Александр Кан. КОРИДОР

Редактор: Кристина Кармалита


(патриотическая комедия в 3-действиях)

 

От автора: Что такое коридор? Длинный проход внутри здания? Промежуточное нежилое пространство? Или… исторический период, в котором застревают люди, не способные обрести свой смысл, свою силу, свою драгоценную судьбу? Вот такие извечные вопросы ставятся в этой трагикомической пьесе.


Действующие лица:

МАТЬ – Аврора Максимовна Ким, 65 лет
БОРИС – ее сын, – 40 лет
РИММА – его жена, – 30-35 лет
АНТОН – сын, – 15 лет
АННА – подружка Антона, – 16-17 лет
АПОЛЛОН – работник культурного центра, – 35 лет
ГОСТЬ ОТТУДА – темнокожий мужчина представительного вида средних лет.
САНТЕХНИК – 25-30 лет
СОСЕД – 40-45 лет
ОФИЦИАНТ 1
ОФИЦИАНТ 2 – молодые люди.
МИЛИЦИОНЕР, ДВА САНИТАРА – эпизодические лица без определенных примет.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Алма-Ата 90-х, впрочем, как и любой постсоветский город после распада империи. Центр города. Действие происходит в квартире. В центре сцены просторная гостиная, из которой двери ведут в комнаты – прямо через коридор к матери, слева и справа от коридора, и еще правее – соответственно к сыну, невестке, и внуку. В глубине между комнатами Риммы и Антона узкий темный коридорчик, ведущий к наружной двери, в левой части гостиной маленький закуток – кухня: плита, кухонный столик, окно. Посередине гостиной – обеденный стол, на нем телефон, стулья, вдоль стен сервант, незатейливая мебель, – обыкновенная городская обстановка. 

Утро. За окном идет дождь. Мать в домашнем халате выходит из коридора, машинально включает радиоприемник, зажигает плиту, ставит на нее чайник, смотрит в окно. 

МАТЬ (задумчиво.) Опять дождь... (Вздыхает, глядит на потолок.) Как бы снова не потекло. (Достает из-под кухонного столика тазик, ставит его в гостиной, потом достает еще один тазик, потом еще какие-то емкости – выстраивает все это вдоль одной видимой ей линии.) Ох уж эти сантехники... И Борис хорош. В конце концов, хозяин он или нет? (Смотрит на потолок.) Когда-нибудь это обвалится, и никого рядом не будет. (Садится за обеденный стол.) Самое страшное, когда рядом люди, а на самом деле никого...
БОРИС (сонный, выходит из своей комнаты, направляется в ванную, спотыкается о тазики.) Доброе утро, мама! О, здесь сам черт ногу сломит... Что это ты с самого утра баррикады устраиваешь? (Уходит, шумно умывается.)
МАТЬ. Дождь, Борис...
РИММА (выходит из комнаты с полотенцем на плече, спотыкается.) Здравствуйте... Господи! Опять у вас передел территории? (Пытается войти в ванную.) Когда же это кончится?.. (Уходит к себе.)
МАТЬ (готовит завтрак, разговаривает сама с собой.) Странный был сегодня коридор... Кажется, он опять издевался надо мной... (Поднимает голову и обращается к портрету, висящему на стене сбоку – со стороны зрительного зала не видно.) Ты мне веришь?
БОРИС (выходит из ванной.) Ну-с, мамука, что у нас сегодня на завтрак? (Садится за стол, лицом к залу.)

Римма выходит из комнаты, проходит чертыхаясь в ванную. 

БОРИС (жует.) У нас не семья, а одни призраки...
МАТЬ. Что же вы теперь так и будете жить – в одной квартире и врозь?
БОРИС. А что делать, мамука? Ведь не выгонишь. Размениваться тоже нет смысла. Район у нас хороший. Центр. Опять же кто ей завтраки будет готовить? И ужины... Привычка. Всем одинаково плохо и одинаково хорошо. По-своему. Только вот ремонт надо сделать. Так ты говоришь?
МАТЬ (вздыхает.) Да уж скорей бы. Того и гляди, потолок на голову обвалится...
БОРИС (раздраженно.) Да, да, обвалится. Скорей бы уж обвалился, что ли? (Встает.) Спасибо. Нас ждут великие дела, а ты – ремонт... Ну да ладно, как-нибудь сделаем. (Уходит в свою комнату.)
РИММА (выходит из ванной, опять спотыкается о тазики.) Ну и наставили вы здесь, Аврора Максимовна... чтобы жизнь медом не казалась? Вам, что, так интересней жить? (Уходит.)
МАТЬ. Дождь, Римма...
БОРИС (в пиджаке, галстуке, выходит из комнаты, застегивает на ходу штаны, папка под мышкой.) Дожил... Последние штаны донашиваю. И те… (застегивает) не сходятся... (С чувством.) Нет, я давно вырос из этих штанов. Как и из этого города. (Застегнул.) Я на работу... (Уходит.)
РИММА (одетая, выходит из комнаты.) Я соберу что-нибудь на завтрак, Аврора Максимовна... И Антона, пожалуйста, не забудьте разбудить.
МАТЬ. Когда же я забывала? Ты сядь и поешь.
РИММА (ходит вокруг стола, ест на ходу.) Аппетиту нет. Я уж на работе. Как – возьмемся... На работе все – и еда, и аппетит, и выспаться, и разговоры, и личная жизнь – сами знаете... (Смотрит на мать.) Интересно, а в ваше время чего было больше – разговоров или «сами знаете»? (Сама же и отвечает.) Ну конечно, работа, работа – кожа да кости. Ну все, я побежала. Да, Антона не забудьте разбудить! (Уходит.)
МАТЬ (глядит на пустую тарелку и опять начинает делать бутерброды.) Антон! Антон! Вставай!
АНТОН (выкатывается из своей комнаты на роликовой доске, виртуозно объезжает тазики, стол, стулья.) Доброе утро, бабушка! Что, оглоедов своих выпустила? (Подъезжает к столику и берет бутерброд.)
МАТЬ. Сначала умойся, да... выброси эту тележку! Сколько грохоту!
АНТОН. Не могу, ба, прирос я к ней. Раньше надо было отнимать. Я теперь даже сплю с ней. А все – папа!
МАТЬ. Что это ты глупости говоришь? (Смотрит на потолок, подходит к телефону, набирает номер.) Алло. Ремонтная служба? Я вам уже 28-й раз звоню. У нас скоро потолок обвалится. Течет. Адрес? 28 Панфиловцев 28. Не 28, а 28. Да, 28 и 28. Да, потолок. Да, течет. (Смотрит на потолок.) Пятна? Какого цвета? Какая разница, какого цвета…? Да, одна. Все на работе. Никого нет. И не будет. (Уговаривает.) Вы уж пожалейте старуху. Пришлите сантехника. Хоть кого. Сил уже нет терпеть. Алло! Да, спасибо...
АНТОН (выкатывается из ванной.) Ты это чего так раскричалась, бабука? (Усаживается за стол, тележка под ногами.) Вот я тебе сейчас расскажу про тележку. Раньше как было? Папука мне все, мол, чего ты без дела слоняешься? Иди туда, иди сюда. Дело-дело, вот я и придумал себе дело: на колесиках. Чем не занятие?
МАТЬ. Что это ты такое говоришь? Быстро ешь и в школу. Опоздаешь.
АНТОН. Да ты послушай, бабука. Правду говорю. А он, что, при деле? Гундит и гундит. Все ему не по размеру – город, штаны, жена, сын. А сами скачут с мамашей, как козлики. Я бы им всем колесики приделал. Чем не занятие? Ну все… (встает из-за стола) продолжение лекции – после уроков. (Хватает портфель и выкатывается из квартиры.)
МАТЬ (смотрит на пустую тарелку, потом на потолок.) Если дождь так будет лить, чем же все это закончится?

Звонок в дверь. Мать, встрепенувшись, идет открывать. В гостиную входит представительный мужчина в костюме и галстуке. 

МАТЬ (радостно.) Вы из жилуправления?
АПОЛЛОН (внимательно оглядывает комнату, тазики на полу.) Я – Аполлон. Из культурного центра… А вы… (читает по бумажке) Аврора Максимовна Ким?

На все вопросы и замечания мать в дальнейшем согласно кивает головой. 

АПОЛЛОН. Отец ваш… (читает) Максим Тимофеевич? Участник национально-освободительного движения… (читает) 1948-го года... ?? (Бодро.) Так, хорошо. Слушайте меня внимательно. Завтра, именно завтра к вам придет представитель международного фонда помощи семьям ветеранов освободительного движения... (Читает.) Тоже потомок, наш с вами соотечественник из Америки. Очень большой человек. Понимаете меня? Стол, закуска, и все остальное. Сыну скажете. А этого… (показывает на тазики) чтобы не было...
МАТЬ. Дождь, товарищ из культурного центра.
АПОЛЛОН. Значит, тазики убрать. На один день дождь можно и отменить. К вам не каждый день люди оттуда приезжают. Да, самое главное. В конце осени т а м будет проводиться конференция, посвященная памяти участников освободительного движения... (Читает.) Считайте, что вы уже приглашены. Подарки, пряники, – в общем, вспомоществования. Сын с вами? И он, значит, тоже. Прямые родственники. Только прямые. А вы – дождь... Дождь это непрямое явление, местное. А здесь транснациональные проблемы решаются. Значит, тазики к завтрашнему убрать. Вам все ясно? (Кланяется и уходит.)
МАТЬ (садится за стол, опять смотрит на портрет, висящий на стене.) Вот, отец, – ты слышал? – вот и тебя вспомнили. (Радостно.) Кто бы мог подумать? Через столько-то лет. Оттуда по твою душу. Да... что я хотела тебе рассказать? Коридор сегодня опять шалил. Хулиганил. Кажется, я проснулась, встала и пошла, как обычно, завтрак готовить, и странно – все шла и никак не могла дойти... (Сомневается.) Может, папа, это старость, болезнь? Ведь раньше, когда я девчонкой была, в один миг весь коридор проскакивала. Знала: там, в светлой комнате, ты и мама, за столом, пьете душистый чай, солнечные зайчики на стенах... И я вам: доброе утро, мама и папа! А сейчас, как в тоннеле: ни начала, ни конца... (Встает, подходит к двери, ведущей в коридор, берется за дверную ручку и замирает.) Вот когда-нибудь войду и обратно уже не выйду...

Пауза. 
Неожиданно раздаются шаги в коридоре, сначала тихо, затем все громче и отчетливей. Мать напряженно вслушивается. Шаги совсем близко. Почти за дверью. 

МАТЬ (испуганно прижимается к двери.) Папа? Господи, это ты, папа... ?


КАРТИНА ВТОРАЯ

Вечер того же дня. Борис ужинает в одиночестве, читает газету. В гостиную входит Римма, в руках у нее зонтик. Борис старается не обращать на нее внимания. 

БОРИС (через несколько минут напряженного молчания.) Поздновато вы стали приходить, дамочка. Что, работы стало много?
РИММА. А это уж не ваше дело, товарищ бывший муж.
БОРИС (сосредоточенно изучая газету.) Да, конечно, не мое. Но пока вы здесь проживаете... имейте честь соблюдать единый распорядок дня в доме.
РИММА (насмешливо.) Честь?… В доме? А где он, дом? Вот мой дом! (Шумно раскрывает зонтик.)
БОРИС. Ну и живите себе там...
РИММА. Да уж, с вас станет – выгнать на улицу...
БОРИС (пытается примириться.) Ладно, Римма, здесь у нас новость. Завтра к нам придет гость. Оттуда. Представитель какой-то там ассоциации ветеранов освободительного движения. По поводу нашего дедушки. Дедушка-то наш, оказывается, был участником освободительного движения... Вот хитрец, мне никогда ничего не говорил. Да и мама... Кого от кого, правда, они там освобождали, мне не известно. Да это и не важно... Так вот, Римма, ты уж матери помоги. Может, с работы надо будет отпроситься. А я целый день по магазинам буду бегать.
РИММА. Будет исполнено, мой господин. С утра – как штык: к плите. Вы меня, интересно, как представлять будете – как жертву или как участницу освободительного движения?
БОРИС (терпеливо.) В том-то и дело, Римма, надо будет нам как-нибудь изобразить нормальную здоровую семью. Устойчивую, так сказать, к распадам страны и времени. Да и бабушка просила, – переживает. Все же друг другу не чужие... Сын растет. Ради деда в конце концов. (Соединяет ладони в жесте почтения.) Светлая ему память...
РИММА. Ишь ты как заговорил! А где же раньше была твоя светлая память? Или надо было ревизоров оттуда дожидаться?

Из своей комнаты выкатывается на скейтботе Антон и кружит вокруг стола, за которым сидят его мать и отец. На протяжении всего последующего разговора родители практически не обращают на него внимания. 

БОРИС (настроен серьезно.) Римма, давай поговорим серьезно. Во-первых, развод наше с тобой совместное предприятие. Вместе строили, вместе и разрушали. Да и что, Римма, воротить прошлое? Какой в этом смысл? Предположим, что его вообще не было, этого прошлого...

Римма изумленно смотрит на Бориса. 

БОРИС. Мать сказала, туда пригласят. (Мечтательно.) Т ы представляешь, туда!... Короче говоря, будем считать, что наше совместное предприятие аннулируется... Претензии предъявляются… (смотрит на наручные часы) в течение 10-и секунд. Раз, два, три, четыре... Все, претензии не действительны.

Римма изумляется еще больше. 

БОРИС. Ты только подумай, как из-за этого «туда» все с ума посходили... Дурдом! Все – от мала до велика... Ни стыда, ни совести... А здесь на готовенькое, только потому, что мы – наследники великого освободителя. (С предвкушением.) Так сказать, были гадкими утятами, а в кого можем превратиться? Глядишь, поедем, другая обстановка, воздух, жизнь, проценты от гонораров за освобождение, благополучие, наконец, уважение, – все и наладится, станем наконец истинно свободными людьми...
РИММА (пораженная.) Боря, что с тобой...? Ты, конечно, меня извини, но – ты дурак или сволочь??.. Ведь мы с тобой совершенно чужие люди! Коммуналка у нас, понимаешь?! Ком-му-нал-ка!! (Глядит на сына, словно замечает его впервые.) А то, что ребенок перед глазами… (зажмуривается) это счастливое, но недоразумение. (Открывает глаза.) Да, недоразумение.
БОРИС (нервно, глядя на сына.) Антон! Прекрати сейчас же! Я сейчас выброшу твою тарахтелку!
РИММА (продолжая размышление.) Я более чем уверена, что этот ваш гость даже и не представляет себе, что люди здесь могут жить десятилетиями вместе и быть совершенно чужими друг другу. И только потому, что им некуда уйти. Ладно, мы с тобой, можно сказать, молодоразведенные... А другие? Ходят по одним и тем же коридорам, даже спят вместе по неизбежности, приобретают одинаковые жесты, привычки, слова. (С ужасом.) Только потому что они вынуждены. Ты хоть представляешь себе, какой это ужас?!
БОРИС. Тише! Что это тебя так понесло?!
РИММА. Стукаться, соприкасаться телами, лгать, терпеть, ненавидеть, а потом вместе спать. Ты этого хочешь?
БОРИС. Да тише ты! Бабушку разбудишь!
РИММА (задумчиво, вставая из-за стола.) Хотя, в одном ты, конечно, прав. Предположим, что такого прошлого у нас с тобой вообще не было...
БОРИС. Вот и умница. Риммочка, я тебя прошу – успокойся, подумай, отдохни. Целая ночь впереди...
РИММА (вдруг ласково.) А я тебе, милый мой, и не перечу. Какой в этом смысл? И есть ли вообще в чем-либо смысл? Итак, из пункта А выехали два велосипедиста... ?
БОРИС. Да, Риммочка, и пункт прибытия им обоим известен. А теперь иди спать... Завтра тяжелый день.
РИММА. О, да! Завтра я буду примерной женой и хозяйкой. Буду молчать, улыбаться и кланяться... Завтра ты будешь ликовать! (Идет к себе в комнату, вдруг останавливается.) Но мы еще посмотрим, какой из велосипедистов доберется до конечного пункта первым. У меня может быть свой интерес... (Уходит.)
БОРИС (пожимает плечами.) Свой так свой...

Некоторое время смотрит сосредоточенно на катающегося вокруг стола сына. 

БОРИС. У тебя, что, тоже свой интерес? Чтобы завтра я этой тарахтелки не видел! О чем вы думаете, молодежь? (Некоторое время смотрит на сына, потом воровато оглядывается.) Ну-ка, дай я попробую. Немножко. Ведь когда-то умел. Веришь? (Встает на доску, пытается кататься, сын садится за стол на его место, оценивающе наблюдает.) Смотри-ка, получается! Смотри-ка, Антон! А? (Катается вокруг стола.) Ну-ка скажи мне, как там у вас в школе? Чем дышите? О чем мечтаете? Что учите? (Катается уже свободно, получая удовольствие.)
АНТОН. Повторяем неправильные глаголы.
БОРИС (не останавливаясь.) Ну-ка, изобрази...
АНТОН. Гнать, терпеть, держать, обидеть, слышать, видеть, н е н а в и д е т ь...
БОРИС. Смотри-ка, Антон, смотри, получается!


КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Вечер следующего дня. В гостиной Аврора Максимовна, Римма, Антон – стоят у длинного, накрытого по случаю гостей, стола. Поодаль у входной двери стоит Борис. Все одеты нарядно. 

БОРИС (возбужденно.) Мама, радуйся, дождя сегодня не было и не будет! Как по заказу. Бог, значит, все видит!
РИММА (поправляет тарелки.) А какой у тебя сегодня Бог? Может, пастору позвонишь, спросишь?
МАТЬ. Да, было бы так каждый день. Но как эту погоду угадаешь? Сегодня сухо, завтра дождь, послезавтра – потоп. Что тогда делать?
БОРИС. Ну опять ты чем-то недовольна! Живи, мамука, сегодняшним днем. Итак… (взмахивает руками, как дирижер) готовность номер один. Генеральная репетиция. Построились все в ряд. Запомните, как только входят гости, все тут же – традиционный восточный поклон, затем Антон – шаг вперед, – даешь гостевую, подобострастную:
Милый Агнец, расскажи,
Кем ты создан, расскажи,
Из каких ты вышел рук?
Кто тебя привел на луг... ?
РИММА (в ужасе.) Какой агнец? Какой луг... ?

Стук в дверь. В суете никто не слышит. 

БОРИС. Антон, повторяй за мной...

Снова стук в дверь. Дверь отворяется, толкает Бориса в спину. В гостиную входят Апполон и темнокожий Гость оттуда с яркими красочными пакетами. 

АПОЛЛОН. К вам можно? Что это у вас звонка нет? Непорядок. Стучимся-стучимся...

Все начинают заученно кланяться гостям кроме замершего Антона. 

БОРИС. О, мы вас прямо-таки заждались! Заходите, гости дорогие.

Представляет гостей и хозяев. Усаживает Гостя за стол. 

АПОЛЛОН (деловито, с пакетами в руках.) Так, пойдемте-ка мы с вами, женщины, на кухню. Сейчас я проведу с вами маленький инструктаж. (Идут в кухонный закуток.)
БОРИС (в сторону, Антону.) Антон, быстро, быстро, галстук надень...

Борис и гость остаются на некоторое время одни. Стараются, кланяются и улыбаются друг другу. 

БОРИС (ходит вокруг стола, не смеет присесть.) Очень-очень вам рад. Очень много слышал о вас. А пока женщины готовятся – маленькая культурная программа. В вашу честь. (Останавливается на середине комнаты, картинно разводит руками, говорит громким поставленным голосом.) Из классического сиджо:
Не надо нам соломенной циновки.
Присядем на опавшую листву...
И зажигать светильник нам не надо.
Должна взойти вчерашняя луна.
(Показывает на окно.)
И если есть закуска и вино...
Давай-ка их неси сюда скорее!
(Замирает, глядит на кухню.)

Из комнаты выходит Антон в криво надетом галстуке, удивленно глядит на застывшего в театральной позе отца. 

БОРИС (Антону.)
Эй, мальчик, принеси мне плащ и шляпу!
В восточной речке поднялась вода.
Удилище возьму, прилажу маску
И привяжу крючок без острия...
Но вы, рыбешки, не тревожьтесь зря:
Мои приготовления – только шутка!

Входит Аполлон с бутылками в руках. За ним женщины с блюдами. Все останавливаются в недоумении. 

АПОЛЛОН (с подозрением глядя на Бориса.) Дорогой мой, ты это брось... Мы только что из корейского театра. Насмотрелись, ох, насмотрелись. Самое время чем-нибудь закусить. Увиденное.

Все рассаживаются за столом. Женщины раскладывают еду. На протяжении всей сцены Римма ухаживает за гостями. 

АПОЛЛОН (торжественно.) Прошу всех поднять бокалы. (Встает.) Должно было пройти несколько десятилетий, чтобы потомки героев великого освобождения смогли собраться за этим столом – уважаемого. (Читает по бумажке.) Максимилиана де Зироу и Максима Ивановича Кима...
МАТЬ. Тимофеевича...
АПОЛЛОН... . Так давайте же все вместе с нашими виновниками торжества прислушаемся к отголоскам былого великого освобождения. Выпьем за то, что это наконец свершилось!

Пьют, некоторое время молча закусывают. 

ГОСТЬ (говорит с заметным акцентом, обращаясь к матери.) А ваш отец жил в этой квартире?
МАТЬ (с волнением, пытается привстать.) Да, уважаемый, вот за этим столом он любил работать, вон там его комната, а там жила мама, вот здесь – через коридор – моя комната...
ГОСТЬ (с затруднением глядит на Аполлона, потом на остальных.) Ко-ри-дор? В вашем языке очень много интересных и непонятных слов... Я еще не разобрался...
АПОЛЛОН (задумчиво.) Коридор? Ну как это объяснить? Проход, вестибюль, тоннель... шахта.
ГОСТЬ. Шахта?!
БОРИС. Да нет, не шахта, а как бы мостик, – нежилое, промежуточное пространство.
ГОСТЬ (уважительно.) А, понятно, понятно. (Что-то записывает себе в блокнот.)
Некоторое время все молча едят, не могут найти общую тему для разговора. Борис разливает напитки.
БОРИС (пытается пошутить.) Мама иногда шутит, говорит, что однажды войдет в коридор и... как бы там заблудится.
ГОСТЬ. За-блу-дит-ся?
РИММА (насмешливо.) В абстрактном смысле. Образ, символ...
ГОСТЬ. О, символ! Понятно, понятно, очень интересно. (Записывает себе что-то в блокнот.)
АПОЛЛОН. Что-то мы все не о том. Так: наполнить бокалы. Теперь слово предоставляется прямому наследнику великого Максима Ивановича.
МАТЬ. Тимофеевича...
БОРИС. Ну что сказать, за дедушку!
АПОЛЛОН. Коротко и ясно.

Все пьют, некоторое время молча закусывают. 

ГОСТЬ. А нет ли у вас семейных фотографий?
АПОЛЛОН. Конечно, конечно, уважаемый. Вот молодая хозяйка. Она сейчас вам все и покажет.
МАТЬ. Она не найдет. Не беспокойтесь, я сама. Заодно поговорим об отце. И ты, Антон, пойдем с нами в комнату. Он для вас, уважаемый, песню приготовил...

Встают втроем и уходят в другую комнату. Как только уходит гость, все расслабляются и начинают вести себя естественно. 

БОРИС (растроганно, опьяневший.) Да, мама одна среди нас донесла великие традиции наших предков.
АПОЛЛОН (развязно, опьяневший.) Что это ты меня, наследник, со своей женой не знакомишь? Все бегает и бегает, бедняжка... Пусть присядет.
БОРИС. И правда, Римма, присядь. Все уже сыты.

Римма присаживается. 

АПОЛЛОН. Предлагаю выпить за вашу очаровательную хозяйку! Наливай, Борис, не стесняйся. (Расслабляется.) Ох, как же с нашими местными легко... Не надо думать, как себя вести. Чокнулись, и – готово. Ох, устал я от этих гостей. (Машет в сторону.)

Чокаются и выпивают. 

АПОЛЛОН (закусывая.) С другой стороны, как с нашими местными тяжело. Я вот по культурному обмену работаю. В общем, за «туда» отвечаю. Если бы вы знали, как меня наши соотечественники преследуют. Все просятся, мол, пустите нас, даже угрожают. (Увлекается и начинает рассказывать.) Вот не выдержал я однажды... закрыл раньше времени кабинет и пошел к одному своему приятелю. Есть у меня один приятель – писатель, известный народовед. Профессор, уважаемая личность и все прочее. Пришел я к нему и говорю, слушай ты, народобед, что это с нашими соотечественниками происходит? Все за границу хотят, ради этого готовы на все, – продать и подставить кого угодно. А приятель мой хитрец, ай, мол, отстань, некогда мне, вот возьми мои книги и читай, там все написано, не мешай мне новую книгу писать. А ручки у него махонькие, коротенькие, а стол огромный, и из-за него, стола, моего специалиста, совсем не видно. Ну и взял я его книги, раньше бы и не притронулся, а сейчас вот – приспичило: прочитал одну, вторую, третью, – и знаете, что меня поразило? Ну-ка, налей, Борис, здесь в сухую не разберешься...

Чокаются, выпивают. 

БОРИС. Прочел я его творчество и обомлел... Везде у него циферки, числа, какие-то… (с ужасом) виды-и-подвиды, сферы обитания… (берется за голову) периоды линьки, миграции, течки... – в общем, таблички, а между табличками слова – «свобода», «демократия», – вот еще такое слово помню: «депортация». И как-то жалко мне тех людишек стало, о которых он пишет, казалось, маленькие они все такие, с коротенькими ручками и ножками, с хвостами и со сточенными затылками, – полуголовые, как и мой народобед, – сквозь заросли чисел пробираются, только кто выползет, тут его – раз! – скалкой по голове: Свободы тебе? Демократии? Шиш тебе! – в общем, полный народобедческий набор. Пришел я к приятелю своему еще раз – книжки отдавать, хотел обсудить прочитанное, а он мне, ай, мол, отстань, пишу я, мол, и ручонками своими так мелко-мелко по листу водит, и прямо видно мне стало – жуть! – как из под пера его маленькие человечки врассыпную разбегаются, потом он их – раз! – волевым движением коротенькой руки обратно – в колонки, темницы, – вот тебе самая настоящая депортация…! Я и подумал тогда, что о людях то говорить, раз у нас такие специалисты по народу? Совсем расстроился я, сижу в своем кабинете, а эти, маленькие, опять бегут ко мне, тянутся, словно выскочившие из тех народобедческих работ, – тянутся прямо из-под стола, со своими заявлениями, – тьфу, самый настоящий кошмар! (Оглушительно бьет кулаком по столу.)

Вдруг останавливается и внимательно разглядывает Римму. 

БОРИС. А что это у вас, пламенная моя, кольцо на левой руке? Вы, что, разведенная?
РИММА (насмешливо.) Да нет, так удобней по хозяйству...
БОРИС (полупьяный.) Да, так удобней.
АПОЛЛОН. А раз не разведенная, так будьте добры носить кольцо на положенном месте. Извините, но я педант. А в прошлом, орнитолог... Позвольте, я помогу вам. (Берет ее за руку и снимает кольцо.) А пальчики-то, пальчики – одно заглядение. (Пытается надеть ей кольцо на палец другой руки и вдруг роняет на пол.) Ооой!
РИММА. Ничего, не беспокойтесь. Борис, подними пожалуйста...
Борис с готовностью, полупьяный, лезет под стол. Слышно, как Антон поет выученную им песню. Раздаются аплодисменты.
АПОЛЛОН (держит Римму за руку.) Так вот, на чем я остановился?
РИММА. На соотечественниках...
АПОЛЛОН. Да, да. Кстати, вашу свекровь и вашего экс-мужа – здесь вы меня не проведете, мой голубок, – то есть прямых наследников обязательно пригласят этой осенью т у д а. А ваши прекрасные пальчики – нет, не прямая родственница.
РИММА. Ничего, плакать не будем.
АПОЛЛОН (шепотом.) Но вы можете поехать туда и без этого. Все зависит только от меня, а это мне раз плюнуть. Но это… (заглядывая под стол) строго между нами.
РИММА. Борис, ты там скоро?
БОРИС. Сейчас, сейчас, – закатилось куда-то. (Ползет дальше под длинным столом.)
АПОЛЛОН. Так вот о соотечественниках. Гляжу я на них и думаю: о, кто же вас, милые мои и родные, – кто вас так в жизни обделил? За что? Говорю им, лимит у нас, понимаете, встаньте с колен, человек, негодяи вы этакие, звучит гордо. А они – вы думаете, что? – все равно под стол, толкают меня, раскачивают, ну словно я... какая-то Берлинская стена.

Сам наливает и выпивает. 
Борис пытается вылезти из-под стола, при этом толкает стул, на котором сидит Аполлон. 

АПОЛЛОН (пьяно и пораженно.) Вооот, опять началось! Вы видите? Ду-хи... И тут до меня добрались. (Крепко хватается за крышку стола, грозно.) Вам, что, меня на службе мало?? А я вам говорю, не поедете вы туда! (Пытается оттолкнуть ногами Бориса.) И даже не пытайтесь там что-то предпринять!

Стул, на котором сидит Аполлон, начинает раскачиваться. 

АПОЛЛОН (совершенно обалдевший.) А я вам говорю, не поедете вы туда! Только через мой труп!

Входят Антон, мать и гость оттуда. Все с некоторым изумлением наблюдают происходящую сцену. 

РИММА (возмущенно.) Борис! Да вылези ты оттуда!
АПОЛЛОН. Не поедете, гаддыы!

Борис вылезает, наконец, из-под стола. 

БОРИС (протягивая кольцо.) Вот, нашел... Нет… (пыхтит и оттирает пот) я давно вырос из этого стола...
ГОСТЬ (с видом разрешившего головоломку.) Ааа, понятно, – коридор, промежуточное пространство...
АПОЛЛОН (мотает головой, быстро приходит в себя, можно сказать, профессионально.) Так: порядок, в голове полный порядок. Никто никуда не едет, не входит, не заходит. Все только выходят. (Встает, совершенно трезвый.) Ну, что, хозяева, пора и честь знать...
ГОСТЬ. Что знать?
АПОЛЛОН. Это, уважаемый, символ, образ... Надеюсь, вы плодотворно побеседовали с Авророй Максимовной?

Проходят к выходу. 
Все кроме Антона старательно кланяются и провожают гостей до двери. Гости уходят. Мать и Римма начинают убирать посуду. 

БОРИС (пьяный, сидит за столом.) Нет, я давно вырос из этого стола...
РИММА (на ходу, с грудой посуды на руках.) По-моему, тебе давно спать пора...

Раздается стук в дверь. 

БОРИС. Ооткрыто!

Входит сосед, топчется на месте. 

БОРИС. О, соседушка, в самый раз пришел. Присаживайся.
СОСЕД (робко, воровато оглядывается.) Я – за солью.
БОРИС. Дорогой, зачем тебе соль? Ты погляди, что на столе. Виски, шампанское, «Мальборо», икра черная и красная. Все – соленое.
СОСЕД. Да я же не пью. (Робко, воровато оглядывается, садится.) А по какому поводу?
БОРИС (шепотом.) Освободитель к нам оттуда приехал... Осенью к себе приглашает.
СОСЕД. Что-то нас никто освобождать не едет.
БОРИС. Так вот и повод: за освободителя в каждой пост… (Наливает.) советской семье.

Чокаются и выпивают. 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ 

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Та же квартира. Вечер следующего дня. В гостиной Антон чинит телевизор. Стук в дверь. Входит Анна, соседка Антона.

АННА (осторожно заглядывает в гостиную.) Привет. Твои дома?
АНТОН. Заходи. Бабушка спит, а родоки в гостях. Придут, наверное, поздно.
АННА. Ого, у твоих опять медовый месяц?
АНТОН. Да нет, к нам же гости оттуда нагрянули. Вот они с ними и таскаются.
АННА. Слушай, у тебя есть что-нибудь покурить?
АНТОН (охотно.) Конечно. (Показывает на кухонный стол.) Мальборо, Кэмел, виски с содовой – хочешь? Есть сухое вино.
АННА (подходит к кухонному столу.) Откуда все это?
АНТОН. Да все оттуда. От вчерашних гостей.
АННА (задумчиво.) Можно, я у тебя покурю?
АНТОН. Кури, только форточку открой.
АННА. Ага, я и буду в форточку. (Стоит у окна и курит.) Опять дождь.
Антон продолжает деловито чинить телевизор. Пауза.
АННА. Сейчас Чехова читала. Задавали. Знаешь, ничего. «Три сестры».
АНТОН. Это где сторож в финале колотушкой бьет?
АННА. Нет. Это другое. Там сестры эти все ждут чего-то, ждут. И одна из них постоянно повторяет: «В Москву! В Москву!» В общем, что-то такое там есть.
АНТОН. Нет, наверное, не читал.
АННА (задумчиво.) Потом к Нинке зашла. Сигарету стрельнуть. А там мать ее наставляет: Тебе туда надо! Туда! Учи тамошний язык. Так орала, что я убежала. (Вздыхает, через паузу.) А куда – туда? Бедный Чехов...
АНТОН. Кто?

Пауза. 

АННА (курит, стараясь дымить прямо в форточку.) А у меня папаша объявился...
АНТОН (перестает чинить телевизор, поворачивается к Анне.) Да ты что??? Вот это да... Сколько же его не было?
АННА. Хм, да лет десять уж точно... Как сейчас помню, ушел в тапочках, – в карты играть, и так и не вернулся.
АНТОН. Прямо в тапочках?
АННА. Ну да. Через неделю позвонил, сказал, надоело, душно у вас. Это я потом узнала, мать через несколько лет рассказала. А тогда плакала в трубку.
АНТОН. Во, козел! (Задумчиво смотрит на Анну.) Если у меня когда-нибудь будет семья, я – ни-ни, вокруг дома буду ходить, всех охранять... Еще хочешь, кури...
АННА. Да я вообще-то не курю, а сейчас такое – сам понимаешь. Сегодня телеграмму получили, – мол, радуйтесь, возвращаюсь.
АНТОН (ходит по комнате.) А мать что?
АННА. Туфли его из чулана вытащила. Бедная мама! (Задумчиво смотрит на Антона.) Хорошая все-таки пьеса. Правда, так грустно стало...
АНТОН. А давай вина выпьем. Оно легкое. Я уже без родоков пробовал. Садись за стол. (Достает бутылку.)
АННА. Нет, я здесь. Я в окно буду смотреть. Мне дома почему-то окон не хватает. А у тебя нормально.

Антон подносит бокал с вином Анне, возвращается к столу, присаживается. 

АНТОН. А я видно, другую читал, про то, как колотушкой... Тоже здорово!
АННА. Что же мне теперь делать?
АНТОН. Как что? Ну радуйся, что ли, – отец все-таки.
АННА. Дурак ты. Ничего не понимаешь. Маленький ты еще.
АНТОН (с обидой.) Вот это ты брось. Ты, что, оскорблять меня пришла?
АННА. Не обижайся. Я в самом деле не знаю, что мне теперь делать. Вот я одного не понимаю. (Поворачивается к нему.) Как это можно – взять и уйти? Ну знаю: у многих отцы уходят. Но все равно – как же так? – взять и уйти? А дети, семья? Вот скажи мне, ты же мужчина?
АНТОН. Даже не знаю, у меня только дед уходил... А папаша все хорохорится. Все говорит: я вырос из этого города. Ну и что дальше?... Да и куда ему?
АННА. Мы же после его с мамой ждали. Мать услышит шаги на лестничной площадке, сразу бежит, в замочную скважину подглядывает. Потом на работу уходила. Я одна оставалась. Ходила по квартире, остановлюсь: вот здесь папа любил сидеть. Вот здесь газеты читал. Потом в коридор: тоже жду, – кажется, так в коридорах и выросла. Думала игра такая: папа прячется. А я словно прятки вожу... Потом мать приходила, и опять начинались пробежки – по коридору к двери... Вот скажи, Антон, как же так можно – взять, уйти и вернуться? Мы, что, мебель какая-то? Которая в углах стоит, пылится и ждет хозяина?
АНТОН. Да забудь ты все это! Козлы они все! Воон, вчера папаша мой под столом ползал, а после до утра с соседом кричали: Туда! Поедем туда!
АННА (задумчиво.) И у Нинки тоже самое... Тебе не кажется, что все они – того. (Крутит пальцем у виска.) Тебе не кажется, что мы намного умнее наших родителей? (Осторожно смотрит на него с видом человека, вдруг раскрывшего поражающую воображение тайну.)
АНТОН. Вообще-то я об этом не думал. Но... похоже на то...
АННА. Но ведь мы тоже совсем не умные... Тогда – кто? (Думает, потом приходит в себя.) А чего твой отец под столом ползал?
АНТОН. Не знаю, я в другой комнате сидел. Может, самоутверждался так.
АННА (уверенно.) Да, тебя то же самое ждет. Вот мой папаша объявился, а твой только собирается. Как ты сказал – вырасти?... Ведь им бы лишь куда-нибудь уехать. А как возвращаться? Наверное, любой человек в конце концов возвращается... И никто никогда не думает о том, как это надо делать. Даже если на час, на минуточку, на какие-то мгновения... Не думает о том, что оставляет позади себя. (Грустно вздыхает.) Ладно, я пойду... Мать, наверное, ждет. Она сейчас, как сумасшедшая стала, все ходит по комнате – из угла в угол. Как заключенная за час до освобождения.
АНТОН. Посиди еще. Что же ты теперь будешь делать?
АННА. Уеду я. Куда-нибудь далеко-далеко. Туда, где меня никто не знает. В Москву, например. Да, в Москву. Буду жить так, чтобы никто не мог уходить из моего нового дома и возвращаться, когда пожелает. (Смотрит на Антона.) А ты оставайся. Твои съездят туда, подарков тебе навезут. Будешь всем хвалиться. (Идет к двери.)
АНТОН. Подожди! (Встает, идет за ней, как будто больше ее не увидит.) Подожди, хочешь я с тобой уеду? (Нежно берет ее за руки.) Вместе будем. Я... Я буду возвращаться с работы, а ты – ты будешь узнавать меня по шагам. А я всегда буду возвращаться.
АННА. Ты чего это? (Удивлена.) Тебе же в школе надо учиться.
АНТОН. Какая тут учеба? Я бы очень хотел быть с тобой. (Низко опускает голову.)
АННА. Ты... серьезно этого хочешь?
АНТОН. Да, туда, где никто нас не знает.
АННА. Слушай, а давай тогда прямо сейчас. Пусть мать сама отца встречает.
АНТОН. Сейчас? Как же... прямо сейчас? Вот, телевизор надо дочинить. Да и бабушка там одна...
АННА (расстраивается.) Ну вот, а ты говорил...
АНТОН. Нет, я точно тебе говорю. Сказано – сделано. Я же обещал. На днях. Мне же тоже надо попрощаться с домом. Мысленно.
АННА. Ладно, чини телевизор. Я подожду.
АНТОН (радостно.) Серьезно? Слушай... (Нежно смотрит на нее.) Можно, я тебя поцелую?

Анна стоит у закрытой двери с закрытыми глазами. Антон прижимается к ней, в гостиную входит бабушка. 

МАТЬ. Антон, ты здесь?

Анна незаметно выходит из квартиры. 

МАТЬ (испуганно.) Антон?
АНТОН (входит в гостиную.) Здесь я...
МАТЬ. Ты чего там, у дверей, делаешь?
АНТОН. Друг заходил, разговаривал.
МАТЬ (смотрит в окно.) Опять дождь... (Подходит к телефону, набирает номер.) Алло, это жилуправление? Я вызывала сантехника. До сих пор никого. Вы уж пожалейте старуху. Сейчас никого…? На днях? Хорошо, буду ждать.

Антон внимательно смотрит на бабушку. 

АНТОН. Бабушка, а ты Чехова читала? «Три сестры»?
МАТЬ. Да и не припомню сейчас. Может, и читала.
АНТОН. Там, где колотушкой бьют, а потом одна сестра все кричала: «В Москву! В Москву!»
МАТЬ (теплеет.) В Москву?... Да, в Москву мы с папой и мамой ездили. Отца тогда в командировку направили. И он нас с собой взял. Садись... Сейчас я тебе расскажу, как мы ездили в Москву... (Присаживается за стол.)


КАРТИНА ПЯТАЯ

Несколько дней спустя. Та же гостиная. За столом мать заваривает чай. По комнате ходит сантехник с инструментами в руках. 

САНТЕХНИК. Даже не знаю, бабушка, чем вам помочь. Только что, перед вами лазал на чердак, там все отсырело. Не дай Бог, потолок обвалится... Вам здесь не сантехник нужен, а целая строительная бригада.
МАТЬ (успокоенная уже тем, что впервые появился сантехник.) Присаживаетесь, попейте чаю. Вы, наверное, так устали.
САНТЕХНИК. Залатать кровлю, заново постелить рубероид, залить гудроном, – да что там говорить: перестроить все заново.
МАТЬ. Вы пейте, пейте чай. Я и пирожки напекла. Может быть... я все эти материалы достану, и вы почините?
САНТЕХНИК. Да вы что, бабушка! Это же не по адресу. Да и не достанете вы ничего. Я – сантехник, а вам нужны строители. Да и те еще... как посмотреть. У нас строить разучились много лет тому назад.

В комнату входит Борис. 

БОРИС. Мама, я на машине. На две минуты оставил. Мне срочно нужен здешне-тамошний словарь. Ты не помнишь, у нас есть?
МАТЬ. Борис, садись, попей чаю. Вот сантехник к нам пришел.
БОРИС (не обращая внимания на сантехника, ходит по комнате.) Да какой там чай, мама. Я говорю, машина ждет. Словарь мне нужен. Без него никуда. Я ему про Фому, он мне про Ерему. Потом мило друг другу улыбаемся. Как это говорится... оскалом умершего от перелома позвоночника.
МАТЬ. Борис, ты еще несколько лет тому назад все сдал в макулатуру. Кто же знал, что такие книги потребуются...
БОРИС. Господи! Что же делать? И этот помощник, Аполлон, постоянно куда-то смывается. (Едко, как бы укоряя мать.) Кстати, с твоей бывшей невесткой. Хороша... (Садится за стол, стучит пальцами по крышке стола и смотрит на сантехника.)
МАТЬ. Я же тебе говорила: книги нельзя никогда сдавать или выбрасывать. Ты меня не послушал.
БОРИС (нервно.) Опять ты за свое. Кто знал, мама, кто знал, что все так получится? И что дедушка окажется всемирно известным освободителем? А этот... другой освободитель – как его зовут, кстати? – сколько с ним нахожусь, не знаю... – все с этим «коридором» отстать от меня не может. Все какой-то скрытый смысл в этом ищет. (Возмущенно.) Кто это вообще ему сказал? (Смотрит на сантехника.) Вы – сантехник?
МАТЬ. Вот товарищ говорит, что здесь дело совсем не в сантехнике. Надо капитальный ремонт делать.
БОРИС. Да-да, это слово они хорошо знают: капитальный, капитал, капитализм!
САНТЕХНИК. В сущности, можно и не капитальный, но ремонт нужно сделать.
БОРИС. Вот как ему, например, объяснить, что такое «сантехник» или «ремонт», или «ЖЭК»?
МАТЬ. Может быть, мы все это купим? В конце концов, в долги залезем?
БОРИС (задумчиво.) Получается так, что некоторых, может быть, очень многих слов они совсем не знают. Мы – как с разных планет. Но ведь есть слова, которые понимают все люди, где бы они ни жили.
САНТЕХНИК. Есть.
МАТЬ. Вот беда-то, беда... Что же нам делать? Ведь не ждать же в самом деле, когда потолок обвалится?
САНТЕХНИК. Есть, например, слово "беда".
БОРИС (глядя на сантехника.) Значит, вы – сантехник? Да, вы правы, вот беда-то как раз в том, что словаря нет. (Встает.) Ох, что же я с вами тут сижу, меня же машина ждет. Придется так с ним разговаривать. На языке несуществующих людей. (Уходит.)
САНТЕХНИК. Значит, это ваш сын. Не больно он о вас заботится...
МАТЬ (оправдываясь.) Да вы знаете – все суета, спешка, тут еще гости оттуда. Все как с ума посходили...
САНТЕХНИК. На днях к вашим соседям заходил. У них тоже все течет, но – их много и они читают.
МАТЬ. Читают?
САНТЕХНИК. Да, читают. Ходят на богослужение к пасторам, приехавшим оттуда. Вот… (достает из чемоданчика томик Библии) расплатились за ремонт. Собрался уже уходить, тут мальчишка их, глазенки такие хитрые, говорит, я тоже читаю, у нас в семье закон такой: кто скорей прочтет, тот скорей и поедет. Я ему: куда? А он: как куда? Туда...
МАТЬ (рассеянно.) Что это?
САНТЕХНИК. Библия. Знаете, очень интересно. Я тут начал читать.
МАТЬ. Разве книги спасут, если дом рушится? Книги надо читать в светлом, чистом и сухом доме...
САНТЕХНИК. Я тут, кстати, и про дождь нашел. В самом начале. Вот, послушайте... (Открывает книгу, устраивается поудобнее.)

Дождь за окном усиливается. Мать озабоченно смотрит то в окно, то на потолок. 

САНТЕХНИК (читает.) «Через семь дней воды потопа пришли на землю. В шестисотый год жизни Ноевой, во второй месяц, в семнадцатый день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились. И лился дождь сорок дней и сорок ночей». (Смотрит на мать.) Вам интересно? А вот потом, слушайте дальше: «И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди. Все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше, умерло. Истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли от человека до скота, и гадов, и птиц небесных, все истребилось с земли: остался только Ной и что было с ним в Ковчеге».
МАТЬ. Неуютно как-то, страшно...
САНТЕХНИК. Что вы? Вот послушайте, что было дальше... (Листает.) Ага, вот нашел. «Шестьсот первого года к первому дню первого месяца иссякла вода на земле: и открыл Ной кровлю ковчега, и посмотрел, и вот обсохла поверхность земли...» (Глядит на мать, улыбается.) «И во втором месяце, к двадцать седьмому дню месяца, вода высохла. И сказал Бог Ною: выйди из ковчега ты, и жена твоя, и сыновья твои, и жены сыновей твоих с тобою. Выведи с собой всех животных, которые с тобой, от всякой плоти, из птиц и скотов, и всех гадов пресмыкающихся по земле: пусть разойдутся они по земле, и пусть плодятся и размножаются по земле. И вышел Ной, и сыновья его, и жена его, и жены сыновей его с ним...»

Пауза. Идет дождь. 

МАТЬ. А что было между шестисотым и шестисот первым годами?
САНТЕХНИК. Я так понял, ничего хорошего. Ничего не было. Абсолютно ничего.
МАТЬ. Что это значит?
САНТЕХНИК (смущенно.) Я, вы знаете, сам постоянно об этом думаю. Ведь там, в библии, так не могло продолжаться долго. И вообще так не может продолжаться долго: дождь, дождь... Только между шестисотым и шестисот первым. Как бы это назвать: промежуточный период?
МАТЬ. Мне бы ваши годы... Все может продолжаться бесконечно долго. Вы, наверное, ровесник Борису? Ему сорок.
САНТЕХНИК. Нет, я помоложе. Но дело здесь совсем не в возрасте. Ведь он, наверное, так не думает? Мне все-таки кажется, что так не может продолжаться долго. В принципе.
МАТЬ. Знаете, я вот сына сколько уже прошу сходить со мной на кладбище к моему отцу... Сначала мужа просила, хотя тогда сама могла, но я хотела именно с ним. А он ушел из дома и не вернулся. Теперь сына прошу. И это все – мои просьбы – бесконечно долго.
САНТЕХНИК. А хотите я с вами схожу?
МАТЬ. Что вы, я же не жалуюсь. Просто для Бориса, я так думаю, это было бы очень важно. Папа так верил в семью. По-настоящему верил.
САНТЕХНИК. Нет, нет, вы меня не поняли... (Пытается объяснить.) Знаете... Так получилось, у меня никогда не было семьи. Родители, как мне потом сказали, сразу после моего рождения решили избавиться от меня. Освободили меня и себя, так сказать... Так что, для меня это по-своему важно... (Пытается улыбнуться.)
МАТЬ. Ох, простите... Да, конечно, мы пойдем втроем. Только дождемся, когда дождь закончится. Могила его очень далеко. Там, наверное, грязь непролазная.
САНТЕХНИК. Конечно, дождемся. Давайте прямо договоримся. Только наступит солнечный сухой день, и я приду к вам. Надену свой лучший костюм.
МАТЬ (улыбается.) Костюм? Ох, какой же вы еще мальчишка...
САНТЕХНИК. А со строителями я попробую поговорить. У меня есть знакомые. Вы не беспокойтесь. Просто надо потерпеть. Так же в книгах пишут.
МАТЬ. Хорошо, я подожду, а теперь идите. Вам, наверное, давно пора...

В гостиную входит Борис. 

БОРИС. А вы все еще так сидите? Фу, еле объяснился, довез до отеля. «Отель» – слово международное. Пообедать бы надо было с ним, – на халяву, да как объяснишь? Не руками же показывать. Лучше уйти – голодным, но гордым. Ну-ка, маму-ка, что у нас пожевать? А Рим-мука еще не приходила?

Сантехник уходит. Мать накрывает на стол. 

БОРИС (за столом.) Это кто приходил?
МАТЬ. Сантехник... (Ставит блюда на стол.) Хороший парень. Книгу мне читал...
БОРИС (жует.) Книгу, говоришь? (Отпивает.) А ты же мне говорила, что я все книги в макулатуру сдал?

Картина шестая.

Та же гостиная. Вечер следующего дня. Антон сидит за столом и чинит скейтбот. В квартиру звонят. 

АНТОН. Открыто!

В комнату входит Анна, обходит множество ведерок, ведер, ковшиков и тазиков, уже выстроенных вдоль какой-то сложной кривой, присаживается за стол и некоторое время рассматривает все эти металлические заграждения. 

АНТОН. Вот, видишь, чиню, колесо отлетело...
АННА. Какой ты еще маленький... Когда мы уедем, ты будешь заниматься настоящим мужским делом. Обещай мне...
АНТОН. Все наконец. (Откладывает доску в сторону.) Конечно, когда мы уедем, я стану совсем другим. А здесь другим стать совершенно невозможно. Везде – и дома, и в школе – только и спрашивают, чего болтаешься? Вот я и катаюсь. Не захочешь – начнешь.
АННА. Знаешь... мы сейчас с мамой спим в одной комнате. Я выросла, а кровать осталась та же, что и раньше. И вот я лежу, а ноги у меня висят в воздухе. Или ноги отрезай, или кровать новую. Так вот, взрослые решают эту проблему по-своему: никто не хочет покупать новую кровать. Дорого...
АНТОН. Да, мотать надо отсюда, пока все ноги не обломали...
АННА. Антон, знаешь, зачем я пришла? Утром мы получили телеграмму. Отец приезжает послезавтра. Значит... у нас с тобой осталось только два дня. Если, конечно, ты не передумал.
АНТОН (встает, ходит по комнате.) О, конечно же, нет. Вот только бабушку жалко. Она как будто вокруг себя никого не замечает. И если я уеду – что тогда с ней будет?
АННА. Да, бабушка у вас хорошая. Это она тазики поставила?
АНТОН. Да, дождь. Сантехник приходил, обещал помочь. Так теперь у нее праздник.
АННА. Странно, в прошлый раз, когда я приходила, их, кажется, было меньше.
АНТОН. Наверное, потому что течь стало сильнее.
АННА. Представляешь, если однажды вся комната будет заставлена тазиками. Где же ей тогда жить?
АНТОН. Не знаю. Спрячется в своей комнате.
АННА. Комнаты мало. Человеку надо двигаться. Туда-сюда. Вот у меня мать постоянно курсирует из комнаты на кухню. Туда-сюда...
АНТОН. Аня, завтра мы уедем.
АННА (встает, подходит к нему.) Антон, подумай хорошенько. Ты не должен никогда делать того, чего ты не хочешь делать.
АНТОН (начинает ходить по комнате.) Странное дело, у тебя такое бывало? Вот когда нет родителей, начинаешь их вспоминать и вспоминается все хорошее: как с отцом на охоту ходили, как мать полы мыла, и я поскользнулся, упал, ведро опрокинулось, я испугался, а она даже не заругала. А потом они приходят, и все исчезает: и ничего кроме раздражения к ним не остается.
АННА. Может, и было у меня такое. Но сейчас уже ничего не осталось. Мне кажется, чтобы уходить из дома, надо очень сильно презирать своих родителей. Или относиться к ним совершенно равнодушно. Когда уже ни жалости, ни благодарности – ничего нет. По крайней мере, сейчас я уже на это готова.
АНТОН. Скажи... а это страшно?

Слышно, как пытаются открыть дверь. 

АНТОН. О, начинается... Бежим!
АННА. Куда?
АНТОН. Пока в мою комнату.

Уходят в комнату. Дверь остается полуоткрытой. 
В гостиную входят Борис, за ним Римма. 

БОРИС. Мама всегда забывает закрывать дверь. (Идет к столу, раздраженно.) Опять эти тазики... доски на столе!
РИММА. Кажется, ты не в духе.
БОРИС (делает вид, что только заметил ее.) Что? А это вы, дорогая супруга? Сколько лет... сколько зим! Какое совпадение: нас подвезли к подъезду совершенно одновременно. Только на разных машинах. А я уже и забыл, как вы выглядите!
РИММА (собирается пройти к себе в комнату.) Хватит паясничать. Не забывай, что я тебе экс-супруга.
БОРИС. А я и не забывал, но на ум приходит разное... (Ерничает.) Где-нибудь на светском рауте с иностранными гостями... Вот был на днях, и глазам своим не поверил: она или не она, бывшая, уже с другим. И походка, и манеры, и смех, и блеск в глазах – все другое. Или вот еще: встретился с одноклассником, тот и виду не подал, что знакомы, конечно, – д'эрректор коммерческого магазина, куда уж нам... Кругом одни призраки бродят. Бывшие, родные, близкие, дальние...
РИММА. Извини, мне надо переодеться.
БОРИС. Ахх, вам надо переодеться? А разве призраки переодеваются? Ведь это все… (приближается к ней, прикасается к ее одежде) …воздух, ненастоящее. Сон – и больше ничего.
РИММА (обречено садится на стул.) О, господи, что ты от меня хочешь?
БОРИС (подходит к ней со спины.) Мне только хочется убедиться, вы это или не вы? Вас как зовут – Римма?... А может, вы прекрасная незнакомка, забрели в эту странную квартиру с тазиками совершенно случайно? Может, вы просто инопланетянка? (Впивается пальцами в ее спину.)
РИММА (вскакивает.) Отстань от меня! Что тебе нужно?
БОРИС (ядовито.) Мне только нужно узнать, как это вы все бывшие – жены и приятели – можете так разительно изменяться? И зачем вы потом приходите сюда… (пальцем показывает на сердце, тычет в грудь) – зачем лезете сюда??
РИММА. Слушай, Борис, ты сам затеял этот спектакль – с гостем оттуда, со здоровой семьей, – так чего же ты теперь от меня хочешь?! Я только исполняла свою роль...
БОРИС. Исполняла? Интересно, а каким вы методом в вашем исполнении пользуетесь – Станиславского, Чехова, – или сами? По природной интуиции?.. И что вам там ваш напарничек – Аполлон Закордонович – обещал? Какие россыпи золота? А вы ему взамен что предложили?
РИММА. Ах, вот оно что! Ну хорошо, вы, неподкупный... А как там у вас с честью вашего великого дедушки? Мертвых продавать можно, не правда ли? А что до меня, то я – свободная женщина, – запомни это! – которая просто вынуждена возвращаться в этот дом.
БОРИС. Вот вы, свободные, независимые, скажите, до какой степени вы можете продаваться? Сколько ваша ножка, ручка, мыслишка, убежденьице стоят? Что-нибудь вам-то самим остается или все – на продажу?
РИММА. Если что и остается, то не для ваших ручек. Вам бы пальчиками в пустых кармашках перебирать, фиги закручивать и вытаскивать, – на дырявый потолок смотреть... Это случайно не о вас тогда здесь говорили – кто с коротенькими ручками и ножками?
БОРИС (в изумлении.) Вот так, здравствуйте... (Кланяется.) Аполлон Закордонович! Собственной персоной. Вас уже цитируют. Вам, дорогая, его там мало, теперь сюда пронесли. Контрабандой. Призрак к призраку... Вввооннн отсюда! (Бьет кулаком по столу.)

Пауза. 

РИММА. Хорошо. Хоть единственный мужской поступок. (Собирается.) Антон! Антон, ты здесь? (Идет в его комнату.)
БОРИС (преграждая ей путь.) Не трогай Антона! Он здесь совсем не при чем. Он здесь живет, и вот его доска, вот его стул, стол. Настоящий деревянный стол. И настоящий живой Антон. Настоящий, понимаешь? Воон...!
РИММА. Сумасшедший! Хорошо, я еще вернусь... (Уходит.)
БОРИС (нервно ходит по комнате, ядовито.) Куклы, тени, призраки...

В гостиную входит сосед. Римма чуть не сбивает его с ног на пороге и уходит. 

СОСЕД (топчется на месте.) Что это у вас?
БОРИС. Ааай, ничего, местные баталии... Слушай, у тебя водка есть?
СОСЕД (воровато оглядывается.) Я вообще-то за солью… Ну, есть.
БОРИС. А жена есть?
СОСЕД. Есть. Сказала, что в театр пошла. На премьеру.
БОРИС. На премьеру!... Ну тогда пошли к тебе. На премьеру.

Уходят. 
Пауза. Медленно открывается дверь. На середину гостиной выходит Антон. К нему медленно подходит Анна. 

АНТОН. Только не говори, что ты ничего не слышала. (Стоит расстроенный.)
АННА. Я этого не говорю. Нам не должно быть стыдно за них. Никогда. Ты слышишь меня?
АНТОН. Слышу. Завтра мы уедем.
АННА. У тебя есть еще ночь. Хорошо подумай. (Уходит.)

Пауза. Антон стоит на середине комнаты. Входит Римма. 

РИММА. Антон? Ты когда пришел?
АНТОН. Только что... (Быстро хватает доску и начинает кататься на ней вокруг стола.)
РИММА. Ты что-нибудь ел? (Садится за стол.)
АНТОН (ускоряясь.) Мама, а ты откуда?
РИММА. Заходила к подруге. (В сторону.) А у нее скандал с мужем.
АНТОН (разгоняется еще быстрей, грохот усиливается.) Мама, у тебя много подруг?!
РИММА. Много. А соберешься к кому – не к кому… Антон, ты ел?
АНТОН. Ел, мама, ел... Это хорошо, что много подруг?
РИММА (сидит лицом к залу, подпирает лицо руками.) Какая разница? Везде одно и то же. Замкнутый круг...

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ 

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Действие происходит в ресторане. За празднично накрытым столом сидят Аполлон, темнокожий Гость оттуда, Римма, Борис. Время от времени на сцене появляется официант, уносит блюда, приносит новые, разливает напитки. Играет музыка. 

АПОЛЛОН (стоит за столом с поднятым бокалом.) Друзья, сегодня мы провожаем нашего дорогого гостя в дальний путь. Вот сейчас я думаю... кажется, совсем недавно мы с трепетом ожидали нашего соотечественника, кажется, совсем недавно мы вместе с ним радовались нашей встрече, и вот – настал день прощания. Как стремительно летит время, господа! (Утирает невидимую слезу.) Надеюсь, что наш всеми любимый друг уедет от нас, полный самых светлых и радостных воспоминаний, и то чувство свободы, которое он привез нам издалека, надеюсь, и мы… (смотрит на Римму и Бориса) …испытаем когда-нибудь сполна... И, может быть, когда-нибудь научимся, наконец, жить свободно! Выпьем, друзья, за наше грядущее освобождение!
ГОСТЬ (говорит на чистом русском языке с некоторыми стилистическими неточностями.) Постойте, постойте, уважаемые... Сегодня я долго думал над тем, как бы нам провести этот вечер. Странно, ваш язык дался мне очень легко, также как легко отдавались мне местные люди... А ведь я до приезда сюда совсем плохо знал ваш язык. Значит, произошло чудо? Так вот, я подумал сегодня о том, как я спутался за это время со всеми вами... Но почему-то все по-прежнему меня называют гостем и выделяют меня из круга друзей! И тогда я решил стать хозяином на этот вечер. Но так как у меня нет дома, то я пригласил вас всех сюда, в этот уютный ресторан. Так будьте же, дорогие мои, сегодня моими гостями. Дайте и мне побыть освобождаемым на вашей земле!.. Итак, за нас, дорогие!

Пьют. Закусывают. Пауза. 

АПОЛЛОН. Я понимаю, дорогой, ваше желание. Но почему вы говорите, что у вас нет дома. Неправда! Да выйдите на улицу, зайдите в любой дом, в любую семью, там каждый вас накормит и напоит, и жить у себя оставит. Навсегда.
БОРИС (в сторону.) Но лучше этого не делать...
ГОСТЬ. Что вы сказали, уважаемый?
АПОЛЛОН. Так вот, пламенный мой, мне бы хотелось продолжить эту тему. Я уверен, что если бы каждый из нас, находясь там, у вас, зашел бы в любую тамошнюю семью, то и нас приняли бы радушно. Так вот буду кратким: мы – г р а ж д а н е  м и р а, потомки борцов за великое освобождение земли, и значит везде – в любой стране – наша родина. За Родину!

Пьют и закусывают. 

ГОСТЬ. Да, Родина понятие очень емкое. Сегодня мне хочется почувствовать вашу страну родиной. И мне бы очень хотелось стать вами: то есть, много пить, много гулять, много говорить... В самом деле, не много ли я сегодня говорю? Может, споем друзья? Что-нибудь очень ваше, здешнее... Очень вас прошу. (Ждет.)

Все переглядываются, выбирают песню, в конце концов выжидая смотрят на Римму, слегка подталкивают ее. Римма запевает, поет сначала робко, потом, все более увлекаясь, песню из репертуара Аллы Борисовны Пугачевой «3 счастливых дня было у меня, было у меня с тобой…» 

Аполлон сидит в обнимку с гостем, гость начинает плакать, может, даже рыдает. Борис задумчив и одинок. Римма заканчивает песню, стоя, – лицом к залу. Глаза ее полны грусти, рот широко открыт, словно она находится на приеме у дантиста. И вообще во время исполнения песни она на себя не похожа: этакая кукла. Как только она садится, песня вдруг заводится заново, во всю мощь, Аполлон отчаянно машет кому-то рукой за сцену и песня наконец стихает. 

БОРИС (задумчиво.) Мне все-таки кажется, что понятие Родины – более узкое, может быть, более камерное...
ГОСТЬ (оживляется.) Камера?... Это очень интересно. (Достает блокнот.)
АПОЛЛОН. Не поясните ли, пламенный мой?
БОРИС. Как бы вам все это объяснить?... Вот я вам приведу такой пример. Из детства. Однажды я поехал к бабушке на дачу на электричке. Сел в поезд, когда тронулся, спохватился – билета нет. Да и денег-то не было. Ну, думаю, как-нибудь, авось обойдется...
ГОСТЬ. Авось? О, да, это очень местное... (Записывает себе в блокнот.)
БОРИС. Ехал я, ехал и вдруг контролер в вагон входит. Все полезли за билетами. А я голову опустил, вжался в уголок. Думаю: хоть бы пронесло, а лучше бы превратиться в такое маленькое пятнышко, пока контролер не пройдет. Пусть даже он сядет на меня, на это пятнышко, посидит, отдохнет и дальше пройдет. Вот такая у меня детская фантазия была. Сидел я на последнем ряду, и вот дошел он до меня: ваш билет. Я: нету. Он хвать меня за руку, крепко-крепко, сел рядом, и главное все в вагоне стали как-то радостно на нас оглядываться, – вон, мол, преступник сидит. Ехали мы с ним, ехали, давно уже и станцию мою проехали, я уже и поплакать успел и даже историю ему свою рассказать, – как живу, с кем, куда еду, в каком классе учусь, какие оценки получаю. Он слушает, головой кивает, дядька вроде неплохой, вроде все понимает, и глаза грустные, но меня никак не отпускает. И я ему: отпусти, дядь, ну отпусти! Зачем я тебе? А он мне, знаете, что сказал? Знаете?
ВСЕ (с интересом.) Что??
БОРИС. Он сказал: не могу. Рука-то, которая держит тебя – не моя. Я сам не знаю, как от нее отделаться... Вот что он мне сказал!
АПОЛЛОН (изумленно.) Как это?
БОРИС. А вот так. Не его, и все тут. И стал я тогда с тоски в окно глядеть, вижу: там девушка в пруду купается, там домик такой аккуратный, черепица красная, дым из печной трубы, – ох, туда бы, а нет: железная рука, оказывается, и его, и меня держит, и никуда от нее не денешься... И стало мне казаться, что это никогда не кончится, вот так и в жизни: там что-то чудесное за окном, как бы родина, а выскочить нельзя, – рука, понимаете ли, да и поезд на полном ходу...
АПОЛЛОН. Постой, постой, что это ты какую-то чертовщину на нас нагоняешь? Руки, ноги, ты скажи еще, головы... (Осторожно.) Ну а что с рукой-то, точнее, с контролером стало?
БОРИС (напряженно.) С рукой или контролером?
РИММА (осторожно, никогда ранее не видела таким мужа.) С рукой...
БОРИС. А ничего. Она до сих пор со мной.
АПОЛЛОН. Как? А ну, покажи...
БОРИС. Сейчас. (Что-то достает из-под стола.)
РИММА (испуганно и визгливо.) Не надо! Я прошу вас, не надо! Не портите вечер...
ГОСТЬ (стараясь поменять тему.) Очень интересно, уважаемый Борис. Вообще, детство это очень интересно. А у вас, уважаемые, как с вашими маленькими родинами?
БОРИС (задумчиво и тяжело, смотрит в зал, ни к кому не обращаясь.) Она у меня всегда с собой. Эта рука. Единственное, из чего я так и не смог вырасти, так это из этой руки. (Опять совершает странные телодвижения, словно борется с кем-то под столом.)
АПОЛЛОН (старается не обращать на него внимания.) Ну что до меня, то в детстве я всех слабых защищал, а сильных клюшками бил. Точно-точно! Вот такими. (Показывает руками.) Нет, вот такими. (Двигает руками по памяти.) Да, такими. Извините, но я педант. В прошлом, мастер спорта по хоккею. В общем, мастер... Не знаю, родина ли это, не родина. Клюшка, наверное, она тоже родина... Как ударю, так становится хорошо... (Вдруг замахивается, словно держит в руках невидимую клюшку и замирает в такой позе.)

Борис опять совершает странные телодвижения, словно борется с кем-то под столом. Римма пораженно смотрит то на одного, то на другого. 

ГОСТЬ (уже ничего не понимая, но неся объявленную им вначале миссию стоически.) Да. А что же наша прекрасная дама молчит? Может, и она поделится своими воспоминаниями?
АПОЛЛОН (в той же позе – замахиваясь, но не переставая следить за разговором.) Да, может поделится?
РИММА (скорей испуганно, чем по желанию.) Есть у меня одно воспоминание. (Осторожно смотрит на соседей по столу.) Часто мне представлялась в детстве такая картина: серое небо, заводская труба, дым из трубы, стая улетающих птиц в небе. Никак не могла понять, откуда это. Потом выросла, институт окончила, поехала в командировку, гуляла как-то по улице. Вдруг вижу: дым, труба, небо, птицы. Точь-в-точь, как в детстве. И так мне радостно стало, как будто я это много лет искала и, наконец, нашла. А дело все в том, что я в том городе родилась...
ВСЕ (пока нормальные, поскольку увлеклись ее рассказом.) В каком?
РИММА. Да какая разница? Сейчас и не вспомню... Вы слушайте дальше, когда я вернулась из командировки, мать подтвердила: да, точно, в этом городе я по улице с тобой гуляла, ты в коляске лежала, в небо смотрела и улыбалась. Вы представляете, какая интересная штука – память? (Улыбается.) Я до сих пор тем улетающим птицам вслед машу. Можно сказать, своей родине машу. (Приветливо машет рукой.)

Римма приветливо машет рукой (улетающим птицам.) Глядя на нее, Борис опять с кем-то борется. 

АПОЛЛОН (замахиваясь на гостя невидимой клюшкой.) Ну а вы, уважаемый, что скажете?
ГОСТЬ (наблюдая всю эту картину, мужественно несет объявленную им миссию до конца.) Да. Вот и моя очередь. Самое яркое воспоминание моего детства это то, как нас освобождали. Племя за племенем. Приплыли конквистадоры. Освободили нас: послали на рудники, понастроили заводов, – железных дорог, – магазинов, небоскребов, военно-морских баз, банков... А теперь, где бы я ни был, везде вижу, это наше: технический прогресс, наше общее достояние. И гордость меня переполняет... Технический прогресс это и есть моя Родина.
АПОЛЛОН. Да, технический прогресс. Это просто замечательно! Друзья выпьем за это!

Все ведут себя нормально. Пьют и закусывают. Неожиданно, закусив, Гость воинственно поднимает кулак. 

ГОСТЬ (с поднятым кулаком.) Свободу Нельсону Манделе! Смерть белым оккупантам!
ВСЕ (изумляясь, но не смея отказать гостю.) Свободу! Свободу! Смерть белым оккупантам!

Римма приветливо машет рукой. Аполлон замахивается. Борис борется. 

ГОСТЬ (с трудом опускает кулак.) Да, как же мы не свободны от собственного прошлого.

Все опять ведут себя нормально. Только Римма по-прежнему приветливо машет рукой (улетающим птицам.) Борис невозмутимо останавливает ее. 

ГОСТЬ. Да черт с ним, с этим прошлым! Колониальным прошлым. Давайте выпьем за наше настоящее. Ведь все мы настоящие, и каждого я могу потрогать... (Пытается потрогать Аполлона, Аполлон грозно замахивается в свойственной ему манере.)
АПОЛЛОН (опуская непослушные руки.) Выпьем за наше настоящее!

Все пьют и закусывают.

БОРИС (задумчиво.) Странная мысль у меня сейчас появилась. Вот, бабушка...
ГОСТЬ. О да, что же с вашей бабушкой? Почему она не пришла?
РИММА. Она захворала, но передавала всем привет. (Приветливо машет рукой.)
АПОЛЛОН. Так что же с бабушкой?
БОРИС. Вот она боится идти по коридору. Это как будто она вышла из светлой и чистой комнаты и пошла по коридору – темному и душному, а обратно вернуться уже никак не может. Так ей иногда кажется. Так вот у нас с настоящим...
ГОСТЬ. Так в чем же проблема? (Воинственно поднимает кулак.) Вкрутить лампочки в коридоре, вычистить, проветрить, – вот вам и будет настоящее. (Опускает кулак.)
РИММА (с укором.) Вот именно. Давно бы занялся. (Улыбается гостю, приветливо машет ему рукой.)
БОРИС (со злостью.) А что, уважаемый гость, хорошо себя по-нашему чувствовать? Бродить в наших потемках, – жить в запустении, среди лжи, грубости и невежества? Пробовали ли вы?
ГОСТЬ. Да как-то не успел. Но скажу честно, у вас очень загадочная страна. И у вашей страны огромный – нереализованный – потенциал. И мой вам совет: особенно после распада советской империи… ни в коем случае не поддавайтесь заморским конквистадорам. (Поднимает кулак.) Свободу вашему Нельсону Манделе!
АПОЛЛОН и РИММА. Свободу! Свободу!
БОРИС. Вот так все и говорят. Было бы время, поводил бы я вас по нашим коридорам. А то ведь уедете и ничего толком не поймете.
ГОСТЬ. Может быть, прямо сейчас?
БОРИС. Сейчас времени нет. Сейчас мы с вами можем только пить по-нашенскому... А что, дорогой, давайте я вам покажу, как это делается. Устроим соревнование на лучший нереализованный потенциал.
РИММА. Нашел чем хвалиться. Только попробуй. И вообще, что это у нас сегодня такие мрачные темы? Я, кстати, женщина и давно танцевать хочу.
АПОЛЛОН. О, я к вашим услугам. Пусть пока мужчины потолкуют о мужском. Пожалуйста...

Встают и выходят на авансцену. 

БОРИС. Ну, что, уважаемый, начнем? За Нельсона Манделу. (Наливает себе и гостю по полному стакану водки.)

Пьют. Гость морщится, но пьет до конца. 
Римма и Аполлон танцуют на авансцене. 

АПОЛЛОН. У вас такие поэтические воспоминания. Наверное, все ваше детство было одной поэзией. Расскажите мне что-нибудь еще.
РИММА. Вот, вспоминается: когда я была девочкой, мне всегда казалось, что я встречу такого прекрасного сказочного принца. И тогда я закрывала глаза… (закрывает глаза) и долго их не открывала, потому что боялась: вдруг обман... А когда открывала, всегда видела нашего соседа по лестничной площадке, который там, за дверью, денно и нощно курил. Небритого, опухшего и синего капитана милиции в отставке.
АПОЛЛОН. Откройте сейчас глаза и вы увидите то, чего не смогли увидеть в прошлом.
РИММА. Я увижу представителя культурного центра.
АПОЛЛОН. Который увезет вас в сказочную страну, где живут прекрасные и благородные люди.

На заднем плане: Гость и Борис активно соревнуются. 

ГОСТЬ (держит за рубашку Бориса.) Я давно вырос из технического прогресса... Понимаешь, братан?
РИММА (танцуя.) А вдруг там живут такие же люди...
АПОЛЛОН. Нет, такого больше нет нигде. Поверьте мне, есть «вперед» и «назад», есть «справа» и «слева», а есть огромная яма, в которой мы живем. Так, что, долой эту яму?
РИММА. Прямо сейчас?
АПОЛЛОН. Немного погодя, ведь с нами еще один человек, который гостит в этой яме и радуется ей, как экзотике. Ему надо тоже выбраться оттуда, иначе ваш бывший поселит его в ней навсегда.
РИММА. О, лучше не трогайте его! С ним что-то происходит... Нам надо возвращаться, иначе он в самом деле поселит нашего гостя под столом.
АПОЛЛОН. Постойте... Вы так прелестно махали улетающим птицам! (Смотрит на нее, потом страстно и долго ее целует в губы.)
БОРИС (на заднем плане.) Еще по одной? (Наливает.)

Аполлон и Римма возвращаются. 

ГОСТЬ (совершенно пьяный.) Я давно вырос из этого ресторана...
БОРИС (не менее пьяный.) Так в чем же дело? Проветрить, почистить, вкрутить лампочки...
АПОЛЛОН. Уважаемый, по-моему, у вас завтра утром самолет. Вы не забыли?
ГОСТЬ. Нет, уважаемый, но у нас мужской спор. Я хочу доказать свое право называться освобождаемым...
АПОЛЛОН (подхватывает его под руки.) Пойдемте, дорогой. Сделаем передышку.

Первый раунд окончен. Победила, как всегда, дружба. Пойдемте, ресторан скоро закроется. 

ГОСТЬ. Прошу всех в мой номер. На второй раунд. (Хватает со стола бутылку и пьяно уходит.)
РИММА. Борис, ты идешь?
БОРИС. Я останусь. Когда все уходят, кто-то должен оставаться.
РИММА. Ты сегодня очень метафоричен. Я тебя совсем не пойму. Хочешь, догоняй нас. (Уходит вместе с Аполлоном.)
БОРИС (смотрит прямо в зал.) Догоняй. Догонять ваши убегающие задницы? Бегите... Сейчас все бегут. А я останусь, потому что это мой стол, мой стул, мой ресторан, мой город и моя страна... Подлецы! Я не позволю всяким заезжим гастролерам привязывать свои задницы к моим стульям. Походил бы ты, конквистадор, по нашим задворкам, пожил бы под нашими дырявыми потолками, понапивался бы вдрызг... Догонять! Вас? Ни за что! Родины ему моей захотелось! Вот моя родина! (Стучит кулаком по столу.) Официант, водки! Официант! (Озирается вокруг.) Почему так темно?..

На сцене медленно гаснет освещение. 

БОРИС (озирается.) Господи, как темно! Где я, Господи? (Вглядывается в темноту.) Кто это там ходит? Ну-ка, подойди, только попробуй тронуть, все мое! (Обхватывает стол руками.)

Неожиданно за его спиной появляется Сосед, – уже сидит за столом, как-то нехорошо улыбается. Хватает Бориса за руку. 

БОРИС (вздрагивает, поворачивается, смотрит сначала на руку.) Господи, рука! Опять ты? (Поднимает голову.) Ты – кто?
СОСЕД (нехорошо улыбаясь.) Не узнаешь? Я – сосед. Пришел за солью.
БОРИС (наконец узнает, радостно.) Соседушка! Кровинушка... (Ласково.) За солью пришел? Вот, бери, кругом соль...

Сосед неподвижно смотрит на Бориса. 

БОРИС (испуганно.) Что же ты не берешь? (Смотрит опять на его руку.) Ты кто? (Опять смотрит на него.) Ты не сосед, если соль не берешь...
СОСЕД (торжествуя.) Правильно. Наконец-то ты понял. Я не сосед. (Приближает к нему свое лицо.) Я – Чч-че-ертт!
БОРИС (в ужасе, отпрянув, не в силах вырваться из его мертвой хватки.) Черт?! А что это такое?
СОСЕД (умиленно.) А ты не знаешь? Мальчик мой... Черт это соглядатай. Который за всеми наблюдает, но никому, – ха-ха, никому! – не помогает.
БОРИС. Не помогает? И откуда ты такой?
СОСЕД. Оттуда... (Показывает свободной рукой вниз, в пол – в подземелье.)
БОРИС. Господи! Да зачем же вы все сюда понаехали?
СОСЕД (подпирая лицо рукой.) Скучно, брат там, внизу. А здесь любопытно, как живете вы, ползаете... Вот, гляжу на тебя...
БОРИС. На меня? (Пораженно.) Может, ты за мной и пришел?
СОСЕД. Именно. За тобой.
БОРИС (в отчаянии.) А зачем я тебе?!
СОСЕД. Освободить тебя хочу... (Пристально смотрит на него.) От глаз.
БОРИС. Как это – от глаз…?
СОСЕД (придвигается к нему.) Глаза... (Внезапно хватает его за шею.) Мне нужны твои глаза! Мне нужны новые дырочки...
БОРИС (сопротивляется, задыхается, пытается разжать его руки.) Отпусти, отпусти меня! Зачем тебе... ? У тебя же есть свои глаза!
СОСЕД (душит его.) У меня есть, а у моего брата нет. Нам нужно много глаз! Много дырочек! (Уже встает над ним, давит на него всем телом.) Нас много, понимаешь?... На каждую семью по одному соглядатаю!
БОРИС (хрипло.) Помогите...! (Зажмуривается, как только он зажмуривается, черт исчезает.)
БОРИС (зажмурившись, держит себя обеими руками за шею, раскачивается из стороны в сторону, хрипит.) Помогите...

Пауза. Появляется Аполлон. Обходит стол, подходит к Борису. Уровень освещения медленно поднимается до вечернего. Наконец приглядевшись к странному Борису, Аполлон вздрагивает и испуганно замахивается невидимой клюшкой, затем жмурится и трясет головой. Намеренно не глядя на него, быстро, залпом, как лекарство, выпивает первую попавшуюся рюмку водки. 

АПОЛЛОН (занюхав рукавом, сам себе постановляет.) Закрыт паноптикум печальный… (Приходит в себя и теперь уже спокойно смотрит на своего «подопечного».) Официант!...
ОФИЦИАНТ (подбегая.) Слушаю вас. (Смотрит на раскачивающегося Бориса.) Вот он водки требовал. Но я ему не принес...
АПОЛЛОН. И правильно сделал. Рассчитай нас, пожалуйста. И вот тебе на чай... А вот тебе еще: отвезешь товарища по этому адресу… (Пишет на бумажке) И чтобы все в аккурат. Понятно?
ОФИЦИАНТ. Будет сделано!

Аполлон уходит. 

ОФИЦИАНТ (пересчитывая деньги.) Малой!

К нему подбегает молоденький официант. 

ОФИЦИАНТ СТАРШИЙ. Ну как, первый день работы? Намного «нахлопал»?
ОФИЦИАНТ МЛАДШИЙ. Страшновато. Все какие-то злые и подозрительные.
ОФИЦИАНТ СТАРШИЙ. Ну ничего, мир не без добрых людей. Есть у нас с тобой на сегодня халтурка. (Кивает на Бориса, который по-прежнему, зажмурившись, крепко сжимает себя за шею, словно боится распрощаться со своей головой и глазами.) 


КАРТИНА ВОСЬМАЯ 

Поздний вечер того же дня. Слабоосвещенная гостиная. Из своей комнаты, крадучись, выходит Антон с рюкзаком. Останавливается, оглядывается. Стук в дверь. Антон вздрагивает, подбегает к двери, открывает. 

АННА (шепотом.) Ты готов?
АНТОН. Тсссс, бабушка спит. Ни дай Бог, сейчас проснется...
АННА. Ну тогда пойдем, что ли?
АНТОН. Подожди, давай присядем на дорожку.

Пауза. Садятся. 

АНТОН. Знаешь, мы обязательно сюда вернемся.
АННА. Быть может, через несколько лет... когда мы станем совсем взрослыми!
АНТОН. Вернемся, и в первую очередь наведем здесь порядок, уберем тазики, отремонтируем квартиру, чтобы здесь можно было по-человечески жить.
АННА. Ты думаешь, те, кто здесь останутся, не смогут это сделать за нас?
АНТОН. Вряд ли. Даже, чтобы сделать такую мелочь, надо быть какими-то другими... Я об этом всю ночь думал.
АННА. А я никогда не думаю о своем возвращении. Ну, может быть, когда-нибудь, проездом, погостить...
АНТОН (задумчиво.) И поэтому нам, быть может, сейчас надо уйти, уехать, – чтобы не стать такими же, как они...
АННА. А ты не боишься, что здесь ничего не останется?

Антон пораженно смотрит на Анну. 

АННА (осторожно.) Ну, потолок обвалится, дом в аварийном состоянии...
АНТОН. Не говори так никогда! Даже если так, то мы построим новый дом. Мы сможем!
АННА (с сомнением.) Были бы люди, которые смогли бы нам это показать.

Из бабушкиной комнаты раздается шорох. 

АННА. Слышишь? Такая тишина, что непонятно, мыши это или у бабушки...

Шорох повторяется. 

АННА. Ты слышал? Бежим, а то будет поздно.

Встают и быстро уходят. 
В гостиную входит мать, садится за стол. 

МАТЬ. Как тихо... ! Я так привыкла к шуму дождя, что стала просыпаться, когда его нет... (Встает, направляется к газовой плите, спотыкается о тазик и вдруг останавливается, обращается к зрительному залу.) Странный был сон. Будто дождь наконец кончился, и в дверях парень-сантехник в своем лучшем костюме... (Улыбается.) Весь сияет, и мы с ним собираемся к отцу на кладбище... А Бориса все нет. Нет... И вот я ищу его… (изображает) под столом, под тазиками... Борис, нам пора!.. (Идет в коридор.) Может, он в коридоре? Может, он заблудился? Может... Борис!... стало страшно и – проснулась, а тут тишина, как и там – во сне. (Как бы приходит в себя и садится опять за стол.) Вот тебе и все, старуха... Конец сна… Кончился дождь и что дальше? Что-нибудь изменится? И Борис изменится?... Пусть лучше он бы лил, этот дождь, до конца моей жизни... Немного осталось. Так бы и дотянула, – в хлопотах, в телефонных звонках... Кому скажешь, подумают, совсем спятила. А, что, Римма, Борис… (обращается к их комнатам) может, я в самом деле спятила? (Обращается к залу.) А разве с в а м и здесь не спятишь???... Антон!

Привстает, замечает роликовую доску под столом, поднимает ее, опять садится, кладет ее на стол. 

МАТЬ (обращается к доске). Кем ты станешь, Антон? (Гладит доску, гладит ладонью колесики.) А Борис ведь тоже был хорошим мальчиком... (Поворачивается и смотрит на тазик на полу, обращается к нему.) Борис, это я во всем виновата! (Привстает, поднимает тазик, кладет его на стол.) Когда уходил твой отец… (говорит все это тазику) такая же стояла тишина. Хлопнула дверь и все: выстрел в грудь. Сколько же я тогда просидела – час, день, сутки? (Резко поворачивается к портрету на стене.) А потом ты, папа, – твои шаги... Я словно окаменела. Ведь ты ничего про нас не знал... (Соединяет ладони, с мольбой.) Папа, милый мой, прости меня!... Папа, если бы ты знал, я все это наговорила тебе тогда с испугу...! (Резко встает, начинает ходить по комнате, сложив ладони.) О, лучше бы шел этот дождь! Который я так ненавижу... Да, да, лучше бы шел…! (Останавливается, как бы приходит в себя, ладони подносит к лицу, смотрит сосредоточенно куда-то вниз, говорит мучительно.) Никогда, Римма... Никогда, Борис, – никогда больше не лгите друг другу... Хватит того, что я лгала... (Опять обращается к портрету.) Папа, ты так никогда и не простил меня... Господи! (Закрывает лицо ладонями.)

Пауза. Раздаются шаги в коридоре. 

МАТЬ (пораженно.) Кто это? Папа... ты?

Стук шагов нарастает. Мать подбегает к двери, ведущей в коридор, и прислушивается. Шаги стихают, словно кто-то остановился у самой двери с той, темной, стороны. 

МАТЬ. Папа...

Пользуясь паузой, начинает метаться по гостиной – заглядывает поочередно в каждую из комнат. 

МАТЬ (шепотом.) Римма! Борис! Антон! Все – сюда! Папа пришел! (Как бы успев всех предупредить, опять встает к двери спиной, лицом к залу, пытается улыбнуться.) Здравствуй, Папа... (Прислушивается.) Что?... Говори громче... Где Антон?

Беззвучно спрашивает, что ей на это отвечать, обращаясь скорей всего к роликовой доске, лежащей на столе. 

МАТЬ (сдержанно, не получив ответа.) Да, Антон в школе. Что?.. Римма? Борис? (С отчаянием озирает пустую гостиную, не зная, что говорить про них.) Борис с Риммой живут хорошо, вот ремонт затеяли, скоро кровлю починят, а то от дождя спасения нет. (Вдруг радостно, приседает, говорит в замочную скважину двери.) Да! У меня здесь помощник появился – сантехник, хороший парень... Может быть, мы с ним скоро к тебе приедем... Что? Борис? Конечно, и Борис с нами... Подожди, он скоро придет. (Прислушивается к двери.) Что? Времени нет? Почему нет, ты же так редко к нам приходишь! Вот, подожди, послушай... (Вслушивается в ночную тишину.) – такси, слышишь? – такси… (как бы полностью обращается в слух) счетчик стучит, вот расплатились... – шаги, – слышишь? Ну почему ты ничего не слышишь?! Что? Времени нет?... Что?... Больше не будет?!? (Пораженная.) Как... больше не будет? (Пораженная, медленно сползает вдоль двери.) Да, папа, да, у них есть ключи, да, они могут... Подожди, папа... (Обретая мужество, медленно поднимается и идет к столу, берет тазик и ставит его на место, как бы восстанавливая первоначальный порядок, идет было обратно, вдруг замечает роликовую доску, берет ее на руки, нежно гладит колесики.) Может, мне это, – это, может, мне взять с собой... (Спохватывается, понимая, что поддалась слабости, решительно откладывает доску и идет к двери, берется за ручку.) Да, слишком поздно, папа, времени больше нет. (В нерешительности.) А у вас... там... есть? (Прислушивается, радостно.) Есть?! И... телефон есть?! (Сильно волнуется.) Хорошо, папа... (Мечется, суетится возле двери, словно пытается сделать то последнее, что необходимо сделать перед окончательным уходом.) Да, они сами. Да, конечно, так лучше, да, ты как всегда прав, – ты рад, папа? – я очень рада, очень-очень, я иду, папа, милый мой, любимый, единственный... (На мгновение останавливается.) Я иду...! (Открывает, наконец, дверь и входит в коридор.)

Пауза. Дверь долго и шумно открывается. В прихожей раздаются грохот и сдавленные чертыхания. Два официанта вносят в гостиную тело Бориса. Они долго и терпеливо усаживают его за столом, наконец находят то единственное положение, в котором он может покоиться в относительной безопасности. 

СТАРШИЙ ОФИЦИАНТ (вытирает рукой лоб.) Фууу... Тяжелый боров. Еле дотащил.
МЛАДШИЙ ОФИЦИАНТ. Да, ничего себе халтурка. Пока тащили, я все проклял.
СТАРШИЙ ОФИЦИАНТ. Ничего, деньги даром не даются. Ты машину случаем не отпустил?
МЛАДШИЙ ОФИЦИАНТ. Нет, я даже еще не расплатился. (С сомнением.) Подожди, ты адрес точно проверил?
СТАРШИЙ ОФИЦИАНТ. Видишь, ключ-то подошел. (Выкладывает ключи на стол.)
МЛАДШИЙ ОФИЦИАНТ. А чего ключ? У нас сейчас одним ключом можно полгорода открыть...
СТАРШИЙ ОФИЦИАНТ. Даже если и так, чего беспокоишься? Ну проснутся хозяева… (оглядывается) – думаешь, удивятся? Сейчас… (деловито смотрит на часы) те же полгорода вот так же в салатах спят. Так что одним больше, другим меньше. Общую картину это не меняет. Сам понимаешь: в пятницу вечером. А утром разберутся.
МЛАДШИЙ ОФИЦИАНТ. Да, угрюмый у нас народ. У всех все одинаково.
СТАРШИЙ ОФИЦИАНТ. Это еще что! Ты до завтра дождись... Завтра – остальная половина города сольется с первой. Трезвого не сыщешь. А если сыщешь, значит, больной человек.
МЛАДШИЙ ОФИЦИАНТ. Завтра ставки надо повысить...
СТАРШИЙ ОФИЦИАНТ. Ясное дело: в субботу вечером...

Уходят. 


КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Утро следующего дня. Борис спит за столом в той же позе, в какой его оставили ночью. Дверь долго открывают ключом, не знают, что она открыта. Наконец в гостиную входит Римма. Увидев Бориса, пытается незаметно, крадучись, пробраться мимо спящего Бориса. Борис ворочается, мучительно стонет, затем просыпается именно в тот момент, когда Римма подходит к своей комнате. 

БОРИС (оглядывается.) Где я? (Смотрит на Римму.) А ты где? (Оглядывается еще раз и понимает, что находится дома, встает и идет в кухонный закуток – к графину с водой, пьет воду.) Ты только что вернулась?

Римма стоит в нерешительности. 

БОРИС (пьет воду.) Да, повеселились вы, видимо, неплохо...
РИММА (с вызовом.) А ты, я вижу, повеселился куда лучше...
БОРИС (пьет воду.) Помню, я оставался за столом... А потом... Но как же я оказался в квартире?!
РИММА (присаживается за стол.) Борис, ты хоть что-нибудь помнишь?
БОРИС (начинает чувствовать себя намного лучше, с графином подходит к столу.) Лучше вообще ничего не помнить, чем помнить то, что наверняка произошло с тобой.
РИММА. Господи, все начинается по-новому. Ты хоть один день можешь начать по-человечески?
БОРИС (стоя, отпивая из графина.) По-человечески? Ха, теперь у меня есть против тебя неопровержимые улики. Застукал с поличным. (Садится за стол напротив нее.) Ну как, пламенная моя, теперь уже скоро т у д а? Велосипедисты благополучно добираются до пункта назначения?
РИММА (невозмутимо.) В любом случае я постараюсь с тобой т а м не встречаться.
БОРИС (все лучше и лучше себя чувствует.) А ты представь себе: встречаемся мы с тобой где-нибудь там, на одной улице...
РИММА. И начнется то же самое. Грызня... Сцены ревности... Об этом ты хочешь сказать?
БОРИС. Мне кажется, нам ни в коем случае нельзя выезжать за границу. Вывозить с собой свою заразу. Особенно бывшим членам одной семьи... (Пьет воду.) Перезаразим ведь ненароком гостеприимных хозяев. Перезаразим весь их стерильный мир…
РИММА (ерничая, вторя.) …И появится еще одна такая квартира. Много квартир в чужеземной стране. Может, лучше нам вообще не встречаться? А еще лучше кому-то не ехать. Я думаю, вы как джентльмен уступите даме очередь?
БОРИС. Ну это мы еще посмотрим...

Стук в дверь. 

РИММА. Да-да, открыто!

В гостиную входит сантехник, нарядный, в костюме и галстуке, – с букетом красивых роз. 

САНТЕХНИК. Здравствуйте... Я, собственно, к вашей матери. Дома ли она?

Римма и Борис переглядываются. 

БОРИС (не вставая с места.) Мама, к тебе пришли!
РИММА (встает.) Располагайтесь, пожалуйста. Вы...
САНТЕХНИК. Да, я именно к вашей матери. Мы с ней договаривались заранее. У нас с ней очень важное дело.
РИММА. А вы издалека?
САНТЕХНИК (смущенно, улыбаясь.) Ну это как посмотреть. Можно сказать, я попал сюда оттуда… (Показывает на потолок.) А вообще-то я шел к этому дню всю свою жизнь... (Считая своим долгом объяснить свое появление.) Дело в том, что мои родители – как бы это сказать? – слишком рано освободили меня...

Римма и Борис настороженно переглядываются. 

БОРИС. Понятно, конечно, это очень серьезно.
САНТЕХНИК. Вот вчера в гостинице... ну когда я там работал, я вдруг подумал, что всегда существуют люди, которые очень близки к твоим идеалам родных и близких. И хочется вдруг обмануть время и жизненные обстоятельства...
РИММА. Борис, позови еще раз бабушку.

Борис встает, подходит к двери, ведущей в коридор, и останавливается. 

БОРИС. Мама, к тебе пришли! Ты слышишь? Просыпайся?
РИММА. Аврора Максимовна! К вам гости!
БОРИС. Странно, обыкновенно, она встает очень рано. (Римме.) Может, она уже выходила, увидела меня и... опять ушла?
САНТЕХНИК. Опять ушла? Почему?
РИММА. Ну в смысле не выспалась... Борис, что же ты стоишь? Иди и разбуди ее. Нельзя же гостя так долго держать. Тем более, если он по сугубо личному делу.
БОРИС (по-прежнему стоит на пороге.) Мама, вставай! Чччерт, резь в глазах... (Трет глаза.) Что-то я плохо вижу...
САНТЕХНИК. Не беспокойтесь! Позвольте мне. Она должна помнить. Мы с ней договаривались: ярким солнечным утром... (Уходит через коридор в бабушкину комнату.)
РИММА. Сынок называется... Что, коридора испугался?
БОРИС (с вызовом.) Запомни, я ничего не боюсь. Я давно вырос из этого коридора... (Трет глаза.) Странно, где-то я его уже видел. Не в культурном ли центре?
РИММА. Да, у меня тоже такое впечатление. Может быть, где-нибудь на приеме?
БОРИС (подходя к столу.) Да, точно именно там. Он же сказал: вчера, в гостинице. Это приезжий.
РИММА. Приезжий? Что ж ему надо от нашей мамочки?
БОРИС (садится за стол.) Черт его знает... Обыкновенно, если приезжают, то только родственники. А я такого, кажется, не припомню...
РИММА (думает.) Он сказал, что приехал оттуда. А родители его занимались освобождением.
БОРИС. Освобождением? (Начинает что-то подозревать.)
РИММА (думает.) Да, освобождением. Так. С цветами пришел и не родственник. Так-так. И ты его раньше никогда не видел. Так-так-так. Да, наши местные просто так с цветами не придут. Остается одно: значит, он – оттуда...
БОРИС. Что, еще один? А тот, вчерашний, – кто тогда?
РИММА. Не знаю. Аполлон сказал, что вообще-то он зоолог. Доктор зоологии...
БОРИС (изумленно.) Зоолог?!?... Ну все: приехали. Конечная остановка... (Неожиданно, автоматически, цитирует.) «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден и выйдет обольщать народы...» Иоанн... Глава 20-я, строфа седьмая... (Смотрит напряженно на Римму.) ...А я все думал, чего это он так по-нашему стал хорошо говорить, да и, признаться, цвет его кожи... Мандела-Вальгалла-Мандала... Хм, соотечественник. Агнец милый...
РИММА (пугаясь еще больше по одной ей известным причинам.) Тогда кто же он на самом деле? И зачем ему все это нужно было устраивать?
БОРИС. Господи, да ученый какой-нибудь, грант получил и приехал сюда материал для диссертации собирать... Решил зоологический эксперимент провести методом «проживания». Взял здешнюю среднестатистическую советскую семью. А тема может быть такая: «Поведение здешних особей в преддверии тотальной миграции». Или: «Реакция здешних особей на человека оттуда в экстремальных условиях биологического выживания». Да, попали мы с тобой... (Смотрит на Римму.)

В гостиную вбегает взволнованный сантехник. 

САНТЕХНИК. Там... бабушка...! (Отчаянно машет руками.)
РИММА и БОРИС: Что? Что с нашей бабушкой?
САНТЕХНИК. Лежит и не двигается.
БОРИС. Этого нам еще не хватало!! (Встает, начинает нервно ходить по комнате.) Пульс, пульс трогали... ?
САНТЕХНИК (изумленно.) Я и не подумал...
РИММА. Скорую, скорую сейчас... (Берется за телефон.)
БОРИС (сантехнику.) Вы садитесь, пожалуйста. Не беспокойтесь. У нее такое бывает: усталость, переутомление...
САНТЕХНИК (все более поражаясь.) Может, вам пойти и посмотреть?
БОРИС. Посмотреть?... Ччерт... Глаза болят. Ничего не вижу. (Стоит и трет глаза.)
РИММА. Занято и все тут. Разве от нас можно куда-нибудь дозвониться?
САНТЕХНИК. Я попытаюсь на улице поймать. Каждая минута дорога... (Уходит.)
РИММА. Ничего себе, сыночек, даже на родную мать не может взглянуть. Что человек-то скажет? Тем более если он – оттуда...
БОРИС. Да замолчи ты! Ты – не понимаешь! (Садится за стол, наклоняется к ней через стол, говорит шепотом.) Ты понимаешь, если что-то произошло, то нас-то с тобой этой ночью здесь не было. Не было, понимаешь?
РИММА. Ты был.
БОРИС. Я был, все равно, что не был. Ты-то что мне тыкаешь? Ты-то где была? На ночном дежурстве? Вот... придет врач или кто-нибудь там, спросит, где вы были – семейные – этой ночью? Что ты им скажешь?
РИММА. Мы – не семейные. Я – свободная.
БОРИС (машет руками.) Да никого это не волнует! Живем вместе и все тут. Тем более никто из родственников и знакомых не знает, что мы в разводе. Ты представляешь, какой срам выйдет? Все, все вскроется. Черт, что же делать? А тут еще этот – оттуда... Настоящий мировой скандал! (Хватается за голову.) Черт-черт-черт! (Внезапно настораживается, начинает вспоминать то, что произошло с ним в ресторане прошлым вечером, в испуге хватается за шею.)
РИММА.... Занято и все тут. (Держит телефонную трубку.) Разве отсюда куда-нибудь дозвонишься?
БОРИС (приходя в себя.) … Постой, а где Антон?
РИММА. Да, где Антон? Он-то был ночью.
БОРИС (встает и проверяет комнату.) Нету Антона. Ну и семейка!
РИММА. Ну он, наверное, в школе. Еще.
БОРИС. Еще или уже?
РИММА. В смысле?
БОРИС. В смысле-смысле... Сколько сейчас времени? Утро сейчас или что?
РИММА. Тебе, по-моему, лечиться пора.
БОРИС. Всем нам лечиться пора. Только от разного.
РИММА. Что-о-о?
БОРИС. Ну ладно, ладно, это потом. Ну звони, что ли?

Оба смотрят на телефон. Римма пытается дозвониться. Вдруг в комнату входит мать. На голове у нее полотенце, поверх халата еще один. С этого момента Римма и Борис сидят за столом, словно окаменевшие, лицом к лицу, – в профиль к залу. Мать зажигает плиту, ставит на огонь чайник, потом глядит в окно, разбирает тазики, – делает то, что обыкновенно делает по утрам, только так, словно в комнате она совершенно одна. Потом мать подходит к телефону, Римма судорожно освобождает его. Мать набирает номер и в дальнейшем говорит совершенно невозмутимым голосом. 

МАТЬ. Алло, это жилуправление? Техслужба? Мне, пожалуйста, сантехника, – того, что приходил в прошлый раз. Что случилось? С потолка течет. Потолок скоро обвалится. Да, уже вызывала и не раз. В конце концов, вы можете хоть что-нибудь сделать?! Да, приходил, обещал, но пока не появлялся. Ждать? Ждать больше нельзя. Дождя нет? Ну и что, будет. Посмотреть в окно? Да, солнце, но дождь будет. Я вам обещаю. Не верите? Тогда смотрите в окно...

Первым в квартиру, конечно же, входит Сосед с пачкой соли. Пытается обратиться, но затихает, замирает, мгновенно оценивая обстановку. Неотрывно, уже с нескрываемым интересом и зловещей – торжествующей! – улыбкой, наблюдает за происходящим. 
После в комнату входит милиционер, крепко держит за руки Антона и Анну. 

МАТЬ (по телефону.) Смотрите, внимательно смотрите в окно...

Пауза. Все сохраняют неподвижность и смотрят в окно. Доносится слабый шум дождя. Сквозь шум дождя доносится вой приближающейся сирены. 

МАТЬ (по телефону.) Вы внимательно смотрите? Вот видите. Что? Да, уже течет. Сейчас будет течь еще сильнее. Внимательно смотрите в окно. Адрес?... Н е т у нас адреса... Кто дома?... Нет никого дома… Нет, остановить пока нельзя. Пусть себе идет. Но сантехника пришлите обязательно. В ту же минуту не надо, но пришлите. Когда-нибудь... Когда-нибудь! Нет. Никого. Никогда… Солнце? Солнца в ближайшее время не будет. Да. Нет. Невозможно. Нет… Я же сказала, я живу одна. Совершенно одна. Совершенно. Да, спасибо. Буду ждать. Нет. Нет. Да. Внимательно смотрите в окно...

Вой сирены стихает. Пауза. Последними в квартиру входит сантехник, за ним санитары с носилками. Идет сильный дождь, затем просто ливень. 

Затемнение. 

ЗАНАВЕС







_________________________________________

Об авторе:  АЛЕКСАНДР КАН 

Родился в 1960 году в Пхеньяне (КНДР). Окончил Республиканскую физико-математическую школу в Алма-Ате, Московский институт электронной техники, Литературный институт им. А. M. Горького. Автор книг прозы, в числе которых «Век Семьи», «Сны нерожденных», «Невидимый Остров», «Книга Белого Дня», «Родина» и другие. Победитель международных литературных конкурсов в Москве («Новые Имена», альманах «Дядя Ваня», лучший рассказ «Костюмер», 1993), Берлине (Nipkow Programm, лучший сценарий о жизни русских переселенцев в Германии, «Другое Небо», 1999), в Сеуле (Министерство кинематографии РК и KoreaFoundation, лучший сценарий о жизни зарубежных корейцев «Дым», 2003), в Анн-Арборе (Мичиганский университет, Центр Корееведения, лучшее эссе о постсоветских корейцах«A Third Hamlet», 2006), Беркли (Калифорнийский университет в Беркли, лучшее эссе «Lasting Call: My Return to North Korea», 2013). Живет в Алма-Ате.скачать dle 12.1