ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 217 апрель 2024 г.
» » Ольга Займенцева. ХАРМС

Ольга Займенцева. ХАРМС

Редактор: Наталья Якушина


(пьеса-байопик)



Действующие лица:

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ 
ХАРМС 
ЕЛИЗАВЕТА БАМ 
МАРИНА ДУРНОВО 
АЛИСА ПОРЕТ 
ЯКОВ ДРУСКИН 
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ 
АЛЕКСАНДР ВВЕДЕНСКИЙ 
МОИСЕЙ ПАВДО 
ДОКТОР ШАПО 
СОТРУДНИК НКВД  
РЕДАКТОР 
САМУИЛ МАРШАК 

Ремарки. 
В пьесе два Хармса, первый – Даниил Иванович Ювачев, а второй – Хармс (псевдоним) тот, кого придумал Даниил Иванович. Двойник всегда будет ходить с сачком и ловить воображаемых бабочек.
Записная книжка – важный атрибут, который будет присутствовать на протяжении всего повествования. Даниил Иванович всё время будет в нее что-то записывать и читать короткие тексты.
В спектакле приглашённый иллюзионист исполнит номер с шариками.
В комнате Хармса будут висеть рисунки и портреты. Портреты в рамах станут оживать (портрет на стене – это лицо актёра, который спрятан за сценой). Ожившие «портреты» прочтут некоторые произведения Хармса. 
Звуковой лейтмотив пьесы – стук. Стук клавиш пишущей машинки, стук в дверь, сердцебиение, стук женских каблучков, забивание гвоздей в соседней комнате (периодически там будут что-то прибивать), стук капель дождя по карнизу, стук колёс поезда…


СЦЕНА 1

Комната, скромно обставленная: кровать, стол, пара стульев, фисгармонь. На стенах портреты и рисунки, большой рисунок дома с надписью: «ЗДЕСЬ УБИВАЮТ ДЕТЕЙ».
Легкая дымка. На столе и вокруг него лежат книги, старые манускрипты, письменные принадлежности. Растянутые в разных направлениях проволоки и пружинки, на них подвешены коробочки, чёртики, символы и эмблемы. На стене надпись: «АОМ МАНИ ПАДМЭ ХУМ».
На сцену выходит Даниил Иванович. Подходит к шкафу, открывает дверцу шкафа. 

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Когда я решил стать писателем, придумал себе творческий псевдоним Хармс.

На Даниила Ивановича из шкафа вываливается мужчина (это Хармс, он в исподнем, вскакивает и начинает одеваться).

ХАРМС. Он же Шардам Хармс-Шардам, он же Даниил Шардам, Шардам, Даниил Хармс-Шардам, он же Чармс, он же Хормс, он же Хармс.

Мужчина в исподнем (Хармс) начинает надевать на себя точно такую же одежду, в какую одет Даниил Иванович, доставая брюки, носки, рубашку и котелок из шкафа.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (указывая на своего двойника). Да, Хармс, а я Даниил Ювачёв.
ХАРМС (дополняет). Даниил Ювачёв Хармс.

Хармс ненадолго исчезает со сцены.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Папа сказал, что, пока я буду Хармсом, меня ждут одни неприятности.

Хармс появляется на сцене с сачком для ловли бабочек, начинает охоту на воображаемых насекомых. (Ремарка: двойник всегда будет ходить с этим сачком и ловить воображаемых бабочек.)

ХАРМС. Но вы продолжали жонглировать буквами, искали алхимический камень, соединяющий буквы в слова, сплетали смыслы.

Стук в дверь.  
Слышно, как в коридоре открывают дверь. 

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Здравствуйте, доктор.

Даниил Иванович быстро ложится в постель прямо в ботинках, накрывается одеялом, а Хармс прячется под кровать. Даниил Иванович поспешно достает из-под подушки пару разноцветных перчаток, надевает их, затем выуживает, как фокусник, из-под подушки дамскую шляпку с пером, водружает ее на голову.
В комнату входит низенький человек. Это доктор. Взгляд его неодобрительный. В комнате витает дым, источаемый еще не погасшей трубкой.

ДОКТОР. Я же говорил вам, что нужен свежий воздух, у вас очень дымно!

Даниил Иванович смиренно смотрит на доктора.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Да, доктор, вы правы, без воздуха совсем невозможно дышать.

Даниил Иванович делает вид, что задыхается, хватает ртом воздух и обеими руками держится за горло. Доктор бросается к нему, но в этот момент Даниил Иванович приветливо улыбается ему как ни в чем не бывало.

ДОКТОР. Да вы смеетесь, что ли? Какое безобразие!

Доктор срывает с вешалки пальто и вылетает из комнаты.

ГОЛОС ДОКТОРА. Сумасшедший, издевательство, болван!

Даниил Иванович сбрасывает одеяло, встает с постели, снимает шляпку и перчатки, складывает их в коробку, открывает окно и выбрасывает коробку на улицу. Хармс выбирается из-под кровати.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (Хармсу.) Садитесь за стол, берите лист бумаги и перо, пишите: Пиеса «Случай убийства» или «Елизавета Бам».  

Слышен стук каблуков по коридору. Дверь открывается, и в комнату без стука входит красивая высокая женщина в красном головном уборе, похожем на длинный колпак, завязанный в узел.

ЕЛИЗАВЕТА БАМ. А вот и я.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Елизавета?
ЕЛИЗАВЕТА БАМ. Да. Вы же меня уже придумали, вот я и пришла.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Тогда подождите немного, я вам первую реплику дам.

Хармс что-то быстро пишет на бумаге. Передает женщине лист.

ЕЛИЗАВЕТА БАМ (читает с листа). Сейчас того и гляди откроется дверь, и они войдут... Они обязательно войдут, чтобы поймать меня и стереть с лица земли. Что я наделала? Если бы я только знала... Бежать? Но куда бежать? Эта дверь ведет на лестницу, а на лестнице я встречу их. В окно?

Елизавета Бам смотрит в окно. 

ЕЛИЗАВЕТА БАМ.У-у-у, высоко! Мне не прыгнуть! Ну что же мне делать?.. Э! Чьи-то шаги!

В дверь кто-то стучит. Женщина начинает метаться по комнате, в итоге прячется под кровать. Хармс открывает дверь шкафа и прячется в нём. 


СЦЕНА 2

Даниил Иванович открывает дверь, входят друзья: Заболоцкий, Друскин, Введенский, они ставят на стол бутылки с вином, начинают выпивать. 

ВВЕДЕНСКИЙ. Даниил Иванович, почитаете нам что-нибудь?

Даниил Иванович торжественно вынимает записную книжку и читает рассказ.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ.Голубая тетрадь №10.
Жил один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что не понятно, о ком идет речь. Уж лучше мы о нем не будем больше говорить.

Друзья смеются. Под столом стоят пустые бутылки, кто-то задевает одну из них ногой, она шумно катится по полу и закатывается под кровать. 
Заболоцкий делает движение, чтобы достать ее, но Даниил Иванович одним прыжком оказывается под кроватью и достает бутылку, чтобы никто не обнаружил женщину под кроватью.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Давайте обсудим наше предстоящее представление в Доме печати! На нашем вечере «Три левых часа» мы должны будем сформулировать нашу декларацию. Мы, обэриуты, честные работники своего искусства. Мы – поэты нового мироощущения и нового искусства. Мы – творцы не только нового поэтического языка, но и созидатели нового ощущения жизни.
ЗАБОЛОЦКИЙ. Да и еще, пролетариат в области искусства не может удовлетвориться художественным методом старых школ, его художественные принципы идут гораздо глубже и подрывают старое искусство до самых корней.
ДРУСКИН. За нашим искусством будущее!

Они поднимают бокалы, радостно пьют вино.
Затемнение.
Те же в комнате Даниила Ивановича: Друскин, Заболоцкий, Введенский и Даниил Иванович. На столе пустые бокалы. Друзья сидят понурые.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Мы сильно ошиблись, думая, что за нашим искусством будущее.
ВВЕДЕНСКИЙ. Но было совсем другое ощущение, перед нашим представлением Дом печати осаждала толпа людей. Очереди за билетами стояли внутри касс и на улице. Люди были оживлены, шутили и смеялись. Администратор сказал, что начало представления нужно переносить на час, огромная толпа стоит за билетами.
ДРУСКИН. Зрители рассаживались на приставных местах, те, кому не достались и они, выстраивались в проходах между рядами. Не все желающие попали в зал. Люди стояли у входа и упрашивали контролеров пустить их, но их не пускали. Толпа волновалась. Мы стояли за закрытым занавесом. В зале было столпотворение, и люди всё пребывали и пребывали...
ЗАБОЛОЦКИЙ. И вот перед нами полный зал! Все кричат, свистят, хлопают, стоят в проходах, наконец, занавес открылся. Бехтерев читал отрывок из «Зангези» Велимира Хлебникова.
Благовест в ум!
Большой набат в разум, в колокол ума!
Все оттенки мозга пройдут перед вами
на смотру всех родов разума. Вот!
Пойте все вместе за мной!
Гоум.
Оум.
Уум
Паум.
Соум меня.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Лица зрителей в большинстве своем выражали недоумение, а некоторые – недовольство. Я затем читал стихотворение «Кика и Кока», сидя на шкафу.
Закончив, я достал из кармана жилета часы, посмотрел на циферблат и сообщил зрителям, что в это самое время на углу Невского проспекта и Садовой улицы выступает со своими стихами поэт Николай Кропачев.
В зале раздались дружные аплодисменты, зрители засмеялись. Заболоцкий читал свое стихотворение «Движение».
ЗАБОЛОЦКИЙ. Сидит извозчик, как на троне,
Из ваты сделана броня,
И борода, как на иконе,
Лежит, монетами звеня.
А бедный конь руками машет,
То вытянется, как налим,
То снова восемь ног сверкают
В его блестящем животе.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Когда стали играть мою пьесу «Елизавета Бам», со своего места в первом ряду вскочил лысый мужчина, он устремился за кулисы. За кулисами, топая ногами, начал орать: «Меня зовут Моисей Павдо, я думаю, вам известно это имя! Прекратите немедленно этот балаган!»
Мы сказали, что у нас всё согласовано и есть разрешение, но он продолжал орать: «Вы, обэриуты, прямые кандидаты в тюрьму! Если демонстрация сумасшедшей Бам не прекратится, и балаган будет продолжен, то я позвоню в НКВД! Я иду звонить», сказал он и удалился. Но мы продолжили.

На сцене появляется лысый мужчина в очках (похожий на Берию) и с портфелем под мышкой, он проходит мимо Даниила Ивановича, который в этот момент отворачивается, а мужчина (Павдо) проходит и осматривается, скрывается за кулисами.
Введенский, Заболотский и Друскин уходят. Из шкафа выходит Хармс.
Хармс берет с полки шкафа стопку газет и несёт на серебряном подносе Даниилу Ивановичу.

ХАРМС. Свежая пресса.

Даниил Иванович разворачивает газету.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. «Вчера в Доме печати происходило нечто непечатное»; «жуткая заумь его отзывает белибердой»; «Елизавета Бам» – откровенный до цинизма сумбур»; «Кому нужен этот балаган?».

Даниил Иванович грустный сидит за столом, пытается что-то написать, но откладывает перо, и в этот момент из-под кровати вылезает Елизавета Бам, начинает его утешать, он ее обнимает, и свет гаснет.


СЦЕНА 3 

Редакция журнала «Чиж и Ёж». За столом Маршак и сотрудник журнала «Чиж и Ёж». 

РЕДАКТОР. Вы только послушайте, Самуил Яковлевич, какую автобиографию нам прислали.
«Я родился в камыше. Как мышь. Моя мать меня родила и положила в воду. И я поплыл. Какая-то рыба с четырьмя усами на носу кружилась около меня. Я заплакал. И рыба заплакала. Вдруг мы увидели, что плывёт по воде каша. Мы съели эту кашу и начали смеяться. Нам было очень весело, мы поплыли по течению и встретили рака. Это был древний, великий рак; он держал в своих клешнях топор. За раком плыла голая лягушка. «Почему ты всегда голая, – спросил её рак. – Как тебе не стыдно?» «Здесь ничего нет стыдного, – ответила лягушка. – Зачем нам стыдиться своего хорошего тела, данного нам природой, когда мы не стыдимся своих мерзких поступков, созданных нами самими?» «Ты говоришь правильно, – сказал рак. – И я не знаю, как тебе на это ответить. Я предлагаю спросить об этом человека, потому что человек умнее нас. Мы же умны только в баснях, которые пишет про нас человек, т.-ч. и тут выходить, что опять-таки умён человек, а не мы». Но тут рак увидел меня и сказал: «Да и плыть никуда не надо, потому что вот он – человек». Рак подплыл ко мне и спросил: «Надо ли стесняться своего голого тела? Ты человек и ответь нам». «Я человек и отвечу вам: не надо стесняться своего голого тела».

Маршак гомерически хохочет.

МАРШАК. Кто это?
РЕДАКТОР. Некий Хармс.
МАРШАК. Приведите его немедленно!


СЦЕНА 4 

Перед Даниилом Ивановичем лежит книга по йоге, он раскрывает ее и ловко садится в позу лотоса (или просто по-турецки), закрывает глаза и пытается медитировать.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Аом, аом, аом…

Но из окна раздаются возгласы друзей.

ГОЛОСА. Хармс, Хармс, Даниил Иванович!

Даниил Иванович не в силах сосредоточиться, встаёт, выглядывает в окно.

ГОЛОСА. Мы вас ждём по чрезвычайно важному делу! И не забудьте взять с собой ваши новые рукописи!
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (зрителям). Так Олейников, Маршак и Житков привлекли меня в детскую литературу. Благодаря Маршаку я заключил договоры на три детские книги: «О том, как Колька Панкин летал в Бразилию, а Петька Ершов ничему не верил», «Озорная пробка» и «Театр» (все три вышли в 1928 году).


СЦЕНА 5 

Редакция журнала «Чиж и ёж». Коллеги выпивают, празднуют выход книги Хармса. 
На столе вино, еда. Даниил Иванович держит в руках книгу «Озорная пробка», листает ее. Коллеги поднимают бокалы.

ВВЕДЕНСКИЙ. Новых книг и переизданий!

Дружно выпивают.

ЗАБОЛОЦКИЙ. Мы соответствуем немецким романтикам прошлого века, они ничего реального не дали, но остались в истории.
ДРУСКИН. Сходство заметно пока лишь в первой части. Впрочем, остаться в истории не такое уж утешение (глядя на Даниила Ивановича), представьте себе, эта книга переживет вас; от вас, написавшего ее, уже ничего не останется, кроме гниющего тела, поедаемого червями, а вашу книгу будут еще переиздавать и читать в продолжение пятидесяти или шестидесяти лет.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Вы слишком оптимистично смотрите в будущее.
МАРШАК. Сейчас на Западе среди взрослых в большом ходу анекдоты с вывернутой наизнанку моралью. Основная схема этих анекдотов такова: «У меня ужасная неприятность: я остался к завтраку без поджаренного хлеба. – Как же это случилось? – Очень просто: моя бабушка, поджаривая хлеб, упала в камин и сгорела до ботинок».

Даниил Иванович смеётся.

МАРШАК. Что можем сделать для подготовки человека мы – не педагоги, не инструкторы физкультуры, а литераторы, прозаики и поэты? Казалось бы, ответ простой: дать побольше хороших книг. Ведь ребята – это самые усердные, самые постоянные читатели. Они читают не на сон грядущий, в амбулатории в ожидании зубного врача, не в выходные дни, а ежедневно, так же, как обедают и ходят в школу.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Однажды я шёл по Невскому, а мальчишки-соседи, которые накануне бросали в меня камни, увязались за мной. Они прятались, пока шли за мной, но я-то их видел. Я давно привык к ним и не обращал уже на них внимания, если бы не одно обстоятельство. В то время, когда на противоположной стороне появился милиционер, они выскочили из своего укрытия и подбежали к нему. «Товарищ милиционер, – кричал долговязый мальчишка, –  мы выследили англицкого шпиёна. Вон он», – и долговязый указал на меня. Второй лопоухий мальчишка вдруг закричал: «Скорее арестуйте его!».   
Милиционер погладил по голове бдительного мальчика и направился ко мне. «Предъявите документы, пожалуйста», – говорит. Я показал удостоверение. Милиционер снова приложил пальцы к козырьку и отпустил меня. Травить детей – это жестоко, но что-нибудь ведь надо же с ними делать!   
МАРШАК. Даниил Иванович, простите, но вы ведь, и правда, очень похожи на иностранца. Признаюсь, ваш образ вдохновил меня, и я написал стихотворение «Мистер Твистер».


СЦЕНА 6

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ.  Вечер в общежитии Литературного института был последним выступлением обэриутов, но мы тогда еще не знали об этом… Стены мы украсили лозунгами «Пошла Коля на море», «Шли ступеньки мимо кваса», «Мы не пироги». Кто-то выкрикнул из зала: «Почему не пироги?» Левин ответил: «А мы разве пироги?» Выступающего Юрия Владимирова, как только он начал читать, публика загудела и стала захлопывать его. Владимиров сказал: «Вы очень напомнили мне дикарей, которые, попав в европейский город, увидели там автомобиль! Кто-то из зала крикнул: «На Соловки вам, а не в европейский город! На Соловки, на Соловки!»
Я начал читать, и из зала раздались свист и крики. Я сказал, что в конюшнях и публичных домах не выступаю!

Появляется Павдо, он проходит мимо Даниила Ивановича из одного конца сцены в другой.
В комнату к Даниилу Ивановичу врываются друзья с газетами в руках. Вместе читают выдержки из статьи.

ДРУСКИН. В «Студенческой правде» вышла статья «Обэриуты враждебные нашему социалистическому строительству и нашей советской революционной литературе».
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Кто-то написал письмо в Союз писателей: как это Союз поэтов может терпеть в своих рядах подобных литературных хулиганов, таких как Хармс и Введенский?
ВВЕДЕНСКИЙ. На собрании в Союзе поэтов бухгалтер возмущенно высказался о поэте Хармсе, который не платит членских взносов! Предлагает исключить из Союза поэтов поэта Хармса, а также Введенского и Мандельштама. По ее мнению, хороший поэт характеризуется только вовремя уплаченными членскими взносами.
ВВЕДЕНСКИЙ. А мне очень нравится у Мандельштама вот это:
«Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.
Вся комната напоена
Истомой – сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.
Немного красного вина,
Немного солнечного мая, –
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна».

Затемнение.


СЦЕНА 7

На коленях перед иконой стоит Даниил Иванович, молитвенно сложив руки у груди, горит лампадка.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Господи, многое знать хочу, но не книги и не люди скажут мне это. Только ты просвети меня, Господи, путем стихов моих. Разбуди меня сильного к битве со смыслами, быстрого к управлению слов и прилежного к восхвалению имени Бога во веки веков.

Берет записную книжку и читает свой стих Кика и Кока.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ.Под логоть
Под коку
фуфу
и не крякай
не могуть
фанфары
ла – апошить
дебасить
дрынь в ухо виляет
шапле ментершула
кагык буд-то лошадь
кагык уходырь
и свящ жвикавиет
и воет собака
и гонятся листья
сюды и туды

А с нёба о хрящи
все чаще и чаще
взвильнёт ви ва вувой
и мрётся в углынь

С пинежек зирели
потянутся кокой
под логоть не фукай!
под коку не плюй!
а если чихнётся
губастым саплюном
то Кика и Кока
такой же язык.

Хармс чиркает спичкой по коробку, зажигает свечу на столе.  Хармс сидит за столом, перед ним лежит лист бумаги, на котором написаны цифры, буквы в алфавитном порядке, справа написано «НЕТ», слева – «ДА». Рядом маленькая дощечка с круглой дырочкой. Хармс кладет дощечку на бумагу с буквами, сверху на нее кладет пальцы, едва касаясь дощечки. 

ХАРМС. Дух Густава Мейринка явись! Дух Густава Мейринка явись!

Дощечка медленно сдвигается с места и начинает хаотично двигаться по бумаге.

ХАРМС. Дух Густава Мейринка, ты здесь?
Что будет со мной?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (стоя в сторонке, отвечает за дух). То, что ты сам напишешь.
ХАРМС. Где ты сейчас?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Слева от тебя.
ХАРМС. Что нас ждет?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Ты сам напишешь, что…


СЦЕНА 8 (параллельный монтаж)

СЦЕНА. КОМНАТА ДАНИИЛА ИВАНОВИЧА. Он одевается, берет записную книжку и уходит со сцены.
В комнату Даниила Ивановича входят трое военных, они начинают производить обыск. Грубо швыряют книги, рукописи.
НА СТЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПРОЕКЦИЯ: ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ ВХОДИТ В КВАРТИРУ СВОИХ ДРУЗЕЙ. Все радуются его приходу, здороваются, пожимают руки.
На сцене в комнате Даниила Ивановича военные.

ВОЕННЫЙ (понятым). Даниил Ювачёв подозревается в том, что «он является участником антисоветской нелегальной группировки литераторов».

Военные перетряхивают книги и рукописи Хармса.
ПРОЕКЦИЯ. Даниила Ивановича в гостях усаживают за стол, он пьет вино.
НА СЦЕНЕ В КОМНАТЕ ДАНИИЛА ИВАНОВИЧА. Военный открывает дверцу письменного стола, достаёт дневник Хармса: «Смотрите, что он пишет!», открывает его и читает вслух.

ВОЕННЫЙ. На набережной нашей реки собралось очень много народу. В реке тонул командир полка Сепунов. Он захлебывался, выскакивал из воды по живот, кричал и опять тонул в воде. Руками он колотил во все стороны и опять кричал, чтоб его спасли. Народ стоял на берегу и мрачно смотрел. – Утонет, – сказал Кузьма. – Ясно, что утонет, – подтвердил человек в картузе. И действительно, командир полка утонул. Народ начал расходиться.

ПРОЕКЦИЯ. Даниил Иванович в гостях открывает записную книжку. 

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. А вы знаете. Что ПОД?
А вы знаете, что МО?
А вы знаете, что РЕМ?
Что под морем-океаном
Часовой стоит с ружьем?

НА СЦЕНЕ, В КОМНАТЕ ДАНИИЛА ИВАНОВИЧА. Военные изымают, описывают и уносят мистическую литературу, рукописи, переписку.
ПРОЕКЦИЯ. Даниил Иванович поднимает бокал.
СЦЕНА. КОМНАТА. Комнату Даниила Ивановича опечатывают. Военные уходят со сцены.
ПРОЕКЦИЯ. Квартира Калашникова, где гостят Даниил Иванович, Введенский... В квартиру входят военные, которые производили обыск в комнате Хармса, и уводят всех по очереди.


СЦЕНА 9 

Ремарка. Даниил Иванович сидит на стуле, слышен голос, который как будто летит по коридору, эхом пульсирует в ушах.

ГОЛОС. Хармс (Ювачёв) Даниил Иванович – будучи врагом советской власти и монархистом по убеждению – являлся идеологом и организатором антисоветской группы литераторов, протаскивал в детскую литературу политически враждебные идеи… Культивировал и распространял особую поэтическую форму «зауми» как способ зашифровки антисоветской агитации. Виновным себя признал.  
Ювачёва (Хармс) Даниила Ивановича заключить в концлагерь сроком на три года.

Даниил Иванович закрывает лицо руками.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Господи, не оставь меня! Господи, помоги! Господи, не оставь меня! Господи, помоги!

Ремарка. Звук печатной машинки, из которой вынимают отпечатанный лист.
Звук печатной машинки и голос, зачитывающий приговор. 

ГОЛОС. Ювачёва Даниила Ивановича досрочно освободить, лишив права проживания в городе Ленинграде на год.

Звук облегчённого выдоха. 

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Меня отпустили во многом благодаря хлопотам моего отца – бывшего народовольца и политкаторжанина, знавшего Льва Толстого, Чехова и Волошина. Чехов в своем рассказе «Рассказ неизвестного человека» сделал отца прототипом революционера-героя.
Я поднимался по лестнице нашего дома, крепко держась за перила. Пытался войти в дверь, но всё время попадал мимо двери, от волнения натыкался на угол.
Я написал телеграмму Введенскому, который уже находился в Курске: «Выезжаю в Курск. Прошу помочь с поиском недорогой комнаты».
Затем я сложил бумагу в папку, в коробку сложил карандаши, перья, чернильницу и чернила. Трубку, табак, пепельницу, зубную щетку и отправился в Курск.
В Курске мы снимали комнату вместе с Введенским, ничего хорошего за это время вспомнить не могу. Ничего не писал, заболел. Доктор поставил туберкулёз, мама умерла от туберкулёза, и я уже готовился отправиться за ней, но оказалось – плеврит. И снова перемена участи, я всё ещё жив. Двенадцать месяцев медленно проползли, и я вернулся в Ленинград.


СЦЕНА 10. ЛЕНИНГРАД

Вечеринка в доме друзей. Все смеются и пьют вино. Одна дама обращается к Даниилу Ивановичу.

ДАМА. Даниил Иванович, давно Вас не видела! Чем Вы нас сегодня развлечете?

Все гости затихают, к Даниилу Ивановичу подходит Хармс, что-то шепчет ему на ухо, смеется и уходит.
Даниил Иванович выходит в центр комнаты.
Все взоры устремлены на него. Вдруг он начинает расстегивать ширинку. Дамы издают удивленные возгласы. Кто-то отворачивается, кто-то из них прикрывает глаза рукой. Даниил Иванович продолжает расстегивать ширинку и, наконец, спускает резким движением брюки вниз. Под брюками оказываются еще одни брюки. 
Раздается веселый смех.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. А теперь спросите меня, чем я еще вас порадую!

Все продолжают смеяться.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Ну, конечно, я прочту свой новый рассказ.

Он раскрыл записную книжку.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ.Кулаков уселся в глубокое кресло и моментально, сидя, заснул. Сидя заснул, а спустя несколько часов проснулся, лёжа в гробу. Кулаков понял сразу, что он лежит в гробу. Дикий страх сковал Кулакова. Мутными глазами он посмотрел вокруг, и всюду, куда ни направлял он свой взор, он видел только цветы: цветы в корзинах, букеты цветов, перевязанные лентой, венки из цветов и цветы россыпью.
«Меня хоронят», – подумал с ужасом Кулаков и вдруг почувствовал гордость, что его, такого незначительного человека, хоронят так пышно, с таким количеством цветов.

Но никто из присутствующих не засмеялся. А Даниил Иванович захлопнул свою записную книжечку и откланялся.


СЦЕНА 11 

Редакция журнала. Введенский, Заболоцкий и Друскин стоят у двери редакции.

ЗАБОЛОЦКИЙ. Хотите посмотреть, как Хармс с Маршаком в соавторстве стихотворение пишут?

Введенский и Друскин утвердительно кивают головами.
Заболоцкий приоткрывает дверь.
В кабинете за письменным столом сидит Маршак, рядом сидит Даниил Иванович. 

МАРШАК. У вас, Даниил Иванович, написано:
«После работы
Брались за ноты
Сорок четыре
Веселых чижа:
Дружно играли:
Чиж на рояле,
Чиж на цимбале,
Чиж на трубе,
Чиж на тромбоне,
Чиж на гармони,
Чиж на гребенке,
Чиж на губе!»
Думаю, лучше будет звучать не «после работы», а «после охоты брались за ноты».

Друзья тихонько прикрывают дверь и уходят.
Даниил Иванович выходит из кабинета Маршака.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. В Госиздате я познакомился с очаровательной художницей Алисой Порет.

Входит Алиса Ивановна.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Так, значит, вы будете иллюстрировать мою книгу?
ПОРЕТ. Да, я.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Алиса Ивановна, есть замечательная игра – вести куда угодно человека с завязанными глазами. Не хотите ли поиграть?
ПОРЕТ. С удовольствием.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Она завязала мне глаза своим шарфиком, я взял ее под руку, и она повела меня куда-то.

ЗВУКИ УЛИЦЫ.
Порет ведет под руку Даниила Ивановича с забинтованным лицом. Они подходят к трамвайным путям. Алиса оставляет его между рельсами и отходит. Всё тихо, пока нет трамваев, но вот Порет кричит издали.

ПОРЕТ. Даниил Иванович, имейте в виду, что вы стоите между трамвайными рельсами!

ЗВУК ИДУЩИХ ТРАМВАЕВ.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (тревожно). Сразу два громыхающих трамвая с разных сторон приближались к точке, в которой стоял я. Они проходили одновременно, и я оказался «зажат» между трамваями. Мне стало ужасно страшно, и меня пробила дрожь.
ПОРЕТ. Даниил Иванович, имейте в виду, малейшее движение – смерть или увечье.

Звуки уходящих трамваев стихают, Даниил Иванович снимает шарфик с глаз.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Я влюбился в Алису Ивановну, мы понимали друг друга с полуслова. А потом я встретил Марину.

Порет уходит, на сцену выходит Введенский.
Введенский и Даниил Иванович садятся друг против друга.

ВВЕДЕНСКИЙ. Я слыхал, что интереснейшая дама ваша невеста.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Благодарю, будто бы она действительно недурна.
ВВЕДЕНСКИЙ. Прошу вас описать мне ее наружность, какие у нее глаза?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Очень узенькие щелочки, почти бесцветные.
ВВЕДЕНСКИЙ. Какая редкость. А какой цвет лица?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Щеки очень бледные, даже зеленоватого оттенка, зато нос лилово-красный.
ВВЕДЕНСКИЙ. Изумительно, а какие зубки?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Совсем черные, то есть почти скорее коричневые.
ВВЕДЕНСКИЙ. А волосы?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Такого же цвета, как и глаза, бесцветные.
ВВЕДЕНСКИЙ. Счастливый вы человек, Даниил Иванович, но потому, что вы говорите, воображаю, как она хороша в действительности.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Да, я забыл сказать, что она косит.
ВВЕДЕНСКИЙ. И не знаю, где вы таких находите, - счастливчик!

Входит Марина. Даниил Иванович берет её под руку и дарит цветочек, который вынимает из петлицы.

МАРИНА. Нас расписал старичок с пожелтевшими от табака усами. Сказал: «Идите и живите…»

Они обмениваются кольцами и целуются. Уходят со сцены.


СЦЕНА 12

Даниил Иванович сидит у окна, пишет рассказ. Марина, его жена, читает книгу, сидя на кровати. Из открытого окна слышны голоса.

ГОЛОСА. Даниил Иванович, Хармс, Хармс, Даниил Иванович!
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (раздраженно). Когда уже меня оставят в покое?

Раздается звонок в дверь.

МАРИНА. Хорошо, а как сделать, чтобы тебя оставили в покое?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Да очень просто, не открывай дверь и всё.
МАРИНА. И что тогда будет? Ведь будут орать, если я не открою.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. И пусть орут!

Стук в дверь усиливается. Теперь из-за двери слышны крики.

ГОСТИ. Черт бы вас побрал! Открывайте дверь!
Мы все равно знаем, что вы не спите!
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (шепотом). Тс-с!

В дверь начинают барабанить ещё сильнее.

ГОСТИ. Открывайте немедленно!

Даниил Иванович не выдерживает и идет к двери. Он поворачивает ключ, и обрадованные гости с улыбками вваливаются в квартиру. Целуют и обнимают Даниила Ивановича. Среди гостей и та самая Елизавета из первой сцены в красном головном уборе, она многозначительно улыбается, кокетливо смотрит на Даниила Ивановича.
Гости ставят на стол бутылки вина, суетятся, гремят стеклом, разливают вино.
Хармс открывает записную книжку, берет стакан с вином и начинает читать вслух.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Я ЛЮБЛЮ ЛЮДЕЙ. Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека! Я сижу у себя в комнате и ничего не делаю. Вот кто-то пришел ко мне в гости, он стучится в мою дверь.
Я говорю: «Войдите!» Он входит и говорит: «Здравствуйте! Как хорошо, что я застал вас дома!» А я его стук по морде, а потом еще сапогом в промежность. Мой гость падает навзничь от страшной боли. А я ему каблуком по глазам! Дескать, нечего шляться, когда не звали!
А то еще так. Я предлагаю гостю выпить чашку чая. Гость соглашается, садится к столу, пьет чай и что-то рассказывает. Я делаю вид, что слушаю его с большим интересом, киваю головой, ахаю, делаю удивленные глаза и смеюсь. Гость, польщенный моим вниманием, расходится всё больше и больше.
Я спокойно наливаю полную чашку кипятка и плещу кипятком гостю в морду. Гость вскакивает и хватается за лицо. А я ему говорю: «Больше нет в душе моей добродетели. Убирайтесь вон!» И я выталкиваю гостя.

Даниил Иванович в шутку берет за грудки одного из гостей и под дружное улюлюканье волочет его к двери, открывает ее и выставляет гостя за дверь. 
Все смеются, выпивают, мужчины ухаживают за Елизаветой, оказывают ей повышенное внимание.
На авансцену выходят две женщины из числа гостей и, поглядывая на Елизавету, начинают диалог.

НИНА. Вы знаете! А? Вы знаете? Нет, вы слышали? А?
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Что такое? А? Что такое?
НИНА. Нет, вы только подумайте! Варвара Михайловна! Вы только подумайте!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Что такое? А? Что такое?
НИНА. Да вы представьте себе, Варвара Михайловна! Вы представьте себе!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Да что такое, в конце концов! Что такое?
НИНА. Нет, вы послушайте, Варвара Михайловна! Ха-ха-ха.
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Да я слушаю, слушаю! Что такое?
НИНА. Ха-ха-ха! Ну и королева!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Глупость какую-то несешь!
НИНА. Действительно королева!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Глупость какую-то несешь!
НИНА. Наш-то! Столбовой! Старый хрен! Тоже туда!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Куда туда?
НИНА. Да, всё туда же! За Елизаветой поволокся!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Как поволокся?
НИНА. Да влюбился!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Да кто влюбился?
НИНА. Да наш столбовой дворянин! Старый хрыч Обернибесов!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Обернибесов?!
НИНА. В том-то и шутка, что Обернибесов!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Аполлон Васильевич!
НИНА. Ну да! Ведь вы подумайте!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Просто не понимаю, что в ней хорошего! Почему все мужчины с ума сошли?
НИНА. Вы смотрите: Володя Кнутиков с ума сошел! Сергей Иванович с ума сошел!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ничего в ней нет интересного!
НИНА. Елдыгин с ума сошел!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Ничего в ней нет интересного!
НИНА. В том-то и шутка! Ничего в ней нет интересного!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Просто не понимаю, почему все мужчины с ума сошли!
НИНА. Не такая уж она красавица!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. По-моему, просто некрасива!
НИНА. Ничего в ней нет интересного!
ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА. Совершенно не интересна!

Даниил Иванович и Елизавета в обнимку уходят со сцены.


СЦЕНА 13

ДЕТИ. Ещё, ещё!
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. По протекции Самуила Маршака я выступал со своими произведениями перед детьми. Читал рассказы и стихи, делал номера, жонглируя шариками. Шарики постепенно исчезали, и в руке оставался только один, и тот оказывался яйцом, я доставал ложку, залуплял скорлупу и на глазах изумленных детей съедал его. Дети от этого приходили в восторг и кричали: «Ещё, ещё!»

Стук в дверь. Даниил открывает.

ВОЕННЫЙ. Даниил Иванович Ювачёв?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Да.
ВОЕННЫЙ. Собирайтесь, поедем.

Даниил машинально повернулся и стал надевать пальто. Рука не попадает в рукав. 
Затемнение.
На сцене меняется обстановка (теперь это кабинет, в нем шкаф, стол и стул).
НКВД. Даниил Иванович стоит в кабинете перед столом, над столом висит портрет Дзержинского или Сталина, по обе стороны от Даниила Ивановича стоят конвоиры.
Откуда ни возьмись, точнее, из дверцы шкафа, как черт из коробки, появляется человек в сером костюме. 
Серый человек (сотрудник НКВД) садится за стол.

СОТРУДНИК (обращаясь к Даниилу Ивановичу). Проходите, садитесь.

Даниил Иванович садится на край стула, спина ровная, хотя это не свойственно ему. Он пребывает в сильнейшем напряжении.

СОТРУДНИК. Как вы понимаете, мы вас не просто так сюда вызвали.

Пауза.

СОТРУДНИК. Ну, рассказывайте.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Что?

Серый человек выдвигает ящик стола и достает револьвер и коробку, в одной руке держит револьвер, в другой – коробку, смотрит то на револьвер, то на коробку, как будто выбирает, что использовать. Убирает в ящик револьвер.
Открывает коробку и высыпает белые шарики от пинг-понга на стол перед Даниилом Ивановичем. Шарики рассыпаются по всему столу, некоторые скатываются на пол.

СОТРУДНИК. Что это?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Шарики для пинг-понга.
СОТРУДНИК. Покажите, как вы ими управляетесь.

Даниил Иванович берет шарик, рука дрожит.

СОТРУДНИК. Смелее.

У Даниила Ивановича так трясутся руки, что он никак не может поначалу показать фокус. Шарик просто подпрыгивает в его руке. Но, наконец, он совладал с собой. Из ушей, носа и рта попеременно появляются шарики, появляются и исчезают.
Все присутствующие, открыв рты, наблюдают за процессом. Конвоиры, забывшись, облокотились на свои ружья.

СОТРУДНИК (добродушно улыбаясь). Ну вот, а то меня мой сынишка замучил, покажи, говорит, фокус, да покажи, как дядя Хармс на концерте! Пришлось вас вызывать.

Серый берет в руки шарики и пытается повторить фокус. Но у него ничего не получается, шарики падают, рассыпаются и закатываются под шкаф.
Затемнение.


СЦЕНА 14

Даниил Иванович у себя дома сидит на кровати. Пьет из бокала воду, рука слегка трясется. Вокруг него суетится маленький человек, доктор Шапо, он принуждает Даниила Ивановича лечь. Даниил послушно ложится.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. У нас был общий домашний врач – доктор Шапо. Он был «не совсем в норме», что сильно веселило всех и приводило меня в восхищение. Лечил этот врач, не уходя из квартиры, пока пациент не выздоравливал. Он питался в доме, спал на диванчике, выводил собак гулять, раскладывал пасьянсы и так замечательно ухаживал за больными, что очень было надежно и интересно болеть. Было одно неудобство – он любил пить и кофе, и водку, и чай, и вино и выпивал, что давали, в очень большом количестве. Сидел за столом часами и с кем попало разглагольствовал, иногда срываясь дать лекарство или поставить горчичник больному. Тут-то и обнаруживали под его стулом лужицу. Я специально для него держал швабру в особом дезрастворе. Других врачей я презирал и издевался над ними сколько мог…
ДОКТОР ШАПО. Самое важное – это диагноз! Важно определить болезнь, лечить может каждый.

Шапо приносит тазик с водой. Клеит по краям бумажки с названием болезней и проговаривает их: «воспаление легких», «чума», «хандра обыкновенная», «ангина», «грипп», «ревматизм». Достает из кармана грецкий орех, кладет его на стол и ударяет по нему пресс-папье. Орех раскололся, но всмятку. Доктор занервничал, еще несколько раз ударил по ореху пресс-папье, размозжив его окончательно.
Доктор вынимает из кармана второй орех, на этот раз ему удается расколоть его аккуратно надвое. Доктор доволен. Он вынимает и съедает сердцевину, вставляет в обе скорлупки крохотные свечки. Кладет скорлупки на воду в таз как кораблики, поджигает свечки и начинает за ними наблюдать.
В тазу плавают скорлупки. Одна скорлупка подплыла к бортику, ударилась об него, от этого загорелась бумажка с надписью «хандра обыкновенная».

ДОКТОР ШАПО. Так я и думал! Будем лечить смехом. И он громко и добродушно рассмеялся и покинул сцену, оставив на полу лужу.


СЦЕНА 15

Даниил Иванович за столом пишет в записную книжку и вслух проговаривает слова.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Советы артистам-юмористам.

Даниил Иванович встает в центр сцены.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Я заметил, что очень важно найти смехотворную точку. Если хочешь, чтобы аудитория смеялась, выйди на эстраду и стой молча, пока кто-нибудь не рассмеется.

Он поворачивает голову к публике и стоит, молча глядя в зрительный зал.
Один зритель в зале начинает смеяться.
Хармс смотрит на Даниила Ивановича, потом снова поворачивается к зрительному залу.

ХАРМС. Тогда подожди еще немного, пока не засмеется еще кто-нибудь, но так, чтобы все слышали.

В зале начинает смеяться еще и женщина.

ХАРМС. Только этот смех должен быть искренним, клакеры в этом случае не годятся. Когда всё это случилось, то знай, что смехотворная точка найдена.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. После этого можешь приступать к своей юмористической программе и будь спокоен, успех тебе обеспечен.

Даниил Иванович взмахивает рукой и раздается дружный смех. 

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Есть несколько сортов смеха. Есть средний сорт смеха, когда смеется весь зал, но не в полную силу. Есть сильный сорт смеха, когда смеется только та или иная часть зала, но уже в полную силу, а другая часть зала молчит, до нее смех в этом случае совсем не доходит.
ХАРМС. Первый сорт смеха требует эстрадная комиссия от эстрадного актера, но второй сорт смеха лучше. Скоты не должны смеяться.

Звук смеха. По сцене проходит Павдо, он очень серьёзен.


СЦЕНА 16 

Даниил Иванович с друзьями гуляет по городу, неподалеку от кладбища. За оградой стоит сторож – брутальный мужчина. 

ВВЕДЕНСКИЙ. Ставлю бутылку шампанского, что вы, Даниил Иванович, с таким суровым не вступите в дискуссию.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Ну, в таком случае вы плохо меня знаете! Я сейчас буду допытываться у этого джентльмена у кладбищенской ограды, как пройти на небо.

Они подходят ближе к сторожу и наблюдают за ним из-за кустов.

СТОРОЖ (держа за крылья муху). Ишь ты. Ведь если ее помазать столярным клеем, то ей, пожалуй, и конец придет. Вот ведь история! От простого клея!

Из своего укрытия выходит Даниил Иванович.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Скажите, дедушка, как тут пройти на небо?

Сторож посмотрел на него, прищурил один глаз, потом прищурил другой, потом почесал себе бородку, еще раз посмотрел на незнакомца.

СТОРОЖ. Ну, нечего тут задерживаться, проходите мимо.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Извините, ведь я по срочному делу. Там для меня уже и комната приготовлена.
СТОРОЖ. Ладно, покажи билет.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (заглядывая в лицо сторожу). Билет не у меня, они говорили, что меня и так пропустят.
СТОРОЖ. Ишь ты!
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Так как же? Пропустите?
СТОРОЖ. Ладно, ладно. Идите.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. А как пройти-то? Куда? Ведь я и дороги-то не знаю.
СТОРОЖ (делая строгое лицо). Вам куда нужно?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (тихо, доверительно, прикрывая рот ладонью). На небо!

Сторож наклонился вперед, подвинул правую ногу, чтобы встать потверже, и посмотрел на незнакомца пристально и сурово.

СТОРОЖ. Ты чего? Ваньку валяешь?
Сторож повернулся, чтобы поднять с земли булыжник, но когда обернулся, Даниила уже не было.
СТОРОЖ. Ишь ты!

Сторож распахнул куртку, почесал себе живот, плюнул в то место, где стоял Даниил Иванович, и медленно пошел в свою сторожку. 
Даниил Иванович-победитель слегка улыбается, друзья хохочут. Бутылка с легким хлопком расстается со своей пробкой, в бокалах пенится шампанское.


СЦЕНА 17

Звук печатного станка. Обложка книги «Иван Иваныч Самовар» с рисунком самовара и фамилией – Даниил Хармс. Станок печатает книгу, вдруг чья-то рука резко нажимает на кнопку. Станок на прощанье издает протяжное «у-у-у».
Из одного конца сцены в другой проходит Павдо. 
Даниил Иванович открывает свою записную книжку.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. 
С утра просыпаешься бодрым,
потом начинается слабость,
потом начинается скука,
потом наступает потеря
быстрого разума силы,
потом наступает спокойствие.
А потом начинается ужас.

Хармс открывает свою записную книжку.

ХАРМС. Долги: Маршаку – 150; Шварцу – 100; касса взаимопомощи – 200; Иле – 100, 8 – 900 р.; Лизе – 30; Москва – 300 р.; Габбе – 15 р.; Эйбушину – 3 р. 50 к.; Елизавете Алексеевне – 1 р.; Эстер –11; Портному – 20; Тропову – 40; Няне – 15; Папе – 10, 50 – 100 р.; Гернет – 3 р.; Липавским – 2 р.; Гомец – 130 руб; Шварцам Невский – 30 руб.; Бобе – 50 руб.; Олейникову – 5 руб.

Пауза.   

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Боже, теперь у меня одна-единственная просьба к тебе: уничтожь меня, разбей меня окончательно, ввергни в ад, не останавливай меня на полпути, но лиши меня надежды и быстро уничтожь меня во веки веков.


СЦЕНА 18

Даниил Иванович сидит в редакции, держит в руке скрученные листы рукописи. Исхудавший, затравленный. Края манжет слегка затертые, ботинки нуждаются в ремонте. Всё туже скручивает он трубочку из листов в руках. Редактор сидит напротив него на стуле.
Даниил Иванович раскручивает листы рукописи.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Цирк Принтинпрам
Сто коров,
Двести бобров,
Четыреста двадцать
Ученых комаров
Покажут сорок
Удивительных
Номеров.

Четыре тысячи петухов
И четыре тысячи индюков
Разом
Выскочат
Из четырех сундуков.

Две свиньи
Спляшут польку.
Клоун Петька
Ударит клоуна Кольку.
Клоун Колька
Ударит клоуна Петьку.
Ученый попугай
Съест моченую
Редьку.
Четыре тигра
Подерутся с четырьмя львами.
Выйдет Иван Кузьмич
С пятью головами.
Силач Хохлов
Поднимет зубами слона.
Потухнут лампы,
Вспыхнет луна.
Загорятся под куполом
Электрические звезды.
Ученые ласточки
Совьют золотые гнезда.

Грянет музыка,
И цирк закачается…
На этом, друзья,
Представление
наше
кончается.

Редактор сочувственно смотрит на Даниила Ивановича.

РЕДАКТОР. Даниил Иванович, даже не знаю, чем вам помочь. Ну, во-первых, возьмите вот.

Он протягивает сложенную вдвое купюру.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Спасибо. Я бы мог что-то написать.
РЕДАКТОР. К Первому мая нужно будет написать стихотворение. Что-то жизнеутверждающее, чтобы дети в нем благодарили вождя, что-то очень воодушевленное должно быть.
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ (упавшим голосом). Да, конечно. Я постараюсь.
РЕДАКТОР. Я уверен в этом.

Редактор сочувственно пожимает руку Даниила Ивановича.


СЦЕНА 19 

Из открытого окна комнаты доносятся звуки первомайской демонстрации. 
Даниил Иванович приходит домой, приносит немного еды: хлеб, сыр, яблоки, табак. Выкладывает всё на стол. Марина оживляется, хлопочет, достает приборы, режет хлеб. Даниил выкладывает рядом с продуктами журнал «Чиж». Марина берет журнал, листает, находит стихотворение мужа. Первую часть стихотворения читает молча, присаживаясь на стул у стола.

МАРИНА (упавшим голосом дочитывает стих).
…Мы к трибуне подойдем,
Подойдем,
Мы к трибуне подойдем
С самого утра,
Чтобы крикнуть раньше всех,
Раньше всех,
Чтобы крикнуть раньше всех
Сталину «ура».

Отрывается от текста, устремляет взгляд на мужа. Смотрят друг на друга.
Стук в дверь. Оба вздрагивают. Даниил Иванович с внутренним трепетом открывает дверь, входит приятель.

ПРИЯТЕЛЬ. Олейников расстрелян, Заболоцкий арестован.

Со стола падает тарелка и разбивается.
Затемнение.
Марина лежит на кровати, поджав под себя ноги, чулки дырявые. У кровати стоят совершенно стоптанные ботиночки. Даниил Иванович дает ей кусочек сахара. Марина меланхолично сосет сахарный кубик, придерживая двумя пальцами.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Нам надо бежать!
МАРИНА (отнимает сахар от губ). Ну, куда мы пойдем?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Я знаю, куда, собирайся! Возьмем с собой только Библию и рассказы. Днем будем идти по лесу, чтобы нас не видели.

Марина и Даниил Иванович одеваются, берут котомки и остаются в комнате.  
Слышны звуки леса: поют птицы, шуршит от ветра трава. Марина идет по комнате и срывает воображаемые ягодки, «ест» их сама и на ладошке протягивает мужу.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ.
Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.

И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.

Раздается стук в дверь. Звуки леса мгновенно исчезают.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Я знаю, что это за мной!
МАРИНА. Господи, почему ты так решил?
ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Я знаю!

Под сценой (в партере) появляется Елизавета Бам в красном головном уборе. К ней подходит тот самый человек с портфелем по фамилии Павдо, они о чем-то шепчутся. Павдо уходит со сцены, остается только Елизавета.

ЕЛИЗАВЕТА БАМ. Сейчас, того и гляди, откроется дверь, и они войдут... Они обязательно войдут, чтобы поймать меня и стереть с лица земли. Бежать? Но куда бежать? Эта дверь ведет на лестницу, а на лестнице я встречу их. В окно?

Даниил Иванович смотрит в окно.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Высоко! Мне не прыгнуть! Ну, что же мне делать?..

Слышно, как гулко стучит сердце в груди, стук всё усиливается, перерастая в дробный стук в дверь.  
Марина идет открывать дверь.
Конвоиры выводят Даниила Ивановича из комнаты, Марина бежит за ними. 
Затемнение.


СЦЕНА 20 

В камере спиной к зрителю стоит Даниил Иванович. Он смотрит в зарешеченное окно. В окне летит птица.

ДАНИИЛ ИВАНОВИЧ. Оставшись один, я встал во весь свой могучий рост, открыл рот и сказал: – Прим тим прам. Но тут во мне что-то хрустнуло, и с тех пор можете считать, что меня больше нет.

Свет от фонаря над Даниилом Ивановичем гаснет.
Из зарешеченного тюремного окна видна одиноко парящая птица. Она видна то в одном, то в другом квадранте решетки на окне. «Камера выходит» за пределы решетки, и мы видим свободно парящую в небе птицу.
Слышен детский смех, заливистый, добрый. К нему присоединяются новые и новые детские голоса. Дети смеются и кричат: «ЕЩЕ, ЕЩЕ!»
Голоса постепенно стихают, один за другим. Слышится только смех одного ребенка, но и он постепенно умолкает.

Даниил Иванович Ювачёв-Хармс умер в Ленинграде, в тюремной больнице 2 февраля 1942 года.

Конец
 
6 апреля 2021 года


Произведения Даниила Хармса, использованные в пьесе:
«Елизавета Бам», – отрывок из пьесы.
Стихотворение «Из дома вышел человек», – отрывок.
Рассказ «Голубая тетрадь №10».
Рассказ «Я родился в камыше».
Стихотворение «Кика и Кока».
Рассказ «На набережной нашей реки».
Стихотворение «Врун», – отрывок.
Рассказ «Кулаков уселся в глубокое кресло».
Диалог Даниила Хармса и Александра Введенского по поводу предполагаемой невесты Даниила Ивановича.
«Нина - вы знаете! А?...».
Рассказ «Молодой человек, удививший сторожа».
Стихотворение «Так начинается голод».
Стихотворение «Первомайская песня», – отрывок.
Рассказ «Воспоминания одного мудрого старика», – отрывок.
Рассказ «Я люблю людей».
Стихотворение «Цирк Принтинпрам».

Произведения, использованные в пьесе:
Стихотворение Осипа Мандельштама «Невыразимая печаль».
Стихотворение Заболоцкого «Движение».
Стихотворение Велимира Хлебникова «Зангези», – отрывок.
В соавторстве (хотя, скорее всего, это была только редактура Маршака) Самуила Маршака и Даниила Хармса «44 весёлых чижа», – отрывок.







_________________________________________

Об авторе:  ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА ЗАЙМЕНЦЕВА 

Родилась в Астрахани 12 февраля 1977 года. Окончила сценарно-киноведческий факультет ВГИКа (мастерская Рустама Ибрагимбекова). Сценарист, драматург и прозаик. Создатель и соучредитель единственной в мире киношколы для людей с инвалидностью «Без границ». Лауреат сценарной премии «Слово».скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 554
Опубликовано 01 окт 2021

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ