Екатерина Барсова-Гринева. ЛУННЫЙ БЛЮЗ ДЛЯ ГРЕТЫ

Редактор: Наталья Якушина


(пьеса)



Действующие лица:

ГРЕТА ГАРБО – киноактриса.
ЛЕОПОЛЬД СТОКОВСКИЙ – дирижер.
ЗАЛЬКА ФИРТЕЛЬ – сценаристка, подруга Греты.
ДЖОН ГИЛБЕРТ – киноактер.
МОРИЦ КАРНЕР, он же МОРИЦ СТИЛЛЕР. Первый – издатель, второй – наставник Греты.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Одинокая комната. Грета собирается на прогулку. Она бесконечно долго наматывает на шею длинный шарф. 
Радио: «Сегодня порывистый северный ветер, температура воздуха плюс одиннадцать градусов тепла. В связи с перепадами температур задерживается цветение тюльпанов в Центральном парке...»
Грета подходит и выключает радио.
Звонит телефон. Она не берет трубку. Спустя какое-то время телефон звонит снова.

ГРЕТА (снимает трубку и изменившмся голосом говорит). Мисс Гарбо нет дома.

Она продолжает собираться на прогулку. Звонят в дверь. Она колеблется: подходить или не подходить. Затем решается и открывает дверь. В комнату вваливается жизнерадостный толстяк.

КАРНЕР. А вот и я.

Грета ничего не отвечает.

КАРНЕР. Мы с вами договаривались на сегодня.
ГРЕТА (высокомерно). Не помню.
КАРНЕР (немного растеряно). У меня все записано. (Лезет в кейс и достает свою толстую распухшую записную книжку.) Вот, пожалуйста. Двенадцать ноль-ноль. Грета Гарбо.
ГРЕТА. Вы могли это написать, поднимаясь на лифте.
КАРНЕР (обиженно). Я такими вещами не занимаюсь.

Грета молчит.

КАРНЕР. Можно присесть?
ГРЕТА (капризно).  Вы не знаете почему синоптики всегда врут, обещали сегодня теплую погоду, а только что передали – северный ветер. И я не смогу пойти в парк. Посмотреть на тюльпаны. Они наверняка еще не распустились при таком холоде.

Толстяк берет стул и садится на него. Он в страшном смущении.

КАРНЕР. Вы не помните по какому вопросу я пришел к вам?
ГРЕТА. Не имею ни малейшего представления.
КАРНЕР (начинает судорожно кашлять). Хорошо, давайте познакомимся снова. (Встает со стула и кланяется.) Мориц Карнер, представитель издательского дома «Карнер и компания». Мы хотим издать ваши мемуары. Мы с вами уже обговаривали эту идею месяц назад на вечеринке у леди Купер.

Грета продолжает собираться на прогулку, словно не замечает пришедшего.
Наконец, он достает ручку и делает вид, что собирается записывать сказанное ей. Грета искоса смотрит на сидящего на стуле человека и с легкой гримаской неудовольствия поджимает губы.

ГРЕТА. Вообще-то я собиралась выйти на улицу…
КАРНЕР (чуть ли не заикаясь). Но… мы… договаривались… я думал.
ГРЕТА. Очень сожалею. Но помочь ничем не могу.
КАРНЕР. Я подожду вас здесь.
ГРЕТА (останавливается и в изумлении смотрит на него). Это исключено.
КАРНЕР. Может быть, вы тогда сами назначите время нашей следующей встречи.
ГРЕТА. Послушайте, я не звала вас сюда, мистер-как-вас-там. Я не помню, чтобы я вообще о чем-либо договаривалась с вами. Вы пытаетесь сделать из меня выжившую из ума старуху, словно, я уже ничего не помню. Но это не так. Поэтому никакой нашей следующей встречи не будет. Избавьте меня от вашего присутствия раз и навсегда.
КАРНЕР (немеет и какое-то время молчит, лишившись дара речи). Да вы что?! Вы, действительно, невыносимы и капризны, мне об этом говорили многие, но я не верил и вот…Как дурак взялся за ваши мемуары. Решил издать их в лучшем виде. А вы ничего не хотите, плюете на наши договоренности и выставляете меня посмешищем перед всем миром.
ГРЕТА. Как вы смеете оскорблять меня в моем доме.
КАРНЕР. Я не оскорбляю. Я просто хочу…
ГРЕТА. А я – нет. Вопрос исчерпан.
КАРНЕР. Ну вы и… Я работаю в издательстве уже двадцать лет, отец пятерых детей. А вы меня так запросто выставляете за дверь. Нет уж! Я останусь и буду сидеть здесь до утра пока мы с вами не договоримся.
ГРЕТА. В таком случае я вызову полицию.
КАРНЕР. Вы? (Ехидно смеясь.) Вы так любите себя, свой покой, да вас одна мысль о полицейском участке приводит в дрожь. Вы никуда не пойдете. Вы будете сидеть здесь и ждать, когда я уйду.
ГРЕТА. Кажется, для таких наглецов существуют телефоны.
КАРНЕР (выхватывает телефон прямо из ее рук и прижимает его к себе). Попробуйте, отнимите.
ГРЕТА. Господи, как я всю жизнь ненавидела этих журналистов.
КАРНЕР. Не имею никакого отношения к этой профессии.
ГРЕТА. Недалеко ушли.
КАРНЕР. Вот как вы заговорили.
ГРЕТА. Вечно всюду лезут, нахальничают, так же, как и вы, отец семерых детей, Кварнер.
КАРНЕР (поправляя ее). Карнер.
ГРЕТА. Уходите, иначе я за себя не ручаюсь.
КАРНЕР (хлопает в ладоши). Какая прелесть, неужели мы будем драться?

Грета берет в руки зонтик в углу и подступает к издателю.

ГРЕТА. Я помню, как однажды я спустила журналистку, забравшуюся на дерево. Она хотела незаметно проникнуть в мой номер и сделать пару-тройку фотоснимков. По-моему, она сломала ногу.
КАРНЕР. Садистка.

Она яростно колотит зонтиком, а издатель, прижимая к себе кейс и телефон, уклоняется от ее ударов. Заходит за кресло.

КАРНЕР. Поосторожнее, а то вы покалечите меня. Охота вам потом таскаться по судам и выплачивать мне денежную компенсацию. Правда, я думаю: денежек вы с трудом наскребете. (Обводит глазами комнату.) Что тут картинки, да антикварная рухлядь, купленная в дешевых лавочках.

Грета с силой заносит руку, Карнер увертывается, и Грета от неожиданности падает в кресло, а потом скатывается с него на пол. Он испуганно подбегает к ней. Она слабо стонет. Он помогает ей подняться и усаживает в кресло.

КАРНЕР. Что у вас болит?
ГРЕТА. Все. (Жалобно.) Кажется, я сломала себе бедро, не могу ступить на ногу. Все напасти на мою голову, недавно я болела два месяца и не выходила из дома.  Врачи - шарлатаны. Прописывают тебе кучу лекарств, ты глотаешь их, а болезнь как была так и есть. (Трогает ногу и издает тихий стон.) Наверняка перелом и я буду сидеть долгими днями и вечерами совсем одна, прикованная к постели…
КАРНЕР. Я не хотел… не виноват… простите, ради Бога. 
ГРЕТА (прижимая к себе руку издателя). Вы ведь не оставите меня здесь… одну…
КАРНЕР. Нет, нет.

Карнер находит в углу подушку и подкладывает ей под спину.

КАРНЕР. Так удобнее?
ГРЕТА. Вы знаете, когда все болит, остальное выглядит такой ерундой. Вам не трудно приготовить мне чай с лимоном?
КАРНЕР. Да, конечно.

Через несколько минут Карнер приходит со стаканом чая с лимоном.

ГРЕТА (отпивает и протягивает ему обратно). Несладко.

Он уходит и возвращается снова.

ГРЕТА. Ну вот, теперь вы пересластили. Неужели трудно приготовить хороший чай.
КАРНЕР. Не знаю, иногда я готовлю чай своей жене. Ей нравится.
ГРЕТА. К счастью, я не ваша жена.
КАРНЕР. Она ни на что не жалуется.
ГРЕТА (фыркает). Еще бы, она у вас, наверное, какая-нибудь типичная домоседка, которая кроме кухни и детей ничего не видит и не знает.

Карнер молчит.                    

ГРЕТА. Я бы так не смогла. Всю жизнь угождать мужчине …
КАРНЕР. Значит, вы никогда не любили.
ГРЕТА. Я? (Задумывается.) Это не ваше дело. (Размешивает сахар ложечкой в стакане.) Знаете, что такое одиночество? Это когда единственный звук в квартире – звон серебряной ложечки в стакане. И – тишина.
КАРНЕР (кашлянув). Может быть, вы все-таки подумаете о том, чтобы написать мемуары? Все знаменитые люди хотят рассказать о своей жизни, о том, что им довелось пережить, увидеть.
ГРЕТА. Вы мне ужасно напоминаете одного старого знакомого.
КАРНЕР (распрямляет плечи и выпячивает грудь). Я польщен.
ГРЕТА. Вы такой же, как и он. И звали его тоже Мориц. Ему хотелось сломить меня, заставить делать то, что он считал нужным. Но мой характер не позволял мне быть слишком податливым материалом. Ну что вы пристали ко мне с этими мемуарами? Зачем они вам? Вы думаете в них пишут правду?
КАРНЕР (робко). У Марлен Дитрих очень симпатичные воспоминания.
ГРЕТА (задумывается). Дитрих… наверное.
КАРНЕР. Вас часто сравнивали.
ГРЕТА. Если бы сравнивали…Нас все время хотели столкнуть лбами. Как боксеров на ринге. Но не получалось, и это всех ужасно злило. (Смеется.) Мы с Марлен благоразумно отходили в разные стороны и никогда не приближались друг к другу на опасное расстояние. Марлен… Как давно все это было… Даже не верится!
КАРНЕР. Значит, вам нравилась Дитрих?
ГРЕТА (сухо). Не знаю.
КАРНЕР. А что вы скажете о современном поколении актрис? Катрин Денев, Cофи Лорен?

Грета молча пьет чай.

КАРНЕР. Вы могли бы написать очень интересные мемуары…
ГРЕТА. Господи, вы все об этом!
КАРНЕР. Неужели вы не хотите оставить свои размышления потомкам. Они будут читать о вас, восхищаться, помнить. Тираж разойдется как горячие пирожки.
ГРЕТА. Откровенно говоря, мой дорогой издатель, мне все равно.
КАРНЕР. Ну… может быть … попробуем…
ГРЕТА (со вздохом). И чего вы от меня хотите?
КАРНЕР (с воодушевлением). Начните с конспекта. Здесь главное - ухватить связующую нить. Набросайте план основных этапов вашей жизни.
ГРЕТА. Это по типу «родился, жил, умер»? Но я еще жива.
КАРНЕР (продолжая). Затем расскажите о событиях, которые оставили след в вашей душе. Представьте, что вы разговариваете со своим внутренним «Я» и делитесь с ним самым сокровенным.
ГРЕТА (иронично улыбается). Вы думаете это кому-то интересно?
КАРНЕР. Конечно. Расскажите о Морице Стиллере. Ведь он был вашим учителем. О ваших романах. Джоне Гилберте, Леопольде Стоковском…
Лицо Греты каменеет.

ГРЕТА. Давайте, окончим наш разговор. Я устала и хочу спать.
КАРНЕР. Хорошо, я приду завтра. Да, чуть не забыл.

Карнер уходит и возвращается с какой-то фотографией в руках.

ГРЕТА (привставая с кресла). Что это?
КАРНЕР. Ваша фотография. Достаточно редкая. (Протягивает ее Грете.) Вы здесь в мужском костюме как Дитрих. Простите, я не хотел. Ее заказали для вашего будущего музея. Мы хотим сразу после публикации ваших мемуаров, когда тираж разойдется как пирожки, создать музей…

Грета как зачарованная смотрит на фотографию.

КАРНЕР (продолжая бубнить). Где посетителям будут рассказывать о вашей жизни, ролях, искусстве. (Робко.) Ну, я… пошел… Приду завтра.

Уходит со сцены. Грета его не слышит. Она нежно водит пальцами по фотографии, как бы лаская ее, прижимает к щеке. Гаснет свет.

ГРЕТА. Моя любимая роль. Фильм, который так и не был поставлен. «Дориан Грей». (С тревогой.) Но я ничего не хочу об этом вспоминать. Не хочу. (Прикладывает руку к сердцу.) Это так…больно. (Пауза.) Зачем он пришел сюда? Наверное, он думает, что мне доставит удовольствие сидеть и писать мемуары? А потом, он представляет себе пышную презентацию. Массу журналистов, фотографов, свет юпитеров, фотовспышки… Все лезут с микрофонами ко мне, к нему (передразнивает): «Мисс Гарбо, что вы думаете о современном кинематографе? А как вы относитесь к охоте на дельфинов в Тихом океане? Какую религию вы исповедуете? Часто ли вы смотрите свои фильмы?» Как представлю весь этот сумасшедший рой… (Сжимает голову руками.) К чему все это? Мне так о многом хочется забыть. Если бы я могла выпить волшебный напиток, отнимающий память… По-моему, я когда-то мечтала об этом. Или нет? Уже и не помню… Что им до моей жизни – она уже прошла. А когда-то казалось, что молодость будет длиться вечно, и всегда будет звучать такой знакомый крик: «Мотор!»  И все это здесь (прикладывает руку к груди) со мной. Но самое печальное, что в покое он меня не оставит. (Откидывает плед и пробует встать. Охает.) Нога болит. Но это вскоре пройдет. Должно пройти.

Встает и, прихрамывая, подходит к столу.

ГРЕТА. Что он тут оставил? Анкета. (Читает вопросы и отвечает на них.)
Ваш любимый цвет?
– Белый и синий.
Любимое время года?
– Лето.
Любимая книга?
– «Портрет Дориана Грея»
Какие качества в мужчинах вы цените превыше всего?
ГРЕТА. Какая чепуха!

Грета бросает лист вверх. Он падает на пол, но она его не поднимает.

ГРЕТА (после некоторого раздумья). Я напишу ему свою краткую биографию, но на большее пусть и не расчитывает.

Она уходит со сцены. Раздается тревожная музыка. Она выходит снова в длинном вечернем платье по моде тридцатых годов. Садится к столу, неуловимо подтягиваясь. Берет лист бумаги и начинает писать.

ГРЕТА. Я Грета Гарбо родилась…
ГОЛОС СВЕРХУ. Конечно, ты убавишь себе года…
ГРЕТА (со страхом). Кто это?
ГОЛОС СВЕРХУ. Твое «Я», с кем тебе надо побеседовать, чтобы написать правдивые мемуары.
ГРЕТА. Вот как! А что я не в состоянии этого сделать сама?
ГОЛОС СВЕРХУ. Конечно, нет.
ГРЕТА (разозлившись).  В этом нет ничего сложного. Я буду писать, а ты, пожалуйста, молчи, иначе я могу сбиться.
ГОЛОС СВЕРХУ. Попробуй.
ГРЕТА (продолжая). Мое детство и юность протекали довольно безрадостно и тоскливо. Я не находила никакого понимания в кругу своих родных и близких.
ГОЛОС СВЕРХУ. И зачем ты врешь?
ГРЕТА (запальчиво). Ну, ведь это было, было. Что ты об этом знаешь! Я росла гадким утенком, мать смеялась надо мной и моими мечтами. Она хотела, чтобы я повторила ее жизнь, а я – нет. Я не хотела встречаться с одними и теми же людьми, ходить по одним и тем же улицам, быть такой как все. Я мечтала вырваться из дома и уехать далеко-далеко. Так в конце концов и произошло. И помог мне в этом Мориц … Дорогой Мориц…
ГОЛОС СВЕРХУ. А как ты поступила с ним?
ГРЕТА (высокомерно). Это не твое дело.

Раздается негромкая приятная музыка. В светлом проеме появляется темная фигура. Грета вскакивает со стула.

ГРЕТА. Мориц…(Она подбегает к нему и крепко обнимает.) Мориц, мой Мориц, я и не думала, что мы когда-нибудь встретимся. Садись сюда, нет сюда.

Немолодой человек с печальными глазами садится напротив Греты, смотрит на нее и, наконец, робко касается ее щеки.

МОРИЦ. Постарела…
ГРЕТА (чуть обиженно). Ну конечно, не могу же я молодеть. Ты на меня так смотришь, словно не узнаешь.
МОРИЦ. Разве я могу тебя забыть? Помнишь, как мы впервые встретились, и я еще сказал тебе: «Рад с вами познакомиться фру Густафсон». Ты была такой смешной, пухленькой, неуклюжей. Мы быстро подружились, и я стал учить тебя всему. Ты была непростой ученицей. С характером. Но я любил тебя и все прощал…
ГРЕТА (смеется). Да, я доставляла тебе немало хлопот…Но и ты меня частенько мучил.  Иногда я думала про себя: «Какой противный старикашка!»
МОРИЦ (грустно). Ты всегда считала меня стариком, я был слишком стар для тебя...
ГРЕТА. Не будем о грустном. А потом мы приехали в Голливуд, скитались по разным квартирам, помнишь, как одно время я повадилась ходить в кабачок за углом нашего дома. Я часами сидела там и потягивала вино, потом шла к океану и смотрела на корабли. Мне хотелось домой… в Швецию… Я думала, что постепенно превращусь в законченную алкоголичку. Ролей не было, никто не обращал на меня никакого внимания, а ты безуспешно обивал пороги киностудий и рекламных агентств. Кто такая была в то время Грета Гарбо? Одна из тех многочисленных авантюристок, которые пересекли океан в поисках славы и успеха. Америка ломала многих. Кто-то спивался, кто-то сходил с ума. Голливуд – жестокий ринг и побеждает на нем не всегда сильнейший. Чуть-чуть везения, удачи, веры в себя... Это было тяжелое для нас время, Мориц. (Обнимает его.) Мы столько с тобой пережили. Наверное, без тебя моя жизнь сложилась бы иначе…
МОРИЦ (отрешенно). Да.
ГРЕТА (капризно). Ты меня совсем не слушаешь.
МОРИЦ. Нет, я просто думаю о своем.
ГРЕТА. И о чем же?
МОРИЦ. О том, как я остался без тебя. Как ты меня бросила и как я переживал.
ГРЕТА (запинаясь). Я … не помню этого, Мориц… Мы просто… разошлись. Нас развела жизнь. (С облегчением, цепляясь за детали.) Я тебе звонила… приходила… несколько раз, но тебя не было дома.
МОРИЦ. Ты могла оставить мне записку.
ГРЕТА. Я думала об этом, но потом забывала. Но почему ты не веришь мне, Мориц, ты должен верить. Ведь я твоя, Грета!
МОРИЦ. А вскоре после нашего расставания я умер. То есть, я умер гораздо раньше, в тот момент, когда понял, что ты ушла от меня. Ушла навсегда и больше не вернешься.
ГРЕТА. Я… раскаивалась потом, Мориц… Когда я узнала, что ты умер, я чуть было не покончила с собой. Но почему все думают, что у меня нет сердца. Что я бесчувственная и холодная. Это не так. Я любила тебя, Мориц! Просто… просто…
МОРИЦ (мягко). Просто ты посчитала, что прошлое тебе ни к чему. Я дал тебе все, что мог. А потом стал не нужен, как старая детская игрушка, которую можно выбросить в любой момент. Разве не так, Грета? Многие критики считали, что я создал тебя. Не знаю, но по крайней мере, я придумал тебе имя – Грета Гарбо.
ГРЕТА. Прости меня, Мориц!
МОРИЦ (качая головой). Я не прощаю тебя, Грета.
ГРЕТА (закрывая лицо руками). Уходи, я не хочу тебя видеть.
МОРИЦ. Я-то уйду, но уйдешь ли ты от самой себя.

Он встает и медленно уходит. Грета подходит к cтолу и нервно перебирает листы бумаги, наконец, бросает их. Cадится за стол.

ГРЕТА. Я не буду НИЧЕГО писать о Морице Стиллере. Он исчезнет из моей жизни, и никто не вспомнит, что когда-то был такой человек, создавший Грету Гарбо.
ГОЛОС СВЕРХУ. Тогда тебе придется слишком многих вычеркнуть из твоих воспоминаний.
ГРЕТА. Это только Мориц отплатил мне черной неблагодарностью за мою любовь и преданность. Остальные были другими. Да, я была порой надменна и капризна, забывчива и высокомерна, но это от того, что я боялась всего: боялась своего акцента, неуклюжего тела, белесых ресниц… Я не была красавицей. Это все пришло потом .. Я боролась с жизнью, и я победила (кричит): Я победила!
ГОЛОС СВЕРХУ. А цена?
ГРЕТА (не сразу приходя в себя). Что?
ГОЛОС СВЕРХУ. Цена за твою победу? Одиночество…и желание прожить жизнь снова. По-другому.
ГРЕТА. Я никогда ничего не хотела в ней менять. Никогда. Я прожила удивительно прекрасную жизнь, наполненную интересными встречами и замечательными людьми. Я любила и любили меня…
ГОЛОС СВЕРХУ. Ты это серьезно?
ГРЕТА. О чем ты? Ты хочешь сказать, что меня никто не любил?
ГОЛОС СВЕРХУ. В этом я не сомневаюсь, а вот любила ли ты?
ГРЕТА. Они хотят меня уморить этот издатель и эта (кивает наверх) всезнайка. Кто лучше меня знает мою жизнь?
ГОЛОС СВЕРХУ. Тебе просто не хочется знать правду о себе. Вот и все.
ГРЕТА (устало). Какая правда? Я знаю, что любила Джона Гилберта, а он меня, мы собирались пожениться. Но в последний момент свадьба расстроилась.
ГОЛОС СВЕРХУ. А почему?
ГРЕТА. Я решила, что не смогу сделать Джона счастливым.
ГОЛОС СВЕРХУ. И все?
ГРЕТА (раздраженно). И все!
ГОЛОС СВЕРХУ. А может пари? Что это было не так.
ГРЕТА. Все было именно так, и никто меня в этом не переубедит.
ГОЛОС СВЕРХУ. Я помогу тебе вспомнить, как все было на самом деле.
ГРЕТА. Хорошо.
ГОЛОС СВЕРХУ. И ты не боишься встретиться со старыми знакомыми?
ГРЕТА (надменно). Нет.
ГОЛОС СВЕРХУ. И с Лео?
ГРЕТА (у нее дрожат руки). С Лео мы расстались, потому что оба были связаны контрактами и работой. Мы решили, что так будет лучше для нас обоих.

Раздается тяжелый вздох. Звучит музыка. Сцена погружается в темноту. 
Раздается чей-то истошный крик. Зажигается свет и Грета пытается вырваться из рук Морица Стиллера. Все это происходит много-много лет назад. В начале карьеры Греты.  

ГРЕТА. Пусти меня!
МОРИЦ. Ты не повторила упражнения по дикции, и не выучила урока по хореографии. Тебе скоро идти на занятия, а ты…
ГРЕТА. Я никуда не пойду.
МОРИЦ (ошарашено). Почему?
ГРЕТА. Не хочу и все. Надоело. Мне надоели твои вечные наставления, упреки, советы. Грета, делай то, не делай этого! Я не маленький ребенок. А потом, кто ты такой?
МОРИЦ. Я?
ГРЕТА. Ну да ты!
МОРИЦ.  Мориц Стиллер!
ГРЕТА. Вот именно! А я – Грета Гарбо!
МОРИЦ. Но разве я не помог тебе стать звездой?
ГРЕТА (какое-то время молчит). Ты слишком часто говоришь мне об этом. А я этого не люблю. Ты вообразил, что я должна теперь до конца своей жизни быть рядом с тобой, слушаться тебя. Но я люблю свободу и не терплю, когда мной начинают слишком командовать и наставлять.
МОРИЦ. Не забывай, что тебе еще надо многому учиться. И ты нуждаешься в опытной руке, которая направляла бы тебя в бурных волнах кинематографа.
ГРЕТА. Кажется, как уверяют меня газеты и многочисленные поклонники, я уже стала звездой.
МОРИЦ. Время не стоит на месте, а удержаться на небосклоне гораздо труднее, чем взлететь на него. В Голливуде постоянно вспыхивают новые звезды и звездочки. А старые – гаснут. Тихо и незаметно.
ГРЕТА. Мне это не грозит.
МОРИЦ. Почему ты так думаешь?
ГРЕТА (запинаясь). Потому что, Мориц, ты только ради бога не cмейся и не подумай, что я сошла с ума. Но мне кажется, что у меня роман.
МОРИЦ. С кем?
ГРЕТА. С камерой. Она для меня, как живая. Я чувствую ее. Когда я играю, то забываю обо всем. Я словно погружаюсь в какой-то транс и не понимаю: кто говорит слова роли – я или моя героиня. И я часто думаю, неужели когда-то закончится этот удивительный неповторимый роман. Мне кажется, что он будет длиться долго-долго. До самой моей смерти. А, может быть, и после.
МОРИЦ (явно нервничая). Грета, ты великая актриса, но…
ГРЕТА. Пожалуйста, не перебивай меня. Знаешь, иногда я думаю, что ты нарочно стараешься внушить мне страх перед будущим. Ты просто боишься, что в один прекрасный момент я уйду от тебя. Тебе нужна кукла-марионетка, которую ты сможешь дергать за ниточки в любой момент. Вот так. (Показывает руками.)

Мориц как зачарованный смотрит на ее руки.

МОРИЦ (взволнованно). Грета, ради бога, запомни этот жест. Он тебе пригодится. Запомни. Это так красиво! Я подумаю, в какой фильм его вставить. Как разместить тебя в кадре…
ГРЕТА. Может быть, тебе это больше не понадобится.
МОРИЦ (с испугом). Грета!

Наступает молчание.

ГРЕТА (словно решившись сообщить что-то важное). Мориц!
МОРИЦ. Да?
ГРЕТА. Я хочу сказать тебе одну… вещь.
МОРИЦ (насторожившись). Какую?
ГРЕТА (раздумывая). Уже забыла. Я пойду, Мориц. Пока. (Оборачивается, улыбается ему своей знаменитой улыбкой и машет рукой.) Пока.
МОРИЦ. Когда ты придешь?
ГРЕТА. Не знаю. Наверное, скоро. А, может быть, и нет.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Полумрак. Какая-то женская фигура в восточном одеянии танцует, вращая бедрами. Из темноты раздается возглас: «Великолепно, великолепно!» Грета, а это была она, подходит к женщине, cидящей в глубине сцены с папкой на коленях, и шутливо кланяется.

ГРЕТА. Спасибо, Залька! Твоя похвала всегда приятна.
ЗАЛЬКА. Ты бесподобна, Грета! Зритель будет в восторге от твоей Маты Хари!
ГРЕТА. Ты так думаешь?  Знаешь, я часто представляла себе этого мифического зрителя. Мне кажется, что он обожает быструю езду на автомобиле, виски, большие города, если это мужчина, а женщина любит шоколад, лужайку перед домом и сладкие мелодрамы. Посмотреть бы в глаза этому зрителю и сказать: «За что ты меня мучаешь, ведь это ради тебя я играю всю эту дребедень».
ЗАЛЬКА. Сложностей, конечно, никто не любит. Особенно наши кинобоссы. Сколько хороших сценариев летит в корзину. Ужас! Если серьезная тема, то сразу говорят, что фильм не будет иметь коммерческого успеха.
ГРЕТА. Все словно помешались на коммерции. Больше никто ни о чем не думает.
ЗАЛЬКА. Кто платит, тот и заказывает музыку.
ГРЕТА (с тоской). Написала бы ты для меня приличный сценарий. Я вижу себя в дневнегреческом хитоне. Электрой или Медеей. А играю бедных сироток и коварных шпионок. Я порой и сама не знаю, почему соглашаюсь на ту или иную роль. Хочется проснуться и начать свою жизнь сначала, как с чистого листа. Новые роли, новые люди… А так я чувствую себя уже старушкой, которая замкнулась в своем маленьком мирке и боится выйти за его пределы.
ЗАЛЬКА. Я как раз очень хорошо понимаю, почему ты снимаешься в тех фильмах, которые тебе предлагают. Даже если они и не тянут на шедевры. Ты не можешь не играть. Если ты перестанешь сниматься, то, наверное, просто умрешь. Я говорю это абсолютно серьезно. Можешь мне поверить. Ты рождена для того, чтобы быть актрисой. Ты какая-то нереальная. Впрочем, я говорю это как комплимент.
ГРЕТА. Слышал бы твои слова, Мориц. А то из его уст льется одна критика. Как он мне надоел со своими нравоучениями и вечными советами. Я давно собиралась уйти от него, но не знала, как ему сказать об этом.
ЗАЛЬКА. Да, для него это будет большой удар.
ГРЕТА (надменно). Мне до этого нет никакого дела. Скажу тебе по секрету. Я уже взяла свой чемодан с вещами. Он стоит там (показывает сзади себя), в гримерной. Больше я к нему не вернусь.
ЗАЛЬКА. И куда ты теперь?
ГРЕТА. К Джону. Сейчас он придет сюда. Господи, Залька, c мужчинами одни проблемы. Когда ты с ними, они начинают предъявлять тебе претензии, ревновать, диктовать, требовать. От всего этого можно сойти с ума. Только кино возвращает мне чувство реальности. Мне кажется, что там я настоящая. (Замолкает). Вчера мне приснился очень странный сон: я плыву в лодке по какой-то реке, смеркается, внезапно лодка переворачивается, и я оказываюсь в ледяной воде. Меня охватывает ужас. И вдруг…

Крик за сценой: «Грета!»

ГРЕТА. Это Джон.
ЗАЛЬКА. Жаль, что он пришел так рано. Я хотела кое-что показать тебе.
ГРЕТА. Что?
ЗАЛЬКА. Один сценарий.

Входит Джон – партнер Греты по фильмам и любовник. Настоящий недалекий оптимист-американец.

ДЖОН. Привет, девочки! (Обращаясь к Грете.) Я тебя искал весь день.
ГРЕТА (делая вид, что не слышит, отводит Зальку в сторону.)  Залька, какой сценарий?
ЗАЛЬКА (смеется). Сюрприз.
ГРЕТА. Говори!
ЗАЛЬКА. По твоей любимой книге.
ГРЕТА. По «Дориану»?
ЗАЛЬКА (кивает). Помнишь, мы недавно говорили об этом. И ты еще сказала, что это твоя давняя мечта – поставить фильм по книге Уайльда.
ГРЕТА. Дай посмотреть!

Залька прячет сценарий за спину, но Грета отнимает его. И начинает жадно пробегать глазами. Джон подходит к женщинам и обнимает их. Грета вырывается.

ГРЕТА. Подожди!
ДЖОН (обращаясь к Зальке). Что с ней такое?
ЗАЛЬКА (пожимая плечами). Не знаю.
ГРЕТА. Это замечательно! (Скользит взглядом по Джону.) Раздевайся!
ДЖОН (ошарашено).  Как прямо сейчас?
ГРЕТА. Мне нужен твой костюм!

Она уводит его за кулисы. Через какое-то время выходит Грета в элегантном мужском костюме, словно впитавшая в себя всю утонченность порока. За ней идет Джон в мятом костюме непрезентабельного вида.

ГРЕТА. Становись туда. (Командуя Зальке.) А ты – туда. (Джону.) Ты будешь сэром Генри, а ты – Бэзилом.
ЗАЛЬКА (смеется). Ты думаешь я похожа на бедного художника? (Вплескивает руками.) И разве ходят английские лорды в таких мятых старых костюмах?
ГРЕТА. Лучшего в гардеробной мы не нашли.
ЗАЛЬКА. Мое почтение, лорд. (Низко кланяется.)

Джон делает выразительный жест, показывая, что у кого-то из них не все дома.

ГРЕТА. Ну как мой костюм?
ЗАЛЬКА. Пока подойдет, но для полной законченности облика английского денди, нужна шляпа. Посмотрим в реквизите исторического фильма. (Роется в сундуке.) Вот она. (Вытаскивает шляпу и сдувает с нее пыль. Подходит и надевает шляпу на Грету.) Сейчас хорошо. Одну минутку, здесь где-то лежал мой фотоаппарат. Я его забыла в прошлый раз. (Находит фотоаппарат и снимает Грету.) Это будет тебе фотография на долгую память о всей этой забавной, а может быть и печальной истории. 

Грета уходит за кулисы. Через какое-то время она выходит и идет, слегка покачиваясь, как манекенщицы на подиуме. В руке у нее белый цветок лилии. Грета начинает негромко декламировать.

ГРЕТА. Густой аромат роз наполнял мастерскую художника, а когда в саду поднимался летний ветерок, он, влетая в открытую дверь, приносил с собой, то пьянящий аромат сирени, то нежное благоухание алых цветов боярышника. В мастерскую Бэзила Холлуорда пришел лорд Генри…

На сцену вместе с тревожными аккордами вваливается растерянный жалкий Мориц Стиллер. Увидев его, Грета надменно отворачивается.  И уходит вглубь сцены.

МОРИЦ. Грета, что случилось? Я пришел, а тебя – нет. Ты захотела куда-нибудь уехать на пару дней, отдохнуть?

Грета молчит.

МОРИЦ (продолжая говорить заискивающим тоном). Я так и понял, я хотел только, чтобы ты написала записку, черкнула пару строчек. (Хлопает себя по лбу.) Какой же я болван! Забыл, что ты совсем не любишь писать! Ну, значит, все в порядке. Я увидел, что с тобой все в порядке. И через два-три дня ты вернешься.
ГРЕТА. Мориц, прекрати паясничать. Я к тебе никогда не вернусь. Я ушла от тебя. А сейчас, будь добр, оставь нас, мы репетируем сцены из нового фильма.
МОРИЦ (машинально). Какого?
ГРЕТА. Неважно. Для тебя это уже неважно. Нужен еще один стул. (Ставит стул на тумбу, теперь Грета сидит как на постаменте.)
ЗАЛЬКА. Дориан позировал стоя.
ГРЕТА. Ну мы же не будем слепо копировать Уайльда. «Подлинная тайна заключена в зримом, а не сокровенном». Так говорил мэтр. А лучшая верность гению – это следовать его заветам.

Грета постепенно начинает искриться, ее захватывает эта идея. Она раздает Зальке и Джону листы со сценарием.

ГРЕТА. Как ты думаешь, может быть мне шляпу немного сдвинуть набок?
ЗАЛЬКА. Нет, нет, хорошо и так.
ГРЕТА. Надо будет тщательно продумать гардероб Дориана. В чем ходили в викторианской Англии?
МОРИЦ. Грета, ты не можешь так поступить со мной.
ГРЕТА (не слушая его). Джон, говори: я и не знал, Бэзил, что ты скрываешь от меня сей диковинный портрет, ибо этот юноша – лучший портрет самого себя. Залька, ты должен подхватить и сказать: «Я хочу Генри, чтобы ты ушел и не мешал Дориану позировать». Теперь говорю я: «А вы мне нисколько не мешаете, сэр Генри, я очень рад моему новому знакомству. Я думаю, что оно обещает волнующее приключение.  А разве не в этом цель и смысл жизни – как в беспрерывной череде удовольствий и раскаяний. Душе лучше всего лечить ощущениями, а от ощущений лечит только душа».
МОРИЦ. Послушай, это просто чудовищно. Я отдал тебе все, черт возьми, я создал тебя!
ГРЕТА (не поворачиваясь к нему). Сегодня, кажется, я уже об этом слышала. Так, давайте дальше. Я думаю, надо сделать акцент на смущение и робости Дориана. Он взволнован, и сам не знает почему. Он еще очень юн и хочет завоевать весь мир. Любой ценой. (Задумчиво.) Как это и бывает в юности, когда ты ни о чем не думаешь, как только о мире, который будет лежать у твоих ног.
МОРИЦ. Грета, я тебя умоляю, ну хочешь, я встану на колени.
ГРЕТА. Зачем? Мориц, ты мне мешаешь. (Она дает Джону сигнал.) Ты еще не вошел в роль? Тогда запоминай. Слово в слово. «Почему ты хочешь, чтобы я ушел?» (Джон молчит.) Залька, говори теперь ты.
ЗАЛЬКА. Я боюсь, что ты окажешь на Дориана дурное влияние.
ГРЕТА. Джон! (Он по-прежнему молчит.) Хорошо, я скажу за тебя.
Влияние? Единственное, что я проповедую – это следование здоровым инстинктам и поклонение Красоте. Всякое самоотречение пагубно. (Грета встает с лилией в руке.) Красота… Она еще выше Гения, потому что не требует понимания. Она – одно из великих явлений окружающего нас мира, как солнечный свет или весна, или отражение в темных водах серебряной луны. Красота неоспорима. Она имеет высшее право на власть и делает царями тех, кто ей обладает. Вы улыбаетесь? О, когда вы ее утратите, вы не будете улыбаться. (Она проводит лилией по своему лицу, шее, запрокидывает голову.) Боги скоро отнимают то, что дают. У вас впереди немного лет для жизни настоящей, полной, и прекрасной. Минет молодость, а с нею и красота – и вот вдруг вам станет ясно, что время побед прошло… (Пауза.) И вот вам вдруг станет ясно, что время побед прошло, или придется довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они будут казаться горше поражений. Каждый уходящий месяц приближает вас к этому тяжкому будущему. Время ревниво, оно покушается на лилии и розы, которыми одарили вас боги. Щеки ваши пожелтеют и ввалятся, глаза потускнеют. Вы будете страдать ужасно… Так пользуйтесь же своей молодостью, пока она не ушла. Живите! Живите той чудесной жизнью, что скрыта в вас. И ничего не бойтесь!
МОРИЦ (бросается к гретиным ногам). Грета, я умоляю тебя. Я буду любить тебя всегда…
ГРЕТА (отступая назад). Всегда, какое ужасное слово. Я каждый раз содрогаюсь, когда слышу его. Верный способ испортить роман, это стремиться, чтобы он длился вечно. Ты испортил игру. Пойдемьте.

Все уходят со сцены, кроме Морица Стиллера, стоит на коленях, низко опустив голову. 


СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Дома у Джона. Грета безучастно сидит на стуле. Джон у стола с бутылкой вина.

ДЖОН. Я так рад, что ты ушла от Морица, я давно предлагал тебе это сделать.
ГРЕТА. Да?
ДЖОН. А ты не помнишь?
ГРЕТА. Нет.
ДЖОН. Ты что-то грустна.
ГРЕТА (вставая со стула и расхаживая по комнате). Мне скучно.
ДЖОН. Вот как! И почему?
ГРЕТА. Не знаю. Я думаю, неужели все так будет, и через много лет я буду приходить сюда, в эту комнату, мы будем ужинать, разговаривать, обсуждать сценарии…
ДЖОН. Нет-нет. Какие сценарии. Ты будешь примерной женушкой в окружении кучи ребятишек. А о кино ты к тому времени уже забудешь.
ГРЕТА (прикладывает руку ко лбу). Да?
ДЖОН (обеспокоенно). Ты не заболела, Грета?
ГРЕТА. Нет. Я просто представляю наше будущее.
ДЖОН. Каким образом?
ГРЕТА. Я представляю, как я буду жить.
ДЖОН. О твоей будущей жизни я знаю все. Можешь не мечтать. Я, семья, наш уютный дом. Этот мы вскоре продадим и купим другой. У тебя наступит замечательная прекрасная жизнь.
ГРЕТА. Но остается одна-единственная вещь, о которой ты забыл.
ДЖОН. И что же это за вещь? Обычно я предусматриваю все.
ГРЕТА. Сценарий «Дориана Грея». Мы должны во чтобы то ни стало поставить этот фильм.
ДЖОН. А я подумал, что ты нас всех здорово разыграла с этим сценарием.
ГРЕТА. Я не разыгрывала. Я действительно хочу сыграть Дориана. Может быть, я ждала этой роли всю жизнь. И если я ее не сыграю, то буду чувствовать себя глубоко несчастной.
ДЖОН. Не понимаю. У тебя есть все, о чем может мечтать любая актриса. Слава, признание, успех.
ГРЕТА. Но у меня нет настоящих ролей. Из года в год я играю одно и тоже. Соблазненные девушки, гордые королевы. От всего этого можно сойти с ума. Мне нужно что-то другое. Мне мало этого. Тебе не понять, как я каждый раз с замиранием сердца открываю сценарий и думаю: «Вот она, моя заветная роль».  (Пауза.) Иногда мне кажется, что Дориан – это я. Я бы тоже отдала все за вечную молодость и красоту. За время, в котором я останусь неизменной раз и навсегда. Я даже не представляю, что когда-то буду стареть. И мне будет страшно смотреть на себя в зеркало. Морщины, которые не скроет никакая пудра, складки у рта. Тусклый взгляд…
ДЖОН. Слушай, Грета, налей-ка винца.  И не философствуй. Тебе как красивой женщине это не идет.
ГРЕТА (берет сценарий). Ты уж, точно не лорд Генри, и даже не бедный несчастный Бэзил. (После паузы.) Может, пойдем прогуляемся. Уже вечер.
ДЖОН. Там дождик.
ГРЕТА. Ну и что, я люблю гулять в дождик. Он успокаивает. Шуршит, как елочная фольга под новый год. Под такой дождик хорошо мечтать. (Берет подушку, прижимается к ней щекой, закрывает глаза и улыбается.)
ДЖОН. Не люблю я эту мерзкую погоду. Хороший хозяин собаку не выгонит в такую слякоть.

Какое-то время они сидят в молчании. Грета читает сценарий, Джон смотрит в потолок. Внезапно он встает.

ДЖОН. Я обещал пойти в больницу к одному другу. Ты отпускаешь?
ГРЕТА (пожимая плечами). Иди.
ДЖОН. Не сердишься?
ГРЕТА. Нет, Джон, не сержусь, я уже привыкла за свою жизнь к одиночеству.
ДЖОН. Я ненадолго.
ГРЕТА. Не сомневаюсь.
ДЖОН. Моя маленькая Грета и вправду не обижается на своего Джона?
ГРЕТА. Советую поторопиться, а то я могу и передумать.

Джон небрежно чмокает ее в щеку и уходит. Оставшись одна, Грета обнимает себя и зябко ежится, словно ей холодно.

ГРЕТА. Боюсь, что по этому сценарию никогда не будет поставлен фильм, а меня ждет долгая-долгая жизнь с Джоном.

Входит Залька.

ЗАЛЬКА (громким шепотом). Грета! Ты одна?

Грета утвердительно кивает головой.

ЗАЛЬКА. Очень хорошо. Я пришла поговорить с тобой о Морице. Он так переживает, на него просто страшно смотреть.
ГРЕТА. И что ты хочешь? Чтобы я вернулась к нему? Это невозможно!
ЗАЛЬКА. Но может быть Грета, ты с ним поговоришь, все объяснишь… Пожалеешь.
ГРЕТА (вскакивает и почти кричит). Я не хочу этого, ты понимаешь не хочу! Оставьте меня в покое. Жалость, милосердие – это все не для меня. К тому же, Мориц меня сильно обидел. Он сказала, что я творение его рук и скоро моя звезда закатится.
ЗАЛЬКА. Но он действительно многое сделал для тебя. Ты приехала с ним из Швеции, вместе вы начинали карьеру в Голливуде. Он был для тебя нянькой, антерпренером, другом, отцом, советчиком.
ГРЕТА. И теперь ты хочешь, чтобы я стала нянькой ему? Уволь меня, я больше ничего не хочу об этом слышать. Давай лучше еще раз подумаем о сценарии. Что здесь можно сделать…
ЗАЛЬКА. Ты… жестока, Грета!
ГРЕТА (швыряя сценарий на пол). Да, я такая! Ты говоришь о Морице, наших трудностях, нужде. А я ничего не помню. Ни-че-го. Я просто рассыплюсь, если буду постоянно думать о прошлом. Оно для меня не существует. Я не помню ни детства, ни юности. Я не могу помнить о том, что причиняло мне боль. Например, моя мать часто говорила: «Мне жаль тебя маленькая Грета, ты не особенно красива и тебе будет трудно выйти замуж». У тебя была хорошая мать?
ЗАЛЬКА (вздрагивая). Да. Она любила моих братьев и сестер. И каждый вечер целовала нас перед сном. Читала сказки, молилась. Я помню, как она расчесывала мне волосы и улыбалась, когда я смеялась от щекотки.
ГРЕТА. Счастливая. У меня этого ничего не было. Мать старалась как можно меньше видеть и меня и брата. Она была слишком занята собой, cвоими делами. А чем, я уже и не помню. К тому же мы были бедны. И на Рождество нас отправляли к чужим людям, чтобы мы могли вдоволь поесть там конфет и сладостей. А мне в это время хотелось остаться дома. И никуда не ходить. Просто побыть дома. Дома. Представь себе Рождество, елка, запах хвои, а я вижу вокруг себя незнакомые лица. И думаю: «Почему я не с мамой?» Запомни, Залька, девочки, у которых прекрасные отношения с матерями никогда ничего не достигают в этой жизни. Им не надо никому доказывать, что ты – не полное ничтожество, а чего-то стоишь. А это упоительное чувство отверженности и одиночества, оно подстегивает и будоражит. И вот ты начинаешь потихоньку карабкаться вверх, сваливаться, кое-где ползти на четвереньках, получать плевки, оскорбления, скатываться вниз. И после каждого удара судьбы думаешь, что это конец, и ты уже никогда не поднимешься. Но проходит время и открывается второе, третье, четвертое дыхание. Ты встаешь, cтискиваешь зубы и снова идешь вперед. Хочешь знать какой я была в юности? (Роется в ящике и вытаскивает фотографию.) Вот посмотри!
ЗАЛЬКА (пораженно). Это ты?
ГРЕТА. Я. Пухлая, угловатая. Некрасивая.
ЗАЛЬКА. Но ведь в этом есть и заслуга Морица!
ГРЕТА. Я не хочу о нем говорить. Давай вернемся к Дориану (поднимает сценарий с пола) и подумаем, какие поправки можно внести в сценарий.
ЗАЛЬКА. Грета, я не хочу тебя обнадеживать, но я думаю, что никто не поставит этот фильм. Ты и сама все понимаешь. Я написала сценарий, а потом уже подумала, что это пустая трата времени и сил.
ГРЕТА. Что ты имеешь в виду?
ЗАЛЬКА. Голливуд слишком консервативен. Кромет того… цензура… Уйальд ведь любил мужчин.  
ГРЕТА. Он был прежде всего художником, стремившемся во всем дойти до конца. Это ведь так соблазнительно: опуститься на дно пропасти и смотреть оттуда на звезды. Это не мои слова, это сказал какой-то философ.
ЗАЛЬКА. Я и не знала, что ты увлекаешься философией.
ГРЕТА. Я много чем увлекаюсь, просто никому об этом не рассказываю. Люди любят только то, что понимают. Все непонятное их раздражает. А потом я знаю, что, скорее всего, этот фильм никогда не выйдет на экраны.
ЗАЛЬКА. Но прости… почему тогда?
ГРЕТА. Потому что я хочу делать то, что мне нравится. И если есть хотя бы один шанс, я пойду ради него до конца… А потом… настоящую ценность в нашем мире имеют только бесполезные вещи. Это уже Уайльд… (Закрыв глаза, цитирует. Звучит музыка.) «Случайное освещение предметов в комнате, тон утреннего неба, запах, когда-то любимый вами и навеявший смутные воспоминания, cтрока забытого стихотворения, которое снова встретилось вам в книге, музыкальная фраза из пьесы, которую вы давно не играли, – вот от каких мелочей зависит течение нашей жизни. Стоит мне, например, ощутить где-нибудь запах духов «Белая сирень», и я снова переживаю один самый удивительный месяц моей жизни…» (Улыбается сквозь слезы).  Вот так-то, Залька!

Вбегает Джон в диком состоянии.

ДЖОН. Мориц умер! Я сидел в кабаке с ребятами…
ГРЕТА. Кажется, тебе надо было в больницу.
ДЖОН. И вдруг входит Роберт и… говорит, только, что его увезли в морг.

Грета бросается к Зальке и крепко прижимается к ней.

ГРЕТА. О, Господи! (Внезапно резко отходит от Зальки.) Все! Мы начинаем репетировать. Смерть Сибиллы Вэйн. Итак, она умерла. В сущности, она ведь и не жила. Она просто перешла в мир теней…

Залька и Джон смотрят с ужасом на Грету. Джон направляется к бутылке, стоявшей на столе, наливает из нее в стакан и залпом выпивает из него. 

ЗАЛЬКА. Грета, как ты можешь репетировать в… такую минуту!
ГРЕТА. Бедная Сибилла, когда я подумаю о тех мучениях, которые претерпело ее маленькое тело и о том, что еще ждет его в морге… (Плачет). Не ищете среди мертвых, Сибиллу Вэйн, она не умерла… Ее там нет.

Все уходят со сцены. Остается одна Грета.

ГРЕТА. Значит, я убила Морица Стиллера! Человека, который так меня любил! Но разве я виновата в том, что он умер?  Может быть, для тебя, Мориц, и лучший выход из жизни – это смерть. Ну что бы ждало тебя в дальнейшем: забвение, одинокая старость, тоска… А так все мучения для тебя кончились. Прощай, Мориц! Я всегда буду помнить тебя и любить!



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ 

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Сцена в гримерной. Джон и Грета репетируют «Дориана Грея». Они сидят друг напротив друга за небольшим круглым столом.

ГРЕТА (Дориан). Порепетируем пока без костюмов. Скоро они будут готовы. Я заказала их в ателье.
ДЖОН. Мне все равно.
ГРЕТА. Очень плохо. Ладно, начинай.
ДЖОН (он же лорд Генри). Куда ты собираешься, Дориан?
ГРЕТА (Дориан). Разве я не говорил тебе, что мы едем в театр?
ДЖОН. Ах, да, театр. Священное место.
ГРЕТА. Я уже несколько вечеров подряд хожу в один театр…
ДЖОН. И почему?
ГРЕТА. Я полюбил одну актрису.
ДЖОН. Вот как! И кого же? Надеюсь, не из тех…
ГРЕТА. О нет, она не имеет ничего общего с этими ярко намалеванными лицами.

Джон молчит. Он встает и начинает расхаживать по сцене.

ГРЕТА (подсказывает). Не презирайте намалеванные лица, Дориан, в них есть какая-то своя странная прелесть.
ДЖОН (повторяет эхом). Не презирайте намалеванные лица, Дориан, в них есть какая-то своя странная прелесть.
ГРЕТА. Сибилла Вэйн – чудо!
ДЖОН. Ты уже сделал ее своей любовницей?
ГРЕТА. Она для меня святыня.
ДЖОН. Только и святынь стоит…
ГРЕТА (доканчивает). …касаться. Джон, ты играешь просто отвратительно. Что с тобой?
ДЖОН. Не знаю, мне этот сценарий, кажется, полной чушью. Англия, девятнадцатый век. Анахронизм и старье. И чего тебя угораздило пуститься в эту авантюру? Фильм не принесет тебе успеха. Если он вообще будет поставлен. В чем я сильно сомневаюсь.
ГРЕТА (насмешливо). Ты не романтик, Джон!
ДЖОН (разводя руками). Придется тебе принимать меня таким, какой я есть! Я не английский лорд и не шведская принцесса, как ты. Рядом с тобой я, простой американский парень, чувствую себя настоящим плебеем. Ты ведь у нас аристократка самой высшей пробы.
ГРЕТА. Я бы на твоем месте лучше учила роль, а не прикладывалась к винцу.
ДЖОН. Ты никогда не будешь на моем месте.
ГРЕТА. И слава богу!
ДЖОН. И вообще на чьем-либо месте. Ты сама по себе. Ты как дикая роза… (Хватает ее за руку.) Красива, но тебя не сорвать – уколешься.
ГРЕТА. О, ты уже ударился в лирику! Да, ты просто пьян!
ДЖОН. А почему мне нельзя немного выпить, разве я не вижу, что слишком прост для тебя. Я тебе не нужен, Грета?
ГРЕТА. Я не буду с тобой спорить! Это бесполезно. Очевидно, мы слишком разные люди.
ДЖОН. Но я люблю тебя, Грета, люблю!
ГРЕТА. Пусти, ты делаешь мне больно!
ДЖОН. Я не могу видеть, как ты ускользаешь от меня. Мне кажется, что я тебе теряю. Скажи, что это не так! Пожалуйста, cкажи! (Прижимает ее к себе.)
ГРЕТА. Джон, ты сошел с ума!
ДЖОН. Поклянись, что ты любишь меня, что мы всегда будем вместе.
ГРЕТА. Я не люблю клятв. И ты это знаешь.
ДЖОН. Хорошо, давай тогда поговорим о свадьбе.
ГРЕТА. Джон… не сейчас. Я очень устала.
ДЖОН. А когда? Я не уйду отсюда, пока ты не назначишь день нашей свадьбы. (Решительно садится на стул.) Буду торчать здесь до самого утра. (Хватает бутылку вина и трясет ею.) Вина хватит. Так что скучать мне не придется.
ГРЕТА. Господи, как мне это все надоело! Даже хочется плакать.

Входит Залька.

ЗАЛЬКА. Никто не приходил сюда, пока меня здесь не было?
ДЖОН. А кто должен прийти? Дух Дориана Грея? Нет, этот джентельмен тут не был. А если он появится, я с удовольствием потолкую с ним наедине и скажу пару теплых слов.
ЗАЛЬКА (пристально смотрит то на Джона, то на Грету). Что-то случилось, Грета? Ты выглядишь расстроенной. Ты плакала?
ГРЕТА (насмешливо). Вот еще!
ДЖОН. Она думает.
ЗАЛЬКА. О чем?
ДЖОН. Когда у нас состоится долгожданная свадьба, и мы заворкуем, как два голубка под одной крышей.
ЗАЛЬКА. В самом деле? Это… здорово. Поздравляю! (Кидается к Джону и жмет ему руку. Затем обнимает Грету.) Дорогая, я так рада за тебя! Так рада! (Незаметно смахивает слезы.) И когда же это радостное событие?
ГРЕТА (с отчаянием кричит). Через неделю!
ДЖОН. Вот это по мне. (Обращаясь к Зальке). Готовься стать подружкой невесты. Чао, Грета! Жду тебя вечером!
ГРЕТА (устало). Ты слышала? Какой ужас!
ЗАЛЬКА. Не понимаю, о чем ты говоришь?
ГРЕТА. О Джоне… и вообще. Что же мне теперь делать?
ЗАЛЬКА. Ты не хочешь выходить за него замуж?
ГРЕТА (задумчиво). Не знаю.

В темноте появляется какая-то мужская фигура.

ЗАЛЬКА. Так не бывает. Или ты его любишь или нет.
ГРЕТА. Нет, Залька я правда запуталась в себе и ничего не понимаю. Если бы знала, чего я хочу, то была бы счастлива. А так… Мне страшно представить себе нашу совместную жизнь, мне кажется, я буду очень несчастной. Я думаю, что любить это не только вместе спать, есть, разговаривать, но и нечто большее. Это как удар молнии, который поражает двоих людей, и они становятся единым существом. Я читала у Платона… легенду об андрогинах… Ты знаешь ее?
ЗАЛЬКА. Смутно.
ГРЕТА. Ну так слушай. Когда-то я прочла эту легенду, и она врезалась мне в память. (Она обхватывает себя руками и ежится, cловно, ей холодно.) В далекие-далекие времена жили на земле андрогины, cущества, соединявшие в себя мужчин и женщин. Боги завидовали им, потому что андрогины были просто неприлично счастливы, и решили наказать их. Боги поступили немилосердно, они рассекли андрогинов надвое, и с тех пор люди бродят по земле как неприкаянные, ищут свою вторую половину. Но когда они находят ее, то тогда их так поразительно охватывают узы дружбы, доверчивости и любви, что не желают они расставаться друг с другом даже на минуту.
ЗАЛЬКА. Это всего лишь легенда. В жизни так не бывает.
ГРЕТА. Ты так думаешь? Я иногда…

Мужчина выступает из тени. Увидев его, Грета замолкает. 

ЗАЛЬКА. Грета, разреши мне представить тебе дирижера и музыканта, который напишет гениальную музыку к нашему фильму – Леопольда Стоковского.

Грета кивает и отходит вглубь сцены, откуда наблюдает за ним.

ЗАЛЬКА. Вы припозднились.
СТОКОВСКИЙ. Я был на одном званом вечере.
ЗАЛЬКА. И как? Повеселились?
СТОКОВСКИЙ. Вполне.
ЗАЛЬКА. Обычно на таких вечеринках слишком много шума и потом сильно болит голова. Вот, Грета, например, не любит их. Говорит, что медленно умирает там от скуки. Мы приходим на два-три часа, а к концу первого часа, Грета уже шепотом спрашивает меня, где потайная дверь, чтобы улизнуть от гостей и хозяев.
СТОКОВСКИЙ.  По-английски?
ЗАЛЬКА. По-английски.
СТОКОВСКИЙ. Это все визиты вежливости. Нужные люди, нужные слова. Все равно, что визит к дантисту. (Поворачивается к Грете.) Вы же не будете рассуждать – нужен ли он вам, если у вас болят зубы?
ЗАЛЬКА. Я слышала, что вы уже снискали себе славу остроумного человека.
СТОКОВСКИЙ. В самом деле? Кто же вам сообщил эту сногшибательную новость?
ЗАЛЬКА (смеется). Секрет. Некая молодая богатая леди, ваша поклонница.
СТОКОВСКИЙ. Не имею ни малейшего понятия, кто это.
ЗАЛЬКА. Не притворяйтесь. Вам налить вина?
СТОКОВСКИЙ. Если это вас не затруднит.

Залька наливает в бокал вино из бутылки. Грета подходит, тоже молча наливает себе вино в бокал и садится напротив Стоковского.

ГРЕТА. На улице холодно?
СТОКОВСКИЙ. О, да. Я забыл дома шляпу и пожалел об этом. Кроме того, я мог бы лучше поприветствовать вас, cняв ее.
ГРЕТА. Это совсем не обязательно, я не люблю церемонии.
СТОКОВСКИЙ. Мне было бы приятно выразить таким образом свое восхищение самой красивой звезде Голливуда.
ЗАЛЬКА. У звезды в скором времени грядут приятные перемены.
СТОКОВСКИЙ. В самом деле? Какие?

Грета делает Зальке знак, чтобы она молчала.

ЗАЛЬКА. Ну… разные. Вообще-то это сюрприз. Грета обожает сюрпризы.
СТОКОВСКИЙ. Я тоже их люблю. Только приятные. Но, может, вы поделитесь со мной вашей тайной?

Раздается телефонный звонок и Залька уходит со сцены. Грета встает и направляется к стойке, чтобы еще налить вина. Стоковский встает, идет вслед за ней. Она оборачивается, он берет ее за руку.

СТОКОВСКИЙ. Я представлял вас совсем другой.
ГРЕТА. Какой?
СТОКОВСКИЙ. Выше ростом, cердитой.
ГРЕТА. Вот как. И почему?
СТОКОВСКИЙ. Не знаю. Я столько слышал о вас.
ГРЕТА (передразнивая его). В самом деле?
СТОКОВСКИЙ. Я видел вас в Константинополе.
ГРЕТА (взволнованно). Я была там. Но где вы могли меня встретить?
СТОКОВСКИЙ. Хотите знать, как я впервые увидел вас? Это было в полдень. В это время в Константинополе, как вы знаете, стоит невыносимая жара. Кажется, что заживо сгораешь от зноя. Пекло, пыль. Я проходил по улице мимо какого-то фотоателье. И вдруг увидел в витрине фотографию. И остановился, пораженный вашим лицом. Внезапно все в мире для меня перестало существовать. Остались только вы и я. Вы смотрели на меня строго, чуть удивленно. А я не мог оторвать глаз от вашего лица. Оно было потрясающе прекрасным… (Целует ей руку.) И теперь я счастлив познакомиться с вами и убедиться в том, что оригинал превосходит копию.

В глубине сцены появляется Залька. Услышав последние слова Стоковского, она фыркает.

ЗАЛЬКА. Комплименты! Поляки - мастера говорить их. Грета, не поддавайся!
ГРЕТА (отходит от Стоковского и садится снова на стул). Вы приехали из Польши?
СТОКОВСКИЙ. Нет. Из Англии. И еще чувствую себя в Америке очень неуютно.
ГРЕТА (задумчиво). Я тоже долго привыкала к ней. Первое время хотелось все бросить и уехать в Швецию. Тоска была просто невыносимой.
СТОКОВСКИЙ. Ну вы же привыкли.
ГРЕТА. Привыкла. Я влюбилась в кино, хотя мои фильмы оставляют желать лучшего.

Залька хочет подойти к ним, но останавливается.

СТОКОВСКИЙ. Вы судите себя слишком строго.
ГРЕТА. Ничуть. После каждой съемки я запираюсь в комнате и не хочу никого видеть, мне кажется, что я обязательно провалю фильм. Хочется все переснять заново, по-другому…
СТОКОВСКИЙ. Я видел «Безрадостный переулок» и «Королеву Христину».
ГРЕТА. Не напоминать мне об этих фильмах.
СТОКОВСКИЙ. Теперь вы хотите сыграть Дориана. Это ваша идея?
ГРЕТА. Моя.
СТОКОВСКИЙ. Замечательно! Я очень рад работать с вами.
ГРЕТА. Спасибо.
СТОКОВСКИЙ. Вы не торопитесь домой? Я вас провожу!
ГРЕТА. Нет. (Пауза.) Не тороплюсь.
СТОКОВСКИЙ. Тогда давайте зайдем в какой-нибудь ресторанчик. Вы согласны?
ГРЕТА (не глядя на него). С удовольствием.

Уходят со сцены. Залька, оставшись одна, подходит к столу, качает головой и налив себе в стакан вина, залпом выпивает его.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Звучит медленный блюз. Грета и Леопольд Стоковский танцуют.

ГРЕТА. Я впервые здесь!
СТОКОВСКИЙ. Я тоже.
ГРЕТА. Но вы же сказали, что уже были тут!
СТОКОВСКИЙ. Я решил произвести на вас впечатление…
ГРЕТА. Леопольд Стоковский хочет предстать перед Гретой Гарбо бывалым светским львом. Вы тщеславны.
СТОКОВСКИЙ. Я хочу стать по-настоящему знаменитым музыкантом. И уверен, что добьюсь этого!
ГРЕТА. А я хочу поселиться где-нибудь в маленьком домике и выращивать розы.
СТОКОВСКИЙ. Но как же Голливуд? Слава?
ГРЕТА. Я устала от него.
СТОКОВСКИЙ. Осторожно! (Поддерживает ее.) Вы сейчас упадете!
ГРЕТА. Как романтично танцевать на крыше! Интересно, кто это первым придумал устраивать на крышах отелей рестораны и кафе?
CТОКОВСКИЙ. Не знаю. Наверное, это был очень умный человек. Изобретатель. Как это принято говорить сейчас, пионер технического прогресса.
ГРЕТА. А мне кажется, он был мечтателем. И в детстве любил ходить по крышам или смотреть на них. Как я. Когда-то я смотрела на стокгольмские крыши и мечтала, что вырасту и буду разгуливать по ним, как Оле-Лукойе, и рассказывать детям сказки. Моя мечта почти сбылась. Сейчас я тоже рассказываю сказки. Только взрослым. (Смеется.)
СТОКОВСКИЙ. Расскажи, какой ты была в детстве. Серьезной девочкой с косичками?
ГРЕТА. Никаких косичек. Я была упрямым чертенком. И делала все по-своему. Глядя на меня, моя мать частенько хваталась за голову. Для меня самой ужасной была мысль, что я стану такой, как все. Я смотрела на нашу семью и думала: «Неужели меня ждет точно такая же жизнь? Скучная, обыкновенная. «Господи, - молила я, - избавь меня от этого».
СТОКОВСКИЙ. А я ненавидел музыку. Игра на пианино была для меня сущим наказанием. Мне хотелось бегать во дворе, а не учить гаммы. Злился на всех по-страшному: родителей, учителя музыки, cебя… Однажды я даже подложил своему преподавателю на стул сапожную щетку. Если бы ты только слышала, как он ругался!
ГРЕТА. В конце концов, из тебя получился прилежный ученик.
СТОКОВСКИЙ. Хулиган, как и ты. Ты знаешь, Грета, у меня такое чувство, будто я знаю тебя давным-давно. Мы с тобой похожи друг на друга. Мы оба бунтари и хулиганы. И привыкли идти наперекор всему. Давай потанцуем еще?  Ну кто бы мог подумать, что я танцую с самой красивой женщиной Голливуда. Грета! Вам кто-нибудь говорил, что вы не просто красивы, а необыкновенно красивы. Вы как томительно-прекрасный лунный блюз. У меня родилась гениальная идея. Я хочу написать и посвятить вам музыку. Я назову ее «Лунный блюз». Это будет такая же мелодия, как и эта, но еще красивее.
ГРЕТА. Когда я слышу, что меня называют красивой, мне хочется вымазать лицо черной краской или закричать во весь голос.
CТОКОВСКИЙ. Почему?
ГРЕТА. Эти слова мне кажутся слишком избитыми. Мне часто говорят сомнительные комплименты, а я должна улыбаться и делать вид, что в восторге от них. Но я не имею в виду вас. Лунный блюз – это мне нравится. Иногда так хочется чего-то необычного. Удивительного. В детстве я часто мечтала о волшебных замках и сказочных королях. Я жила в этом вымышленном мире, и он был для меня реальней настоящего. (Замолкает).
СТОКОВСКИЙ. Что-то ты взгрустнула.
ГРЕТА. У меня часто бывает такое настроение, когда хочется побыть одной и поплакать. Но сегодня я буду веселиться.
СТОКОВСКИЙ. Правильное решение.
ГРЕТА. Вы…
СТОКОВСКИЙ (перебивает ее).  Грета, ради Бога, не говори мне «вы», а то я чувствую себя седобородым старцем.
ГРЕТА. У тебя все впереди. Белая борода, раскрытое пианино…
И рядом красивая молодая женщина.
СТОКОВСКИЙ. Я в этом сильно сомневаюсь.
ГРЕТА (с иронией). В бороде?
СТОКОВСКИЙ. В твоем последнем замечании. Я вижу около себя в старости зрелую умную женщину, чья холодная северная красота сводила меня с ума в молодые годы и по-прежнему волнует в старости. Вы удивительная  женщина, Грета. Божественная. Вами можно только восхищаться и преклоняться.

Грета останавливается и шутливо кланяется.

СТОКОВСКИЙ. Зови меня, Лео!
ГРЕТА. Спасибо, Лео! Но я очень земная, просто этого никто не хочет замечать. Из меня сделали королеву и надели корону, которая больше похожа на терновый венец. Я живу под прицелом чужих взглядов и назойливых журналистов. Иногда мне все это надоедает, я убегаю, и тогда меня начинают разыскивать. Устраивают настоящую облаву. И своенравную беглянку возвращают на место. Я не принадлежу себе. А ты говоришь: Голливуд, слава. День, когда я избавлюсь от всего этого кошмара, станет счастливейшим в моей жизни.
СТОКОВСКИЙ. И что ты будешь делать, когда уйдешь из кино?
ГРЕТА. Не знаю, буду жить как все. Ходить по магазинам, гулять в парке и листать журналы с фотографиями кинозвезд.
СТОКОВСКИЙ. Это даже забавно!

Он подходит к Грете и увлекает ее в танце. Какое-то время танцуют молча. Они останавливаются и Стоковский целует Грету.

СТОКОВСКИЙ. Грета!
ГРЕТА (не сразу откликаясь. Она думает о чем-то своем).  Да?
СТОКОВСКИЙ. Я предлагаю тебе путешествие в Италию. Я хочу посмотреть с тобой все самое прекрасно, что есть в мире. Мы вместе увидим сказочные дворцы, о которых ты мечтала, ночной Рим, Венецию...
ГРЕТА (мечтательно). Рим, Венеция… А потом мы поедем в Швецию. И я покажу тебе свое любимое озеро. С ним у меня связано незабываемое время.
СТОКОВСКИЙ. Расскажи мне об этом.

Возвращаются и садятся за столик.

ГРЕТА. Это длинная история.
СТОКОВСКИЙ. Обожаю длинные интересные истории.
ГРЕТА. Здесь необходимо сделать маленькое предисловие. После своего первого успеха в Голливуде я тайком уехала в Швецию.
СТОКОВСКИЙ. Тайком – это как? Парики, переодевания, полное инкогнито?
ГРЕТА. Почти.
СТОКОВСКИЙ. Это меня интригует.
ГРЕТА. В моем рассказе нет ничего интригующего. Это просто занимательная история. Так вот, в Швеции я сняла виллу на берегу дикого лесного озера и жила там как одинокая отшельница целых восемь месяцев.
СТОКОВСКИЙ. На отшельницу ты совсем не похожа.
ГРЕТА. Ну да! Я обожаю валяться на диване с книжкой в руках и бездельничать. Меня так выматывают съемки, что после них никого не хочется видеть. А в газетах обо мне пишут, что я «голливудская затворница». Но я действительно не люблю все эти светские мероприятия. Что там интересного? Пустые разговоры, пустые мысли… Знаешь наперед, что будет через час или два. Такое впечатление, что крутишь заведенную шарманку.
СТОКОВСКИЙ. Газетные сплетни меня не интересуют. Вернемся к тебе. Мне так хочется знать о тебе все. (Берет ее руку и начинает перебирать пальцы.) Ты жила там совсем одна? К тебе не приходили лесные великаны или тролли?
ГРЕТА. Представь себе, иногда они заглядывали ко мне, кланялись и спрашивали, как я живу.
CТОКОВСКИЙ. Жаль, что меня не было рядом!
ГРЕТА. Это не поздно исправить. Мы можем поехать туда вместе. Ты напишешь там чудесную музыку. В ней будет мелодия ветра, дождя и старых скрипучих елей. Это замечательный лес. Тишина, покой. И никаких журналистов.
СТОКОВСКИЙ. Видно, всерьез достала тебя пишущая братия.
ГРЕТА. Я не люблю, когда меня рассматривают под микроскопом.
СТОКОВСКИЙ. А мне кажется, что я читаю в твоей душе, как по раскрытой ладони.
ГРЕТА. Этого я и боялась в жизни … больше всего.
СТОКОВСКИЙ (тихо). Чего? Чего ты боялась, моя девочка?
ГРЕТА. Что кто-то будет читать в моей душе, как по ладони. Я всегда боялась быть самой собой. Я старалась отгородиться от всех невидимой ширмочкой. Пусть меня считают надменной гордячкой. Зато так я в безопасности. Наедине с собой можно не ожидать никакого подвоха или обмана.
СТОКОВСКИЙ. Но я тебя никогда не обману и не предам. Я…
ГРЕТА (мягко прерывает его). Какой это был замечательный лес, если бы ты только знал!
СТОКОВСКИЙ. Ты уже говорила об этом. Но боюсь, что лесная идиллия быстро наскучит. И захочется куда-нибудь уехать. Туда, где много людей и играют на саксофонах. Вот так… (Прикладывает руку ко рту и подражает саксофонистам.)
ГРЕТА. Мне не наскучит. Я же говорю, что я отшельница. Правда, иногда я выбиралась в Стокгольм и бродила по его улицам. Меня никто не узнавал, и это было так здорово. (Делает рукой жест, как бы закрываясь полями шляпы.) Я любила выбрать в толпе какого-нибудь человека и идти за ним, представлять, где он живет, какая у него семья, и чем он занимается. Я придумывала историю его жизни и думала: если ее перенести на экран, это будет интересный фильм. Правдивый, а не высосанный из пальца. Как те, в которых играю я.
СТОКОВСКИЙ. Дорогая, теперь я узнал о тебе, по крайней мере, две вещи. Во-первых, ты самоедка, а во-вторых, неисправимая фантазерка.
ГРЕТА. Но, Лео, если жить только реальной жизнью, то сойдешь с ума. Меня во всем привлекает какой-то странный привкус тайны. Самое замечательное в жизни то, что никогда не знаешь, что будет там – за новым поворотом.
СТОКОВСКИЙ. А я где-то читал, что ты постоянная посетительница мадам Дюкассэ.
ГРЕТА. Кто это?
СТОКОВСКИЙ. Она принимает каждый день с четырех до семи на бульваре Сансет в своем доме. Спиритизм, гадания на кофейной гуще и все прочее.
ГРЕТА. Я не знаю никакой мадам Дюкассе. Может, я и была у нее один раз или два. Но уже ничего и не помню. Зачем мне знать, что будет через месяц или год? Я бы тогда умерла от скуки. Жизнь – это как волнующее приключение, как внезапно ворвавшийся ветер. Представь: ты живешь по правилам и законам, скучным, как разлинованная бумага. И вдруг внезапно врывается ветер, подхватывает тебя, и все летит вверх тормашками.
СТОКОВСКИЙ. Кажется, меня сейчас подхватил именно такой ветер. И все, определенно, летит вверх тормашками.
ГРЕТА (всматривается в него). Ты… уверен в этом?
СТОКОВСКИЙ. Сейчас я не уверен ни в чем. Даже в себе. Я только хочу, чтобы этот блюз длился вечно. Смотри, Грета, огни.
ГРЕТА. Сейчас нас затопит река огней. Какая красота! Но мне пора.
СТОКОВСКИЙ. Ревнивый муж?

Грета качает головой.

СТОКОВСКИЙ (тише). Друг?

Грета улыбается.

СТОКОВСКИЙ. Тогда останься со мною здесь до утра.
ГРЕТА. Не могу, Лео, не сердись, но не могу. Как-нибудь в другой раз.
СТОКОВСКИЙ. Но я тебя никуда не отпущу. Я не расстанусь с тобой. Я всю жизнь искал такую женщину, как ты.
ГРЕТА. Правда? (Задумчиво.) У меня недавно было предчувствие, что я тебя встречу. Это был странный и непонятный сон. Очевидно, он сбылся.
СТОКОВСКИЙ. И что тебе снилось?
ГРЕТА. Расскажу потом. До завтра.

Стоковский не сразу приходит в себя. Потом спохватываясь. 

ГРЕТА. Значит, до завтра?
ГРЕТА. Да.
СТОКОВСКИЙ. Я буду думать о тебе всю ночь и сочинять музыку.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Грета приходит домой к Джону.

ДЖОН. Где ты была?
ГРЕТА. Начинается!
ДЖОН. Мне не нравится, когда ты приходишь домой позже меня.
ГРЕТА. А я не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне.
ДЖОН. Я волнуюсь за тебя. Кроме того… ты была одна?
ГРЕТА. Я не твоя собственность и отчета в своих поступках и действиях давать тебе не собираюсь.
ДЖОН. Когда любишь, обязательно ревнуешь.
ГРЕТА (насмешливо). Вот как! В таком случае я не хочу такой любви, я хочу тишины и покоя, приходить и уходить, когда мне хочется. Вставать и думать о своем, а не беспокоиться, какое у тебя настроение, и готов ли кофе к завтраку.
ДЖОН. Значит, ты меня не любишь!
ГРЕТА. А ты захотел сделать меня своей рабыней? Не получится.
ДЖОН. Успокойся, Грета! Я не покушаюсь ни на тебя, ни твою свободу. Но так тоже нельзя. Я схожу с ума от беспокойства, а ты ходишь неизвестно где и с кем. Может быть, тебе нравится дразнить меня и видеть, как я выхожу из себя? Неужели я тебе совсем не нравлюсь?
ГРЕТА (холодно). Ты слишком большой и требовательный. И у меня разболелась голова. Я пойду прилягу.
ДЖОН. Через неделю наша свадьба. Ты не забыла?
ГРЕТА (вспылив). Ты можешь не напоминать мне об этом каждую минуту!
ДЖОН. Я не узнаю тебя, Грета! Ты не в настроении?
ГРЕТА. Настроение тут ни при чем. Дело в другом. (Запинаясь.) Джон, я много думала о нас… и мне кажется, что нам надо разъехаться, пока не поздно. Мы слишком разные люди.
ДЖОН. В последнее время ты стала слишком часто говорить об этом.
ГРЕТА. Джон, я не люблю скандалов. Ты хороший актер и мужчина, но, по-видимому, я не создана для семейной жизни. Я люблю свободу, тишину и одиночество. Я люблю после съемок полежать с книгой на диване. Я не люблю все эти светские вечеринки, куда ты меня постоянно тащишь…
ДЖОН. Но Грета, еще не поздно, мы можем и должны измениться. Я брошу своих приятелей и бейсбольные матчи, буду больше внимания уделять тебе.
ГРЕТА. Боюсь, что уже поздно.
ДЖОН. Почему?

Телефонный звонок. Джон поднимает трубку.

ДЖОН. Да… когда… буду… К сожалению, я вынужден идти. Я приду, и мы еще поговорим. Ладно?
ГРЕТА. Ты часто оставлял меня одну. Я сидела в этой комнате долгими вечерами и ждала, когда ты придешь. А ты приходил и молчал или рассказывал о том, что мне было абсолютно неинтересно.
ДЖОН. Но ты мне ничего об этом не говорила. (Обнимает ее.) Ты подождешь меня немного? Я скоро вернусь.
ГРЕТА. Конечно, Джон. Я уже к этому привыкла. Иди, я тебя отпускаю.
ДЖОН. Ты не сердишься на меня?
ГРЕТА. За что? За собственное одиночество? Нет, не сержусь
ДЖОН. Правда? Ты всегда была славной девочкой. Только немного капризной и высокомерной. (Целует ее, но она отстраняется и поцелуй получается в щеку.)

Как только он уходит, Грета бросается к чемодану и собирает свои вещи.

ГРЕТА. Все, с меня довольно, брак, обязательства, крики, ссоры, молчание, подозрения, ревность. Как хорошо снова почувствовать себя свободной. Свободной навсегда! (Бросает взгляд на часы.) Сейчас двенадцать часов ночи. Хорошенькое время для ночных приключений. Придется мне поехать к Зальке, а завтра я поищу себе какую-нибудь гостиницу. Напишу Джону записку, чтобы он не искал меня. А то поднимет на ноги весь Голливуд. Эта шумиха мне ни к чему. (Пишет записку. Перечитывает ее, потом – рвет и уходит, не оглядываясь).

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Киностудия. Вбегает Джон.

ДЖОН. Я ищу Грету. Ее здесь не было?
ЗАЛЬКА. Нет.
ДЖОН. Точно, Залька, ты меня не обманываешь?
ЗАЛЬКА. А что случилось?
ДЖОН. Она ушла от меня. Не сказав ни слова. Я пришел, а ее нет.
ЗАЛЬКА. Вы поругались?
ДЖОН. Да нет, просто небольшая ссора. Как это часто бывает между людьми. Но из-за этого же не уходят.
ЗАЛЬКА. Иногда уходят из-за сущих пустяков: пережаренной яичницы или разбитой чашки. А ссора – это уже серьезно. Грета не любит ссор.
ДЖОН. Грета, Грета, Грета… Я думал, что сойду с ума, когда жил с ней. Я ни в чем не был уверен. Ни на одну минуту: ни в ее любви, ни в ее настроении. Я всегда боялся попасть впросак. И что бы ты думала? То, чего я боялся, постоянно сбывалось. Наверное, я выглядел в ее глазах полным дураком и идиотом.
ЗАЛЬКА. Не занимайся самобичеванием.
ДЖОН. А что мне делать? Может быть подскажешь?
ЗАЛЬКА. Есть несколько способов остаться в живых после десятибалльного шторма. Один из них – забыть все.
ДЖОН. Забыть Грету? Разве это возможно?
ЗАЛЬКА. Ну тогда вешайся! Это твое последнее желание?
ДЖОН. Я хочу, чтобы она вернулась ко мне. Залька, помоги мне!
ЗАЛЬКА. Я не Господь Бог и не волшебник.
ДЖОН. Ты думаешь, что примирение между нами невозможно? Но все влюбленные ссорятся, мирятся… Разве я не прав? (Кричит.) Ну что ты молчишь?
ЗАЛЬКА. Не кричи, я не глухая. И прекрасно тебя слышу. Но Грета не как все, она хочет сделать свою жизнь поездом, который едет по точно означенному расписанию. Все, что мешает ей или раздражает, она быстро выбрасывает за окошко. Джон, ты меня знаешь, я не сторонница сладких пилюль. Если хочешь услышать мое мнение – пожалуйста.
ДЖОН. Значит, я оказался таким мешающим предметом?

Залька молчит.

ДЖОН. А если я попрошу прощения, встану на колени?
ЗАЛЬКА. Грета все делает один раз и бесповоротно.
ДЖОН (кричит). Я этого не переживу!
ЗАЛЬКА (после небольшой паузы). Я кажется знаю, что тебе нужно.
ДЖОН. Да?
ЗАЛЬКА. Почему бы тебе не подумать о другой женщине.
ДЖОН. Но мне нужна только Грета! Это ужасно – быть в пяти минутах от своей мечты и…
ЗАЛЬКА. Мы часто бываем в пяти минутах от чего-то, но это ни о чем не говорит. Самое трудное преодолеть расстояние и время именно этих пяти минут. У тебя останутся прекрасные воспоминания и легкая печаль. Поверь мне, Джон!
ДЖОН. Ты даешь рецепты на все случаи жизни. А сама хоть раз была счастлива?
ЗАЛЬКА (сухо). Я живу другими категориями.
ДЖОН (с кратким смешком). Естественно, больше тебе ничего и не остается.
ЗАЛЬКА. Я не намерена выслушивать твои оскорбления.
ДЖОН. В таком случае, я удаляюсь. Видимо, мое общество утонченные дамы переваривают с трудом.

Джон уходит со сцены. Появляется Грета.

ГРЕТА. Ты говорила так складно, что я чуть не прослезилась.
ЗАЛЬКА. А тебе его не жаль?
ГРЕТА. Нет, он сам во всем виноват. Это бесконечное выяснение отношений, упреки. Я избежала ловушки, именуемой браком. И чувствую себя как человек, которому едва не отрезали ногу.
ЗАЛЬКА (пристально смотря на Грету). Мне сегодня звонил Леопольд Стоковский… Ты с ним вчера познакомилась.
ГРЕТА. Да, и что?
ЗАЛЬКА. Он захвачен идеей написать музыку для Дориана…  И целый час говорил мне о тебе. Кажется, он увлекся не на шутку.
ГРЕТА. Будущим фильмом?
ЗАЛЬКА. Грета, не притворяйся, что ты не понимаешь, о чем идет речь. Он увлекся тобой. Грета, Грета… расписывал он мне на все лады. А что ты скажешь о нем?
ГРЕТА. Он интересный человек и привлекательный мужчина. Когда мы вчера танцевали на крыше «Гранд-отеля», я внезапно почувствовала себя маленькой девочкой. Мне захотелось прижаться к нему, хотелось, чтобы он поднял меня на руки. Что Джон? Он слишком груб и прямолинеен. По-настоящему прекрасным может быть только союз талантливых людей, одинаково влюбленных в красоту и искусство.
ЗАЛЬКА. Кажется, ты только что назвала брак ловушкой!
ГРЕТА. Я говорю о настоящем союзе мужчины и женщины. Где никто не пытается подчинить другого, где люди не выясняют отношения, а творят, парят как на крыльях.
ЗАЛЬКА. Ты идеалистка, Грета, и удивительным образом напоминаешь своих романтических героинь. Мечты, фантазии… Такие браки не всегда бывают счастливыми. Кроме того, ты, прежде всего, актриса.
ГРЕТА. Кроме того, и прежде всего, я хочу об этом забыть. Любая карьера начинается с того, что хочется достигнуть вершины любой ценой. И ты не думаешь ни о чем, только об этой недосягаемой вершине. Но потом обнаруживаешь, что там холодно, дуют ветры и ты стоишь… одна.  И тогда начинаешь задавать себе один-единственный вопрос: «А стоила ли карьера таких жертв и ради чего все это?» Смотришь вниз, а там люди заняты своим делом, и никто не думает о тебе. Любая прачка или секретарша с Манхеттена счастливей меня. У них есть все, а у меня – ничего.
ЗАЛЬКА. Ты что, смеешься?
ГРЕТА. К сожалению, нет. Я устала от всего. И вообще… Я хочу реальной жизни, Залька! Я была лишена ее. Я думала: вот еще немного, я сыграю свою лучшую роль, покончу со всеми контрактами, заработаю денег и удалюсь на покой… Но время шло, своей роли я так и не дождалась… И теперь я часто думаю, не совершила ли я ошибку – выбрала не ту дорогу. Может быть мое призвание – не искусство, а семья. Но почему у меня нет семьи, собственного дома?
ЗАЛЬКА. О чем ты говоришь, Грета? Любой мужчина с радостью женится на тебе. Ты мечта всех мужчин Европы и Америки.
ГРЕТА. Но зачем мне любой. Я хочу найти свою половинку.
ЗАЛЬКА. Так, ты можешь прождать всю жизнь.
ГРЕТА. Мне кажется, что моя встреча с судьбой уже состоялась.
ЗАЛЬКА. Ты говоришь о Леопольде Стоковском? О Стоки, как называют его в узких светских кругах?
ГРЕТА. Может быть.
ЗАЛЬКА (усмехаясь). О, он далеко пойдет. Стоки дико честолюбив. Он водит знакомство только с нужными людьми и не теряет времени зря. На этом поприще он весьма преуспел. Как видимо, и во всем остальном.
ГРЕТА. Ты не видела его моими глазами. Это тонкий, чувствительный человек, влюбленный в музыку, красоту…
ЗАЛЬКА. У всех влюбленных женщин глаза одни. Влюбленные, то есть слепые.
ГРЕТА. Ты не справедлива к нему. Он эстет до мозга костей и ранимый человек, как и я.
ЗАЛЬКА (что-то хочет сказать, но передумывает). Я слышу его голос.

Раздается голос Леопольда Стоковского: «Грета, ты здесь?», и он появляется на сцене.

СТОКОВСКИЙ. Добрый день. Я все ночь сочинял музыку, а утром позвонил леди Диане Купер и попросил ее достать для меня старинные ноты. Она собирается ехать в Венецию. И пригласила меня завтра на прощальный ужин. Там еще будут Вандербильды. Я хотел отказаться, но не смог, она бы обиделась.
ЗАЛЬКА. Глория Вандербильд… Это твоя молодая богатая поклонница, а ты еще говорил, что не знаешь ее!
СТОКОВСКИЙ. Я что-то такого не припомню.
ЗАЛЬКА. Впрочем, талантливые люди должны быть окружены молодыми поклонницами, особенно богатыми.
ГРЕТА. Надо было отказаться от этого вечера. У Дианы всегда собираются скучнейшие люди. Ты там просто умрешь от тоски.
СТОКОВСКИЙ. Я закрою глаза и представлю тебя. В этом случае вечер пролетит незаметно. 
ГРЕТА. Значит, мы сегодня никуда не пойдем?
СТОКОВСКИЙ. Я очень сожалею, Грета, но… (Целует ей руку.) Зато завтра я весь твой. А через неделю мы отправляемся в Италию. Все будет так, как я тебе сказал вчера. И никто не помешает нам. Извини, но я должен уже идти. (Уходит.)
ЗАЛЬКА. Ты уезжаешь с ним в Италию?
ГРЕТА. Да, а что в этом особенного?
ЗАЛЬКА. Ничего, но Джон….  Разве ты забыла о нем?
ГРЕТА. Он скоро утешится на бейсбольных матчах и с друзьями в барах. И будет недолго скучать по мне.
ЗАЛЬКА. Ты так считаешь?
ГРЕТА. Хорошо, не станем спорить. Я оставила Джона. Мое будущее это Лео. Я пойду собирать чемодан. Но кто мне ответит: нужны ли в раю чемоданы? Или там можно обойтись без них?

Уходит со сцены. Занавес.



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Грета и Стоковский сидят на чемоданах.

ГРЕТА. Значит, завтра снова Америка. Ну почему нельзя остаться в этом раю навсегда?
СТОКОВСКИЙ. Потому что рай не может быть вечным. Это краткая иллюзия, мираж. Мне уже прислали контракты. И через три дня начинаются мои концерты.
ГРЕТА. А я?
СТОКОВСКИЙ (обнимает Грету). А у тебя, наверное, съемки.
ГРЕТА. Но я не хочу больше сниматься.
СТОКОВСКИЙ. Совсем?
ГРЕТА. Совсем!
СТОКОВСКИЙ. А чем ты тогда хочешь заниматься?
ГРЕТА. Я тебе уже говорила. Поселиться в маленьком домике, разводить розы, а по вечерам слушать твою музыку.
СТОКОВСКИЙ. Это замечательно!
ГРЕТА. Ты… согласен этим?
СТОКОВСКИЙ. Конечно. (Опять обнимает ее и целует в щеку.)
ГРЕТА (мечтательно). Мне кажется, что я не испытаю ничего более прекрасного в жизни, чем наши прогулки по Венеции… Иногда мне хотелось остановить время.
СТОКОВСКИЙ. Да.
ГРЕТА. Ты не слушаешь меня, Лео. Помнишь, как я едва не упала в воду, когда мы проплывали по каналу под мостом Поцелуев. Ты еще обратил мое внимание на изумительный бело-розовый дворец… Ты сказал, что хотел бы жить в нем вместе со мной и вечерами смотреть на темно-зеленую воду, закаты.
СТОКОВСКИЙ. Помню.
ГРЕТА. А какое вкусное ты купил мне мороженое в том маленьком кафе на углу. Кажется, оно называлось «Голубая раковина»?
СТОКОВСКИЙ (рассеянно). Да.
ГРЕТА. А ночной Рим… когда луна заливала Бренту, я представляла себя художником, которому хочется поскорее взять в руки кисть и нарисовать точно такую же луну…
СТОКОВСКИЙ (мягко). Грета… время.
ГРЕТА. Ну почему ты не можешь послать к чертям все свои контракты и остаться со мной в Италии еще на неделю.
СТОКОВСКИЙ. Потому что я слишком долго шел наверх, чтобы взять все и бросить в один момент. Если я откажусь от контракта мой импрессарио пустит слух, что я необязательный человек и на меня нельзя положиться. И никто больше не станет мне ничего предлагать. Я останусь без работы и без концертов.
ГРЕТА. Ты можешь хотя бы отсрочить возвращение в Америку? Телеграфируй, что адержишься всего лишь на несколько дней. На два или три дня. Тебе пойдут навстречу. Должны пойти. Ведь в этом нет ничего страшного. Всего два дня.
СТОКОВСКИЙ. Не могу.
ГРЕТА (чуть не плача). Ну почему, Лео? Почему?
СТОКОВСКИЙ. Чтобы объяснить все по порядку, мне придется начать издалека.
ГРЕТА. Начни.
СТОКОВСКИЙ. Я приехал в Америку никому неизвестным нищим музыкантом, без связей, без поддержки. Правда, в Европе у меня была кое-какая популярность, но в Америке она ничего не значила. Ровным счетом ничего. Мне пришлось начинать свою карьеру практически с нуля. Ты знаешь, что это такое?
ГРЕТА. Знаю. Я тоже приехала в Голливуд безвестной дебютанткой с желанием перевернуть мир.
СТОКОВСКИЙ. Я столкнулся с завистью, чванством и недоброжелательством. Мне ставились подножки и плелись интриги. Слишком многое мне пришлось пройти и вытерпеть, прежде чем я стал Стоковским. Я уже не принадлежу себе. И ты должна понять это.
ГРЕТА. Странно. Я представляла тебя бесстрашным человеком, способным на поступок.
СТОКОВСКИЙ. Поступок? Но во имя чего?
ГРЕТА. Нашей любви.
СТОКОВСКИЙ. Это все очень красиво, но нереально. Ты требуешь от меня бессмыслицы. Это в молодости хочется взять в руки меч и крушить все на своем пути. С годами на многое смотришь по-другому.
ГРЕТА. А я думала, что мы похожи. И оба идем наперекор всему.
СТОКОВСКИЙ. Я не могу совершать глупых необдуманных шагов, в которых потом мне придется раскаиваться.
ГРЕТА. Значит, ты другой. Не такой, как я. Как только я чувствую, что кто-то начинает меня гнуть и диктовать свои условия, я поворачиваюсь к нему спиной и вычеркиваю из жизни. Раз и навсегда. Я так и не научилась смотреть в рот глупцам и снобам. Ты придаешь слишком большое значение мнению других людей.
СТОКОВСКИЙ. Причем тут, глупцы, Грета? Речь идет о моей работе. Только и всего. А потом, мы зависим от людей. К сожалению.
ГРЕТА. Мы зависим только от себя. Я уверена, что если бы ты захотел, то придумал бы какой-нибудь выход и остался бы со мной в Италии хотя бы еще на один день. Неужели ты не можешь продлить это удивительные мгновения, которые уже никогда не повторятся? Может быть, у нас и будут другие путешествия, но такого – никогда!
СТОКОВСКИЙ. Я не могу, понимаешь, не мо-гу. Телеграфировать милейшему человеку и сообщать ему, что я буду развлекаться, а он пусть выкарабкивается из этой ситуации, как хочет.
ГРЕТА (сквозь слезы). Ну почему ты на меня кричишь?

Стоковский встает.

ГРЕТА (испуганно). Как, уже? Объявили твой самолет? Как жаль, что из-за несносных журналистов нам приходится лететь разными рейсами. Ты позвонишь мне завтра?
СТОКОВСКИЙ. Конечно.
ГРЕТА. Я буду ждать тебя.
СТОКОВСКИЙ. До свидания!
ГРЕТА (тоже встает). Лео! Мой телефон: 4 – 5 – О. Я буду все время дома. Если я не подхожу, значит, вышла ненадолго за покупками. Это утром с десяти до одиннадцати. Или с десяти до половины одиннадцатого. А все остальное время я дома. Но, может, только на десять минут, я выйду в антикварный магазин. Это недалеко от моего дома. За углом. Примерно в десяти минутах ходьбы. Я не задержусь там. Просто посмотрю новые коллекции и обратно. Запомни 4 – 5 – О. Коммутатор работает исправно. Нас сразу соединят…Ушел… 

Грета задумчиво идет не в ту сторону, потом спохватывается и направляется в прямо противоположную.


СЦЕНА ВТОРАЯ

Сцена около дома Греты. Джон небрит и в помятом костюме. Залька держит в руках газету.

ДЖОН. Добрый день.
ЗАЛЬКА. День совсем недобрый, пасмурный и ветреный.
ДЖОН. Зато в Риме, я слышал прекрасная солнечная погода (Пауза.) И все-таки она уехала с этим щеголем и идиотом.
ЗАЛЬКА. Не говори так. Лео – замечательный человек. И талантливый музыкант.
ДЖОН. Конечно, он замечательный, как буддийский божок. Талантлив, красив, обаятелен. Словом, покрыт сплошной позолотой. А я полное дерьмо.
ЗАЛЬКА. Я так не говорила.
ДЖОН. Только подумать, что я был всего лишь игрушкой в руках Греты.
ЗАЛЬКА. Ты уязвлен?

Джон молчит.

ЗАЛЬКА. Мы не властны над своими чувствами.
ДЖОН. Я от души желаю ему испытать то, что испытал я.
ЗАЛЬКА. Не злорадствуй, Джон, может быть, c ним Грета обрела свое счастье.
ДЖОН (раскланивается). Ну уж, радоваться этому я, извини, не могу. Это выше меня. Я не такой эстет, как Грета, и не охвачен столь тонкими переживаниями.
ЗАЛЬКА. А потом… все может закончиться не так, как ты думаешь.
ДЖОН. Да что уж там! Я слышу звон свадебных колоколов.
ЗАЛЬКА. А я – нет.
ДЖОН. Просто ты завидуешь Грете.

Залька бросает на него быстрый взгляд, но ничего не говорит.

ДЖОН. Она красавица и блистательная актриса. А ты?  Всего лишь заштатная сценаристка, каких в Голливуде пруд пруди.
ЗАЛЬКА. Я довольна тем, что у меня есть. И не прошу у Господа Бога большего.
ДЖОН. Довольна-то ты, может, и довольна, но пустить из зависти лишнюю шпильку или сплетню за спиной Греты, как и все ее знакомые, не прочь. Просто она, бедняжка, об этом и не догадывается.
ЗАЛЬКА (разозлившись). Кажется, ты ее жалеешь!
ДЖОН. Честно говоря, да. Мне частенько бывало жаль ее. Дуется, капризничает, а если подумать, то сущий ребенок: беззащитный и упрямый. И царапается-то она из-за того, что боится людей и никому не доверяет.
ЗАЛЬКА. Ну ладно, хватит! (Джон уходит.) Когда я слышу, как он ее жалеет, у меня все переворачивается внутри. Он даже не догадывается, как мне больно. Глупый слепой Джон… И Грета тоже… слепая. Она пребывает в блаженном неведении и не хочет знать правды о своем Стоки. Что же! Я никого не буду ни в чем разубеждать. Не может человек так много даров взять у Бога сразу: и красоту, и талант, и счастье. Это несправедливо. Какая-то карта обязательно должна быть битой. Иначе нарушается божественный порядок. Пусть все идет своим чередом, а я посмотрю, как будет падать первая гордячка Голливуда. А потом я ее пожалею. О, жалость и Грета – это несовместимо. Я обниму ее крепко-крепко и прижму к своей груди. Пусть поплачет на ней, а я посмеюсь над жизнью и Гретой. Только подумать – какие чудеса иногда преподносит нам Всевышний. Ну кто бы мог себе вообразить, что Грета, холодная Грета, влюбится ни на шутку. И потеряет голову. Это будет самым увлекательным спектаклем, который я когда-либо видела. Такой сценарий я бы никогда не придумала. Не хватит фантазии.

Входит Джон. Он рассеянно озирается по сторонам.

ЗАЛЬКА. Ты, кажется, ушел.
ДЖОН. У меня, наверное, развились слуховые галлюцинации. Мне послышался ее голос. Но ведь она в Италии.
ЗАЛЬКА. Не совсем.
ДЖОН. Что ты хочешь сказать? Она уже прилетела в Америку?
ЗАЛЬКА. В общем, да. Открою тебе этот большой-большой секрет.
ДЖОН. Почему же ты не сказала мне об этом раньше? Может быть, ты обманываешь меня? О ее возвращении из Италии нет никакой информации, ни в газетах, ни по радио.
ЗАЛЬКА. Ты же знаешь нашу Грету – любительницу тайн и загадок. Она прилетела тайком, никого не поставив в известность.
ДЖОН. Но откуда ты знаешь, что она здесь?
ЗАЛЬКА. Она звонила мне сегодня утром и попросила придти сюда.
ДЖОН. И давно она прилетела?
ЗАЛЬКА. Примерно неделю назад. И не подавала никаких признаков жизни. Не отвечала на телефонные звонки, не открывала дверь…
ДЖОН. Может быть, она куда-нибудь скрылась, отъехала. Это в ее вкусе.
ЗАЛЬКА. Нет, она здесь.
ДЖОН. Тогда почему же?
ЗАЛЬКА (пожимает плечами).  Не знаю.
ДЖОН (замечает в ее руках газету). Ты, наверное, узнала обо всем из газеты, а меня выставляешь полным дураком. Дай ее мне.
ЗАЛЬКА. Там ничего нет. (Прячет газету за спину.) Это просто так.

Входит Грета и радостно бросается к ним.

ГРЕТА. Джон, Залька! (Джон отворачивается. Грета в глубоком изумлении.) Ты на меня сердишься? Я провела месяц в раю. Это не описать – это надо видеть. Немножко замучили корреспонденты. Они постоянно спрашивали нас, когда свадьба.

Джон медленно отступает назад и уходит со сцены, но Грета этого не замечает.

ЗАЛЬКА. Ты замечательно выглядишь!
ГРЕТА. А как твои дела? Я привезла тебе из Рима подарок. Какие новости в Голливуде? Заходи ко мне. Почему мы стоим на улице? (Заходят в дом.)
ЗАЛЬКА. Скоро собираются делать новый фильм с твоим участием.
ГРЕТА (пренебрежительно пожимает плечами). Мне все равно. Возможно, я и не буду в нем играть.
ЗАЛЬКА. Что с тобой, Грета?
ГРЕТА. Мне надоели кино, съемки, все эти волнения и переживания. Какое счастье, Залька, жить той жизнью, какой тебе хочется. И не от кого не зависеть: ни от продюссеров, ни от режиссеров. По-настоящему я поняла это только сейчас, когда встретила Лео.
ЗАЛЬКА. Но как же кино?
ГРЕТА. Не знаю, раньше я знала, что мне надо делать, куда идти и с кем разговаривать. Но теперь… (Она ликующе поднимает вверх руки.) Я чувствую себя кораблем, который вышел в открытое море, подняв все паруса. Ветер бьет мне в лицо, брызги падают на руки. Но это жизнь, настоящая жизнь. Не выдуманная и не поставленная на сцене. И я так счастлива! Я забыла все. Я помню только то, что люблю и любима.
ЗАЛЬКА. Я… рада за тебя, Грета, но…
ГРЕТА. Никаких «но». Это и есть то чудо, о котором я мечтала еще с юности. Я встретила, наконец, мужчину, c которым проживу долго-долго. Пока не состарюсь и не умру. Но ведь это будет очень нескоро. А главное… я даже не знаю, как тебе это объяснить. Я стала совсем другой. Что-то перевернулось во мне. Я жила, как в стеклянной башне, отгороженной от всего мира. Но теперь эта башня рухнула. (Закрывает глаза, и какое-то время молчит, cловно пытается подобрать нужное слово.) И я чувствую жизнь так пронзительно и с такой силой, как никогда раньше. Мне придется учиться жить заново. Жить другим человеком. (Улыбается.) Но я буду очень послушной и старательной ученицей.  
ЗАЛЬКА. Я не узнаю тебя, Грета, ты раньше ты никогда не теряла голову и сохраняла спокойствие даже в самых острых ситуациях.
ГРЕТА (эхом). Раньше…
ЗАЛЬКА. В конце концов, все может оказаться не так, как ты думаешь.
ГРЕТА. Что ты имеешь в виду?
ЗАЛЬКА. Да так, ничего. Куда ты пропала? Я тебе звонила несколько раз, но никто не подходил к телефону.
ГРЕТА. Я хотела побыть одна и подумать.
ЗАЛЬКА. О чем?
ГРЕТА. Обо всем! О, Лео, о себе, о том, где мы поселимся. Я думаю, какой красивый мы купим дом. У меня ведь никогда не было своего дома. Сплошные гостиницы, съемные квартиры, дома в аренду. Как странствующая актерка в третьеразрядной труппе. Но теперь с этим покончено. И я так рада!
ЗАЛЬКА. Ты слишком забегаешь вперед.
ГРЕТА (резко поворачиваясь к ней). Ты хочешь сказать, что я ошибаюсь в Лео?
ЗАЛЬКА. Нет. (Запинаясь.) Но ты можешь не знать… всех обстоятельств.
ГРЕТА. Залька, ты что-то от меня скрываешь! Эти твои намеки, реплики…
ЗАЛЬКА. Нет… ничего.
ГРЕТА. Говори!
ЗАЛЬКА (протягивая ей газету). Это всего лишь маленькая заметка.
ГРЕТА. Читает: «Леопольд Стоковский имеет честь объявить о своей помолвке с Глорией Вандербильд». (Газета падает у нее из рук.) Этого не может быть. (Запускает руку в волосы.) Залька, мне… плохо.
ЗАЛЬКА. Принести воды?
ГРЕТА. Не знаю, оставь меня. Я хочу побыть одной.
ЗАЛЬКА. Давай я все-таки принесу тебе воды. (Распахивает объятья и устремляется к ней.) Грета, мне так жаль.
ГРЕТА (повелительно). Стой там, где стоишь. Подальше, подальше. Отойди еще. И не рыдай надо мной, как над покойником. Это раздражает. Ты не могла сказать мне об этой помолвке… чуточку пораньше?
ЗАЛЬКА. Я хотела, но ты скрылась от всех.
ГРЕТА. Если бы ты по-настоящему хотела, то нашла бы возможность предупредить меня об этом. Думаешь я не понимаю, что тебе просто интересно увидеть мою растерянность и отчаяние. Увидеть меня такой, какой никто никогда не видел. (Качает головой.) Не дождетесь. Я не из тех, кто будет лить слезы напоказ. Свое горе я переживу сама. Наш разговор закончен. Не надо мне больше звонить и приходить.
ЗАЛЬКА. Грета!
ГРЕТА. Все!

Грета поворачивается к ней спиной и только, услышав звук хлопнувшей двери, медленно идет к двери.

ГРЕТА (задумчиво). Лео…  Но зачем ты так… Вы удивительно божественная женщина, Грета. (Тихо смеется.)  Значит, вот как тебя вышвыривают из жизни. Культурно. В бархатных перчатках. И ты ничего не чувствуешь: ни боли, ни потрясения. Боль придет потом… потом. А сейчас хочется скрыться от всех и никого не видеть. Зачем? Недруги посмеются над моим горем. А сочувствие друзей будет раздражать. Да и есть ли у меня настоящие друзья? (Строит вокруг себя импровизированную баррикаду.) Я больше никогда отсюда не выйду. Никогда. Сейчас позвоню на студию. (Подходит к телефону и набирает номер.) Я уезжаю в Швецию. Меня не будет месяц или два. Или год. (Вешает трубку.)
ГОЛОС ПО РАДИО. Только что поступило сообщение, что наша великая Грета Гарбо покидает Америку и направляется к себе на родину в Швецию. Она еще не знает сколько времени пробудет там, но хочется надеяться, что недолго. И по скором возвращении великая актриса порадует нас своими новыми ролями. Америку ждет великую Грету!

Свет сгущается до пронзительной синевы. Грета лежит на сцене, распластавшись. Играет музыка. Она медленно поднимает голову.

ГРЕТА. Так тихо… и где-то играет музыка. Или мне это слышится… Мне кажется, что я маленькая девочка, и скоро Рождество. (Складывает руки.) «Боженька, пошли мне счастье, я буду тихой примерной девочкой. Я буду слушаться маму и папу и никогда не делать дурных поступков». Неужели отныне моя судьба – съемки, репетиции, вся эта чехарда и суета. Но никто и никогда не спросил меня: «Хочу ли я такой жизни?» Может быть, я все-таки была предназначена для другого? Как хочется уснуть и не просыпаться, а если проснуться, то все забыть. Лео поселил во мне странное отвращение к жизни. А ведь я так многое любила в ней. Я любила вставать рано утром, распахивать окно и слышать ветер или бродить без устали по голливудским холмам. (Проводит рукой по лбу, поднимаясь.) Господи, Грета, ты кажется, бредишь. (Подходит к своему столу.) Какой тут скопился хлам. Сценарии, сценарии, сценарии. Я больше не могу их видеть.

Рвет их. Занавес.


СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Джон. Залька. Находятся там же: перед домом Греты.

ЗАЛЬКА. Она сидит взаперти вот уже который день. Что она там делает, бедняжка?
ДЖОН. Вспоминает о своем Стоки!
ЗАЛЬКА. Не злословь! Пожалей ее!
ДЖОН (ехидно). Кажется, это ты очень нервничала, когда я ее жалел.
ЗАЛЬКА (бросает на него быстрый взгляд). Тогда было совсем другое дело.
ДЖОН. Понятно. Сейчас ее можно пожалеть, как приблудную собачонку. Погладить и накормить. А тогда она была высокомерна и недоступна. И не очень-то подпускала тебя к себе.
ЗАЛЬКА. Откуда в тебе столько злости, Джон?
ДЖОН. Во мне? Это ты недовольна, что она тебя отталкивает и не хочет видеть.
ЗАЛЬКА. А что в этом плохого? Да, я хочу, чтобы она поскорее вернулась к прежней жизни. Что это – преступление?
ДЖОН. Конечно, нет. Особенно, если принять во внимание, что ты будешь писать сценарий для очередного гретиного фильма.
ЗАЛЬКА. Твои колкости меня абсолютно не трогают. Ты пьян и городишь всякий вздор. Лучше бы тебе не приходить сюда в таком виде.
ДЖОН. Мой вид меня абсолютно не трогает. Просто мне хочется здесь бывать.
ЗАЛЬКА. Верный пес у гретиных ног.
ДЖОН (кивает головой). Ты попала в самую точку. (Говорит с расстановкой.) Верный пес у гретиных ног.
ЗАЛЬКА. Тебе не мешало бы подумать о себе. Так ты совсем … совсем…
ДЖОН. Можешь договаривать. Сопьюсь в каком-нибудь кабаке.
ЗАЛЬКА. Я не это хотела сказать.
ДЖОН. Можешь меня не щадить. Зачем? Мы же свои люди. Это, во-первых, а, во-вторых, я уже сказал, что меня ничего не трогает.
ЗАЛЬКА. Но я же беспокоюсь о тебе, и мне неприятно видеть тебя таким.
ДЖОН. Милая Залька, иногда ты язва, иногда – стерва, но в целом, женщина приличная и достойная лучшей доли, чем написание бесконечных сценарий, которые часто летят в корзину.
ЗАЛЬКА. Спасибо за комплимент.
ДЖОН. Это не комплимент, это констатация факта.
ЗАЛЬКА. Значит, ты всегда воспринимал меня язвой и стервой.
ДЖОН. Я не говорил всегда, ты невнимательно слушала меня.
ЗАЛЬКА (плачет). Нет, я все слышала и все поняла правильно. У тебя никогда не было ко мне ни грамма чувства или жалости.
ДЖОН (пошатываясь подходит к ней и обнимает ее). Залька, я не хотел тебя обидеть. Просто я сам не свой. Могу тебе одолжить носовой платок, но больше никаких средств утешения у меня нет.
ЗАЛЬКА. Давай сюда хотя бы платок. (Сморкается в него.) У меня нервы тоже ходуном ходят. И ничего не могу с собой поделать.
ДЖОН. Ты мне недавно советовала влюбиться в другую женщину, почему бы тебе не попробовать кем-то увлечься. Это внесло бы приятные перемены в твою жизнь и решило бы многие проблемы.
ЗАЛЬКА. Весь ужас в том, что я уже влюблена.
ДЖОН. Ты?
ЗАЛЬКА. Джон, ты в своем репертуаре: что у тебя на уме, то и на языке. Я что, по-твоему, безнадежная старая дева, которая не в состоянии ни в кого влюбиться?
ДЖОН. Да нет, ты очень даже ничего. (Отходит и оглядывает ее с головы до ног.) Ничего. Неплохая фигура и волосы. Лицо… приятное.
ЗАЛЬКА (вспыхивает). Ты привык воспринимать меня тенью Греты.
ДЖОН. Увы! Но я рад за тебя.
ЗАЛЬКА. Но… меня не любят.
ДЖОН. А это уже печально, малышка. Тебе мои сочувствия.
ЗАЛЬКА. Джон, а если бы ты не любил Грету, то я… Ты не обратил бы на меня внимание?

Джон погружается в глубокую задумчивость.

ЗАЛЬКА (то бледнеет, то краснеет). Наверное, ты решаешь мировую проблему и даже не понял, что я пошутила.
ДЖОН. Извини, cтарушка, я действительно воспринял твои слова всерьез и порядком струхнул.
ЗАЛЬКА. Иногда мне хочется тебя убить.

Раздается чей-то голос за сценой.

ЗАЛЬКА. Это Лео, Леопольд Стоковский. Я слышу его голос.
ДЖОН. Его появление здесь очень кстати. Я элементарно набью ему за все морду.
ЗАЛЬКА. Фу, Джон! Драться с музыкантом!
ДЖОН. По-твоему, лучше, если бы он был булочником? Я разжалую его до дворника и с удовольствием сшибу с него спесь.
ЗАЛЬКА. Ради бога, Джон, только драки здесь еще не хватало. Возьми себя в руки.
ДЖОН. И не надейся на это.

Залька нервно ходит по сцене.

ЗАЛЬКА. Грете все это не понравится. Она будет недовольна.
ДЖОН. Ты так думаешь?
ЗАЛЬКА. Я ее хорошо знаю и уверена в этом.
ДЖОН. Тогда – отбой. Слово Греты – для меня закон.
ЗАЛЬКА. Даже сейчас?
ДЖОН. Сейчаc и всегда.
ЗАЛЬКА. Тебе лучше уйти и не встречаться с Лео.
ДЖОН. Надеюсь, что я еще встречусь с этим, так называемым джентельменом, в другой обстановке, когда меня уже некому будет останавливать. (Уходит со сцены.)

Входит Леопольд Стоковский с большим букетом цветов.

ЗАЛЬКА. Ты такой нарядный, Стоки! Ну, прямо как жених перед венчанием.
СТОКОВСКИЙ. Сегодня я не расположен к шуткам.
ЗАЛЬКА. Давно ли ты стал таким серьезным? Тебя ведь называют «обаятельным малым». А тут строг, нахмурен. Право, Cтоки, тебе это не идет.
СТОКОВСКИЙ. Ты не знаешь, Грета дома? Я звонил ей несколько раз, но никто не подходил к телефону.
ЗАЛЬКА. Этого не знает никто. Значит, ты к Грете?

Стоковский кивает головой.

ЗАЛЬКА. Зачем?
СТОКОВСКИЙ. Я просто хочу ее увидеть.
ЗАЛЬКА. Лучше скажи правду, я ведь все равно не отстану. Тут меня недавно назвали язвой и стервой, так что выбора у тебя нет. Признавайся – и дело с концом!
СТОКОВСКИЙ (после недолгого колебания). Я хочу попросить у нее прощения.
ЗАЛЬКА. За что?
СТОКОВСКИЙ. Не будь наивной.
ЗАЛЬКА. А я, в сущности, такая и есть. Добрая, наивная. Без пяти минут старая дева.
СТОКОВСКИЙ. Даже старые девы редко бывают непроходимыми дурами.
ЗАЛЬКА. Вот, оказывается, какая участь сценаристов Голливуда – выслушивать оскорбления. Стоки, ты хоть думал о том, что натворил?
СТОКОВСКИЙ. Я отдаю себе отчет в своих поступках.
ЗАЛЬКА. Тем хуже для тебя. Грета… Как ты мог? А когда я грубо и прямо намекала на богатую поклонницу, на которой ты теперь собираешься жениться, ты делал вид, будто не понимаешь в чем дело. Хорошую же комбинацию, Cтоки, ты провернул: и с Гретой поразвлекся, и запасной вариант у тебя всегда был под рукой.
СТОКОВСКИЙ. Я могу пройти?
ЗАЛЬКА. Конечно, в добрый час, Стоки! Грета очень обрадуется твоему визиту. Правда, если честно, то твои шансы на то, что она тебя простит и вообще захочет с тобой разговаривать, нулевые. Но это, кажется, твой единственный настоящий поступок – придти и объясниться. Столько времени ты молчал, а потом решился. Браво! (Собирается уходить, но потом задерживается.) А все-таки почему, Cтоки? Почему ты сделал этот выбор?
СТОКОВСКИЙ. Хочется посмаковать?
ЗАЛЬКА. Смаковать тут, собственно говоря, нечего. Просто женское любопытство. Назовем это так.

Стоковский молчит.

ЗАЛЬКА. Очевидно, ты остолбенел в предверии свадьбы.
СТОКОВСКИЙ (тщательно подбирая слова). Грета – удивительный человек и прекрасная женщина. В моей жизни она была, как яркая вспышка… Я ее никогда не забуду.
ЗАЛЬКА. Понятно, а теперь тебе нужна не вспышка, а тихая ровная свечка, к тому же оплывшая деньгами.
СТОКОВСКИЙ. Все не так, как ты думаешь.
ЗАЛЬКА. Все именно так, как я думаю. Просто то, что у тебя в голове, я высказала вслух. Желаю тебе успеха, Стоки! (Уходит со сцены.)


СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Стоковский входит в гретин дом. Грета стоит у стены и смотрит перед собой невидящим взглядом.  

СТОКОВСКИЙ (тихо окликает ее). Грета!

Увидев Стоковского, она делает движение уйти, но потом замирает.

СТОКОВСКИЙ (извиняющимся тоном). Дверь была открыта. (Протягивая букет.) Наверное, все это звучит ужасно глупо и сентиментально, но я хочу, чтобы мы остались друзьями. Я пришел попросить у тебя прощение. (Пауза.) Конечно, я виноват, но все случилось как бы помимо меня. Я хочу, чтобы ты меня простила. В жизни не всегда получается так, как мы хотим.
ГРЕТА (холодно). В самом деле?
СТОКОВСКИЙ. Ты напрасно иронизируешь. Мне сейчас не до этого.
ГРЕТА. Мне тоже. Я напрасно ждала твоего звонка… день… два… три… Ты не позвонил, как мы договаривались… Ты не позвонил вообще.
СТОКОВСКИЙ. Я боялся причинить тебе боль.
ГРЕТА. Очевидно, ты хотел обрадовать меня своей помолвкой.
СТОКОВСКИЙ (с отчаянием). Грета, ты ничего не понимаешь!
ГРЕТА. А что? Что я должна понимать? Как ты мне все это объяснишь? Я жду твоих объяснений! Давай!
СТОКОВСКИЙ. К сожалению, жизнь – это не съемки фильма. Мы хотим одно, а получаем другое. Так сложилось. И все.
ГРЕТА. Скажите, пожалуйста, какая мудрая мысль! Продолжай! Нет, не надо. Нет, продолжай, продолжай! Я слушаю тебя! Ты – трус, Лео, вот и все. Трус, трус, трус! (Кидается к Стоковскому и отчаянно бьет его кулаками в грудь. Он не сопротивляется. Она отходит, c трудом переводя дыхание.) Ты говоришь, а я не верю, что это ты. Я отказываюсь в это верить. Когда мы стояли там, на крыше Гранд-отеля и танцевали под звуки блюза, я думала, что между нами – настоящее, а оказалось… как фальшивая нота! Ты знаешь, что это такое. Играет оркестр, играет как одно целое, и вдруг… этот непонятно откуда взявшийся звук, который губит все. (Сжимает голову руками.) О, этот звук! Лео, я всю жизнь ждала любви, как чуда, и когда она пришла, я была готова отказаться от всего: славы, денег, карьеры. Я была готова даже отказаться от своей свободы, потому что любовь –  это величайшая несвобода. А ты? Ты испугался и сбежал! И знаешь, от кого? От самого себя! Ну что ты стоишь? Иди же к ней, к своей жене, невесте, как ты ее там называешь, и оставь меня в покое раз и навсегда.
СТОКОВСКИЙ. Грета, я никогда не забуду тебя, Рим, нашу любовь…

Грета затыкает руками уши.

СТОКОВСКИЙ. Но ты должна меня понять, я мало принадлежу себе… Я всецело поглощен музыкой, концертами, оркестром. У тебя – фильмы…
ГРЕТА (отнимает руки). Что? Я ничего не слышала. Какое счастье!
СТОКОВСКИЙ. Ты эгоистка и понимаешь только себя!
ГРЕТА (язвительно). Не только! Я прекрасно понимаю и тебя. Ты ведь столько прошел, столько вытерпел, прежде чем стать Стоковским. Так, кажется, ты говорил мне.
СТОКОВСКИЙ. Но послушай, я много думал о нас. Идеалы молодости быстро проходят. Пройдет совсем немного времени, и ты разочаруешься во мне. Я, возможно, не тот человек, за кого ты меня принимаешь.
ГРЕТА (устало). Какое теперь это имеет значение?
СТОКОВСКИЙ. Грета! Я все-таки лучше уйду. Это, наверное, самое тяжелое решение в моей жизни. Не думай, что мне оно далось так легко. Наша любовь была, как пиршество богов на руинах глупости, алчности и зависти.
ГРЕТА. Ты хочешь сказать, что наша любовь оказалась ненужной роскошью в этом несентиментальном мире?
СТОКОВСКИЙ. Именно так.
ГРЕТА. Ты решил за себя и за меня?
СТОКОВСКИЙ. Да, так будет лучше для нас обоих.
ГРЕТА. Я думаю иначе. И по твоим глазам вижу, что ты и сам до конца не веришь в то, что говоришь.
СТОКОВСКИЙ. Я лгун, Грета, неисправимый лгун, но изменить что-либо не в силах.
ГРЕТА. Недавно я вспоминала Италию. Я часто просыпалась тогда ночью, слушала твое дыхание и мне становилось страшно от одной только мысли, что в мире есть человек, который стал для меня всем. Когда-то я читала легенду об андрогинах. И встретив тебя, я поняла, что ты моя вторая половинка. Мне было с тобой так хорошо, как ни с кем и никогда в жизни. А что теперь? Что остается мне? Одинокая жизнь? Надоевшие съемки и долгие тоскливые вечера? Я не вынесу этого!
СТОКОВСКИЙ (подходит к ней). Ох, милая моя девочка! (Обнимает и целует ее.)
ГРЕТА. Лео! (Она прижимается к нему.)  Неужели ты забыл собственные слова: «Грета – вы как скользящий лунный блюз».
СТОКОВСКИЙ. Томительно-прекрасный…
ГРЕТА. У тебя хорошая память! Но тогда… почему ты не можешь все изменить, сделать так, как будто бы снова – Италия, лето, Рим?
СТОКОВСКИЙ. Этот вопрос мне уже задавался сегодня. Но у меня нет на него ответа. Можешь считать меня трусом и пораженцем. Хотя я никогда не был ни тем, ни другим. Так сложились обстоятельства.
ГРЕТА (усмехаясь). Можешь ничего и не говорить. Ты выбираешь безопасность и комфорт. Положение в обществе. Светскую жизнь. Ты женишься, потому что тебе не нужны трудноcти, и ты не хочешь иметь проблем. Ты женишься на женщине, которая обеспечит тебе райскую жизнь и посадит в золотую клетку. А я была для тебя просто… развлечением.
СТОКОВСКИЙ. Ты говоришь несправедливые слова. Я люблю тебя, Грета! Просто…
ГРЕТА (устало). Лео, избавь меня от объяснений. Когда ты пришел, я была готова разорвать тебя, а теперь…  Пожалуй, я прощу тебя. Ты для меня все равно что умер. А прощать мертвых всегда легче, чем живых. И жаль, что от пиршества богов со временем остаются только пепел и воспоминания.
СТОКОВСКИЙ. А моя музыка? Я написал, как и обещал тебе, «Лунный блюз». (Протягивает ей ноты).
ГРЕТА. Мне она больше не нужна.

Стоковский медленно, не оборачиваясь, уходит со сцены.

ГРЕТА (тихо). Прощай, Лео! Оказывается, гордость – не такая уж и плохая вещь. Она не позволила мне встать перед тобой на колени и попросить вернуться. Моя гордость – это, пожалуй, единственное, что мне осталось. (Уходит вглубь сцены. Делает несколько шагов и опускается на колени.) Господи, лиши меня всех чувств, потому что я больше ничего не хочу чувствовать, отними у меня память, потому что я не хочу ничего вспоминать, и подари мне покой, потому что это единственное, что поможет мне не сойти с ума.

На сцене появляется Залька с папкой в руках.

ЗАЛЬКА (шепотом). Таких слов в сценарии нет.
ГРЕТА (не поворачиваясь). Конечно, нет. Но я же просила тебя не приходить больше ко мне и не звонить.
ЗАЛЬКА. Я не могу оставить тебя в такую минуту. Я нужна тебе.
ГРЕТА. Тебе нужны мои фильмы, к которым ты пишешь сценарии.
ЗАЛЬКА. И это тоже.
ГРЕТА. Спасибо за откровенность. 

Залька медленно идет к выходу.

ГРЕТА. Останься! Сядь! Мне так плохо, как никогда в жизни. У меня такое чувство, что меня сбросили с высокой скалы, и я разбилась вдребезги. Я не узнаю саму себя. (Поднимает безжизненную руку и опускает ее.) Кажется, тело не мое, а чужое. Я как ватная кукла.
ЗАЛЬКА. Время, как утверждают великие философы прошлого –  все лечит. «Все течет, все меняется». Ни о чем не жалей, Грета!
ГРЕТА. Я не жалею. Я просто убита. (Разражается резким смехом.) Можешь считать, что я умерла. И никогда больше не воскресну.
ЗАЛЬКА. Не говори так! Я принесла тебе великолепную новость.
ГРЕТА. Все новости для меня уже кончились. Ты хочешь предложить мне очередной сценарий?
ЗАЛЬКА. Ты проницательна. Как всегда. Тебе интересно знать какой?
ГРЕТА. А что с «Дорианом»?
ЗАЛЬКА. Увы, босс сказал, что это некоммерческая тема, которая не принесет ему большого дохода.
ГРЕТА. Некоммерческая тема, некоммерческая жизнь… Оказывается ничего нельзя желать слишком сильно. Иначе это никогда не сбудется. (Молча протягивает руку и берет сценарий.) Читает: «Дама с камелиями» по Александру Дюма. О да, это как раз для меня. Роковая любовь, страсть… разлука… смерть.
ЗАЛЬКА. Я так и думала, что тебе он понравится. Ты всегда хотела играть классические роли.
ГРЕТА. Такая трогательная забота о моем репертуаре. И у кого же возникла мысль об этом замечательном сценарии?
ЗАЛЬКА. У меня.
ГРЕТА. Ве-ли-ко-леп-но! (Рвет его.) Я больше никогда не буду сниматься в кино. Все кончено! Посмотри в угол? Видишь, там гору бумаг. Это сценарии. Завтра я выкину их на свалку.
ЗАЛЬКА. Грета!
ГРЕТА. Кино и Голливуд меня больше не интересуют. Я хочу прожить остаток своих дней где-нибудь на берегу тихого лесного озера. Тишина, покой… Я хочу уйти из этого мира, где мужчины продают себя, как дорогой товар, а красота и любовь влачат жалкое существование на каких-то задворках. Мне этот мир неинтересен и не нужен.
ЗАЛЬКА. Ты говоришь, как героиня древнегреческой трагедии.
ГРЕТА. Значит, я уже сошла с ума. (Нагибается и достает чемодан из-под кушетки.) Я Антигона, Электра и Медея вместе взятые. Мне хочется вопить от боли и кататься по полу. Но я держу себя в руках. Хваленая шведская выдержка, о которой мне столько говорили, что я поверила в нее и сама.
ЗАЛЬКА. И куда ты собираешься уехать?
ГРЕТА. В Швецию.
ЗАЛЬКА (тихо смеется). Телеграфируй мне на первой же остановке о своем возвращении.
ГРЕТА (вздрагивает). Почему?
ЗАЛЬКА. Потому что, твой поезд уже ушел. И твоя судьба – Голливуд, а не тихое лесное озеро. Всем нам время от времени хочется куда-то убежать. Кто-то мечтает о тихом лесном озере, кто-то о необитаемом острове в океане. Но это все полнейшая иллюзия, мираж. От себя не убежишь.
ГРЕТА. Ты глубоко ошибаешься. Я действительно хочу уехать и уеду.
ЗАЛЬКА. Жаль! Очень жаль! Из-за какого-то…

Смотрят долгим взглядом друг на друга. Потом опускаются на колени и начинают собирать обрывки сценария. Собрав, Грета протягивает его Зальке.

ГРЕТА. Возьми.
ЗАЛЬКА. Оставь у себя.
ГРЕТА. Зачем?
ЗАЛЬКА. Ну … мало ли.

Грета резко швыряет сценарий на стол.

ЗАЛЬКА. Это пройдет, Грета.
ГРЕТА. Навряд ли.
ЗАЛЬКА. У тебя впереди долгая жизнь. Интересные роли, фильмы. И ты еще встретишь свою любовь.
ГРЕТА. Как ты не понимаешь, что дело в другом. В юности всегда слепо веришь в то, что стоит только постараться – и все будет так, как надо. Словно, кто-то сидит внутри тебя и говорит: «Потрудись, дорогая – и все придет». И я… старалась. Я шла, преодолевая преграды, шла, cтиснув зубы и думала: «Когда-то я получу от жизни все: славу, любовь, замечательные роли». Но, когда начинаешь понимать, что от тебя слишком мало что зависит, становится страшно. Словно, ты маленькая песчинка в руках непоправимого рока. И он тебя куда-то несет, несет. Хочется сопротивляться, кричать, но нет никаких сил. Ну что я сделала такого Лео?
ЗАЛЬКА (осторожно). Глория Вандербильд – одна из богатейших невест Америки.
ГРЕТА. И ты думаешь, что все дело в деньгах? (Делает брезгливый жест.)
ЗАЛЬКА. Это жизнь! Твоя главная ошибка в том, что ты всех меряешь по себе. А люди другие. Их чувства мелочны, а страсти банальны. Ты хочешь высечь искру там, где огонь давным-давно потух.
ГРЕТА. Значит, я обречена на одиночество, и это твой окончательный приговор?
ЗАЛЬКА. Боюсь, что да. Ты актриса, Грета! В этом твое счастье и судьба.
ГРЕТА. Ты мой палач, Залька, ты возвращаешь меня к тому, от чего я так хотела уйти. Я хотела все забыть и начать свою жизнь сначала...
ЗАЛЬКА. На берегу тихого лесного озера. Но ты не можешь уйти от самой себя, Грета! (Берет ее за руки). Прости меня, я часто была мерзкой бабой. Я завидовала твоей славе и красоте, но в глубине души я всегда восхищалась твоим талантом, я понимала, что ты единственная. Ты такая же редкость, как «Джоконда» Леонардо или статуи Микеланджело. Ты чудо, Грета…
ГРЕТА (пытается скрыть выступившие на глазах слезы). О, да, я, как мертвая немая статуя. Но даже статуям иногда бывает очень больно, их ранят, и из ран сочится кровь. Теплая, живая. Но этого никто не должен видеть, потому что статуям страдать не полагается. Неужели я выдумала Лео, и он никогда не был таким, каким представлялся мне вначале: тонким, ранимым человеком, влюбленным в музыку и красоту.
ЗАЛЬКА. Стоки действительно был другим, просто ты не хотела этого замечать, а ведь я говорила тебе об этом. И не один раз.
ГРЕТА (тихо). Наверное, cо стороны все это выглядело достаточно смешно и нелепо. Моя лав стори – отличная сплетня для Голливуда.
ЗАЛЬКА. Если он будет звонить и спрашивать о тебе, что мне сказать?
ГРЕТА. Ничего. Он для меня больше не существует.
ЗАЛЬКА. Ты уверена в этом?
ГРЕТА. Да. Идеалы молодости быстро проходят.
ЗАЛЬКА. Что?
ГРЕТА. Я вспомнила слова одного старого знакомого.
ЗАЛЬКА. Он жив?
ГРЕТА. К сожалению, умер. (Пауза.)
ЗАЛЬКА. Тебе что-нибудь нужно?
ГРЕТА. Ничего. Абсолютно ничего.
ЗАЛЬКА. Ты… действительно хочешь уехать? Ты не передумала?
ГРЕТА (качает головой). Нет.
ЗАЛЬКА. Ну тогда возвращайся скорее. Все ждут тебя.
ГРЕТА. Я никогда не вернусь в Америку.
ЗАЛЬКА. До свидания!
ГРЕТА. Прощай!
ЗАЛЬКА. Я понимаю, ты сделала свой выбор. Но прежде чем ты уедешь, вспомни свои слова. Однажды ты сказала, что камера – твой лучший друг. А сейчас, ты собираешься предать своего лучшего, единственного друга. Подумай об этом, Грета! (Уходит со сцены.)
ГРЕТА. Это уже ничего не меняет. (Грета остается одна. Она берет со стола телефон и швыряет его о стену.) Лучше бы я ее не видела!

Она садится на кушетку, отодвинув в сторону чемодан, потом задвигает обратно под кушетку. Какое-то время сидит в молчании. Затем встает, подходит к столику и берет сценарий «Дамы с камелиями». Читает вслух: «О, мой, Арман, ты моя любовь и жизнь. Умирая, я буду помнить только о тебе… Наша любовь переживет смерть… Встает и взволнованно ходит по комнате, потом садится за столик и читает сценарий про себя.

ГРЕТА (откладывая сценарий). Столько слов… В жизни все обычно трагичнее и проще. Никто не говорит, что умрет от разлуки, но иногда и долгая жизнь есть медленное умирание… Есть уход в небытие, в никуда… Когда от целой бесконечной жизни остается всего лишь несколько метров пленки… и все. Ни слов, ни звуков, всего лишь несколько метров пленки… О мой, Арман… Арман… (Уходит со сцены. Играет музыка. Спустя какое-то время она появляется снова в платье Маргариты Готье.) О, мой Арман… до последнего вздоха я буду помнить о тебе. Наша первая встреча – разве я могу забыть ее? Ты единственный смысл моей жизни. Я всегда, всегда буду любить тебя, Арман… (Заламывает руки… Разыгрывает прощание Маргариты с Арманом… и ничком падает на кушетку. Гаснет свет.)

СЦЕНА ПЯТАЯ

Грета Гарбо лежит на кровати в платье Маргариты Готье. Раздается стук в дверь.

ГРЕТА. Войдите.

Входит издатель.

КАРНЕР. Это я.
ГРЕТА (иронично). Вижу.
КАРНЕР. Какое на вас прекрасное платье.
ГРЕТА. Я играла в нем Маргариту – «Даму с камелиями».
КАРНЕР. О, Маргарита – ваша прославленная роль. Вы любили ее больше других?
ГРЕТА. Да нет. Роль как роль. Слишком много слез, надрыва, крика. В жизни люди иногда прощаются друг с другом так просто и тихо, что от этой тишины глохнешь. Но роль получилась, действительно, неплохая.
КАРНЕР. Ну как мы готовы?
ГРЕТА. К чему?
КАРНЕР. К работе над воспоминаниями. (Поднимает с пола анкету.) Я вижу, вы уже ответили на некоторые вопросы. Спасибо. (Садится напротив нее и достает диктофон.) Я – весь внимание.
ГРЕТА. Послушайте, к чему вам эта волынка – копаться в душе немолодой усталой женщины? Я столько лет тщательно скрывала свою жизнь от посторонних глаз, так неужели вы думаете, что под занавес я устрою перед вами душевный стриптиз?
КАРНЕР. Да… но мне показалось…
ГРЕТА. Я передумала. Ни к чему все это. Не надо. Пусть каждый придумывает меня такой, какой хочет.
КАРНЕР (растерянно). Ну что же. Извините. Очень жаль.
ГРЕТА (после паузы). Мне тоже.
КАРНЕР. Но если бы вы написали мемуары то, чтобы вы поставили к ним эпиграфом?
ГРЕТА (задумывавшись). Не унижайтесь. Не стучитесь в закрытые двери. Сохраните себя как величайшую драгоценность. И ни о чем не жалейте.
КАРНЕР. Благодарю.
ГРЕТА (протягивая сломанный зонтик). Ваш зонтик.
КАРНЕР. Это ваш. Вы его вчера сломали.
ГРЕТА. Да? Уже не помню. (Кладет на кресло.) Спасибо. Постойте, одну минуту. Вы забыли фотографию. (Берет со стола фотографию, что-то надписывает на ней и отдает Карнеру.)
КАРНЕР (читает). Морицу Карнеру с признательностью. Грета Гарбо. Боже мой, Грета Гарбо… мне… с признательностью… (Прижимает фотографию к груди.) Я сохраню ее и передам своим детям с завещанием, чтобы они берегли ее как зеницу ока.

Грета слегка улыбается. Карнер уходит со сцены.

ГРЕТА (оставшись одна). Я провела бессонную ночь, вспоминая свою молодость, любовь… Но, странное дело, я не чувствую ни лет, ни времени. Словно все это было вчера или несколько дней назад… И все они умерли: Мориц, Джон, Лео, Залька. Я живу, как памятник самой себе. Когда-то в молодости я мечтала, чтобы все обо мне забыли. Так мне надоедали поклонники, журналисты, любители автографов. Мое желание исполнилось. Я стала никому не нужна. И теперь я не знаю: плакать мне от этого или смеяться. (Пауза.) Рано или поздно жизнь подходит к концу. И тогда оказывается, что ее, в общем-то, и не было. Она промелькнула так незаметно, как мимолетный кадр в длинной киноленте. (Одевается для прогулки.)

Радио: «Сегодня плюс пятнадцать градусов тепла, и в Центральном парке вы можете полюбоваться незабываемым зрелищем распустившихся тюльпанов».


КОНЕЦ







_________________________________________

Об авторе: ЕКАТЕРИНА БАРСОВА-ГРИНЕВА

Прозаик, культуролог, драматург. Закончила РГГУ и аспирантуру Российского института культурологии. Работала редактором в московских издательствах. С 2004 года сотрудничает с издательством «ЭКСМО». Создатель авторской серии «Великие тайны прошлого». Член ряда жюри детских и юношеских творческих конкурсов. Куратор художественных выставок. За пьесу «Лунный блюз для Греты» – дебют в области драматургии получила диплом победителя Международного конкурса драматургов «Автора – на сцену!».

скачать dle 12.1