Владимир Лидский. БАТАЛЬОН АНГЕЛОВ

Редактор: Наталья Якушина


(драма в двух действиях)



Действующие лица:

САЗОН ИВАНОВИЧ, лейтенант в отставке, 75 лет.
САЗОН, лейтенант, 22 года.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ, полковник в отставке, 82 года.
ИГНАТИЙ, капитан, 29 лет.
ВАСИЛИЙ, студент, 22 года.
ШИРОКОВ, комиссар, 40-45 лет.

События происходят в 1995-ом году.


ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ 

Правая половина сцены. 
Купе поезда. Дежурная картина: столик у окна, занавески, бутылка воды. Верхние полки подняты. На нижних - за столиком - сидят пассажиры: Игнатий Мартынович – в майке и военных брюках, против него – Сазон Иванович в спортивном костюме. Возле Сазона Ивановича – Василий в клетчатой ковбойке. Перед полковником и Василием на столике – ворох лежащих в беспорядке игральных карт.

ВАСИЛИЙ. Не, Игнатий Мартыныч, ну, извините… нет…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да что «нет»? Делай! Делай, раз выиграл!
ВАСИЛИЙ. Не… ну, я не знаю… (С досадой.) Ну, неудобно же!
ВАСИЛИЙ МАРТЫНОВИЧ. Эх, молодёжь… Я же разрешаю!
ВАСИЛИЙ (решительно). Нет! Ну, нонсенс! Я буду пожилому человеку… Полковнику! Блин… Картами по носу лупить!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. И что? В игре все равны. Проиграл – получи! Делай, я разрешаю.
ВАСИЛИЙ (нехотя берёт несколько карт, слегка бьёт ими по носу Игнатия Мартыновича). Ну, пожалуйста… Ладно… Вы же сами сказали…
САЗОН ИВАНОВИЧ. А что? Правильно, я считаю. Не надо было проигрывать.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (Сазону Ивановичу). А вот я теперь с вами! Ага! Будете ещё подначивать! Сей же час по первое число и полу́чите! (Тасует колоду.) Играем?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Играем!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Полу́чите у меня… как положено полу́чите!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Посмотрим… посмотрим… Ещё неизвестно, кто получит! Сдавайте!

Игнатий Мартынович сдаёт карты. Играют. 

ВАСИЛИЙ. Игнатий Мартынович! Сазон Иванович! Может, по чайку? Я бы сходил…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Девять!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Десять!
ВАСИЛИЙ. Я говорю: чаю не хотите?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ.  Валет!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Чайку говоришь?..  Дама!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Упорная у вас оборона, Сазон Иваныч! А мы вам ещё раз десять! (Хлопает картой.) А?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Попробуй-ка сбить вас, товарищ полковник… Ну ничего! А вот валетика козырного не хотите ли? (Лупит картой о стол.)
ВАСИЛИЙ. Так чё… чайку-то?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Чайку? Очень даже…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А мы вот вам тогда дамочку козырную! Р-раз! (Бьёт картой.)
САЗОН ИВАНОВИЧ. Ах ты… Чаю? Отчего ж нет? Очень даже нам любезен чай… Чаёк… (В раздумьи.) Чаёчек… Кто пьёт чаёчек, из того не сыпется песочек… (Глядя в карты, совсем уж задумавшись.) А кто чаёчечку не пьёт, того чёрт впотьмах дерёт… (Выйдя из задумчивости и глянув мельком на Василия.) О, пардон, молодой человек! Сильвупле… Простите мне мою казарменную грубость… Чёрт! (Игнатию Мартыновичу.) Однако вы ставите меня… в неудобное положение!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (похабно). Ха-ха…
САЗОН ИВАНОВИЧ (Василию). Опять пардон!
ВАСИЛИЙ. Королём бейте! Козырным королём!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Ты, студент, это… не учи отца… сражаться…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Ну что же вы, товарищ?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Что-что? Спросил дед «почто?», а ему говорят – «ничто!» Беру! Вот высшее командование! А прибеднялся…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Попался… попался!
ВАСИЛИЙ. Так как насчёт чаю-то?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да! С удовольствием… премного благодарны!

Василий выходит из купе.

(Сазону Ивановичу.) Точно берёте? (Сазон Иванович подтверждает жестом.) А мы вам тогда вдогонку… ещё десяточку – р-раз!.. Ещё валетика – два!.. И дамочку уж до кучи… Не жалко для хорошего человека – три!..

Сазон Иванович с досадой собирает карты.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Продолжим-с…
САЗОН ИВАНОВИЧ. А вы не жухаете, товарищ полковник? Может, вы карточный шулер? Почему карты хорошие у вас? Откуда дама козырная?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Помилуйте, Сазон Иваныч… Судьба такая… Я ж при вас колоду тасовал… Вот не изволите ли? (Бьёт картой о стол.)
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да чё-то подозрительно… Все карты же у вас… (Отбивается.)
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Ну нормально… Надо же иногда выигрывать… А вам в любви зато везёт! Наверняка! (Поднимает указательный палец кверху, с кавказским акцентом.) Я так думаю! (Добавляет карту.)
САЗОН ИВАНОВИЧ (удручённо). Взял… (Сгребает карты.)
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А это вам – вдогоночку! (Добавляет.) А это вам – ещё! (Ещё добавляет.) И вот вам! На посошок! (Снова добавляет.)
САЗОН ИВАНОВИЧ. Не, ну я так не играю! Несерьёзно, чесcлово! Захапал, понимаешь, себе все карты…

Входит Василий со стаканами чая на подносе.

САЗОН ИВАНОВИЧ. Василий, глянь-ка! Ну что это такое?
ВАСИЛИЙ. Проиграли?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Ну!
ВАСИЛИЙ. А вы не садитесь с полковниками играть! Лейтенант полковнику завсегда продует.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (Сазону Ивановичу). А вы разве лейтенант?
САЗОН ИВАНОВИЧ. В отставке.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А где воевали?
ВАСИЛИЙ. Может, мы чаю попьём? А то остывает уже.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Э-э, н-е-е-т… погоди-ка! А проигравшему у нас что полагается?
ВАСИЛИЙ. Ну, ладно… чай уже…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (иронически). Да, конечно! А картишками по носопырке? Святое дело! Ну-с, батенька… соблаговолите!

Сазон Иванович нехотя подставляет нос.

ВАСИЛИЙ. Как дети, ну … (Осуждающе.) Едрё-ё-ёны пас-с-атижи…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Тэ-экс… ну-ка… (Примеривается.) Н-на! (Бьёт слегка.) 

Свет на правой половине сцены гаснет, стук колёс усиливается. Левая половина сцены освещается, на ней – молодцеватый капитан и молоденький лейтенант. Письменный стол, зелёная учрежденческая лампа, шторы на высоких окнах. Под лампой – фуражка с голубым околышем. Лейтенант сидит на стуле, капитан стоит перед ним.

ИГНАТИЙ. Встать!

Лейтенант медлит, он заторможен и подавлен.

ИГНАТИЙ. Плохо со слухом, боец? Встать, я сказал!

Лейтенант медленно встаёт. На нём – грязная окровавленная гимнастёрка навыпуск без знаков различия.

ИГНАТИЙ. Н-на! (Бьёт лейтенанта кулаком в лицо.)

Свет на левой половине сцены гаснет, на правой - загорается.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. И ещё раз – н-на! (Снова бьёт картами, сильнее.) 
ВАСИЛИЙ. Игнатий Мартынович… неудобно как-то…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А что такое?

Свет на правой половине сцены гаснет, на левой - загорается.

ИГНАТИЙ (снова бьёт кулаком). Н-на! (Пауза.) Я тебя научу родину любить! Тварь власовская!

Лейтенант, покачнувшись, падает.
Свет на левой половине сцены гаснет, на правой - загорается.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. И последний – н-на! (Бьёт картами изо всех сил, - так что у Сазона Ивановича слёзы выступают на глазах. Сазон Иванович вскакивает с места.)
ВАСИЛИЙ. Ну чересчур, правда… перебор уже…

Свет на правой половине сцены гаснет, на левой - загорается.

ИГНАТИЙ (избивая упавшего лейтенанта ногами). Ты мне всё скажешь… всё… шкура продажная! Как выходил, с кем? Когда с фрицами договорился? За что комбата убил?

Правая половина сцены: Игнатий Мартынович и Сазон Иванович молча стоят друг против друга. Стук колёс усиливается. 
Затемнение.

Та же сцена.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да всё, всё, мир! Простите, увлёкся. Приношу свои искренние извинения.
ВАСИЛИЙ. Чай!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Чёрт… Зачем, зачем?.. (Шарит ладонью по столу в поисках цилиндрика с лекарством, вытряхивает таблетку, кладёт под язык.)
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Прости, Иваныч… Не хотел, правда, не хотел… Прости…
ВАСИЛИЙ. Ну, чё ж вы?

Игнатий Мартынович и Василий берут подстаканники, пьют чай.

САЗОН ИВАНОВИЧ (притрагиваясь к своему стакану). Горячий.
ВАСИЛИЙ. А может, перекусим?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. И то дело.
ВАСИЛИЙ (Сазону Ивановичу). Вы как?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Можно.

Василий достаёт из рюкзака провизию. 

ВАСИЛИЙ. Милости просим. Угощайтесь.

Игнатий Мартынович и Сазон Иванович тоже достают еду, Игнатий Мартынович из старомодного кожаного портфеля, Сазон Иванович – из дорожной сумки, – раскладывают на столе. Все молча едят. 

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А ты, Вася, студент, что ли?
ВАСИЛИЙ. Ага… Из Казани мы… Отстал вот от своих…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. От кого отстал-то? С компанией едешь?
ВАСИЛИЙ. Ну да, со своими… Они-то ещё на первомайские поехали… А у меня отчим приболел… Отстал вот…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Каникулы, что ли? Аль поход? Рюкзачок, гляжу я, знатный у тебя… 
ВАСИЛИЙ. Не, не поход. В поиске мы. Я уж третий год езжу.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А-а, так ты в Мясной Бор?
ВАСИЛИЙ. Ну да… «Долина», слыхали, может… наш отряд… Вы ж военный.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Как же не слыхали? Конечно. Я ведь сам здесь воевал… Недалеко…
ВАСИЛИЙ. Да ну! В Мясном Бору? В окружении были? Так вы со Второй ударной?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (с едва уловимой досадой). Да нет… мы в Питере сначала… при Хозине…  Слыхал про такого? Командарм пятьдесят четыре, потом он ещё Ленинградским фронтом командовал…
ВАСИЛИЙ. Ну как же! Знаем… Ведь это из-за него погибла Вторая ударная.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (вспылив). Да что ты понимаешь! Молокосос! Ты по каким книжкам историю учил?
ВАСИЛИЙ. Да вот то и дело, что книжек про Мясной Бор не выпускают. А уж мы всё-таки знаем, кто там виноват. Там ведь не тока Хозин, там ещё и Ставка руку приложила… А в Ставке кто главный был?.. Правильно! Верховный Главнокомандующий… Ну, и Мерецков, конечно, и Мехлис… А Ворошилов так и просто испугался ответственность взять… Да и куда ему? Не по Сеньке шапка…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Ты откуда умный такой? Всё он знает…
ВАСИЛИЙ. Так нам Орлов рассказывал, местный такой краевед там есть… Ведь он первый под Мясным Бором копать начал. Он и с ветеранами общался, и документы искал… Вот, кстати, и с Мерецковым говорил… Знаете, наверно, как с Мерецковым-то было? Его на второй день войны арестовали… Ну, типа, заговор там… То, сё… (Пауза.) Их ваще много арестовали (Пауза.) Да чё говорить, вы ж знаете… Избивали, канешна… Следователь на голову ему мочился… Подпиши, мол, –  семью не тронем… ну, он и подписал… А потом, када задница совсем уж началась, хозяин его – раз! – и выпустил! Иди, типа, положение исправляй! И сюда его! А он тут – пш-ш-ш… и сдулся… Деморализован был, жить не хотел… Он же сам об этом говорил… Где уж ему было побеждать…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Не, ну молодёжь вообще охренела… Историки бьются, понимаешь, а у них на всё – готовые рецепты… Вы где берёте это всё?
ВАСИЛИЙ. Так мы с ветеранами… записываем… Это ж не придумано…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Вот то-то и оно, что придумано! Не так всё было!
ВАСИЛИЙ. А как? Скажите ещё, что ребята виноваты! Они герои все! Мы кого выкапываем, – все с оружием лежат! Все сражались! А их подставили, бросили, предали! Мерецкову к наступлению подготовиться не дали! Скорей, скорей! Резервы не собрали, технику не подтянули… Волхов с марша форсировали! Люди для Ставки были – тьфу! Мясо! Заткнуть ими фронты! Любой ценой!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да ты, я гляжу, стратег!
ВАСИЛИЙ. Ну а чё? Не так разве? Кто загнал армию в болото? Кто потом медлил с приказом о выводе? Почему не было боеприпасов?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Не… Ну… Слов не хватает у меня… Едрит-ангидрид! Ты сопли-то под носом вытри! Рассуждает он!
ВАСИЛИЙ (враждебно). И чё? Правильно я говорю! Ветераны не станут врать! Самолётов, танков не было ни хрена! Не хватало! Техники не хватало, артиллерии не хватало! Связи не было, продовольствия! Листья жрали, болотную воду пили… А в воде – трупы… Людоедство было!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Ты, парень, говори, да не заговаривайся! Какое ещё людоедство? Совсем с ума сошёл?
ВАСИЛИЙ. Вы уж извините, Игнатий Мартыныч… Мы не тока книжки по истории читаем… Какие выпускают… Люди-то живые остались, говорю же я… Которые из Долины Смерти вышли… Было, было людоедство… Расстреливали за это, да… Но было… Я сам слышал… Вот один боец с голоду свихнулся… Так свихнулся, что взял нож и давай от убитого кусок мяса отрезать… Ну, и поставили его к дереву… Политрук сам расстрелял… Собственноручно… И всё! А о подвигах ребят мы получше других знаем… Поисковики давно копают. Они институт-то ещё когда окончили…  И всё ездят… Скока лет уже… Ну, вот и мы с ними… каждое лето…
САЗОН ИВАНОВИЧ. А где копаете, Вася?
ВАСИЛИЙ. Прям там в болотах и копаем… Под Мясным Бором…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Ну, это молодцы, конечно… Патриотизм и всё такое… Никто не забыт, ничто не забыто…
ВАСИЛИЙ. Да какое там… Никто не забыт…  Мешают тока… (С досадой.) Едрё-ё-ёны пас-с-сатижи! Мы чё – себе, что ли? Смотрите: наши в начале восьмидесятых начали… В 82-ом нашли первого солдата, которого опознали… Медальон уцелел…  Михайлов его фамилия, я помню, с Украины откуда-то… Ребята его похоронили… А потом знаете, как было?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Ну?
ВАСИЛИЙ. А потом им шесть лет хоронить не давали! На Мясноборском кладбище хоронить не давали! Шесть лет! Типа места нету… Чё ж нету-то? Не хотели просто. Боялись.
САЗОН ИВАНОВИЧ. Ты чайку-то попей, сынок.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Чего боялись?
ВАСИЛИЙ (иронически). А вы не знаете? Предатели! Власовцы! Чё их хоронить? Ребята их на берегу Полисти хоронили. Шесть лет! Без гробов. Без воинских почестей. Зато людям сообщали. Если опознать кого удавалось… Правда, это редко… Но всё равно… Люди приезжали потом… Цветы могли положить…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Ну, ладно… о чём разговор… Достойная у нас смена. Правда, Сазон Иваныч? Партию вот хают… Перестройка, ты ж понимаешь! Новое мышление! Едрит твою в печать! А ведь партия нам вот таких вот сынов воспитала… которые помнят свою историю…  страну берегут… А сейчас что? Всё под корень? Демократия? Программа «500 дней»? Долой всё, что народ завоевал? Эх! А вы молодцы, ребята! По-любому, молодцы! Так вы на торжества?
ВАСИЛИЙ. Да не… У нас неделя всего… Ну, дней десять… Мы сейчас, кто летом не сможет, лагеря готовим… А потом уж наши в готовые лагеря приедут… на всё лето…  Ну, и на торжества, конечно.  Ветеранов-то много будет… Мемориал вот откроют… Наконец-то, уже… Правда, у них там тоже как-то не здорово…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А что такое?
ВАСИЛИЙ. Да там часть воинского кладбища… Старое кладбище, с войны осталось… в зону мемориала включили… А там солдаты лежат… А их – под бетон… Проект такой… Новый… Нехорошо… Плохо… Теперь, получается, всякие-разные торжественные парады над ними… А им беспокойно же… И ни крестика сверху, ни звёздочки какой… Обелиски снесли… Вот всё у нас через… одно место… Хорошее вроде дело… Мемориал и всё такое… А вот поди ж ты… (Сазону Ивановичу.) А вы тоже туда?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Туда.
ВАСИЛИЙ. Там воевали?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Там.
ВАСИЛИЙ. Правда? Так нам с вами поговорить надо!
САЗОН ИВАНОВИЧ. А что ж, поговорим… Почему не поговорить? Между прочим, у меня и супруга, покойница, тоже тут воевала…
ВАСИЛИЙ. Да ну?
САЗОН ИВАНОВИЧ. 120-ый медсанбат.
ВАСИЛИЙ. А какой дивизии? Мы любую информацию – на карандаш.
САЗОН ИВАНОВИЧ. 111-ой стрелковой. Они уже в марте в котёл вошли… Санитарная бригада… Там раненых много было, а медикаментов не хватало, перевязочные средства вообще кончились… Рубашки на бинты рвали… Их тогда целый взвод командование направило… А потом они раненых вывозили, прорывались… по узкоколейке…
ВАСИЛИЙ. Надо же! Нам с вами поговорить - обязательно… Я запишу всё… И с вами, товарищ полковник…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да я что… Я ж при командующем был… Зато я недавно… (Вынимает из брючного кармана бумажник, достаёт сложенную вчетверо газетную вырезку.) Вот! (Показывает.) За организационную работу по поиску павших… памятную медаль получил от Совета ветеранов… Видите на фото?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Руководили типа? Оргвопросами занимались? А оргвыводами не занимались?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (пропускает мимо ушей). А ещё от Минобороны я недавно награду получил – за розыск одной старой финской карты…
ВАСИЛИЙ (живо). Что за карта?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Под Выборгом был когда-то лагерь военнопленных. «Тиенхаара» название, там посёлок был финский… Теперь Селезнёво… После войны переименовали… Две тысячи пленных там погибло… наших, советских… Так я карту нашёл с указанием захоронения… Сколько лет искал…
ВАСИЛИЙ. Путаете что-то, товарищ полковник… Слыхал я об этой истории. Карту старую земляк наш нашёл, мы его хорошо знаем. Он же наш, казанский, музеем заведует в Кремле… Не в московском, конечно… Музей у нас мемориальный, военный… Этот человек с нашим отрядом очень даже сотрудничает… Так вы его тоже знаете, наверное, если про карту разговор…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Не знаю.
ВАСИЛИЙ. Да как же? Он нам сам рассказывал. Это ж он карту нашёл. Он же туда ездил даже… с сыном… А там приграничный район… Погранцы им копать не дали. Разрешения, дескать, не было на поисковые работы… (Пауза.) А-а-а… Я понял… Всё, я понял… Вспомнил, как дело было. Знаете, как было? Они место нашли… Лагерь был устроен в горах, в пещерах, а напротив пещер – большой овраг. На карте крестики были, так это линия финской обороны оказалась… А могила общая, скорей всего, в овраге… Потому что рядом, таскать недалеко да и скрыть надёжнее… И вот они щупами прошли там всё и собрались уже копать… А им – раз! – и отбой! Не дали, короче, копать.
САЗОН ИВАНОВИЧ. И что? Так и оставили это дело? Это ж наши ребятки… До нас ещё воевали…
ВАСИЛИЙ. Не дали копать, говорю же я… А карту предложили отдать администрации района, ну, типа сами на месте разберутся. Взамен, правда, дали списки погибших, там много наших полегло… Мы потом ещё помогали своих искать, татарстанцев… Ну, он отдал, тот человек-то… Понадеялся на выборжцев… (Вопросительно смотрит на Игнатия Мартыновича.) А и правильно, нужна она ему?.. Всё равно ж копать не дали… (Пауза.) Не про ту карту разговор-то?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Нет.
ВАСИЛИЙ. А про какую?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Про другую.
САЗОН ИВАНОВИЧ. Вам медальку, что ли, за неё?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да за другую… Меня знаете, как уважают? Мне ещё – за увековечивание памяти… Я же тоже – в Совете ветеранов… У меня вообще много – за войну там… за безупречную службу… Хотите, покажу? Я же всю жизнь… (Снимает с полки свой кожаный портфель, открывает, с самого дна, из-под вещей достаёт пистолет.) Вот, смотрите! Наградной!

Василий хочет взять пистолет, но Игнатий Мартынович протягивает его Сазону Ивановичу.

САЗОН ИВАНОВИЧ. Да… наградной… (Читает.) «За безупречную полувековую службу в органах ОГПУ – НКВД – КГБ и в честь семидесятилетия со дня образования ВЧК – полковнику Игнатию Мартыновичу…» – полувековую службу?.. – «20 декабря 1987 года»…
ВАСИЛИЙ. А-а, понятно… теперь понятно…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да что тебе понятно? Ты же щенок ещё, кутёнок… Небось, и в армии не служил… Прямиком в институт со школьной скамьи! А мы в твоём возрасте Родину защищали! Что ты можешь понять?
ВАСИЛИЙ. Да уж понял, понял кое-что… Пришло вот время и понял… Мой дед тут, между прочим, два раза умер. Первый раз, когда его ранило… Думали, убило, товарищи видели, как он упал… А вытащить не смогли, там много ребят так и осталось… Внесли его в похоронные списки…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да как же можно человека два раза убить?
ВАСИЛИЙ. Да просто. Второй раз, когда его после плена в лагеря закатали. В плен сдался… Родину предал… Врагу служил… Где он служил? Он за колючкой сидел, его голодом морили… Он, наоборот, как раз – побег готовил… Вот полсотни человек и вырвались… С боем вырвались… А спаслись тока трое… Трое! Я его скока раз спрашивал: чё там было под Мясным-то Бором? Да ничё не было, говорит, отстань! Я говорю: дед, хорош бузить, внук о твоём боевом прошлом узнать хочет, а ты сразу в несознанку… Молчит и всё. Пьёт и молчит. Хорошо, хоть не буянил. А на девятое всегда в смерть напивался. До бесчувствия. Напьётся и плачет. А потом откисает ещё неделю. Я ведь через него в поиск-то пошёл… А дед допился… допился… давно уж помер… Ну чё, я неправду разве говорю? Они не предавали! Это их предали… Да пускай хоть Сазон Иваныч скажет! Скажите, Сазон Иваныч! Ну чё, не прав я? Вы ж сами тут воевали!
САЗОН ИВАНЫЧ. Да что говорить? Правда, конечно… Я ведь тоже сидел… А супруга моя в свой час аж в Эльген угодила… Слыхал, сынок, что такое Эльген?
ВАСИЛИЙ. Не, не приходилось…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Ну, узнаешь когда-нибудь… ежели поинтересуешься… А вот товарищ полковник, видать, хорошо знает… Ему по штату положено…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Вы мне это не суйте! Партия ещё на Двадцатом съезде культ осудила. А я патриотическим воспитанием молодёжи занимался, комсомол курировал…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Ну, что ж… хорошее дело – комсомол… Вы его как – кнутом или пряником?
ВАСИЛИЙ. Вот именно! Нас, между прочим, никто патриотически не воспитывал. Мы сами как-то… Мой дед, когда семейные деньги пропивал, ни слова не говорил, а я-то чувствовал: не так чё-то, не так…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да что вам не так? Дармоеды! Мы страну подымали, мы строили!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Мы пахали.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. И вы тоже? Мы ж с вами одного поколения! (Василию.) Мы знали, зачем живём! Мы ради других жили! А вот ты… ты! Зачем на свете? Для чего живёшь? В чём смысл твоей жизни?
ВАСИЛИЙ. Да ни в чём! Живу себе. И товарищи мои живут. Ни для чего мы живём. Чтобы жить.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Эх! Отцы и дети! Жизнь надо прожить так…
ВАСИЛИЙ. «Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да! Да! И не надо иронизировать! Смысл жизни – борьба! Классики марксизма-ленинизма давно ответили на этот вопрос. А марксизм-ленинизм пока ещё никто не отменял…
ВАСИЛИЙ. Ещё как отменили… Шандец Советскому Союзу! Накрылся, едрёны пассатижи, медным тазом!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Что-о? Вы не забывайтесь, молодой человек! Как вы можете… Советских солдат копаете… и такое говорите… Они ж за Родину полегли…
ВАСИЛИЙ. Вот не знаю, как вам, а мне… Родина и Советский Союз – вот не одно и то же…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А для них одно и то же было… Одно и то же!
ВАСИЛИЙ. Пускай… Мы уважаем… А я вот вам, вам лично возразить хочу… Вы хоть слышите сами, чё говорите-то? Вы послушайте себя… скажите ещё: человек рождён для счастья, как птица для полёта… Скажите: все люди доброй воли и вся прогрессивная общественность осуждают такую молодёжь… Ну, типа меня… Ведь мы льём воду на мельницу идеологического врага, и нас поддерживает мировая закулиса… Чё там ещё можно навесить? А то скажите: пятилетке качества – рабочую гарантию!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Ах ты, щенок! Опять! Сколько ж можно? Едрит тебя в печать! Ты что тут себе позволяешь?
ВАСИЛИЙ. Да ничё я себе не позволяю… Вот мы приезжаем каждый год на Полисть, на Волхов, заходим в болота, копаем… ребят достаём… Это ровесники наши, их бросили, предали… Мы копаем и всё… И не хрен нас лозунгами кормить… Мы сами знаем, чё надо… Патриотическое, блин, воспитание молодёжи… Мы такое уже не хаваем! Мы уже научились книжки читать! Довели страну… строители коммунизма… (Бормочет.) Чёрт бы вас подрал!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да ты враг! Как же так? Ты же комсомолец был!
ВАСИЛИЙ. Какое – комсомолец! Чё вы строили? Чё вы перестраивали? Перестройка! А вы, типа, непричастны! Какая щас, блин, демократия? Ничё понять я не могу! У меня отец вон работяга, на заводе работает… Ему что в лоб, что по лбу… Как тогда херово было, так и щас херово… Ещё хуже даже стало… Чё вы со страной творите! Врёте же, врёте без конца!

Игнатий Мартынович, размахнувшись, лупит Василия ладонью по лицу.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Щенок! Я вам покажу – копать! Я вам сделаю поисковые отряды! Из институтов у меня на хрен полетите!

Василий вскакивает.

САЗОН ИВАНОВИЧ. Вася, ну нельзя же так… Пожилой человек всё-таки…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Эх ты… молодёжь… Я с вашим братом в своё время по-другому разговаривал!

Затемнение.

Левая половина сцены.
Кабинет Игнатия. За письменным столом – Игнатий. На стуле по другую сторону стола – Сазон, избитый, в окровавленной гимнастёрке. 

САЗОН. Я не буду отвечать на ваши вопросы. Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
ИГНАТИЙ. Поговори у меня! Отказывается он отвечать! Тут твоего мнения никто не спрашивает. Прикажу и будешь отвечать.
САЗОН. Перестаньте бить… тогда буду…
ИГНАТИЙ. Я гляжу, вы, гражданин лейтенант, отчёта себе не отдаёте в своих действиях. Вы понимаете, где находитесь? Тут вам не Пицунда. Тут вам не санаторий. (Хватает его, перегнувшись через стол, за гимнастёрку возле плеча.) Ты мне условия ставить будешь? Буду – не буду… Говори, сука, когда тебя спрашивают! Где вышел? С кем?
САЗОН. Вышел не знаю где… Там узкий коридор был… всё время под обстрелом… За нами охотились… как за зайцами… Там и пройти-то нельзя было… Приказ нам был – в сторону Мясного бора… Это где-то в конце мая, наверно… Но по дороге у нас всё время бои были… Сначала Финёв Луг, потом Рогавка… станция такая… Там мы врукопашную бились… посёлок там какой-то… не упомню… Мы же ещё орудие тащили…
ИГНАТИЙ. Сколько бойцов оставалось?
САЗОН. Двадцать три человека нас было… От целого батальона двадцать три человека осталось… У нас героический батальон был… Сначала много было… потом меньше, меньше… Поубивало всех…
ИГНАТИЙ. Почему без приказа отходили?
САЗОН. Мы с приказом… Был приказ… Мы держались… У нас жрать не было… Патронов не было… У орудия четыре снаряда только… А мы тащили орудие-то… Всё равно тащили… до самой Рогавки… Говорю же… там ещё посёлок какой-то за Рогавкой… А они прут и прут… У нас уже стрелять нечем… Мы к водокачке отошли…
ИГНАТИЙ. Кто приказал, кто?
САЗОН. Да комбат наш и приказал… Корчевников, майор… А ещё Широков был, комиссар… Мы без приказа не отходили… Мы под Рогавкой с одним снарядом остались… и всё равно орудие тащили… Широков говорит, к железке надо, может, вагонетку найдём, орудие хоть погрузим… Один снаряд… ещё можно воевать… На Глухую Кересть вышли… Разъезд такой… Там немцы только отошли… Одного даже в плен взяли…
ИГНАТИЙ. Он тебя завербовал?
САЗОН (испуганно). Кто? Немец? Нет, гражданин начальник! Ей-богу, нет! Он же сам в плену! Мы идём, а его боец за шиворот держит… одной рукой вот так вот. (Показывает.) А другой – по морде его лупит… Вот так вот суёт. (Показывает.) Немец блажит… «Руссишь швайн», «капут», «хайль Гитлер»… Очень дерзкий немец… А Широков - бойцу: ты чё фашистские сопли на кулак мотаешь? Вынул пистолет и – бабах ему в лицо прям! Нас никто не вербовал, чесслово слово, гражданин начальник!
ИГНАТИЙ. Врёшь, врёшь… Вы же предали, вы же позиции оставили…
САЗОН (отчаянно). Приказ был! Мы даже начштаба слышали… начштаба 2-ой Ударной! С нами телефонист шёл… Он как-то к местной линии подключился… А там начштаба как раз с командиром 19-ой Гвардейской… Они слева от нас бились… Так начштаба и приказывал отступать! Нас с воздуха бомбили, обстреливали со всех сторон, мы уж и не понимали толком, куда идти… А тут начштаба…
ИГНАТИЙ. Так вы в секретные разговоры влезли! Кому потом информацию сливали?
САЗОН. Вы что! Ничего мы не сливали! У них вообще открытый эфир был… Не шифровали, ничего… Мы хоть поняли, куда идти… Вышли к узкоколейке… Там паровозы разбитые, вагонетки… А орудие-то уже - всё! Нету снарядов! Комбат приказал отойти в сторону и утопить в болоте…
ИГНАТИЙ (выходит из-за стола). Сволочи! Вам Родина оружие дала, чтобы сражаться! А вы его в болото!
САЗОН. Да как сражаться, гражданин начальник? А так хотя бы врагу не досталось…
ИГНАТИЙ. Твари! Продали вы отчизну! Товарища Сталина продали! А Ленинград вас как ждал! Люди там от голода дохли!
САЗОН (отчаянно). Так мы тоже от голода! Мы же в котле были! Пять месяцев почти! Нам снабжение отрезали! Мы коней жрали… лягушек… мы траву… как кролики! К нам ежели самолёт пробьётся, так сбросит мешки… Бумажные, мать их! Прям в болото… А они рвутся ещё – об сучья-то… Вот и выгребаем сидим сухари, пшено, махорку… Вперемешку всё… И раненые у нас от голода умирали… Они ж слабые все, раненые, да ещё без еды… Мы, когда выходили, на деревеньку набрели, за железкой… Новая  Кересть, деревенька… Там госпиталь армейский… прямо в болоте… А никуда ж не денешься… Вот где посуше, там они и лежат, раненые-то… Лапник там подложат или доски от снарядных ящиков, а то просто на шинелях… Комары, смрад… кровавые бинты… И хоронили их там же, ну, отойдут, может, шагов на двадцать… Копают вот так вот. (Показывает.) На штык… А там – вода уже… Да прямо в воду и кладут их рядками, в шинелях, в обмундировании…
ИГНАТИЙ. Что же ты мне втираешь? Какие шинели в июне, в мае?
САЗОН (отчаянно).Так нам летнего не доставили! Мы сперва в январе дуба давали, потому как мороз был за тридцать! А у нас одежонка-то - тьфу! Обмораживались… Сугробы в полтора метра! Под сугробами – вода, болото… незамерзайка! Буреломы… кусты, сучья, деревья поваленные… А мы – в прорыв! Наступайте! Приказ такой! Немец не пускает, артиллерия, миномёты, с воздуха бомбят… Ад кромешный… А у нас винтовки! Автоматы трофейные только… Мало… Патронов нету! Нам по десятку патронов дали перед прорывом, ну, по два десятка… Мы безоружные шли!
ИГНАТИЙ. Гонишь, гонишь, подлая твоя душонка! Ты что же, командование опорочить хочешь? Ведь тогда Мерецков командовал, Хозин, Клыков!
САЗОН. Да я не знаю, кто командовал, гражданин начальник… Ну, слышал я, что Мерецков… Мне какая радость? У меня ж своё начальство! А сам я – взводом… Да и поубивало всех сразу почти… Батальон-то наш весь полёг!
ИГНАТИЙ. Вот я запишу в протокол. (Обходит стол, садится.) Клевещет на высшее командование, утверждает, будто в наступление шли без боеприпасов, указывает на отсутствии пищи, снабжения…
САЗОН. Какое снабжение, гражданин начальник? Мы в окружении были, я же говорю! Мы на 80 километров рванули, нас отрезали… Потом, когда отходить… Коридор был сначала узкий… По нему кое-как подвозили что-то… Потом горловину закрыли…Я вам расскажу, как было… Зимой мы ещё лошадей ели… Так то зимой… Они на морозе лежат – и ничего… А весной, когда потеплело, – вот мы затосковали! Найдём лошадь в болоте, а её уж раздуло… Черви… Никак есть нельзя… Да! Вспомнил как раз… Идём мы в район обороны, с боями идём… Трое суток кору только с деревьев обдираем… Ну, нету еды, где взять? Орудия у нас на конной тяге… Тащим, надрываемся, пушки тонут, лошади в снегу вязнут… Вдруг – вой… миномёты… Мы залегли – в ложбинки, за деревья попрятались, в снег зарылись… ночь… страшно… Когда встали… раненые кругом, убитые… и лошадь ранило… Мы ей горло перерезали – и кровь по котелкам. Крови горячей напились… Вроде полегчало…
ИГНАТИЙ. Ты ж про снабжение собирался…
САЗОН. Ну так я ж и говорю… Когда коридор открыли, в марте уже, в конце, лучше не стало… Потому что ручьи, реки, болота, всё потекло… И без того трудно было, проходы же все простреливались, а тут ещё разливы… Наш комкор команды отправлял с лошадьми, они потом из тыла пробивались с продовольствием, с боеприпасами… А то одиночки шли, да сколь унесёт-то одиночка? Один снаряд – семь с половиной килограмм… Вот взял два снаряда в зубы да пошёл… Да ещё дойди! Под обстрелами, бомбёжкой, через болота… А бомбёжками как они, твари, доставали! Круглые сутки! Белые ночи же! Часа на два только темнело… Не было покоя нам, спать даже не давали…
ИГНАТИЙ. Ты мне на жалость не дави! Я тоже воевал! И смерть видел… Я тоже раненый… и контуженный… вот! (Показывает шрам на затылке.) Видал? Я все приказы исполнял! И не кричал при этом, что я герой…
САЗОН. Так я и не кричу…
ИГНАТИЙ. Как же не кричишь? А кто мне всё здесь рассказывает? Про условия, да про геройство? Вы ж не герои! Вы предатели! Вы фронт сдали! Вы Ленинград сгубили! Вы же все завербованные! Иуды! Власовцы! Ваш Власов сапоги фашистские лизал! И вы! Вы тоже! Все! Вот вашему подразделению в каком месте он приказал сдаваться?
САЗОН. Да ни в каком… Вы что! Гражданин начальник! Мы оборону держали… В прорывы шли! Мы сражались!
ИГНАТИЙ. А мне вот докладывали, что Власов создал план поэтапной сдачи в плен всех полков и дивизий Второй ударной…
САЗОН. Да кто, кто докладывал? Это ложь… бред, не было такого…
ИГНАТИЙ. Как же не было? Вот твой друг и рассказывал!
САЗОН. Какой друг?
ИГНАТИЙ. Да с которым ты из котла-то вышел… Комиссар твой… Широков…
САЗОН. Комиссар? Быть не может! Широков? Вы что, гражданин начальник… Широков нас в атаки водил! Широков – человек!
ИГНАТИЙ (выходит из кабинета, через минуту вталкивает внутрь истерзанного избитого комиссара). Это человек? Вот этот кусок мяса – человек?
САЗОН (в ужасе). Товарищ комиссар…
ИГНАТИЙ. Ну-ка, Широков, повторите ваши показания!
ШИРОКОВ. Мы не хотели выходить… Мы сдаться хотели… Немцы с самолётов листовки сбрасывали… Ну, там… сдавайтесь… отдых, мол, дадим… накормим… счастливую жизнь обещали в Германии… после войны…
ИГНАТИЙ. И какой план был?
ШИРОКОВ. Да простой… Сдаться и всё… При первой возможности…  Я ходил даже и в другие подразделения, агитировал там сдаваться… Среди своих тоже… Солдаты все с радостью соглашались…
ИГНАТИЙ. Все?
ШИРОКОВ. Конечно! Все поголовно… Один только не хотел… Курево, говорит, у немцев плохое, наше-то, мол, лучше… Вот и не хотел… Да я его пристрелил, гражданин начальник, вы не сомневайтесь… Все хотели сдаваться… А этого пристрелил. Чтобы единства мнений не нарушал… А лейтенант вот комбата убил, майора нашего, Корчевникова…
ИГНАТИЙ. Неужели офицеры не возражали? Неужели коммунисты молчали?
ШИРОКОВ. Не, не молчали… Комбат вот, к примеру, не хотел сдаваться, наступать всё приказывал… Родина не простит, мол… Так его лейтенант и порешил… майора-то нашего, Корчевникова… Да что офицеры? Ведь они тоже червей из земли жрали… Пайков-то офицерских не было… Знаете, сколько нам еды давали? Пять граммов горохового концентрата и спичечный коробок сухарных крошек… на день! Какое на день! На сутки! Липовые листья варили… потом-то… А коммунисты… Я их даже особо не агитировал, они сами сдаваться хотели… Я только начну разговоры разговаривать, а они сами… Мы, мол, в партию-то против воли шли… боялись потому что…
ИГНАТИЙ. Трусы! Шкурники! Целое гнездо махровых врагов… клубок змей ядовитых…
ШИРОКОВ. Да… да…
ИГНАТИЙ. А Власов?
ШИРОКОВ. Что Власов?
ИГНАТИЙ (повышая голос). Власов что приказывал?
ШИРОКОВ. Власов? Так он это… директивы давал… кому – где…
ИГНАТИЙ. И где? Вам лично, вашему подразделению – где?
ШИРОКОВ. Вот я что-то вопроса не понимаю… Извините, гражданин начальник…
ИГНАТИЙ. Ты что, терпение моё решил испытывать?
ШИРОКОВ. Да я правда не понимаю! (Хватается за голову.) С головой что-то у меня… Голова очень болит…
ИГНАТИЙ (бьёт Широкова по лицу). Я тебя полечу!

Широков падает на колени.

ИГНАТИЙ. Где, я спрашиваю? Где приказ был сдаваться? 
ШИРОКОВ (отирая кровь с разбитой губы). За болотами… за Волховом…
ИГНАТИЙ (теряя терпение). Где именно? Как технически?
ШИРОКОВ. Не знаю… Не помню… (Отчаянно.) Не помню я, гражданин начальник!
ИГНАТИЙ. Не помнишь? А лейтенанта вот этого помнишь? Комбата, который застрелил? Вот он говорит, что ты вёл капитулянтские разговоры… Ты сдаваться приказывал!
САЗОН. Я?! Я говорил?
ИГНАТИЙ. Ты говорил! Ты говорил, что войну просрали, что офицеры тупые, ты, сука власовская, порицал боевое руководство, охаивал методы командования! Ты говорил, что лучше сдаться, нежели погибнуть!
ШИРОКОВ. Врёшь! Врёшь! Он не говорил! Не мог он говорить!

Игнатий подходит к Широкову вплотную.

ИГНАТИЙ. Не говорил?
ШИРОКОВ. Нет!

Игнатий резко разворачивается, подходит к Сазону, бьёт его кулаком в лицо. Сазон падает со стула. Игнатий затаскивает его за стол, под окно, бьёт головой о батарею. Избивает ногами.

ИГНАТИЙ. Не говорил?
ШИРОКОВ. Не говорил! Он ничего не говорил! И я ничего не говорил! И комбата он не убивал! То есть убил! Но не потому! Не собирались мы сдаваться! А листовка немецкая у меня на раскурку была! Бумаги же не было… газет никаких… ничего… табаку даже не было! Мох курили! Не сдавались мы… Не хотели, не думали даже! Мы в болотах кровь свою проливали! И я политинформации по тылам не читал… как некоторые… от фронта не прятался и совесть свою не пачкал. А генерала Власова мы вообще ни разу не видели!
ИГНАТИЙ (подходя к Широкову, тихо). Сгною тебя… понял? Под расстрел пойдёшь, как изменник и враг народа…
ШИРОКОВ (истерически). Не подпишу ничего! Отказываюсь от показаний! Я тебе не кусок мяса! Я человек! Не было ничего! Никто не сдавался! Это вы, крысы тыловые, предали нас! Это вы снарядов не дали! Из-за вас мы без патронов в бой шли! Из-за вас мы там с голоду дохли! Это вы, вы враги народа! Проклянут вас, ей-богу, проклянут! Сами под расстрел пойдёте! Убей меня, убей… Ничего не подпишу… Ничего не добьёшься…

Игнатий судорожно расстёгивает кобуру, выхватывает пистолет, направляет его в сторону комиссара… Сильный грохот вагонных колёс, мелькание заоконных огней… И не понять, что грохочет, – то ли выстрелы, то ли рельсовые стыки под тяжестью несущегося состава…
Затемнение.
Занавес.



ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ 

Купе поезда. Игнатий Мартынович, Сазон Иванович и Василий понуро сидят на полках.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Слушайте, мужики! Дело прошлое… На хрена нам в нём копаться? Всё, что было, быльём поросло…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Не скажите…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да брось, Иваныч! Мы ж соратники, фронтовики… Одно дело делали… когда Родина в опасности была…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Я не знаю, что вы, товарищ полковник, делали, когда Родина в опасности была…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Слушайте… давайте лучше вмажем! Милое дело! Как рукой снимает все противоречия…
ВАСИЛИЙ. Вот это дело старшие товарищи говорят! Щас я в ресторан сбегаю…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Не надо! У меня коньяковский есть. Ха-а-роший коньяковский… армянский… Братья-армяне со мной служили… Двое… Дерзкие ребята были… Упокой, Господи, их души… Давайте! И помянем заодно… кто не дожил… Завтра ж праздник! Пятьдесят лет! Полвека… Поверить не могу! (Достаёт из портфеля бутылку коньяка.) Я сюда уже третий раз на Девятое приезжаю. А потом – отчётец… Да… В газетку… У нас газетка местная… В День Победы всё про ветеранов… А как же…
САЗОН ИВАНОВИЧ (вынимает из стаканов использованные чайные пакетики).  Ладно. Наливай! Помянем ребят.

Игнатий Мартынович откупоривает бутылку, разливает коньяк.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (поднимая стакан). Ну! С Днём Победы!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Не чокаясь.
ВАСИЛИЙ. За всех.

Пьют. Закусывают. Пауза.

САЗОН ИВАНОВИЧ. А мать ждала… не верила… Ей извещение аккурат перед Новым годом… Пропал, дескать, ваш Сазон без вести… А она не верила. Без вести – это ж не похоронка. Она мой костюм каждое воскресенье – щёточкой и на двор… попроветрить… У меня костюм выходной был, единственный… Берегла маманя костюм-то… Вот он меня и дождался… А маманя не дождалась. Мне ж десятку влепили… как власовцу… Сколько лет я предателем считался…
ВАСИЛИЙ. Не-е-ет… не может быть…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Брось! Брось, Иваныч! (Наливает коньяк.) Не обижайся на Родину. Родина как мать. Нельзя на неё обижаться. Ну! Давайте! За здоровье давайте. Теперь чокнемся!

Чокаются, пьют.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А я тоже на Родину не обижаюсь… хотя мог бы…
САЗОН ИВАНОВИЧ. А тебе-то с какой стати обижаться? Полковник… при орденах… при наградном оружии… Вот я – другое дело… Мне мои медали только в шестьдесят четвёртом вернули… Да ещё побегал за ними… Пока реабилитация, то, сё… А в следующем году мне ещё и юбилейную вручили – 20 лет Победы. В военкомате, в торжественной обстановке… Много ветеранов было… Красивая медаль… Мне она – как прощение… Простила меня Родина, что я во Второй Ударной воевал… Простила. А я же не виноват… Меня туда судьба кинула. Мог я за Власова разве отвечать? Кто он – и кто я? Он командующий, а я пешка. И вообще, если б Клыков не заболел, может, и не прислали бы Власова на Волховский фронт. И не попал бы он в плен. И не было бы у Гитлера Русской Освободительной Армии. А мы считались бы героями, а не предателями.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да не ной уже! Хватит! Давай лучше выпьем! (Снова наливает в три стакана, все чокаются без тоста, пьют.)
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да мне жизнь сломали! С какого хрена? Я честно воевал! А меня в лагерь! Я ж там едва выжил… Я доплывал… Я первый доходяга был… Знаешь, что такое пеллагра? Посмотри… (Закатывает рукава куртки.) Какие язвы были… Вообще не закрывались… Гнойные… Видишь шрамы? Алиментарная дистрофия называется… Это белковая недостаточность… Голод по-простому… Зубов-то у меня давно нет, протезами жую… Цинга, брат… Всё счастье – мне…
ВАСИЛИЙ. Ну, ничего, ничего, Сазон Иваныч… После войны-то нормально же было…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да где нормально, Вася… Разве это нормально? У меня срок как раз к пятьдесят третьему закончился… А вышел я с уголовными… Бериевская амнистия… Не слыхал? Я по звонку, а они - по амнистии. И я ещё три года потом с ними прохожих грабил… Вот за что меня нужно было наказывать! А мне наказание вперёд преступления выдали. Я свою десятку заранее оттрубил. А куда мне было? Домой приехал, там чужие… Маманя-то не дожила… Костюм мой выходной только и отдали… Спасибо, не позарились… А ведь могли… Вот куда? Прописки нет, на работу не берут. Враг! Предатель! С голоду подыхать? Да, грабил я! Грабил людей! А меня как ограбили! А товарищей моих как ограбили! Всё отобрали – честь, совесть… доблесть воинскую отобрали… В наступление двести снарядов нужно было на орудие. А нам сколько давали? Пятнадцать! Двадцать! Как наступать? Пехоту прицельно расстреливали! С самолётов охотились! Тысячи бомб на нас сбросили! (Василию.) Когда в конце июня на прорыв шли, знаешь, что там было? Мясорубка! Коридор узкий… метров триста… может, четыреста… Смертельная горловина! Туда все сдуру и ломанулись, как проход открылся! Жить-то охота… А нас косят! Отовсюду! С флангов, с тылов, с воздуха! Пушки, миномёты… Дым, копоть… Ни хрена не видно! Трупы – по всему коридору! В несколько рядов! А потом в прорыв танки пошли! По трупам! Ревут, надсаживаются, буксуют в человеческом мясе! Танкисты скатываются с башен… под огнём… Крючья у них такие были… Так они ими траки очищали… (Игнатию Мартыновичу.) Ты был там? Ты видел такое?! (Василию.) Может, ты видел?
ВАСИЛИЙ. Видел… Видел я, Сазон Иваныч… Мы ребят копаем… Я видел, что там было… Под каждой кочкой можно найти… Их же там тысячи… Немцев тоже полно… Испанцев много… Там ещё «Голубая дивизия» воевала… А наших в котле, говорят, сто пятьдесят тысяч полегло… Весной их легче искать… Вот я вам расскажу… Мы уже в апреле обычно приезжаем… Ну, там решим в деканате все вопросы и приезжаем… Травка едва-едва пробивается и видно всё хорошо… Идёшь вот так вот по лесу и видишь его… сразу… Он лежит где-нибудь в ложбинке, а сквозь него осока болотная растёт…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да… да… ребята везде оставались… Зимой снежком подзасыпет их – и всё… не найдёшь… А кого найдёшь, так не успевали хоронить… Или перемещались, позиции-то меняли… Мы однажды вот ночью шли… Идём так лесом… Днём-то не походишь особо, засекали сразу, а как засекут, так миномётами и поливают… Это страшно, очень страшно… Они ухают, как лесные звери, а, когда шквал, так уханье в сплошной вой сливается… Ну, идём, значит, в темноте, луна только немножко освещает… Идём тихо, стараемся не шуметь… Выходим на полянку… Круглая такая полянка с небольшим взгорком, а там… мать честная! Мертвецы на этом взгорке стоят! Штук пять! (Василию.) Веришь, нет? Оказалось, похоронная команда нашла их, а вытащить не смогла… Других вытащили, а этих – нет… Ну, и поставили их прямо в снег, чтобы другим разом не потерять… Они ж застыли на морозе-то… Стояли, как миленькие…
ВАСИЛИЙ. А помните, я говорил… Нам сначала ваще не давали хоронить. И рассказывать о раскопках запрещали. Это ещё когда началось… Запреты эти… Мы ж собираем материалы исторические… Вот лажа вся аж во время войны ещё началась… Немцы в июне, в сорок втором-то, зачитали по радио сводку о гибели Второй ударной… Ну, там ещё и пятьдесят девятая, и пятьдесят вторая… Типа, все погибли… А наши, Совинформбюро, – ни хрена, говорят… Ничего подобного! Вышли, мол, наши воины из окружения… Опровергали, стало быть… Ну, вышли там, конечно, прорвался кое-кто… Но большинство – полегли… А потом и вовсе пропагандисты наши заткнулись… Предатели, типа, чё о них песни петь? И так – до самого конца войны… Всё сделали, чтобы ребят забыть… А они лежали там по лесам… неприбранные… Властям-то до них дела никакого, это ж хлопоты… хоронить, возиться… А государству как накладно! Ежели боец убит, надо пособие семье выплачивать… Вот и не заморачивались… А местные выживали тогда, как могли… Какие похороны! Нам ветераны рассказывали, что даже вдоль железки, по опушкам лесным солдаты лежали… Поезд едет, дети из окошек смотрят… А они лежат…
САЗОН ИВАНОВИЧ (плачет). Помянем! (Игнатию Мартыновичу.) Наливай!

Игнатий Мартынович наливает. Пьют, не чокаясь.

САЗОН ИВАНОВИЧ. А я сейчас вспомнил: вот сидим мы в болоте… Передышка… Мох курим… Казах был у нас… Аманжолов фамилия, к дереву прислонился, ноги вытянул… Вдруг свист, вой – артиллерия немецкая заработала… Все как сиганули по кочкам! Выползаем потом после обстрела… Аманжолов сидит спиной к сосне, в пальцах цигарка дымится, а головы - нет! Не успел сигануть!..
ВАСИЛИЙ. Старики ещё рассказывали, как в сорок шестом жара жуткая стояла… Засуха была по всему Союзу… Вот сидим мы, говорят, пацанами на завалинке, подсолнухи лузгаем, а ветерок ежели с запада потянет – так трупным смрадом несёт, хоть сам умри! А сейчас, может, лет десять копают уже… Мы вот три года как начали, копать-то… Ничё уже не несёт, конечно… Кости выкапываем… Они бурые… Складываем, хороним… Медальоны ищем… Только они редко случаются, а если попадутся, так и не разберёшь уже ничего… Время… Иной раз ложка с фамилией, а то – награды… По номерам медалей или орденов можно потом бойцов найти… Если б сразу копать стали, после войны я имею ввиду, так много бы имён узнали… А так – неизвестные, без вести пропавшие… А если где равнины были… там широкая полоса вдоль Волхова, – так там колхозникам перепахивать говорили поля сражений… прямо по останкам плугами… Мы там тоже копали… Руки в одном месте, ноги – в другом, череп – вообще за соседней межой… Так и собирали ребят… А нам ещё сказали – не будете здесь хоронить. За речкой будете хоронить, в другом селе… А это аж пятнадцать километров от Мясного Бора!..
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Бюрократия! Едрит твою в печать! Не могу я больше… Невмочь душеньке моей! Наливай скорей, Сазон Иваныч!

Сазон Иванович наливает. Пьют не чокаясь.

ВАСИЛИЙ. А ещё «чёрные» мешают. Грабят покойников… А что мы сделаем?  У них и оружие у всех…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Кто это – чёрные? Негры, что ли?
ВАСИЛИЙ. Какие негры? Откуда негры? «Чёрные» копатели! Мародёры. Оружие ищут, ордена, медали… Потом пропихивают, что нашли… на чёрном рынке… иностранцам, а то - своим… Военный антиквариат называется… Им покойники до фонаря… Ну, зароют кости – это в лучшем случае… А так и не утруждаются особо…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Как так?
ВАСИЛИЙ. Да просто… Они за бабки колотятся… Ордена нынче дороги… Или кортик какой-нить, нож… Да мало ли… А вот за немецкие медальоны, говорят, посольство германское платит… Тока это туфта, ничё они не платят… С нами «чёрные» стараются не вязаться, потому как себе дороже… Ну, мы тоже нейтралитет соблюдаем… Чёрт их знает, чё у них на уме… Не любим мы их, они кровью торгуют.
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (развязно, уже под сильным воздействием алкоголя). Эх! Не почитают нас! Как же можно? На смерти-то нашей наживаться! А ведь мы за них… в огонь шли, в самое пекло… жизни свои молодые не жалели! Ведь мы тогда их ровесниками были! (Встаёт.) Несгибаемая воля и массовый героизм… Нам приказывали держаться неколе… некопо… непоко… (С трудом выговаривает.) Не-по-ко-лебимо… Наша боевая слава не померкнет в веках… Наши имена золотыми буквами вписаны в героическую летопись освобождения Родины от немецко-фашистских захватчиков…

Василий удивлённо смотрит на Игнатия Мартыновича.

ВАСИЛИЙ. Товарищ полковник! Митинг тока завтра у нас…

Сазон Иванович медленно встаёт и, глядя прямо в глаза Игнатию Мартыновичу, делает указательным пальцем колебательные движения перед его лицом.

САЗОН ИВАНОВИЧ. Нет… нет… Это вы что-то зарапортовались, гражданин начальник… Это что-то вы попутали… Какая ещё несгибаемая воля? Какие-такие ваши имена… золотыми буквами… Вы что нам тут втираете?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Иваныч!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да какой я тебе Иваныч? Я же враг народа, предатель, власовец! Забыл, гадина чекистская? Пистолетик ему преподнесли! Именной, понимаешь, пистолетик… за безупречную, мля, полувековую службу! Школьникам, небось, лекции читаешь, военными воспоминаниями делишься? Про свои героические подвиги рассказываешь? А мы пятьдесят лет скрываем, что во Второй ударной воевали! Мы на пионерские сборы не ходили, на комсомольских собраниях не выступали… Мы изгоями стали после войны…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да почему? Вы же тоже герои!
САЗОН ИВАНОВИЧ (с горькой усмешкой). «Тоже герои»… Нет, гражданин начальник, мы не «тоже герои»… Мы не такие герои, как ваш брат, голубой околыш… Мы в заградотрядах не стояли и  своих ребят не расстреливали, которые в штыковую шли… Мы и сами иной раз бежали с поля боя… Да, бежали, признаю… потому что против танка штык бесполезен! Эти суки с автоматами наперевес… цепями… под танковым прикрытием, да после артподготовки, когда земля вокруг встаёт на дыбы, когда позиции разбиты к долбанной матери ураганным огнём и небо черно от вражеских самолётов… Ты слышал когда-нибудь, как воют сирены пикирующих «Юнкерсов»? А мы… с винтовками наперевес… Чёрт бы тебя подрал! С винтовками Мосина образца 1891 года! С гранатами! С ножами! Ты знаешь, каково это – засохшую кровь врага из-под ногтей выскребать?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да я-то здесь при чём?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да притом! Притом, что нехрен мне тут байки сказывать – «тоже герои»!  Вот Семенюк у нас был, лейтенант, вот он герой! Три танковых атаки отбил… Он командиром взвода был… Ребят всех поубивало… Они в дзоте сидели… А один танк стал против дзота и давай лупить прямой наводкой!
ВАСИЛИЙ. Наших не возьмёшь, я знаю!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Ну да! Он вынул ружьё противотанковое из амбразуры и по открытому полю – навстречу! А его как давай пулемётным огнём поливать! Из танка! Ну, он залёг за кочкой и палит! Поджёг! Тут второй из кустов! Прямо на него! Лейтенант в бочину его… Дождался, когда сманеврирует… У них броня-то сбоку слабее, чем по фронту… Дождался и последним патроном – бабах! Остановил! А у них там боекомплект взорвался… Понял? Семенюка оглушило, контузило… Прочухался – офицер над ним! Драка, рукопашная… Зарезал, короче, фрица ножом! Вот это герой!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Да что ж ты сравниваешь? Везде же свои герои были…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Везде да не везде. Ещё вот Чижик у нас был… Исаак Моисеевич, между прочим… Маленький, щупленький, в очёчках… Потешались над ним, Птичкой дразнили… Эх, Изя! Такой парень… Мы за день шесть атак отбили… А они прут и прут… Вечером, в сумерках – седьмая атака! В полный рост идут! Рукопашная! Вой, мат! На меня – четверо сразу! Здоровые, сытые! Ряхи вот такие! (Показывает.) Я озверел… Рву их, зубами кусаю… А сил нет уже… Слышу удар, ещё удар… Кровь прямо в лицо! Горячая! Кипяток! Один в сторону упал, другой на меня, третий ещё куда-то… Сел кое-как… Туман… Лицо кровью заливает… А тут Изя! Это он четверых штыком положил! Спас, братишка! И тут его тоже штыком кто-то! Р-раз! Прямо в горло! Он руками схватился, а кровь – между пальцев… И он так медленно… медленно… глаза стеклянные такие… прямо на меня… и упал! Вот этот маленький, щупленький – герой! И погиб как настоящий богатырь!

Василий лихорадочно записывает.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Тоже мне удивил! (С вызовом.) Я знаю цену подвигу!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Много ты знаешь! Видел ты, как люди жизни свои отдавали для других? Знаешь ты цену русской душе? Еврейской? Казахской? Когда мы из котла прорывались… (Плачет.) Намертво нас зажали… С одной стороны – болото… Мины кругом, наши мины, ещё зимой их ставили… С флангов – немцы… Так близко, что даже овчарки слышны… Перекрыли отход… Куда нам деваться? Трое наших, раненые, остались на холмах, на прямой позиции… с пулемётами, целый час прикрывали отступление, целый час сражались… А немцев там не меньше роты было… Все погибли наши ребята, все… А нам куда? В болото, на мины… (Игнатию Мартыновичу.) Вот ты! Знаешь! Цену! Подвигу! Скажи мне, знаток, как мы вышли? Как? Молчишь? Потому что не знаешь ты ни хрена. Не знаешь, что наши тяжёлораненые вперёд пошли… через мины… чтобы нам путь проложить… Понимали, что им всё равно не дойти… Понимали и шли вперёд… Товарищей хотели спасти… Вот она, цена подвига! И не надо мне тут руками размахивать да пистолетиками наградными бахвалиться! Чую я цену твоему пистолетику! Чую цену твоим медалькам! (Ищет цилиндрик с таблетками, вытряхивает одну на ладонь, кладёт под язык.)
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (слегка трезвея). Ты что несёшь, Иваныч? Я же тоже!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Что «тоже»? В тылу отсиживался? Интендантских баб харил? Тушёнку жрал? (Издевательски напевает.) Бьётся в тесной печурке огонь… А ты, гнида, возле печурки на фотку жены дрочил? Нам твоё «тоже» не ко двору! Нехрен меня с собой на одну доску ставить! Он – «тоже»!

Игнатий Мартынович ошарашенно садится и тут же вскакивает.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (кричит). Да пошёл ты! Что ты знаешь обо мне! Ты кто такой, чтоб о моём боевом прошлом рассуждать?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Кто я такой? А тебе невдомёк… Не помнишь меня… Да где тебе упомнить, таких, как я, перед тобой, небось, сотни прошли… Скольких ты в лагеря закатал, скольких под расстрел подвёл?  А ведь имя-то у меня не Иван, не Павел… Мог бы и запомнить… Редкое же имя…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Погоди, погоди… Лейтенант… Ты же лейтенант…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да! И остался лейтенантом… благодаря тебе… А ты вон до полковника, гляжу я, дослужился… Задницу в тепле грел, да сапоги начальству лизал!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (снова вскакивает). Ты полегче на поворотах! Я до рядового падал!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Как же ты падал-то? Проворовался, небось?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Не гони… не гони коней, служивый… Было, было в моей жизни… Но я верил, я честно исполнял свой долг… Сколько тогда развелось врагов народа, предателей, отщепенцев… Я боролся… Я Советскую власть защищал… А потом, в сорок третьем… брат у меня был, младшой… Струсил он, дезертировал… Их тоже на танки с винтовками бросали… Струсил, да… Сначала в лесах прятался, землянку вырыл… выживал как-то… Потом – зима, холодно, костры боялся разводить, вдруг заметит кто... свои, чужие – неважно… Потом вышел, добрался до меня… Плакал, просил не выдавать… Я его убить сначала хотел, расстрелять просто… А потом спрятал… Месяца два он пожил… А потом стукнул кто-то… Брату – расстрел, меня – в штрафбат… Я тоже кровь проливал, у меня медаль «За отвагу»… Я до Чехословакии дошёл… У меня потом ещё Красная Звезда в 44-ом, орден Ленина! Я дважды ранен был! Дважды контужен! У меня осколок невынутый под лопаткой!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Надо же! Не подох! А тебе самое место было бы в выгребной яме! За то, что ты сделал… За то, что ты людей наших гробил! Вспомнил меня? Я-то тебя сразу узнал… Не хотел вот былое ворошить… Доедем думал как-нибудь да и разойдёмся в разные стороны… Небось, никто тебе больше не встречался… Никто слов таких не говорил… А я вот скажу, за всех тебе скажу! За всех, кто сгинул по твоей воле… Узнал ты меня?
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Как же… узнал… Теперь-то узнал… А ведь я тебе жизнь спас! В лагерях-то не стреляли! А на фронте ты не выжил бы… Нипочём бы не выжил. Выходит, я тебе вторую жизнь подарил!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Божью волю на себя берёшь? Могу сохранить жизнь, могу и отобрать? Не тяжела ли ноша? Не стучатся ли к тебе мертвецы по ночам? Вот я помру, а меня там ребята ждут… Мои ребята… Смертники из Второй ударной… Не все ещё… Но вот Васёк позаботится… Всех похоронит… Спасибо тебе, сынок… Не гоже ведь костям солдатским в болоте гнить, им в родную земличку охота… А тебе… (Игнатию Мартыновичу.) Тебе в наш батальон не светит… Не подходи даже, не примем… Мы отдельно там будем… Ангелы в прожжённых шинелях… Батальон ангелов… И комбат наш, майор Корчевников… Нет, не батальон… Целая армия братишек… И каждый – с винтовкой Мосина за крылом…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. А-а-а, помню… Как не помнить… Вспомнил! Теперь хорошо всё вспомнил… Нужно было тебя закатать, нужно! Было за что! Не в лагерь тебя надо было, а под расстрел! Пожалела тебя «тройка»… «Тройка ОСО - две ручки, одно колесо»… Ты ж комбата в бою убил! И Широков, комиссар, показал на тебя! Да что я говорю! Ты же сам признался!
САЗОН ИВАНОВИЧ (повышая голос, с вызовом). Признался! Убил! (Пауза.) Вспомнил ты, что я комбата убил, да не вспомнил, как убил! И не хочешь вспоминать! И не станешь вспоминать! И тогда не поверил! А я тебе напомню… Пусть совесть-то твоя проснётся… Нас трое тогда осталось… Пулемётчики позади нас погибли… Раненые, которые на мины пошли – погибли… А мы идём… сначала по грудь в болоте, потом – по горло… Потом посуше стало… Комбат наш вперёд ушёл… Подбадривал примером своим… А мы с Широковым совсем уж из сил выбились… Тащимся еле-еле… Два месяца не жрамши, не спамши… Комбат там мелькает где-то за берёзами… Вдруг – взрыв! Комбат на мину попал! Подбегаем… Живой… Ногу оторвало выше колена… Кожа лохмотьями висит… Кровь фонтанчиком откуда-то изнутри… И кость искорёженная торчит… Розовая… (Плачет. Пауза. Вдруг неожиданно громко, с истерическими интонациями.) Руку тоже оторвало! Он лежит и его колотит… Белый… Сквозь грязь и копоть видно, что белый… Сейчас сознание потеряет… Мы разорвали что-то с себя, перетянули кое-как… Кровь чтобы остановить… А кругом стрельба, взрывы  совсем рядом… Комбат скрепился, зубы стиснул… Смотрит на меня… душу прожигает… и шепчет… Я наклонился... Ухо к губам его... Он еле-еле так... «Больно, говорит, очень больно»... И плачет (Плачет.) Больно ему было! Понимаешь ты, понимаешь? Я тоже плачу, и слёзы мои ему на лицо капают… Убей, говорит, меня… пожалуйста… застрели… не могу, говорит, больше терпеть… «как больно»… «пожалуйста»… Я вынул пистолет… Там три патрона всего… Комбат смотрит и дышит… со свистом как-то… Пузыри такие на губах… кровавые… Я подымаю пистолет и… не могу! (Кричит.) Не могу!.. А он плачет… и говорит… шепчет… «давай, сынок, давай же»… Комиссар рядом стоит… Смотрю на него, а он, как ребёнок… жалобно так всхлипывает и рукавом гимнастёрки слёзы вытирает… Я снова пистолет подымаю… А комбат в глаза смотрит… И я ему – в глаза… Он мне в самую глубь… В самое дно души моей… (Пауза.) Вкапывается… А я же не могу… не могу!! И тогда я отворачиваюсь… А руку не отворачиваю… и… стреляю!! (Пауза.) А потом Широков бросается ко мне, и мы вместе плачем… стоим, обнявшись, и плачем… Я утыкаюсь в его плечо и чувствую, как он пахнет – гарью, порохом и многомесячным потом…

Долгая пауза. Слышно только, как стучат колёса да позвякивает чайная ложечка о стакан.

ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (злобно). Да о чём разговор? Мифы и легенды Древней Греции! Ты мне спустя полвека после войны ещё и не такое насочиняешь! Дай вам волю! Вы такого наплетёте! Правильно я вас под расстрел ставил! Вы ж враги! Как были врагами, так и остались! Всё против… Думали против страны… Делали против страны… Не додушили вас тогда… А сейчас вот нету руки сильной… Разболтались все, держава по швам трещит! Перестройка, ёптыть! Что вы перестроить хотели? Мы на века строили, а вы – перестраивать? Реформы вам подавай! Да вас вот так надо держать! (Показывает сжатый кулак.) Душить вас… чтобы инициативу не проявляли, чтоб сидели на поводке… Эх, нету хозяина в стране! Он бы тут порядок навёл!
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да уж навёл бы! Вы с вашим порядком, дай вам волю, далеко пойдёте! Вот такие, как ты, гражданин начальник, и развалили страну, разграбили, задушили мысль, в задницу нас загнали! Суд бы над вами! Как в Нюрнберге!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Сволочь! Что же ты говоришь такое? Как язык-то у тебя поворачивается? Жаль, что тогда мозги тебе не вышибли!  С фашистской мразью меня равнять?
САЗОН ИВАНОВИЧ. А с кем тебя ещё равнять? Кто ж ты есть-то на самом деле? Ты ж против страны шёл, ты её граждан гробил! Чего тебя равнять, ты сам себя с ними сравнял!
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ. Подонок… (Задыхается.) Тварь власовская! (Набрасывается с кулаками на Сазона Ивановича.) Да как ты смеешь?! Кто ты такой?! (Дерутся.) Гнида плебейская! Народ! Я тебе покажу – народ! Я таких, как ты, пачками под расстрел ставил! Мерзавец! Я ж тебя… (Выхватывает пистолет из кармана.) Застрелю!! (Направляет пистолет в лицо Сазону Ивановичу.)

Движение поезда убыстряется, стук колёс становится громче, и вот он уже грохочет на границах слуха… Вой, скрежет, разрывы гранат, рёв «катюш» и уханье миномётов, крики раненых, сирены самолётов…
Василий подскакивает и в момент выстрела бьёт по руке Игнатия Мартыновича. Выстрел… Пуля впивается в потолок купе…
Гул войны стихает.
Затемнение.

Железнодорожная платформа станции Мясной Бор. Осветительные столбы, рельсы, табличка с названием станции. Вдалеке сквозит предутренний лес. С поезда сходят Игнатий Мартынович, Сазон Иванович и Василий. Игнатий Мартынович в парадном мундире, вся грудь – в орденах и медалях. В руке у него кожаный портфель. Сазон Иванович в скромном тёмном костюме, украшенном несколькими рядами орденских планок, осторожно спускается по лесенке из вагона, придерживая небольшую сумку. Василий в дорожной одежде, за спиной рюкзак; пытается помочь Сазону Ивановичу.

САЗОН ИВАНОВИЧ. Ну, с Богом, Вася…
ВАСИЛИЙ. Давайте я сумку понесу…
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да ничего, я сам…
ИГНАТИЙ МАРТЫНОВИЧ (с некоторого расстояния, угрюмо). Слышь, Иваныч… Может, вместе пойдём?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Не по пути нам с вами, гражданин начальник. Разные дороги у нас. 

Игнатий Мартынович, махнув рукой, уходит в сумерки.

ВАСИЛИЙ. Вы где остановитесь, Сазон Иваныч? Может, к нам, в палатки?
САЗОН ИВАНОВИЧ. Да я уж стар, Вася, для палаток. Есть у меня тут знакомцы… Не пропаду… Спасибо тебе…
ВАСИЛИЙ. Это вам спасибо! За всё… Мы ребят ваших найдём… Всех… И всех похороним… Не сомневайтесь даже… Будем помнить…

Сазон Иванович тихо вскрикивает, роняет сумку, медленно оседает на землю. Василий успевает подхватить его.

ВАСИЛИЙ. Сазон Иваныч! Вы что это… Вы что?
САЗОН ИВАНОВИЧ. На своей земле… со своими ребятами… (Пауза.) Батальон ангелов…
ВАСИЛИЙ. Врача! Помогите… Кто-нибудь, помогите! Да помогите же!!

На заднике сцены появляется фотография: солдаты, улыбаясь и приветственно помахивая руками, словно бы зовут к себе припозднившегося товарища. Одеты они в прожжённые шинели, за спинами у них – большие белые крылья, на плече у каждого – «трёхлинейка», знаменитая винтовка Мосина образца 1891 года. 
Музыка… Далёкий гул артиллерийской канонады…
Затемнение.
Занавес. 







_________________________________________

Об авторе:  ВЛАДИМИР ЛИДСКИЙ 

Родился в Москве в 1957 году. Окончил ВГИК. Поэт, прозаик, драматург, историк кино. Автор романов «Русский садизм», «Избиение младенцев», «Сказки нашей крови», повестей, рассказов, сборников стихов, нескольких киноведческих книг. Лауреат Русской премии (2014 и 2016 гг.), а также премий «Вольный стрелок: Серебряная пуля» (США), Премии им. Алданова (2014 и 2015 гг., США), «Арча» (Киргизия), Премии им. Хемингуэя (Канада), Премии журнала «Знамя», драматургических конкурсов «Баденвайлер» (Германия) и «Действующие лица», финалист «Национального бестселлера», Премии Андрея Белого, Бунинской премии, Волошинского конкурса, Премии им. Бабеля, конкурса им. Короленко, лонг-листер «Русского Букера», премии «НОС» и др. Член Союза кинематографистов Кыргызской Республики. Пьесы поставлены в Москве, Орле, Могилёве, Омске, Запорожье, Самаре, Темиртау, Тель-Авиве и др. Пьеса «Батальон ангелов» – лауреат драматургического конкурса «Война и мир» (2017), Центральный академический театр Российской Армии.скачать dle 12.1