Редактор: Наталья Якушина
(монопьеса)
Действующие лица:СЕРГЕЙ – 45 лет.
Сцена 1Сергей в свитере и джинсах сидит в кресле. Он в своей квартире. Кресло стоит у выкрашенной в однотонный светло-серый цвет стены. Сергей смотрит вперед, немного нервничает. У него в руках зажигалка. Сергей все время крутит колесико зажигалки, и живой еле виднеющийся на свету огонек то появляется, то пропадает. Из открытого окна слышен гул проезжающих машин.СЕРГЕЙ. Привет! Меня зовут Сергей. Черт!
Звонит мобильный. Сергей встает с кресла, подходит к столу, на котором лежит телефон. Видимо, звонит кто-то не важный, Сергей выключает звук на мобильном телефоне. Он подходит к окну, немного замирает, высовывается из окна, смотрит вниз, потом закрывает окно. Сергей смотрит на себя в зеркало, снимает свитер, остается в однотонной светлой футболке, снова садится на кресло. Он берет в руки пульт, смотрит направо. Справа от кресла на тумбочке стоит большой современный телевизор. Сергей перематывает только что записанное с себя самого видео, чтобы начать все сначала. Он усаживается поудобнее, нажимает на пульте кнопку.СЕРГЕЙ. Привет! Меня зовут Сергей. Почти через два месяца, нет, через пятьдесят три дня мне будет сорок пять лет. Фигня какая-то!
Сергей снова берет в руки пульт, нажимает на кнопку, встает с кресла. Он сначала проходится по комнате, потом прыгает на месте. Кашляет.СЕРГЕЙ. Фигня! Все фигня. Или нет? Нет. Так. Или так?
Сергей подходит к телевизору, выключает его, чтобы не видеть в нем себя. Он протягивает вперед руку, в которой держит пульт, включает запись.СЕРГЕЙ. Знаешь, что? Я решил с мечты начать. Потому что мечта – это все. Если ее нет, ну, к сорока годам, то уже и не будет. Сейчас у всех уже давно не мечты, – планы. Мечту поэтому, прям, с рождения заводить нужно. Вот сказал ты первое слово «мама», а второе уже «мечта», понял? Шучу, шучу я. «Папа» второе. Хорошо? Смотри!
Вот, я, например, знаешь, о чем мечтал? Лежу, маленький такой, рыженький. В кровати с утра лежу – нюхаю. Если блинами пахнет, значит, выходной. Если бабушка с утра ругается, значит, отец ночью из командировки вернулся. А если просыпаюсь от того, что мама своими волосами нос мне щекочет, это либо я болею лежу, и она со мной на больничном, либо придется мне сегодня за Машкой на танцы идти, за сестрой моей младшей. Тебе, значит, тетей. А я эти ее танцы терпеть не могу! Во-первых, переть черте-куда через весь город. А, во-вторых, как назло, обязательно кого-нибудь из класса встречу. Хорошо, если Борьку. Тот поприкалывается-поприкалывается, и тут же забудет. А если Зойку Чеботареву, отличницу нашу, толстенькую – так та сразу лечить начнет. «Ты, Кошкин, опять звездочку нашу позоришь! Двойку по природоведению не исправил, в кинотеатре на Жюливерне болтал и всем смотреть мешал, а когда Анна Васильевна тебе замечание сделала, так еще и нагрубил ей. Чем искупать будешь? Макулатура дома есть?» А Машка стоит такая, на косички свои длинные рыжие наматывает, и потом за ужином как вывернет все матери, все по-своему. В самый неподходящий момент и самыми что ни на есть вредненькими своими словами. Только я к Борьке отпроситься хотел, в футбол погонять, так она: «Я, конечно, точно не знаю, но мне кажется, по-моему, если мне память не изменяет, ту книгу, мамочка, что ты найти никак не можешь, Сережа вчера в школу на макулатуру сдавать понес». Вот она благодарность ее, за танцы, да за банты белые, которые каждый раз вот этими, вот, руками завязывал.
В комнату медленно из кухни следует черная кошка.СЕРГЕЙ. О, Ксюха пришла, кис-кис-кис. Иди ко мне.
Кошка подходит к стулу, Сергей тянется, берет ее на руки, гладит. Сергей снова долго кашляет, снимает с себя свитер, остается в футболке.СЕРГЕЙ. Поела только. Тяжеленькая. Что-то не хочет сидеть. Ладно, иди уже. Позже про тебя расскажу. Да, сбился немного.
(Сергей кашляет. Он встает, подходит к столу. Пьет воду из пластиковой бутылки. Снова возвращается и садится в кресло). Короче, про мечту. Так вот. Зачитывался я тогда Жюля Верном. Очень, кстати, рекомендую. Тогда книг таких, как сейчас электронных, не было, только настоящие, живые, с шуршащими страницами заклеенными, с закладочками в них в виде фантиков или листочком засушенных. Ты про них и забыл уже, про фантики, а потом открываешь книгу, и тут – бац, а тебя бонус ждет. Ириской пахнет.
Ну, вот, и намечтал я тогда себе во втором классе, кажется, воздушный шар. Такой большой-большой, разноцветный, у которого еще материал прочный. И материал этот на ветру пульсирует, как кровь в венах. И звук такой идет, то ли свист, то ли плач. Так мне хотелось на этом шаре в небо подняться! Не высоко, я высоты до сих пор боюсь. Но так, чтоб мимо школы пролететь, мимо Борькиного двора, около которого стадион футбольный. Чтоб все из класса повываливали, и меня на этом воздушном шаре увидели. Увидели и подумали, а хороший Серега-то парень, зря мы ему из-за двойки какой-то по природоведению бойкот объявили. Вот, какая мечта у меня была.
А еще за бабушкой тогда подглядел. Это не за той, что тебе бабушкой будет, а той, что умерла уже. Прабабка твоя. А подглядываешь, вообще-то, мягко говоря, не хорошо. Но мне тогда никто, вот так, как тебе, про это не рассказывал. Короче, смотрю, а она за занавесочкой своей к картиночкам маленьким поворачивается (это потом иконы оказались) и шепчет чего-то. У нас квартирка небольшая была, не московская. На пятерых всего две комнаты. Так раньше многие жили. Родители мои – в спальне, а мы с Машкой – в зале. А тут еще бабушка. Вот мама придумала ей часть зала занавеской и отгородить. Я потом тоже просил, чтоб от Машки отгородиться, даже сам занавеску сшил, не поверишь, все пальцы тогда себе исколол да намозолил. И что? Мать сказала, нечего нам халабуды в зале строить, и так гостей позвать некуда. А каких гостей-то? К нам тогда и так никакие гости не приходили. Девяностые были, не до гостей.
В общем, бабушка моя верующая была. Вот она за занавесочкой своей молитвы и читала. Говорит, прошу у Господа, у Бога, то есть, здоровья для вас для всех, пятерок прошу для тебя, лоботряса, да, чтоб у Верочки – это мама моя – защита прошла благополучно. Мама моя кандидатскую тогда защищала, она инженером работала, я про это тебе потом расскажу, скучная это история. И представляешь, защитилась она, ей даже ни одного каверзного вопроса никто не задал. Ну, думаю, работают картиночки да молитвы бабушкины. Я тогда и попросил ее, чтоб и меня она молиться научила. Она удивилась, конечно. «Отче наш» мне дала. Сказала, будешь каждый день по десять раз перед сном повторять и выучишь.
Я повторял-повторял, а потом дождался, когда пенсия ей придет, это выплаты такие, короче, для бабушек, потому как после пенсии уезжала она к сестре в деревню на выходные. Уехала она, значит, и я к ней за занавесочку. «Отче наш» прочитал перед иконами раз десять и попросил, загадал, чтоб завтра в двенадцать обязательно у нас во дворе воздушный шар появился. Загадал, а сам жду, включил, короче, режим свой «будь, что будет». Наивный. Ну, это когда в глупости всякие веришь. В понедельник всем в классе рассказал. Приходите, говорю, ко мне во двор, и приносите каждый по десять копеек. Ну, десять копеек тогда это нормально было, мороженое можно было купить. Эх, везучий ты, не знаешь пока, что такое мороженое. Все у тебя еще впереди.
Так вот, говорю, улетаю я на воздушном шаре в путешествие вокруг света как Филеас Фогг. Это герой такой Жюля Верна. Тогда как раз мультик вышел очень популярный австралийский, на который мы всем классом ходили, тебе обязательно посмотреть нужно будет, «Вокруг света за восемьдесят дней» называется. Мы за него в кинотеатре по пятнадцать копеек заплатили! Так это – мультик. А тут – настоящий воздушный шар, и всего за десять. Думаю, точно все сдадут. Предприимчивый с детства был, видимо. И что ты думаешь? Пол класса мне скинулись и потом после физкультуры к нам во двор приперлись. Стояли-стояли, ждали-ждали, ну, воздушного шара, как ты понимаешь, не было никакого. Все на меня смотрят, а я про себя «отче наш» читаю, думаю, Господи, неужели какая-то там кандидатская тебе дороже путешествия вокруг света. А потом сбился с молитвы, потому что вышла Зойка эта Чеботарева и такое при всех про меня сказала, и что я не какой-нибудь советский пионер Сережа Кошкин, а продажный мальчик американского образца, и многое еще всякое другое, чего не хочется сейчас тебе повторять. Главное, еще тогда во всем американцы виноваты были. Американцы – это тоже люди, только они на другом полушарии живут, на западном. Понимаешь? Я сейчас, погоди.
Сергей встает, уходит в другую комнату. Слышно, как он кашляет. Через несколько секунд он возвращается, держит в руках небольшой глобус. Сергей тыкает глобусом в камеру.СЕРГЕЙ. Короче, с этой стороны мы, а с этой – американцы. Понятно? Кто там еще? Ну, здесь, вот, Украина была, это соседи наши. Да. Сейчас даже не знаю, что сказать. Это – Европа, французы там, немцы, скандинавы на севере. Вот это большое пятно – китайцы. Африка, вот, внизу, да Австралия. Вот и все. Ну, это вкратце. Что-то бросает меня, мысль потерял, блин!
Сергей берет пульт, включает телевизор, перематывает видео, которое только что записал.СЕРГЕЙ (в записи с телевизора). «…не какой-нибудь советский пионер Сережа Кошкин, а продажный мальчик американского образца».
О, вспомнил.
Сергей снова перематывает уже вперед.СЕРГЕЙ (в записи с телевизора). «…это большое пятно – китайцы». Так, стоп, отсюда, значит. Вот. Короче, родителей из-за шара воздушного потом в школу вызывали. Но это – фигня. Главное, что я с тех пор «Отче наш» надолго забросил.
(Сергей кашляет, встает на кресле, кашель проходит, он снова садится). «Отче наш» забросил, пока мама твоя меня в церковь сама не привела.
(Снова кашляет). Сейчас, подожди.
Сергей останавливает пультом запись, подходит к столу, берет таблетки из разных пластинок, запивает водой. Потом несколько секунд ходит туда-сюда по комнате, разминается. Снова возвращается на кресло с небольшой бутылочкой воды в руках, берет пульт.СЕРГЕЙ. Не хотел тебе говорить. Ну, лучше сразу скажу. Я тут что-то кашлять стал много. И к врачу пошел. Нет, ну, не сразу, я вообще по врачам не хожу, ты не думай. А тут – болит и болит в груди. А они меня давай футболить, то к одному великому, то к другому. Я еще пару месяцев так потянул. И курил все время. Сейчас не курю. Вообще-то не очень советую, не самая лучшая на свете привычка. Но это ты сам потом решишь.
Ну, и вот. А мы еще с твоей мамой дело одно важное затеяли, не знали тогда, что ты у нас завелся уже. Не могли предположить. Столько лет, а тебя все не было и не было. А сейчас уже совсем скоро, и ты появишься. Мама воя говорит, в конце марта. А что тут до конца марта осталось? Так, девять недель и два коридора. Это бабушка моя говорила. Я, говорит, три класса кончила и два коридора. Присказка у нее такая была. Короче, выяснилось, что диагноз у меня, прямо скажем, не благоприятный. Это сейчас так говорят. Вернее, диагноз – рак, прогноз не благоприятный. Вот. Что еще? Но вообще-то все люди живут и умирают. Не было еще такого, чтоб не умер кто-то. А рак, говорят, это болезнь такая, она дается, чтобы ты проститься успел. Не зря ее так называют, «рак». Это животное такое, оно не вперед, а назад пятится. Вроде б, уже понятно, что ты скоро того, но еще немного времени есть, попрощаться, попятиться. Вот я и решил, пока время есть, нужно мне по максимуму тебе все рассказать. Про себя, про слова какие-то важные, по смыслы. Вот, сижу, пока мама твоя с тобой на работе, рассказываю. Не знаю, насколько тебе все это пригодится потом. Вспомнил! Секундочку.
Сергей уходит в другую комнату. Вскоре он выходит, несет в руках большой альбом с фотографиями. Он берет в руки камеру, открывает фотоальбом, снимает на видео фотографии из альбома.СЕРГЕЙ. Смотри. Это мама твоя будущая двадцать лет назад. Почти не изменилась. Даже волосы такие же длинные. Знаешь, девочки многие почему-то с возрастом волосы себе все короче и короче стригут. А наша мама нет. Ругается она, после ванной все в волосах, да сушить долго. Но не стрижет. Знает, что я длинные люблю.
А это мы с ней в Череповце. Как познакомились, я ее к родителям и повез. А это твои бабушка и дедушка, увидишь их еще. Дед у нас юморной, все время шутит. Давно ему говорю, папа, твои анекдоты записывать нужно в блокнот специальный. На самом деле, я давно уже их записываю. Они у меня все на карандаше. Это Машка, тетка твоя. Красивая стала, кто б мог подумать! У нее уже три пацана, так что будет, кому тебя защитить. А это мы с мамой твоей в той самой чебуречной, в которой познакомились. Прикинь? Приехать из Черепа в Москву, чтобы со своей женой в чебуречной познакомиться. Та еще история.
А это – наш класс. Анна Васильевна по центру, это моя первая учительница. До сих пор ее помню. В жизни, ведь, всегда что-то первое помнишь: первую сигарету, учительницу первую, первую любовь. А в нижнем ряду самая правая с длинными косичками – это Зойка, вот эта, вот, толстушка с веснушками. Как она меня только не дразнила! Если Рыжым, то обязательно через «ы» – РыжЫй. Но я на нее за это не обижался. Я, ведь, и вправду рыжий. Вот и ты у нас, небось, рыженьким родишься. Скорее бы уже.
Сергей убирает в сторону фотоальбом, смотрит на часы на стене.СЕРГЕЙ. Вот, блин!
Сергей вскакивает, быстрым шагом идет к столу, берет мобильный.СЕРГЕЙ (говорит по телефону). Привет! Звонила? А я прилег, звук выключил. Пил. Нет, укол не делал еще. Все хорошо. Да, честно, хорошо. Ты как обычно? Да. Я не скучаю. Не скучаю, говорю. Все, давай! Целую!
Сергей возвращается к стулу, берет в руки пульт.СЕРГЕЙ. Не могу больше. На укол убегаю.
Сергей нажимает на пульте «стоп».СЕРГЕЙ. Ну, по-моему, и ничего получилось. Ксюха, ты как думаешь? Что-то мне курить очень хочется.
Сергей выходит из комнаты.Сцена 2Прошло несколько дней. Все там же. Сергей сидит на кресле. У него на коленях кошка Ксюха. Сергей нажимает пультом на «запись». Справа на телевизоре идет запись Сергея, но он на нее не обращает внимание. В руках у Сергея небольшая бумажка с мелкими-мелкими буквами.СЕРГЕЙ. Привет! Ну, как ты там? Слышишь меня? Я тут инструкцию изучаю. Решил сам себе уколы делать, чтобы время сэкономить. А что? Сейчас у нас на каждом шагу сплошные инструкции. Далеко наука шагнула, до космоса дошла, а вот до женского живота, в котором ребеночек растет, все никак дойти не может. Наверное, это от того, что не в науке дело. А в чем-то другом, в более сложном, чем наука. Но маме твоей от этого не легче, все твердит, что ей инструкция нужна по твоему поведению в ее животе. Говорит, что ты – чересчур подвижный там, гиперактивный аж. Во, слово-то. Не зря мама твоя на филфаке училась. Она еще и не те словечки знает. А по мне, так лучше гиперактивный, чем как твои племянники.
Вот, у меня в детстве череповецком у родителей, какая основная проблема была, а? Детей домой загнать. Потому что мы целыми днями во дворах да на улице, по гаражам да по деревьям. Забывали, что поесть нужно. А у Машки, у сестры моей, какая основная с детьми проблема? Гаджеты. Слово-то какое. Гад же ты. Так что тут надо бы подумать, как тебя этими гаджетами не заразить, когда ты подрастешь немного. Лучше, уж, активничай, пожалуйста, и сейчас, и когда родишься.
Мне, представляешь, на днях тут из фонда нашего волонтерского позвонили. Говорят, «Ну, что, Сергей Владимирович, мы надеемся, что вы и в этом году продолжите ваше волонтерство. Мы бы хотели, чтобы вы взяли на себя спортивный сектор». Я, конечно, тоже надеюсь продолжить. Хотя бы до твоего рождения дотянуть. Только, боюсь, меня, дай Бог, на месяц хватит. И то, если без спортивного сектора. Даже не знаю, как им сказать. Что-то мы с мамой твоей особо никому пока про мой рак не рассказывали. Даже родителям моим пока не решаемся. Не то, что фонду. Фонд – ну, это когда люди объединяются, чтобы другим помогать. Не за деньги, ну, помнишь, как я тебе про десять копеек рассказывал. А даром. По своей воле. Ну, и сколько времени есть свободного. А это, знаешь, дороже денег будет. Потому что в жизни только два ресурса есть самых главных – это время и здоровье. И что-то у меня, похоже, оба эти ресурса заканчиваются.
Сергей нажимает на пульте «стоп».СЕРГЕЙ. Что-то как-то слишком за упокой.
Сергей смотрит на телевизор, перематывает запись назад. Начинает сначала. К нему снова приходит кошка.СЕРГЕЙ (в записи с телевизора). «Так что активничай, пожалуйста».
Вот. Вот отсюда. Все хочу рассказать, как я с мамой твоей познакомился. Чтоб ты понял, почему чебуреки – наше с мамой самое праздничное блюдо. Не блюдо, лакомство даже. Короче, двоечник я только по природоведению был, да и то, потому что терпеть не мог этот дневник наблюдения вести. Забывал про него всегда. А когда потом погоду перепридумывал, всегда не то выходило. В детстве-то как, тебе в любую погоду тепло и солнечно. Хотя у нас и дожди осенью, и листья под ногами. Очень я осень люблю! Всегда что-то новое. То школа начинается, то институт. Вот.
Оказалось, ведь, как, что со всего нашего класса в Москву только я и Зойка поступили, ну, та Зойка, помнишь, которая все меня стыдила. Сначала за звездочку, потом за звено. Потом она у нас председателем отряда была. Интересно, как же сейчас в школе-то? Ни звездочек, ни отрядов. Скучно, небось, без общественной деятельности. В институте, там у нас старосты были в группе и на этаже в общаге. В общежитии, то есть. Это такой большой-большой дом, в котором все студенты бесплатно живут, но по много человек в комнате. Весело живут, я тебе скажу. Хотя, конечно, все от соседей зависит. Жил в один год со мной сосед такой странный. Он продукты все свои под кроватью хранил. Прятал. Молоко у него в баночке из-под индийского чая было, сухое. Он его ложечкой чайной ел, а водою запивал. Во как! И еще я его салат запомнил. Вернее, салат он никогда себе не делал. Помидоры порежет. Огурец откусывает. А масло подсолнечное у него в канистре пол литровой было, а от канистры жгутик такой тянется оранжево-коричневый. Вот он через этот жгутик масло подсолнечное из канистры и высасывал. Пол помидорки, огурец и масло тянет. Очень странный тип. Опять не то!
Сергей нажимает на пульте «стоп», встает. Кошка спрыгивает. Сергей ходит по комнате туда-сюда, снова садится. У него приступ кашля.Сергей снова перематывает на телевизоре запись.СЕРГЕЙ (в записи с телевизора). «Так что активничай, пожалуйста».
(Нажимает на пульте «запись».) Знаешь, у меня сегодня никак не получается. Столько рассказать хочется, а все не то говорю. Понимаешь, что-то мне на днях резко хуже стало. Ну, по анализам всяким, по КаТэ. Мама твоя просит родителям позвонить – рассказать. А я все откладываю да откладываю. Как-то в голове не очень, так, вот, позвонить. «Мам, привет» Как вы там? Мам, ты только не волнуйся. У меня тут рак легких обнаружили. Врач сразу сказал, что прогноз не благоприятный. Но несколько недель у меня еще есть». Жаль, что пока никто не выпускает инструкций на такие, вот, разговоры с родителями. Вот, черт!
Сергей нажимает на пульте «стоп», опускает голову на руки. Он сидит так неподвижно несколько секунд. Его пронзает кашель. Сергей кашляет долго, снимает с себя майку, вытирает со лба проступивший пот. Он отбрасывает майку в сторону, сидит в одних джинсах. Сергей берет в руки пульт.СЕРГЕЙ. Была у меня тут уже ситуация, когда я ничего путного сказать не мог. Вот. Думаю, теперь мне нужно снова туда съездить, и ситуацию эту изменить. Понимаешь, из-за меня. Короче, мама твоя, она очень всегда хотела, чтобы ты родился. Двадцать лет, можно сказать, хотела. По врачам таскалась, по монастырям. Меня за собой тянула. Вот когда «Отче наш» и пригодился. Мы, правда, сначала не поняли, с какой стороны пригодился.
Я как-то с работы ехал и в метро рекламу увидел про фонд один. Ну, помнишь, я рассказывал тебе уже? Это организация такая, когда люди помогают друг другу. Это у кого время есть и желание. А еще правильнее – потребность. Потому что, в основном, какие у людей потребности сейчас? Ну чтоб квартира была, машина. Чтоб в отпуск с семьей куда-нибудь, ну, чтоб не хуже, чем у коллег по работе. Чтоб дети в престижной школе, рейтинговой. Во, слово-то какое. Аж, Ксюха шевельнулась. А потому что на кличку похоже, да? Рейтинг, лежать! Опять Ксюха повернулась.
Ну, ладно. Про фонд. Что я сказал хотел? Короче, если кто и захочет другим людям помочь, ну, там больным или старикам, детям, это только, если у тебя самого что-то не так. Да. Все ж успешными хотят быть. Сейчас совсем не принято свою боль, отчаяние, проблему какую показывать. Я, вот, сам никак с силами не соберусь про себя рассказать. Хоть на автоответчик родителям наговаривай. Или у них нет автоответчика. Не знаю.
Короче, стали мы с мамой твоей ездить, гуманитарную помощь развозить по больницам да по детским домам. Вообще-то, это только название «гуманитарная помощь». Человеческая, значит. А ничего, по сути, в ней человеческого нет. Нет, конечно, там все нужное есть: и медикаменты, и продукты, и учебники всякие. Только ждут детишки эти брошенные совсем другое. Они тепла ждут человеческого, а не мешки с конфетами. Это я, кстати, только недавно понял. Ворочаюсь теперь по ночам, вспоминаю про всякое, думаю, наконец.
Вот мы с мамой твоей и приглядели в одном интернате череповецком девочку. Вернее, мама твоя приглядела. Говорит, качественная она. Тоже словечко. Да, про ребенка тем более. Я этот мамин филологический факультет давно недолюбливаю. Хотя Зойка, она тоже вместе с мамой твоей училась, у нее такие словечки не проскальзывали почему-то. В общем, выбрала мама твоя одну девочку. И пела она хорошо, и танцевала. И во всяких шахматных турнирах участвовала. Рейтинг себе нарабатывала. Давай, говорит, возьмем ее. А я – что значит, «возьмем»? Это ж не котенок, не Ксюха? Человек. А девочке, между прочим, уже четырнадцать почти. С меня ростом.
Я, конечно, мама твою отговаривать пытался. Не верил, что в таком, вот, возрасте сможет девочка эта «качественная» нас родителями называть. Пытался переубедить как-то. Фильмы там ей всякие показывал. Даже в школу приемных родителей записал. Не убедил. Скорее, она меня. Говорит, «в таком возрасте у нее шансы нулевые на удочерение». Этим аргументом своим и добила. Думаю, эх, надо постараться, а вдруг получится. И как-то даже окрылился немного, думаю, вот, наконец, снова смысл в жизни появляется.
А потом проснулся как-то ночью, смотрю, сидит твоя мама и горько так, склонившись, скулит. Оказалось, ей другую девочку, подругу той, жальче стало. Говорит, та, другая девочка, заикается, да и поскромнее, пожалуй, чем эта, будет. Вот тебе и на. Тут, уж, я точно офигел. Включил я, короче, режим свой «будь, что будет». Свинство, конечно. Так и сказал: «Мне что ту девочку, что эту – одинаково. Буду стараться быть достойным отцом. Как решишь, так и будет». До сих пор за такие слова стыдно.
Короче, стали мы документы все заново переделывать. А пока переделывали, ты у мамы уже и завелся. Такая, вот, история получилась. Что делать? Пришлось мне в тот интернат ехать, от обеих девочек отказываться. Думаешь, правильно мы поступили? И вообще, бывают ли в таких ситуациях правильные поступки?
Мама твоя как-то быстро историю эту забыла, говорит, «я периодически диск свой форматирую, иначе главное упущу». А я, вот, сколько свой не форматировал, никак из головы все это не выходит. Иногда мне кажется, что я после отказа этого и заболел. Потому что ничего в жизни просто так не происходит. Хотя врач сказал, я уже несколько лет болею. Ну, откуда он знает-то? Думаешь, я совсем того? Нет, это у меня легкие никудышные, а голова ничего, работает еще. Память хорошая. Оперативная.
Представляешь, я тут не так давно встретил того соседа своего по общежитию. В больнице встретил, как раз, когда мы гуманитарную помощь развозили. Узнал. Вспомнил. Жирный такой. Жаль, Зойки на него не было, вот, уж, где через «Ы», так точно через «Ы». Не знаю, сколько в нем килограммов было. Или килограмм. Как правильно?
Слышен звонок в дверь.СЕРГЕЙ. Ой, выключаюсь. Это мне укол пришли из поликлиники делать. Инструкцию я не освоил пока.
Сергей уходит.Сцена 3Прошло еще несколько дней. Сергей сидит на кресле, укрывшись одеялом. Он похудел. Стена за креслом перекрашена в яркие цвета. На стене прикреплены цветными булавками несколько фотографий из детства. 9-летний Сережа в спортивной одежде на физкультуре с одноклассниками. Сережа одиннадцатиклассник на последнем звонке в школе, он несет на плечах первоклашку, в руке которой большой колокольчик с синим бантом. Двадцатилетний Сергей в обнимку с будущей женой и Зойкой стоят в чебуречной.СЕРГЕЙ. Знаешь, что твоя мама учудила? Вот, не поверишь. Сама все про меня моим родителям рассказала. Прикинь? Я, короче, вообще не ожидал, включил режим свой «будь, что будет». И знаешь, что? Они теперь решили сюда приехать. Говорят, при чем здесь рак, мы и так к тебе на юбилей собирались. А сами в Москве лет пятнадцать уже как не были. Так что мы теперь в срочном порядке наводим везде чистоту и красоту. Как тебе моя стена? Мама твоя ругалась… А я гордо назвал стену «обколотой». Сказал, хочу напоследок обколоть ее самыми дорогими мне фотографиями. Уже даже обкалывать начал. Сейчас покажу.
Сергей встает с небольшим усилием с кресла, берет камеру, подходит с ней к стене.СЕРГЕЙ. Вот. Та самая фотография, когда мы с твоей мамой познакомились. Это она, а это Зойка. Ну, как? Мама твоя продавщицей тогда в чебуречной подрабатывала, а с Зойкой они вместе квартиру снимали. Зойку тут и не узнать – худющая тогда была!
Сергей идет обратно к креслу, устанавливает камеру, сам садится.СЕРГЕЙ. Я ж тогда на мехмат бала одного не добрал, зато на экономический взяли. Говорю же, с детства предприимчивый был. Тогда, правда, никто и не знал, что дело это перспективное. Ну, поступить-то поступил, а учиться на что? Родители – инженеры оба, зарплату им в девяностые на несколько лет задерживали, примерно до двухтысячных. Да, было такое. Хорошо, хоть мне общагу дали.
Короче, стал я подрабатывать. Школа у меня английская была, вот и взяли меня на пейджер. Сообщения передавать. Пейджер – это коробочка такая, чуть больше спичечной. Модно тогда все это было и круто. А сейчас и забыли все уже про эти пейджеры. По типу смс-сообщений. Только они не напрямую от одного пейджера на другой приходят, а через оператора. Вот таким оператором я и был, еще и со знанием английского, поэтому-то и взяли. Сутки через трое. Сутки отсижу, сообщения оттарабаню, тысяча двести сообщений за смену – норма. И в институт. А перед институтом жрать охота. Я по дороге – в чебуречную. А там – мама твоя.
Ох, не любил я пейджер этот, ты бы знал, как. Сидишь, пишешь-пишешь всем эти сообщения, рассылаешь, как будто бы жизнью чужой живешь. Сутки. А потом трое суток у тебя своя жизнь, личная и институтская.
Вот я в личную свою пришел как-то к маме твоей в гости на квартиру, а там, не поверишь, – Зойка. Та самая. Они с твоей мамой, оказывается, одногруппницы были, вместе на филфаке учились. Только им общежития не хватило. Зойка меня увидела, говорит, «Кошкин, ты что ж меня до самой смерти теперь преследовать будешь?». И не угадала. Не до самой, получается.
Зойка, прикинь, в Америку свалила. После института. Сначала на стажировку, а потом и мужа себе там нашла, русского. Еврея, то есть. Преподает теперь там русский тем самым американским продажным мальчикам. Но тогда, конечно, мы ничего этого еще не знали.
Я как Зойку увидел, ну, думаю, наплетет она маме твоей про меня всякое, и про шар воздушный, и про десять копеек. Теперь, думаю, ничего за мои законные трое суток у меня личного-то не будет, только институтское. Если б не Ева, кошка у них жила, бабушка Ксюхи нашей, не знаю, сидел бы я сейчас перед тобой или нет. Я тебе сейчас фотографию ее найду, покажу.
Сергей выходит и через несколько минут возвращается с фотографией Евы, подсовывает ее под самую камеру.СЕРГЕЙ. Вот. Похожа на Ксюху? Вернее, Ксюха на нее? Хотя, небось, все черные на одно лицо. Так вот. Зойка и мама твоя Еву на улице подобрали. Ошпаренная она была, это они ее потом залечили. Ошпаренная и худая. Худее Зойки. Вот они, девяностые. Аж, курить захотелось! Кормили ее, помню, вермишелью из супа молочного.
Короче, Ева тогда никого к себе не подпускала. Спину свою выгнет и шипит на меня, жутковато так. Зойка говорила, это, Кошкин, какой-то козел тупорылый, так издевался над ней, что она теперь, когда меня видит, флэшбэки перед глазами выступают. А я и слова тогда такого не знал. Флэшбэки. Это, типа, видения из прошлого. Это, ж, они на филологическом своем, я-то на экономическом. В общем, я, когда в гости к ним приходил, они ее в туалете запирали. Могла прыгнуть на меня и несколько минут на джинсах моих провисеть. Джинсы кондовые были, плотные, вот, у нее когти в них и запутывались.
А однажды мы с ними винца тяпнули, да, и забыли про Еву напрочь, что в туалете она. Я, значит, дверь туда открываю машинально, а она меня увидела – и давай ее тошнить. Точно, видать, флэшбэки. Зойка сказала тогда, это у нее паническая атака. Но потом ничего, потихонечку-потихонечку стала ко мне привыкать. Даже манипулировать стала. Это мама твоя так про нее говорила. Я им еду приносил, а то они чебуреки свои, порой, видеть уже не могли. А я – икру кабачковую, окорочка, ну, а Еве – молоко. А потом, как на корм кошачий стало хватать, стала Евы деликатесики кушать. И она, засранка, действительно могла снова на меня шипеть, если я без этих кормов приходил. С порога чувствовала, и в стойку. А мне не до кормов было.
Зойка у нас с твоей мамой на глазах все больше худела. Болела она, как мы потом поняли. Есть болезнь такая странная, анорексия называется. Сейчас попробую объяснить. Это когда человек еды боится. В голове, конечно, не укладывается. Одно могу сказать, вашему поколению не сладко придется. Ну, потому что раньше люди чего боялись? Голода там, холода. А сейчас? Сейчас все наоборот. Боятся еды, всемирного потепления, ну, и жизни боятся. Сейчас все эти страхи фобиями называются. Опять же, мама твоя филологическая сказала. Даже профессии специальные появились эти фобии, то есть страхи, лечить. Психологи, психотерапевты всякие. И, кстати, получают неплохо. Имей в виду. Чем больше у людей фобий, тем больше этим психологам платить нужно.
Но мы тогда про психологов не знали еще. Мы про Зойкину болезнь-то и не сразу сообразили. Скрывала она. Вроде, ест вместе с нами, а потом выйдет незаметно так и в салфеточку все выплюнет. Оказывается, тяжело ей было на нас с твоей мамой смотреть. Мы вдвоем, а у нее, значит, Ева только.
В комнату заходит Ксюха.СЕРГЕЙ. О, Ксюха! Иди сюда. Про тебя рассказываю. Кис-кис-кис. Ну, пойдем я тебе корм насыплю.
Сергей уходит.Сцена 4Прошло пару недель. Сергей сидит на стуле. Он такой же похудевший, но выглядит лучше. Его «обколотая» стена почти наполовину залеплена фотографиями. Он смотрит на экран телевизора, просматривает свою видеозапись.СЕРГЕЙ (в записи телевизора). «Смотри, я все-таки решил сюда приехать».
Сергей стоит перед входом в здание Детского дома. Здание - с внушительными высокими ступеньками, словно каждый раз нужно наклоняться низко, чтобы по ним взобраться.Следующий кадр – Сергей стоит во дворе с двумя девочками тринадцать-четырнадцать лет.СЕРГЕЙ (в записи с телевизора). «Эй, знакомься. Это – Женя, а это – Лида. Я тебе про них рассказывал».
Обе девочки машут руками на камеру.Сергей нажимает «стоп» на телевизоре. Выключает телевизор. Он берет в руки пульт, чтобы снова себя записать.СЕРГЕЙ. Короче, ты понял. Я все-таки туда снова поехал. Боялся, что не пустят меня после отказа такого позорного. А потом включил свой режим «будь, что будет» и поехал.
Знаешь, что я тебе скажу? Я скажу, это был, наверное, один из лучших поступков в моей жизни. Может быть, даже самый лучший. Я просто с ними поговорил. Объяснил. Про тебя, про маму, про меня. Ну, про рак мой. И знаешь, что еще? Я тут завещание составил. Ну, чтоб потом никто на меня не обижался, понимаешь?
Ну, это бумага такая, за-ве-ща-ни-е. Ценная бумага. Или, наоборот, бесценная. Потому как без этой бумаги, если кто из богатеньких вдруг позволил себе умереть внезапно, то его родственники так начинают себя вести, как будто б они не родственники, а американцы против русских. Совсем, наверное, запутал.
Короче, есть у меня кое-какие сбережения. Все-таки предприимчивый я с детства, ты же помнишь. Я этим девочкам, Жене и Лиде, тоже решил небольшую сумму оставить, банковский вклад им сделал. На совершеннолетие. Думаю, ты б меня одобрил. Насчет мамы твоей, правда, я так не уверен. Она у нас немного прижимистая. Это она мне сама так сказала. Я ж таких сложных слов не знаю. У нас говорили «жадина» или даже «жадина-говядина». Интересно, кстати, при чем говядина здесь?
Знаешь, а девочки эти очень умненькими оказались. Нет, правда. У меня просто сейчас период странноватый какой-то. Для других. Я ко всем с вопросами пристаю.
Говорю, вот, маме твоей, как ты думаешь, для чего мы живем? А она смотрит так на меня, наверное, словечко какое умное подыскивает. А девочки эти, они сразу мне ответили тогда. По-простому. Одна сказала, что художницей стать хочет. Хочу мать, говорит, нарисовать, потому что я ее запомнила, хоть видела ее лет десять назад последний раз, когда она меня в этот детский дом привезла.
А вторая в университет пойдет поступать и обязательно на мехмат. Там, говорит, мальчиков в два раза больше, чем девочек, не то, что у нас в детдоме. Во, дает! А я ей – я тоже на мехмат поступал, но мне бала одного не хватило.
У Сергея начинается кашель. Он несколько секунд кашляет.СЕРГЕЙ. Сорри, приступ небольшой. Что я хотел сказать? А, Машка, сестра моя, когда еще про меня не знала, говорила, что вопросы мои странные. «Ты в два раза больше меня получаешь, а такие дурацкие вопросы задаешь. И за что вам в вашей аудиторской конторе такие деньжища-то платят?!»
Ну, тоже, кстати, хороший вопрос. Эх, жаль, Зойка сейчас на другом полушарии. Интересно, как бы она ответила. А вообще-то Машка моя хорошая. Это она в детстве только вредная была. А когда у нее мечта завелась, она вмиг изменилась. Это я тебе точно говорю. Похорошела даже. Это после того, как в общагу ко мне приехала. Только дело не в общаге, в Москве было.
Она как Москву увидела, так и размечталась. Что наш Череповец? Так, заводской город. Весь в дыму коричневом. А тут – пруды Чистые, пруды Патриаршие, наш, вот, Останкинский пруд тоже ого-го! Короче, стала Машка моя учиться, бегать стала, на всякие там аэробики и даже аквааэробики ходить. Зато муж у нее – коренной москвич. И дети в третьем поколении коренные. Я, говорит, сама себя сделала, сама себе мечту свою купила. А у меня что? Одна предприимчивость и осталась. Наверное, мечту действительно покупать нужно, а не наоборот, продавать за десять копеек.
Снова слышен звонок в дверь.СЕРГЕЙ. Так, выключаемся на время. Наркотик мой снова пришел. Пока я с инструкциями разобрался, меня уже на наркотики перевели. А их – а бы как, не раздают. Не выпустили пока на наркотики инструкций.
Сцена 5Прошло еще пару недель. Сергей сидит на полу, рядом с ним лежит тетрадка и несколько пузырьков и пластинок с лекарствами. На Сергее надеты цветные нелепые шорты и яркая майка. Сзади него почти до самого пола обклеенная фотографиями стена. У его ног трется Ксюха. Ксюха сегодня необычайно добрая и ласковая к Сергею.СЕРГЕЙ. Ну, вот, приезжают мои завтра. Я тут усиленно пытался есть, но не выходит. Все равно похудел. Решил, одежду поцветастее нацепить, авось, они на нее засмотрятся и не заметят, что двенадцать килограмм ушло. Или килограммов.
Знаешь, а вот если честно, то мне страшновато. Или даже я бы сказал, страшно. Мне очень страшно. Мы, ведь, точно не знаем, что там, ну, когда глаза закроешь. Навсегда. Да и вообще, как-то хочется здесь подольше побыть. С тобою. Я, ведь, тебе наврал немного. Ну, про «Отче наш». Типа, мама твоя снова меня на него подсадила. Не совсем так.
Раньше я к нему вернулся, чем она подсадила. Тогда, когда Зойка худеть стала. Тоскливо ей, видимо, было, пока ее американец, ну, русский, то есть еврей ей не попался. Вот и стал я тогда после пейджера своего в церковь заглядывать. У нас там как раз возле башни Останкинской церквушка красивая стоит, намоленная. Она там еще до революции была. Сутки через трое заходил. Каждую смену.
Ну, я не только за Зойку молился. Я и за маму твою, и за родителей Мне бабушка еще в детстве говорила: «Проси всегда здоровья для своих родителей. Они, ведь, не всегда рядом будут». Я и просил.
Я и сейчас туда повадился. Наверное, надеюсь на что-то. Человеку без надежды нельзя. Без надежды и веры. Как мне, вот, туда идти, когда я совсем не знаю, будет там что или нет? А если ж верю, что будет, что меня там бабушка моя со своими картинками и с занавесочкой ждет, это уже совсем другое дело.
А Зойка, между прочим, стала выздоравливать тогда. В весе прибавлять. Мы с твоей мамой тогда даже чебуреками на радость чокались за ее здоровье.
Сергей берет тетрадь, держит в руках камеру, снимает то, что он пишет в тетрадке.СЕРГЕЙ. Смотри, можно писать правой рукой, а можно левой. Лично я всегда левой писал, хотя считается, что левши – это так, маргиналы. Короче, «белые вороны». Ну, это выражение такое. Мама бы твоя тебе лучше объяснила. Ну, это когда все черные, а ты – белый. Понятно? Ладно, смотри.
Сначала крючочки, а потом буковки из них. А из букв уже слова. Ну, что, например, «м-е-ч-т-а». Пять букв м, е, ч, т, а. А слово одно. Или, например, Зойка. «З», кстати, на цифру три похожа. Еще цифры есть. Видишь, как я всю жизнь свою с цифрами проработал, а мама твоя с буквами. С цифрами, думаю, проще, их всего десять. А букв – тридцать три. Это в русском языке, а в английском меньше. Ты, это, языки учи, как мама твоя, договорились? А вообще-то самое сложное с людьми работать. Хотя платят за это меньше всего. Такая, вот, несправедливость.
Сергея снова кашляет. Он пытается пить воду, но приступ кашля сильнее. Сергей нажимает запись на «стоп».Сергей возобновляет запись.СЕРГЕЙ. А у меня день рожденье сегодня. Да, сорок пять. Ни фига себе! Это, вон, оттуда, из живота кажется ни фига себе! А, вот, отсюда думаешь, маловато вообще.
Я, вот, что сказать хотел, пока мои не приехали. А то, ведь, как приедут, даже и не знаю, смогу ли я вот так запросто с тобой разговаривать. Прикинь, билетов им на вчера не хватило, плацкартных. Столько желающих из Черепа в Москву ехать. А мои только плацкарт и признают. Не хотим, говорят, мы в малюсенькой комнате – это они так купе называют – с чужими людьми ехать. Как думаешь, когда в другой мир переезжаешь, то в купе или в плацкарте? Или вообще на маленькой сверхскоростной ракете туда? Интересный, наверное, опыт. Сейчас вообще, чтобы не случилось, все говорят, «ну, это же новый опыт».
Вот и я с тобой, как мужчина с мужчиной. Про новый опыт хочу. Мама твоя молодая еще. Подумаешь, сорок пять. В сорок пять жизнь только начинается. Если, Бог даст, встретит она кого, в общем, пусть ей достойный кто-то, хороший попадется. Ты ее не осуждай. Знай, я бы этот опыт одобрил. Только пусть не жадным будет или даже не этим, не прижимистым. Вам, думаю, одного прижимистого на семью достаточно будет.
Ладно, сегодня у меня совсем мало времени. Мама твоя какой-то сюрприз для меня готовит. Говорит, Зойке пообещала. Прикинь? Она, оказывается, уже и Зойке про меня рассказала! И как мне теперь с ней быть, с Зойкой?
Я ей по телефону обычно, «все у нас хорошо, лучше расскажи ты про своих продажных мальчиков американского образца». Она смеется. А теперь что? Надо бы ей позвонить напоследок. Вспомнить, «Кошкин, ты меня теперь до самой смерти преследовать будешь?»
Блин, курить так хочется. Это хорошо. Еще пока чувствую, что что-то хочется.
Слушай, я, вот, тут тебе тетрадочку оставил
(показывает тетрадку). Тут, значит все мои списки. Книги, музон, фильмы мои любимые, мультики. Подборка хорошая, на несколько лет хватит. А то у мамы твоей вкус специфический. Филологический вкус, короче.
Сергей медленно встает, идет на кухню. Он там долго возится с чем-то, возвращается. У него во рту сигарета, а в руке пепельница.СЕРГЕЙ. Не выдержал. В конце концов, мне сегодня сорок пять.
Сергей кашляет.СЕРГЕЙ. Да, вот что значит, большой перерыв был. Сейчас еще разок, и проветрить, пока мама твоя не пришла. Что-то она задерживается. Я, говорит, туда и назад, а то живот потягивает сильнее обычного. Ты только к окну пока не подходи.
Сергей подходит к окну, открывает, руками «вымахивает» дым. Смотрит вниз.СЕРГЕЙ. Ни фига себе! Нет, не поверишь! Вот это да!
Сергей идет за камерой, берет ее в руки, подходит к окну, наклоняется вниз. На телевизоре видно, что внизу пульсирует купол большого воздушного шара. На шаре надпись: «С днем рождения! Продажный мальчик американского образца».СЕРГЕЙ. Ну, Зойка, ну, дает! Неужели помнит?
Слышно, как звонит мобильный. Сергей по-прежнему снимает пульсирующий на ветру воздушный шар. Телефон звонит, не переставая.СЕРГЕЙ. Нет, не похоже, что это сон. А это не камера, а мамин волос меня по носу щекочет. Кто ж там звонит так настойчиво?
Сергей все же отходит от окна, берет мобильный.СЕРГЕЙ (в телефон). Да. Да, говорю, алло! Что? Как родила? Кого? Как девочку? Господи, девочку. Ты с ума сошла! Как она? Слава Богу! А ты? Конечно. Не переживай. За меня, говорю, не переживай! Блин, ну ты даешь! Да, нет, что ты, я не расстроился. Нет, конечно. У меня опыт есть. С Машкой. Я ж ей банты все детство вязал. Банты! Правда, до бантов не доживу, пожалуй. Не подходил. Честное слово не подходил. Только сейчас подошел. Я сам в шоке. Конечно, полечу. Я ж всю жизнь об этом мечтал! А, привязан. Ну, правильно, я ж высоты с детства боюсь. Так и сказала? Помнит. Это она придумала? Ну, да-да, странный вопрос. Что? Как девочку назовем? А ты как хочешь? Я? Ну, я не знаю. Я-то мальчика ждал. Вернее, нет. Глупости какие. О, знаю. Зойкой хочу. Зойкой!
КОНЕЦ2021 г._________________________________________
Об авторе:
ЕКАТЕРИНА ПЕРФИЛЬЕВАЕкатерина Перфильева родилась в Таганроге в 1976 году. По образованию экономист, почти двадцать лет проработала по специальности. Начиная с 2018 года училась в различных сценарных школах, окончила курс «Ридеро» «Учимся писать пьесы с Н.Колядой», курс О.Славниковой «Проза для начинающих» в литературной мастерской CWS. Сценарные проекты неоднократно попадали в шорт-листы различных питчингов, включая питчинг дебютантов веб-сериалов в рамках международного фестиваля «Realist Web Fest» в 2021 году, питчинг «Поворотный Пункт» киношколы «Свободное Кино» в 2021 году и другие. В 2022 году пьесы «Крейцерова соната» и «Орел или решка» вошли в шорт-листы Международного драматургического конкурса «Литодрама». Пьеса «Зойка» вошла лонг-лист международного конкурса современной русскоязычной драматургии «Действующие лица» при московском театре «Школа Современной Пьесы» (2021 г).
скачать dle 12.1
