Редактор: Кристина Кармалита
(пьеса)
От автора: Леонид Семинихин всеми средствами поддерживает уверенность сына-подростка в том, что все поколения их семьи жили в любви и всегда берегли друг друга. Но многие факты вызывают у мальчика вопросы, а найденные после смерти бабушки письма вдребезги разбивают и без того хромую версию о крепости семьи Семинихиных. Мальчик пытается все исправить, но может ли ребенок сберечь семью, в которой всё сломали взрослые?
Действующие лица:Леонид Борисович
СЕМИНИХИН – 36 лет
ЛАРИСА – 35 лет, жена Семинихина, юрист
БОРИС – 32-34 года, отец Семинихина, слесарь
АЛЯ – 30-32 года, мать Семинихина, кассир в банке
ЛЁНЬКА – Семенихин в возрасте 12-14 лет, школьник
ТИМОХА – 12 лет, сын Ларисы и Семинихина, школьник
Все события пьесы происходят в двухкомнатной квартире Бориса и Али в разные годы.
1.2017 год. Спальная комната. Горит только настольная лампа. В кресле сидит Тимоха, листает старый потрепанный фотоальбом. За письменным столом – Семинихин. Перед ним на столе разложены письма в пожелтевших конвертах. Семинихин пристально смотрит на письма. Он выключает настольную лампу – в комнате становится темно. Он тут же включает настольную лампу – появляется свет. Снова выключает, включает. Включает-выключает, включает-выключает, включает-выключает.ТИМОХА. Пап, хорош.
Семинихин включает лампу, смотрит на письма.ТИМОХА. От того, что ты выключил свет, письма не исчезнут.
СЕМИНИХИН. Я вижу.
Тимоха вытаскивает из альбома фотографию, подсаживается ближе к свету, вглядывается в изображение, кладет фото обратно в альбом.СЕМИНИХИН. Когда я был маленький, вот как ты, я придумал одну игру. Зададут мне, например, что-нибудь в школе на дом учить. Я сяду дома за стол, вытащу учебник, открою его на нужном параграфе – и выключаю свет. И всё, проблема решена. Параграф исчез, учебник тоже, и портфель исчез, и школа вместе со всеми этими домашними заданиями тоже. Здорово, правда?
ТИМОХА. Кривой лайфхак. Свет все равно обратно включать придется.
СЕМИНИХИН. Тут ты прав, это в моей игре было не продумано. Каждый раз я убеждался, что эксперимент не работает. Но все равно надеялся, верил, что однажды…
В комнате распахивается дверь, появляется Лариса. Она целует в макушку Тимоху, обнимает Семинихина.
ЛАРИСА. Всё распаковали? Сколько писем, тут целая жизнь!
СЕМИНИХИН. Тут две жизни. У тебя другая забота.
ЛАРИСА. Замучалась, сил нет.
СЕМИНИХИН. Невелик запас, выходит.
ЛАРИСА. Я всю одежду выбрасываю, Лёнь.
СЕМИНИХИН. Чушь.
ЛАРИСА. Она никому не нужна, снятая с покойника. Кто её носить будет?
СЕМИНИХИН. Мать её при жизни носила.
ЛАРИСА. Пронафталиненная вся.
СЕМИНИХИН. Ничего, постираешь.
ЛАРИСА. Даже шкафы провоняли. Мы же отравимся. Мне уже дурно, тошнит, голова кружится.
СЕМИНИХИН. Вымоешь шкафы! Выбросить любой может. Ты попробуй исправь. Хозяйка называется.
ЛАРИСА. Сейчас минуточку еще с вами побуду, и пойду. Минуточку.
СЕМИНИХИН. Ты уже пять минут языком чешешь. Займись делом, женщина.
ЛАРИСА. Интересные фотографии, Тимошка? Кто там на них? Папа есть маленький?
Семинихин выключает настольную лампу, в комнате становится темно. Лариса вздыхает, треплет по волосам Тимоху, уходит. Семинихин включает лампу.
СЕМИНИХИН. Ты видел? Сын, ты видел?! Вот где оно работает! А я верил! Я знал!
ТИМОХА. Ты так лампу сломаешь.
СЕМИНИХИН. Слушай, твоя мама прекрасная женщина…
Семинихин осекается, пауза.
СЕМИНИХИН. Дом мыть надо, она – «посижу минуточку». Здесь, в этой квартире, кроме писем вот этих, ничего чистого не осталось. Ничего. Грязь одна и нафталин. Мыть надо, драить до блеска, вылизывать. Я видеть не могу стены эти грязные. Заперся бы на неделю один и читал письма вон отцовские, читал бы и перечитывал. И больше мне сейчас ничего не надо. Я имею на это право. Я мать похоронил, всё, осиротел полностью, мне погоревать можно?
ТИМОХА. Я бы горевал, наверное.
СЕМИНИХИН. Делать с ними все-таки что-то надо.
ТИМОХА. Давай прочитаем.
СЕМИНИХИН. Нельзя.
ТИМОХА. Сам же сказал – заперся бы и перечитывал.
СЕМИНИХИН. Это я так сказал… Нельзя. Они чужие.
ТИМОХА. Баба Алёна нам своя была. Значит, и письма её – свои.
СЕМИНИХИН. Это не её письма.
ТИМОХА. Ну дедушкины, какая разница. Он же ей писал.
СЕМИНИХИН. Она хранила от всех подальше. Не хотела, чтоб нашли – значит, не хотела, чтоб читали.
ТИМОХА. Да нет, значит, там точно какая-то тайна! Тебе не интересно?
СЕМИНИХИН. Любила она деда твоего, вот и хранила. «Тайна»… Видел, как аккуратно в коробке сложены? А как пронумерованы?
ТИМОХА. Ничего из его вещей не хранила, а письма – все пятьсот штук. Там точно что-то важное.
СЕМИНИХИН. Нет, нельзя. Меня так отец учил, и я тебя учить буду. Нельзя читать чужие письма.
Семинихин собирает письма со стола.
ТИМОХА. Я ничего про деда не знаю. Ни ты мне ничего о нем никогда не говорил, ни баба Алёна. Ни вещей его… Даже фотографии его вон в альбоме – ни одной. Он вообще был? Я даже не знаю, как он выглядел. Врёшь мне про любовь их неземную, по-любому, вот и читать не хочешь.
СЕМИНИХИН. Ну хорошо, ладно, победил. Прочитаю тебе несколько. Но только, чтобы ты знал, что дед твой живой человек был, настоящий.
ТИМОХА. Круто! Давай!
СЕМИНИХИН. Только ты должен знать, что делаем мы с тобой сейчас очень противное дело. Сядь вон в кресло. И не подглядывай.
Тимоха прыгает в кресло. Семинихин вынимает письмо из конверта, читает про себя.
ТИМОХА. Можно звук включить?
Семинихин быстро пробегает взглядом до конца письма, наконец читает вслух.
СЕМИНИХИН. Здравствуй, моя самая любимая, самая дорогая Аленька! С солдатским приветом к тебе твой Борис. Получил твое письмо только сегодня 21 ноября 1979-ого года. У нас старшина все письма забирает, и только на следующий день отдает. Аленька, малышка моя, сначала я отвечу на твои вопросы. Здесь я еще не привык, с каждым днем, правда, меньше думаешь о доме, да и сильно-то думать не дают. С пальцем и с горлом все отлично, все прошло. Из армии приду, Алька, пойду в РЖУ работать, это точно уже. Да и в армии я, наверно, радистом буду, самая паршивая в армии специальность.
ТИМОХА. РЖУ – это что?
СЕМИНИХИН. Районное жилищное управление. Слесарем, короче.
ТИМОХА. Дед слесарем был?
СЕМИНИХИН. Не перебивай.
(Читает дальше.) Я тебя сильно-сильно-сильно, крепко-крепко-крепко люблю и всю жизнь буду любить. Знаешь, здесь в армии для всех главное, это ждет ли его девчонка, пишет ли она тебе, любит ли. Если она и пишет, и любит, и ждет, то и служить легче, и время быстрее летит. Да еще. Вчера я принял присягу, был в парадной форме, все было празднично, присягу принимал полковник Анисимов, наш ком.бригады. Я сфотографировался, после, как получу, вышлю фото. Да, напиши, получила ли ты мою фотографию или нет, я тебе послал и домой матери, больше не было. Скучаю я сильно-сильно по дому, невозможно. В большинстве вспоминаю наши с тобой встречи, все дни. Иногда так домой захочется, хоть вешайся. Но все говорят, что все это пройдет, привыкну, и все будет нормально. Представляешь, у нас здесь 80 человек и ко всем приходят письма от девчонок ихних, т. е. у всех есть девчонки, и все пишут, и все дождутся, такая вот у вас девчонок судьба, нужно ждать любимого солдата, а он уже точно не обманет. У нас все парни, как на подбор, и с ними вместе дядька Черномор. Вот видишь, сколько я тебе в этом письме написал, это у меня времени свободного много, т. е. 20 минут. Ну а как там у вас дела. Все ли нормально, пиши обо всем, о гражданской жизни. Я здесь уже месяц ни одного гражданского человека не видел. Да, Алька, если я здесь останусь (а могут отправить куда-нибудь), то после я тебе напишу, можешь приехать ко мне. Здесь добираться ерунда. Ну ладно, это потом будет видно. Если приедешь, то могут дать 2-е суток увольнения. Ну а как там у вас погода. У нас холодная, снег, мороз, гололед, ветер. Короче, уже зима. Да как у тебя здоровье и учеба. Как дела у мамы, как работа, здоровье, как она работает? Если бы я сейчас был с вами, то я тоже бы работал, а вы все сидели бы дома варили бы борщи, я так по вам соскучился. Ну вот и все, кончаю писать, опаздываю. Целую всех крепко, привет всем-всем. Ваш Борис.
Семинихин складывает письмо в конверт.ТИМОХА. Ну вот, а ты читать не хотел.
СЕМИНИХИН. Как видишь, никакой тайны.
2.1993 год. Зальная комната. Лёнька в школьной форме сидит в темноте, рядом с диваном брошен его школьный рюкзак. С улицы входят Аля и Борис, щелкают выключателем в прихожей – темно.
АЛЯ. Опять перегорела, черт её дери.
Раздеваются, копошатся в темноте, шепчутся.
АЛЯ. У тебя же завтра выходной?
БОРИС. Да.
АЛЯ. Ну вот утром и поедем. Я у Иваныча отпросилась, отпустил. Только Лёньке пока ничего не говори. Я не знаю, как ему сказать. Вот как сказать?
БОРИС. Бензин заканчивается. Заправишь?
АЛЯ. Интересное кино. А на лечение где брать будем? Ему надо лучшего врача, лучшую палату, витамины, ты что, не понял? С этим не шутят!
БОРИС. Знаешь же, зарплату задерживают, второй месяц предлагают путевками в пионерлагерь рассчитаться.
АЛЯ. Другие находят способы.
БОРИС. Кто? Иваныч твой?
(Смеется.) Конечно, Иваныч, по твоему лицу даже в темноте видно.
АЛЯ. Да хоть бы и Иваныч, мне все равно.
Аля проходит в комнату, щелкает выключателем, вздрагивает, увидев Лёньку.
АЛЯ. Тьфу ты, Господи! Ты чего тут в темноте! Опять от школы прячешься?!
БОРИС (смеясь). Ты же знаешь, мать тебя везде найдет.
АЛЯ. Сколько раз тебе говорить – от того, что ты выключил свет, учебники никуда не денутся! Как ты себя чувствуешь, Лёнечка?
ЛЁНЬКА. Нормально.
АЛЯ. Ничего не болит?
ЛЁНЬКА. Да нет.
АЛЯ. Бедный мой мальчик…
Аля обнимает Лёньку. Борис включает телевизор, слышится заставка программы «Вести».
БОРИС. Что ты его хоронишь раньше времени?
АЛЯ. Типун тебе на язык, думай что говоришь!
ЛЁНЬКА. Что случилось, мам?
Аля не может сказать, обнимает Лёньку, утыкается в его плечо. Из телевизора звучит голос диктора: «Добрый день, в эфире «Вести», в студии Андрей Иванов. Вернее, не в студии – там уже много часов нет электричества, и мы вынуждены выпускать программу прямо из аппаратной. Операция по штурму Белого дома в самом разгаре…»
ЛЁНЬКА. Пап, что с ней?
Борис садится рядом с Лёнькой с другой стороны, хлопает его по плечу.
БОРИС. Мы с тобой ещё на мамкин день рождения диско спляшем, да ведь? Слышишь, Алька, не реви.
ЛЁНЬКА. Я диско не умею.
БОРИС. Чего там уметь, попой крути и будь доволен. Вот и весь танец, а?
Лёнька хохочет.
БОРИС. Лицо у тебя, вижу, и так довольное, попой крутить у мамки научимся. И всего делов, день рождения отметим на ура! Чтоб мама твоя улыбнулась наконец-то.
ЛЁНЬКА. Да мама не будет, наверное, праздновать, как обычно. Снова скажет, что денег нет.
БОРИС. Мы с тобой сами устроим, без её денег. Накупим целый стол продуктов, гостей назовём, и как станцуем! Подарок ей купим самый обалденный, ты будешь выбирать, уговор?
Лёнька кивает.
АЛЯ. На что праздновать-то будешь, богач? Подарок он купит. Только и может, что языком трепать. Сыну бы хоть не врал, постыдился. Он же ждать будет, а ты ему что скажешь? Что путевкой в лагерь рассчитаешься? Одни только слова-слова бесконечные. Даже на бензин денег нет, праздновать на что-то собрался.
БОРИС. И совершенно зря ты не веришь. Может, поэтому денег и нет. Мне, знаешь, важно, чтобы ты в меня верила. Когда жена в мужа верит – у него и желание зарабатывать появляется.
АЛЯ. А я верила двенадцать лет. Всё, сломалась верилка, отработала своё.
БОРИС. Ну где там твоя верилка? Давай сюда, чинить будем.
Лёнька хихикает.
АЛЯ. Как у меня эти все твои шуточки поперек горла… Сил нет никаких… Ушла бы давно уже, если бы не ребенок.
БОРИС. Это верно. Семью важно беречь. Как там? «И в горе, и в радости».
АЛЯ. У нас одно сплошное горе. Дал Бог мужа. Пустозвон, еще и слесарь.
БОРИС. Ну, не директор банка.
АЛЯ. И плохо, что не директор! Нормальные мужики цели перед собой ставят, достигают их, жён в отпуск возят.
БОРИС. Куда ты в отпуск хочешь?
АЛЯ. Никуда. Телевизор старый, машина дохлая, духи у меня и те подделка, через десять минут выветриваются.
БОРИС. Все у нас хорошо, Аль, не придумывай опять. Дома тепло, Лёнька вон растет, на пятерки учится, мы с тобой здоровы, любим друг друга.
АЛЯ. Ты даже не стремишься ни к чему, ни мозгов, ни образования.
БОРИС. Я считаю, что лучше быть счастливым, чем образованным.
АЛЯ. И что, ты счастлив?
БОРИС. Я – счастлив. Пока в твоей голове не происходит очередной штурм Белого дома.
АЛЯ. Господи, за что ты меня так наказал?
БОРИС. Лёнька, в общем, ты не грусти. Я тебя здесь ждать буду. А медицина сейчас такая, знаешь, любого вылечит. Ты ж мужик? Мужик. Значит, все вытерпишь. А я тут выучу пару движений диско. Договорились? Вернешься – конкурс устроим, кто кого, а?
ЛЁНЬКА. Я все-таки заболел, да? Мам, тебе сегодня врач анализы отдал, да?
Аля и Борис молчат, смотрят в телевизор. Оттуда слышится голос журналиста «По сообщениям военных, подсчитать точное количество погибших сейчас нельзя. Противостояние все еще продолжается. Дом Советов, сдав оружие, покинули почти двести человек».
АЛЯ. В Москве Белый дом взрывают – он танцы разучивать решил.
Аля вскакивает, что-то ищет в ящиках, роется в документах, укладывает вещи.
АЛЯ (Лёньке). Собери с собой, какие книжки возьмешь там, игрушки. Только немного.
ЛЁНЬКА. Меня в больницу положат, да?
АЛЯ. Не знаю. Как доктор скажет.
ЛЁНЬКА. Мам, а мне больно не будет? Ты со мной будешь?
АЛЯ. Я не знаю, Лёня, я ничего не знаю. Врач завтра всё скажет.
БОРИС. Ну так что, я вас везу, или как?
АЛЯ. Сиди дома. Договорюсь. У меня есть человек.
БОРИС. Иваныч, конечно.
АЛЯ. Он недавно иномарку пригнал, быстро доберемся.
БОРИС. Ну чего ты выдумываешь. Давай денег, заправлюсь, увезу вас.
АЛЯ. Аля даст денег, Аля поедет в больницу с Лёней. Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик.
БОРИС. Дуреха, иди сюда, обниму. Разнервничалась из-за диагноза этого.
Борис обнимает Алю, Аля отталкивает его.
АЛЯ. Да не из-за диагноза я разнервничалась! Из-за ковров вот этих столетних, колготок моих штопанных-перезаштопанных, из-за того, что мы маргарин жрём вместо масла, из-за улыбки твоей идиотской!
Аля рыдает, складывает вещи в сумку. Борис уходит в кухню.
ЛЁНЬКА. Мам, прости меня, что я заболел. Я так больше не буду.
Из телевизора доносится голос диктора: «В здании мэрии все еще находятся несколько боевиков, которые до сих пор отстреливаются. Захвачено и здание на Калининском проспекте. Огонь ведется по простым жителям столицы».
3.2017 год. Лариса молча моет кухню. В спальной комнате дверь закрыта. Там Семинихин и Тимоха сидят на полу, перед ними – огромный ворох писем. В руках Семинихина пожелтевший листок, он читает.
СЕМИНИХИН. Но пройдет моя служба,
И вернусь я домой,
И тогда, дорогая, всю жизнь будем вместе с тобой!
Семинихин вкладывает письмо в конверт.
ТИМОХА. Слушай, пап, ну это вообще ваниль какая-то. И что, баба Алёна его вот так два года прождала и не разлюбила?
Семинихин молчит, перебирает письма.СЕМИНИХИН. Мне двенадцать было, я заболел. Вот как ты сейчас был, точь в точь. Страшный был год, батя поседел, мать похудела. Я на волоске, денег нет. Дома молчали больше, ходили на цыпочках. Если покупали что-то, мясо там, изюм – только мне. Родители картошку жареную, соленую капусту ели, варенья какие-то с лета, запасы. Мама со мной по больницам, отец здесь работает, зарплату не дают, дома то свет отключат, то воду. Но самое главное – слова грубого друг другу не сказали. Понимали, что семья – это основа всего, без семьи человек никуда. Это тыл и опора. И в горе, и в радости. Друг другу и плечо, и сердце. Вот такая ваниль, сын.
ТИМОХА. Так не бывает, чтоб не ругаться никогда. Это только роботы так могут, а люди так не могут.
СЕМИНИХИН. Вот как раз роботы твои так и не могут.
ТИМОХА. Я Таньку люблю, например, по-настоящему. Но она все равно меня иногда бесит. Когда пузыри из жвачки дует, например. И она меня тоже динамит постоянно. Она вчера вон вообще заявила, что портфель теперь сама свой носить будет, типа это её частная собственность и про какие-то равные права начала говорить, я не сильно понял. Ну, короче, по-любому так не бывает, чтобы все время только «люблю».
Слышится звонок мобильного телефона из кухни. Звонок обрывается: Лариса берет трубку – но её разговор не слышен Семинихину и Тимохе. Семинихин прислушивается.
СЕМИНИХИН. Стой-ка.
ТИМОХА. Да это тетя Катя звонит, наверное. Давай вот это письмо, тут такой медведь прикольный на конверте.
СЕМИНИХИН. Это олимпийский мишка. Погоди.
Семинихин подходит к двери, прижимается ухом, вслушивается – ничего не слышно. Он аккуратно открывает дверь. Слышно, как Лариса на кухне тихо разговаривает по телефону.
ТИМОХА. Подслушивать нехорошо!
СЕМИНИХИН. Тсс.
Тимоха достает письмо из конверта, читает.ЛАРИСА (по телефону). Я не могу сегодня приехать, я же говорила.
(Слушает.) Претензию прикрепил?
(Слушает.) Они нотариусом заверены, какие вопросы могут быть. Понимаю, если бы он без лицензии слился на Балканы…
(Слушает.) Так, все, не дергайся, любишь ты шуму навести. Ты все правильно сделал, пакет у тебя полный, все документы в порядке. Это защите впору волосы рвать, у них один выход – мировая. Дело патовое, не переживай, тем более там судья адекватный. Успокойся и иди домой. Выспись лучше. Завтра ещё по дольщикам поедем, вот там повеселимся. Все, говорить больше не могу, удачи тебе завтра. Сегодня звони, только если что-то очень срочное, понял? А так не надо, меня муж убьет. Все, давай.
СЕМИНИХИН. Лара! Иди-ка сюда!
Лариса приходит без телефона, вытирает руки полотенцем.
СЕМИНИХИН. Нам без тебя скучно. Тимофей тут письмо вскрыл восьмидесятого года.
ТИМОХА. Восьмидесятого уровня.
(Хохочет.)ЛАРИСА. Лёнь, там столько грязи. Мыть не перемыть.
СЕМИНИХИН. Перемоешь. Садись. Тимофей, читай. Мама будет слушать.
Лариса садится.
ТИМОХА (читает). Сегодня у нас было комсомольское собрание гарнизона. И я там был, как-никак а твой Боря теперь партейный, комсомолец. Выступал на собрании ком.гарнизона, нач.штаба, нач.полит.отдела. Короче все шишки наши. Даже приезжал ком.соединения генерал-майор Шилкин… Если бы ты знала, Аленька, как сильно я по тебе скучаю, аж выть иногда хочется. Твою фотографию я ношу всегда в нагрудном кармане, рядом с сердцем, когда совсем тоска найдет, я достану твоё фото, посмотрю и тепло на душе становится.
В кухне вновь звонит телефон Ларисы. Лариса подскакивает.
СЕМИНИХИН. Сиди. Тимофей, читай.
Лариса опускается в кресло. Телефон продолжает звонить.
СЕМИНИХИН. Кому приспичило в воскресенье?!
ЛАРИСА. Это Катя, наверное.
Семинихин идет в кухню, Лариса бежит за ним.ЛАРИСА. Лёня, не надо!
Семинихин хватает телефон.
СЕМИНИХИН. Алло. Нет, нельзя. Потому что сегодня воскресенье, а по воскресеньям Лариса Геннадьевна занята домом и семьей. Вас как зовут? Так вот, Виталий, зарубите себе на носу: на личный телефон Ларисы Геннадьевны по рабочим вопросам можно звонить исключительно с понедельника по пятницу с десяти до восемнадцати ноль-ноль. Все остальное время называется личным, оно предназначено не для вас, не для клиентов, не для суда, не для господа Бога, а для семьи Ларисы Геннадьевны и персонально для меня, её мужа, Леонида Борисовича Семинихина. Надеюсь, вам всё предельно ясно, Виталий, и впредь ваши звонки не повторятся. В противном случае нам придется встретиться лично. Всего доброго.
Семинихин кладет трубку. Лариса вытирает сухие руки полотенцем.ЛАРИСА. Я не знала, кто звонит. Думала, Катя.
СЕМИНИХИН. Катя по имени Виталий!
ЛАРИСА. Ты вынуждаешь скрывать даже рабочие звонки.
СЕМИНИХИН. Например, от Кати, которую зовут Виталий.
ЛАРИСА. Да что ты заладил, Катя, Виталий. Какая разница. Дай телефон, я дальше пойду сор выгребать.
Семинихин кладет телефон себе в карман.ЛАРИСА. Это бред какой-то.
СЕМИНИХИН. Соглашусь с тобой.
ЛАРИСА. Я как собачонка на привязи. Может, я вообще круглосуточно при тебе буду?
СЕМИНИХИН. Если нужно, будешь. Ты уже неделю дерганная. Что поменялось?
ЛАРИСА. Я не могу больше это терпеть.
СЕМИНИХИН. Ты будешь это терпеть столько, сколько потребуется! Ты – моя жена!
Телефон Ларисы в кармане Семинихина звонит вновь. Семинихин смотрит на экран.
ЛАРИСА. Лёня,
мне же звонят.
СЕМИНИХИН. Чёртово всё!
Семинихин выбрасывает телефон в окно.
СЕМИНИХИН. Значит, так, ты уходишь во внеплановый отпуск, поняла?
ЛАРИСА. Лёня, пожалуйста, давай успокоимся.
СЕМИНИХИН. Завтра ни с каким Виталием ты не встречаешься, ничего с ним не обсуждаешь.
ЛАРИСА. Лёнечка, хороший мой, все в порядке, ничего не поменялось. Я такая, как и была, и все по-прежнему.
СЕМИНИХИН. Черта с два по-прежнему, я вижу – у тебя глаза горят, звонки по выходным, Виталий какой-то из горы на лыжах.
ЛАРИСА. По работе же.
СЕМИНИХИН. Откуда я знаю, по работе или нет. Может, у вас с ним там шифр какой особый? Азбука Морзе!
ЛАРИСА. У нас не военное положение.
СЕМИНИХИН. А у меня уже боевая готовность, аварийная тревога срабатывает, никак не успокоится.
ЛАРИСА. Надо же, а я сижу себе в тылу и не в курсе.
СЕМИНИХИН. Ты если и в тылу, то вражеском. Только пока неясно, ты ещё разведчик или уже дезертир. Поэтому будешь сидеть здесь, пока ситуация не прояснится.
ЛАРИСА. Я люблю тебя, Лёнечка, и нет никаких дезертиров, разведчиков. Есть дом твоей мамы, куча пыли в нем и неразобранные письма. Завтра нам всем на работу, а сегодня выходной, и давай проведем его мирно. Давай отмотаем все назад, будто не было никаких звонков, и у всех хорошее настроение, и…
Семинихин срывается с места, быстро обувается.
ЛАРИСА. Куда ты?
СЕМИНИХИН. Чтобы ни шагу из дома!
Семинихин уходит, шумно хлопнув входной дверью.
4.
1994 год. Зальная комната. Темно, пусто. Открывается входная дверь в прихожей. С мороза входит Аля с чемоданом, следом Борис ввозит Лёньку на инвалидном кресле. Аля щелкает выключателем, загорается свет.
АЛЯ. Вот сюда давай. В комнату его сразу.
Борис провозит Лёньку в комнату, раздевает. Аля включает в комнате свет. Видят ненаряженную ёлку. Рядом с ёлкой – коробка с игрушками.
АЛЯ. Лёня, гляди-ка, какой папа нам сюрприз приготовил!
БОРИС. Специально не стал наряжать, чтоб всем вместе.
АЛЯ. Я, чур, распутываю гирлянду. Кроме меня, с ней никто не справится.
Лёнька бледный и слабый, у него нет волос, бровей, ресницы редкие и светлые. Аля перекладывает его из инвалидного кресла на диван, укрывает одеялом. Борис помогает ей.
БОРИС. Только у нас тут небольшие изменения дома, я вас сразу предупрежу, чтобы не было недопониманий. В общем, холодильник потёк. Я ковырялся-ковырялся, никак. Не морозит. Все пельмени растаяли. Я еду пока на балкон унес. Как дальше, не знаю…
АЛЯ. Ну ладно, что теперь. Вызовем мастера.
БОРИС. Да? Правда? А я думал, ты кричать начнешь. Уф, прямо от сердца отлегло.
АЛЯ. Чего я вдруг кричать начну, если чинить надо.
БОРИС. Что у меня руки не оттуда растут, например, или что опять траты.
АЛЯ. Ну а как мы новый год без холодильника встречать будем.
БОРИС. Да, да…
Борис включает телевизор. Из телевизора слышен голос журналиста «… тем временем артиллерийские выстрелы звучат уже у пригородов Грозного. Прямо сейчас мы летим в Маздок. На борту этого самолета уже не раз перевозили раненых».
БОРИС. Видишь, Лёнька, хорошо тебя полечили, на поправку идешь уже. А я что говорил, а? Всего год, а уже анализы, как у космонавта. Осталось чуть-чуть потерпеть. Скоро плясать будем, как и договаривались. Ты у нас молодец, мужик ты у нас, мы тобой так гордимся.
АЛЯ. Уснул.
Аля обнимает Бориса, целует его.БОРИС. Тебя тоже, что ли, полечили там?
АЛЯ. Давно не виделись, я соскучилась.
БОРИС. Чем от тебя пахнет? Духи новые?
АЛЯ. Подарок себе сделала на новый год.
БОРИС. Вкусные. Ты из больницы как с курорта.
АЛЯ. Лёнька порадовал, даже ел хорошо в этот раз.
БОРИС. Надо ему подарок дельный купить. Я, правда, Аль, весь аванс на ёлку потратил. А цены подскочили, это же ужас. В общем, ободрали меня магазины, как липку, ни копейки не осталось. А тут еще этот холодильник полетел, черт его дери.
АЛЯ. Не переживай, я Лёньке купила уже.
БОРИС. Да? Вот как хорошо! Какая ты молодец, все успеваешь! Что взяла?
АЛЯ. Закрой глаза!
Борис закрывает глаза. Аля открывает чемодан, копошится в нем. Из телевизора доносится голос солдата «Нас сюда после курса молодого бойца привезли, пару недель в казарме побыл, и в Кизляр отправили». Следом – голос журналиста: «солдаты не выбирали эту службу. Им некуда было деться от призыва. Сюда их привозят не только пассажирскими, но и грузовыми самолетами». Из телевизора слышится рёв двигателей самолета. Аля достает из чемодана новый магнитофон для компакт-кассет.
АЛЯ. Открывай.
Борис открывает глаза, видит магнитофон.БОРИС. Ничего себе!
АЛЯ. Как думаешь, понравится Лёньке?
БОРИС. Спрашиваешь! Это ж «сонька»! Обалдеть! С функцией записи. Ништяк. Где взяла?
АЛЯ. Перекупы на углу Волгоградской продавали.
БОРИС. Сколько?
АЛЯ. Ну какая разница, сколько. Взяла – и ладно.
БОРИС. Духи, «сонька», на мастера деньги есть. Ты в лотерею выиграла?
Аля укладывает магнитофон обратно, закрывает чемодан.АЛЯ. Можно сказать и так.
БОРИС. Загадками говоришь.
АЛЯ. Оклад подняли.
БОРИС. Щедрый директор Иваныч. У него сотрудница из больничных не вылезает, а он ей поднимает оклад.
АЛЯ. Да уж, не знаю, что бы мы без него делали.
БОРИС. Мы?
АЛЯ. Пойду в душ, устала.
Аля уходит. Слышно, что в ванной полилась вода. Борис открывает чемодан. Из телевизора доносятся выстрелы и взрывы. Появляется голос диктора: «Тем не менее, Грозный уже удалось почти беспрепятственно блокировать с трёх сторон. В армии много неподготовленных ребят, которые только вчера пришли на службу и сразу были направлены в Чечню. Командир Андрей Полуянов не хочет отвечать, почему воюют непрофессиональные бойцы». Слышен ответ командира: «Все эти вопросы не ко мне». Борис вынимает из чемодана Али несколько пар модных колготок, чулков, яркие лосины, бутылек духов, новые женские сапоги-дутыши, «вареные» джинсы с этикеткой, кожаную мини-юбку, электронные наручные часы.
ЛЕНЬКА. Иваныч и мне яблоки в больницу привозил.
Борис вздрагивает, захлопывает чемодан.БОРИС. Ты же спишь.
ЛЕНЬКА. Когда Иваныч мамке духи дарил, я тоже спал. И ничего не видел.
5.2017 год. Спальная комната. Лариса входит, в её руках пустой бутылек духов. Она видит, как Тимоха складывает письмо в конверт.ЛАРИСА. Бутылек духов нашла за шкафом в кухне. Настоящие «дюны» от Диор. Бабушкины, наверное… Они в начале девяностых целое состояние стоили.
Лариса нюхает.ЛАРИСА. Даже запах еще остался.
Дает понюхать Тимохе.
ТИМОХА. Вкусные. Все-таки, знаешь, мам, не обманывал отец. У бабы Алёны и деда Бори настоящая любовь была.
ЛАРИСА. Видимо, если он такие подарки ей делал на зарплату слесаря.
ТИМОХА. Да не, здесь ещё баб-Алёнино письмо затесалось. Среди дедовых писем, её одно-единственное.
Лариса подсаживается к Тимохе.
ТИМОХА (читает). Здравствуй, мой желанный, единственный, любимый Боренька! Сегодня 17 февраля 1980-ого года. Сейчас я сижу на занятиях. Решила написать тебе письмо. Я очень сильно волнуюсь за тебя, как ты там. Сегодня в программе «Время» показывали прогноз погоды, я теперь знаю, что у вас минус тридцать градусов. Ты одевайся теплее, Боренька, носки поддевай, которые я тебе связала. Родной мой, я так сильно по тебе соскучилась, невозможно выразить. Я немного напишу о себе. Жизнь у меня по-прежнему все такая же. Учусь я неплохо. Вот вчера получила целых три пятерки. Здоровье тоже нормальное, не болею. У нас в центре начали протягивать троллейбусные линии, скоро пустят троллейбусы, будем ездить. Ты пишешь, что наших солдат в Афганистан отправляют. По телевизору ничего этого не показывают. Что у вас говорят, не привлекут вас? Я не хочу, чтобы тебя на войну отправили! Миленький мой, я тут с ума сойду, если тебя туда отправят. Я сама за тобой поеду, я не усижу на месте, не смогу. Война – это дело плохое, никому от неё счастья не бывает. Боренька, милый мой, напиши мне, успокой меня, что тебя туда, в Афганистан этот, не отправят, что ты вернешься домой целый и невредимый. Я тебя очень-очень жду. Целую тебя сильно-сильно-сильно, обнимаю крепко-крепко!!! Очень жду ответа. Береги себя. Милый мой, мой самый лучший на свете солдат, я тебя люблю!!! Твоя Алёна.
Тимоха складывает письмо.ТИМОХА. Понимаешь, да? Они каждую минуту думали друг о друге и каждый день друг другу писали. И думали, и писали только самое хорошее, а плохого нет – вот это настоящая любовь. А у нас с Танькой любовь не настоящая. Я часто думаю про нее плохо, а она мне вечно хамит.
ЛАРИСА. У каждого свои представления о хорошем и плохом.
ТИМОХА. Какие у вас с папой представления?
ЛАРИСА. Ты видел только что, какие у нас с папой представления.
Лариса и Тимоха слышат, как открывается входная дверь в прихожей. В прихожую входит Семинихин с деталями телефона Ларисы, на ходу собирает его.ЛАРИСА. Какая дата у бабушкиного письма была?
ТИМОХА. 17 февраля 80-ого года.
ЛАРИСА. Давай-ка найдем ответ деда Бори.
Лариса и Тимоха перебирают письма в стопке. Лариса хватает письмо за письмом.ЛАРИСА. Так, это апрель… Это еще 79-ый… Это не то…
ТИМОХА. Вот, кажется.
ЛАРИСА. Какое число на штемпеле? Ага, оно, похоже. Давай посмотрим.
Лариса торопливо распечатывает. В комнату заходит Семинихин, садится в кресло.
ЛАРИСА (читает). Здравствуй, моя дорогая, любимая, желанная, единственная Аленька!!! Вчера получил от тебя письмо, которому я беспредельно рад, да вообще я каждому письму твоему рад, они для меня весточки, будто ласточки, летят и летят, не переставая. Я по тебе сильно соскучился, даже не могу выразить как сильно охота к тебе, родная. Ты спрашиваешь про Афганистан. Не знаю, только разговоры это будут или нас тоже привлекут, со временем видно будет, но мне, конечно, не хотелось бы. Там сначала в карантин везут, на тренировки, а потом в бои. Но ты за меня не волнуйся, моя любимая Аленька. Даже если и отошлют меня туда, я выйду целый и невредимый. Так сильно я хочу к тебе и так тебя люблю, что никакая война для меня не страшна. Я вот частенько думаю и мечтаю о нашей жизни. Квартира у нас есть. Деньги будут. Я в РЖУ пойду. Буду сантехнику чинить и рубль длинный заколачивать. Все необходимое на первое время у нас есть. Самое главное у нас с тобой – это любовь и согласие. Правда, детей пока нет, но и они будут, и не один. А целая футбольная команда. Аленька, ты мне напиши про жизнь вашу, как у вас в семье, пиши все подробности. Сходи в гости к нам, посиди с Мамой, поговорите с ней, поболтайте. Поцелуй всех за меня и пожелай всего самого наилучшего. У меня все по-прежнему. Жизнь идет однообразно, своим чередом. Целую тебя крепко! Люблю сильно! Твой Борис. Пиши скорей и жди меня.
Семинихин держит в руках телефон Ларисы. Лариса в волнении вкладывает письмо в конверт.СЕМИНИХИН. Давай спокойно. Расскажешь, кто такой Виталий, и просто пойдем дальше.
ЛАРИСА. Виталий – мой подчиненный.
СЕМИНИХИН. Слушай, ну так откровенно врать уже, извини… Нам здесь всем троим известно, что у тебя нет никаких подчиненных.
ЛАРИСА. Меня повысили, Лёня. Неделю назад. Я теперь начальник отдела.
ТИМОХА. Да ладно!
СЕМИНИХИН. Так вот что поменялось!
ЛАРИСА. Начальник отдела по защите прав потребителей. У меня в подчинении теперь пятеро юристов. Виталя – один из них. Завтра у него суд в 9 утра, его первое дело, он готовил бумаги, волновался. Хотя он знает, что звонить мне в выходные нельзя, потому что у меня муж особенный, который требует, чтобы я всегда была при нем, на виду, на связи, чтобы я отчитывалась каждый час, где я была, что ела, с кем говорила. Который скопировал себе всю мою телефонную книжку и знает наизусть все мои логины и пароли. Который даже в курсе моего менструального цикла, и моя банковская карта привязана к его номеру телефона, чтобы он мог видеть все мои траты.
СЕМИНИХИН. Ты должна была сообщить.
ЛАРИСА. Я не могла. У меня целую неделю было что-то только моё, какая-то моя маленькая жизнь. Жизнь, понимаешь? Я хотя бы неделю пожила. И как пожила! Самостоятельно.
СЕМИНИХИН. Ты неделю прожила во лжи.
ЛАРИСА. Это была самая прекрасная неделя за последние пятнадцать лет.
СЕМИНИХИН. Я запрещал тебе. Ты ослушалась.
ЛАРИСА. Я неделю хожу счастливая.
СЕМИНИХИН. Закрой рот. Ты враньё называешь счастьем при сыне.
ЛАРИСА. Ты тоже сыну врешь всю жизнь и не краснеешь. Это как называется?
ТИМОХА. Чего?
СЕМИНИХИН. Еще раз говорю – закрой рот.
ЛАРИСА. Я давно живу с закрытым ртом, уже скулы сводит. А так хочется правды, простой, настоящей. Просто открыть рот и сказать, например: Тимофей, духи вот эти вот…
Семинихин выключает свет настольной лампы, в комнате становится темно.6.1995 год. Зальная комната. Ночь. Лёнька спит. Распахивается входная дверь, в квартиру стремительно врывается Борис. Он включает свет в комнате.
БОРИС. Подъем!
Лёнька сонно шевелится под одеялом. Борис хватает бутылек духов, который стоит на столе, швыряет его об стену. Борис мечется по квартире, ищет чемодан.
ЛЕНЬКА. Пап, ты чего?
БОРИС. Вставай, Лёнька, мужичок. У нас с тобой жизнь поменялась. Одевайся, собирайся, поедем со мной.
ЛЕНЬКА. Куда?
Лёнька, сонный, садится на диване. Борис бросает ему штаны и майку, сбрасывает вещи в чемодан.
БОРИС. Куда глаза глядят. А я как знал. Да тут что, тут к гадалке не ходи, тут и знать не надо было. Все эти духи, деньги все эти, сапоги-дутыши. Повысили ей оклад, как же. Встреча у нее деловая, ага. Я за ней проследил, на встречу эту деловую проследовал. В дверь позвонил. Знаешь, кто открыл мне? Иваныч. Вот я почему-то нисколько не удивился. А ты? Ты тоже, наверное. Понятно же, и давно было понятно. И оба они голенькие, в чем родились. Дверь открывают, и даже не прикрываются. Так что мать твоя шлюха конченная оказалась, сынок, Лёнечка. За деньги, за повышение, за сережки – с Иванычем… Ты одевайся. Мы с тобой теперь вдвоем заживем, все у нас хорошо будет.
Лёнька натягивает майку. Борис собирает вещи.ЛЕНЬКА. Где мама?
БОРИС. Под Иванычем, где! Ты даже не раздумывай. Кого проститутка воспитывает, тот потом только с такими шлюхами жить и будет. Останешься с матерью – жену себе точно в курвах выберешь, помяни мое слово. Таскаться будет от тебя по мужикам направо и налево. И из тебя такого же мудака рогатого сделает, как из меня твоя мать сделала. Ты от мамки-шлюшки ничему хорошему не научишься. Всю жизнь тебе сломает к чертям собачьим, будь уверен. Одевайся давай, не моргай.
Лёнька одевается. Борис выбрасывает с полок, рвёт и топчет вещи Али.ЛЕНЬКА. Я никуда не поеду…
БОРИС. Ты, сын, не бойся. Ты знай теперь, что верить бабам нельзя. Хорошо, что ты об этом в четырнадцать узнал, а не, как я, когда уже поздно. А дальше хуже будет. Ты на моих ошибках учись, сынок, не повторяй. Я, что я – я ей «моя самая любимая, единственная, дорогая, милая, желанная Аленька». По канализациям этим вонючим таскаюсь, говно в туалетах выгребаю, чтобы жрать дома было что. Она уже тогда таскалась наверняка, когда я в Афгане душманские пули ловил. А я ей, как сейчас помню
(напевает азбуку Морзе «морзянским напевом»): я-маааал-я-маааааал, тааааам, есть, бееей-ба-ра-бан, я-мааал-я-мааал, хи-ми-чи-те, ооо-коо-лоо, чеее-лооо-веее-чек, у-бе-гууууу. Ты пацан уже взрослый, понимаешь. «Я тебя хочу» – морзянкой писал ей в письмах, шифровал, боялся смутить. А тут что бояться, можно просто брать и додонить мать-то твою, оказывается. А она потом лосинами желтыми возьмет. Вот тебе и вся любовь, и грош ей цена в нашей рыночной экономике. Рубль падает, доллар растет. Колбаса дорожает, любовь дешевеет. Все развалили к чертям, все растеряли. Ребят своих в Кабуле зазря оставили, Союз подешевке разбазарили. Сексуальная революция у нас, демократия. Эмансипация и свобода женщины. И вот она какая свобода-то, оказывается. Они делают, что хотят, а ты терпи. Она даёт директору на съемной квартире, а ты сыну обед сготовь и форму выглади к школе. Дождись её и ни о чем не спрашивай. Такая у нас теперь свобода. А где семья? А у черта на куличках семья. Не в моде она уже, семья-то – так-то, сынок, Лёнечка. Ни души, ни совести не осталось, все прогнили насквозь, продались. Демократия, семья без матери, мать свободная теперь – и выбирает она того, у кого кошелек толще. А ты если с такой матерью останешься, она и тебя продаст, больного, здорового – любого. А сдохнешь – она и не заметит, у нее теперь другие заботы, перспективы другие, задачи и окружение. Женщина у нас другая теперь, а мы и не заметили.
ЛЕНЬКА. Я никуда не поеду!!!
Лёнька бежит к двери. Борис преграждает ему путь.
БОРИС. Ты погоди, сынок, ты не понял. Одеться надо хотя бы, чемодан упаковать.
Лёнька бежит в комнату, мечется по ней, прячется за диван.БОРИС. Ну это не мужской разговор. Лёнька, мужичок, выбирайся. Мы так даже от обстрелов в Кабуле не прятались. Вылезай, мужик ты или нет, в конце концов. Все спокойно, все тихо, обстановка мирная, не бомбят. Прятаться не от чего. Ты взрослый пацан, давай вылезай! Ты что, с матерью остаться хочешь?!
Из-за дивана слышатся всхлипы.БОРИС. Вас не слышу, повторите.
ЛЕНЬКА. Я! Никуда! Не поеду!!!
БОРИС. Вот как, выходит. Оказывается, ты с проституткой лучше останешься, чем с отцом родным. Не ожидал. Воспитал предателя на свою хребтину. Дизертир, слабак, маменькин сынок. Я и не успел заметить, когда ты прогнил вместе с матерью. В больнице, видимо, в капельницах вместе с лекарством тебе отраву вливали, которая убивает в человеке и здравый смысл, и все, что бывает для человека ценного. Ну все, щенок! Конец связи.
Борис уходит с чемоданом. Лёнька плачет за диваном. В квартиру заходит Аля. Видит разбросанные вещи. Осматривает квартиру, находит Лёньку за диваном.
АЛЯ. Ты чего там? От чего прячешься? От школы опять? Или от кого? Что тут за погром? Ну-ка вылезай. Вылезай, тебе говорю. Ни землетрясения нет, ни грабителей, все тихо, я тут. Это я, твоя мама, все в порядке.
Лёнька вылезает из-за дивана.АЛЯ. Иди сюда, сынок. Ой, весь в пыли измазался. Рассказывай, чего испугался?
Аля хочет обнять Лёньку, но он с силой её отталкивает, задыхается, размазывает по лицу слезы вперемешку с пылью, которой запачкался за диваном.
7.2017 год. Спальная комната. Горит настольная лампа. Тимоха сидит в кресле. За письменным столом – Семинихин. Он трёт лоб грязными руками, которыми собирал детали телефона. Лариса стоит в дверях.
ТИМОХА. Пап, ты запачкался.
Семинихин пытается вытереть лицо, еще сильнее размазывает грязь.
СЕМИНИХИН. Ну что тебе не так? Все же хорошо было. Все, что тебе нужно, у тебя есть. Что тебе еще надо?
ЛАРИСА. Я очень люблю тебя, Ленечка, но если я вовремя не позвонила – у меня десять пропущенных, а если я на пять минут задержалась – меня ждет скандал.
СЕМИНИХИН. Нет, здесь что-то не то. Что-то другое. Пропущенные, потому что я переживаю за тебя. Но тебя не устраивает совсем не это.
ЛАРИСА. Услышь меня. Я живу в тюрьме. В какой-то авторитарной монархии. В крепостном праве.
Семинихин вскакивает, прижимает Ларису к стенке.
ЛАРИСА. Да что такое.
СЕМИНИХИН. Тебе нужно время отдельно от семьи?
ЛАРИСА. Ты понимаешь, за эту неделю, что я руковожу отделом, я так себя почувствовала… Я не могу передать словами. Я почувствовала себя человеком. У меня спрашивали моё мнение. Я могла дать совет, и меня за него благодарили. Виталя вон без меня документы подготовить не мог, спрашивал, а как это, а как то. Я поняла, что я имею вес, что я имею значение, что я важна для людей.
СЕМИНИХИН. Ты важна для меня!
ЛАРИСА. Ты тоже для меня важен, и ты, и Тимошка.
СЕМИНИХИН. Все, что ты делаешь, ты должна делать для нас.
ЛАРИСА. Я же это и делаю для вас.
СЕМИНИХИН. Ты хочешь освободиться от нас, как будто мы обуза.
ЛАРИСА. Лёня, ну какая же вы обуза…
СЕМИНИХИН. Неделю руководишь отделом – человеком себя почувствовала. А с нами дома ты себя кем чувствовала? Нелюдем?! Обманщица, прошмандовка.
ЛАРИСА. Всё…Я больше так не могу. Пусти.
Лариса вырывается из тисков Семинихина.СЕМИНИХИН. Нет уж, ты ответишь.
ЛАРИСА. Я не могу, не могу так больше, всё, Лёня. Сил моих больше нет.
Лариса подходит к Тимохе, Тимоха обнимает Ларису.СЕМИНИХИН. Я ничего не понял, ты лыжи что ли намылила?
ЛАРИСА. Я у Кати пока остановлюсь. Давай без скандалов. Давай хотя бы разойдемся по-человечески.
СЕМИНИХИН. Что тебе до сих пор было не по-человечески?!
ЛАРИСА (Тимохе). Ты у нас парень взрослый, все понимаешь.
Тимоха кивает.СЕМИНИХИН. Останься, слышишь! Ну давай, признайся, куда ты пойдешь?
ЛАРИСА (Тимохе). Ты знаешь, что мы с папой по-прежнему тебя одинаково любим, несмотря ни на что.
Тимоха кивает, прижимается.СЕМИНИХИН. К Виталию же этому. Признайся, что к Виталию, ты же почувствовала, как ты ему нужна, а?
ЛАРИСА (
Тимохе). И ты сможешь видеться и со мной, и с папой. Пока поживешь пару дней здесь, а там посмотрим.
Тимоха кивает.СЕМИНИХИН. Он же без тебя документы подготовить не мог! Ты же ему советы давала, а?
ЛАРИСА (
Тимохе). Ты сможешь сам решить, с кем будешь жить дальше, со мной или с папой.
Тимоха кивает.
СЕМИНИХИН. Вы же все одинаковые, а?!
ЛАРИСА (
Семинихину). Ты вообще не услышал, что я тебе сейчас говорила.
СЕМИНИХИН. Ну и катись!
ЛАРИСА (Тимохе). Я тебя люблю.
Лариса целует Тимоху, вырывает свой телефон из рук Семинихина, уходит. Хлопает входная дверь. Семинихин включает-выключает настольную лампу, включает-выключает, включает-выключает. Наконец оставляет свет выключенным. В комнате темно. Тимоха слышит, что Семинихин плачет.СЕМИНИХИН. Опять. Спустя двадцать два года в том же месте в тот же час. Да что это за квартира такая чертова, что никому здесь счастья нет! Отец мать мою так любил… Если бы ты знал, Тимофей, как дед Борис бабу Алену любил. Без памяти. Все ей позволял. Никого, кроме неё, не знал и не видел. Все, что хочешь, делай. Куда и с кем хочешь, поезжай. Где хочешь, проводи время. Полная свобода. Открыт был перед ней, как младенец. А мать в самое нежное, самое открытое – ударила, раздавила. Это оказалось так просто, незаметно, легко. А еще грязно и дёшево. Мамы не было. Он выл так, как в Кабуле и Маздоке не выли от ранений, а я не знал, куда бежать. Я смотрел на него и обещал себе, что никогда не повторю его ошибки. С Ларисой, мамой твоей, поэтому не церемонился, в ежовых рукавицах держал. Думал, дурак был отец, надо было, как я, делать. Думал, вот я точно теперь знаю, как семью крепкой сохранить. Думал, вот бы найти папу и сказать: смотри, я научился на твоих шишках, бать, спасибо тебе и прости, что никак тогда не помог, мелкий был. А теперь, гляди-ка, сын, а результат-то один, оказывается. И от меня твоя мама ушла. И я сижу теперь и вою, как дурак, как и отец мой выл. Спустя двадцать два года на том же самом месте. Есть ли хоть один человек на Земле, кто бы знал, как удержать счастье в семье? Как сохранить его живым? Как? Как мне жить теперь дальше? Как без Ларисы, Тим, как без мамы твоей? Она же – всё. Она же моё – всё. Как мне все вернуть? Как мне удержать ее рядом? Где этот человек, который умеет, знает? Пусть научит меня! Я все отдам, сколько это стоит? Я же без мамы твоей не усну, я же не проснусь без нее, я боюсь! Я боюсь, Тим. Мне страшно… Я не знаю, как правильно, я не умею быть взрослым, меня не научили… Как мне сохранить любовь твоей мамы, как мне сохранить нашу семью?
Семинихин скулит. Тимоха включает свет настольной лампы.
ТИМОХА. У тети Кати её ищи.
Семинихин подскакивает.СЕМИНИХИН. Твоя задача – навести здесь порядок.
ТИМОХА. Твоя задача – вернуть маму!
СЕМИНИХИН. Моя задача – не сойти с ума.
Семинихин уходит. Тимоха разбирает письма, но быстро бросает. Идет в зальную комнату, включает телевизор. Ложится на диван.8.
Зальная комната. Тимоха дремлет. Из телевизора слышится голос диктора новостей: «очередная группа российских военнослужащих вернулась сегодня домой из Сирии. Среди них – эти двенадцать девушек, дипломированных врачей, они работали в сирийских госпиталях, спасали жизни наших бойцов и местных жителей. Все эти месяцы их близкие в России с тревогой смотрели новости о военных операциях сирийского конфликта. И вот – долгожданная встреча». Следом – дрожащий женский голос: «конечно, мы счастливы, что вернулись домой живые, здоровые, расставались мы тяжело, я дома оставляла вот двоих детей, я очень соскучилась, мы полгода не виделись, эмоции зашкаливают, простите». В прихожей открывается входная дверь, входит Лёнька. Он выключает телевизор. Тимоха вздрагивает.
ЛЁНЬКА. Ты кто такой?
ТИМОХА. Я… Я Тимофей. Очень приятно.
ЛЁНЬКА. Ты как сюда попал?
ТИМОХА. Ты Лёня? Лёня Семинихин?
ЛЁНЬКА. Логично, раз ты в моем доме.
ТИМОХА. Выздоровел уже?
ЛЁНЬКА. Полгода как выписали. Откуда про болезнь знаешь? Ты в моей школе учишься, что ли?
ТИМОХА. А меня это… Мне твои родители рассказывали и в гости звали. Я только сегодня приехал в гости вот, ненадолго. Я из другого города.
ЛЁНЬКА. У меня родители развелись. Не могли они звать никого.
ТИМОХА. У меня тоже собираются.
ЛЁНЬКА. Чего они у тебя?
ТИМОХА. У меня мамка хочет работать директором, а отцу надо, чтобы она дома сидела.
ЛЁНЬКА. А-а-а. У меня по-другому. У меня… Знаешь, когда я вырасту, я никогда со своей женой ругаться не буду.
ТИМОХА. Будешь, ещё как!
ЛЁНЬКА. Че ты гонишь, не буду я ругаться.
Тимоха осекается. Пауза.ТИМОХА. Слушай, как их остановить?
ЛЁНЬКА. Никак.
ТИМОХА. Нет, должен быть способ. Вот если бы от тебя жена решила уйти, ты бы что сделал?
ЛЁНЬКА. И пусть катится. Верить бабам нельзя. У них
(вспоминает) демократия и эта, как её… эмансипация! Ни души, ни совести не осталось, прогнили насквозь все, продались. Вот.
ТИМОХА. А говоришь, ругаться с женой не будешь. Я тебе так скажу, ты маму мою береги, ты понял?!
ЛЁНЬКА. Ты придурочный вообще какой-то. Я маму твою даже не знаю, причем тут она.
ТИМОХА. Я не придурочный, я… секретный агент! «Джеймса Бонда» видел? Вот.
ЛЁНЬКА. Нет, ты точно придурочный.
ТИМОХА. Твою маму зовут Алёна, но все называют её Аля.
ЛЁНЬКА. Это не секрет.
ТИМОХА. Чтобы не делать домашку, ты выключаешь свет. И веришь, что она исчезла.
ЛЁНЬКА. Ну допустим.
ТИМОХА. Твоя мама изменила отцу с Иванычем, и поэтому они развелись.
ЛЁНЬКА. Ты кто вообще?!
ТИМОХА. Не тупи. Я же сказал – агент. Теперь веришь?
ЛЁНЬКА. Предположим.
ТИМОХА. Отлично. Тогда слушай меня внимательно. А лучше даже запиши. У тебя же магнитофон есть с функцией записи.
ЛЁНЬКА. Откуда знаешь?
ТИМОХА. Я ж агент.
ЛЁНЬКА. А, да.
ТИМОХА. Давай магнитофон, кассета чистая есть?
Лёнька достает магнитофон и кассету.ЛЁНЬКА. Вот эту затереть можно.
ТИМОХА. Отлично. Ставь, нажимай на запись. Офигеть, какое ретро.
ЛЁНЬКА. Что?
ТИМОХА. Ничего. Все, давай «вкл».
Лёнька ставит кассету в магнитофон, нажимает запись.
ТИМОХА. Леонид Борисович Семинихин, это говорю тебе я, Тимоха, носитель уникальной информации по правильному обращению с твоей будущей женой. Если ты последуешь моим советам, жена у тебя будет прекрасная и на всю жизнь. Если нет, плохо будет не только тебе, но и мне. Но для начала про твоих родителей.
ЛЁНЬКА. Причем тут опять родители?
ТИМОХА. Так надо. Запоминай: наши родители – обычные люди, которые делают фигню, а потом об этом жалеют, но они никогда не перестанут нас любить. Оба. Повтори.
ЛЁНЬКА. Наш родители делают фигню и жалеют о ней и любят нас.
ТИМОХА. Типа того. Молодец.
ЛЁНЬКА. Давай про жену.
ТИМОХА. Давай. Опять запоминай: бабам верить можно, а жене твоей верить даже жизненно необходимо.
Тимоха смотрит на Лёньку в ожидании.ЛЁНЬКА. Бабам верит можно, а жене жизненно необходимо.
ТИМОХА. Молодец, дальше. Ежовые рукавицы отменяются.
ЛЁНЬКА. Чего? Какие рукавицы?
ТИМОХА. Ежовые. Повторяй.
ЛЁНЬКА. Ежовые рукавицы отменяются. Бред какой-то.
ТИМОХА. Чем больше женщину мы травим, тем меньше нравимся мы ей.
ЛЁНЬКА. Блин, ты точно придурочный.
ТИМОХА. Пускай. Повтори.
ЛЁНЬКА. Если травить женщину, то не будешь ей нравиться.
ТИМОХА. Ну все, давай «выкл».
Лёнька выключает запись.ТИМОХА. Прописываю тебе это, как лекарство, слушать каждый вечер перед сном.
ЛЁНЬКА. Ненавижу лекарства.
ТИМОХА. Извини. Витаминки. Но вот что ещё. У твоей мамы есть коробка, в которой она хранит письма твоего отца из армии. Знаешь?
Лёнька пожимает плечами, открывает сервант.ТИМОХА. Вот! Вот эта коробка.
Лёнька достает коробку, видит внутри письма.
ТИМОХА. Спрячь её в ящике своего письменного стола и читай, когда мамки дома не будет. Каждый день читай. Только мамке ни в коем случае об этом не говори. Запомнил? Всё запомнил?
ЛЁНЬКА. Да. Че ты со мной, как с недоумком?
ТИМОХА. Ты хороший парень, Лёнька. Я очень хочу, чтобы ты был счастливым.
Тимоха крепко обнимает Лёньку.
ТИМОХА. Я тебя люблю.
Лёнька отстраняется.
ЛЁНЬКА. Не, ты все-таки точно придурочный. Я пойду прогуляюсь, пожалуй.
Лёнька убегает. Тимоха падает на диван без сил и засыпает.9.2017 год. Зальная комната. Тимоха просыпается, слышит голоса Ларисы и Семинихина за дверью спальной комнаты. Он подбирается к двери, подслушивает. В спальной комнате за письменным столом – Семинихин, на столе перед ним разложены письма в пожелтевших конвертах, но он пристально смотрит на Ларису. Она одета в уличную одежду. Семинихин выключает настольную лампу – в комнате становится темно. Он тут же включает настольную лампу – появляется свет. Снова выключает, включает. Включает-выключает, включает-выключает, включает-выключает.
ЛАРИСА. Лёнь, прекрати.
Семинихин включает лампу, смотрит на Ларису.СЕМИНИХИН. Я не могу поверить, что у нас с тобой – всё. Как у мамы с папой.
Семинихин кивает на письма.
ЛАРИСА. Не так же. Я ухожу в пустоту.
СЕМИНИХИН. Я всегда хотел сохранить нашу семью и хочу сейчас, потому что больше жизни люблю тебя и Тимоху.
ЛАРИСА. Лёня, давай не будем…
СЕМИНИХИН. Мне плохо. Больно и страшно. Впереди невозможная черная бездна, и я не знаю, что мне делать в ней.
ЛАРИСА. Лёнька, ты замечательный человек… У нас с тобой вырос чудесный сын… Все эти пятнадцать лет я была счастлива. Ты сделал для меня все, никогда мне не сказал грубого слова, никого ни в чем не ограничивал. Но иногда так случается, что чувства проходят.
СЕМИНИХИН. Возможно, ты ошибаешься. Скорее всего, ты ошибаешься. Вот увидишь, мы разведемся, а на следующий день ты поймешь, что зря. Давай не будем торопиться, давай просто сделаем паузу. Разъедемся на время, подумаем.
ЛАРИСА. Лёня, все будет хорошо.
СЕМИНИХИН. Я не знаю, как жить без тебя, Ларка. Я не представляю, что будет с Тимохой. Он ведь смотрит на нас. Он вот прямо сейчас учится любить. Ты учила его переходить дорогу по пешеходному, я учил его бриться, давай учить его беречь семью. Не надо расходиться, мы так долго все это строили.
ЛАРИСА. Леня, нет.
СЕМИНИХИН. Я только что потерял маму. Я не могу потерять тебя.
ЛАРИСА. Давай разойдемся по-человечески, без шантажа.
СЕМИНИХИН. Давай тогда на прощание хотя бы прочитаем последнее письмо, тут одно осталось, я не успел его распаковать. Одно последнее прочитаем, и ты поедешь. Хорошо?
ЛАРИСА. Хорошо.
Лариса берет письмо, вскрывает его.ЛАРИСА (
читает). Здравствуй, моя дорогая, родная, единственная, любимая, желанная, милая Аленька! Получил от тебя вчера письмо, но прочитал его только сегодня 27 августа 1980-ого года. Я очень обрадовался ему, немного всплакнул, вспомнил дом. Насчет отпуска, нам радистам отпуск не положен до года, а там как обстоятельствам. Все-таки уже слухи ходят, что в Афганистан нас отправят после осеннего приказа. Но ты не переживай, все будет хорошо. Меня твоя любовь греет и дает силы жить. Аленька, а как дела у вас, как мама, как ты, моя любимая, как со здоровьем, ходишь ли ты на улицу. Ты ходи прогуливайся, тебе надо. Ничего, моя милая, вот приду домой, будем вместе гулять. Алька, я уже полмесяца не нюхаю табачного дыма, т. е. бросил курить. Ну что еще. Спортом занимаюсь, в плечах расту, так что приеду – не узнаешь. Алёнушка, родная моя, я тебя сейчас вспоминаю все чаще, я тебя люблю еще крепче и сильней. И ты будешь со мной счастливой. Ты станешь мне женой и будешь отличной матерью. Целую вас всех крепко-крепко, обнимаю и люблю. Скоро приду. Да, Алька, у нас здесь свободно можно взять и мыло импортное и зубную пасту разную. У нас все берут «Сигнал-2» индийско-голландскую, отличнейшая паста. И так разных вещей можно взять. Духи и одеколон разные, губная помада, тени. Сапоги, туфли бывают. Напиши мне, что тебе нужно, я все добуду, пока нас в Афган не угнали. Ну вот и все. Целую. Жду ответа. Твой Борис.
Лариса сворачивает письмо.
СЕМИНИХИН. Надо бате сообщить, что мы маму похоронили. Письма ему увезти.
ЛАРИСА. Я позвоню.
СЕМИНИХИН. Я сам.
Лариса складывает письмо обратно в конверт, обнимает Семинихина. Тимоха решительно входит в комнату и выключает свет настольной лампы. Занавес._________________________________________
Об авторе:
КРИСТИНА ГОРТМАН Училась на режиссерском факультете ВГИКа, на факультете журналистики НГУ. Работала как журналист, ведущий эфира и креативный редактор на сибирских радиостанциях («Радио Юнитон» в Новосибирске, радио России и Маяк в Томске). После окончания ВГИКа писала сценарии для телевизионных сериалов («Семейные драмы», «Простые сложности», «След»). Входила в лонг- и шорт-листы различных конкурсов («Евразия», «Время драмы», Волошинский конкурс, конкурс сценариев «Идея Фикс медиа», конкурс сценариев «LifeUp films», конкурс сценариев «Все жанры, кроме скучного» от Ленфильма), в 2018 году стала победителем международного драматургического конкурса «Badenweiler». В данный момент работает педагогом дополнительного образования в школе, занимается с детьми в театральной студии.
скачать dle 12.1
