Редактор: Кристина Кармалита
(пьеса)
От автора: «Вечный жар» – это история про то, как детские травмы влияют на жизнь сорокалетних мужчин.
Действующие лица:ВИКТОР – за 40
АНДРЕЙ – за 40
КАРТИНА 1Прихожая, переходящая в кухню. Шкаф с советских времен стоит. На нем статуэтка лося из черного металла на подножке. Массивная. Женская шляпка вся в пыли. В шкафу посуда, тарелки с красной и золотой каемкой, рюмки и фужеры рядами – всё это за стеклянными дверками. Рядом буфет, на нем подставка с ножами и точильный камень, а дальше плита с духовкой на газу, труба куда-то в стену убегает. Дальше окно, а напротив холодильник ЗИЛ с ручкой от машины и замком с ключами, телевизор с большим выпуклым экраном, но старый, ламповый, уже и название стерлось, а лампа настолько прогорела, что фон стал темно-синий. Тут же граммофон с пластинкой и круглый обеденный стол. С боку на шкафу висит несколько женских платьев на плечиках, они выцвели и потускнели. Возле окна стоит Виктор, щурясь через очки, смотрит на вечернюю улицу, медленно ведет головой слева направо и пальцем по стеклу. На нем клетчатая рубашка, которая сливается с серой шторой, горчичный свитер с неоправданно крупными пуговицами и серо-зеленыё брюки с неточной стрелкой. За столом сидит Андрей, исподлобья, не отрываясь, смотрит на Виктора. Одной рукой дергает собачку на олимпийке спортивного костюма, другой – поправляет волосы модной прически, приглаживает выбритые виски и бока, жвачку жуёт. Андрей крепкий и подкачанный, загорелый, в отличие от Виктора, он ехидно улыбается. У него стильные солнечные очки, сдвинутые на нос, оттого он и смотрит исподлобья, а может вовсе не поэтому.АНДРЕЙ. Ну что Виктор, Витюша, ты меня что, помолчать позвал?
ВИКТОР. Красиво взлетел. След оставил. Долго держится. А я тебя Андрей давно уже жду.
АНДРЕЙ. А что ты меня ждешь? Мы же на шесть забились? Правильно! А сейчас сколько? Всего семь тридцать уже, ну блин, так и я так-то работаю. Я на работе был.
ВИКТОР. Нет, я тебе вообще говорю, не про сегодня. Знаешь, сколько раз я наш разговор в голове ворочал? Я рядом с аэропортом живу, люблю смотреть, как самолёты взлетают.
АНДРЕЙ. Так, я уже понял, как мы поступим. Подожди, вот про эти вот самолёты, что ты любишь, порожняк этот, давай сразу же, чтобы время не терять, я лишнее слушать не собираюсь, мы с тобой давно уже не друзья и не общались тысячу лет. Смотри, как всё будет, как говорится, поправь меня, если я не прав, ты, Витя Боталин, он же Ботало, сколько мы, двадцать лет не виделись с гаком? Со школы. Напомнил мне о старых тухлых слухах, которые ходили про меня, сказал, что у тебя есть какие-то доказательства, хотя это полный бред. Поэтому давай, выкладывай, интересно, что у тебя есть, кроме самолётов. Я тебя даже трогать не буду, всё обсудим и разойдемся. И я тебя больше никогда не увижу, хорошо? Может, даже как-нибудь в одноклассниках тебя поздравлю, если вспомню пароль. Ты понял меня? Давай, что там у тебя есть.
ВИКТОР. Вообще-то Виктор Владимирович. Уже давно.
АНДРЕЙ. То есть не понял?
(Андрей тяжело выдыхает, встаёт.)ВИКТОР. Не-не, ты присядь-присядь Андрей, в ногах-то правды нет, особенно в твоих. Да, действительно, у меня для тебя есть пара фотографий, и они загружены в это, туда, ты понял, в облаках, в общем, и ты знаешь, мне ведь только одну кнопочку нажать вот на этом смартфоне. У меня есть смартфон, он правда рабочий, но я хорошо им пользуюсь. И всё, сразу все всё увидят, там в твои соцсети сразу всё попадет, и в тренажерный салон, жене на почту, кто там у тебя ещё? А если ты думаешь что-то насилием решить, то ведь не только я могу кнопочку нажать, у меня и на работе могут, я ведь попросил кое-кого, без деталей о тебе, это ведь наше личное. Так что ты сядь-сядь. Обтекай немножко! Вот и сел, вот и молодец.
АНДРЕЙ. Эх, очконосец был, очконосцем и остался. Витя, Витюша, Витюшонок, а я ведь тебе не верю! Толкаешь мне Витя гриф без обвеса. Чем докажешь, если не покажешь?
ВИКТОР. Так вот, Андрей, давай ещё раз, я, Виктор Владимирович, я ведь инженером работаю, меня так рабочие называют, всё серьёзно. А что касается доказательств, то ты не переживай, в своё время покажу, что обещал в своё время. А так хочешь, я тебе деталей накидаю, чтобы ты вспоминал? Вас было трое, это мы тогда уже в лагерь приехали, ты там ещё песню пел на праздник, помнишь, красиво? Ты был в адике –чёрном с белыми полосками, тогда большая редкость, фирма. А я вас случайно увидел, фотографировал фонтан, а там вы рядом, а недавно фотку смотрю, и вы как раз туда попали все, ну и вспомнил, Андрюша всё, что всю свою жизнь забыть пытаюсь! Понял?
АНДРЕЙ. Мне наплевать, что ты в голове себе придумал. Фото есть? Есть оно или нет? Мне нужно увидеть это фото! Оно есть?
ВИКТОР. Ого, а что ты так завелся? Что-то вспомнил, да, Андрей? Кровь заиграла?
АНДРЕЙ. Я? Нет, не завелся. Слушай, ну детские шалости, полжизни назад что-то было. Было ли? Пубертат, вафля в голове. За двадцать лет выцвело всё и быльём поросло. Слушай, ну показалось тебе, адики тогда у трёх человек были, да и все тогда сказали, что не было. Давай, Витя, Виктор Владимирович, посмотрим, что там ты нащелкал, и я поехал. Мне на работу ещё надо, тренажерку закрывать.
ВИКТОР. Так быстро всё равно не получится, мне слишком много надо тебе сказать. И ты мне очень много должен. В общем, тебе придется меня выслушать.
АНДРЕЙ. Заходишь к тебе – всё так лампово, уютно, ностальгия нахлынет. Десять минут посидел и понял, что это мавзолей. Всё такое колючее, затхлое – это же свалка. Дышать нечем.
ВИКТОР. Вот и она так же говорила. Подожди! Ты меня не перебивай! Я всё равно скажу всё, что хотел, вот смотри, я с самолёта с тобой начал, пилот самолёта – он ведь только при взлёте управляет, а потом самолёт – он же сам летит, вот и ты вожжи отпускай, отпускай вожжи. А я поведу!
АНДРЕЙ. Витя, а я ведь не смотрю на самолёты. Я на них часто летаю, Витя. Уж побольше тебя разбираюсь. Да! Сядешь внутрь, в окно смотришь, оно, Витя, иллюминатор называется, и там всё такоё мелкое. Неважное! И дом твой Витя мелкий! И сам ты Витя вот такой вот, мелкий-мелкий. И воспоминания твои.
ВИКТОР. А потом ты приземляешься, да, Андрей? Посадка жесткая, но все хлопают!
АНДРЕЙ. Витя, я понял, что тебе нужно. Спасать тебя надо, Виктор Владимирович, как ты серенько живешь, скучно как. Может тебе телек новый купить? Я без проблем! Захерачим тебе плазму прямо на буфет, а?
ВИКТОР. Теперь мы переходим к чаю. Андрей, ты будешь чай?
АНДРЕЙ. Нет, я пас. Я понял, ты просто соскучился, да? Мне уже надоело, но я всё ещё жду твою презентацию.
ВИКТОР. Андрей, нет, ты будешь чай! Придется подыграть, он с травами алтайскими, расслабляет. Ты вон весь напрягся. Надо-надо чайку попить! С печеньем, Андрей!
(Виктор разливает чай, одну кружку ставит на стол к Андрею, кладёт пакет с затяжным печеньем.) А печенье «Мария» называется, старый рецепт. Помнишь, такое было? Смотри, твёрдое – не раскусишь, раз в чай, а оно и обмякло сразу. Разварилось. Ам в рот и тютя! Ум-м, вкусно.
АНДРЕЙ. Вот это днище! Куда я попал? Витя, а ты чем вообще занимаешься, ну кроме печенья и старых фотографий?
ВИКТОР. А я, Андрюша, в разъездах всё, езжу, связь телефонную налаживаю по стране. Руковожу, показываю, где что стоять будет, где вышка, где телефон.
АНДРЕЙ. Я понял, зачем ты меня притащил в своё логово, ты паук, да? Сожрать меня хочешь? Посмотри, как ты живешь. У тебя тут пыль ещё советская по углам. Какая телефонная связь, Витя? У тебя смартфон в кармане. Ты посмотри на себя, как ты выглядишь? Древний экскремент! Витя, приведи себя в порядок. Выкинь хлам из головы своей, эти глупые воспоминания, найди женщину, я не знаю. Вот это тарахтящее говно тебе зачем? Это что, холодильник что ли? Ты говоришь, что поговорить хочешь, а о чём с тобой говорить? Я не знаю.
ВИКТОР. Вот и она так же говорила. Не поговорить, а выслушать. А ты такой весь современный, да? Лампово-лампово. Херампово! Вот телевизор у меня ламповый, и всё, понял! Ну видел я в интернете, как ты живешь! Нравится? Хорошо устроился по жизни, да? Что там у тебя за жизнь? «Я в спортзале!», «Я дома на диване!», «Я в спортзале на диване!», «Лечу в Турцию», «А вот и Турция», «Я уже дома, но вот немного Турции в ленту». Что там у тебя ещё? Работа, фитнесс-салон? Жена-модель, да? Машина импортная? Только я смотрю на фотографии эти, Андрюша, а глаза-то у тебя везде грустные-грустные. Как будто жар у тебя всё время, и что-то немножко не то. Да? Есть недомогание, а? Что-то ест Андрюшу изнутри, червяк точит. Вот только что? По глазам-то непонятно.
АНДРЕЙ. Нормальные глаза у меня. Ясные, красивые – лакшери! Это называется, Витя, лакшери. Счастливые люди так живут. Мы так с женой живём. Семь лет вместе. И всё хорошо у нас, и собака есть! И да, мы отдыхать летаем часто. Знаешь, как в Турции хорошо? Хотя я понимаю, что ты не знаешь. А зря, Витя! Чесслово, зря. Ты как будто в плену у предков. Живешь, как сказать, в руинах другой эпохи, во. Вот очки у тебя, например, это же говнище! Ты походу со школы в них ходишь, вон у тебя километр изоленты на дужках, слона можно заизолировать, ты их с деда снял, да? В этих очках должны были этого, Андропова хоронить. И вообще всё вот это у тебя в квартире – это Андроповщина какая-то. Не знаю точно, что это значит, но это точно про тебя. Андроповщина.
ВИКТОР. Не тебе, говорить мне, про мои очки. Понял? А?! Ты не помнишь? Ладно, а почему Андрюша семь лет живёт с женой, а детей до сих пор нету? У тебя всё в порядке с головой там?
АНДРЕЙ. Так хватит! Хватит про меня. Ты что-то рассказать хотел, может, начнешь уже?
ВИКТОР. А ты пей чай-то, пей! Ага, и печеньку макай.
АНДРЕЙ. Так всё, я не могу больше с тобой, я пошёл.
ВИКТОР. Подожди, Андрей, ещё пару минут и ты всё узнаешь, я тебе обещаю.
АНДРЕЙ. Пей-пей! Пью. Выпил уже. И что ты замолчал? Ну и молчи. А район у тебя, я час добирался. Это же черная дыра. Я недавно в Яндексе статью видел, здесь у вас на рынке человечье мясо продавали, а производитель не найден. И как ты тут живешь? Дом старый! Сколько ему? Сорок? Больше. Его вместе с аэропортом строили, наверное. Люди, знаешь, что говорят? Что в район аэропорта переезжают, чтобы исчезнуть. Так что тебя нет, Витя! Тебя не существует. Это не жизнь понимаешь? Но я могу тебе помочь. Мы договоримся, ты только скажи.
ВИКТОР. Может тебе ещё чаю добавить? Давай, я налью? Ты только скажи и мы договоримся. А чем интересно может помочь фитнес-тренер из фитнес-салона?
АНДРЕЙ. Витюша, а с чего ты взял, что я простой тренер? Я-то в желе не застыл. Я постоянно на теме, отслеживаю новые движухи, секу, сейчас у меня фитнес-зал свой. Я директор, Витя. Очнись! До этого лазер-тэгом баловался. Фреш-бар у меня был. У меня отличная репутация, карьера, всё такое. Так что я не думаю, что тебе кто-то поверит. Я не парюсь. Не знаю, на что ты надеешься, с этим, как ты его называешь, компроматом, но насчёт помощи тебе, я серьёзно говорил. Да ты приходи к нам в зал, бесплатно, когда хочешь, тебя там быстро на ноги поставят, растрясут, форму наберешь. Будешь, как я. Ну почти как я.
(Снимает олимпийку, остаётся в майке.) Смотри какие банки у меня. Хочешь, сальто от стенки сделаю?
(Делает сальто от стены.) Видал? Ещё раз могу, хочешь? Будешь так же как я, чесслово. Пылищу твою растрясти и всё. Будешь быка одним ударом валить!
ВИКТОР. Во-о-от! Этой фразы я ждал. Ты же так с детства говоришь? Всегда хотел спросить тебя, а зачем это нужно?
АНДРЕЙ. Не понял, что нужно?
ВИКТОР. Нет, не так. Ты сейчас должен спросить, что зачем.
(Смотрит на часы.)АНДРЕЙ. То есть не нужна помощь? Ладно. Неси тогда свою тряхомудию и закругляемся.
ВИКТОР. Что зачем.
АНДРЕЙ. Вот ты трудный, а. Ну, хорошо! Что зачем?
ВИКТОР (смотрит на часы ещё раз). В посёлке всегда ходили слухи о тебе, вот эти, что ты быка с одного удара валишь, и все тебя боялись. Даже когда мы в лагерь приехали, в тот раз, когда всё и произошло, там через несколько дней все так же говорили. Я тогда тоже боялся, Андрей быка с одного удара валит, а-а-а, лучше ему не попадаться. Потом мы ведь даже дружили с тобой, это странно, почему? Ты мне помогал, но я ни разу не видел боя с быком. Я после этого думал, а зачем ты это делал? Вот это вот, валил быков с одного удара, зачем? Вообще, как всё происходило? Ты стоял, любовался коровами и на тебя бежал бык, а ты его бил один раз и всё? Или, ты подошёл к быку из-за угла, пока он не видел и засветил ему между рогов? А что потом? Ты его завалил, он упал и что из этого? И я думал, ну пусть боялись бы тебя быки, мы-то, зачем боялись?
АНДРЕЙ. Вот ты трудный, потому что на месте быка, мог быть любой. Так несколько минут прошло, мне до сих пор не интересно. Всё, лавка сказок закрывается.
ВИКТОР. Всё-всё, Андрей, ещё немного, я пошёл за фотоальбомом. Ты теперь никуда не девайся, я скоро приду.
АНДРЕЙ. После такого гона будет тупо просто уйти. Нет, я дождусь, мне интересно, что ты покажешь.
ВИКТОР. А я тебе песню пока поставлю, ту которую ты в лагере пел, помнишь? Ты сейчас всё вспомнишь!
Виктор нажимает кнопку на граммофоне, ставит иглу на нужное место пластинки, играет трескучая запись песни Муслима Магомаева «О море». Виктор уходит в другую комнату. Андрей стоит в задумчивости, в какой-то момент вступает и очень красиво поёт, танцует. Берёт нож с подставки и к окну подходит. Смотрит в ночь. Штору задергивает за собой. Скрывается. Андрея не видно. Виктор копошится в другой комнате, подпевает граммофону. КАРТИНА 2Граммофон продолжает сыпать. Виктор выходит из комнаты со стопкой фотоальбомов, напевает песню. Видит, что Андрея нет. Бросает альбомы на стол. Выключает граммофон. ВИКТОР. Андрей? Самое время вспомнить детство. Ты что спрятался?
(Подходит к шторе и отдергивает её, там никого.) Ушёл что ли? Мы ведь не закончили.
Виктор водит пальцем по стеклу, смотрит на красные огоньки, те летят по ночному небу и мигают. Появились-пропали. Появились-пропали. То ли комета какая, то ли примета такая. Летит куда-то самолёт.АНДРЕЙ. Ну что, Витюша, ты меня помолчать позвал?
За столом сидит Андрей, исподлобья, не отрываясь, смотрит на Виктора. Одной рукой дергает собачку на олимпийке спортивного костюма, другой поправляет волосы модной прически, приглаживает выбритые виски и бока, жвачку жуёт.ВИКТОР. Я подумал, что ты пропал. Переживать начал.
АНДРЕЙ. Почти. У тебя такие лабиринты, толчок только по запаху можно найти. В нём, кстати, пахнет более-менее. А я там увидел платья на вешалках, косметика у зеркала лежит, ну и колись, что это за Она, про которую ты говоришь? Никогда бы не подумал, что у Боталина есть Она. Где же эта счастливица?
ВИКТОР. На работе, наверное. Если расписание не поменяли. Давно не виделись. А вообще я думаю, что это ты во всём виноват.
АНДРЕЙ. Вот это эндшпиль! Извини, а причём здесь я?
ВИКТОР. Я думаю, ты поймешь. Она думала так же как ты. Она думала, что если постоянно менять обертки вокруг себя, то легче проживешь. И вот она меняет: платье на другое, красивее, безвкуснее, по-разному; меняет шляпу на берет; картошку на терамису; работу в одном магазине, на другую работу в другом. Хотела купить новый телевизор, этот её раздражал. А мне нравится, я на него пепельницу кладу. На плоский разве можно так же? Она всё хотела новый ремонт, потом говорила, нет, мы купим дачу, потом решала, что лучше сделать подтяжку груди, или выправить зрение операцией, целыми днями, всё по кругу, хочу это, или то. И были у неё глаза грустнее и грустнее. А потом раз и её не стало. Ушла. Представляешь? Ни беретов, ни платьев, ничего не взяла. Только от себя ведь не убежишь, Андрей, то, что тебя ело, всё равно тебя найдет и будет есть. Знаю по себе. На новом месте начнется то же самое. И раз уж ты пришёл, то ты знаешь о чём я.
АНДРЕЙ. Какая же ущербная философия. Ты на улице бываешь, или только в окно на самолёты смотришь? Люди уже от розетки машины заправляют, электричеством. А ты до сих пор черно-белой фотографией увлекаешься! Это те фотографии? Никто уже не живёт, как ты, и правильно она ушла, и что хотела меняться, правильно. Пошла и возьмёт всё что нужно. А ты, посмотри на себя, ящер, говоришь, ждал меня долго? Давно бы уже написал, встретились и разобрались по-мужски. Но ты же ссал, правильно? Ждал. Ждал, пока у меня в гору всё пойдет? Пока я наконец-то человеком стану, прошлое сотру. Обзавидовался поди? И решил в шантажиста поиграть, да?
ВИКТОР. Верхний фотоальбом, тот, что нам нужен. Смотри сначала.
АНДРЕЙ (листает фотоальбом). О, Козлов! Козлище.
ВИКТОР. Да, это Серёжа Козлов, помнишь его?
АНДРЕЙ. Конечно, помню. Все помнят Козла, такое разве забудешь. Он один раз ехал на мопеде, и одной рукой хлеб с маслом жрал, я ему такого леща зарядил, он в кусты и зарулил, скопытился. Ха, Козлян! Смешной был парень.
ВИКТОР. У него была болезнь, он не мог мочу контролировать, помнишь? А ты его обижал постоянно.
АНДРЕЙ. Так я же для него старался, он, зато вылечился. Человеком стал. А мочу все не контролируют, потом учатся со временем. И он научился. Да как будто я один его трогал. Ты как будто не обижал его. Что покраснел? То-то.
ВИКТОР. Я один раз всего. Мы тогда в спортивную школу ходили. Вспоминаешь? Я в зале был, туда Шаклея забежал, кричит, все в раздевалку, там Козёл обоссался. Я пришёл туда, он в шкафчик забился и дверь пытается закрыть, а ты её легко так оторвал от рук, меня подозвал и говоришь, бей. Я не хотел, но ударил, потому что главное ведь в школьные годы оперение сохранить. Так? И я ударил, не сильно, мазнул кулаком по щеке, рука мокрая стала, Сережа посмотрел презрительно, и оттолкнул меня, я убежал, а вы все заржали. Когда бежал, слышал, как жесть у шкафчиков грохочет, это вы добивали его. Как тебе?
АНДРЕЙ. Жертвы всегда сами виноваты, что они жертвы. Это обычная подростковая тема, всех гнобят, если не ты, то тебя. Тебе вот очень повезло, что мы подружились. Тебя поэтому никто и не трогал. Да и вообще, все же выросли. И Козлов вырос, человеком стал.
ВИКТОР. Ты его давно видел?
АНДРЕЙ. Когда последний раз, тогда всё хорошо было. Здоров, в училище ходил, пил ещё, потому что праздник какой-то был. Ну так и все так же делают. Остальное не моё дело.
(Листает фотоальбом дальше.) О, а вот и Шаклея, какая противная рожа!
ВИКТОР. Твой лучший друг!
АНДРЕЙ. Что сразу лучший? Просто гуляли вместе.
ВИКТОР. Просто гуляли? Это потому что он сидит теперь?
АНДРЕЙ. А он сидит? Не знал. Этого следовало ожидать, он всегда без башни был, я его иногда боялся немного. Ну, как говорится, мы выбираем друзей небрежнее, чем ботинки, чесслово. Всё, хватит. Фото где?
Андрей листает дальше.ВИКТОР. Вы тогда с ним были, в лагере. А это Можайка, он был третий, с вами, сейчас в органах работает.
АНДРЕЙ. Я говорю, хватит!
(Андрей, расстегивает олимпийку, вытирает пот рукой.) Фото где?
(Листает дальше.)ВИКТОР (смотрит на часы). А это я, смотри.
АНДРЕЙ. Витя Боталин, тебя все по очкам узнавали, ни у кого таких панцирей не было.
ВИКТОР. Да, и как ты правильно заметил, я до сих пор в них. Потому что не вижу ничего, Андрей.
АНДРЕЙ. Фото! Есть у тебя фото, или нет?
ВИКТОР. Смотри третью страницу с конца, фото там.
АНДРЕЙ. Что это? Это не то! Это насекомое. Бабочка какая-то! Ботало, ты что? Ты гонишь что ли? Фотки есть, или ты гонишь?
ВИКТОР. Должна быть ваша фотка, но там бабочка. Увы!
АНДРЕЙ. Значит фуфло!
А я ведь сразу сомневался. Ну,
всё, гнида. Сейчас я тебя размажу. Как ты меня достал, урод! Держись.
(Пытается встать.)ВИКТОР. Нет, Андрей, это ты теперь держись.
Андрей встаёт, но сразу приседает, коленки трясутся, не слушают его, он кашляет, не может остановиться, его качает из стороны в сторону.АНДРЕЙ. Ботало, ты что мне дал?
ВИКТОР. Ничем, чай из алтайских трав, печение Мария, вот и всё. Ты как, Андрей? Может приляжешь? Я включу тебе музыку, тебе сразу полегчает.
Виктор включает граммофон, ставит иглу на нужное место, звучит «Море» Муслима Магомаева. АНДРЕЙ. Выключи! Сюда иди!
ВИКТОР. Ты же вспомнил эту песню? Как ты красиво её пел.
Андрей пытается ударить Виктора, но движения вялые. Виктор ловит его кулак, и танцует с Андреем под музыку. АНДРЕЙ. Тварь! Ты маньяк, да?
ВИКТОР. Трое ребят заскучали в лагере и пошли к группе детей из детского дома. Бить будут? Нет, ребятам нужно что-то другое. Может быть у меня и нет фотографий, но я помню этот проклятый день до минуты, Андрей!
АНДРЕЙ. Тварь!
ВИКТОР. И теперь ты падаешь.
Андрей теряет сознание и с грохотом и треском плашмя падает на пол, бьется головой.ВИКТОР. Зачем нужно бить быка, не понимаю.
Виктор достает из-под стола какие-то ремни, веревки, гирлянду, танцует, запутывая себя, потом всё собирает и кладет на стол. Уносит фотоальбомы, откуда принёс. КАРТИНА 3Андрей лежит на столе раздетый, привязан ремнями, полотенцами и старой гирляндой. Во рту торчит кляп из большой варежки-прихватки. Виктор напевает песню, которая звучала из граммофона. В его руках маркер и коробок. Он вставляет Андрею спички между пальцев ног. Смеётся. Поджигает. Андрей открывает глаза, приподнимает голову, мычит, пытается трясти ногами. ВИКТОР. Всё-всё-всё!
(Задувает огонь.) Андрей, это шутка. Помнишь, вы так в лагере над всеми шутили? Весело ведь было? Хорошо, что очнулся. Молодец! Я же говорил, пока мы с тобой всё не вспомним, тебе придется ждать. А ты ещё такой нервный, такой деловой весь. Как с тобой по-другому? Я все варианты перебрал. Хорошо, что очнулся. Молодец!
(Рисует маркером полосы на Андрее.) Самолёт летит, след оставил! Вж-ж-ж, самолёт летит. Ещё один след. Ещё.
(Андрей мычит.) А что мычать-то? Ну давай помычим. О чём будем мычать? Так много теперь можно сказать. Ты же так много для меня сделал. Столько всего показал. Да и не только мне. Сколько ты людям дал, Андрей, ты не представляешь. Помнишь, новенькую в последнем классе? Пришла в середине года. Её Вика звали. Какая была умная, хорошая, она же самая умная пришла, не то что мы все. Как я сох, глаз не мог оторвать, хоть и не видел уже без очков. Снимал их и видел её размытым пятном, но когда слышал, пятно ярко сияло. Она точно была красивая. Она что-нибудь говорила своим звонким голосом, а у меня дрожь по всему телу, муражки, и холодок с головы до пят. А ты видел всё, ты всегда всё видишь и знаешь. Ты специально стал с ней встречаться. Месяца не прошло, а вы уже стали за ручку ходить. Я думал, она ведь умная, догадается, что позолота-то сотрется, свиная кожа остаётся, но вы наоборот целоваться начали, а ты её специально ко мне ближе подводил, и целовал, видел, как меня ломает и она целовала тебя в твои пухлые тухлые губы. Я думал, это всё равно долго продолжаться не может, я-то тебя знал, но однажды я увидел, как ты ей руку под юбку суёшь, по ноге гладишь. Я тогда подумал, что когда-нибудь кто-то должен оторвать тебе руки. Сколько времени прошло, кошмар. Я понял, что поздно ей что-то понимать. Ты ведь говорил свои мятные слова – а как будто ливнем поливало. Всех к земле прибьёт от твоего голоса, а ты и не заметил. Вика влюбилась в тебя по уши, как многие, как все почти, и слова против сказать не могла, смотрела умными глазами и всё позволяла. Через сколько, через месяц ты её бросил? Какая в таком состоянии учеба, и сияния больше не было, и голос угас. А ты дальше полетел, сжигая всё на своем пути. Ты знаешь, что с этой Викой стало? Где теперь Вика, знаешь ты, скотина, или нет? Что ты там мычишь?
(Вытаскивает кляп изо рта Андрея.)АНДРЕЙ. Ты долбанный псих, Ботало! Тебя в психушке потеряли. Быстро развязал меня. Я тебя так уделаю, мало не покажется.
ВИКТОР. Ты говоришь, что все у меня древнее, а смотри, какие хорошие были раньше гирлянды, советские. Одной гирляндой целого быка можно связать. Лампочки смотри, как в люстре, только махонькие, а светиться как здорово, я покажу.
(Включает гирлянду в сеть.) Это конечно не новые, модные, с кучей режимов, здесь у меня только «вкл», но зато от такой гирлянды в комнате сразу теплее становилось. Потому что очень уж сильно лампочки нагреваются Андрюша, смотри не обожгись. Ну что ты задергался? Не дергайся! Не вертись, они хрупкие, порежешься. А давай я тебя посажу? Чтобы разговаривать удобнее было. Столько всего надо сказать.
(Присаживает связанного Андрея на край стола.) Так хорошо тебе?
АНДРЕЙ. Виктор, давай спокойно, что-то когда-то давно произошло, уже давно не важно, что произошло, ты до сих пор живешь в этом, тебе нужна помощь, я готов тебе помочь. Я даже сейчас тебя трогать не буду, ты меня развяжешь, мы подумаем и что-нибудь обязательно сделаем. А что касается какой-то Вики. Какая такая Вика, Витя? Не помню никакой Вики, на фотографиях у тебя её нет. У меня есть одна Вика, это моя жена, она меня ждёт домой, у нас с ней собака. Поэтому мне лишние переживания не нужны. Фотографий у тебя нет. Зачем я пришёл не понятно. Есть воспоминания, возможно, скорее всего, возможно они ложные. Поэтому, давай, Витя, развязывай. Отпускай. Разойдемся миром.
ВИКТОР. Да, но мы же не договорили.
АНДРЕЙ. Я не хочу тебя слушать больше, Витя. Мне не интересно. Ты можешь всю мою жизнь заново сочинить, я за себя всё знаю. Мне не нужно, то что ты говоришь.
ВИКТОР (достаёт нож из подставки, точит его о камень). Значит твоя тренажерка поработает сверхурочно. Как ты сказал, в район аэропорта люди приезжают, чтобы пропасть? Интересное мнение. Ладно, я тебя отпущу, с одним условием, прошло сколько? Двадцать три года, с выпуска. Столько лет я всё помню, Андрей. Всё что ты забыл. Давай так, с тебя двадцать три куска мяса и я спокоен. И я тебя развяжу. И можешь идти. Договорились?
АНДРЕЙ. Что тебе нужно от меня?
ВИКТОР (наливает чай в стакан, макает печенье). Чтобы ты вспомнил то, что я не могу забыть.
АНДРЕЙ. Это бред, Витя, но хорошо, тупость какая-то, но ладно. Говори. Я выслушаю. Даже интересно, что ты навыдумываешь.
ВИКТОР. А ты ешь печенье, ешь. Мария. Нам такое на полдник в лагере давали, помнишь? Видишь твердое, помакал и смякло. Лопай-лопай. Ешь. Что ты отворачиваешься? Жри, говорю, быстро! Вот и молодец. Ты же везде запевалой был, и в лагере тоже. Помнишь, за день до этого праздник был, ты там песню на сцене ДК пел. «О море-море» Магомаева. Красиво пел. А на следующий день выходной, воспитатели все отдыхать ушли, одна бабка старая осталась в отряде, сидела у себя сутки и не выходила. Ты куда-то намылился с утра со своими ушлепками, мы все хоть вздохнули спокойно.
АНДРЕЙ. Ну и сидели бы тогда. Что попёрся? Куда?
ВИКТОР. А я пошёл фотографироваться, любил тогда знаешь ли, пройтись. У меня же зрение тогда хорошее было. Как я любил фотографировать, Андрей, ты бы знал. Особенно бабочек. Интерес такой был. Такая красота кругом. Не то что сейчас, пятнами. У меня было несколько кадров, я щелкнул памятник Дзержинскому, у него были выпученные глаза, казалось, он следит за всем, что происходит в лагере, а ещё у него красиво блестел колышек бороды на солнце, а чайка нахохлившись, сидела у него на кепке. Недоглядел Железный Феликс. Потом я увидел девочек, которые собирали землянику и тут же совали в алый рот, бидоны были практически пусты и насквозь просвечивались лучами. Они меня отогнали, думали, что я за ними подглядываю, и я решил сфотографировать заросший фонтан, там было тихо, но в кустах я встретил бабочку, крапивницу с редким зеленым глазом, а у фонтана услышал ваш глупый смех. Ты подзывал к себе мальчика из детдомовского отряда.
АНДРЕЙ. Ну, всё, Ботало, хватит сочинять. Давай прекращай.
ВИКТОР. Вас было трое, ты, Шаклея и Можайка, вы всегда вместе ходили.
АНДРЕЙ. Витя, я серьезно говорю, хватит.
ВИКТОР. А я сейчас принесу прихватку. Естественно, я не выбирал между вами, и сфотографировал бабочку, о чем всё время жалел. Ты ведь давно был дружен с этим мальчиком, подкармливал его подарками из дома. Играл на площадке. Защищал от других.
АНДРЕЙ. Хватит! Это был не я. Это всё они! Это Можайка. Они придумали.
ВИКТОР. Что ты ему тогда дал, большую плитку шоколада?
АНДРЕЙ. Я дал ему шоколад, мы поговорили и разошлись, всё.
ВИКТОР. Ты дал ему шоколад, а потом вы на него набросились, я совсем не понимал, что вы делаете. Что-то дикое, страшное. По-моему ему было очень страшно. Но ты всё время гладил его по голове и смотрел ему в глаза.
АНДРЕЙ. Это не я. Он сам этого хотел.
ВИКТОР. Он доверял тебе и считал другом.
АНДРЕЙ. Он сам нас просил об этом.
ВИКТОР. Он думал это очередная игра. Насколько вы были старше? Лет на пять? Наверное, ты был главным авторитетом для него.
АНДРЕЙ. Хватит! Перестань! Замолчи! Я не знаю, что это было.
(Ревёт.) Помутнение, слабость? Июльская жара. Постоянное томление. Это же вообще первый раз было. Я не знал, как это. Я просто слепое существо и тут его глаза полные доверия и любви, это какая-то лавина, я попал в поток и всё. Тело хотело, не я. У меня тогда как будто глаза открылись, чувствилище зрительное настроилось. Я не знаю. Всё кричало и жгло внутри. И жар этот появился. Я долго успокоиться не мог. И он держался после этого постоянно. Я ведь искал такого же, но по-нормальному уже. Искал, перевстречался со всеми девушками. Мать меня из поселка увезла, через год школу закончил, потом технарь. Сколько их было, ты бы знал, Витя. Ни в одном месте, ни в одном лице не было таких глаз. Я не знаю, зачем ты мне напомнил это? У мне всё было хорошо. У меня жена, моя Вика, у нас с ней собака. Мы семь лет вместе, я ведь всё забыл, она теперь так же смотрит на меня. Почти. Совсем не так! Ты для этого меня позвал? Чтобы я вспомнил? Чтобы я опять мучиться начал?
ВИКТОР. Ты ведь за этим и пришел?
АНДРЕЙ. Жар! Мне жарко, Витя. Открой форточку.
Виктор открывает. АНДРЕЙ. Что ты молчишь? Ты меня помолчать позвал? Всё?
ВИКТОР. Ещё не всё.
АНДРЕЙ. Так что ты молчишь? Что ещё?
(Андрей смеется.) Ты понимаешь, что это в другой жизни было? Мы это выдумали с тобой. Есть фотография бабочки, а всего остального нет. Понимаешь, Витя? Я смогу дальше жить. Раньше ведь мог.
(Смеётся ещё громче.) И ты для этого меня позвал? Я всё понял! Виктор Владимирович! Этого всего нет, и не может быть. Ха-ха-ха! И ты для этого меня позвал, ботало пучеглазое?
ВИКТОР. Ещё не всё! Ты забыл ещё об одних глазах.
АНДРЕЙ. Ботало слепошарое, у тебя зрение нет, от слова совсем, очки толще контролерской жопы, что ты мог видеть, а? Ты ничего никогда не видел, кроме своей халупы.
(Смеется.) Ничего этого нет.
ВИКТОР. Всё сказал? Ну доживай-доживай. Смейся. Скоро я посмеюсь.
Виктор сует Андрею в рот кляп из прихватки, Андрей мычит, Виктор кладет его обратно на стол, накрывает пледом.ВИКТОР. Теперь слушай и не мешай, и молись, чтобы я не сбился. И хватит мычать! Я так же как и ты нашёл её, с кем смог всё забыть, с кем мне было легко и хорошо, я и работу нашёл и себя могу содержать благодаря ей, но она хотела большего, хотела, чтобы я стал больше, лучше, сильнее. А я не хотел. Думала вытащить меня из раковины, а мне здесь почему-то хотелось быть. Комфортно мне тут. Мне нравится этот телевизор ламповый, гирлянда эта, этот граммофон и песня о море, меня она заводит всё время, какую-то нервную энергию даёт. А жена, она говорила так же, как и ты, что это всё паутина, это хлам, который надо выбросить, но я стоял горой за каждый сантиметр, за каждый клочок этого хлама. Однажды ей всё это надоело. Отрубило разом. Она даже вещи не собрала, ушла, оставила мне ещё воспоминаний, чтобы я и это ворочал. Исчезла, а я чуть не умер, пока разобрался, что со мной не так. Что меня жжет. Почему пылает? Почему всё у меня вот так и никак иначе? Я перебирал фотоальбомы и увидел эту крапивниц с зелёным глазом, и всё вспомнил. Вспомнил тот день до каждой мелочи, тогда я видел. Вы когда перестали и отпустили его, он кое-как поднялся, вы не помогали, отвалились и лежали на траве, тяжело дышали, кто-то из вас ржал, нет, все ржали. Он поправился, как мог, обтерся цветами какими-то желтыми и поплелся в сторону леса, он плакал, Андрей, ему было больно, одна нога прямая была, не сгибалась. А вы бросали друг в друга травой, мне захотелось исчезнуть, забыть, стереть этот день, и я решил убежать, но запнулся за корни, ты увидел меня и чуть не поймал. Я никогда так не мчался, как тогда. Через пару минут я был в отряде, там никого, только храп из комнаты отдыха, дернул, закрыто, стучал, всё тот же храп, я закрылся в палате и держал ручку, но ты возник из ниоткуда, легко оторвал мои руки от двери и зашел внутрь. «Любишь подглядывать?», я говорю «я ничего не видел», а ты «больше не увидишь», и схватил меня за шею, я не успел ничего сообразить, мгновение и я примотан полотенцами к дужкам кроватей. Эти уродские вафельные полотенца держали меня, как твои друзья. Может это были они. А потом ты взял тюбик и намазал меня комариной мазью, намазал мне глаза, держал кожу пальцами, выдавливал содержимое и тёр. Я заорал, а ты носки в рот. Грязь на языке, и жжет всё сильнее, как будто перцем насыпали, а слезы не бегут, потому что не могут через мазь пробиться. Больно. Очень. Знал ли ты что делаешь, или нет, но через полчаса, или час, я обмяк, перестал орать, тогда ты меня развязал, промыл мне глаза и отвёл в медпункт. Помнишь? Мычишь, значит помнишь. Мне снотворного дали и проверили там что-то, оказалось, что роговица повреждена, и зрение село мгновенно. Я после этого дня Андрей, ничего толком не видел. А ты меня потом в школе очконосцем называл, ты и не думал, что виноват в чём-то. И другие называли так же, тебя слушались, тебя все всегда слушали. Я на следующий день рассказал, как всё было, все испугались, но не поверили. И мальчик тот сказал, что ничего не было. И воспитательница вспомнила, что видела вас на пляже, и вроде как никак не складывается по-моему. А я нашел эту воспитательницу, она без вести пропала. Никто её не ищет. А все тогда решили, что я просто ночью тюбик перепутал. Администрация замяла всё, может твои родители поговорили хорошо, они умели так говорить. А всё думал и думал, почему? Ну почему мне не поверили? А потом вспомнил, как ты «Море» Магомаева пел на празднике. Как на тебя девочки влюблено смотрели. Воспитательницы как тобой любовались. Мужчины с тобой за руку здоровались. Нет, такого не могло в нашем лагере произойти. Как я быстро всё забыл, через полгода в школе мы с тобой общаться начали. Выпускной класс, гуляли все вместе. Дружили. Я даже Серёжу Козлова ударил, чтобы не выделяться, чтобы оперение сохранить. Ты понимаешь, что я в этом аду из-за тебя живу? Что жар этот постоянный, это ты виноват! Что ты молчишь? Я этот разговор наш тысячу раз репетировал, всё ждал, пока тебя всё это выскажу. А ты молчишь? Хоть бы промычал что-нибудь.
Виктор открывает плед, а там никого нет.ВИКТОР. Эй! Где ты?
Слышен звук слива унитаза. Андрей выходит из коридора и трясёт только что вымытыми руками.АНДРЕЙ. Витя, ты хоть веревку до туалета протяни, я не знаю. Ну правда, в твоём лабиринте заблудиться можно. Только по запаху Витя можно найти. А от полотенец твоих, уродских вафельных таращит так, я даже вытираться не стал.
Андрей надевает обувь у порога.ВИКТОР. Куда ты пошёл?
АНДРЕЙ. Так мне надо зал закрывать, я же говорил.
ВИКТОР. Мы не закончили.
АНДРЕЙ. Ты нет, я да.
ВИКТОР. А я ещё хотел зацепить тебя, что после того случая, я понял, зачем ты быков одним ударом валишь.
АНДРЕЙ. И зачем?
ВИКТОР. Ну что бы с ними тоже заняться.
АНДРЕЙ. Витя, пока! Займись хозяйством. Наточи ножи! Они тупые.
ВИКТОР. Ты придешь ещё?
АНДРЕЙ. Нет, конечно.
ВИКТОР. Почему?
АНДРЕЙ. Потому что это всё в твоей голове, Витя. У меня всё в порядке.
ВИКТОР. Если ты не придешь, то я умру.
АНДРЕЙ. Вот тогда я точно приду. Пока!
ВИКТОР. А может надо по-другому всё рассказывать?
АНДРЕЙ. Не знаю, попробуй. Пока.
Андрей поёт песнь про море, уходит, закрывает дверь. Она не закрывается. Хлопает несколько раз. Виктор смотрит в окно. Ведёт головой слева направо. Водит пальцем по стеклу.ВИКТОР. Красиво взлетел. След оставил. Держится. Долго.
_________________________________________
Об авторе:
АЛЕКСЕЙ СИНЯЕВ Синяев Алексей Владимирович родился в 1986 году в г. Кизел Пермской области. В 2009 году закончил УГГУ (Уральский государственный горный университет) по специальности горный инженер-электромеханик. 10 лет отработал инженером по монтажу бурового оборудования в районах крайнего севера. В 2018 году закончил ЕГТИ (Екатеринбургский Государственный Театральный Институт) по специальности литературный работник, мастером курса был известный драматург и театральный режиссер Н.В. Коляда. С 2017 года пишет пьесы, с которыми попадает в короткие списки известных драматургических конкурсов: Авторская сцена, Евразия, Действующие лица, Ремарка, Любимовка. В 2018 и в 2019 годах участвовал в семинаре молодых писателей при организации фонда Сергея Филатова в городе Ульяновск, а так же в семинаре писателей Москвы в городе Звенигород. Пьеса «Конец Берии» выбрана для постановки в ЦАТРА по результату лаборатории «Исторический лица» в 2018 году и поставлена в декабре 2019 года. Также принимал участие в лаборатории исторических пьес при музее «Бородинская панорама», в лаборатории «Театр будущего» при МХАТ имени Горького. Спектакли по пьесам Синяева идут в Москве, Екатеринбурге и городе Советск Калининградской области. Тексты напечатаны в сборниках «Действующие лица», «Первый хлеб», «Путь в литературу. Драматургия», «Новые имена», в электронном журнале «Кольцо А», в журнале «Урал». Живет в Екатеринбурге.
скачать dle 12.1
