Выбор Павла Карташева
(трагедия)
Действующие лица:ШУШЕРИН КОНДРАТ ИГНАТЬЕВИЧ – сержант
ГРЕБНЁВ – политрук
КОБРИН СЕРГЕЙ – красноармеец
СВЕТА – медсестра
БАСЯ – военный переводчик
КЛОЦ – фельдфебель
ШВАБЕР – ефрейтор
ГАНС ФОЛЬПРЕХТ – ефрейтор
ЙОХАН ЗИГЕЛЬ – ефрейтор
ЭРВИН НОЙПЕРТ – рядовой
УДО ТРАУТВЕЙН – рядовой
ГУНДЕЛЬ – рядовой
МОСКОВСКИЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ ТАДЖИКИ-ЭМИГРАНТЫ ПОЛИЦЕЙСКИЕ МЮНХЕНА ТУРКИ-ЭМИГРАНТЫ Место и время действия: Ленинград (ноябрь 1941). Москва, Мюнхен (наши дни).ПРОЛОГ Москва... Возбуждённые крики толпы. Мегафоны выплёвывают команды полицейских. Беспорядочная пальба. Топот разбегающихся людей.Слова, вперемежку с икотой: «Шох мондан! Даст ба хун олудан! Ба аслаш мекашад! Кушиш! Дил хун ме-шавад!»– Кто завалил таджиков?! Лейтенант! Ты поупражнялся?– Наци поработали, – битами забили! – Э! А там что за «зрители»? Оделись понаряднее: прямо в трусах. Типа театральное представление. Типа дресс-код такой. Эй, ты! Документы!.. Всё-таки до него не доходит. Уставился кровавыми глазами, лыбится. Не очень-то они на таджиков смахивают, а?– Судя по лицам, у них вовсе нет имён. – Ничего, это ко мне! Да, насмотришься на такую рожу – смеяться уже не получается. Колченогий! Да, ты! Из больнички? Freaks? Die Stadt verwandelt in die Crapper! Zerquetschen!..– Похоже, приятели с лохмотьями переборщили. – Разберёмся!.. Пакуем! (В недоумении вертит головой.) Слушай, я что-то не отследил: а где эти... оборванцы? Опа! Ловко! Странным образом... испарились. Нерадостно получилось! В переулке возобновляется беспорядочная пальба.СЦЕНА IЛенинград... Подвал полуразрушенного дома (судя по паровым котлам, занимающим едва ли не половину пространства, ещё недавно здесь располагалась бойлерная). Вечер. В зарешёченное окно просачивается свет от далёкого пожара. Временами долетает гул артобстрела. Скрипнула дверь. По лестнице, под конвоем красноармейца Кобрина, гуськом спускаются замотанные в тряпьё немцы-военнопленные. Нойперт зажигает коптилку. Тусклый свет вырывает из темноты сводчатый потолок, печку-времянку, нары по разные стороны стен, несколько табуреток, стол.КОБРИН. Опустить светомаскировку! Дневальный! Готовьте раненого к отправке в госпиталь!
(Поднимается наверх в караулку.)КЛОЦ. Знаем мы эти госпитали. Наверняка рядом с кладбищем.
ЗИГЕЛЬ (глаза скрыты под повязкой; нервно ощупывает свои карманы). В бумажнике были фотографии... Лизхен, Эльзы, Пауля... Фотографии жены, детей!..
ФОЛЬПРЕХТ. Успокойся, Йохан. Бумажник... фотографии – всё на месте!
ЗИГЕЛЬ (всхлипнул). Спустившись сюда впервые, веришь – гортань спёрло! Котлы паровые... окровавленная вата... лёд на стенах! «Вот она, та самая могила»!
КЛОЦ. Критика правильна, Зигель! Сцену можно было бы оборудовать с большей фантазией.
ФОЛЬПРЕХТ. Не разматывай бинт! Глазами двигать можешь? Поморгай-поморгай! Не трожь рану, Йохан!
ЗИГЕЛЬ. Что с фотографией, Ганс?.. края обсыпаются. Она обгорела?..
Почему мне, старому человеку, суждено пережить это?!
(Плечи его содрогаются.) Разве мало с меня девятьсот восемнадцатого? Эльза, Лизхен... Пауль...
ШВАБЕР (разогревает нечто коричневое в кастрюльке. Напевает). "Девчонок наших давайте спросим! Неужто летом штанишки носят?"
КЛОЦ (принюхивается).
Да, пахнет не гамбургским супом: помётом. Если сказать словами: как ты можешь это есть?!
ШВАБЕР. Все просто, господин фельдфебель!
КЛОЦ. Коротко! По-солдатски!
ШВАБЕР. Впихнул в рот – и тут же проглотил, не пережевывая! Чтоб вкуса не чувствовать.
ЗИГЕЛЬ. Святая Мария, матерь божья, будь нашей опорой и защитой! Святой Иосиф, заступник и предстатель, помолись за нас, помолись за нас грешных!..
КЛОЦ. Примет ли обои мой желудок?..
Есть это нельзя, можно только любоваться. Могу выблевать все свои внутренности.
ШВАБЕР. Обои – на клею: мука. А брюху только это и надо.
(Помешивает черпаком.) Если правильно произвести основу (хорошенько растопить обои) – рецепт может попасть в историю кулинарии. Может, всё-таки попробуете, господин фельдфебель?
КЛОЦ. Вознаградить себя?Нет! Всё-таки пропускаю.
(Сплюнул.) Да-а… Война – всегда испытание.
(Потыкал пальцем Швабера в грудь.) Солдат – не растлитель кухарок! Пощекотать её кончиками усов – не это главное.
ШВАБЕР. Господин фельдфебель! Характер арийца формирует крепкий отцовский шлепок!.. Я не жалею, что оказался в вермахте. Что я видел в своей деревне? Работа в поле, да зуботычины отца. А тут – Польша, Бельгия, Франция... Трофеи, трофеи. И везде есть преаппетитные бабёнки. Немки, как ни крути, насчёт внешности... либо тощи, словно спаржа, либо – заливное, а грудь – что у дойной коровы. Француженки куда породистей. Да, Гунделъ? Как ни сыпал повар соду в кофе (спать не давала ему наша потенция) – ничто не могло удержать! Уж очень изощрённые, стервочки!
ГУНДЕЛЬ. Но палец им в рот не клади: корыстны.
ШВАБЕР. А ты, конечно, и на бабах рассчитывал сэкономить! Помню, в Бордо одна мне досталась!.. Груди торчком, и словно стальные. Гаечным ключом не свернёшь.
НОЙПЕРТ. «Клюв»! Хватит молоть!
ШВАБЕР. Хочется поболтать о вшах и поносе?!
КЛОЦ. Тебе, Нойперт, надо было чаще иметь дело с бабами.
ШВАБЕР. И каждую ночь – с другой! Стал бы похож на перца!
НОЙПЕРТ. Нет твоего опыта…
ШВАБЕР. Уж я дал подзаработать многим привлекательным девчонкам!
(Хмуро приглядывается к Фольпрехту.) Опять читаешь эту паскудную газетёнку? По-моему, мы решили бойкотировать «Дас фрейе верт»! Чёрт вас побери, ну что могут напечатать русские в газете, издаваемой для военнопленных?
ФОЛЬПРЕХТ. Попробую тебя развеселить. «Обращение к немецкому народу»!
ШВАБЕР (вырвал газету и с вызовом высморкался в неё). Кому-то подштопать задницу, а? Или расшатать зуб?.. Тем, у кого голова срослась неправильно. К немецкому народу может обращаться только фюрер!
КЛОЦ. Вся наша беда, камарады: по вечерам нам нечем заняться. Оттого и лезет в голову всякий вздор. Что скажешь, Фольпрехт?
ФОЛЬПРЕХТ. Лучшее, на что я могу рассчитывать в этой войне... остаться в живых.
НОЙПЕРТ. А вот твой отец, Клоц, получив дешёвые кредиты, наверняка откроет парочку-другую мастерских по пошиву солдатских сапог!
КЛОЦ. Но и тебя, по-моему, не обошли! Разве не получил ты работу? Что дали Германии эти, ваши... сколько? Почти 20 партий! Четырнадцать лет национального бедствия! Да те же коммунисты! Только и делали, что подбивали на забастовки! Сегодня бастует электростанция, завтра – городской транспорт. И все сидят без света, а на работу добираются пешком.
(Сменил интонацию.) Мы ведь сейчас, Нойперт, с тобой просто болтаем?
(Шутливо ткнул его пальцем под ребро.) Надо ж иногда и посмеяться. Отец действительно расширил своё дело. А я? Мог ли я, не дворянин, рассчитывать до 33-го на военную карьеру?
НОЙПЕРТ. Что-то не видно на наших мундирах офицерских погон.
КЛОЦ. Вся ваша болтовня, Нойперт, – результат воздействия пропаганды русских!
ШВАБЕР. Это евреи натравили на нас весь мир!
КЛОЦ. Не подсказывай.
ШВАБЕР. Стоило нам заняться объединением Европы, – поднялся такой гвалт! Сейчас подумал, господин фельдфебель: сколько колоний было завоевано при Бисмарке! Разве не
обязаны мы их вернуть?
КЛОЦ. Русских с колыбели натаскивают в пропаганде, – комиссары!.. Вот, теперь забыл, зачем сказал. А! Говорить они умеют лучше нас! Не будь голова Иванов так задурена – давно бы смекнули что к чему, – и вернули царя!И через год каждый мужик будет иметь две пары сапог!..
ШВАБЕР. А по утрам не в лопухи станет бегать,
(подкладывает в печку дрова) а в свой собственный ватерклозет.
(Обнаружил в куче разбитой мебели зеркало в массивной деревянной раме.) Какой придурок приволок это зеркало?
(С интересом разглядывает своё отражение.) Опа! Ну и рожа!.. Эй, Фольпрехт, взгляни-ка!
(Подставляет ему под нос зеркало.) Нравится?
ФОЛЬПРЕХТ. Отстань.
ШВАБЕР. Красавец!.. Хорошо просмоленный нос! Полюбуйся, полюбуйся! Каково?
Заинтересовавшись, к зеркалу подтягиваются все, кроме раненого Зигеля. ТРАУТВЕЙН. Господи! Что ты с нами сделал? Неужели это я, Удо Траутвейн?!
ГУНДЕЛЬ. Я вас взбодрю: мы в хорошей компании! Кругом полно призраков! «симпатяги» на выбор.
ШВАБЕР. Фольпрехт! Ты как сама смерть!
(Хохочет.) Здесь сходка монстров? Не клюнет даже стриженая шлюха!
ФОЛЬПРЕХТ. Ты на себя взгляни!.. «Образец нордической красоты».
ШВАБЕР. Почему есть негодники, которые радуются?!
НОЙПЕРТ. Швабер! Разговор пойдёт о тебе! Настоящий немецкий череп должен быть тыквой, а не грушей,
(пихнул его в бок) так было задумано!
Отдельные смешки перерастают в конвульсивный хохот. "Улыбочку! делаем на лице заготовленное выражение!.. Снимаю!»– От зубов остались одни гнилушки. – Есть чем девчонок смешить! – Подожди, скоро и уши окончательно отвалятся. – Зато «морковка» отрастёт! – Нордический человек!.. «Украшение вселенной»!– Й-гы-гы-гы!– «Армия спортсменов»!– И-хи-хи-хи! – А-га-га-га-га!НОЙПЕРТ (ударом сапога расколол зеркало). Если б наши жёны увидели нас… они бы только плакали: плакали и выли.
Смех, возгласы обрываются. ГУНДЕЛЬ. Так уж было необходимо забираться в эту проклятую страну? Как здорово всё начиналось в 39-м! А теперь? Зимнее барахло, к примеру, так и не поступило: ходим в «бумаге». А ведь «тыловые жеребцы» наверняка пропивают его со связистками.
ШВАБЕР. Тебе, Гундель, вообще не стоит рот раскрывать. Заглядывал бы почаще под капот!.. Вот что-то у Вахтеля машина не заглохла!
ГУНДЕЛЬ. По русским первобытным дорогам – в проливной дождь!..
ФОЛЬПРЕХТ. Надо же было так вляпаться: служить в музыкальном взводе, вдали от передовой, – и угодить в плен к русским! К русским, выходящим из окружения!
ШВАБЕР. Еще неизвестно, кто у кого в плену. Ленинград блокирован. Попомните моё слово: не позднее рождества Иваны сдадут город.
ФОЛЬПРЕХТ. Вопрос – доживем ли?.. Протянуть еще месяц...
ШВАБЕР. Стоило ему подтянуть ремешок на две дырки, и он тут же перекрасился.
НОЙПЕРТ. Этот, с пулей в голове… он уже достал!
ШВАБЕР. Выговорил с трёх раз.
(Идёт к нему.) Мне это не запоминать?
НОЙПЕРТ. По-твоему, народ принял национал-социализм добровольно? Зачем тогда понадобились гестапо и концлагеря?
ШВАБЕР. Надо же было что-то делать со всей этой сволочью! Ждать, пока вы, дурошлёпы, привыкнете к регулярному образу жизни?.. Обленились от долгой безработицы.
КЛОЦ. Это революция, Нойперт! Что вы хотите!.. «Три года лагеря». Если начистоту, вы дёшево отделались. Во время французской, к примеру, ваша словесная невоздержанность стоила бы вам головы. Всё, бросьте умничать! Из-за того, что вы попали в плен, не следует брать под сомнение всю политику Гитлера!
С улицы – шум подъезжающей полуторки.ФОЛЬПРЕХТ. Вот и машина. Госпиталь, усиленный паёк. Оказывается, не всё так плохо. Собирайтесь, Зигель.
ШВАБЕР. Хорошо бы в картишки перекинуться, да нечем!.. Тоска...
Входит нагруженный дровами Траутвейн. Руки его обмотаны полосками из одеяла, которые своими концами всё время за что-то цепляются.ШВАБЕР. Побольше дров, Траутвейн, не ленись. Чёртова русская зима. Таких морозов я не припомню.
КЛОЦ (приник глазом к щели между оконной рамой и светомаскировкой). Откуда эта машина?.. Траутвейн! Что там за люди?
ТРАУТВЕЙН. Политрук, из комендатуры.
КЛОЦ. Не тот, что допрашивал вас с Фольпрехтом?
ТРАУТВЕЙН. Он! А с ним – еврейка, военный переводчик.
ШВАБЕР. Чёрт побери! Допросы, допросы! Им так нужна моя «родословная»?!
КЛОЦ. Политрук... он нам беду принёс. Если всплывёт история с лагерем под Псковом...
ШВАБЕР. Но как Иваны узнают?!
КЛОЦ. Семьям военнослужащих выдаётся хорошее пособие. Но если станет известно, что мы не выполнили свой долг...
ТРАУТВЕЙН. Мы не можем отвечать за полицейский батальон! Если ребята решили поразвлечься с русскими девушками… Зачем надо было вообще привозить их в лагерь? Такие, типа, головорезы!.. Военнопленные бросились за девушек вступаться...
КЛОЦ. Пойми, Удо! Если русские узнают об этой истории, меня потащат на допрос. Выдержать допрос пыткой?..
ФОЛЬПРЕХТ. Клоц! Не нагнетай!
КЛОЦ. Что-о?! Да как ты смеешь обращаться ко мне, не называя моего чина!
ФОЛЬПРЕХТ. Уже два месяца как немецкие уставы нам не указ!
КЛОЦ. Не забывай инструктаж, Фольпрехт! Инструктаж о поведении в плену немецкого солдата!
(Приблизился к нему: лицо в лицо.) У тебя большая семья!..
Политрук выбьет из тебя всю душу! Такая работа!.. Выход один, камарады, надо двигать к своим: назовём так.
ЗИГЕЛЬ. На улице патрули! До фронта три километра! сплошная линия обороны!
КЛОЦ. Случай нам помогает! Перебьём русских, – воспользуемся их машиной. И потом, у меня припасена граната. В развалинах нашёл, в кармане убитого русского.
(Похлопал Зигеля по плечу.) Камарад! Мы тебя не бросим!
ФОЛЬПРЕХТ. На каждом перекрёстке пункты проверки документов…
ШВАБЕР. Кто там опять булькает?! Клыки сточились?.. В темноте, под бомбёжку, хороший шанс проскочить!
ГУНДЕЛЬ. Иваны итак отдадут город! Всё идёт по плану! Голодающие скоро поднимут бунт, и падение фронта неизбежно.
КЛОЦ. Голодная апатия! Тупая покорность!.. Съели животных, птиц…
(К Нойперту.) Представь, какие глаза будут у твоей жены, детей, когда ты нагрянешь домой – живой и невредимый.
НОЙПЕРТ. Если жрать всё подряд, несколько недель мы протянем. В конце концов, Иваны поступят так же, как "пуалю" с Парижем: оставят в городе коменданта, полицию, а сами соберут манатки и смотаются.
ТРАУТВЕЙН. Франция... Славное было времечко, ничего не скажешь. Еды вдоволь!.. Шампанское почти даром: марка за бутылку. Вот куда бы стоило вернуться.
ШВАБЕР. Насколько помню, польки тебе были больше по нутру. Ну-ну! Не петушись! Поступил запрет не иметь с ними дело… Тогда бы, кстати, не подхватил роскошный сифончик.
Голос из репродуктора: «Внимание! Говорит штаб местной противовоздушной обороны города! Граждане! Объявляется воздушная тревога! Воздушная тревога!..»ГУНДЕЛЬ. Нас могут обменять на русских! Ведь есть и такая возможность.
КЛОЦ. Не рассуждать! Это приказ!.. Поступим так: мы со Швабером выводим к машине раненого Зигеля. Сигнал – взрыв гранаты. Момент внезапности поможет нам разоружить уцелевших русских. И в машину! Гундель! Сядешь за руль, переоденешься! На голову – ушанку. Я – в кабину. Остальные – в кузов. На выстрелы патрулей не отвечать! И гнать, гнать к фронту! До наших окопов рукой подать.
(К Шваберу.) Русская граната, – принцип действия?
ШВАБЕР. Встряхнуть с силой, – и сразу бросить.
КЛОЦ. Случай представился! Бомбёжка нам только на руку!
НОЙПЕРТ. Нет, свою войну я уже прошёл.
ШВАБЕР. Струсил?
Думаешь, будем скучать по тебе?
ШУШЕРИН (спускается из караулки). Зигель! Собирайся. Медсестра доставит тебя в госпиталь. Залатают и заштопают.
(К Фольпрехту.) Проводи его до машины.
(К Нойперту.) Дневальный! Получить пайки на семерых и раздать!
Нойперт торопливо уходит в караулку.По лестнице спускается Света. Прошла к печке, греет с мороза руки. Заметив кастрюлю с кипящим варевом, принюхивается.СВЕТА. Обои? В кастрюле – обои?
ШУШЕРИН. Всё, что напоминает еду, тянут в рот
СВЕТА. По какой норме у них паёк?
ШУШЕРИН. По норме тыловых частей.
(Поднимает с пола обрывок газеты.) Газета, надо полагать, не только прочитана… Ну-ну!
СВЕТА. С завтрашнего дня нормы снижают. Они знают?
ШУШЕРИН. Да, котловка теперь 300 грамм.
Греются, присев у печки. Молчат.ШУШЕРИН. Используем их на разборке завалов. Давеча откопали упаковку таблеток; самые отчаянные попробовали на зуб. Итог: один помер.
(Подозвал рукой Фольпрехта.) Держи!Доппаёк: ворона. Жевать в ней, прямо сказать, нечего. А бульон, какой-никакой, а получится.
СВЕТА (к Зигелю). Сидите-сидите! Я медсестра, обработаю вам рану.
(Меняет повязку у него на лице.) В госпитале Эрисмана вас обследует врач.
Возвращается Нойперт; в одной руке несёт термос для пищи, в другой – завёрнутый в мешковину хлеб. Вслед за ним по лестнице спускается Кобрин. Военнопленные с мисками в руках выстраиваются в очередь. Получив по ломтику хлеба и по черпаку каши, усаживаются за стол. Глядят на хлеб, ждут команды.ШУШЕРИН (встал во главе стола). Приступить к приёму пищи!
(К Свете.) Пойдём, де́вица, напою тебя с мороза кипятком в караулке.Чего так? А то давай!
(Поднимается по лестнице.) Красноармеец Кобрин! На пост! Сменить Ждановича!
КОБРИН. Товарищ сержант!.. Пять минут?
Шушерин уходит в караулку.Света и Кобрин – у печки; греют руки, переглядываются. СВЕТА. Откуда у тебя эта шинель?
КОБРИН. Заметила?
(Отогнул полу шинели.) Курсантская.
СВЕТА. Она разве теплее?
КОБРИН. Сукно у ней, разумеется, получше. Но главное – подогнана по фигуре и по росту.
(Колет штык-ножом лучину.) В той, необъятной, – сама смеялась – на беспризорника похож.
СВЕТА. Вполне даже смотрится.
КОБРИН. Видишь, что-то уже удалось. В Госнардоме возобновились оперные спектакли: «Онегин» идёт. Обдумываю трюк, как билеты достать.
СВЕТА. Знаешь, очень хочется. Но в госпитале много раненых, медперсонала не хватает.
Переглядываются, обмениваясь улыбками.СВЕТА. Руки от огня пощипывает… Похоже, вы не особенно здесь мёрзнете; помещение небольшое, и печурка выручит. Видел, какие палаты огромные в госпитале; их разве «буржуйками» прогреешь? Раненых накрываем двумя-тремя одеялами. Пар от дыхания поднимается – значит, жив.
КОБРИН. А я ведь маму твою встретил!.. Вчера к своим за фонарём заходил.
СВЕТА (повернулась к нему лицом). Как мама?
КОБРИН. Получилось так как-то: едва не проскочил мимо!.. Одни глаза из-под платка; хорошо, она окликнула. Помог по лестнице спуститься.
Молчат.КОБРИН. Артобстрелы! В доме почти никого не осталось. Хорошо, я уговорил своих перебраться на Васильевский.
СВЕТА. Мама едва стала поправляться, а тут одно снижение пайка за другим. Была, правда, мороженая свекла и картошка: Володя в Лесном накопал. Мы с папой приносим – из того, что сэкономим. Только теперь вырваться тяжело: и он, и я на казарменном положении.
По лестнице спускаются Гребнёв, Бася, Шушерин.ГРЕБНЁВ. Общее построение!
ШУШЕРИН (положил руку на плечо Зигеля). Поел? Взять личные вещи! На выход!
ГРЕБНЁВ.Сержант! Провести поверку военнопленных!
ШУШЕРИН. Есть!
(Подгоняет взглядом военнопленных.) Стаановись!
(Подождал, пока не выровнялся строй.) Смирно!
(Проведя поверку, развернулся к Гребнёву.) Товарищ политрук! Докладывает сержант Шушерин! По списку: 7 человек!.. Один – раненый.
ГРЕБНЁВ. Вольно!
ШУШЕРИН. Вольно!
ГРЕБНЁВ (прошёлся, хмуро оглядывая строй).
Не думали, что мы так долго продержимся?.. Что ж, постараюсь вам разжевать. Да, нам плохо! А с чего станет хорошо?.. Прихожу к своим, открываю дверь – улыбаются, радуются. Но глаза! В глазах, как ни прячь... одно: «Хлеба!» Дашенька... Раньше просила: «Папа, хочу кушать». Вторую неделю не просит. Только следит – следит за каждым движением: вдруг из кармана ещё что-то достану. А едят!.. Не могу! – выхожу в коридор... будто бы покурить. Эй, ты, фельдфебель! Ты прожуй мою мысль, прожуй! Я-то знаю: сиди вы у себя дома – было бы лучше и для вас, и для нас!.. Соседка, с третьей площадки. Родила в сентябре. Соевого молока не хватает. Вскрывала себе вены и кормила малышку кровью. Надо ли объяснять: все – женщины, старики, дети – понимают: если ваши войдут в город, нам не жить!
Слышны разрывы бомб; то и дело сыпется штукатурка.ШУШЕРИН. Товарищ политрук! Бомбёжка. Может, переждёте?
ГРЕБНЁВ (прислушивается).
Гула обвалов не слышно. На Петроградской бомбят.
(К Басе.) К машине!
БАСЯ. Гундель! Клоц! Шаг вперёд!
(К Шушерину.) Отконвоировать этих двоих!
ШУШЕРИН. Ранцы, личные вещи брать?
ГРЕБНЁВ. Какие у них ещё личные вещи?
ШУШЕРИН. Музыкальные инструменты…
ГРЕБНЁВ. Всё поперёк разума!.. «Музыкальные инструменты».
Шутим?
КОБРИН (к Гунделю и Клоцу). К машине!
(К Свете.) Зайди обязательно в караулку, приготовил фонарь для тебя. Забери.
Первым по лестнице поднимается Гребнёв. Гундель ведёт Зигеля. Далее – Клоц, Бася, Света, Кобрин.ШУШЕРИН. Дневальный! Прибрать на столе!
Разрыв бомбы. Взрывная волна валит всех на пол. Долгий шум обвала. Подвал заволокло пылью, крики, стоны.ШУШЕРИН. Встать! Лицом к стене! Встать!! Руки за голову!
(Стреляет из винтовки в потолок.) Сбили меня с ног! – очумели от страха! К стене! Поднять руки!
(К Басе.) Цела?.. Политрук, Кобрин: что с ними?!
(Басю выворачивает от кашля.) Кровь на руке! Пальцы согни!.. Кости, похоже, целы. Держи бинт. Сможешь сама перевязать?
(Помогает ей сесть.) О как, крепко тряхнуло. Прямое попадание. Я – наверх! Надо оценить обстановку.
СВЕТА (ведёт Гребнёва).Сержант! Людей завалило! Помогите Серёже, он откапывает! Этих я сама перевяжу.
ШУШЕРИН. Кобрин жив?
(К военнопленным.) Опустить руки! Все на разборку завала!.. Медсестра! Готовьтесь к приёму раненых!
СВЕТА. Товарищ политрук! Можете говорить?
(Кричит ему в ухо.) Слышите меня?
ГРЕБНЁВ (хрипит). Звон в голове...
(Старается удерживать равновесие.) Говори громче!
СВЕТА. Дышите!.. Глубже дышите! Кровь из ушей. Похоже, контузия. Осторожно, – глаза кровят!..Сосуды полопаются!
(К Траутвейну.) Помогите уложить его на нары!
(К Басе.) Что с тобой? Рана глубокая?
БАСЯ. Займись политруком! Сама себе сделаю перевязку. Немного только продышусь... Горло песком забило.
СВЕТА. Бери, цинковая мазь! Обработай рану.
(К Нойперту.) Кипятить воду!
ШУШЕРИН (ведёт Зигеля).
Этот цел, принимай! Но двоих завалило. Кричат. Бог поможет, – отроем! Фугасная бомба!.. Плохо, если фасад обвалился! Беспокоят меня, медсестра, бойцы в караулке. Вот уж где сейчас тяжело.
(Торопливо возвращается к завалу.)ГРЕБНЁВ (бредит). Не могу встать... Ноги не слушаются... Встать!.. Встать!..
Шушерин и Фольпрехт ведут под руки Клоца. Тот с головы до ног в пыли, лицо, руки кровят. При каждом шаге стонет.СВЕТА. Рана ноги?.. Усаживайте на нары!
(Помогает Клоцу расстегнуть шинель. Тот вскрикнул.) Похоже, и плечо зацепило,
(делает осмотр руки) вывих.
ШУШЕРИН. Это мы вправим, приходилось. Ну-ка, кладём на спину! Всунь ему в рот его кулак! – обычно здесь кричат.
(Упираясь ногой в нары, тянет левую руку Клоца на себя, слегка поворачивая кнаружи. Слышен характерный щёлкающий звук.) Неплохо, а?!
Клоц стонет, ощупывает плечо... Губы у него задрожали, всхлипнул.СВЕТА. Плохо, антисептиков у меня нет.
(К Фольпрехту.) Больше горячей воды!
ШУШЕРИН (обследует подвал).Трубы, на счастье, замёрзли (для нас это хорошо: не затопит). Тяга осталась: дым – уходит. Дрова есть. Вывод: будем греться!
(Срывает с окна светомаскировку.) Вот чего я опасался!.. Окно – в аккурат в зоне обвала. Беспокойный участок фронта! Местные давно кто куда поразъехались. Если караулку накрыло, – первая надежда на квартального милиционера.
СВЕТА. А что с продуктами?
КОБРИН (спускается по лестнице). Крупа, сухари – всё в караулке.
ШУШЕРИН.Уши не оторвало? Кажется, я нашёл тебе, Кобрин, занятие. Чтоб в двух словах: работать будем в две бригады, на подмену. Времени у нас, милые мои… Трое, ну, разве что, четверо суток… то есть, пока будем в силе.
КОБРИН. По вертикали рыть бесполезно. Предлагаю пробиваться в квартиры: к окнам. Расчистить один пролёт, и – по обстоятельствам – влево, вправо.
ШУШЕРИН. Нам на руку, что ты нынче на работу злой.
Звуки, происхождение которых трудно объяснить. Прислушиваются.БАСЯ (стонет сквозь зубы). Пламя... из-под ног!.. Стена раскалённого воздуха!.. Поразбросало – будто щепки.
СВЕТА. Куда ты пошла? Тебе нельзя двигаться. Бася!
БАСЯ. Странно:слышу свой голос, но
– со стороны...
(нервно засмеялась и осеклась) будто пузырьки в ушах лопаются.
СВЕТА. Ложись на спину, у тебя голова кружится. Отдышись.
БАСЯ. Да, я прилягу… Придётся вам теперь любоваться мной
– поневоле. Минута и я встану на ноги, справлюсь, иди уже к раненым!
Шушерин, обследовав подвал, колотит поленом по паровому котлу (в надежде услышать ответный стук сверху; постучит – прислушается, постучит – прислушается).СВЕТА (закончив с перевязкой, накрывает Гребнёва шинелью). Бредит политрук, пульс то тридцать, то сто. Плохо, из лекарств у меня только цинковая мазь.
СЦЕНА II Отработав смену на расчистке завала, в подвал спускаются военнопленные. Несут мёртвого Гунделя.ШУШЕРИН. Откопали?..
Да, страшная смерть, крысы в полчаса нос, рот объели. Кричал, просил, чтоб пристрелили… Фольпрехт – дневальный! Остальным отдыхать!
КОБРИН (прихлёбывает кипяток из кружки).
Взять тех же американских индейцев: листья коки жуют.
ШУШЕРИН. А тебе зачем?
КОБРИН. Притупляет голод. Раскрою секрет: ремень жевать куда интересней. Хитрый ход!
ШУШЕРИН. Допил кипяток?
Молодцом! Считай, всё равно, что напился и наелся.
КОБРИН. Понятно, не всякий ремень в пищу годится.
К примеру, наши, химически обработанные.
(Берёт лопату, идёт вслед за Светой и Шушериным.) Зато у немцев ремни из сыромятной кожи, эти хорошо разварятся.
На нарах, укрытый одеялами, бредит Гребнёв.БАСЯ. Сдать всем ремни! Приказ сержанта!
(К Фольпрехту.) Будешь варить «студень».
(Берёт лопату, идёт к завалу.) Мы проконтролируем твою добросовестность…
ШВАБЕР (проводил взглядом Басю). Фольпрехт!
Будешь подавать на стол – немного овощей
(бросил ему под ноги свой ремень) по краям. И бутылку Мозельского. Из моей коллекции.
На нарах шевеление, из-под одеял показалась голова Зигеля.ШВАБЕР. Герр Зигель всё отсыпается! Вот как это делается: в две смены! Жиреет... Так бы им и любовался!
НОЙПЕРТ (откашливается кровью).
Давно я не видел тебя весёлым.
ШВАБЕР. Очень и очень съедобный. Так вот, между шутками, Нойперт: по рассказу отца, в 17-м, на Украине, Иваны не одного немца на вертеле зажарили. У них есть народности, для которых человечинка – что для нас телячье жаркое.
Поглядывают друг на друга. Молчат.КЛОЦ (зашёл за спину к Траутвейну, разложившему перед собой семейные фотографии).Сын?
ТРАУТВЕЙН (помедлив). Меньшой.
КЛОЦ. Крепыш какой. А сколько всего – трое?
ТРАУТВЕЙН. Пятеро.
КЛОЦ. Э, да ты славно потрудился, Траутвейн. Добросовестно выполняешь указание фюрера об увеличении нации вчетверо. Да-а… дети, жёны ждут нас.
ШВАБЕР. Там, на родине, женщины и дети ждут от нас стойкости!
ФОЛЬПРЕХТ. Если бы мне сказали, где я проведу остаток дней... Всё повторяется! Вернувшись домой в 18-м, ни я, ни отец не могли объяснить родным за что же мы сражались.
ШВАБЕР. Драпанули с папашей поближе к юбкам! Не-ет, мы победу не упустим!
ФОЛЬПРЕХТ. Умирая от раны, полученной в битве при Амьене, отец жалел лишь об одном: что не может поехать в Голландию, куда перебрался наш кайзер… и наложить кучу перед его дверью.
ШВАБЕР. Гнида!
(Рывком притянул Фольпрехта за воротник.) Вернёмся на родину, не жди пощады! Твой адрес я запомнил!
КЛОЦ. Ну-ну, без мелких обидчивостей. Отставить, Швабер!.. Человека не переделать!
ШВАБЕР. Мы ещё вернемся в Берлин через Бранденбургские ворота! А за нами девчонки побегут!
(Поёт, ритмично отбивая такт каблуком.) «Эй, штурмовик, оружье готовь! Жизнь в борьбе хороша! Течет с ножа еврейская кровь. Поёт и ликует душа».
КЛОЦ (отдаёт команду, перекрикивая Швабера). Разобрать музыкальные инструменты! Может, мы дождёмся, наконец, оваций. Зигель! Держи валторну!
ШВАБЕР. Как же меня бесит этот тип! Подъём, Зигель! Тряпка ты, а не солдат вермахта!
Выстроились в линию. По взмаху руки Клоца, играют (скрюченными пальцами) вальс Штрауса.ТРАУТВЕЙН (отнял от губ тромбон, прислушивается).
Только грохот бомбёжки! Ни мы ничего не слышим, ни нас не слышат.
КЛОЦ. Чёрт знает, что вам ответить, Траутвейн. Жизнь жестока!
ФОЛЬПРЕХТ. Иваны должны всё-таки прислать команду на разборку завала.
КЛОЦ. Это не подвал, – мы уже давно в могиле. Нас замуровали! Среди мертвецов.
НОЙПЕРТ. Неужели Ленинград станет концом? Здесь играл мой дед. Наконец, здесь выступал наш симфонический оркестр. Помнишь, Удо, гастроли в России?
КЛОЦ. Я бы с другого начал. Представь, пройтись, пропустив пару рюмок, по Невскому проспекту!
(Бешено хохочет, хлопая себя по ляжкам.) Там, где ходил сам Достоевский!
ШВАБЕР. Так вот довелось же! Настоящая война только началась!
ФОЛЬПРЕХТ. Славяне... эта огромная людская масса!..
КЛОЦ. Взбодрить хвост!
(Пинками отгоняет Швабера и Нойперта от печки.) Полковой марш! Он должен звучать здесь, в Ленинграде! Не оркестр стамбульских мальчиков! Так мы сможем восстановить нашу честь! Псы вылижут кровь... Чертовски собранный вид. Так, вспоминаем! В ноты не подглядывать.
(Борется с приступом кашля.) Пока мы держим в руке железный молот... Наши тела найдут наши дети – и будут оплакивать смерть своих наставников! Полковой марш! Защитим арийский огонь!
Выстраиваются в линию. Клоц, взмахом руки, отдаёт оркестру команду играть.ГРЕБНЁВ (бредит). Не могу встать... Тело приказа не слушается!.. Ноги... Ноги!
СЦЕНА III Отдалённые разрывы бомб. Зигель (лицо его по-прежнему забинтовано) загружает наощупь в «буржуйку» наколотые щепки. Мелькнула шуршащая тень. На его плечо легла чья-то рука.БАСЯ. Что там на этот раз тебе поддасталось, Зигель? Слежка хорошо поставлена у обоих: ты следишь за противогазной сумкой, я – за тобой.
Зигель вскрикнул, наощупь отползает к нарам.БАСЯ. Ты для меня самая изученная личность! Руки вблизи покажи! Вывернул карманы! Вот где надо покопаться!.. Выход для тебя один, Зигель: гвоздём перерезать себе горло!
Шевеление на нарах; из-под матраса показалась голова Шушерина.БАСЯ. Сержант! Проверьте противогазную сумку: хлеб на месте?.. Набил до отказа зоб! Рекордный аппетит! Хватит меня передразнивать!
(Сливается с темнотой.)ШУШЕРИН (проморгался, тяжело осматривается). Даванули подушку?.. Подъём!
Из-под горы матрасов выползают Света и Кобрин. Спустившись с нар, потянулись греться к «буржуйке». КОБРИН (посматривает с улыбкой на Свету).Воздержусь от политических заявлений, – изъяснюсь поэтически: «Небо уже заалело над холмами Маренго!»
СВЕТА. Как сказал!.. Хорошо...
КОБРИН.Кипяточек! Особый вид растления! Согреть горло горячей струёй! Вот с чем у нас изобилие! Вопрос: сколько можно сделать из кипятка разных блюд? Представляешь, появится меню!
СВЕТА. Я проконтролирую.
КОБРИН. Обстоятельства заставят растопырить свою фантазию.
СВЕТА (смотрится в зеркало).От копоти мы стали совсем чумазыми. Так хулиганы мажут сапожным кремом, чтоб откорректировать цвет кожи.
КОБРИН. Надеюсь, ты не меня имеешь в виду?
ШУШЕРИН. Ну, русская изба всегда с дымком! Расчистим завал, – с вытяжкой станет полегче.
СВЕТА. Надо мыться, грязь – она унижает.
КОБРИН. Учти: каждый глоток (каждый) выделяет тепло (калории)! Ничего, что я говорю слово: калории? Теперь ты знаешь всю правду.
СВЕТА (с улыбкой). Кондрат Игнатьевич! Чего он от нас с вами хочет?
КОБРИН. Может, мне всё-таки статью на эту тему сочинить?
СВЕТА. Спасибо, нашёл силы: про Кондрата Игнатьевича не говорил чепуху: только про меня.
КОБРИН. На Кондрата Игнатьевича мыслей не хватило, это его и спасло.
Шушерин посмеивается в усы.КОБРИН. На кипятке щёки у меня, у-у, как распухнут! До полного изумления! Я даже что-то сделал для этого. Стану пухлявым: глаза выпучены!.. Зверская мечта!
СВЕТА. С такой внешностью на фронт не пускают. Так до конца войны и будешь служить в конвойных.
Кидаются щепками, передразнивают друг друга.СВЕТА. Был случай; как раз, по поводу воды. Привезли раненых. Хирург мне говорит:
«Медсестра, пойдёте мыть больных». «Голых мужчин?» «Раненых бойцов!»
(Горло запершило, откашлялась.) Раздеваешь – ему больно. Он стонет при каждом движении!
Шушерин расстилает на столе чистую белую тряпочку; достает из противогазной сумки четвертушку хлеба. Примерившись, режет её на 11 долек.СВЕТА. В жизнь, даже в такую… надо суметь как-то втиснуться! Одна девчонка, из хирургического... словом, пошли разговоры, будто она – с выздоравливающими. И с той поры к нам, медсёстрам, заметно изменилось отношение. Девчонки смеются: «Война!» Но разве может она настолько все переменить!
БАСЯ (прошла к печке, греет руки).
Вечно затягиваете похоронный марш…
ШУШЕРИН. Молчала, молчала… высказалась! Может, не с первого раза, но выяснилось: оказывается, у тебя тоже есть голос. Куда пошла? Успеешь ещё с лопатой намахаться! Остатки от четвертушки. Разбирайте!
КОБРИН. Кипяток!.. пей, Бася. Наслаждаться – в этом идея: на язык, на вкус, на цвет.
ШУШЕРИН. Милая! в одиночку не выживешь! Как-нибудь выберем время: надо мне с тобой потолковать.
БАСЯ. Не понадобилось!
(Берёт лопату, тяжело поднимается по лестнице.) Могла бы даже назвать вам синдром: по типу психотического расстройства. В психиатрии ценится умение обдумывать свои слова и поступки. У меня есть шанс вспомнить.
Проводили её глазами. Молчат.СВЕТА. Последствие травмы! Колет себя иглой, чтобы что-то почувствовать.
КОБРИН. Мозги у ней как-то не так работают, это факт.
СВЕТА. Басю, по-хорошему, надо лечить! Просто везение, что она ещё держится.
КОБРИН. Ну, любит человек уединиться. Например – с Бальмонтом.
СВЕТА. Меня беспокоит симптом: дистонический тремор. Ещё до прихода немцев в Каунас пошла резня евреев. Муж, дочь… родители – известная в городе семья врачей...
Шушерин, подбадривая, сжал ей руку.СВЕТА. ...все пошли под нож! Сергей! Ведь ты помнишь, какой была мама до войны... Папа так и звал её: «хохотушка». Всё изменилось: вспыльчивая, подозрительная. Я понимаю: болезнь, голод. Молчит целыми днями. Потом вдруг молчание прорывается истерикой. Андрюшка, он просто пугается. Выберусь в увольнительную, иду – и всё как-то так представляется: поднимусь по лестнице, открою ключом дверь, а в коридоре – мама! И лицо у мамы – глаза, улыбка – всё довоенное, знакомое. Я боюсь: закончится война, мама станет прежней... а я… И она – тоже (по глазам читаю): словно бы во мне сомневается.
Взрыв снаряда, долгий гул; сыпется штукатурка. ШУШЕРИН. Гул обвала – продолжительный… Тяжёлый калибр!Двести миллиметров, не меньше.
(Собрал воображаемые крошки хлеба, отправляет их в рот.)Гребнёв, опираясь на локоть, приподнялся, и тем обратил на себя внимание. Достаёт из внутреннего кармана сухарик. Смущаясь, показывает Шушерину.ШУШЕРИН. Сухарик?.. наскрёб по сусекам?
ГРЕБНЁВ. Подарок... от сына. К дню рождения.
ШУШЕРИН. Понятно…
(Улыбается.) Отцу, стало быть?
ГРЕБНЁВ. Сын у меня... Костя. Восьмой год в мае пошёл. Даша, жена, укутает его в одеяла, он лежит... и рисует на стене... кусок хлеба.
ШУШЕРИН. Спи, политрук. Сон – тебе в помощь. Голова, это такое дело: раз – и отпустило.
(Похлопал его по руке.) И ты опять в силе.
ГРЕБНЁВ. С ноября восьмушку получают. Даша ослабла: ноги от голода отнимаются… Мужики! Пробейтесь через этот завал! Пробейтесь!
(Отвернулся к стене.)ШУШЕРИН. Подхарчились? Разбираем лопаты! Что-то мне подсказывает, должны сегодня пробиться!
ГРЕБНЁВ (приподнялся на локте).
Красноармеец! Кто стену углём разрисовал?
КОБРИН. Немец... Нойперт! Резкий выброс таланта… «художник».
ГРЕБНЁВ. Африка...
солнце... «зверюшки»! Определённый момент паникёрства! Слушай приказ! Оформить на стене стенгазету!
КОБРИН. Есть!
ГРЕБНЁВ. Обязательно написать: «Ленинград – жив!»
Голос из репродуктора: «Артиллерийский обстрел района продолжается». Через каждые 5 минут сообщение повторяется. СЦЕНА IVВоеннопленные, отработав смену, расположились у «буржуйки»; тянутся скрюченными пальцами к огню. Фольпрехт разливает по кружкам кипяток. ШВАБЕР. Устроить свой зад поудобней!.. Устал. Пальцы одеревенели, не слушаются.
ТРАУТВЕЙН (вскрикнул). Крысы! Целый выводок! Подкрались к сапогу и обнюхивают! Едва успел ногу отдёрнуть – а то бы так и цапнули! Пискнули: «Пока! До скорого!»
НОЙПЕРТ. Отъелись на трупах…
ФОЛЬПРЕХТ. Раскормленные! Размером где-то с кролика.
ШВАБЕР. А меня когда-то коза укусила. Ну и что?
НОЙПЕРТ. Как полагаешь, если крысу хорошенько отварить...
КЛОЦ (вскрикнул, вылез головой из-под матраса).
Призраки!.. Подвал оккупирован призраками! Вы только присмотритесь, и сами их увидите!
ФОЛЬПРЕХТ. Есть страны, где едят и собак, и лягушек...
(схаркивает кровью) и даже змей.
ШВАБЕР. Оказаться в крысином гнездовье!.. Ну, это всё-таки полегче, чем спать на спор с индусом!
(Гогочет.) Мы, чёрт подери, брезгливые! Для узкоглазого крысиная требуха... Уж он бы здесь не похудел!
ТРАУТВЕЙН. Скоро рождество. Праздничный благовест соборов
. По радио звучит: «Тихая ночь, святая ночь».
(Всхлипывает.) Как ты жестоко караешь, о, Господи!
Шум артобстрела, на голову сыпется штукатурка. Прислушиваются.НОЙПЕРТ (с горькой усмешкой).
Взрывы, вспышки... Это мне напоминает Скрябина.
ТРАУТВЕЙН. Эрвин...
Не смешно.
ЗИГЕЛЬ. Никаких подарков, никаких сюрпризов. Невеселым оно будет, рождество сорок первого.
КЛОЦ (выкрикивает из своей дыры).
Насчет сюрпризов!.. Иваны об этом позаботятся!
НОЙПЕРТ. Да уж! О сюрпризах лучше поговорить ближе к концу войны. Помнишь тот расстрел на кладбище? Когда евреев заставили рыть землю ногтями: могилу себе рыть! Раздетые догола люди приседали у края ямы на корточки. Выстрел в затылок, толчок сапогом в спину – и яма принимает ещё один труп.
КЛОЦ. Нойперт! Ты романтик! Расстрелы – работа СС и службы безопасности!
НОЙПЕРТ. Говоря по правде, никто из нас не ожидал! Сидели, как обычно, на брёвнышках (кое-кто прямо в трусах), дохлебав второпях суп. Смертью заедая! Будто на спектакле, наблюдали, как заполняется яма трупами!
КЛОЦ. Даже если и так.
(Укрепил монокль в левом глазу.) Определённый момент грусти присутствует!.. Не делать две вещи сразу! Вот вам пример халатности: не сохранить свидетельство о рождении! Сейчас я о бабке своей, дьявол ее забери, говорю. Меня не продвигали по службе. А как доказать арийское происхождение? Есть только свидетельство о её смерти! Ничего, на этих плечах ещё заблестят офицерские погоны!
ФОЛЬПРЕХТ. Трудовые лагеря, школы призывников... Превратили наших юношей в диких зверей.
КЛОЦ. Говорю для всех: Иваны, с ними я ещё не разделался! Тайна, зажатая здесь, в кулаке!.. Граната! Проверить, не заржавела ли?
(Начинает хихикать.) О! Все онемели.
НОЙПЕРТ. Ты, ржавый гвоздь!..
КЛОЦ. Идёт война! Мы на передовой!!
НОЙПЕРТ. Хочешь утащить нас за собой – туда, в недра нужника?!
КЛОЦ. Не надо себя обманывать: нас заперли! Почему я должен один этим заниматься?! Слышите голоса? Не здесь – там! Здесь у нас ещё ничейная полоса. Созвать на совет местных духов! И тогда готовьтесь!.. Ближе к ночи!
(Осклабился.) Когда ещё так вот хорошее дело обломится! Призраки, вы только присмотритесь, и сами увидите! Сейчас они ввалятся! Они на нашей стороне.
НОЙПЕРТ. Каким всё-таки гадом ты оказался...
КЛОЦ. Но кто ценит усилия Клоца? Сам! Всё сам!.. Э!
Убери лапы!
Сцепились. ШВАБЕР. Добавь ему, Клоц! Вот так темп! Когда я говорю бей, значит, бей! В лоскуты его!
Но сил на драку уже не осталось: валятся спиной на битые кирпичи.КЛОЦ. Бешеный пёс!.. Ты испытаешь эту боль!
НОЙПЕРТ (кашель разрывает ему глотку).Пустой треск от тебя...
КЛОЦ. Нижний чин явно напрашивается на строгость! Идиот!.. Насовал мне! Зуб выбил!
(Прячется под матрас.) Стоит на мгновение отвернуться, как из подвала начинают выносить трупы…
ШВАБЕР. Засохните! Оба!
НОЙПЕРТ. Слишком много смертей. Ненависть – теперь это не работает. Чтоб выжить, надо нам с Иванами действовать сообща.
ШВАБЕР. Пролетарское прямодушие! Уже наговорил достаточно. Какому-то большевистскому сержанту он верит больше, чем фюреру.
ФОЛЬПРЕХТ. Швабер, ведь ты кроме "Майн кампф" ничего не читал.
ШВАБЕР. А ну, заткни глотку! Да, ты! Божья затычка! Все самое ценное на земле создано нордическим человеком. Остальные расы – паразиты, сосущие нашу кровь. Для того, чтобы выполнить свой долг, мне этого достаточно. Арийца не должна смущать ненависть недочеловека!
ТРАУТВЕЙН. Швабер, у вас ведь дома остались мать… отец...
ШВАБЕР. Отца, положим, нет.
(Зализывает кровоточащий палец.) В зенитной части служил.Похоронка пришла из Норвегии.
ТРАУТВЕЙН. Значит – мать. Она пишет вам письма...
ШВАБЕР. Э, только без сюсюканий!
Угрюмо молчат.ТРАУТВЕЙН. Вечер. Марта, должно быть, вернулась с работы... В квартире чисто, натоплено; жужжит швейная машинка.
(Пальцы подрагивают, обжёгся кипятком из кружки.) Рождественский пирог. Неужели всё это в прошлом?
ЗИГЕЛЬ (поджался, вскрикнул).Крыса – она пришла за мной!.. Дух смерти!Смерть подослала гонца!
(Судорожно рассмеялся, и тут же оборвал себя.) ФОЛЬПРЕХТ. Потерпи, Йохан.
Будем надеяться, у сержанта осталось ещё что-то из еды. Попей кипятка.
ЗИГЕЛЬ. Спасибо, Ганс.
(Отползает в дальний конец нар.) Оставьте меня... Мне отсюда не выйти.
(Повернулся на бок, укрылся одеялом.) Это конец. Я усну.
КЛОЦ (сбросил с себя матрас, ползёт к краю нар).
Война! – огонь, очищающий землю от мусора, оставленного низшими расами! Не достигшими человеческого уровня!
ШВАБЕР. Помолчи, Клоц! Отработанный материал! Лишний рот.
КЛОЦ. Вообще ты сорвал моё выступление! Духи предков!.. Они нас видят оттуда! Из смерти!.. Огромными впадинами глазниц!
Иссохшая, как тень, по лестнице спускается Бася. При её появлении разговор замолкает.БАСЯ. Удалось выкроить минутку для вас. Да, ну так вот: что-то о щекотке. Горилла, чтоб знали, откликается на щекотку лучше. Хотя в запасе у нас есть и шимпанзе. Траутвейн! Ты обнаружил у себя мозг? Ещё нет? Ну-ка, посмотри сюда. Теперь – глаза вверх. Хорошо. Попробуем задействовать скуловые мышцы: докажи, что ты умеешь издавать эти замечательные звуки.Э, только не хрюкать! Смех – занятие серьёзное. Согласно технике, принятой в Гейдельберге, начинать надо со следующей фразы: «Давайте поиграем». Мне можно доверять: пять лет практиковалась, защитила докторскую: «Щекотка как базовый стимул у человека и у животных». Фольпрехт! Клоц! Теперь с вами займёмся!.. Клоц! Где Клоц? Вытащить его из-под одеяла! Привет, Клоц! Как день прошёл?
КЛОЦ (затравленно озирается). Пятьдесят на пятьдесят…
БАСЯ. Никто вам не даст поблажки, Клоц. Смысла не вижу.
КЛОЦ. Чего от меня хочет эта ярмарочная проститутка?!
БАСЯ. Клоц! Как относишься к проявлению симпатии через щекотку?
КЛОЦ.Мне-то что с того? Щекотание – чисто женское занятие. Что тут объяснять. Сама, что ли, не знаешь: если не подтирать задницу, всё пойдёт вразнос!
БАСЯ. Чтоб я сдохла, если отпущу тебя, пока ты хорошенько не насмеёшься! Кто там ещё не расслышал команду?! Чей это труп?
ТРАУТВЕЙН (заслоняет тело Зигеля от Баси). Дождался своей очереди!.. Зигель, он не поднимется.
БАСЯ. Настырная щекотка!.. Вспоминаем, какая может быть польза от настырного щекотания. Предлагаю ответить друг другу хорошо посоленной улыбкой. Да, такая реакция засчитывается. Чтоб знали: «грустные животные чаще впадают в депрессию». К своему стыду не помню, кто это сказал. Вы будете смеяться: зевота так же заразительна, как и смех. Сельскохозяйственный опыт: смеяться до упада!.. Разбились на пары! Переходим к плану Б, «исключение симпатий и антипатий». Надеть мешки на головы! Совершенно особый тип игры.
ШВАБЕР (набычился, поглядывает исподлобья).Сучка... Довела почти до экстаза. Что значит – голос.
БАСЯ (передёрнула затвор винтовки). Ну! Хочется мне всё-таки сэкономить патроны.
КЛОЦ (затравленно озирается).
Гадить – в священном храме наших предков! Ты видишь это, Боже?! Следят! из темноты!.. Ещё одна пара глаз! Сколько же их всего? Зазеваешься, – тут же оставят отпечаток от себя!
ТРАУТВЕЙН. Кому там быть?.. Разве что – Гундель?
КЛОЦ. Конечно, этого даже черви не едят!
(Швыряется в темноту осколками кирпича.) Но у меня есть мужество. Вспомним задиристое расположение духа наших предков!.. Наши мысли надёжно склеятся, можете не сомневаться. Вот как это делается! Не думаю, что вы часто рылись в моих карманах!
(В руке – граната.) Пускай я не разбираюсь в арифметике – я разбираюсь в чём-то другом…
Траутвейн пытается ему помешать. Взрыв гранаты. Подвал – от пола до потолка – заволокло пылью. ФОЛЬПРЕХТ (присматривается сквозь завесу пыли). Траутвейн... Боже! Что с ним?
НОЙПЕРТ (отплёвывается песком). Готов!.. Осколком разворотило ухо. Клоц забрал Траутвейна вместе с собой.
ШВАБЕР (отряхивается).
Видите, что тут у некоторых с головой творится…
БАСЯ. Любопытно, разве нет?..
(Направила на него ствол винтовки.) В желании пощекотать животные часто друг с другом дерутся.
ШВАБЕР. Так понимаю, живыми ты нас отсюда не выпустишь?
БАСЯ. Чего именно ты ещё не запомнил?.. Под вечер обезьяна так нелогична, в надежде, что приснится спящая самка. Наверное, появится возможность подглядеть её сны.
ШВАБЕР. Ты!.. Может, не надо с нами так?!
БАСЯ. Курятина! И шнапс! И я! Что выбираешь?..В словах вообще разбираешься? Кое-что заставит вас понервничать!.. Если это допустить. Память моя надо мной постоянно издевается. Хотя давно принадлежу к мёртвым. Опытная в сверхъестественном, типа санитара. Назойливо буду возвращаться, хотите вы того или не хотите. Я вас и в аду не оставлю:вот это запомни. Приказа «отставить» не было! Надеть мешки на голову! Ну! На оба полушария должна приходиться равная нагрузка. Этот феномен таинственным способом связан с темнотой…
Грохот обвала. В подвал, со стороны лестницы, врывается облако дыма и пыли.КОБРИН (протиснулся между обломками).
Перемычка треснула!
Будто нажали с обратной стороны!
(К Басе.) Свету, Шушерина завалило! Всем наверх! Почему они с мешками на голове? Откапывать! Это приказ!
ГРЕБНЁВ (оторвал голову от подушки).Моя очередь!.. Я помню.
(К Кобрину.) Красноармеец! Ты знаешь обстановку: бери командование на себя!
(Сумел кое-как подняться. Держась за стену, поднимается по лестнице.)Темнота переродилась в сгусток пепла и гари: людей не видно, слышны лишь отдельные выкрики.– С двух сторон! Навались! Мягче! Не дёргай! Расширяй полость! Поднажать! Мягче!! Заводи влево! Ещё! Опускай!! Пыль ест глаза… Сжигаем дыханием кислород!– Не там плиту подкапываем! Я слышал стон!.. Голос Светы! Слева! – Минута тишины! Дышать про себя!.. Слушаем!! СЦЕНА VСолнце клонится к закату, тёплый ветер ласкает запахом акаций. Голоса многочисленной малышни, женский смех. Много аккордеона.Швабер (с дюжиной сосисок на шее) и Траутвейн (в женской шляпке), слаженно работая ногами, раскатывают кругами на двойном велосипеде. ГУНДЕЛЬ (отпил пива из кружки, икнул, после чего тупо уставился в пол).Чуть не огрёб от одного из них. Веришь, пристали. Поймали и заставили вымазать краской свою собственную дверь!.. Мальчишки из соседнего двора. Водил кисточкой по двери, а они сгрудились за спиной
(всхлипнул) и от души потешались – щипали… щёлкали по затылку...
КЛОЦ. Мир – вот он есть такой, Гундель. Так было всегда.
ГУНДЕЛЬ (сквозь хлюпающие звуки).
Пение в противогазах!..
Передвигаться только бегом!.. Шуточки о бабах и о трупах. Что характерно, в походе мне чаще всего вспоминается он – мой унитаз…
(вконец разревелся) в Шлезвиге!..
ШВАБЕР. Телятина!.. Так и воспитывается в прусской армии боевой дух! Кто-нибудь, влейте в него кружку пива! Хочется проверить (после пятой), так ли он по-прежнему славно шевелит мослами!.. Маршируя нагишом по казарме.
КЛОЦ (пьяно скалится). Во всяких смешных позах. Под звон литавр.
ГУНДЕЛЬ. Хватит о бабах! Давайте о вшах. Четыре часа я махал лопатой, разгребая завал в подвале. Весь в песке.
КЛОЦ. Проблемы, Гундель? Душ не желаете?.. холодный. Из шланга.
ФОЛЬПРЕХТ. Каштаны в цвету.
(Щелкнул подтяжками.) Согласись, красиво.Не Мюнхен, конечно.
НОЙПЕРТ. Да ладно!
(Шутливо обнимает его за плечи.) Здорово провели вечер!.. Бокал Мальвазии, Фольпрехт? Карточный долг!.. С меня причитается!
ФОЛЬПРЕХТ. Нет, ещё раз по пиву! Печень поддержать.
КЛОЦ. Да, Париж было бы жалко разрушать...
ШВАБЕР (соскочил с велосипеда). Как взяться!
КЛОЦ. Замечательно вот так, вдруг, расслабиться между боями.
(Губы его беззвучно двигаются в такт музыке.) Чистая, выглаженная форма... Усы, такие аккуратные. Совсем неплохо, хочу вам сказать.
ШВАБЕР (взбодрил себя глотком из кружки). Боевой дух – высший класс!
КЛОЦ. Э! Ты в каком виде, Гундель? Портит пространство... Рожать собрался?
ГУНДЕЛЬ. Принял смертельную дозу сосисок, господин фельдфебель.
(Икает.) Как тяжела моя задача... чтоб выполнить свой долг.
ШВАБЕР. Микроб, видно, не свежий, не пошло!
ЗИГЕЛЬ (танцует с Траутвейном, щека к щеке). И раз, два-три! Раз, два-три…
ТРАУТВЕЙН. Танец... веселенький. Он мне напомнил... Слушай… любопытно получается! Йохан, дружище! Возьмём-ка мы отпуск: и уедем в Гоа. Как Гоген!
Шумная солдатня: орут песни, каждый свою; прикалываются, гогочут.ГУНДЕЛЬ (разглядывает себя в луже пива). Нет, всё-таки вчера я упал с пальмы...
КЛОЦ. Проучи его, Швабер! Жирного, безмозглого! Проучи за то, что он так обожрался!
ГУНДЕЛЬ (икает).
Было сказано… неуважительно… в отношении меня!
ШВАБЕР. Когда отрастишь сиськи и задницу, буду с тобой поделикатней.
ГУНДЕЛЬ. Уже!..
(Пьяно хихикает.) Размер? Какой размер тебя удовлетворит?
ШВАБЕР. Размер?
(Облапал его.) Такой... чтоб за талию обнять!Баба как баба, лишь заплати ей!
ГУНДЕЛЬ. Э! Дай продышаться!
(То истерически хохочет, то икает.) Швабер!.. Меня действительно выворачивает.
ШВАБЕР. Сейчас произнесу ненавистную многим фразу: «Официант! Повторить!»
В дверном проёме прорисовалась фигура фрейлейн; держит на уровни груди три кружки пива и тарелку с едой.ШВАБЕР. Внезапно!.. Этакая цыпа, а?Так… кто такая?
«Фрейлен» на все вопросы отвечает пожиманием плеч.НОЙПЕРТ. Фрейлейн!
Прелестная
фрейлейн. Глаза серые, с угольком на дне.
(Размахивает руками, подзывая её к себе.) Считаем!..
Свиные ушки с кислой капустой...
холодная индейка...Сколько пальцев я отогнул? А! Бутылка Мозельского!
БАСЯ (холодно). Пожалуйста, говорите так, чтоб было понятно каждое слово в отдельности.
ГУНДЕЛЬ. Эрвин! Пирог с телятиной не заказывай.
ШВАБЕР (привстал, тянется к Басе).
Не обращайте внимание, фрейлейн, на мою, что называется, рожу. Рожа двадцатилетнего бандита!
(Забикренил пилотку.) Хочется руку на эту талию положить!.. Крепко сбитые ягодицы. Это можно устроить?
БАСЯ (упёрлась ладонью в его грудь). Прошу вас, дверь рядом!
ФОЛЬПРЕХТ (хохочет). «Клюв»!
Тисни ей грудь!
БАСЯ (резким движением вывернула Шваберу руку). Тебя оправдывает то, что ты тупой. Учёба моя не вошла к тебе в голову. Вижу, не отбило охоту. «Прейскурант наказаний», сам выберешь? Или на моё усмотрение? Не слышу, Швабер!
ШВАБЕР (всё ещё хохочет).Фрейлейн!.. Я что подумал? Из вас получится образцовый солдат: если найдётся человек, который встанет над вами с кнутом.
БАСЯ. Кажется, мы выяснили, Швабер, что получается, когда ты начинаешь думать!.. И когда овца поднимает хвост. Лечь на пол – упор на руки! Отжаться!
Секундная пауза; после чего все возмущённо загалдели.НОЙПЕРТ. Бася! Мы не на казарменном дворе!
ШВАБЕР. Чумова-ая!
Есть бабы, которым всякую минуту что-то приходит в голову.Кипяточек крутой!
ГУНДЕЛЬ (сполз со стула, стонет).
Желудок – наполнен болотом
… Ощущение, что даже мыслей нет. Заткнитесь, дайте уже подохнуть!
БАСЯ (впечатала Гунделя носом в пол).Ну! Что ещё? Тоже хочешь ознакомиться с «Прейскурантом наказаний»? Стараюсь помочь тебе определиться. Есть способ. Ты отбрасываешь тень? И я не отбрасываю.Я тебя вычёркиваю!
ГУНДЕЛЬ (хлюпает разбитым носом).
Бася...
Если ты будешь и сны мои подсматривать…
БАСЯ. Не надо всем ртом улыбаться. У меня от твоей улыбки некроз.
ШВАБЕР. Попробуем её угомонить, а? Такие свинячьи выходки! Такая храбрая!
БАСЯ.Если тебя по-быстрому придушить, Швабер. Изначально идея была всё-таки напиться. Нет?.. Придумала даже лучше!.. Вас, новичков, не разочарую. Отжаться от пола пятьдесят раз!
ШВАБЕР. Даже неловко…
(Попробовал рассмеяться.) Что даёшь такое простое задание.Ладно, выпьем по рюмочке и расходимся.
БАСЯ. О выпивке хватит!
Представь, а если я кому-нибудь из вас улыбнусь? Можешь стать первым, Швабер!
(Бьёт его ногой в пах.) Ну!
С чем я сравнила свой палец? Кто помнит?
Швабер корчится от боли.БАСЯ. Не любишь меня,
(пинает его) теперь я это знаю. Тут-то он и сдался…
Швабер послушно отжимается.ГУНДЕЛЬ (икает). Ясно, никакой это не сон!..Мешанина, близкая к безумию!
БАСЯ. Не лениться! Я считаю! Че-тыы-ре! Пя-ять... Не пропускай!
Отжиматься как следует! Дохлятина!
Швабер, отжавшись раз двадцать, распластался без сил; его начинает тошнить.БАСЯ. Приказа «отставить» не было!Время дисциплины! Присесть! А теперь – прыг-скок! Зайкой сереньким! Уж не беременный ли ты? Без слёз не взглянешь. Прыг-скок, прыг-скок! Вот бы кого надо стерилизовать, чтоб не плодились недоноски с цыплячьей грудью.
ШВАБЕР. Я ещё здесь? Я что, умираю?
БАСЯ. Понятно, что здоровье необходимо. Так что получается, когда ты думаешь и когда овца поднимает хвост?
ШВАБЕР. Чувствую, что не допил. Значит, я умер...
БАСЯ. Чего? не слышу!
ШВАБЕР (хлюпает разбитым носом). В обоих случаях... навоз.
БАСЯ. Громче!.. Самое ценное опять в пустоту.
СЦЕНА VIРазборка завала не прекращается ни на минуту. Сквозь клубящееся пылью марево пробивается неровный свет (пятнышки смерти), порождая, в виде цепной реакции блуждающие огоньки.– Подводи под балку бревно! Укрепить! Осторожно... не дёргай! Следи за балкой! Укрепить! Ещё!! И вдруг, из смрада и гари, прорвалась песня, отчаянная и дерзая: «Эх, Андрюша, нам ли быть в печали? / Не прячь гармонь, играй на все лады. / Так играй, чтобы горы заплясали, / Чтоб зашумели зеленые сады!..»СЦЕНА VIIУтро. Птичий гомон, стрёкот кузнечиков, голову дурманит аромат свежескошенного луга.ШУШЕРИН. Коса траву хорошо захватывает.
Возьмёмся сообща, к вечеру накосим на всё домашнее стадо.
КОБРИН. А вы из каких мест будете, Кондрат Игнатьевич?
ШУШЕРИН. Из Пожерёво. Не слыхал? Девяносто вёрст от Новгорода.
КОБРИН. Что пишут? Как там?
ШУШЕРИН (какое-то время правит косу).
Пшеницу, поди, не убрали… Овёс-то при мне ещё стали зажинать.
ГРЕБНЁВ. Новгород – под немцем.Откуда им взяться, письмам! Ладно, поговорили.
Мое состояние умело воспел один, скажем так, политработник: «Лишней рюмкой оказалась первая».
ШУШЕРИН. Не надейтесь, часок придётся ещё помахать! Или проголодались? В сенокос, бывало, достанешь обеденное: хлеб, квас... картошку, огурец, творог...
ГРЕБНЁВ. Шушерин! Терпеть!!.. Терпишь?
ШУШЕРИН. Ну не топиться же!
ГРЕБНЁВ. Вот!.. У меня, в связи с этим, своя теория. Назвать нас мёртвыми нельзя. Уж очень большой муравейник мы разворошили.
ШУШЕРИН. Прости, политрук, что не перебил тебя. Понимаю, что поставлю тебя сейчас в сложное положение своим вопросом: квас будешь?
Неожиданно в кадр всунулась голова Светы. СВЕТА. «Щи из кочерыжек». Кто помнит? Что нам говорит поваренная книга?
КОБРИН. Шинкуем кочерыжки на тёрке: этот приём для тех, у кого серьёзный подход.
СВЕТА. А ведь ты знал откуда-то!
КОБРИН. Шинковать, это я могу.Ещё одна радость: у нас есть в запасе столярный клей.
СВЕТА. Вот так сразу?
КОБРИН. Потому что ещё не всё. Успеваешь следить? Нашёл в аптечке глицерин, касторку.
СВЕТА. Надо снова и снова совать мне это?
КОБРИН. Касторка. Что именно такого там опасного?
СВЕТА. Ты мне, как раз, сейчас объяснишь.
КОБРИН. Ответ будет сложный: всё это калории!
СВЕТА. Только это и успокаивает.
КОБРИН. Извини, если ты ещё не знала.
СВЕТА. Как мне, подумай, разобрать, что там у тебя в голове мелким шрифтом написано!
КОБРИН. И потом. Я тебе уже проболтался: вазелин мы тоже добавим. Что? Разве не проболтался?
Теперь в кадре выставилась голова Баси.БАСЯ. Любопытно, мы совсем не говорим про жмых!
ШУШЕРИН. Девчата! Вам опять что-то хулиганить мешает? Работать-работать! Не пропускаем!
БАСЯ. Мне тут в подсказке, видно, не то написали: жмых – раз… хвоя – два. Сколько
пальцев я загнула? Нет, честное пионерское, хвою я бы всё-таки добавила!
КОБРИН. Света, отойди от кастрюли! Не давайте ей принюхиваться!
СВЕТА. Хороший денёк! Против меня здесь опять чего-то спорят. Надеюсь, из-за этого мы не поссоримся. Не про меня?
(Шутливо толкнула Кобрина – и наутек.)ГРЕБНЁВ. Кобрин! Куда?! Назад! Кто-то тебе рассказал, но рассказал плохо. Замечу с чужих слов, потому как из нашей, литерной ложи, обзор весьма ограниченный. Света, Бася, заткните уши; ты, Кобрин, можешь слушать. Кто научил страну
(щелчок по кадыку) мерить градус?.. Менделеева помнишь? А ведь пригодилось!
БАСЯ. «Когда человек находится внутри наблюдаемой системы, происходят парадоксы». Тоже моя тема! Меня читайте, потому что Юнга трудно понять!
Выстроились клином; Шушерин – на первой линии. Продолжают косьбу. Вырванные каждый из своего сна, и потому одетые по обстоятельствам.СЦЕНА VIII«Лица-противогазы»: играют полковой марш, при этом маршируют задом наперёд; пьяный Швабер дирижирует. ГОЛОС КЛОЦА. Зигель! Будете прислуживать военному священнику!.. Что за вид, Швабер?! Почему не в форме? Ждёте пока сапог в заднице застрянет?! Все на богослужение!
ЗИГЕЛЬ (срывает с лица противогаз).
В связи с чем богослужение?
КЛОЦ. Ариец не имеет права деградировать!.. Гундель! Прикладом его!
ЗИГЕЛЬ. Боже! Зачем мучить меня ещё и во сне!
КЛОЦ. До кого дотянулся!
(Возникает, наконец, в кадре.)ФОЛЬПРЕХТ. Что-то это часто бывает…
ЗИГЕЛЬ (раскрывает Библию на заложенной странице). Дайте мне, наконец, поговорить с Богом!
КЛОЦ (приобнял его). Я был груб, простите, Зигель. Я собой не владел. Война!.. Не мы начали.
ЗИГЕЛЬ. Конечно! «Не мы»! Август 39-го. Приходит повестка: явиться на месячные сборы. Сборы! О мобилизации и намёка нет. Нас обмундировывают, приводят к присяге...
КЛОЦ. Наши предки получили землю Германии не в подарок! Тысячелетие мы сдерживаем бесчисленные орды с Востока!
ЗИГЕЛЬ. Ночь. Везут в неизвестном направлении! Скоро выясняется: в Польшу. За Польшей следуют Бельгия, Франция... Теперь вот Россия.
КЛОЦ. Германская карма: владеть миром! Ещё одно Германское тысячелетие! Предстоит показать, Зигель, мужчина ты или трус!.. Окопаться!Лопат нет – рыть землю ногтями! От этой границы сна и до той!
(К Басе.) И ты девка! На этот раз тебе не удастся улизнуть. Достану тебя и на задворках сна. Приступить!
Злой лай собак. Траутвейн и Нойперт, дохлебав второпях суп, расположились в стороне (прямо в трусах); с интересом наблюдают за происходящим. Вскоре к ним присоединяются Гундель и Фольпрехт. КЛОЦ. Рыть глубже!
(Размахивает пистолетом.) До густого пота!..
Сегодня они с ленцой! Будем изучать принцип работы крота!
ШВАБЕР. Сам бы попробовал...
КЛОЦ. Чуете? Из дыры, что вы роете, тянет картофельным супом!
(Блаженно принюхивается.) Будем сыты! Удивлён?.. А теперь – раскорячиться! Шучу!.. Раздеться! Пилотки, сапоги, очки – складывать по отдельным коробкам. Никакой обиды, Швабер! Всё учтено!
ЗИГЕЛЬ. Господин фельдфебель! При мне (со мной) – кукла!.. Игрушка из папье-маше... В развалинах нашёл, – я её отреставрировал. Жестяная сабелька...
КЛОЦ. Видели оригинала?! Проклятая немецкая сентиментальность!
ЗИГЕЛЬ (обнимает его за ногу, целует сапог). Дочке передать, почтой!.. Лизхен...
КЛОЦ. Баш на баш! Пассаж на валторне!.. Дунь пару раз! Киньте ему инструмент! Выдувай, Зигель!.. Играет. Как играет! Соскучился по «другу».
ШВАБЕР. Господин фельдфебель!
КЛОЦ. Ты по делу?
ШВАБЕР. Так...
с утра не здоровались!
КЛОЦ. Трусишь?!
ШВАБЕР. На этот вопрос я уже ответил! Пять лет назад! учителю по военной подготовке!
КЛОЦ. Ты всегда держался молодцом, деревенщина! Есть несколько секунд, чтоб помочиться... Помолиться! Камарады! Слушай команду! Присесть у края ямы! Я не святой. Это раз. Мир лишился смысла. Это два. Вижу, кое-кому хотелось бы сон растянуть. Вообще-то я печально настроен. Но мне приятно процитировать моего фюрера (вспомнил случайно): «Эти евреи агитировали против германского вермахта! Дикий народ! Евреи придумали демократию и социализм!»Ты видишь это, Боже?! Большевистские поджигатели войны!
ЗИГЕЛЬ. Jesus-Marie, Junger und alle Heiligen, gebt Jude den armen Menschen...
Выстрел в затылок, толчок сапогом в спину. Выстрел в затылок, толчок сапогом в спину. Выстрел в затылок, толчок сапогом в спину…Привлечённые звуками валторны, то тут, то там возникают клочковатые сумеречные тени. С беспокойством переглядываются, подозрительно косятся по сторонам, идут, пошатываясь, слепо нашаривая рукой, отступая в сторону, пропуская друг друга. Стена звуков. То и дело в неё вплетается нервный хохот.Кто-то по-бабьи разрыдался, кажется, силясь произнести слова молитвы. Кто-то спазматически корчится, буквально распадается на части – отчаянно пляшет со своей тенью. Кто-то, отвалив нижнюю челюсть, распластался и затих. Так же внезапно исчезают, сливаясь с темнотой. На границе света и тени, у чадящей «буржуйки», зажав голову в ладонях, сидит Кобрин. Рядом с ним, едва заметным контуром, материализовалась Света. Присаживается к «буржуйке». Кобрин поднимает голову. Света опёрлась щекой о кулак; смотрит на огонь. Лицо Кобрина просветлело. Пересмеиваются. Он чертит на куске фанеры профиль девушки, жестом привлекая её внимание. Она, улыбнулась, отвечает пожиманием плеч. Он дотронулся до её руки. Она хотела ударить его по пальцам и промахнулась. Кобрин наклонился, чтобы шепнуть. Света со смехом уворачивается, отталкивая рукой его голову. Радостно столкнулись лбами. Он закрыл один глаз, и она закрыла один глаз; страдальчески икнули. Света закусила губу, чтобы не улыбнуться; шутливо отодвинула его плечом. Кобрин вложил ей что-то в ладонь. Света разглядывает подарок. Переплела его пальцы со своими. Улыбаются в пол...ЭПИЛОГМюнхен... Возбуждённые крики толпы. Мегафоны выплёвывают команды полицейских. Беспорядочная пальба, злой лай собак. Топот разбегающихся людей.Слова, вперемежку с икотой: «Kanver!.. Crimsonellerinekan! Kansöylüyor! Cinayet... Yüreğimkankanağlıyor!» – Кто завалил турок?! (Осматривает трупы.) Ты поупражнялся?– Наци!– А этот... чучело неумытое?– Спрятался... Икает от страха.– Ноги не держат? А ну встал!.. Зубами щёлкает! К чему-то готовится!.. Отравили Мюнхен шизняком! Производят только триппер и сифилис! Э! Густав! А там что за зрители?! Оделись понаряднее: прямо в трусах!.. Не очень-то они смахивают на турок!– Судя по лицам, у них вовсе нет имён! – Колченогий! Документы! Улыбается. Всё-таки до него не доходит!.. Да, ты! Фамилия!– Зигель!– Ну! Кто второй в очереди? – Траутвейн!– Слышал, Густав? «Траутвейн»!.. Косит под арийца! Заметь – пачкает твою фамилию!.. Где же я эту рожу видел? – Послушай, он действительно похож… если, конечно, искать сходство!.. Чёрт побери, Мартин! Здесь что соединилось. Дед!.. Такой, каким я помню его по фотографиям.– Оставь, Густав! Твой дед и мой – оба пропали на Восточном фронте. Зачем так сложно?– Мартин!.. У тебя есть что выпить? – Теперь ты уже пытаешься задать политический вопрос. Шучу! – Дед… Не знаю, где его могила!.. Фельдфебель не известил родственников.– Бесконечное упрямство!.. Хватит изображать контуженного! Я не могу до бесконечности заниматься твоими кошмарами! Ненасытное мохнатое животное... по имени бред. (Примирительно хлопнул его по плечу.) Как призрак призраку: есть риск – с тобой говорю не я! (Хохочет.) Знаешь, мало ли!.. Спрашивается, чему они всё время лыбятся!.. Трупные лица... словно их раскопали до срока! Всегда найдётся какая-нибудь гниль, куда они тут же отложат свои яйца. Из которых вылупится гадкая масса личинок. Бесчисленные орды с востока! – программа запущена. Мы сами себя в это загнали! никто не помог. Надо ли объяснять: все – женщины, дети, старики – все понимают: если они останутся у нас в стране – они даже имя наше отберут! (В недоумении озирается.) Не понял... Можешь смеяться! Слушай, а где эти «ряженые»?!– Опять выпущенные кишки!.. Опять кровь!..– Не мути, Густав! Долго ты будешь гоняться по сырым коридорам за призраками? Подсел на наркоту?– Яд, знаешь, он всё же накапливается!.. Этот сон, – он не собирается выпускать нас из себя! Там творится такое!.. Где-то совсем рядом возобновляется беспорядочная пальба. Конец
_________________________________________
Об авторе:
АЛЕКСАНДР ЧУГУНОВ Пьесы московского драматурга Александра Чугунова неоднократно становились победителями, лауреатами, входили в короткий список различных драматургических конкурсов, публиковались в журналах «Станиславский», «9 муз», «Независимой газете», входили в сборники «Лучшие современные одноактные пьесы», изданы несколько сборников пьес. Спектакли по пьесам Александра Чугунова ставили режиссёры Александр Огарёв, Владимир Агеев, Олег Матвеев, Анатолий Дьяченко.
скачать dle 12.1
