ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 224 декабрь 2024 г.
» » Наталия Мошина. ДОЧА

Наталия Мошина. ДОЧА


(пьеса)
 

Действующие лица:

МАРИНА, 42 года
ГАЛИНА, подруга Марины, 42 года
ВЛАДА, дочь Галины, 19 лет
РОЗАЛИЯ ФЁДОРОВНА, бывшая соседка Марины, 72 года
ПАВЕЛ ЛЕОНИДОВИЧ, отец Марины, 69 лет
ВИТАЛИК, парень Влады, 21 год
АНДРЕЙ, брат покойного мужа Марины, 35 лет
ПОМОЩНИК Андрея, лет 25

 

1.

Трёхкомнатная квартира Галины в «брежневской» девятиэтажке. 
Гостиная, которую здесь называют «большой комнатой». Уютно, ничего лишнего. Справа современная «стенка» с телевизором в нише; слева диван, над ним – репродукция «Незнакомки» Крамского в позолоченной раме, под ней в рамке – семейная фотография: мужчина, женщина, девочка; прямо у стены кресло и журнальный столик на колёсиках, над креслом на стене - часы. Между «стенкой» и столиком стоит гладильная доска с утюгом и стопкой выстиранных вещей на ней.
Справа, ближе к зрителю, дверь в спальню Галины. Слева в глубине – выход в прихожую, видно входную дверь. Из прихожей двери (их зрителю не видно) ведут в комнату Влады, на небольшую кухню, в ванную и туалет. 

Влада, открыв шкаф в «стенке», что-то там ищет, перебирая вещи. Захлопывает дверцу, открывает другой шкафчик, роется. 

ВЛАДА. Да блин!..

Хватает со столика телефон, звонит.

Ма! Алё, мам! Где моя кофточка бирюзовая? Какая-какая – которую я с коричневыми скинни всегда ношу! Блин, ну сколько раз говорилось не трогать мои вещи! Куда вот ты её дела? Ничего я не утыркивала – сама и утыркала, как обычно! Вспоминай давай. Бирюзовая. В какой машинке?.. Ты вообще ужé?! Ну, ты какого чёрта её туда сунула, а? Какая «грязная»? Теперь-то, конечно, воняет стиралкой! Блин, ну сколько раз говорила: не трогай мои вещи вообще!

Бросает трубку. 

Ну что за на фиг.

Достаёт из шкафа блузку, прикладывает к себе. 

Зла не хватает.

Бросает блузку на гладильную доску.
Звонок в дверь. Влада идёт в прихожую.

ВЛАДА. Кто?

Неразборчивый ответ. Влада открывает дверь. На пороге – Розалия Фёдоровна.

РОЗАЛИЯ. Здрасьте, Владюша. (Заходит.)
ВЛАДА. Здрасьте. А мамы нет.
РОЗАЛИЯ. А где? На работе ещё?
ВЛАДА. На вокзал поехала. Скоро будет.
РОЗАЛИЯ. Чего это на вокзал? Я отдохну пока. Водички дай.

Влада идёт на кухню, Розалия – в гостиную, садится в кресло. 

А чего на вокзал-то, а? Трубку не берёт, главное.

Влада приносит стакан воды, даёт Розалии.

Не могу дозвониться ей, говорю. Думаю, раз уж приехала в город, то зайду. Провожает, что ль, кого?
ВЛАДА. Подружка какая-то старая в гости едет.
РОЗАЛИЯ. А, ну я мешать не буду. Дождусь маму только, мне быстро к ней на пару слов.
ВЛАДА. Ну, сидите.
РОЗАЛИЯ. Давно поехала-то? А то ж мне на «газельку» ещё успеть.  
ВЛАДА. Может, ей передать что? Чтоб вам не ждать.
РОЗАЛИЯ. Да посижу, ладно уж. Телик включи мне, а? Где пульт?

Звонок в дверь. Влада выходит в прихожую. Розалия ищет ТВ-пульт.

ВЛАДА. Кто?

Весёлый неразборчивый ответ. Влада открывает. На пороге – Марина с небольшой дорожной сумкой в руках. На лице Марины появляется широкая улыбка.

МАРИНА. Влада?
ВЛАДА. А мама же вас поехала встречать.
МАРИНА. Божечки, как выросла. Без неё не пустишь, что ли?
ВЛАДА. Да нет, заходите.

Марина проходит, ставит сумку на пол, скидывает кроссовки.

То есть вы там не встретились с ней, что ли?
МАРИНА. Разминулись, значит.
ВЛАДА. Тапки вот. Проходите.

Влада заходит в гостиную, Марина за ней. 

РОЗАЛИЯ. Здрасьте.
МАРИНА (с улыбкой). Оба-на. Это кто у нас здесь? Никак Розалия Фёдоровна? Вот это я удачно зашла! Здрасьте, здрасьте.

Розалия узнаёт Марину, встаёт. 

РОЗАЛИЯ. Да… Так ты… А… (Смотрит на Владу.)
МАРИНА. Владочка, а ты нас бросай, мы тут сами. Можешь своими делами заняться. Мы ж знакомы с тёть Розой, ещё с Заозёрска. Любимая соседушка.
ВЛАДА. Проходной двор. (Выходит.)
МАРИНА. А ты садись, тёть Роза, чего подорвалась-то. В ногах правды нет – только вены да суставы, им стоять вредно. И я присяду.

Розалия присаживается на краешек кресла. Марина садится на диван.

РОЗАЛИЯ. Вот уж выскочила.
МАРИНА. Ага. Вы не ждали нас, а мы припёрлися. Не узнать?
РОЗАЛИЯ. Да как не узнать. Глаза твои бешеные.
МАРИНА. Постарела ты.
РОЗАЛИЯ. Сама не персик. Где носило-то?
МАРИНА. Далеко. Лошадями месяц в гору, месяц тундрой. А Галка не писала мне, что вы с ней общение держите.
РОЗАЛИЯ. А чё бы нет? Я мáтерина подруга всё-таки.
МАРИНА. Мне-то не рассказывай.
РОЗАЛИЯ. Как это Галина приехать тебе разрешила?
МАРИНА. А что, не имею права в родные места?
РОЗАЛИЯ. Родные места – это в Заозёрске. Неужели и туда рискнёшь?
МАРИНА. Да легко. На электричку – и вперёд.
РОЗАЛИЯ. Электричку сократили, «газельки» бегают. Пять раз в день, два часа – и дома.
МАРИНА. Так ты тут или там?
РОЗАЛИЯ. В Заозёрске, конечно. Нужен мне этот город – дышать нечем. Просто в больницу меня послали, на аппарат этот, как его?.. Сосуды мозговые проверить.
МАРИНА. Что, плохеет головка?
РОЗАЛИЯ (беззлобно). Сучка ты. Мне семьдесят два ведь уже, не шутки. Вот после больницы решила к Галине заглянуть. Лучше б сразу на автобус пошла. 
МАРИНА. Да не укушу, чего ты.
РОЗАЛИЯ. С тобой не угадаешь.

Пауза. Рассматривает Марину. 

Да-а, Марина ты Марина, соколовская дóча. Потаскало, вижу.
МАРИНА. Потаскало, да не утащило, тётя Розочка.
РОЗАЛИЯ. Утащило, не храбрись. Вся жизнь набекрень.
МАРИНА. Ты только не плачь, ладно?
РОЗАЛИЯ. Тьфу ты. (Встаёт.) Пойду. С Галиной уж в другой раз.
МАРИНА. Да дождись, не укушу же, ну. Старое повспоминаем.
РОЗАЛИЯ. Было бы что. А в Заозёрск съезди всё-таки, хоть с отцом поздоровайся.
МАРИНА. Ага, все шестнадцать лет мечтала.
РОЗАЛИЯ. Вот всегда ты злобыднáя была. И как Галина связалась с тобой, не понимаю? Отец-то уж слепой почти. Хоть бы строчку ему когда написала.
МАРИНА. Писáлка сломалась.
РОЗАЛИЯ. Да уж – в тюряге, наверное, и буквы все позабыла.
МАРИНА. Иди себе потихоньку, Розалия Фёдоровна. А то автобус без тебя уедет.

Розалия быстро выходит из комнаты.

РОЗАЛИЯ. Владочка!
Голос Влады. Да?
РОЗАЛИЯ. Закрой за мной, девонька, не буду уж маму ждать.

Марина смеётся. Выглядывает в коридор, машет Розалии на прощание.

Маме передай, позвоню ей. Ну, даёт Галина. Слов прям нет.

Влада закрывает за Розалией дверь. Заходит в гостиную, включает утюг. 

ВЛАДА. Как это вы так быстро её спровадили?
МАРИНА. И часто это она к вам ездит?
ВЛАДА. Да нет. Обычно по телефону, не переслушаешь. (Гладит блузку.) Мама жалеет её, деньгами помогает.
МАРИНА. Кому, Розке?! С чего это?
ВЛАДА. Ну, так… Пенсионерка же. Одинокая. С бабулей дружила.
МАРИНА. Слушай её больше. «Дружила». Да чёрт с ней. Ты-то как выросла, боже! Меня-то не помнишь, конечно.
ВЛАДА. На старой фотке какой-то вы есть, в альбоме у мамы.
МАРИНА. Эх, Галка, неужто сохранила? Сентиментальная душа.
ВЛАДА. Она сказала, вы сто лет, как уехали.
МАРИНА. Шестнадцать. Ты вот такая была. (Показывает невысоко от пола.)
ВЛАДА. А вас как по отчеству?
МАРИНА. Да просто Марина зови. (Оглядывает комнату.) Хорошо у вас. Ну, Галка всегда умела уют сделать, ещё в Заозёрске. И картину эта жива до сих пор! Ну, Галка! «Незнакомка» эта ещё у бабушки твоей висела, знаешь? Меня с детства эта чернявая тётка раздражала. И при этом жуть как хотелось в эту картину попасть. Сидеть вот так, в шляпке, браслеты золотые, и взгляд такой, как будто всё пó фиг.

Замечает фотографию под картиной, наклоняется, смотрит.

Боже, Серёжка! Забыла совсем лицо его. Серёжка… Золотой отец у тебя был.
ВЛАДА. Знаю. Вы, может, чай хотите?
МАРИНА. Это сколько тебе здесь?
ВЛАДА. Тринадцать.
МАРИНА. Какая фотка красивая – будто из журнала.
ВЛАДА. В студию ходили.
МАРИНА. Можно, обниму тебя?
ВЛАДА. Ну…
МАРИНА (крепко обнимая Владу). Большая совсем. Красавица.
ВЛАДА. Вы, может, в душ хотите? Или чай.
МАРИНА. Разберёмся. Галка вот придёт, и решим. (Садится на диван.)
ВЛАДА. Ой, маме же хоть позвонить надо, что вы здесь. Она говорила, поезд в семь с чем-то.
МАРИНА. А сейчас сколько?
ВЛАДА (посмотрев на часы). Без двадцати.
МАРИНА. Надо же, раньше приехали. Бывает. А телефон-то сел у меня.

Влада берёт телефон, набирает номер. 

ВЛАДА. Алё, ма? А гостья твоя приехала уже. Да. Где-где – здесь вот, пришла только что.
МАРИНА (громко). Галюня, привет!
ВЛАДА. Ясно. Да, хорошо. Хорошо. (Кладёт трубку.) Сказала, что сейчас. Она до вокзала не доехала ещё. Чтобы вы если в душ там надо и всё такое.
МАРИНА. Можно. Но это потом. (Разглядывает Владу.) Как выросла, надо же.

Влада прикладывает к себе выглаженную блузку. 

МАРИНА. Ничё так. Твой цвет. Ой, погоди-ка! У меня такая есть – отвал башки! Новьё совсем, ни разу не надёванная!

Марина быстро идёт в коридор, роется в своей дорожной сумке, возвращается с пакетом в руках. Достаёт из него кофточку леопардовой расцветки, разворачивает перед Владой.

ВЛАДА. Ой, нет, леопёрд! Я что, колхозавр? Спасибо.
МАРИНА. Да модная, чего ты.
ВЛАДА. Нет, не надо. Я извиняюсь, конечно.

Марина идёт в коридор, засовывает кофточку в сумку, возвращается, садится на диван. 
Влада достаёт из шкафа брюки, гладит.

МАРИНА. Ну, а как жизнь вообще? Мама написала, учишься.
ВЛАДА. Ну да.
МАРИНА. И танцами занималась, мама сказала.
ВЛАДА. Да, ходила.
МАРИНА. Это хорошо. Девочке это правильно – чтобы осанка, фигура. Двигаться красиво. Сейчас-то танцуешь?
ВЛАДА. Конечно. В клубах.
МАРИНА. Я тоже зажигалка в твоём возрасте была! От дискача до дискача жила просто.
ВЛАДА. Это в Заозёрске?
МАРИНА. Ну! Компашка такая была у нас крепкая, дворами дружили. Я с Галкой, папа твой, да Олег.
ВЛАДА. Олег?
МАРИНА. Муж мой. Умер давно. Ты сама-то хоть раз в Заозёрск ездила?
ВЛАДА. Зачем?
МАРИНА. Родной город, всё-таки.
ВЛАДА. Так меня же увезли, когда мне годика четыре было. Мама говорит, нечего там делать.
МАРИНА. Ну, в общем, правильно. Нечего. (Пауза.) Ну, значит… что ещё по жизни интересного?
ВЛАДА. Да сейчас главное сессию сдать.
МАРИНА. Это правильно. Учиться – это… это правильно.

Звонит телефон Влады, она берёт трубку. Марина в течение всего разговора смотрит на Владу. 

ВЛАДА. Да, солнышко, привет. Хорошо дела. В смысле? Почему отменяется? Виталичек, ну мы же договорились! Ну, я понимаю, но я же готовлюсь тут. Ничего я не попрекаю, просто договорились же, Виталь. Ну, хорошо, давай в полдевятого. Да, буду готова. Целую. А ты меня? Ну, поза-алуста!

Несколько раз изображает звук поцелуя, кладёт трубку.

МАРИНА. Давно?
ВЛАДА. Что?
МАРИНА. С Виталиком.
ВЛАДА. Полгода будет.
МАРИНА. Выкорёжистый парнишка, судя по всему.
ВЛАДА. В смысле? Нормальный он.
МАРИНА. Фотка есть?

Влада, нахмурившись, ищет в телефоне фотографию, показывает Марине. 

МАРИНА. Да, без головы этот всадник был бы ничё так.
ВЛАДА. В смысле?! Он симпатичный.
МАРИНА. Так я ж не спорю.

Звук открывающейся входной двери. Входит Галина.

ГАЛИНА. Влада!
ВЛАДА. Наконец-то.

Марина встаёт. 

Мы тут, мам!

Галина быстро входит в комнату. 

МАРИНА. Привет.
ГАЛИНА. Привет. (Обнимает Владу.) Владочка. Ну, вы как тут?
ВЛАДА. Лучше подругу свою обними, сто лет же не виделись.
ГАЛИНА. Конечно. Господи, у меня что-то голова не варит совсем. Маринка. Привет.

Галина и Марина обнимаются.

Даже не верится, что ты здесь.
МАРИНА. Привет, Галюнь. Самой не верится.
ГАЛИНА. Ну, вы как тут? О чём болтали? Познакомились?
МАРИНА. Да ни о чём важном не болтали. Ты чего запыхалась так?
ГАЛИНА. Бежала. Влада сказала, ты тут, я из маршрутки выскочила, такси поймала.
МАРИНА. Ну, ты чего.
ГАЛИНА. Ох, не разулась даже.

Галина идёт в прихожую, снимает туфли, надевает тапочки.

МАРИНА. Да вот поезд раньше почему-то пришёл. И телефон сел, по закону подлости. А ты же адрес дала, так я смотрю – тебя нет, ну и поехала прямо сюда. 
ГАЛИНА (возвращается в комнату). Ну да, ну да. Правильно. Правильно сделала. Ты в душ ходила уже? Или ванну хочешь? Ты иди, и кушать будем. Сколько на поезде-то?
МАРИНА. Да пять суток без малого.
ГАЛИНА. Ужас. (Владе.) Доченька, а это вот тётя Марина, я говорила тебе. Подруга моя старая. Она к нам… ко мне, то есть, на несколько дней. Не виделись сто лет.
МАРИНА. Шестнадцать.
ГАЛИНА. Ну да. Тётя Марина.
ВЛАДА. Ма, ну ты что, мы же познакомились уже.
ГАЛИНА. А, ну да. Да, конечно. А эту блузку ты куда?
ВЛАДА. А это вместо бирюзовой кофточки, которую ты запортила.
ГАЛИНА. Господи, да я же думала, грязная.
ВЛАДА. Я говорила тебе не трогать мои вещи в стирку. Ну, сколько можно-то. (Выходит.)
ГАЛИНА. Маринка.
МАРИНА (с улыбкой). Привет.
ГАЛИНА. Вот, видишь. Сражаемся.
МАРИНА. Как выросла она.
ГАЛИНА. Да.
МАРИНА. Красивая.
ГАЛИНА. Есть, в кого.
МАРИНА. Боже, Галка, ну, дай обниму тебя нормально. Галка!

Крепко обнимает Галину, смеётся. 


2. 

Гостиная Галины, чуть позже.
Журнальный столик придвинут к дивану. На столике стоят салатницы, тарелочки с мясной нарезкой и домашними соленьями, графин с морсом, бутылка водки, тарелки, стаканы для морса, рюмки. 
На диване сидят Марина и Галина. Марина после душа, в халате, на голове – тюрбан из полотенца. 

ГАЛИНА (наливает). Давай по второй, пока не остыло. Вон «шубу» клади, очень вкусная. А то в дороге на одном «дошираке», наверное.
МАРИНА. А чё, удобно. Спасибо китайцам, придумали. Ну, за встречу, что ли?

Галина кивает. Чокаются, выпивают, закусывают.

ГАЛИНА. А у нас тут всё хорошо. Работаю. Ну, я писала. Как ты вообще догадалась меня в «Одноклассниках» этих найти? Я же и не бываю там почти. А тут вдруг дёрнуло что-то. И сообщение от тебя.
МАРИНА. Судьба.
ГАЛИНА. Судьба. Про что я там?.. А, ну, Влада учится. Хорошо учится, диплом без троек должен быть. После Серёжиной смерти тяжело было, но уже пять лет же прошло, так что зарубцевалось как-то. Живём. Влада сильно его любила, он к ней всегда подход мог найти. Папина дóча. Ссоримся иногда. Характер.
МАРИНА. Да, я заметила.
ГАЛИНА. Да. Но я не жалуюсь, ты не думай. Она очень хорошая девочка.
МАРИНА. Я и не думаю, что ты. Парень-то нормальный?
ГАЛИНА. Виталька-то? Вроде нормальный. Семья приличная.
МАРИНА. Вдруг тёщей скоро станешь.
ГАЛИНА. Молодые, ветер в голове. Пусть образование сначала получат.
МАРИНА. Как будто они родителей спрашивают.
ГАЛИНА. Ох, это да. Если что втемяшиться – не удержишь. Свои же мозги им в голову не поставишь.  
МАРИНА. Да было бы, что ставить. Сами-то какие были, вспомни.
ГАЛИНА. Ну да… Я вот иногда думаю, как жаль, что у нас компьютеров и интернетов этих не было. Сидели бы дома, таращились в игры и соцсети. А то всё на улице. Вот и догулялись.
МАРИНА. Да чё уж теперь. Жизнь одна. О, а кабак тот магомедовский в Заозёрске помнишь? «Бараш-алкаш»?
ГАЛИНА. «Золотое руно», что ли?
МАРИНА. Ну! А на вывеске баран и бутылка с фужером. (Смеётся.) Интересно, работает ещё, нет?
ГАЛИНА. Хочется тебе это вспоминать.
МАРИНА. А что? Хорошо отдыхали. А дискачи?.. Молодость! Было же, не сотрёшь.

Входит Влада. Она принарядилась, завила волосы. 

О, а вот и красотка наша! А ты знаешь, что тебя в честь Влада Сташевского назвали?
ВЛАДА. Кого?
МАРИНА. Ты что, Сташевского не знаешь? (Галине) Сташевского не знает?
ВЛАДА. Какого ещё Сташевского?
МАРИНА. Ну, ты что. Певец такой, Влад Сташевский. Любовь моей молодости.
ВЛАДА. Вообще-то меня в честь папиного дедушки назвали.
МАРИНА. Да?
ГАЛИНА. Да. Само собой, в честь прадедушки, Владислава Борисовича.
МАРИНА. А, ну ладно.
ВЛАДА. Мам, я кольца твои возьму?
ГАЛИНА. Какие?
ВЛАДА. Ну, серьги, серьги! Кольца которые, из белого золота.
ГАЛИНА. А ты куда?
ВЛАДА. Господи, ну с Виталиком. Он в полдевятого заедет.
ГАЛИНА. Опять на ночь глядя. Ладно, возьми. Только…
ВЛАДА. Только осторожно, да-да-да. Мне ж не пять лет.

Влада заходит в комнату матери.

МАРИНА. Причепýрилась.
ГАЛИНА. Да, это мы любим.
МАРИНА. Белое золото? Баловал тебя Серёжка.
ГАЛИНА. На десять лет свадьбы подарил.

Влада выходит из комнаты, на ходу вдевая в уши серьги. 

МАРИНА. Ну-ка, дай заценить.

Влада подходит, наклоняется.

Очень даже.
ВЛАДА. Да?
МАРИНА. Хорошенькая. Тебе идёт.
ВЛАДА. Спасибо.
МАРИНА. Тебе если укладку там, или причёску какую фильдеперсовую – ты обращайся. Я ж парикмахер.
ВЛАДА. А что, волосы плохо лежат?
МАРИНА. Нет, красиво очень, но вдруг.
ВЛАДА. Ладно, учту. (Выходит.)
МАРИНА (берёт рюмку). Давай за неё, что ли?
ГАЛИНА (берёт рюмку). Третий же. За родителей.
МАРИНА. Хорошо, давай за мамочек наших. Земля пухом.

Выпивают, не чокаясь, закусывают. 

Слушай, а чего к тебе Розалия таскается? Ты чё её привечаешь-то?
ГАЛИНА. Кто? Тётя Роза? А ты откуда знаешь?
МАРИНА. Да она ж была тут сегодня. Прихожу – сидит вон в кресле, как живая. Я прям офигела. Ничего себе привет из прошлого. В больницу приехала, говорит. Оно тебе надо? Это ж гадюка.
ГАЛИНА. Я не знала, что она зайдёт… Ну да, бывает иногда. Редко.
МАРИНА. Влада говорит, звонит тебе.
ГАЛИНА. Одинокая же.
МАРИНА. Уси-пуси. И деньги ей даёшь?
ГАЛИНА. С чего ты взяла?!
МАРИНА. Так Владка сказала. Ты совсем уже?
ГАЛИНА. Влада болтает, сама не понимает, что.
МАРИНА. А я не удивляюсь. Ты всегда чересчур доброй была.
ГАЛИНА. А ты чересчур недоброй. Хочу – и даю. Мои деньги.
МАРИНА. Вот ты дурочка, Галка. Нашла, кому. Она сколько твоей маме крови попортила? Да и моей. Шкура ведь грязноротая. С самогоном этим своим.
ГАЛИНА. Слушай, ну ты чего вообще об этом начала?
МАРИНА. Да вот за мамулек выпили – и вспомнила. Съезди к отцу, говорит, он там слепой-бедный-несчастный. Им бы вдвоём сойтись в своё время – Розалии да папашке моему. Два сапога пара.
ГАЛИНА. Поедешь?
МАРИНА. К нему, что ли? Да на фиг надо. Видала я этот Заозёрск в гробу. Надо было нам ещё тогда уезжать, после школы. А вот дуры.
ГАЛИНА. Уж как сложилось.
МАРИНА. Эх, Галка, Галка, светлая ты душа. Дай обниму! (Обнимает Галину.) Хорошая моя. И так всё вкусно, спасибо!
ГАЛИНА. Ну ладно, что ты. Ещё по маленькой?
МАРИНА. Нет, я больше трёх всё.
ГАЛИНА. И давно?
МАРИНА. А вот после тюрьмы. Ну, конечно, нажиралась там пару раз, как вышла-то. А потом думаю: сколько же дерьма через эту вóдовку, ну её в пень. Новая жизнь.
ГАЛИНА. А за Владочку?
МАРИНА. Вот ты коза. Ну, за Владку давай. Святое.

Галина разливает. 

ГАЛИНА. Ты хоть расскажи, где носило-то тебя. Я же думала, умерла. Как сообщение твоё увидела – обмерла просто. Господи, думаю, Маринка! Живая. Ты же десять лет назад освободилась.
МАРИНА. Ага. Ну, вот вышла из тех тюремных ворот, посмотрела направо, посмотрела налево и пошла прямо.
ГАЛИНА. Это куда?
МАРИНА. Куда глаза глядят и где людей поменьше. Парикмахеры-то везде нужны, ну. Это всё долгий разговор, Галюнь, а мы ж за дочку выпить хотели.
ГАЛИНА. Да, давай за Владочку.
МАРИНА. Чтоб здоровенькая была, чтоб радовала. Жениха чтоб хорошего.
ГАЛИНА. Да, да. Чтобы не обижал никто.
МАРИНА. Да, чтобы ни одна гнида… ладно.

Чокаются, выпивают. 

ГАЛИНА. Ссоримся как-то часто. После Серёжки совсем… Один раз вообще заявила, что лучше бы я умерла, а не папа.
МАРИНА. Вот дура.
ГАЛИНА. Извинялась потом, конечно. А всё равно… Я не жалуюсь, ты не думай. Я за неё и умерла бы.
МАРИНА. Я знаю.
ГАЛИНА. Так как-то неправильно всё в жизни. (Плачет.)
МАРИНА. О-о, ну, пошла водочка из глаз. Вроде ж немного выпили. Ну, ты чего, Галка? Галюнь. (Обнимает её.)

Входит Влада, открывает шкаф, роется там. Галина торопливо смахивает слёзы. 

ГАЛИНА. Ты чего, доча?
ВЛАДА. Шарфик синенький.
ГАЛИНА. В пакете там посмотри, слева.

Звонит телефон Влады. 

ВЛАДА. Да, маськин!.. В смысле?.. Виталичек, мы же договорились!.. Какое ещё на фиг дело, алё?! Какой, блин, Вовка? Ты сказал – в полдевятого!.. А, то есть Вовке ты обещал, а мне не обещал? Я не ору, ясно? То есть ты меня в семь продинамил, теперь опять? А ничё, что я уже тут на низком старте вся, а? Я не ору! Так, короче, если в полдевятого тебя не будет, то всё, понял? Катись, понял? Я себя не на помойке нашла! Да, вот представь себе. Да. Ага. Да, вот принцесса. Иди к чёрту со своим Вовкой, понял?!

Влада кидает телефон на кресло. Пару секунд стоит перед шкафом, потом выдёргивает из него пакет с шафриками, швыряет на пол. Зарыдав, выбегает. Хлопает дверь её комнаты. Слышны приглушённые рыдания. 

МАРИНА. Вот козёл. Пойти к ней, что ли?
ГАЛИНА. Ой, не надо. Обматерит. Сама успокоится.
МАРИНА. И часто такое?
ГАЛИНА. Молодёжь.
МАРИНА. То-то мне его морда сразу не понравилась.
ГАЛИНА. А ты где видела?
МАРИНА. В телефоне у неё. Показала.
ГАЛИНА. Ну, он симпатичный, в общем.

Пауза. Слушают рыдания Влады. Марина наполняет рюмки. 

МАРИНА. Чё творят с нами, козлы.
ГАЛИНА. У тебя-то на личном фронте был кто?
МАРИНА. Да кто-то был. Так – для здоровья.
ГАЛИНА. Ещё двадцать раз замуж могла выйти. До сих пор красотка же.
МАРИНА. Спасибочки, замужем я уже была. Так что брала строго женатых, чтобы без претензий этих всех. Пришёл-ушёл. А грязные носки-трусы пусть супружница стирает.
ГАЛИНА. Удобно. Так я иногда завидовала характеру твоему.
МАРИНА. Да ладно. Чему там. А у тебя после Серёжки как?
ГАЛИНА. Думаешь, Влада позволила бы? Пару лет назад вроде начал один подухаживать. Хороший, знаешь. На три года младше, представь? Ну! Разведённый. В нашей же компании работает. Нет-нет, да и заглядывал в бухгалтерию. Коробку конфет принёс: вот, говорит, девочки, это вам к чаю. «Девочки»! Потом снова. И вдруг тётки-то наши мне говорят: это ж он к тебе ходит! Запал. Да ну вас, говорю. А потом сама присмотрелась – и точно ведь.
МАРИНА. Вечно ты так ушами хлопала.
ГАЛИНА. Это уж всё давно и неправда.
МАРИНА. Не, ну так было что, нет?
ГАЛИНА. Да нет. Владка мне тут такого наговорила… Ну, и я тоже подумала: глупость же, ей-богу.
МАРИНА. Вот ты дурочка. Думаешь, Серёжка бы не понял?
ГАЛИНА. Да ему-то что, он в могиле. А Влада здесь. Надо о дочери думать.

Пауза. 

МАРИНА. Вроде успокоилась.
ГАЛИНА. Что ж мы глупые все такие?..
МАРИНА. Ну, давай за нас, за баб-с.
ГАЛИНА. Ты ж сказала, всё?
МАРИНА. Да чёрт с ним. Я в безопасности тут, понимаешь? Так спокойно. Ты, картина вот эта дурацкая. Как будто давно, и не было ничего, и всё хорошо. Давай за тебя. Я вот сейчас скажу, и ты не думай – не лесть. Я таких, как ты, больше ни разу не встречала. Я рассказывала людям про тебя, про всё это наше – не верили. Она, говорят, святая какая-то, что ли? А я говорю – да!
ГАЛИНА. Ой, ну брось, ты чего.
МАРИНА. Галка, это честно. Вот из сердца. Ты – героиня.
ГАЛИНА. Да какая там…

Чокнувшись, выпивают. 

МАРИНА. Такая. Героическая героиня.
ГАЛИНА. А, глупости. Была бы героическая – быстро бы Розалию отвадила.
МАРИНА. О, а чего – надо? Так это я могу! Прямо вот с удовольствием. Я ж и удивляюсь, зачем ты эту змею греешь.
ГАЛИНА. Да не грею я! (Понижает голос.) Она всё Владке рассказать грозится.
МАРИНА. Как это?
ГАЛИНА. Так это. Я ж её сколько не видела. Вот тебя посадили, мы уехали сразу. И не ездила я больше в Заозёрск этот. К маме на похороны только, шесть лет назад. Владу не брала. И вот уже как Серёжка умер, идём как-то с Владой. Полгода после него где-то. Тут Розалия навстречу. Ах, ох. «А это Владочка, что ли?» Я прям закаменела вся. Она в гости напросилась. Ты же знаешь – липучка. Я Владку к подружке отправила, сидим с тётькой Розой, значит. Она тогда тоже в больницу сюда приехала, всё сосуды у неё какие-то. Ну, и она так невзначай: а, типа, что Владочка, да знает ли Владочка? Я говорю: нет, и не надо это ей совсем. А Розалия: ой, а как же, всё-таки это её личное. Ах ты ж, думаю…
МАРИНА. Вот сука.
ГАЛИНА. Ну! Я говорю, что я категорически просто нет, и чтобы прекратила разговоры эти. А она вдруг про лекарство какое-то своё. Что вот есть какое-то лекарство очень хорошее, только оно в обязательный перечень этот не входит, а потому очень дорого получается. И что, может, я бы могла помочь. Ну, тут я всё и поняла.
МАРИНА. Да ладно.
ГАЛИНА. Ну.
МАРИНА. Так это ты ей, получается, платишь, что ли?
ГАЛИНА. Вот и получается.
МАРИНА. Ох и гадина. Ну, Розалия…
ГАЛИНА. Ежемесячно на лекарство, типа. А ты говоришь, героиня.
МАРИНА. Ну, тётька Роза… И это ж она меня тогда Олегу сдала, вот зуб даю. 
ГАЛИНА. А сейчас, если она тебя увидела… Андрею может сказать.
МАРИНА. Какому ещё?
ГАЛИНА. Ну, привет – брату Олега твоего.
МАРИНА. Дрюне, что ли? Ха, слушай, я уж и думать забыла про них про всех.
ГАЛИНА. А вот он вроде как тебя не забыл. На маминых похоронах тогда видела его – спрашивал про тебя.
МАРИНА. Да ну его. Он же тупой пацан вообще.

Звонит телефон Влады, лежащий на кресле. 

Доча!

В комнату быстро входит Влада – от аккуратненькой укладки не осталось и следа, лицо в потёках туши. Хватает телефон. 

ВЛАДА. Да!.. Никуда я с тобой не пойду, ясно?! Ну и сам иди, понял?!

Снова швыряет телефон на кресло, уходит. Хлопает дверь в её комнату. Новые рыдания. 

МАРИНА. Вот козёл.

Галина наполняет рюмки. 

 
3. 

Утро. Гостиная Галины. Часы показывают начало первого.
На диване сложена постель. Перед диваном – журнальный столик с чашкой и парой тарелок на нём. Марина в халате сидит на диване, завтракает, смотрит телевизор.

Звонок в дверь.
Марина неторопливо встаёт, идёт в прихожую, открывает дверь. На пороге – Виталик. 

ВИТАЛИК. Здрасьте, а Влада...
МАРИНА. Ой! Виталик?
ВИТАЛИК. Да. А Влада…
МАРИНА. Виталичек! Боже, привет! Ну, заходи! Молодец какой, что пришёл! Заходи, заходи!

Виталик входит. 

ВИТАЛИК. Э… а Владу можно?
МАРИНА. Да заходи, ну ты чё! Разувайся давай! Кофе будешь? Виталик, ну надо же!

Стягивает с него джинсовую куртку.

ВИТАЛИК. Да я, в общем, на минуту. Мне Владу.
МАРИНА. А Влада придёт скоро. Вот-вот мне звонила буквально – едет домой из универа своего. Ты заходи давай, не в прихожке же ждать.

Виталик снимает обувь. 

Давай-давай, проходи, не стесняйся.

Марина под руку ведёт Виталика в комнату.

ВИТАЛИК. У неё вроде сегодня две пары всего. Дозвониться не могу.
МАРИНА. Едет-едет. О, а я Марина Павловна. (Протягивает руку.) Подруга Владиной мамы. В гости понаехала.
ВИТАЛИК (пожимает руку). Да, здрасьте. Она трубку не берёт.
МАРИНА. Сейчас приедет. Ты садись давай. Я завтракаю. Звиняйте, отсыпалась после поезда. Через полстраны пилила, прикинь? Падай в кресло. (Садится на диван.) Кофе будешь?
ВИТАЛИК (садится). Нет, не надо. Влада точно едет? Мне некогда просто.
МАРИНА. Едет-едет. Столько она про тебя рассказывала! Виталик. Очень я рада познакомиться. Слушай, а у тебя какая фамилия? Не Горошкин, случайно?
ВИТАЛИК. Нет.
МАРИНА. А то ходила я в садик с одним Виталиком Горошкиным – тоже щупленький такой был, типа тебя, и блевал после каждой еды. Вот ей-богу: после завтрака, обеда, ужина. Воспиталки прям на ушах стояли – с санитарными нормами-то всё строго, детсад же. А этот блюёт и блюёт. И вот сколько лет с того детсада прошло – а помню его, блевунчика. Подумала, может, родственник.
ВИТАЛИК. Нет.
МАРИНА. Ну ладно.
ВИТАЛИК. Влада точно скоро будет?
МАРИНА. «Влада, Влада». Вчера-то не больно ты рвался с Владой повидаться.
ВИТАЛИК. Это уж наши проблемы. С ней и решим.
МАРИНА. А это как сказать. Смотри, решала какой.
ВИТАЛИК. Я не понял – у вас какие-то вопросы ко мне?
МАРИНА. Вопросы – это если интересны ответы. А мне твои ответы никуда не упали и на фиг не впёрлись. Смекаешь?
ВИТАЛИК. А если нет?
МАРИНА. А если нет, то вот тебе мой настойчивый совет, Виталик: оставил бы ты Владу в покое, да катился куда подальше. Не её полёта ты птица.
ВИТАЛИК. Да я так-то вообще не птица.
МАРИНА. Так, а я про что? Ты в голову ешь, или там всё-таки мозг? Отвали от Владки, короче.
ВИТАЛИК. А то что?
МАРИНА. А то ой. Ничего хорошего. Я же только из добра. Ну, ты посмотри на себя. Понятно, что любому красотку хочется, даже вот тебе.
ВИТАЛИК. Слушайте…
МАРИНА. Владка-то красотка у нас, да. Я сама красоткой была, чего там, так что все эти ваши пацанские ходы-подходы знаю. Только красота не в тех руках – тьфу, да и растереть, никакого счастья, одни слёзы. Тебе зачем она?
ВИТАЛИК. Красота?
МАРИНА. Влада, блин!
ВИТАЛИК. А если, допустим, люблю?
МАРИНА. Ты?! «Люблю-ю»! Мне вчера одного вашего разговора послушать хватило, чтобы всё понять, кто ты есть. Виталик! И имя-то какое-то слабенькое у тебя, как лютик в голом поле – стоит, качается. Виталик! Вот и человек ты – говно.
ВИТАЛИК (смеётся). Да-а, вот это да. Ну, вы даёте. Жаль, Влада не предупредила, что тут психи гостят у неё.
МАРИНА. Где психи?

Виталик, посмеиваясь, встаёт, шутливым обороняющимся жестом выставляет вперёд руки.

ВИТАЛИК. Спокойно, тётя, я уже хожу, давайте без жертв.
МАРИНА. А жертва уже есть – жертва аборта. Вон, в зеркало в прихожке глянь.
ВИТАЛИК (с улыбкой пятится в прихожую). Обязательно. Вы только не волнуйтесь.
МАРИНА. Ага. Дверку захлопни там, мальчик. И чтобы больше к этой дверке не подходил. Слышь? И к Владе. Мне тебя прирезать – как чихнуть, понял?
ВИТАЛИК (обуваясь). Да-да, уже ухожу.
МАРИНА. Глобус в руки – иди с миром!

Виталик, смеясь, уходит. Хлопает входная дверь. 

Вот козёл бóрзый. (Смеётся.) Ну, Владка…

Звонит домашний телефон, стоящий на тумбочке в прихожей. Марина встаёт, подходит, берёт трубку.

Аллё! Галка, ты? Как работается? А я только завтракаю ещё. Отоспалась за весь поезд! Да всё нормуль. Ага. Слушай, а как тут от вас до автовоказала доехать? Ну, куда-куда – в Заозёрск. Да хоть к маме на могилку надо. Да, не волнуйся. Нет, зачем тебе со мной, я ж большая уже. Я туда-обратно, ну. Двенадцатая маршрутка? Поняла. И пятая? Хорошо.


4. 

Заозёрск. 
Прихожая в квартире Розалии. Открыта дверь в комнату – видно хозяйку, сидящую с вязанием в старом кресле перед включённым телевизором. 

Звонок в дверь. 
Отложив вязание, Розалия встаёт, выходит в прихожую, включает свет. 
Становятся видны довольно старые обои, овальное зеркало в раме под бронзу, рядом календарь с фотографией котёнка, под ними – тумбочка с телефоном на ней, у входной двери советская вешалка с крючками, на которых висят видавший виды плащ, толстая шерстяная кофта – в ней Розалия ходит посидеть во дворе по вечерам, – пара каких-то шарфиков; под вешалкой – двухъярусная деревянная полочка для обуви, на которой вперемешку стоят резиновые сапоги, босоножки, тапки, какие-то овчинные домашние чуни.

Розалия открывает внутреннюю дверь. Звонок!

РОЗАЛИЯ. Кто там? (Не расслышав.) Кто? (Открывает дверь.)  Ох, ты ж…
МАРИНА. Привет! «Кто-кто»! Сто грамм и булочка, блин! На фига глазок прокрутила, если не смотришь?
РОЗАЛИЯ. А чё там разглядишь в тот глазок – зрения нет уже.

Марина, подвинув хозяйку, проходит внутрь.

МАРИНА. Да ладно прибедняться – ты, поди, и в темноте, как сокол.
РОЗАЛИЯ (закрывает дверь). Значит, решила в родные места всё-таки.
МАРИНА. Ну, а как? Душа болит, а сердце плачет! Каждый день по родимому Заозёрску тосковала, веришь, ё-моё. Домик-то наш ничё так подрихтовали.
РОЗАЛИЯ. Три года назад капремонт был.
МАРИНА. О, так тут жить да жить! Ты, смотрю, новую дверь себе поставила.
РОЗАЛИЯ. Так при тебе ещё.
МАРИНА. Да? Не помню. Хотя на фига мне твою дверь помнить? Я бы вот и тебя саму забыла с радостью.
РОЗАЛИЯ. Спасибо на добром слове.
МАРИНА. Всегда пожалуйста. Самогонку-то гонишь ещё?
РОЗАЛИЯ. А и гнала бы – тебе не налила бы.
МАРИНА. Ай, тётька Розка, молодец! Стихами шпаришь. Эх, сколько ж мы этой твоей самогонки выжрали в девяностых! И на дискач. (Напевает, пританцовывает.) «Чао, бамбина, плачет синьорина, прощай, забудь мечту свою!..»
РОЗАЛИЯ. Ну, ты чё, ты чё припёрлась-то – бамбины-синьорины свои попеть? Чё надо? У меня там шоу идёт.
МАРИНА. Ох, звиняйте. Если шоу, то конечно. А припёрлась я по простому делу – сказать, что ежели ты, тварина поганая, ещё хоть раз Галину побеспокоишь, или, упаси Боже, Владке что скажешь, то базар с тобой другой пойдёт, ты поняла?
РОЗАЛИЯ. Ты чё… ты чего грозишь, уголовница?! Да я соседей щас!.. Люди!!

Марина толкает её к стене, прижимает горло рукой. Розалия хрипит с выпученными глазами.

МАРИНА. Это я слегонцá тебя. А могу и как Олежку. Заткнулась, ясно?

Отпускает руку. Розалия кашляет. 

РОЗАЛИЯ. Придурочная! Всегда психичкой была и щас психичка! Как отпускают вас только!
МАРИНА. Тебя снова придавить?

Розалия отрицательно мотает головой. 

Про Галину с Владой всё поняла?
РОЗАЛИЯ. Галюня просто ж помогала мне!
МАРИНА. Ты всё поняла?!

Розалия быстро кивает. 

Молодец. А я ведь знаю – это ты про меня тогда Олегу наплела, больше некому. Что изменила я ему. Эх, сколько раз в тюряге месть представляла. Можно сказать, за это на плаву и держалась – как вернусь и бóшку тебе сверну. 
РОЗАЛИЯ. Чего?! Я с Олегом твоим придурочным лишний раз и глазами встречаться боялась! Оно мне надо?
МАРИНА. Ага. Ягода нетрындика – слышала про такую? 
РОЗАЛИЯ. Тьфу. Поди, тот мужик и сказал, с которым ты от Олега на стороне кувыркалась.
МАРИНА. Нет.
РОЗАЛИЯ. Да я ж и не знала ничего!
МАРИНА. Когда тебе это мешало языком своим помойным мести?
РОЗАЛИЯ. Да я клянусь…
МАРИНА. Не клянись, дура – проклянёшься. Ладно, проехали. Ты главное запомни – к Галке больше не ногой, поняла?
РОЗАЛИЯ. Поняла.
МАРИНА. Хорошо. А чтоб лучше поняла – вот тебе.

Марина лезет в сумку, достаёт газетный свёрток, пихает Розалии в руки.

Лучше б сожгла – и то полезнее было бы. Но тебе отдаю. Держи крепче, чё трясёшься? Деньги это.
РОЗАЛИЯ. Зачем?
МАРИНА. Затем, чтобы к Галке не лезла больше, ясно? На лекарства твои хватит пока. А потом сдохни уже, не порть землю.

Розалия дрожащими руками разворачивает свёрток, там две пачки из сотенных бумажек. 

РОЗАЛИЯ. Двадцать тыщ, что ли?
МАРИНА. О, бабло ты всегда с первого взгляда умела считать. Зоркая ты наша.
РОЗАЛИЯ. Поди, замочила кого за это?
МАРИНА. «Замочила»! Ты откуда слов таких нахáпалась, бабуля-божий одуван? Не трусись – руками заработано.

Розалия торопливо заворачивает свёрток, суёт за пазуху халата.

РОЗАЛИЯ. Ты лучше б отцу эти деньги отнесла. Мне-то что – хоть глаза видят.
МАРИНА. Вот ты с ним и поделись.
РОЗАЛИЯ. Может, и поделюсь чем. Я, чтоб ты знала, часто к нему хожу. Прибрать там, сготовить. Ключ от квартиры вашей у меня вон висит. Всё ж таки друг старый, можно сказать.
МАРИНА. У-у, да, дружба на самогонке – она самая крепкая. Вам бы жениться, а? Съехались бы, а вторую хату продали – наследников-то нет. И проживали бабóсики. На любые лекарства бы хватило.
РОЗАЛИЯ. Как же наследников нет – а вот ты?
МАРИНА. А я не претендую.
РОЗАЛИЯ. Чё это? Квартира двухкомнатная – поди, плохо?
МАРИНА. Да я б сожгла этот весь Заозёрск к чёртовой матери.
РОЗАЛИЯ. Ох, а мамину-то могилку твоей я тоже убираю. Отца вожу туда.
МАРИНА. А вот про маму – заткнись.
РОЗАЛИЯ. Так я же так…
МАРИНА. Даже рот свой поганый не разевай.
РОЗАЛИЯ. Господи.
МАРИНА (резко меняет тон). А к папашке зайду, так и быть. Охота детство золотое вспомнить. Деревянные игрушки. Который ключ?
РОЗАЛИЯ. А вот, вот.

Проворно снимает с крючка вешалки ключ, отдаёт Марина.

МАРИНА. Ладно, Розалия Фёдоровна, побегу. Заболталась. Денежки берегите, не транжирьте – а то приеду, проверю! Надеюсь, наш разговор вы запомните, а вот про Галюню и Владочку забудете, правда ведь?

Розалия быстро кивает.

Ну и здóровско. Живите, не болейте.

Открывает дверь, на пороге оборачивается.

Эх, а самогоночки-то всё-таки не нальёте, значит?

Увидев выражение лица Розалии, хохочет. Уходит, захлопнув дверь. 
Розалия оседает на полочку для обуви. Кладёт руку на грудь – слушает сердце. Потом достаёт из-за пазухи свёрток, разворачивает, большим пальцем быстро «пролистывает» пачки, проверяя, нет ли внутри простой бумаги. Потом встаёт, подходит к телефону, поднимает трубку. 


5. 

Заозёрск.
Квартира Павла Ивановича, отца Марины. 
Последний раз ремонт здесь делали, наверное, в конце 90-х. Полированная мебель осталась с начала 80-х, когда семья въехала в квартиру. На стене – красно-жёлто-чёрный советский ковёр 2х3 метра, пыльный свидетель давно минувшей эпохи, благодаря которому многочисленные скандалы, происходившие здесь, были не так слышны соседям. Но крики те давно смолкли, и сейчас тишину квартиры нарушает только громко работающий телевизор – хозяин в спортивных брюках с лампасами и старой клетчатой рубахе сидит в продавленном кресле и слушает новости. 

Сбоку на стене висит большая чёрно-белая фотография женщины средних лет, очень миловидной. Под ней – фотография улыбающегося парня.

Позади Павла Ивановича, левее – дверь в прихожую. Точнее, просто дверной проём, потому что дверь давно сняли с петель.  Через этот проём видно входную дверь в квартиру. 

В теленовостях что-то взрывается, корреспондент вещает с напором, повысив голос, поэтому совершенно не слышно, как в замочной скважине поворачивается ключ. Дверь приоткрывается – Марина стоит на пороге и, нахмурившись, вслушивается. Делает неслышный шаг в квартиру, аккуратно закрывает дверь. Стараясь ступать тихо, она проходит в комнату, не отрывая взгляд от затылка отца. Останавливается в дверном проёме, смотрит. 

Павел Иванович убавляет звук в телевизоре. 

ПАВЕЛ (громко). Розка, ты?

Не получив ответа, напряжённо выпрямляется, ещё убавляет звук, слегка поворачивает голову, вслушивается. Марина не двигается. Пауза. 

Розка?..

Пауза. Павел Иванович снова откидывается в кресле и через несколько секунд выключает телевизор. 
Тишина. Только щебечут птички за окном, да где-то на кухне жужжит и бьётся о стекло муха. 

Вернулась всё ж таки. Доча. Я думал, может, померла где уже.

«Не дождёшься», – хочет ответить Марина, но молчит. 

Ну, заходи, чё там встала-то. Родной дом всё ж таки.

Марина молчит. 

Хоть бы написала когда чё. Розка бы мне прочитала. Сам-то не вижу ни хрена уже. Лет семь, как зрение садиться пошлó. (Пауза.) Чё не заходишь-то? Садись. (Пауза.) Ну, стой. Всё звéришься на отца? Передачку-то тебе мою тогда хоть отдали, в две тыщи третьем? Могла бы и выйти тогда. Всё ж таки в такую даль ехал проведать. (Пауза.) Тебя когда освободили хоть?

Марина молчит. 

А я с матерью о тебе всегда говорю. Приду там к ней, сяду – вот, говорю, Анечка, пропала наша Маринка.

«Никогда ты её Анечкой не называл, чё ты врёшь», – хочет сказать Марина, но молчит. 

На могилу-то сходишь? Мать всё ж таки. Хорошо, что не дожила, как тебя посадили – вот горе ей было бы. Но всё равно всё знает, конечно. Они ж оттуда всё видят. А я с ней и тут разговариваю. Вон висит её фотка, смотрит. Если совсем близко подойду – вижу. (Пауза.) Ты хоть бы тоже подошла, дала отцу на дочку посмотреть. Тебе сколько по возрасту-то сейчас уже? За сорок где-то, получается? Немолодая, считай. Уже с ярмарки. Мужик-то есть какой? Ты, если с ним приехала, – приводи, я про Олéжу ничего не скажу. Или ты сама рассказала? Смелый мужик тогда, хе-хе. А лучше бы везла ты его отсюда, пока не наболтали ему про все твои подвиги. Народ-то памятливый. Вон Розке только дай. Но мне она сильно помогает всё ж таки, тут врать не буду. (Пауза.) Подойди хоть, ну. (Пауза.) В кого ж ты зверёныш такой получился?

Марина молчит, смотрит на фотографию матери. 

Прощать надо уметь – слышала, нет? Родные люди всё ж таки! Отец тебе, не кто-то там. А ты мне – дочь. Если непутёвая с кривой житухой – так что, отказаться? Я не такой! И всегда защищал, всех на хрен за тебя посылал потом! Всех затыкал. Потому что дочь. Вот в этих руках в одеялке с розовым бантиком из роддома потому что. И в первый класс я ранец покупал. Не мать твоя, а я! А ты с козьей мордой к отцу, потому что сроду души и сердца у тебя не было. Ромка-то не такой – Ромка душевный был! Сыночек… А ты всегда зверем, всегда с обидками. Чё, моя вина, что у матери рак? Я наслал, что ли? Пить бросил тогда, помогал! Всё в дом. А ты чё мне тогда на поминках сказала – помнишь, нет?..

На лице Марины, которая по-прежнему смотрит на фото мамы, появляется лёгкая улыбка. 

А думаешь, мне легко тогда было? Это ж после дефолта, девяносто восьмой, а тут похороны ещё. Вздорожало всё, но я что – плохо сделал? Всё, как надо. Как у людей. И похороны, и поминки. Ты тут с пузом валялась, а я всё, всё сделал! И мать проводили бы совсем по-человечески, если бы не ты, дура бешеная.

Он всхлипывает.

Я ж отец тебе всё ж таки. Сижу тут один, слепой. Хоть бы написала когда чё. Думаешь, сердце не болит? С матерью всегда о тебе говорю. Может, уже в канаве где валяешься, если в тюряге не прибили.

Марина тихонько разворачивается и идёт к выходу. 

Подойди, говорю, дай отцу на тебя посмотреть. Глянь, не подойдёт даже. Бери уж тогда ножик да режь – тебе не впервой. Я слепой, чё я могу – сопротивляться не буду. Вот такое «спасибо» твоё за всё хорошее?

Марина выходит из квартиры, тихо притворив дверь. 

Что, больно воспитывал? Ремня давал? А ты вспомни, за что! Какой ты была, вспомни! Лучше б тебя тогда убили, а не Ромку. Выродилась у такой святой матери такая дочь. А мать простила меня, простила Анечка, я знаю. Вон, вон, посмотри ей в глаза – она тебе скажет, что не виноват я. Не виноват, поняла?! Слепой сижу, один. Ну, подойди, по-человечески прошу. Подойди, Мариш. Если близко – я увижу. Хоть глянуть, какая ты. Подойди, а? (Пауза. Оборачивается.) Доча, ты где? Доча!   

За окном щебет птиц, крики играющих во дворе детей. На кухне жужжит и бьётся в стекло муха. 


6. 

Заозёрск.
Кладбище.
Около могилы на лавочке сидит Марина. На памятнике – тот же женский портрет, что висел в квартире отца Марины. 
Появляется Андрей с Помощником. Помощник останавливается в стороне, Андрей подходит к могиле, кладёт пару цветов, крестится. Пауза. 

АНДРЕЙ. Прохладно что-то сегодня, а?
МАРИНА. Привет, Дрюня.
АНДРЕЙ. Ну, какой я тебе «Дрюня». Андрей Петрович, если чё.
МАРИНА. Если чё, я ж тебя с восьми лет знаю, Дрюня.
АНДРЕЙ. Не изменилась.
МАРИНА. Правда? Так это ж хорошо. Розалька Фёдоровна вон сказала, что постарела я.
АНДРЕЙ. Ничего, ещё можно.
МАРИНА. Можно?
АНДРЕЙ. Вполне.
МАРИНА. Так ты что, за этим пришёл? Исполнить мечту юности?
АНДРЕЙ. Вот ты дура.
МАРИНА. А чего стесняться, Дрюнь? Забыл, как в шестнадцать лет ко мне по пьяни лез? К жене старшего брата, ай-яй-яй. Ведро слюней напустил.
АНДРЕЙ. Давай я этого типа не слышал.
МАРИНА. Как скажешь. Нет – так нет. Значит, Розалия стукнула?
АНДРЕЙ. Допустим.
МАРИНА. Да она, знаю. А ты, Дрюня-Андрей Петрович, приосанился, смотрю. В костюме. И говоришь гладко.
АНДРЕЙ. Ну, а ты что – ждала, что я по-прежнему в «абибасах» и кепарике рассекаю? Время другое, Маришка. Кончились девяностые. И даже нулевые.
МАРИНА. Да как же кончились, когда вот она я – тут сижу.
АНДРЕЙ. Вот так. Они кончились, а ты сидишь. Негармонично как-то, чувствуешь? Надо поправить.
МАРИНА. О, то есть такая задумка у тебя.
АНДРЕЙ. Ну, а что я – мордой твоей помятой любоваться пришёл, что ли? Обняться после долгой разлуки? Или думала, что за брата моего ответочку держать не надо будет?
МАРИНА. Так дело-то семейное, Дрюнь. На бытовой почве, в состоянии алкогольного опьянения. И честно свой шестёрик отсидела.
АНДРЕЙ. Эх, Маришка, Маришка. Это ты какую-нибудь бабку на лавке найди и ей задвигай. А я-то знаю, как дело было – Олег мне всё в тот день рассказал.
МАРИНА. И как было, Дрюнечка?
АНДРЕЙ. Да просто Олег узнал, что ты от чужого мужика ему ребёнка подсунула, вот как.
МАРИНА. Поэтому хотел ребёнка убить. Вот только я не дала.
АНДРЕЙ. Не трынди. Сроду бы Олег дитё не тронул. А вот тебя мог удавить, суку такую. И был бы прав. А потом любовничка твоего. Жаль только, что имени его мне не сказал.
МАРИНА. Охота тебе всё это вспоминать.
АНДРЕЙ. А ты думала, на тормозах спущу? Нет. Ты мне ещё расскажешь, с кем там за спиной Олежи блядовала – к этому хмырю свой счёт будет.
МАРИНА. Хорошо, дам номер могилки – выкапывай, предъявляй.

Андрей смеётся. 
 
АНДРЕЙ. Слушай, вот ты чудо. Тебе как спится-дышится-то вообще?
МАРИНА. Не жалуюсь.
АНДРЕЙ. Ну, это ненадолго.
МАРИНА. Точно?
АНДРЕЙ. Обещаю.
МАРИНА. А Олег тебе случайно не сказал, кто ему напел, что я не от него залетела?
АНДРЕЙ. Уж нашёлся какой-то добрый человек – город-то маленький.
МАРИНА. Да не шифруйся – Розка это, знаю. 
АНДРЕЙ. Может, и она. Тебе виднее, кто спалить мог. Да это уже неважно. Теперь конец истории.
МАРИНА. Конец? Денёк-то хоть дашь с белым светом проститься?
АНДРЕЙ. Ты уж и так загостилась. Где столько лет после тюрьмы шáрилась, кстати?
МАРИНА. Парикмахеры везде нужны.
АНДРЕЙ. Это да. Пора подстричься – спасибо, что напомнила.
МАРИНА. А ты на ком женился-то по итогу? На Лильке из нашего салона или той чёрненькой? Как её – Ириша, Ариша?..
АНДРЕЙ. А всех на хрен послал и покруче нашёл.
МАРИНА. Иди ты!
АНДРЕЙ. Ну. Она сюда после универа вернулась, а тут я, красивый. Сейчас в администрации города на отделе культуры сидит.
МАРИНА. Так вот кто тебя обтесал-то.
АНДРЕЙ. Жизнь сложилась, жаловаться грех.

Достаёт бумажник, открывает, показывает.

Вот – Кирюша и Полечка. Ему девять, ей шесть. А вот мы с Кристинкой моей в Греции в прошлом году.
МАРИНА. Красивая.
АНДРЕЙ. А то. Такие дела. Ну что, родственница, поехали.
МАРИНА. Куда?
АНДРЕЙ. Туда. Не бойся, мы по-быстрому. Больно не будет.
МАРИНА. Интересно, культурная твоя знает, какой ты есть? Кирюше с Полечкой расскажешь?
АНДРЕЙ. А может, и будет больно.
МАРИНА. Да погоди, погоди. А помнишь, как свадьбу нашу с Олегом в «Бараш-алкáше» гуляли? У тебя пиджак был синий такой с золотыми пуговицами.
АНДРЕЙ. Выкинул давно.
МАРИНА. А куда Мáга делся, слушай? Который кабак тот держал? Сколько же мы там бухали-танцевали! А сейчас шла мимо – там магазин какой-то.
АНДРЕЙ. Это ты типа по местам боевой славы решила пройтись? Магазин мой, кстати. А Мага уехал давно… далеко. Скоро встретитесь.
МАРИНА. Даже так?
АНДРЕЙ. Бизнес. Поехали.
МАРИНА. Нет, слушай. Слушай. Ну, пять сек. Ну, чё как неродной, действительно. Ты же добрый мальчик был, Андрюш.
АНДРЕЙ. О-ой, я тя умоляю…
МАРИНА. Нет, нет, я же не отказываюсь. Мсти, убивай, что хочешь делай. Судьба такая – пусть судьба, пофиг. Ты добрый, я верю – быстро всё будет. А можешь хоть на цепь посадить – всё равно скоро сама сдохну. Слушай! Я вчера же только в Калиногорск приехала. Вот сегодня сюда. Шестнадцать лет же не была, ну, ты подумай! К маме вот. Слушай. Я давай сегодня погуляю ещё, а? Один вечер. Один всего вечер после шестнадцати лет можешь ты мне дать? Такой шикарный кабак в Калиногорске видела – туда хочу! Пожрать фильдеперсово, бухнуть. Как раньше. Нарядиться, блин! Я десять лет после тюрьмы дом-работа жила, веришь? А завтра мсти, чё хочешь. А?
АНДРЕЙ. Ага. Чтоб ты в Калиногорске по тапкам дала? В поезд, самолёт – и нет тебя? Типа придумала.
МАРИНА. Хочешь, могилой материнской поклянусь?
АНДРЕЙ. Да тьфу на клятвы твои.
МАРИНА. Не сбегу, обещаю. Ну, тебе же всё равно потом вспоминать об этом придётся, как ты меня... Вон деткам в глаза смотреть. И так ты будешь – просто я не знаю даже…
АНДРЕЙ. Я знаю. За брата. За брата, которого ты, проститня, зарезала нафиг. И отец, когда умирал два года назад, сказал – найди.
МАРИНА. Ну да, да, хорошо. Это правильно. Мсти. Правильно, да. Но так это всё по злобé будет. Как волк. А я вот от всего сердца прошу: один вечер. И ты уже благородный человек.
АНДРЕЙ. Мне перед тобой, что ли, благородство разыгрывать?
МАРИНА. Не разыгрывать! Знать, знать, про себя самому себе знать, что вот благородно поступил. Что позволил… Что просто благородно сделал. Для души твоей знать.

Пауза. Андрей в упор смотрит на Марину. 

АНДРЕЙ. Я за ночь не передумаю, имей в виду. Вот этими руками…
МАРИНА. Неужели и правда сам мараться решил? А бык вон твой на что?
АНДРЕЙ. Да ну какой «бык», Мариш. Сейчас и слово-то это давно забыли все. Говорю же – отстала ты от времени. Это мой менеджер по работе с клиентами, так в штатном расписании и указано.
МАРИНА. Ну, дашь сутки, нет?
АНДРЕЙ. Шестнадцать лет назад, да и десять лет назад вот тут бы тебя кончил, отвечаю.
МАРИНА. Ну?..

Андрей достаёт из кармана телефон, фотографирует Марину.

АНДРЕЙ. Старею, блин. Имей в виду – земля под ногами будет гореть. Если что. У меня в Калиногорске знакомых много. До десяти утра можешь гулять.
МАРИНА. Подъезжай на остановку у жэдэ вокзала, где маршрутки.
АНДРЕЙ. Придумала. Ищи там тебя.
МАРИНА. Буду. Не пропустишь.
АНДРЕЙ. Смотри. В десять.
МАРИНА. Договорились же, ну.
АНДРЕЙ. Кстати, как Галюня поживает?
МАРИНА. Какая Галюня ещё?
АНДРЕЙ. Да не придуривайся – думаешь, Розалия не рассказала, где тебя встретила? Сколько там Владке – совершеннолетняя уже?
МАРИНА. Не смей даже.
АНДРЕЙ. А чё? Была бы родная кровь – понятное дело. А так… Короче, решишь спетлять – заеду к ним, проведаю, как живут.
МАРИНА. Не решу. В десять. Забудь про них вообще, они не при чём, ясно?
АНДРЕЙ. Разберёмся. Ну, бывай. Хорошо погулять. (Кланяется могиле, крестится.) Царствие Небесное, тёть Ань.

Уходит, Помощник за ним. 
Марина остаётся сидеть.

 
7. 

Калиногорск.
Квартира Галины. 

Открывается входная дверь, входит вернувшаяся из Заозёрска Марина. Снимает обувь, проходит в гостиную, садится на диван. 

В комнату залетает Влада. 

ВЛАДА. Я не поняла – вы что себе позволяете?!
МАРИНА. Привет.
ВЛАДА. Не надо мне тут ваших приветов! Вы чего Виталику наговорили? Вы какое право имеете вообще?!
МАРИНА. Нажаловался Горошкин.
ВЛАДА. Какой Горошкин ещё? При чём тут «нажаловался» – он просто сказал! Что за сумасшедшая там у вас, говорит, из какой психушки? Вы правда ку-ку, что ли?! Я его люблю!
МАРИНА. А он тебя?
ВЛАДА. И он! Да просто вообще даже это не ваше дело! Я вам чего тут отчитываюсь?! К матери в гости приехали – вот и гостите! Только побыстрее, ладно? Билет обратный купили уже, я надеюсь?
МАРИНА. Купила.
ВЛАДА. И отлично! Я с Виталиком сама проблемы буду решать, и мне не надо, чтобы всякие левые люди во всё это лезли, вам понятно?
МАРИНА. Ну, чё орёшь-то?
ВЛАДА. Да потому что в шоке вообще! Вы его не знаете, меня не знаете, отношений наших не знаете! Свалились тут… Мать, может, вам там чего наговорила, но она тоже не знает! А это моя жизнь, ясно вам?
МАРИНА. Вот именно. И зачем на таких её тратить?
ВЛАДА. Каких «таких»? Вам что Виталик сделал?
МАРИНА. Не мне – тебе сделал.
ВЛАДА. Что, что он мне сделал?! У нас такой формат отношений, понятно?
МАРИНА. Формат, чтобы тебя унижать?
ВЛАДА. Кто? Виталик меня? Чем?!
МАРИНА. Такая ты молоденькая ещё.
ВЛАДА. Ну, конечно! Молоденькая – значит, дура, хотите сказать? У вас-то самой как с личной жизнью, а? Раз вы умная такая!
МАРИНА. Ну, не кричи ты так. Садись лучше, я историю тебе одну расскажу. За жизнь.
ВЛАДА. Да не нужны мне ваши истории! Притчи все эти, народные старпёрские мудрости! Знаю. Вот тут сидят, хватит. Мне девятнадцать уже, я не малолетка какая-то! И Виталика я люблю. И, если хотите знать, всякие ко мне подкатывали, и встречалась со всякими, и Виталик он лучше всех вообще! Я в этом разбираюсь, понятно?
МАРИНА. Ясно.
ВЛАДА. Что вам ясно?
МАРИНА. Что ты такая же дура и шлюха, как мать твоя.
ВЛАДА. Что? Вы… вы что говорите вообще? Вы как смеете такое про маму? Я ей всё расскажу!
МАРИНА. Да пожалуйста. Она поймёт.
ВЛАДА. Я ей всё расскажу, слышите?!

Влада уходит в прихожую. Всхлипывая, одевается и выскакивает из квартиры. Хлопает входная дверь.  

Марина плачет, закрыв лицо. Громко, навзрыд. 

Немного успокоившись, берёт с книжной полки несколько листов бумаги, достаёт ручку из своей сумки. Придвигает журнальный столик. Что-то пишет. Задумывается. Зачёркивает. Пишет. Задумывается. 

МАРИНА. Господи, какая тупая ты.

Зачёркивает ожесточённо. Пишет. Задумывается. Пишет. Перечитывает. Комкает листок, суёт в сумку. Пишет на новом. 

В замке входной двери поворачивается ключ. Дверь открывается, входит Галина. 

ГАЛИНА. Ау-у, я дома!

Марина быстро складывает листки, суёт вместе с ручкой в сумку. 

МАРИНА. Галка!
ГАЛИНА. Привет!

Марина встаёт, выходит в прихожую, обнимает Галину. 

МАРИНА. Работница ты моя! Как там на бухгалтерском фронте?
ГАЛИНА. Пятница, любимый день. А Влада где?
МАРИНА. А убежала куда-то. К Виталику своему, наверное.

Заходят в комнату. 

ГАЛИНА. Ох, два дня отдыха впереди. Блаженство. Спать завтра будем до упора.
МАРИНА. Завтра спать, а сегодня гулять, ясно?
ГАЛИНА. Чего придумала?
МАРИНА. Ну, здрасьте. Ты что, решила, что дома «шубу» твою поедим – и вся культурная программа? Нетушки! Где у вас тут ближайший кабак – чтобы не стыдный, с музыкой?
ГАЛИНА. Ох, да какой кабак, Маринка, – я устала, как лошадь!
МАРИНА. Не надо грязи! Эта лошадка ещё иго-го. Знаешь, сколько я в нормальных местах не была? Тоже вот работа-дом и обратно. Мне причепýриться хочется вот вообще! Я тебе такую укладку забабахаю сейчас – ахнешь! Нарядимся! Только лифóн нормальный есть у тебя?
ГАЛИНА (смотрит на свою грудь). А с этим что?
МАРИНА. Ну, как-то бы вот повыше надо. Чтоб вперёд и вверх всё богатство.
ГАЛИНА. Ой, да жухлое уже всё богатство это, придумаешь тоже.
МАРИНА. Вот дурында – тебе семьдесят, что ли?
ГАЛИНА. Не семьдесят. А всё равно как-то уже как будто всё в прошлом.
МАРИНА. Ну, точно дурында. Так, давай шмотки свои показывай – будем тебя наряжать.
ГАЛИНА. Ох, ну придумала…
МАРИНА. Божечки, да я же тебе леопарда своего дать могу! Такая кофтюля – это ж сдохни всё живое!
 

8. 

Ресторан. Приятный полумрак, фоновая музычка. 

МАРИНА  (поднимая бокал). Алё, мам? – я буду в хлам! За что пьём, подруга?
ГАЛИНА. За женское счастье, как обычно.
МАРИНА. Фигня, нет его. За нас, красивых.

Чокаются, пригубливают вино. Пауза.

А ничё так кабачок, уютный. Ты это, Галк… прости, что с поездом обманула.
ГАЛИНА. Да я понимаю. Думала, уже не извинишься – типа, случайно так произошло.
МАРИНА. Не!
ГАЛИНА. А тебе спасибо, что не сказала ей ничего. Я домой вчера летела, думала – всё.
МАРИНА. Ну, ты чего. Я ж не такая. Да и как сказать-то?
ГАЛИНА. Это уж тебе видней. Если хочешь. Твоё дело.

Пауза.

МАРИНА. А я ведь девять лет назад приезжала сюда, смотрела на вас.
ГАЛИНА. Как это?
МАРИНА. Ага. Серёжка ещё жив был, считай. Владке сколько? – десять? Ну да. Ты с блондовым карé была, пополнее вроде.
ГАЛИНА. Была… Но... как, ты где видела-то?
МАРИНА. Да во дворе вашем и видела. Откинулась, год туда-сюда, чтобы дух этот тюряжный выветрился хоть, да и приехала. Познакомлюсь с дочкой, думаю. Новая жизнь, всё. Теремок там такой у вас стоял у соседнего дома, сейчас нет уже. Вот и засела рядом с ним на весь день, подъезд ваш пасти. Так всех и увидела. И как Серёжка увозил вас с утра, и как потом Владка со школы пришла, а ты потом с работы. Серёжка часов в семь приехал. Это сентябрь был, светло ещё.
ГАЛИНА. Девять лет назад? Что же…
МАРИНА. И вот посмотрела я тогда такая на вас и думаю: и нахрен я припёрлась? Всё хорошо у людей. Семья. У тебя плащ такой моднючий был кожаный, у Серёжки тачка ничё такая – ну, думаю, всё у них есть. А Влада в чём-то розовом таком всём была – и курточка розовая какая-то, и кроссачи такие прям модные, с рисунками какими-то, и рюкзачок розовый, болтались там пухлики какие-то на нём пушистые... И зачем я тут нужна, думаю? Владке зачем? Она ж и забыла меня давно. Для неё мама – ты. Не, думаю, всё – поезд ушёл и перрон подмели. Вали-ка ты отсюда, Мариша Павловна, и не лезь, и не ломай жизнь никому.

Пауза.

Потом окна у вас загорелись – и на кухне, и в зале, и в твоей вот спальне. Потом только в зале свет остался – не сильный такой, как торшер. Вот, думаю, сидят все вместе, телик смотрят, Серёжка руку тебе на плечо положил… Влада уроки уже сделала и тоже с вами на диване, клубочком. Дом. Ну и, короче, встала я с той лавки, да и почáпала на вокзал. И решила больше никогда не возвращаться и никак вас вообще не трогать.

Пауза.

ГАЛИНА. А сейчас…
МАРИНА (смеётся). А, это я не рассказала ещё. Не боись – смешно. Давай-ка ещё по винцу.

Поднимают бокалы, чокаются. Марины выпивает залпом, Галина пригубливает.

ГАЛИНА. Ты не торопись.
МАРИНА. Эх, Галюнь, один раз живём, и то недолго. А ресторан хороший. Здесь танцуют, кстати?
ГАЛИНА. Нет, вроде. Это в клубах сейчас.
МАРИНА. Дурость. Выпить-поесть – надо ж и потанцевать. Помнишь, как в «Бараш-алкáше» зажигали? Юность золотая!

Пауза.

ГАЛИНА. Всегда вот всё-таки удивлялась я тебе.
МАРИНА. Чего это?
ГАЛИНА. Как вот жить так. Вроде ведь умная, а всю жизнь дурная какая-то. И всё со смехом этим, шутки твои… А что смеяться-то, Марин? Приехала вот – а я же, как сообщение твоё в этих «Одноклассниках» дурацких получила, так дышать перестала. Зачем едет, что хочет? Да я, может, и не жила вообще толком все эти годы, как посадили тебя. Каждый день мысли: приедет, заберёт. Приедет, заберёт. Каждый день. Как Серёжка был жив – ещё ладно, успокаивал меня. Что никаких прав у тебя не осталось, ты же отказ подписала, и что наша она по закону, он отец и вообще с лестницы спустит. Но тебя же в дверь – ты в окно. Не сможешь забрать – так расскажешь ей всё, всё изгадишь. У нас и так вон отношения сложные после Серёжкиной смерти, а ты ещё скажи ей, что я не её мать – это же конец. Конец, понимаешь? Чего ты приехала? Самолюбие материнское проснулось, что ли? Так она чужая уже тебе, не помнит, не знает. Я ей мать, я! Думаешь, я не старалась своего? Лечилась сколько. На сохранении два раза – бесполезно. И вот почему тебе, гульбáнке, дитё, а мне нет? Так хотелось, чтобы было моё, моё, хоть вздохнула бы спокойно, что придёт кто-то и отнимет. А ты думала вообще, как это – смотреть каждый день на ребёнка, которого твой муж с другой бабой заделал? Растить его, любить? И ни слова никогда Серёже, ни разу не упрекнула. Мы с ним знаешь, как жили? О! Это тебе не Олег твой психованный, бандит этот, гопник. Всегда такие придурки тебе нравились. Так зачем к Серёжке моему вообще полезла? Знала же – люблю его, всё серьёзно. Два года женихáлись, а не как у вас – трах-бах, собачья свадьба, и вперёд. Подружка лучшая! Значит, от алкаша своего не получалось залететь и решила у меня мужика одолжить?

Пауза.

А Серёжке, думаешь, всё это здоровье не попортило? Он, думаешь, не переживал, что вот заявишься не сегодня-завтра с ухмылкой этой своей и начнёшь дочь требовать? От тебя же у всех вокруг всё накривýю, как проклятье! Что вот ты тогда с Машкой Жучковой на дискач в посёлок тот попёрлась? Дуры две бухие, говорила же я вам. Нашли на задницу приключений, и что? И брата своего – нет бы, остановить, но ещё и подзуживала: обидели бедную сестрёнку Мариночку, надо разобраться! Это сколько прошло, как Ромку те поселковые чучмеки грохнули? Да двадцать три года уже, слушай. Серёжка любил его, хоть Ромка ко мне и подкатывал серьёзно когда-то. Родственницами могли с тобой стать – смех! А и стали ведь. И вот Серёжка его жалел – бедолага, говорит, убили ни за что. А я думала всегда: да за Марину и убили. Из-за тебя, слышишь? И рак у тёти Ани после этого и начался, как Ромку схоронили. Из-за тебя начался, ты понимаешь? И как ты после этого вот всего улыбаться и шутить-то можешь вообще?

Пауза.

И это я, я, слышишь? – я Олегу твоему сказала, что Владка не от него! Серёжку совесть замучился – признался, дурачок, что изменил с тобой. И ты после этого ещё крёстной меня позвала! И вот накануне ты в гостях у нас с Владой была, а ночью он мне и признался. Не выдержал. Ты хоть представляешь, что я чувствовала тогда?! Да где тебе. На работе весь день не соображала ничего вообще. Вечером иду, смотрю – Олежик, красавец твой, подбухнувший уже, как обычно. Про Серёжку-то, конечно, я ему решила не говорить, а вот про тебя… А почему это, думаю, я одна страдать должна? Не должна – я-то ни в чём не виновата! А тебе всё всегда как с гуся вода. Нет, думаю, нет. Не в этот раз. Хватит. Нет. Нет.

Пауза.

МАРИНА. Я уеду завтра. Просто надо было увидеть вас напоследок. Владу, тебя. А Серёжу я всегда с благодарностью... Он святой человек у тебя был. Олег меня в тот вечер так мордовал, а я всё равно не сказала, от кого дочка. Ни за что бы не сказала. У меня ведь сейчас то же, как у мамы, так что недолго всё. И просто увидеться хотела перед тем… Но я завтра поеду уже. Хочешь, прямо сейчас уйду, рядом с вокзалом гостиницу видела, деньги есть.
ГАЛИНА. Да вот ещё. Придумала тоже. Я ж не вообще… Оставайся.

Пауза. 

МАРИНА. Я до завтра. В десять ехать надо. Рано уйду. И за Розку не волнуйся больше. Не полезет.
ГАЛИНА. Как это? Ты чего…
МАРИНА. Не бойся. Просто бабок дала. На таблетки её хватит. Заявится – сделай вид, что в ментовку звонишь, она дрисливая.
ГАЛИНА. Ладно.
МАРИНА. Может, выпьем ещё?

Галина наливает вино. 

ГАЛИНА. А что ты сказала, я не поняла – что как у мамы у тебя?
МАРИНА. Да? Вроде ничего про маму не говорила.
ГАЛИНА. Я просто подумала…
МАРИНА (поднимает бокал). За здоровье, что ли?

Чокаются. 


9.

Квартира Галины. Сквозь задёрнутые шторы пробивается мягкий свет раннего майского утра. 
Марина уже сложила диван, теперь собирает сумку. Заталкивает в неё ночнушку, оглядывается кругом – ничего не забыла? 

Садится за столик, быстро что-то пишет на листке, складывает вчетверо, надписывает имя адресата. Достаёт из сумки леопардовую кофточку, складывает аккуратно, как в магазине. Берёт с дивана полиэтиленовый полупрозрачный пакет, в котором уже лежит какой-то небольшой свёрточек, кладёт туда кофточку, сверху – записку. Оставляет пакет на диване.

В комнату входит сонная Влада в пижаме.

МАРИНА. Ой, а ты чего это не спишь?
ВЛАДА. На шашлыки едем.

Она открывает шкаф, достаёт оттуда джемпер.

МАРИНА. Слушай, удачно как, что ты встала. Закроешь дверь за мной? А то будить бы пришлось.
ВЛАДА. А вы куда это? (Видит сумку.) Уезжаете, что ли?
МАРИНА. Сама же спрашивала вчера, когда укачусь, – вот, пора.
ВЛАДА. Да я же не в том смысле…
МАРИНА. В том, Владуся. Ничего, я не обиделась совсем. Пошли, проводишь.
ВЛАДА. А мама?.. Надо ж разбудить её.
МАРИНА. Не-не-не, пусть отоспится в выходной! Мы вчера простились уже.

Марина выходит в прихожую, за ней Влада. Останавливаются у входной двери.

Ну, что, Владусь, давай прощаться, что ли?

Влада зевает. 

Даже чё-то слова не находятся, как обычно всегда. Ну, ладно. Ты, главное, не стесняйся себя отстаивать и на первое место ставить. И не сомневайся, что ты лучшая, поняла? Что принцесса. Сразу на хрен шли. Жизнь одна, терпеть нечего. И за Виталика прости, конечно, но его первым на хрен шли.
ВЛАДА. Угу.
МАРИНА. Можно обнять тебя?
ВЛАДА. Да не надо, чё.

Марина порывисто обнимает Владу. 

МАРИНА. Ладно, поехала. Мне к десяти там. Как штык.

Открывает дверь, уходит. 
Влада закрывает за ней.
Из своей комнаты выходит Галина, смотрит на пакет, оставленный Мариной на диване.

ГАЛИНА. Влада!
ВЛАДА. Что?
ГАЛИНА. Можно тебя?
ВЛАДА. Мне собираться надо.
ГАЛИНА. На минутку.

Влада заходит в гостиную.

ВЛАДА. Ну?
ГАЛИНА. Там вон тётя Марина оставила тебе что-то.
ВЛАДА. Господи, да ничё мне не надо, что за бред! (Хочет уйти.)
ГАЛИНА. Посмотри! Посмотри, пожалуйста.
ВЛАДА. Блин.

Подходит к дивану, заглядывает в пакет, фыркает. Достаёт записку.

«Владе». Окей.

Не разворачивая, кидает записку на диван. Достаёт леопардовую кофточку, смеётся, кидает на диван. Галина подходит, берёт записку, разворачивает, читает. Влада достаёт из пакета небольшой бумажный свёрток, рвёт бумагу. 

Ого... Мам, тут деньги.
ГАЛИНА. Ясно.
ВЛАДА. Это тоже мне, что ли?
ГАЛИНА. Тебе.
ВЛАДА. А с чего это вообще? Может, она случайно сунула? Мы же с ней поругались вчера. Слушай, точно, по ошибке сунула, я тебе говорю. Она же вот только ушла – может, догнать? Звони ей!
ГАЛИНА. Нет, это тебе. Подарок. Она… она вчера говорила, что никогда тебе подарков не дарила, вот и хочет сделать. Очень любила тебя, когда ты маленькой была. Как бы за всё прошлое дарит, в общем.
ВЛАДА. Тут много.
ГАЛИНА. Накопила.
ВЛАДА. Ну ладно… Странно так. Но круто, конечно. Я тогда возьму отсюда сколько-нибудь, ладно?

Галина протягивает ей записку.

ГАЛИНА. Держи.
ВЛАДА. Что там?

Берёт записку, читает.

«Береги маму – она у тебя одна».  Это к чему?
ГАЛИНА. Просто. Напутствие.
ВЛАДА. Странная такая тётка, эта твоя Марина. Я же и так тебя берегу. Да ведь, ма?
ГАЛИНА. Конечно, доча. Конечно.

Обнимаются.







_________________________________________

Об авторе: НАТАЛИЯ МОШИНА

Дебютировала в 2004 году на фестивале современной драматургии «Любимовка» (Москва). Пьесы публиковались в разные годы в журнале «Современная драматургия», были поставлены во многих российских и нескольких зарубежных театрах. Лауреат Всероссийского конкурса современной драматургии им. А. М. Володина (Санкт-Петербург, 2009), призёр Международного конкурса современной драматургии «Свободный театр» (Минск, 2005), драматургического конкурса Фестиваля современного театра и кино «Текстура» (Москва/Пермь, 2010). Участник драматургического семинара лондонского театра «Royal Court» (Москва, 2004), проекта «Живому театру – живого автора» (фестиваль «Любимовка» совместно с БДТ им. Г. А. Товстоногова, Санкт-Петербург, 2008), проекта «Американская пьеса по-русски» (фестиваль «Любимовка» совместно с нью-йоркским Центром развития пьесы LARK, Москва, 2011), проекта «Книжные крылья/Book Wings» (Московский Художественный театр им. А. П. Чехова совместно с Университетом Айовы (США), 2012-2013). В качестве эксперта сотрудничает с Центром драматургии и режиссуры Республики Башкортостан. Автор сценария фильма «Потерянный остров» (по пьесе «Остров Рикоту», режиссёр Денис Силяков), премьера которого состоится в 2019 году.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 274
Опубликовано 22 окт 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ