Татьяна Воронина. …ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПОКА…

Редактор: Ника Арника


(трагикомедия в одном действии)



Действующие лица:

ОНА  
НИЩИЕ – они же музыканты


1.

На авансцене сидит Она. Мешковатое, бесформенное пальто, на ногах валенки, голова замотана платком, из-под которого выбиваются седые пряди. Зрители входят в зал, рассаживаются, Она обращается непосредственно к некоторым из них, позвякивая кружкой с мелочью. 

ОНА (поет). Друзья, купите папиросы!
Подходи солдаты и матросы!
Подходите, пожалейте, сироту меня согрейте.
Посмотрите, ноги мои босы.
Подайте бывшей балерине императорских театров! Ревматизм, подагра, плоскостопие выбили меня из стройных рядов маленьких лебедей. Пенсии катастрофически не хватает. Подайте, кому, сколько не жалко. Сами, небось, из буфетика? Красная рыбка, шампанское, эклерчик? Это же моя пенсия целиком и полностью. Я бы на эти деньги неделю жила. Женщина! Вот вы, вы. В красивом платье, модная такая. Маникюр, укладка, французские духи. Помогите ветерану балетной сцены. Мелочи нет? А у спутника вашего только крупные? Понимаю, сама в роскоши купалась. Познала, так сказать, негу и праздность. С пенсией в 8 тыщ рублей. Еще раз попытаюсь найти ключик к вашей душе.

(поет жалобно) У Курского вокзал, стою я молодой
Подайте, Христа ради, червончик золотой.

Мужчина, все мы бренны, сегодня я – завтра вы. В смысле, не зарекайся, понимаешь? Тюрьма и сума – всегда рядом. Я знаю, что говорю. Познала, так сказать, все прелести бытия. Пару тысяч не завалялось? А сто рублей? Дама! Дамочка! Для вас один капучино, для меня – возможность дотянуть до пенсии. Протяните руку хорошему человеку, то есть мне! Понятно. Тогда я протяну ноги. И не в фривольном, а в самом даже физическом смысле. Молодой человек! Именно вы, вы. Такой усатый, роскошный мужчина в дорогих очках. Ссудите бывшей фее и музе на пропитание! Не слышит. Знаю я, как он не слышит. Девушка! Вот этот ваш усатый вчера в театр с другой феминой приходил. Точно он! Она, правда, была не такая красивая, как вы, но тоже ничего. Он и вчера не подал бывшему третьему лебедю. Как кто это? Я это! Что, не похожа?!

Постепенно зрители рассаживаются, гаснет свет. Выходят другие нищие. 

ОНА. Привет, коллеги! Что-то вы не торопитесь. Я-то? Давно пришла. Нет, ни копейки не дали. Такие же жадные, как вчера. Ах, нет! Вчера один толстый мальчик смилостивился, кинул огрызок яблока. Спасибо, тебе, добрый ребенок. Дай Бог, чтоб тебя так на старости лет дети кормили. (Нищие ропщут.) Ну, ладно, ладно… не прибедняюсь я. Не хвораю, настроение боевое, погода благоволит. Что еще пожелать убогой нищенке? Кусок хлебушка, да здоровьица немножко. А вообще, люди стали злее. Вчера вон у Сеньки слепошарого всю выручку чуть из коробки не вытащили. И мужик, вроде, нормальный такой, хорошо одетый. Наклонился, вроде как милостыню положить, а сам деньги-то цоп! Ну, тут Сенька и прозрел, как даст ему батогом поперек спины, да как заорет: «Помогите, люди добрые! Инвалида грабят!». Мужик аж лиловым стал, извинился и бегом. А надо было догнать и добавить пониже спины. Это ему повезло, что Сашки одноногого не было. Он у нас самый быстрый. Ну, такой же безногий, как Сенька слепой. Ну, что вам еще рассказать из жизни дна? Сидите вы, слушаете, а говорю я одна. И никакого встречного действия. Скушно с вами. Не украсть, не посторожить. Пойду, перекушу, чем люди добрые послали.

Отходит от нищих. Достает из пакета, бутерброды, термос. Наливает чай.

А ты чего такой индифферентный? Дома все нормально? Плиту выключил? Воду закрыл? Окна проверил? Точно? Не горит ли ваше имущество там, пока вы сидите здесь, в театре? Не кипишуй. Это не я, это Ильф с Петровым пошутили. Все хорошо? Тогда ладно. Расслабься. Чайку хочешь? Нормальный чай. Цейлонский. Это некоторые у нас на помойке затариваются, а я – нет. Брезгую. Не для того матушка цветочек растила, чтоб я за другими доедала. Не шикую, грех жаловаться, но свой гешефт имею. От жизни не отстаю. Прессу регулярно читаю. Нинка-киоскерша вчерашние новости за так отдает.  А мне какая разница? Это у вас кризис и президенты меняются. Не меняются? Вот и хорошо. Будем жить, как при Брежневе. Сыто, скучно и застойно.  Знаю, вы тут думаете, что все нищие на самом деле олигархи. Посидели на паперти, встали, отряхнулись, сели в Мерседес и поехали в коттедж на Рублевке. Фигня. Я вам говорю. А ты, красавица, точно чаю не хочешь? А с карамэлькой? Ну, смотри. Я бы покурила. Парень из третьего ряда, сигаретки у тебя нет? Не куришь? Бросил? Это ты молодец. Я столько раз бросала, а никотин все равно победил. Когда я отдыхала в местах не столь отдаленных… сейчас интересно стало, в отдаленных же реально. Не важно. Короче, там за пачку папирос можно было серьги золотые выменять. Не веришь? А ты проверь эмпирическим путем. То есть на практике.
Курить  - здоровью вредить. Я теперь тоже бросаю, вот на вейп перешла. Говорят, тоже вредно. Не знаешь? Ничего-то ты не знаешь. ЗОЖник наверное. Кто не курит и пьет, тот здоровеньким помрет. А я еще подымлю на этом свете. Электронкой.

Достает вейп, затягивается.

Сижу я перед вами, простая русская женщина. И вот, чего думаю. Почему нас так много? Не убогих и нищих. Ну, нас, в смысле баб. Тёток. Дам. Ледей. Синьор. В театр вот придешь – одни девочки. На выставки, в этой.. консерве… консер-ва-тории! И это я не говорю про очередь к гинекологу. Шутка. В магазине тоже, на кассе барышни, и в очереди одно бабьё. Редкий птиц залетит в универсам со списочком, наберет корзинку, и валит на всех парусах, глаза поднять боится. Самые умные и туда их одних не пускают. Уведут же прямо с продуктовой корзиной! А женская душа тянется к прекрасному. С подружками и на концерт, и в ресторан, и в разведку. Не одной же радоваться. Хочется с кем-то разделить восторг. Правда, бабоньки?

(Поет). Я в пятнадцать лет первый раз дала,
Первый раз дала, да клятву верную.
Что давать ему буду одному
Целовать себя в губы нежные.
Что давать ему буду одному
Целовать себя в губы нежные.

Было больно мне, когда он на мне.
Взгляд свой останавливал рассеянный.
А еще больней, когда у меня
У окна ломал да куст сиреневый.
А еще больней, когда у меня
У окна ломал да куст сиреневый.

У меня теперь шире маминой.
Юбка белая, да накрахмаленная.
А у милого не стоит теперь
В бархатных штанах да у дверей лакей.
А у милого не стоит теперь
В бархатных штанах да у дверей лакей.

Знаю, что пою не очень. Пляшу я лучше. Но уж оттанцевала свое, видать. Нет косточки неломаной, Нет жилочки нетянутой, Кровинки нет непорченой, — Терплю и не ропщу! – как сказал великий поэт Некрасов. Александр, опять же,  Сергеевич. Или Николаевич? Не суть. Есть желающие внести безвозмездное пожертвование жертве высокого искусства? Нет? Ничего. Я привыкла жить впрологодь. Терплю и не ропщу!

Смотрю я на вас, веселых, молодых, перспективных… С товарками на представление пришли? Некоторые, конечно, с милым другом. Правильно, держите его за руку покрепче. А то чихнуть не успеете, лучшая подруга уведет. Вместе с гастритом и долгами по алиментам. Все вы подружки до первой зверушки. Знаете что, ни в какую такую женскую дружбу я не верю. Спроси́те меня, - почему? А потому. Опыт у меня богатый. Я с младых когтей в женском общежитии, балетном, опыта набиралась. Толченое стекло в пуанты не сыпали – это все враки. Нет, таких уж прям совсем отмороженных, не было. Ну, толкнуть, ногу подставить, настучать, мужика увести – всегда, пожалуйста. А ведь и на старуху, на меня то есть, проруха оказалась. Береглась, да на меня окорот нашелся. Садитесь поудобнее, расскажу сейчас, что да как. Вы же не торопитесь? Я тоже. Уплочено.

Вот вы смотрите, и думаете – старая карга, раскудахталась. Ну, раскудахталась, да. Это у меня настроение хорошее. Может, и моя жизнь кому будет наукой. Как сказал, не помню кто, – я прожила долгую и интересную жизнь. При советской власти трудовую деятельность начинала. Помните такую историческую веху? Подайте ветерану совка на поддержку партийной чести.

(поет) Будет людям счастье, будет на века.
У советской власти сила велика!

Не так уж и велика оказалась-то. А так все хорошо начиналось! Я закончила балетное училище, взяли меня в настоящий театр. Не веришь? Товарищ, верь! – как говорил известный в школьных кругах поэт Пушкин. Не то, чтобы я была пятой лебедью справа, бывали и у меня сольные партии. Не без этого. И взлеты были, и падения. Так, бывало, шмякнешься, все косточки сценой пересчитаешь. А завтра снова в бой. Станок, пачка, пуанты… Алясгон, арабеск, аттитюд, экарте… Ронд де жамб партер! Шанжман де пье! Пируэт! Кружите меня, кружите! (Встает, пытается ногами в валенках показать балетные позиции.)

Не долго, как говорят у нас в балете, музыка играла, не долго лебедь, как выяснилось, танцевал. 35 стукнуло – и досвидос! Добро пожаловать на пенсию. Отплясалась. И вот стою я молодая и красивая на распутье. Куда пойти? Кто ждет? Замуж не вышла. Не девицей, конечно, была. Но какой муж? Я же на диете все время. Томатный сок на завтрак, на обед два сока и стебель сельдерея! На ужин бокал вина и банан. Но это по праздникам. Так-то каша гречневая пустая и сухофрукты на десерт. И в кровати реально спать хочется, а не акробатические этюды вытворять. Так вот, тонкая и звонкая, а работы нет, пенсия копеечная. Но тут мне крепко повезло. Связалась я с Сержем. Случайно так все закрутилось. В ресторане познакомились. Я шампанское пила по старой театральной привычке, последний рубль без соли проедала, а он на эстраде степ танцевал. Да так лихо! Плясал, как жил. Хоть я и профессионалка, а такого не видела. Я, вообще, девка-то робкая была, а тут не удержалась. Поперлась к нему. Научите, говорю, чечетку бить. Наверное, глянулась я ему. Стал со мной заниматься. Тогда только вышел фильм «Зимний вечер в Гаграх», степ опять в моду вошел. Помните?

(поет) Когда простым и нежным взором
Ласкаешь ты меня, мой друг,
Необычайным, цветным узором
Земля и небо вспыхивают вдруг.

Кстати, пожертвуйте незаслуженно забытой артистке оригинального жанра на пропитание! Эх, если б молодость знала, если б старость могла! О чем это я? О себе, любимой. Ну, опять я учиться начала.
stomp – hop – step – flap – step – stomp – hop – step – flap – step (стомп – хоп – степ – флэп- степ – стомп – хоп – степ – флеп –степ). А потом связка - hop – shuffle – step – stomp (хоп – скаффл- степ – стомп) .    Стучишь, бывало целый день. У меня, балетной, и то ноги отваливались! А Серж как заведенный. В сексе, кстати, тоже. Жил на полную катушку. Никаких полумер. Мы с ним стали вместе проживать. Поженились даже.  В филармонию устроились. На гастроли ездили круглый год. Без штампа-то в паспорте фиг бы нас в один номер поселили. Скажу без ложной скромности, успех был необыкновенный! Жили у меня, квартиру матушка оставила. Царство ей Небесное. А Серж своей бывшей хавиру отслюнил. Благородный был. Но глупый. Бомжевал, если бы не я со своей двушкой в элитной хрущевке.

Ничего, что я чаёк пью? Не мешает? С утра хотела коньячку добавить для поднятия тонуса, или конуса, как у нас в филармонии шутили, да у нас тут, на паперти, строго. Алкоголь – ни-ни. Как на сцене. Место хорошее, меня здесь уважают. Короче, принял профсоюз с любовью. Коллеги! Низкий вам поклон. Аполлон  Кузьмич, с коммунистическим приветом! Виктор Адольфович, доброго здоровья и нечаянных радостей!

О чем я? В филармонию, значит, устроились. Ставка у нас была 16 рублей 50 копеек за концерт. Каждому. Хорошие деньги. Вы посчитайте, раза три в неделю стучали. Выходные тоже были. И в отпуск ездили. Приехали как-то в Евпаторию, я путевки выбила от профсоюза в санаторий «Имени 20 партсъезд»! Живем на всем готовом. Красота! Муж мой неделю был счастлив. Я-то готовить так и не научилась. А зачем? Мы то на гастролях, то в ресторане. Дома утром кофе сварю, яйцо крутое, сосиски. И что странно, яйца всегда получались вкрутую. Всмятку или там в мешочек, - упаси Господи! Серж любил жиденькие, я поставлю их вариться на газ, прочитаю три раза «Отче наш», как матушка учила, а они уже круты! Хотя по науке должны всмятку. Не знаю, почему так.  Нормально. Муж тоже не роптал, принимал эту мою особенность благосклонно. Ну, вот. А в санатории хорошо кормили. И первое, и второе и салат. И вино. Как сейчас помню, его любимое «Лидия». Ненавижу это имя! И вино. И Евпаторию. И весь это Крым ваш.

Ну, по порядку. Я буду рассказывать, а вы помните, чего мне задаром-то язык трепать, и ссужайте материальными благами, бывшую жертву нарзана, по мере совести.

Так вот. Отдыхаем мы, как все нормальные люди. На променад ходим. Я еще ого-го! Многие мужики на меня оборачивались. Приезжают в санаторий со своими больными детками и опостылившими женами, а тут такая звезда, ножки по первой позиции. Цок-цок по набережной. Вот им крышу и срывало. А уж как в ресторан выберемся! Тут я в своей стихии. Иногда танцевали с Сержем на бис. Эффектная была пара. Это да.я бы вам фоточки показала, афиши. Да пропали они, когда я телогрейки шила. Такие вот зигзаги судьбы-с. Не будем о грустном. Лучше я вам спою популярную в то время песню.

(поет) Год новый наступил, кушать стало нечего
Ты меня пригласил и сказал доверчиво:
Милая ты моя, девочка голодная
Я накормлю тебя, если ты не гордая
Я накормлю тебя, если ты не гордая

Припев:
Два кусочека колбаски
У тебя лежали на столе
Ты рассказывал мне сказки
Только я не верила тебе
Эх, два кусочека колбаски
У тебя лежали на столе
Ты рассказывал мне сказки
Только я не верила тебе


Вот там, в Евпатории, я себе подружку и нашла. Тридцать с гаком лет обходилась без товарки, а тут проруха и случилась. Девки, слушайте сейчас во все уши, как видите, какая вам особа в душу лезет, разворачивайтесь и бегите, теряя калоши. А я не убежала вовремя, всю жизнь теперь жалею.

Она в местном ресторане аккомпаниаторшей была. Блестящая такая селедка. В смысле, платье у нее в блестках было концертное. А так-то ничего особенного. Замухрышка. Нормальный мужик и не посмотрит даже. Тусклая, чего уж говорить. Особливо супротив меня.

Часто мы с Сержем в этом ресторане кутили. «Чайка», кажется. Или «Альбатрос». Врать не буду, в память не врезалось. Мы за столиком, она у рояля. Каждый день посетителей развлекала, певцам местным аккомпанировала. А мы красивые, поджарые, загорелые… Вспоминаю, как будто и не было этого. Будто тут, на паперти, родилась и состарилась. «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?». Сейчас бы мне зарыдать, а вам бы пожалеть, денег полную кружку набросать. Но нету слез. Выплакала все. Изнутри высохла, как прошлогодняя картошка. У коллег по части разжалобить лучше получается. Наплетут с три короба, а вы уши и развесите, да в портмоне лезете. А  я ничего, кроме правды – и никакой ответной реакции. Жалко, врать не умею. Да и жизнь таким галопом проскакала по голове – на три романа хватит. Врагу не пожелаю.

Про что я? Червовый, не напомнишь? Да, ладно. Память-то еще не отшибло. Ну, мы короче, пляшем в удовольствие, для тонуса. Она – играет. Потом вышли как-то покурить под звездное небо Тавриды, а она за нами, говорит, - я вижу, вы профессионалы? Мы мяться не стали, - да, танцуем немного. Сказали, что отдыхаем, она и предложила подхалтурить. Серж сразу согласился. Мне это не понравилось. Хоть я и была уверена в своем бабском превосходстве, а не понравилось мне, что он вот так сразу согласился. Со мной даже не посоветовался. Помню, меня это еще тогда торкнуло. Но промолчала. Начали мы чесать. По пансионатам всяким, домам отдыха. Она играет, мы чечетку бьем. Народу нравится. Скучно им отдыхать, а тут искусство само приходит. И билеты недорогие. Она, Лидка эта, как-то проводила левые концерты, билеты даже продавала. Я не вдавалась в подробности. Хотя знала, подсудное это дело. Но в тот раз Бог отвел.

Отработаем концерт, я спать иду, а Серж с Лидкой сидят, прибыль считают. До ночи бумажками шелестят. Другая бы ревновала, но не я. Всегда была выше этого. Спала спокойно. Среди ночи он, шасть, под бочок. Прохладный такой. Как рыбка. А я теплая, разомлевшая от сна… Да что говорить, девочки, любили мы друг друга. А Лидка эта возле нашей любви грелась, как гадюка на солнце. Вот так я и вырастила змейку на свою шейку.
Люди добрые, да что же это делается?! Да разве ж так бывает, чтоб подруга у подруги мужа увела?! Да разве по-человечески это?! Ох, не держите меня, утоплюсь-повешусь! К слову, ссудите участнице любовного треугольника на тюнинг.

Поет

Не плачь,
Еще одна осталась ночь у нас с тобой
Еще один раз прошепчу тебе "ты мой"
Еще один последний раз твои глаза
В мои посмотрят и слеза
вдруг упадет на руку мне, а завтра я
Одна останусь без тебя...
Но ты не плачь

Не плачь,
Так получилось, что судьба нам не дала
С тобой быть вместе, где же раньше я была...
Так поздно встретила тебя, но в этот миг
Я знаю что теперь твоя, и только крик
Сдержу я завтра, а сейчас
побудь со мной в последний раз,
В последний раз

Ничего не предвещало. А знать бы, где упасть… Работали, купались, на экскурсии даже ездили. На всё время хватало. По вечерам у нас, в номере,  на балконе вино пили. «Лидию» эту самую. И Лидка с нами. Шагу ступить не давала. Куда мы – туда и она. Мы уж от нее сбегать начали. Пошлем ее за мороженым, а сами убежим и гуляем до вечера, купаемся в море голышом. Заплывем далеко-далеко, ляжем на воду и смотрим в небо. А там звезды! Знаете, какие звезды в Крыму? Вот такие, как… как лампочки. А Серж мне созвездия всякие показывает. Очень умный был. Но глупый. А Лидка сидит у пансионата, нас дожидается. Несчастная такая, жалко даже. Мы приходим мокрые, счастливые, а она, как воробышек нахохлилась, сидит. Но не обижалась. Да и как можно обижаться на куриц, несущих золотые яйца.

Отпуск у нас кончился давно, но Серж послал телеграмму в филармонию, что у него тетя тяжело больна, попросил отпуск за свой счет. Так мы все лето и провели на юге. Последнее счастливое лето в моей жизни. Так-то вот. Заскучали? Щас спою. И станцую даже. Любой каприз за вашу мелочь.

Звенит кружкой с монетами. Поет и пританцовывает.

В парке Чаир распускаются розы,
В парке Чаир расцветает миндаль.
Снятся твои золотистые косы,
Снится веселая, звонкая даль.

"Милый, с тобой мы увидимся скоро", —
Я замечтался над любимым письмом.
Пляшут метели в полярных просторах,
Северный ветер поет за окном.

Подходим, не тушуемся, ссужаем неюное дарование копеечкой. Не надо стесняться, не на помолвке. Спасибо всем, кто хотел, но не смог. И чтоб ваша хотелка соответствовала вашим же возможностям.

Что там дальше? А. Лето кончилось, птицы полетели на юг, а мы на север. Домой, то есть. Денег заработали прилично. Мне шубу норковую справили. Первую и последнюю в моей жизни. Лидка даже квартиру купила. Скромную, но недалеко от нас. Мы на работу вернулись, занялись своим делом. Дружба наша хоть и поостыла, но не увяла. Ходили в гости друг к другу иногда. Перезванивались. Подружка наша даже замуж собралась. За кларнетиста Моню. Хороший был мужик. Страшный, как бабкино пугало, но душевный. Вроде дело у них к свадьбе сладилось, но что-то там не срослось. Лидка к нам в слезах прибежала, Серж ее утешал. Я бриллиантовые сережки ей, дура, подарила. Она успокоилась. Стали дальше жить. Тут все и крякнуло.

Магазины пустые, жрать нечего, все по талонам. Какие уж тут танцы? Из Сержа как воздух вышел, сдулся. Лег на диван и ничего не хочет. Работы нет, денег нет, из недвижимости у меня только квартира и муж. Мы посидели втроем, прикинули, и решили – Лидкину хату сдать, а ее к нам поселить. Квартира у нас большая, места хватало. Потом я на работу устроилась. Девчонок учила на пилоне вертеться. Не знаешь, что это такое? Сразу видно – хороший семьянин, на стриптиз не ходишь. А  тогда много желающих было посмотреть, как полуголые девки на шесте крутятся. Сама-то я уже в возраст вошла, так что непригодная стала для этого дела, а была у них как хореограф что ль. Начальник Ованес Багратионович меня сильно уважал. Денег мало платил, но на кухне разрешал продукты брать. Не объедки, а то, что оставалось. Потрошка куриные там, масло мне поварихи давали. С голоду не умирали. Серж морщился, но жрал. Лидка готовила хорошо.

Вы вот молодые, ничего про голод не знаете. Сытая у вас жизнь, слава Богу. А пожилой женщине подать на кофеек, жалеете. Молодой человек, угостите даму кофе? В смысле разового финансового вспоможения. Что? Подумайте. Да не отсохнет рука дающего! А не дающего – пусть сохнет. Тьфу на нее!

Вот и я отдавала все, что могла. Барахлишко мое понемногу продали. Только шуба осталась. Ее, к слову, потом моль сожрала. Пока я отдыхала в местах не столь отдаленных. Потеряла столько всего, а шубу эту до сих пор жалко! Когда выбрасывала, навзрыд рыдала. Хоронила свою жизнь прошлую, да память о счастье прошедшем.

Эх (поет):
Светлой радости я,
Ласки не видала:
Износилась моя
Красота, увяла.
Износили её
Горе да неволя:
Знать, такая моя
Уродилась доля.
Есть у птички гнездо,
У волчицы дети –
У меня ж ничего,
Никого на свете.
Ох, бедна я, бедна,
Плохо я одета, –
Никто замуж меня
И не взял за  это.

Дамы и господа! Монетизируйте ваши слезы в мою железную кружку! Ну, понемногу пережили кризис или как там его. Вроде как все налаживаться стало. Только Серж, так и не смог работать. Кураж, говорил, потерял. Да и ничего, у меня еще много сил было. Я детям в балетной студии преподавала. Лидка газеты по электричкам продавала. Недолго. Давление у нее оказалось возвышенным, Серж ей запретил. А и то сказать, за квартиру ее деньги-то шли в общий котел. Жили не хуже многих. Серж с Лидкой на хозяйстве. Я на работе. Нормально. Только выматывалась сильно, ноги болеть стали. Танцевальное прошлое сказывалось. Так крутило и выворачивало жилы, хоть белугой вой. И супружеская наша жизнь так вот на нет и скатилась. Муж поостыл, а у меня сил не осталось. Лежим, бывало в супружеской постели, не спим, а и поговорить даже не о чем. Никогда бы не подумала, что мой заводной Серж станет сдутым шариком. Но тут она, Лидка, повернула сюжет в свою сторону. Точку поставила на моей биографии, на жизни Сержа и на своей судьбе.

Девки, парни, вот далась вам эта любовь! Что вы ее все ищите-рыщите, спокойно жить не можете? Это только в книжках пишут, да в глупых сериалах показывают. Любовь до гроба… дураки оба. Все прокисает. И любовь эта ваша тоже. Прослушайте финальную часть моей горькой истории. Дамы, приготовьте носовые платки. Кавалеры, вытащите из портмоне купюры. Потому что, если и это вас не тронет, я тогда не знаю, что за люди вы вообще. С задних рядов можете передавать впередисидящим. Мы же тут все порядочные люди? Да? Надеюсь на вас.

Ну вот. Пришла я как-то с работы. Дома тишина. Ну, думаю, умотали куда-то Серж с Лидкой. Им чего делать-то, они гулять повадились. Осеннюю природу наблюдать. А я по дороге мяса кусок урвала. Сейчас, - думаю, - отобью, да пожарю. Взяла молоток для мяса, а он довоенный, бабкин еще, тяжелый, зараза. И луплю со всей дури по куску. Тут вдруг Лидка входит. Из комнаты своей, садится молча сбоку. Да мне-то что? Я мясо колочу. Ну, тут и Серж нарисовался. Что характерно из ее комнаты.  Сел напротив меня, смотрит и молчит. И я молчу. Но так вот искоса вижу, как они с Лидкой взглядами обменялись. И тут я все поняла. Просто мгновенно открылось все. Даже голове тяжело стало, такие рога заветвились, лось позавидует.

(поет) Сронила колечко
Со правой руки,
Забилось сердечко
О милом дружке.
Ушёл он далёко,
Ушел по весне —
Не знаю, искать где,
В какой стороне.
У белой берёзки
Вечерней порой
Я жду не дождуся
Милого домой.
Надену я платье,
К милому пойду,
А месяц дорожку
Укажет к нему.
Иду, месяц светит,
Кругом тишина,
А милый не встретил,
Осталась одна.

Да. Вот сидим молча втроем и все друг про друга знаем. Я про них, а они знают, что я знаю. Молчим. Тут Лидка говорит: «Ты все поняла, это хорошо. А то нам неловко было».
«Теперь-то ловко?» - спрашиваю, а у самой голос дрожит. Тут Серж реплику подал: «Если хочешь, можем развестись. Но по мне, и так нормально. Ты в Лидкину комнату переезжай, а она ко мне». И так ровно говорит! Я хоть и думала, что мне уже вся эта любовь сугубо фиолетова, а так по мозгам шарахнуло. Аж молоток в руках затрясся. Не помню как, но я вот этим молотком, тяжелым, для мяса, по лбу ему и шандарахнула. Честное слово, люди добрые,  было бы… полотенце, полотенцем бы шлепнула. А тут как вспышка! Такая ненависть испепеляющая!  В парке Чаир распускаются розы. В парке Чаир расцветает миндаль. Снятся твои золотистые косы, Снится веселая, звонкая даль. Вот так вот. Девки, не давайте мужьям вашим без дела болтаться! Дуреют они от этого. Я вот думаю, Серж, если б в своем уме был, никогда на Лидку бы и не кинулся. Но кто ж его теперь поймет.

Не думала я даже, что человека так убить просто. Сидел, смотрел на меня глазками своими голубыми. Планы строил на жизнь… с Лидкой. А тут…хрясь! И нету планов. И сидит с вмятиной во лбу, а из глаз жизнь вытекает. Я молчу. Одеревенела вся. И Лидка молчит. Только слышно, как часы тик-так, тик-так… да кровь – кап… кап… кап…
Тут подруга моя говорит шепотом. «Что делать будем?». И я, такая, тоже шепотом отвечаю. «Не—зна-ю». А время как остановилось. Вязким стало, как кисель. И мы вполне могли вот так смотреть на бедного Сержа и год и два, пока сами бы не умерли.
Она первая пришла в себя. Говорит, время неспокойное, давай его отвезем на пустырь или стройку, будто его убил кто-то. Ночи дождались. Не помню, как мы его тащили, но тяжелый он был, как куль с картошкой. Хотя с виду и субтильненький. Был. Лидка приперла со стройки тачку, мы его погрузили, накрыли чем-то… привезли в недостроенный дом… и скинули с пятого этажа. А потом домой пошли. И сразу срубились. Так крепко я никогда не спала. Подруга мне еще снотворного какого-то сыпанула от души. Утром проснулась, Лидок кухню отмыла. И молоток этот… куда-то. И в голове такая муть.

Мы кофе попили, и в милицию пошли. Заявление писать, что пропал такой-то такой. Сидим у следака заяву пишем. Фото прилагается. Как тут звонок, жмура привезли в морг. Нас за шкирмон и туда. Опознание типа. Ну, мы Сержа сразу узнали. Лидка аж в обморок присела. Натурально так. Я зарыдала, как и полагается нормальной вдове. Он хоть и предал меня, но такого финала жизненного пути, - я ему не желала! Так жалко, слов нет. И сил нет.  Душа как обмороженная… Показания мы дали. И нас отпускают уже. Закрыли дело! Идите, говорят, обстановка в городе криминальная,  сочувствуем вашему горю…
Тут вдруг Лидка… у двери уже. Посмотрела на меня так страшно, да как закричит, - она это! Она! Убийца! Счастью нашему позавидовала!
Следствие, конечно, раскрутилось, как полагается. И молоток – орудие убийства –  нашли. А там мои пальчики. И кровь за плинтусом… Я очень удивилась. Но промолчала. Молчала все следствие. Слова застряли в глотке. Все, как не со мной происходило. Потом суд. И…
(поет) По тундре, по железной дороге.
Где мчится скорый «Воркута-Ленинград».

Если честно, я на Лидку не обижаюсь. Отсидела семь лет от звонка до звонка. Зато думать не надо было, и переживать особо не о чем. Работа, еда, сон. Построились, рассчитались, вперед с песней. Забыла его почти. И жизнь с ним, как сон стала.
Она, Лидка, мне посылки присылала. Сначала богатые, с конфетами шоколадными. «Южная ночь».  Потом все беднее и беднее… с подушечками. Трусы были с кружавчиками, идиотка романтическая. Кого я там бантиками могла соблазнить? Мне бы панталоны с начесом. Или рейтузы на меху. Один раз только написала, ближе к освобождению. Что моя квартира  – моей и осталась. Она все время платила за нее. Ключ в почтовом ящике. И все.

Вернулась я домой, будто и не уезжала. Все на месте. Чисто. Пусто только. Сержа как и не было. Я к Лидке на адрес. А ее в квартире этой нет уже. Другие люди проживают. Продала она квартиренку-то свою. За нашу с Сержем платила, да посылки мне гоношила. Благородная оказалась.  А где сама – не знает никто. Я тут скумекала –  куда ей пойти? Да понятно, бомжевать с такими же бедолагами.
Долго искала. Нашла завшивленную. Без зубов. Старую. Да я и сама не молодуха, чего уж. Но она прям старуха древняя. Я ее домой притащила, отмыла, откормила, простила…  хорошо живем.. Я себе подработку нашла. Пенсия-то с гулькин хер. Вот, на паперти стою. Не жалуюсь. Работа не хуже многих. Привыкла побираться, это сначала тяжело было. Стыдно. А сейчас пообвыклась. А у Лидки вообще никакой пенсии, документы все потеряла. Человек без паспорта. Доживаем своё.

Дамы и господа! Помогите двум старым женщинам дожить свой век в относительной сытости! Никого из вас не забуду, про каждого вспомню и о каждом помолюсь. Жизнь пронеслась, как Гагарин над Землей. Вот я стою в репзале, делаю батман… вот мы с мужем лежим в теплом море. «Смотри, Серж, это Большая Медведица! А это –  Волосы Вероники!». «Любимая моя, Вероника, звезда моя, будем счастливы. Всегда. Везде. Обещаешь?». «Обещаю, любимый! Пока смерть не разлучит нас!». А я уверена, нет никакой смерти. Он там, на небесах, смотрит на меня, и ждет, когда придет время, и мы станцует степ!

Зажигается шар-диско, Она сбрасывает пальто, платок и оказывается в элегантном белом платье до пола. Музыка из «Джинджер и Фред». Нищие  становятся стильными музыкантами. Из темноты выходит Серж. 

Здравствуй, Сережа. Как там, на небесах? Заждался меня, наверное? Не торопи, я скоро.  Уж и так пострадала за нашу любовь. И всех простила.  И ее, разлучницу. Ты прости, не доглядела, как в ее руках молоток оказался. По мясу я стучала, а по лбу твоему –  она. Я ведь знала, изменяешь, но любишь только меня. Вот и она поняла. И не простила. Хотелось ей тоже любви этой проклятущей. Потому и за Моню не пошла.
Ну ладно. Прошлое не вернешь. Мы с Лидкой никогда не говорим об этом. Но меня только одно все эти годы мучает… как на молотке, которым она тебя порешила, остались только мои пальчики?

Ладно. Все пережили и забыли. Совсем скоро, Серж, мы будем бить чечетку там, радуге. ...люблю тебя, пока нас кружит танец...

Музыка. Вероника и Серж танцуют.

 

КОНЕЦ







_________________________________________

Об авторе: ТАТЬЯНА ВОРОНИНА

Родилась в г.Томске. Живет в Москве. Окончила Литературный институт. Член Союза писателей России (секция литературной критики). Работает на телеканале «История», сценарист промо. Автор более ста статей в СМИ. Автор сценариев художественных и документальных фильмов. Автор четырех книг в жанре нон-фикшн совместно с П. Кузьменко. Автор 11 пьес, которые входили в лонг и шорт-листы различных конкурсов. Победитель ЛитоДрамы 2018 и Майских читок 2017.

скачать dle 12.1