АННА. Того самого. За который мне дали «Голую богиню».
МАРИЯ (помолчав). Ты нормальная? Я, можно сказать, не дышала. Переживала. Впитывала каждое твоё слово… А ты мне сказки… Ты – чудовище. Монстр сакре!
Мария уходит и принимается мыть пол.
Анна подходит к ней. Обнимает.
АННА. Ну прости. Прости. Не хотела. Не придавай меня анафеме... Ты должна понять: я – существо с искалеченной психикой. Моя мать очень надеялась, что у меня ничего не выйдет с актёрством. А у меня вышло. У меня всё вышло!
Пауза.
О чем ты сейчас мечтаешь?
МАРИЯ (мрачно). Лежать в джакузи. И есть тирамису.
АННА. Только и всего?
МАРИЯ. А ты думала, я хочу полететь в космос?
АННА. Космос так космос. Правило трех «н» знаешь? Нет ничего невозможного.
МАРИЯ. Мой бюст не поместится ни в один скафандр. И я боюсь невесомости.
АННА. Хочешь я для тебя спою?
МАРИЯ. Не хочу. И так полный бак впечатлений. Прости, мне надо убираться… Надо работать…
АННА. Ты убирайся, а я буду петь. Это моя работа.
Анна начинает петь.
Скажи, Мария, ты любишь Нью-Йорк?
МАРИЯ. Откуда мне знать – люблю или не люблю? Я никогда там не была.
АННА. Но видела по телевизору? Небоскрёбы, Сентрал Парк, Бродвей, Пятая авеню…
МАРИЯ. Ну, видела. Я много чего видела. Но это же две большие разницы. Как секс на экране и в твоей собственной постели.
АННА. Да, тут ты, пожалуй, права. Как секс.
МАРИЯ. А почему ты спросила?
АННА. Да так. Нипочему. Скоро я туда полечу… Буду представлять наш фильм.
МАРИЯ. Счастливая.
АННА. Думаешь?
МАРИЯ. Путешествовать – это счастье. Особенно, путешествовать, не задумываясь о деньгах.
АННА. Так не бывает. Этих чертовых бумажек никогда не хватает.
МАРИЯ. Но главное счастье – путешествовать по своей воле, а не так, чтобы беженцем. Тогда смена картинки пойдет на пользу.
АННА. Как и секс. Когда он по собственной воле.
МАРИЯ. Ой, а ты просто зациклена на нём! Только не говори, пожалуйста, что мы уже взрослые, и должны называть вещи своими именами.
АННА. Нет, мы уже безнадежно взрослые. Вчера на вечеринке какой-то парень сказал мне: «Вы – секс-символ…» Да, говорю, я секс-символ. Прошлого века. (Пауза.) Ты можешь мне не верить, но с тех пор, как умер мой муж, я вообще не подпускаю к себе мужчин…
МАРИЯ. Прости, Анна. Я не знала, что у тебя был муж. И что его уже нет. Не знала. Краем уха… извини, это не специально… краем уха я услышала, ты говорила, что твой сын утонул где-то здесь…
АННА. Да, Гриша. Мой сын, мой мальчик.
МАРИЯ. Сколько же у тебя потерь! Сколько потрясений!
АННА. За всё надо платить. Одно дадут, другое отнимут.
МАРИЯ. А муж… Он был из ваших? Тоже актёр?
АННА. Драматург. А по первому образованию – врач.
МАРИЯ. Врачи тоже умирают. Молодой?
АННА. Сорок четыре года.
МАРИЯ. Жить бы и жить… Болел?
АННА. Слабые легкие. Мы сделали всё, что смогли. Отвезли его на лечение в Германию.
МАРИЯ. Вот это правильно. В Германии хорошо лечат.
АННА. Он умер на моих руках. Закупорка сосудов. Кровоизлияние в мозг.
МАРИЯ. Ох!
АННА. Стояло лето. Как сейчас. Ночью ему стало плохо, послали за доктором. А когда тот пришел, мой Антон громко сказал по-немецки: «Их штербе». Немецкий знал слабо, а вот нашёл нужные слова в нужный момент… «Их штербе». А после повторил уже для меня: «Я умираю».
МАРИЯ. Ну надо же.
АННА. Взял бокал шампанского. Повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампанского…», спокойно выпил всё до дна. Тихо лёг на левый бок и вскоре умолкнул навсегда…
МАРИЯ. Просто готовый сюжет для фильма.
АННА. Не сюжет. Эпизод.
МАРИЯ. А Гриша от него был?
Анна кивает.
Мария обнимает Анну.
АННА. Спасибо, родная моя… Спасибо, ласточка. Мне надо идти. Я пришла в себя.
МАРИЯ. Кипяток и лимон?
АННА. Кипяток и лимон. А ещё – твое большое и доброе сердце. Твои теплые руки. Твои глаза… Я хочу тебе что-нибудь подарить. На память… Даже не возражай! Я уеду, улечу, а ты будешь смотреть и вспоминать. И меня, и это чудесное утро… (Роется в сумочке.) Господи, у меня ничего нет. Ничего. Кроме блеска для губ, носового платка, таблеток от давления и фумигатора от комаров. Даже сигареты я все выкурила…
МАРИЯ. Я не курю.
АННА. Что же тебе подарить?.. А! Вот! На! Возьми эту сумочку!
МАРИЯ. Да зачем она мне?
АННА. Будешь ходить в оперу.
МАРИЯ. Анна, я не хожу в оперу.
АННА. А теперь начнёшь. Мой совет: выбирай только те постановки, где поют на непонятном тебе языке. (Крутит сумочку в руках.) Это очень приличная вещь. Посмотри. На шелковой подкладке. С посеребрением. Почти новая. То есть, она винтажная. Полуантикварная. Тридцатые годы прошлого века, а как сохранилась! Почти, как я. Из Парижа. Шик! Шарм! Прежняя хозяйка ей мало пользовалась, а ты будешь, как королева.
МАРИЯ. Она тебе самой ещё пригодится.
АННА. Не капризничай. У меня – миллион сумочек. Вся гардеробная ими забита. И с бисером, и с перьями, и со стразами, и с золотыми накладками. А у тебя будет с чем выйти в свет.
МАРИЯ. О чем ты? Где я и где свет!
АННА. Я хотела бы подарить тебе эти серьги или вот… кольцо… Посмотри, как переливается камешек… Но они не мои! Все побрякушки взяты напрокат. Для церемонии.
МАРИЯ. Успокойся. Я равнодушна к драгоценностям.
АННА. Просто у тебя их никогда не было!
МАРИЯ. И не будет.
АННА. Их необязательно носить. Можно продать или завещать… Господи, да что же тебе презентовать?
МАРИЯ. Уймись, пожалуйста. Мне ничего не надо.
АННА. Придумала! Как же я сразу не… (Приносит статуэтку, протягивает Марии.) Бери! Бери эту железяку!
МАРИЯ. Ты с ума сошла! Это твой приз.
АННА. Поставишь на каминную полку.
МАРИЯ. У меня нет каминной полки. У меня нет камина. У меня вообще нет дома. (Вертит статуэтку в руках.) Разве что ей можно будет колоть орехи… Я иногда готовлю курицу в ореховом соусе. Это что-то! За уши не оттянешь! Могу сказать рецепт.
АННА. Забирай! Коли свои орехи!
МАРИЯ. Ты шуток не понимаешь? Для орехов у меня щипцы. А это – ценность.
АННА. Брось! Железяка!
Мария прижимает статуэтку к груди. Кланяется.
МАРИЯ. Оу! Спасибо, спасибо, спасибо! Какое счастье оказаться сегодня вечером на этой сцене! Я никогда не могла представить, что одержу победу. Эта невероятная история подарила мне колоссальный опыт. Я благодарю моего режиссера, моих продюсеров и всю команду. Это ваш приз, ребята!.. Благодарю моих родителей, без них бы ничего не случилось. Они дали мне самый главный стимул чего-то добиваться – бедность. И сейчас они смотрят на меня с небес и вальсируют от счастья. И сегодня я тоже буду танцевать до утра! (Возвращает статуэтку Марии.) На!.. Вернешься домой, к тебе придут друзья, коллеги, красивые мужчины… Все захотят её посмотреть, потрогать…
АННА. Пусть смотрят на меня… Пусть меня трогают. Я богиня. Я.
МАРИЯ. Ты, ты. А кто же… Пойдем, богинюшка! Провожу. Мало ли что... Гранд-отель под боком, а мои полы никуда от меня не денутся.
АННА. Обожамба! Всё-таки последний бокал был лишним. И предпоследний тоже…
Анна и Мария уходят.
2.
Отель.
Номер Анны.
Анна без макияжа, но с косметической маской, в белоснежном халате и в тапочках сидит в кресле.
Мария у зеркала примеряет одно из платьев Анны. Еще несколько броских нарядов лежат на спинке стула.
МАРИЯ. Может, не надо, а? С моими формами… Я хотела сказать, с моей бесформенностью…
АННА. Прекрати! Не кидай сопли на вентилятор!
МАРИЯ. Я таких шикарных даже в руках никогда не держала. Не то, чтобы на себя напялить. Даже не мечтала…
АННА. Так о чём я говорила? Без грима меня вообще мало кто видел. Разве что гримерши, но им можно. Первое, что я делаю утром – рисую себе губы. У кого-то главное – глаза, взгляд, а у меня – губы. Красная губная помада – это мой флаг! Это мои доспехи! Это моя артиллерия и авиация! Без неё я никогда не иду в бой. Вообще никуда не иду. Да без неё меня просто никто не узнает. Наверно, я съела уже тонну красной помады!
МАРИЯ (у зеркала). Ну как? Удивительно, что я в него все-таки влезла… С грехом пополам, конечно…
АННА. Моё лицо, как холст. На нём можно нарисовать всё. Решительно всё. Я говорила тебе, что никогда не загораю, что сберечь белизну этой фарфоровой кожи?
МАРИЯ. Нет. Но я сама догадалась.
АННА. Себя надо лепить, моя дорогая. Каждый божий день. И если у женщины есть мозги, а главное – характер, рано или поздно любая дурнушка сделает себя. Ну пусть не красоткой, но обаяшкой точно. Даже не спорь!
МАРИЯ. Так я и не спорю. Как платье-то?
АННА. По-моему, это всё-таки не твой цвет.
МАРИЯ. Да, это цвет парижской грязи…
АННА. А тебе бы пошёл цвет лондонского дыма. Или цвет старой розы. Примерь-ка другие платьишка.
МАРИЯ. В них я точно не помещусь.
АННА. А ты попробуй. Глаза бояться – руки делают.
МАРИЯ. И пробовать нечего. Застряну или разорву. Они мне малы! Сто процентов!
АННА. Как порвёшь, так и зашьёшь. Ты же хвасталась, что владеешь иголкой и ниткой, да? Зато у тебя будет стимул привести наконец в тонус свою ветшающую оболочку.
МАРИЯ (со стоном). Когда? Ну когда мне тренироваться? Время, время, время… Его просто нет! Бежать надо. Пол сам себя не помоет.
АННА. Меня ты не разжалобишь. Я во всех своих интервью повторяю, что время – это всего лишь вопрос приоритетов. Если ты захочешь скинуть пару килограммов…
МАРИЯ. Мне надо скинуть пару десятков!
АННА. …ты найдешь время для приседаний и отжиманий.
МАРИЯ. Отжиманий? Ох, Анна! Ты правильные вещи говоришь, но…
АННА. Никаких «но»! Снимай это и меряй остальное. Я не успокоюсь, пока не подарю тебе какое-нибудь шмотье от кутюр.
МАРИЯ. Может, не надо, а? Если ты так настойчива и так щедра, подари мне что-нибудь из косметики. И дело с концом. Какой-нибудь крем для рук. Или гель для век. Их не нужно мерить.
АННА. Нет. Это всё банально. Крем быстро кончится. А вот платье ты станешь надевать по праздникам. Будет, будет и на твоей улице праздник. На всякие пьянки-гулянки. И каждый раз – вспомнишь меня: вот, мол, богиня расщедрилась!
МАРИЯ. Да я тебя и так не забуду. Потрясающая встреча!
АННА. Вот как бы я добралась до гостиницы без твоей помощи? Разве что на четвереньках… Гав-гав!.. Но контрастный душ и кипяток с лимоном вернули меня к жизни. Обожамба!
МАРИЯ. Тебе не пора смывать маску?
АННА. Я о ней и забыла. Полчаса уже прошло?
Анна встает и направляется в ванную комнату.
МАРИЯ. Можно я включу телевизор?
АННА. Что ты, как ребенок?! Конечно, включай. Я, значит, буду возиться со своим фасадом, а тебе скучать? Мне же надо смыть эту маску, после наложить другую, увлажняющую, ну и, разумеется, накрасить губы.
Анна скрывается в ванной.
Мария включает телевизор. И начинает снимать платье.
ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. …И последняя новость утреннего выпуска, которую можно отнести к разряду неприятных курьёзов. Украли «Голую богиню»! Как вы знаете, в нашем городе вчера торжественно закрылся традиционный международный кинофестиваль. Были вручены награды, в том числе за актерские работы. Китаянку Шу Бинбин жюри отметило как лучшую исполнительницу женской роли. Однако её приз, он-то и называется «Голая богиня», был кем-то похищен на вечеринке, устроенной после награждения. «Я решила, что статуэтку забрал и отнёс в отель режиссер или продюсер моего фильма, но сегодня утром выяснилось, что они этого не делали, а награда исчезла!» – заявила Бинбин полиции. Мы будем пристально следить за ходом расследования. А если у кого-то есть информация об этом инциденте, то, пожалуйста, позвоните по номеру, который вы видите на экране…»
Мария выключает телевизор.
И начинает примерять другое платье.
Из ванной выходит Анна.
АННА (кивает на телевизор). Ничего интересного? Как тебе мои губы? А вот это платьишко подходит тебе гораздо, гораздо больше. Твоя вещь! Бери.
МАРИЯ. Но бока, бока… Спасательный круг!
АННА. И что такого? Цвет и модель – твои. А это, между прочим, Диор! Или Шанель. Я уже не помню. Посмотри на этикетку.
МАРИЯ. Этикетка отпорота.
АННА. Правильно. Потому что кололась. Диор. Точно!
МАРИЯ (хватает себя за бок). А это что?
АННА. Ну, подумаешь, немного выпирают жировые отложения.
МАРИЯ. А не слишком ли предательски они выпирают?
АННА. Есть такое. Но это не приговор. Это лишь маленькая проблема. Ты похудеешь. Я в тебя верю!
Анна садится в кресло.
МАРИЯ. Я, конечно, похудею. Если зашью рот. Или окажусь, как Робинзон на необитаемом острове. Или в тюрьме.
АННА. В тюрьму нам не надо.
МАРИЯ. Последнее три недели я только и делала, что экстремально набирала вес. По специальной методике.
АННА. Зачем?
МАРИЯ. Это перевоплощение далось мне непросто. От молочного коктейля меня уже тошнило… Про пончики и бриоши вообще молчу.
АННА. Господи, зачем же ты это ела?
МАРИЯ. Я не ела. Я жрала. Ради искусства! Искусство требует жертв. Тебе ли не знать…
АННА. О каком из видов искусства идёт речь? Об обжорстве?
МАРИЯ. Кино, конечно.
АННА. Я чуть не подавилась. Ты-то здесь с какого боку? Мария, спустись на землю! Фестиваль закончился. Где кино и где ты?
МАРИЯ. Где кино, там и я. Я актриса.
АННА. Тебя что, взяли на эпизод? Как типаж?
МАРИЯ. Я актриса, Анна.
АННА. Да, это мы уже обсуждали. Там, на крыше. Все женщины – актрисы.
МАРИЯ. Но только я профессионал. И толстела я для новой роли.
АННА. Не болтай! Что за ерунда? Кто из нас пил? Я тебе не верю. Ты гастарбайтер. Как говорится, трудовой мигрант. Низкоквалифицированный кадр. Приехала сюда на заработки. Я даже сперва решила, что ты вообще глухонемая.
МАРИЯ. Я актриса! А вот кто ты, маленькая клептоманка? По тебе же тюрьма плачет! Зачем ты украла у Шу Бинбин её приз?
Пауза.
Анна встаёт с кресла.
АННА. Так… Минуточку! С этого места, пожалуйста, поподробнее. Откуда тебе известно про китаянку? И вообще как ты оказалась со своей метлой утром на колоннаде?
МАРИЯ. Про китаянку уже знает весь мир.
АННА. Не болтай глупости.
МАРИЯ. Она заявила в полицию.
АННА. Кто она?
МАРИЯ. «Голая богиня»! И вся китайская делегация. О краже сообщили в новостях.
АННА. Ты всё-таки включала телевизор?
МАРИЯ. Как включила, так и выключила.
АННА. Я же говорила, что предпоследний бокал был лишним!
МАРИЯ. Как всё просто! Полицейским ты тоже скажешь, что выпила лишнего, а потому по пьяни забрала статуэтку себе?
АННА. Так и скажу. Но на самом деле я просто решила восстановить справедливость. Это мой приз! Его должны были дать мне! Я! Я сыграла лучше всех. Я – на стороне добра и света. А китаянка – плод компромисса. И вообще она… она – артистка второго дивизиона.
МАРИЯ. Кто так решил?
АННА. Я так решила! Я!
МАРИЯ. Свинья!.. И что же ты бы делала с чужим призом? Тайно привезла бы домой и колола бы им орехи? Или забивала гвозди?
АННА. Это уже неважно.
МАРИЯ. Анна, ты сумасшедшая! Мало того, что ты спровоцировала международный скандал, так ты и меня втянула в это мутное дело.
АННА. Ты про что? (Кивает на стоящую на столе статуэтку.) Пробогиню?
МАРИЯ. На ней мои отпечатки!
АННА. А кто, скажи на милость, заставлял тебя её трогать?
МАРИЯ. Ты и заставила! Буквально впихнула мне!
АННА. Вон влажные салфетки. И никаких отпечатков. А вообще, если мы подкинем этой Бинбин её статуэтку, никому и в голову не придёт заниматься дактилоскопией. Потеря нашлась и дело в шляпе! Ты уборщица или кто? Возьми и протри.
МАРИЯ. Повторяю, дурочка: я актриса! А уборщицу-беженку я должна играть в новом фильме. Совместное производство – наши и французы.
АННА. Французы… Как бы не так!
МАРИЯ. Съёмки начнутся завтра.
АННА. И что ты делала на колоннаде? Входила в образ? Репетировала?
МАРИЯ. Именно!
АННА. А что же в такую рань?
МАРИЯ. Пока никого нет. Там же постоянно туристы. К тому же, мне не спалось…
АННА. Врёшь! И в этом врёшь… Такие, как ты, кровь с молоком, крепкие деревенские бабы, дрыхнут без задних ног.
МАРИЯ. Я не деревенская баба!
АННА. А если ты актриса, то почему я тебя не знаю? Прости, но на дебютантку ты никак не тянешь. В твоём возрасте, если ты действительно приличная актриса, а фуфло, нужно уже быть звездой. Или хотя бы где-нибудь засветиться. А ты не выстрелила!
МАРИЯ. Потому что в меня не стреляли! Я не спала с режиссерами и продюсерами!
АННА. Это они с тобой не спали! Я понимаю: на каждый товар найдется купец, но эти твои отложения выглядят ужасно! Антисексуально!
МАРИЯ. Я потолстела ради фильма! А до этого я была очень даже ого-го!
Мария резко стягивает с себя платье и бросает его Анне.
Забери свой секонд-хенд!..
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Стоп! Снято! Всем спасибо. Перерыв.
Анна и Мария потягиваются.
И падают – одна в кресло, другая на кровать.
АННА. Уф! Еще один дубль я бы не выдержала.
МАРИЯ (одеваясь). Я тоже, хоть я и крепкая деревенская баба!
АННА. Кровь с молоком!.. Но я так и не поняла: почему твоя героиня неизвестна моей героине? Они же в одной индустрии. И уже не девочки.
МАРИЯ. Да, не девочки.
АННА. И зачем она приперлась на эту чертову колоннаду в такую рань?
МАРИЯ. Нестыковочки. Надо позвонить сценаристу.
АННА. Он обидится. Обидится и расстроится.
МАРИЯ. Подумаешь! Меня-то терзает другой вопрос: почему настоящая звезда, европейская знаменитость и, простите, национальное достояние – я, а звезду в этом гребаном фильме играешь ты?!
АННА. Вечером спрошу у режиссера.
Май 2021. Москва.
_________________________________________
Об авторе: ВЛАД ВАСЮХИН
Родился в подмосковном городе Электросталь. Живет в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Работал на Всесоюзном радио, в редакциях журналов «Огонёк», «Гастрономъ», «7 дней», «Крокодил», «Story» и других СМИ, в рекламных и пиар-агентствах. Пишет о театре для Известий.ру. Опубликовал несколько книг стихов и интервью в «Эксмо», «Вершине», «ИМА-пресс» и других издательствах. Пьесы сочиняет последние лет шесть («Беглец», «Финисаж», «Русская любовь», «Нина и Тонино», «Феня и Кальвадос» и др.). Они не раз побеждали в литературных конкурсах («Историческая драма», «Время драмы»), входили в длинные и короткие списки («Действующие лица», «Автора – на сцену!», конкурс пьес о Москве, Волошинский конкурс и др.)
скачать dle 12.1
