ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 222 октябрь 2024 г.
» » Константин Стешик. ПЬЕСА ДЛЯ ЛИЧНОСТЕЙ АСТЕРОИДНОГО ТИПА

Константин Стешик. ПЬЕСА ДЛЯ ЛИЧНОСТЕЙ АСТЕРОИДНОГО ТИПА


(пьеса)


1.

Октябрь. Лес. По едва заметной тропинке идут двое – Олег и Лёша. Лёша заметно прихрамывает. Олег печально поглаживает совершенно лысую голову. Останавливаются.

ОЛЕГ. Мне неуютно.
ЛЁША. Тебе и не должно быть уютно.
ОЛЕГ. Нет, я хочу, чтобы мне было уютно. И я хочу радоваться.
ЛЁША. А что, есть чему?
ОЛЕГ. Не знаю. Наверное, нет. Но я хочу.
ЛЁША. Вот, радуйся, ты в лесу.
ОЛЕГ. Не радостно как-то.
ЛЁША. Ну, тогда не радуйся.
ОЛЕГ. Но я хочу!
ЛЁША. Тогда радуйся и оставь меня в покое.
ОЛЕГ. Я не хочу один идти.
ЛЁША. Иди не один.
ОЛЕГ. А с кем тогда?
ЛЁША. А я что, пустое место?
ОЛЕГ. Ты сказал оставить тебя в покое.
ЛЁША. Не совсем меня всего, а мой бедный мозг.
ОЛЕГ. Я не трогал твой мозг.

Короткая пауза.

ЛЁША. Знаешь, что странно?
ОЛЕГ. Нет.
ЛЁША. Странно то, что тебя ещё никто не убил.
ОЛЕГ. Ещё чего.
ЛЁША. А знаешь, что ещё страннее?
ОЛЕГ. Пока нет.
ЛЁША. Что этого не сделал я. Хотя уже давно пора было. Ещё классе в третьем.
ОЛЕГ. Ты маньяк?
ЛЁША. Нет, Олежа, это ты – маньяк. Тебя надо в какое-нибудь спец.учреждение сдать.
ОЛЕГ. Да ну. Зачем. Я уже был.
ЛЁША. Да? И как?
ОЛЕГ. Нормально. Только мне не понравилось, что в туалете дверей не было.
ЛЁША. Это где же?
ОЛЕГ. Это в больнице.
ЛЁША. В психушке, что ли?
ОЛЕГ. Ну да. Меня мама туда сдала.
ЛЁША. Как интересно. А почему я не знаю?
ОЛЕГ. Меня быстро выписали, я же нормальный.
ЛЁША. Уверен?
ОЛЕГ. Нет. Но мне так сказали.
ЛЁША. Хорошая у тебя мама.
ОЛЕГ. Хорошая. Это она мне Фонарика подарила.
ЛЁША. И она, наверное, так его назвала – Фонариком?
ОЛЕГ. Нет, это я.
ЛЁША. А почему, собственно, Фонарик?
ОЛЕГ. Потому что Шарик, Джек, Душман – это всё какая-то банальная ерунда. Я несколько дней думал, как его назвать, а потом взял первую попавшуюся книгу и ткнул пальцем туда, где она раскрылась.
ЛЁША. И там было слово «фонарик».
ОЛЕГ. Нет. Там было слово «скособочилась». Но не называть же так собаку.
ЛЁША. И?
ОЛЕГ. Ну, и я подумал – пусть будет Фонарик.
ЛЁША. Так. А к чему вся эта история с книгой?
ОЛЕГ. С какой книгой?
ЛЁША. В которую ты пальцем тыкал, имя выбирая.
ОЛЕГ. А. Ну. Не знаю. Просто рассказал.
ЛЁША. Понятно. Я думаю, тебя рановато выпустили. Что-то они там проглядели.
ОЛЕГ. Ну что ты пристал?
ЛЁША. Да нет, ничего. Ладно. Курить будешь?
ОЛЕГ. Не буду. Не курю.
ЛЁША. Ну и не кури. Я к тому, что посидим давай.
ОЛЕГ. Тут нет скамейки.
ЛЁША. А вон тебе скамейка, чем не скамейка?
ОЛЕГ. Я не хочу на мокрое бревно.
ЛЁША. На пакет сядем.
ОЛЕГ. Я не хочу. Лучше пошли.
ЛЁША. Я устал. Хочу посидеть. Колено разболелось.
ОЛЕГ. Давай пойдём. Скоро стемнеет.
ЛЁША. Ну, и стемнеет – и что? У меня фонарь есть. Пойдём к Фонарику, помогая себе фонариком.
ОЛЕГ. Очень смешно.
ЛЁША. Ну, не я же так собаку назвал.
ОЛЕГ. Ты бы точно Дима назвал.
ЛЁША. Почему Дима?
ОЛЕГ. Ну, чтоб поскучнее.
ЛЁША. Я бы собаку для начала не стал заводить. Столько забот лишних.
ОЛЕГ. Я не заводил. Мне мама подарила.
ЛЁША. Мама, которая тебя в психушку сдала.
ОЛЕГ. Ну и что? Все ошибаются. Может, и правильно сдала.
ЛЁША. Вот так даже.
ОЛЕГ. Она боялась, что я с собой покончу.
ЛЁША. Были основания бояться?
ОЛЕГ. Были. Наверное. Много книжек читал, ну… таких.
ЛЁША. Шизотерику всякую?
ОЛЕГ. Как ты сказал?
ЛЁША. Ну, эзотерическую эту всю макулатуру. Зеланд какой-нибудь там.
ОЛЕГ. Да, именно. И не только. Я ещё из тела пытался выходить.
ЛЁША. Удачно?
ОЛЕГ. Нет. Не получилось ни разу. А мама думала, что я наркотики принимаю.
ЛЁША. Я бы с ней согласился. Если бы не знал тебя получше.
ОЛЕГ. Я что, настолько странный?
ЛЁША. Да как тебе сказать. Так и не скажешь. Но я бы тебя подлечил. Для профилактики.
ОЛЕГ. Ты покурил?
ЛЁША. Сейчас, вторую.
ОЛЕГ. Тебе первой мало было?
ЛЁША. Мало. Я по две курю.
ОЛЕГ. Зачем?
ЛЁША. Потому что я курильщик. И лёгкие у меня – как страшная такая чёрная губка. И если их из меня вынуть и сдавить посильнее, то из них никотин закапает. Чёрный такой.
ОЛЕГ. Кого ещё лечить надо.
ЛЁША. Шуток не понимаешь.
ОЛЕГ. А ты знаешь, кстати, что они курящих не берут?
ЛЁША. Знаю. Они много кого не берут. Я даже и не рыпаюсь, сразу понял, что не пройду. Да и не хочу.
ОЛЕГ. А мне всегда хотелось. С детства мечтал.
ЛЁША. Кто бы мог подумать, что мечты таких психов иногда всё-таки сбываются.
ОЛЕГ. Просто хотеть надо было.
ЛЁША. Да нет, это просто совпадение, Олежа. Тебе повезло.
ОЛЕГ. Я так не думаю.
ЛЁША. Знаю.
ОЛЕГ. Ты докурил?
ЛЁША. Почти. Сейчас пойдём. Странно, что при таком количестве ограничений ты оказался идеальным кандидатом.
ОЛЕГ. Таких много.
ЛЁША. Да я бы не сказал. Тех, кто не подходит, больше в несколько тысяч раз.
ОЛЕГ. Всё равно много.
ЛЁША. Ты думаешь, все полетят в итоге? Никто не откажется, не передумает?
ОЛЕГ. Не знаю. Я точно не откажусь.
ЛЁША. Вообще никаких сомнений?
ОЛЕГ. А зачем? Я всегда этого хотел.
ЛЁША. И не жалко?
ОЛЕГ. Чего?
ЛЁША. Ну, маму оставлять. Родину. Там же всё другое.
ОЛЕГ. Фонарика жалко.
ЛЁША. Фонарик умер.
ОЛЕГ. Так бы – с собой взял.
ЛЁША. Собак пускают?
ОЛЕГ. С хозяевами.
ЛЁША. Ну, понятно, что не самих по себе.
ОЛЕГ. Я думаю, собаки умнее людей.
ЛЁША. Как тебе так сказать, чтобы ты не обиделся. В общем, ты ошибаешься.
ОЛЕГ. Ну и ладно. Пойдём уже. Ты уже третью куришь.
ЛЁША. У меня колено.
ОЛЕГ. У меня два.
ЛЁША. Они у тебя болят?
ОЛЕГ. Нет.
ЛЁША. А у меня болит. Одно.
ОЛЕГ. Второе не болит.
ЛЁША. Ох. Ладно. Чёрт с тобой, пошли.
ОЛЕГ. Да, а то я замёрз.
ЛЁША. Ну, не я же придумал его в лесу хоронить.
ОЛЕГ. А ты бы его вообще не хоронил. Ты бы на мусорку выкинул.
ЛЁША. Почему ты так думаешь?
ОЛЕГ. Ты равнодушный. Для тебя животные – просто животные.
ЛЁША. А для тебя?
ОЛЕГ. А для меня – друзья.
ЛЁША. Все-все?
ОЛЕГ. Не все, конечно. Крысы не друзья. Или, там, змеи. Собаки – друзья. Кошки тоже. Хотя собаки лучше.
ЛЁША. Все они одинаковые. Гадят и мозг едят с утра до вечера.
ОЛЕГ. Тебе все мозг едят. Как не съели ещё.
ЛЁША. Ничего, у меня много. Подавятся.
ОЛЕГ. Ты идёшь? Или так и будем топтаться?
ЛЁША. Иду.
ОЛЕГ. И так неуютно, а ты встал.
ЛЁША. Я тишиной наслаждаюсь.
ОЛЕГ. Там тоже тихо. Даже тише, чем здесь.
ЛЁША. Одинаково.
ОЛЕГ. Нет, там Фонарик. От него тише.
ЛЁША. Мда. Почему они таких берут?
ОЛЕГ. Каких?
ЛЁША. Ну таких вот. Как ты. Психопатов.
ОЛЕГ. Я не психопат.
ЛЁША. Есть другое слово хорошее, тебе подходит.
ОЛЕГ. И?
ЛЁША. Лунатик.
ОЛЕГ. Лунтик?
ЛЁША. Лунтик тоже ничего.
ОЛЕГ. Я не Лунтик.
ЛЁША. А похож.
ОЛЕГ. Давай быстрее пойдём. Очень тут неуютно.
ЛЁША. Колено у меня. Не могу так быстро. А место, кстати, ты сам выбирал, не так ли?
ОЛЕГ. Сам. Потому что тут хорошо.
ЛЁША. Ты же говоришь неуютно?
ОЛЕГ. Ну я же летом его хоронил. А не в октябре. Летом здесь было хорошо.
ЛЁША. Ты тащил мёртвую собаку в такую даль. Ей-то какая разница, она же сдохла.
ОЛЕГ. Мне разница. Я не сдох.
ЛЁША. Давай исправим.
ОЛЕГ. Не говори так, мне страшно становится.
ЛЁША. Я шучу, Олежа.
ОЛЕГ. Ты плохо шутишь.
ЛЁША. Ну прости. Как умею.
ОЛЕГ. Ладно.
ЛЁША. Ты как могилу обозначил?
ОЛЕГ. Камнями окружил. Вот она. Смотри.
ЛЁША. Большая.
ОЛЕГ. Фонарик был большой.
ЛЁША. Ума не приложу, зачем ты его так далеко пёр.

Короткая пауза.

ОЛЕГ. Привет, Фонарик.
ЛЁША. Ага, сейчас ответит.
ОЛЕГ. Как ты тут, хороший мой?
ЛЁША. Прекрасно. Лежу в земле, мёртвый, кормлю червей.
ОЛЕГ. А мы вот с Лёшей пришли тебя навестить.
ЛЁША. Ну что ж, спасибо. А то скучновато в холодном лесу. Неуютно и безрадостно.
ОЛЕГ. Ты знаешь, Фонарик, я улетаю.
ЛЁША. Да, на воздушном шарике.
ОЛЕГ. Нет, на большом корабле. Совсем как в кино. На большом сияющем корабле.
ЛЁША. Которым рулят зелёные человечки с огромными головами.
ОЛЕГ. Нет, совсем нет. Они такие же, как мы. Разве что повыше – и глаза жгучие-жгучие, не выдержать.
ЛЁША. Прям сгореть можно.
ОЛЕГ. Если бы ты, Фонарик, не умер, то мне бы разрешили взять тебя с собой.
ЛЁША. Но я умер. И ты умрёшь. Пусть даже на другой планете. Все умрут.
ОЛЕГ. Я буду там работать. Строить город.
ЛЁША. Ну что же, в добрый путь. Строй. Если всё и правда именно так.
ОЛЕГ. Многие не верят, говорят, что нас пустят на мясо. Но я их не слушаю.
ЛЁША. Ты никогда никого не слушаешь. И не жалко тебе мать оставлять одну?
ОЛЕГ. Знаешь, Фонарик, мне здесь делать нечего. Здесь неуютно.
ЛЁША. А как ты хотел? Это взрослая жизнь, в ней по-другому не бывает.
ОЛЕГ. Я хочу радоваться. А не радует ничего. Был ты у меня, а теперь всё.
ЛЁША. Не факт, что там у них так уж радостно. Может, ещё и хуже.
ОЛЕГ. Прощай, Фонарик. Теперь навсегда.
ЛЁША. Ох, прям так трогательно, блин. Это же всего лишь собака!
ОЛЕГ. Пока.

Олег машет могиле рукой. Где-то далеко за деревьями раздаётся весёлый собачий лай. Олег довольно улыбается, смотря в одну точку перед собой. Лёша стоит у него за спиной, закрыв лицо ладонями, и тихо-тихо плачет. Плечи его дёргаются. Порыв ветра шевелит листву.


2.

Комната. Вася, Маша и Павел. Вася стоит у двери на балкон, Маша сидит в кресле, Павел – ко всем спиной, за столом, клацая по клавиатуре ноутбука. На стеллаже с книгами – несколько новых, ни разу не использованных детских игрушек.

ВАСЯ. Да, я голубой. Что из этого?
МАША. Мне кажется, ты притворяешься. Это просто поза.
ВАСЯ. Тебе что, доказательства нужны?
МАША. Ну, как минимум.
ВАСЯ. А как максимум?
ПАВЕЛ. Ребят, можно потише?
ВАСЯ. Можно. Нашёл что-нибудь?
ПАВЕЛ. Нет. Это какие-то другие люди.
МАША. Может, его просто нет там?
ВАСЯ. Не может, сейчас у каждого что-нибудь есть, хотя бы твиттер какой-нибудь.
МАША. У твоей мамы есть твиттер?
ВАСЯ. А что сразу моя мама?
МАША. Мне вот интересно, ты ей сказал?
ВАСЯ. Что я должен был ей сказать уже?
МАША. Ну мне же ты гордо так заявляешь, мол, такой голубой, что смотреть больно.
ВАСЯ. Да что ты пристала? У тебя что, обострение на почве гомофобии?
ПАВЕЛ. Ребят, я понять не могу, зачем мы его ищем вообще? Человек давно живёт своей жизнью. Может, ну его?
ВАСЯ. Я так не могу. Ты, может, и можешь вот так вот просто все нитки оборвать, а я – нет.
МАША. Спал с ним, что ли?
ВАСЯ. У тебя проблемы с этим, что ли?
ПАВЕЛ. Ну ребят!
ВАСЯ. Нет, ну что она..?
ПАВЕЛ. Вы меня оба бесить начинаете. Сейчас сами искать будете.
МАША. Мне-то зачем. Это не мой друг.
ВАСЯ. У тебя, похоже, их вообще нет.
МАША. Кого это?
ВАСЯ. Друзей. И…
МАША. Да-да, давай. Продолжай. Скажи уже, скажи!
ПАВЕЛ. Ну ребят!
МАША. Давай, скажи! И мозгов. Скажи: и мозгов!
ВАСЯ. Да отстань ты.
МАША. Сексист.
ВАСЯ. С ума сошла?
ПАВЕЛ. Слушайте, ну это бред какой-то. Чего вы сцепились? Какая кому разница?
ВАСЯ. Вот и я говорю.
МАША. Знаешь, что меня больше всего удивляет, Паша?
ПАВЕЛ. Не знаю. Вы меня отвлекаете. Вася!
ВАСЯ. Я разве её трогаю?
МАША. Так вот, Паша. Больше всего меня удивляет даже не то, что его берут. А то, что этот, как он сам утверждает, голубой работает в детском саду воспитателем!
ВАСЯ. И что?
ПАВЕЛ. Да, и что?
МАША. Да как что? Вы сдурели, что ли, оба?
ВАСЯ. А что, по-твоему, если гей, то сразу, автоматом, ещё и педофил? Ты что, совсем? Из какой ты деревни вылезла вообще?
МАША. Ты на деревню не гони, всё нормально в деревне.
ВАСЯ. Да я вижу.
ПАВЕЛ. Вась, ты просто не реагируй на её провокации.
ВАСЯ. Да как не реагировать? Ты слышишь, что она вообще говорит?
ПАВЕЛ. Не обращай внимания. Просто не обращай внимания.
МАША. И это говорит мой муж.
ПАВЕЛ. Маш. Ну, тише, ладно?
МАША. Не ладно.
ПАВЕЛ. Ты обидься ещё.
ВАСЯ. Давайте все прекратим и не будем ссориться. Хорошо?
ПАВЕЛ. Хорошо. Не будем. Все немного помолчим, пока я буду его искать.

Короткая пауза.

МАША. Это обидно.
ПАВЕЛ. А ты прости нас. По-христиански.
МАША. Нет, ты не понял. Я про сам принцип.
ПАВЕЛ. Какой принцип? Ты о чём?
МАША. Принцип, которым они руководствуются, отбирая кандидатов.
ПАВЕЛ. У них свои критерии. Они же не люди.
ВАСЯ. Да всё просто – берут только хороших людей.
МАША. Как легко и просто ты себя в хорошие записал.
ВАСЯ. А что я, плохой?
МАША. А я? Я – плохая?
ВАСЯ. Нет, не плохая. Ты хорошая. Просто злая.
МАША. А ты, значит, добрый?
ВАСЯ. А почему нет? Добрый. Детей люблю.
МАША. Да тебя за такую любовь…
ПАВЕЛ. Ребят, ну что вы опять начинаете, а? Ну, честное слово.
МАША. Ты разве не понимаешь, что он опасный человек?
ПАВЕЛ. Ну, что ты в самом деле, Маш? Какое тебе дело до его ориентации?
ВАСЯ. Да гомофобка она.
МАША. Да. Гомофобка.
ВАСЯ. Может, ты ещё и гордишься этим?
МАША. Я горжусь тем, что я – нормальный человек.
ВАСЯ. Я тоже нормальный.
ПАВЕЛ. Мы все – нормальные люди. Обыкновенные, нормальные люди. У каждого из нас свои особенности, но все мы – люди.
МАША. Мы-то – да, а они там, у себя, наверное, все чпокаются друг с другом.
ПАВЕЛ. Маш, ну ты же на самом деле так не думаешь. Зачем ты?
ВАСЯ. Она просто завидует.

Пауза.

МАША. Да. Я завидую.
ВАСЯ. Сама сказала.
МАША. Да, я откровенно тебе, Вася, завидую.
ПАВЕЛ. Это нормально.
ВАСЯ. Нет, не нормально, Паш. Завидовать нельзя, это может привести к раку.
МАША. Да пусть приводит. Какая разница?
ВАСЯ. Тебе детей рожать.
МАША. Не тебе об этом говорить. Вот ты – и такие, как ты – вы все нас оставите здесь, оставите тупо умирать!
ВАСЯ. Да кто тебе мешает жить-то?
МАША. А тебе – кто? Почему ты не остаёшься?
ВАСЯ. Из-за таких вот, как ты, и не остаюсь.
МАША. Подумаешь, не люблю я тебя. И что? Всем нравиться нельзя.
ВАСЯ. Я не хочу нравиться всем. Я просто хочу, чтобы меня не трогали. Чтобы оставили в покое.
МАША. Ты просто убегаешь. Это не по-мужски.
ВАСЯ. Ха.
ПАВЕЛ. Вась, это бессмысленно.
ВАСЯ. Да я знаю, что бессмысленно. С ней спорить – это в стену головой стучать.
ПАВЕЛ. Я не о том. Искать его бессмысленно. Нет его.
ВАСЯ. Должен быть.
ПАВЕЛ. Даже если и есть, то не факт, что под своим настоящим именем. Это же сеть.

Пауза.

ВАСЯ. Это грустно.
ПАВЕЛ. Ну, прости. Я ничего не могу сделать.
МАША. У него разве телефона нет?
ВАСЯ. Похоже, он сменил номер. Другой кто-то отвечает всё время.
МАША. А ты у этого другого спрашивал?
ВАСЯ. Да. Он не в курсе.
ПАВЕЛ. Ну, хорошо. Адрес?
ВАСЯ. Да я разве просил бы тебя, если б знал, где он сейчас живёт?
МАША. Друг называется.
ВАСЯ. Потерялись. Выросли оба и потерялись.
ПАВЕЛ. Ну, это нормально.
МАША. У тебя всё нормально. Всё у тебя хорошо и солнечно.
ПАВЕЛ. Нет. У меня просто нет иллюзий. Люди – это сложно организованные животные, и ничего такого выдающегося в их поведении нет.
МАША. Какой ты, однако..! Я тебе не животное.
ПАВЕЛ. Да-да-да, старая песня.
МАША. Вы оба, может быть, и животные. А я – нет. Я – человек.
ВАСЯ. Вот потому тебя и не берут, что ты – человек. Слишком человек.
ПАВЕЛ. Ребят. Я заканчиваю. Просто не вижу больше смысла.
ВАСЯ. Ладно. Жалко, конечно.
ПАВЕЛ. Ну, значит, так человек захотел. И откуда ты знаешь, может, он там с тобой вместе с вами всеми окажется. Ты же не знаешь?
ВАСЯ. Нет, не окажется. Знаю.
ПАВЕЛ. Да откуда же?
ВАСЯ. Мы с ним говорили об этом.
МАША. Когда? Ты же сам сказал, что не видел его пять лет уже.
ВАСЯ. В детстве.
МАША. Смешно.
ВАСЯ. Смейся.
МАША. Я и смеюсь.
ВАСЯ. Главное – не заплачь.
ПАВЕЛ. Ребят.

Пауза.

ВАСЯ. Мы с ним постоянно о таком говорили. Всё время, когда были вместе. Шли, например, домой из художки – и говорили. Врали друг другу ужасно. Понимали оба, что врём, но продолжали. За ним всегда бандиты и разные сектанты охотились, а я всё время всяческие артефакты находил – типа как бы ключи от других миров. Пирамидки золотые, монеты с тремя сторонами, книги на чужом языке. На совсем чужом. И мы постоянно друг другу задавали такие вопросы – например, к тебе пришли и сказали, мол, выбирай любую суперспособность, но одну – ты бы какую выбрал? Никогда, кстати, особо не задумываясь о том, кто же эти самые те, которые пришли и сказали. Они как бы всегда были, по умолчанию. Такие высокие люди в тёмных плащах, молчаливые и без эмоций. Ну, это я себе так представлял. И вот они приходили почему-то именно к нам и каждый раз что-нибудь предлагали, а нам нужно было выбрать. То суперспособность, то какой-нибудь один странный прибор из целого ряда странных приборов, то одну страну из ряда стран. Или, например, планету. Меня очень волновала возможность отправиться куда-нибудь ещё, за пределы нашего родного мира, я был готов прямо сейчас, не задумываясь, – всё бросить и полететь с этими, в тёмных плащах, а вот он – нет. Он – нет.

Пауза.

ПАВЕЛ. И что его останавливало?
МАША. Страх.
ВАСЯ. Нет.
МАША. Обыкновенная трусость.
ВАСЯ. Нет.
ПАВЕЛ. Что тогда?
ВАСЯ. Любил он это всё. И до сих пор любит, скорее всего.

Короткая пауза.

МАША. Это было давно. Люди меняются.
ПАВЕЛ. Вряд ли.
МАША. Меняются. Становятся хуже. А потом вообще умирают. Может, он умер?
ПАВЕЛ. Маш..!
ВАСЯ. Не хотелось бы.
МАША. Можно умереть, формально оставаясь в живых. Умереть для него, который реально существует, в отличие от твоих этих – в тёмных плащах.
ПАВЕЛ. Маш, не начинай.
МАША. А что? Да, я верю в Бога, и что? Он – есть.
ВАСЯ. Но ведь по правде получается, что как раз наоборот. Что есть как раз люди в тёмных плащах, пусть даже и без плащей. Те, которые пришли и сказали…
ПАВЕЛ. Маш, давай не будем про Бога снова, ладно?
МАША. А что, ты хочешь сказать, что его нет якобы, да? Что все мы – просто тупые животные, да?
ПАВЕЛ. Ну почему же тупые.
МАША. А какие? Умные, что ли? Ты посмотри телевизор.
ПАВЕЛ. Маш, ты сама себе противоречишь.
МАША. Да в чём же? Люди просто слабые, а Бог в этом не виноват.
ВАСЯ. Вот тогда и меня не трогай с этой своей гомофобской темой. Я просто слабый.
МАША. Да. На одно место.
ПАВЕЛ. Маша!..

Пауза.

ВАСЯ. Жаль, конечно. Я просто хотел сказать ему пока.
МАША. Переживёшь.
ВАСЯ. Переживу, конечно. Но меня волнует один вопрос.
МАША. Ну и какой же?
ВАСЯ. Это к Паше вопрос.

Павел отворачивается от Васи и Маши и начинает лихорадочно перекладывать вещи на столе. 

МАША. Я тебя слушаю.
ВАСЯ. Так ведь не к тебе же вопрос.
МАША. Ничего. Я его жена.
ВАСЯ. Ладно. Я одного понять не могу.
МАША. И?
ВАСЯ. Почему Паша не летит. Он же подходит?

Маша молча выковыривает из пачки сигарету и закуривает, ловко орудуя зажигалкой. Вася сидит и внимательно, но отстранённо разглядывает ладони. Паша продолжает перекладывать вещи. Он плачет. Плечи его дёргаются. Где-то далеко на улице весело перекрикиваются дети.


3.

Припаркованный на обочине автомобиль. Внутри – Ростоцкий и Мартынов, оба в тёмных плащах. Мартынов держится за руль, Ростоцкий почти лежит, во рту зубочистка, на носу – тёмные очки, съехавшие к самому кончику носа. 

РОСТОЦКИЙ. Как думаешь, на кого мы с тобой похожи в этих нелепых плащах?
МАРТЫНОВ. На страховых агентов.
РОСТОЦКИЙ. Почему на страховых агентов?
МАРТЫНОВ. Не знаю, мне кажется, что страховые агенты именно так выглядят.
РОСТОЦКИЙ. Ты видел вообще когда-нибудь в жизни страхового агента?
МАРТЫНОВ. Нет. Но представлял как раз так – в плаще и без галстука. И в плохих ботинках.
РОСТОЦКИЙ. У меня хорошие ботинки.
МАРТЫНОВ. Повезло. Мои воду пропускают.
РОСТОЦКИЙ. Ну, я к выбору обуви всегда очень внимательно относился. И отношусь.
МАРТЫНОВ. Я бы сказал тебе, что мне мои жена купила. Но у меня нет жены. Так что сам виноват.
РОСТОЦКИЙ. Одежда – дело серьёзное.
МАРТЫНОВ. Может быть.
РОСТОЦКИЙ. Одежда – это практически весь ты для других людей. Во многом именно то, как ты одет, и формирует их отношение к тебе.
МАРТЫНОВ. Это из какого-то учебника для неудачников.
РОСТОЦКИЙ. Да, наверное. Я не помню уже. Но я и сам так думаю. Одеваться нужно тщательно.
МАРТЫНОВ. Никогда об этом не думал.
РОСТОЦКИЙ. Ага. И потому в слякоть у тебя постоянно полные ботинки воды.
МАРТЫНОВ. Да. И брюки до колена мокрые.
РОСТОЦКИЙ. Можно ведь подворачивать.

Пауза.

МАРТЫНОВ. Она опаздывает.
РОСТОЦКИЙ. Задержали на работе.
МАРТЫНОВ. Ждём ещё пятнадцать минут.
РОСТОЦКИЙ. Ты куда-то торопишься? К жене?
МАРТЫНОВ. Да. К призраку возможной жены. Есть хочется.
РОСТОЦКИЙ. Хочешь, я схожу куплю что-нибудь?
МАРТЫНОВ. Нет.
РОСТОЦКИЙ. Ладно.
МАРТЫНОВ. Я боюсь.
РОСТОЦКИЙ. Что, правда?
МАРТЫНОВ. Правда.
РОСТОЦКИЙ. И чего же?
МАРТЫНОВ. Женщин боюсь.
РОСТОЦКИЙ. Кто же их не боится.
МАРТЫНОВ. Я очень боюсь.
РОСТОЦКИЙ. И потому ты не женат.
МАРТЫНОВ. И поэтому тоже. А ты разве женат?
РОСТОЦКИЙ. Я похож?
МАРТЫНОВ. Ты похож на убеждённого холостяка.
РОСТОЦКИЙ. Я такой и есть. Я вообще асексуал.
МАРТЫНОВ. А для кого ты тогда так одеваешься?
РОСТОЦКИЙ. Для себя. Для внутреннего комфорта.
МАРТЫНОВ. А говорил про отношение к тебе других.
РОСТОЦКИЙ. Это тоже. Но для себя в большей степени. Люблю уют. Сухие носки.
МАРТЫНОВ. Сухие носки?
РОСТОЦКИЙ. Да, сухие носки. Не люблю, когда хлюпает в ботинках.
МАРТЫНОВ. Кто ж любит.
РОСТОЦКИЙ. Ты, похоже.
МАРТЫНОВ. Просто не очень удачная обувь.
РОСТОЦКИЙ. Ты какой-то неправильный холостяк.
МАРТЫНОВ. Я не холостяк. Я просто одинокий человек.
РОСТОЦКИЙ. Принципиально?
МАРТЫНОВ. Нет. Так получилось.
РОСТОЦКИЙ. Просто ты боишься женщин.
МАРТЫНОВ. Просто я боюсь женщин.
РОСТОЦКИЙ. Особенно таких, как эта.
МАРТЫНОВ. Особенно таких. Меня пугает то, что она так упорно опаздывает каждый раз.
РОСТОЦКИЙ. Она женщина.
МАРТЫНОВ. Я понимаю. Но ладно бы у нас с ней были какие-то там просто деловые отношения.
РОСТОЦКИЙ. У нас с ней очень деловые отношения.
МАРТЫНОВ. Очень деловые, но при этом и очень деликатного характера.
РОСТОЦКИЙ. Хорошо, что я не её муж.
МАРТЫНОВ. Хорошо. Но, с другой стороны, и плохо.
РОСТОЦКИЙ. Почему? Тебе надоело жить?
МАРТЫНОВ. Нет, мне очень нравится жить. Даже слишком.
РОСТОЦКИЙ. А что тогда?
МАРТЫНОВ. Ну, он богат.
РОСТОЦКИЙ. Только поэтому?
МАРТЫНОВ. Нет. Не только. Его взяли.
РОСТОЦКИЙ. А тебя нет.
МАРТЫНОВ. И тебя тоже.
РОСТОЦКИЙ. Я и не надеялся. Ты сколько раз ходил на тесты?
МАРТЫНОВ. Восемь.
РОСТОЦКИЙ. Восемь?
МАРТЫНОВ. Восемь. А что, много?
РОСТОЦКИЙ. Прилично. И что, никак?
МАРТЫНОВ. Никак. Даже половины баллов не набрал.
РОСТОЦКИЙ. И я.
МАРТЫНОВ. Каждый раз баллов было всё меньше.
РОСТОЦКИЙ. А я один раз ходил.
МАРТЫНОВ. Почему так мало?
РОСТОЦКИЙ. Потому что себя знаю. Им такие не нужны.
МАРТЫНОВ. Я думаю, им разные нужны.
РОСТОЦКИЙ. Вряд ли мы с тобой хороший материал для постройки новой цивилизации.
МАРТЫНОВ. Но что-то мы умеем.
РОСТОЦКИЙ. Да, негодяи мы с тобой отменные.
МАРТЫНОВ. Почему сразу негодяи. Это работа. Как и любая другая работа. Не всем же быть начальниками, кому-то и мусор надо убирать.
РОСТОЦКИЙ. Да, особенно если этим самым мусором становятся начальники.
МАРТЫНОВ. Некоторые.
РОСТОЦКИЙ. Некоторые. Но я бы сказал – многие.
МАРТЫНОВ. Почти все.
РОСТОЦКИЙ. Почти все. За редким исключением.
МАРТЫНОВ. Вот у неё муж – как раз такое исключение.
РОСТОЦКИЙ. Да, удивительный экземпляр. Богатый, чиновник, но человек внезапно хороший.
МАРТЫНОВ. Да ну, что-то тут не так. Мифология какая-то. Не верю.
РОСТОЦКИЙ. Но его взяли. А нас не взяли. Ни тебя, ни меня.
МАРТЫНОВ. А ты уверен, что они только хороших берут?
РОСТОЦКИЙ. Не знаю. Но очень похоже на то.

Пауза.

МАРТЫНОВ. Знаешь, я думаю, тесты – это для отвода глаз.
РОСТОЦКИЙ. Почему?
МАРТЫНОВ. Ну, мне кажется, что они сразу знают, кто да, а кто нет.
РОСТОЦКИЙ. Видят насквозь?
МАРТЫНОВ. Похоже на то.
РОСТОЦКИЙ. Может, и так. Получается, что я правильно не стал восемь раз на тесты ходить.
МАРТЫНОВ. А я стал. Я надеялся.
РОСТОЦКИЙ. Надежда – главный враг человека. Кому как не тебе это знать.
МАРТЫНОВ. Я знаю. Но тем не менее.
РОСТОЦКИЙ. Люди обманывают себя, надеясь.
МАРТЫНОВ. Иногда обманываться проще.
РОСТОЦКИЙ. Проще? По-моему, куда проще быть честным с самим собой и знать с самого начала, куда ведут все дорожки.
МАРТЫНОВ. В морг?
РОСТОЦКИЙ. Бинго.

Пауза.

МАРТЫНОВ. Пожить нормально хотелось.
РОСТОЦКИЙ. Там работать надо. Ты любишь работать?
МАРТЫНОВ. Я не люблю работать.
РОСТОЦКИЙ. Я тоже.
МАРТЫНОВ. Вот и она – тоже не любит.
РОСТОЦКИЙ. Странно знаешь что?
МАРТЫНОВ. Ещё нет.
РОСТОЦКИЙ. Ну, он же мог ей оставить денег, хотя бы какую-нибудь часть.
МАРТЫНОВ. Наверное, не мог бы.
РОСТОЦКИЙ. Ну, пускай девяносто процентов на благотворительность, а ей – и десяти хватило бы до самой смерти. Он же знает, что она стерва. Почему бы не позаботиться о собственной безопасности?
МАРТЫНОВ. Может, он и правда человек хороший?
РОСТОЦКИЙ. Слушай, меня буквально подмывает взять и позвонить ему.
МАРТЫНОВ. Зачем? Он же нам не заплатит. И она, если её примут, не заплатит. Уже. Тебе деньги не нужны?
РОСТОЦКИЙ. Нужны. Но… Понимаешь, я бы ему позвонил и сказал: перепиши, мол, быстрее своё завещание и спрячь получше, потому что жена твоя знает, где ты его прячешь, и знает, что там пока всё на неё отписано. Не медли, мол. Она же тебя заказала, пока ты сбежать не успел.
МАРТЫНОВ. Ты серьёзно?
РОСТОЦКИЙ. Ну как тебе сказать.

Пауза.

МАРТЫНОВ. Ты знаешь, я тут подумал.
РОСТОЦКИЙ. Да?
МАРТЫНОВ. А давай её убьём?
РОСТОЦКИЙ. Хм. А резон?
МАРТЫНОВ. Не нравится она мне.
РОСТОЦКИЙ. Мне тоже не нравится. А деньги как же?
МАРТЫНОВ. Не знаю. Не хочу я этого мужика валить. Пусть хотя бы он полетит, если не я.
РОСТОЦКИЙ. И не я.
МАРТЫНОВ. И не ты.
РОСТОЦКИЙ. Мысль в целом неплохая.
МАРТЫНОВ. Только она опаздывает.
РОСТОЦКИЙ. Может, правильно и делает. Чувствует.

Мартынов вынимает из кармана мобильный, нажимает несколько кнопок и прикладывает к уху. Задумчиво прислушивается, ждёт. Ростоцкий тихо смеётся, прикрывая ладонью рот. Плечи его дёргаются. Мартынов замечает в зеркало, что Ростоцкий смеётся, и сам начинает улыбаться, а после не выдерживает – и вот они смеются оба. Из телефона приглушённо: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…» 


4.

Утро. Кафе. Несколько столиков. Заняты только два. За правым сидят Олег и Вася. За левым – Ростоцкий и Мартынов. Тихонько перекатывается под потолком лёгкая музыка.

ОЛЕГ. Ты будешь кофе или чай?
ВАСЯ. Я буду чай. С кофе у меня отношения так себе.
ОЛЕГ. Не любишь кофе?
ВАСЯ. Да я даже не знаю, кто из нас кого не любит. Может быть, он меня.
ОЛЕГ. Ссоритесь?
ВАСЯ. Ага. Неделю нормально живём, а потом я его выгоняю. Говорю ему: кофе, ты, конечно, хороший парень, но мне чай больше нравится.
ОЛЕГ. Ты жестокий.
ВАСЯ. Да нет, почему. Он же не против. Знает, что через полгодика опять ко мне вернётся, пусть даже и на недельку.
ОЛЕГ. А я сок люблю.
ВАСЯ. А он тебя?
ОЛЕГ. И он меня. Мы любим друг друга.
ВАСЯ. А я чай. Пожалуй, зелёный больше. Тут дают зелёный?
ОЛЕГ. Тут любой дают.
ВАСЯ. А выпить?
ОЛЕГ. А ты хочешь выпить?
ВАСЯ. А ты?
ОЛЕГ. Ну я же не пью. Ты знаешь, Лёша умер.

Пауза.

ВАСЯ. Теперь знаю.
ОЛЕГ. Почки.
ВАСЯ. Знаешь, не буду чай. Буду коньяк.
ОЛЕГ. А я сок.
ВАСЯ. Я его искал.
ОЛЕГ. Лёшу?
ВАСЯ. Да. Эх, если бы я догадался, что ты с ним отношения поддерживаешь… до сих пор…
ОЛЕГ. А зачем ты его искал?
ВАСЯ. Я улетаю.
ОЛЕГ. Ого. И я.
ВАСЯ. А он – нет.
ОЛЕГ. Да. Он – нет. Даже тесты не стал сдавать. Сказал, что всё это бессмысленно. Мол, какая разница, где умирать.
ВАСЯ. Говорят, у них там не умирают.
ОЛЕГ. Я тоже такое слышал. Но ещё я слышал, что из нас – там, у них, – будут делать фарш.
ВАСЯ. Да ну, ерунда.
ОЛЕГ. Фонарик тоже умер.
ВАСЯ. Кто? Фонарик?
ОЛЕГ. Да. Собака моя.
ВАСЯ. Почему Фонарик?
ОЛЕГ. Ну… а какая разница?
ВАСЯ. Да нет, никакой. Просто забавное имя.
ОЛЕГ. А у тебя есть собака?
ВАСЯ. Нет, у меня аллергия.
ОЛЕГ. Один живёшь?
ВАСЯ. Нет. С Пашей. От него жена ушла.
ОЛЕГ. Ничего себе новости.
ВАСЯ. Ну, вот так. Он ко мне переехал.

Ростоцкий показывает пальцем на Васю и Олега.

РОСТОЦКИЙ. Смотри, геи.
МАРТЫНОВ. Где?
РОСТОЦКИЙ. Да вон.
МАРТЫНОВ. Почему геи?
РОСТОЦКИЙ. Ну, а кто?
МАРТЫНОВ. Да просто ребята какие-то.
РОСТОЦКИЙ. Ну, хочешь я подойду и спрошу?
МАРТЫНОВ. Зачем?
РОСТОЦКИЙ. Ну чтобы точно знать.
МАРТЫНОВ. А ты не уверен?
РОСТОЦКИЙ. Я-то уверен. А ты нет.
МАРТЫНОВ. А если скажут, что не геи? Что ты делать будешь?
РОСТОЦКИЙ. Ничего не буду. Назад вернусь.
МАРТЫНОВ. Ну, а если геи?
РОСТОЦКИЙ. То же самое.
МАРТЫНОВ. И зачем тогда?
РОСТОЦКИЙ. Да просто так. Интересно.
МАРТЫНОВ. А ты что-то против геев имеешь?
РОСТОЦКИЙ. Да вроде нет. Просто… смешные они.
МАРТЫНОВ. Сейчас все, кому до тридцати, смешные.
РОСТОЦКИЙ. Трудно спорить. Но вот этот, лысый, сто процентов – гей.
МАРТЫНОВ. Даже если и так, то что?
РОСТОЦКИЙ. Не знаю. Хочется похлопать его по лысине. Блестит смешно.
МАРТЫНОВ. Ты что-то развеселился сегодня.
РОСТОЦКИЙ. А что ещё остаётся? Только веселиться.
МАРТЫНОВ. Ну, подойди похлопай.
РОСТОЦКИЙ. А вдруг драться начнёт?
МАРТЫНОВ. Тогда не хлопай, если боишься.
РОСТОЦКИЙ. Да нет, просто бить в ответ не хочется.

Вася кивает в сторону Ростоцкого и Мартынова.

ВАСЯ. Смотри, бандиты.
ОЛЕГ. Где?
ВАСЯ. Да вон.
ОЛЕГ. Почему бандиты?
ВАСЯ. Ну, а кто?
ОЛЕГ. Больше на страховых агентов похожи.
ВАСЯ. Да ну, разве страховые агенты так одеваются?
ОЛЕГ. Не знаю. Плащи похожие. У страховых агентов обычно такие плащи. И портфели.
ВАСЯ. У этих нет портфелей.
ОЛЕГ. У этих нет. Может, в машине оставили?
ВАСЯ. А у страховых агентов бывают машины?
ОЛЕГ. А почему нет? Они же тоже люди.
ВАСЯ. Может быть, может быть.
ОЛЕГ. Да точно тебе говорю.
ВАСЯ. У меня полной уверенности в этом нет.
ОЛЕГ. Да? Хм.
ВАСЯ. По крайней мере, что касается конкретно этих агентов. Они вообще мало на людей похожи.
ОЛЕГ. Да вроде же люди.
ВАСЯ. Ну разве нормальный человек будет в помещении в тёмных очках сидеть? Тем более, в таком, где света и так почти нет.
ОЛЕГ. Может, у него глаза больные.
ВАСЯ. Хочешь, я подойду и спрошу – люди они или нет?
ОЛЕГ. Даже если и не люди, то что ты думаешь, они тебе признаются?
ВАСЯ. А вдруг?
ОЛЕГ. Попробуй.
ВАСЯ. Да нет, не буду. Это бандиты.
ОЛЕГ. Не страховые агенты?
ВАСЯ. Нет. Слишком хищные для страховых агентов. Особенно этот, в очках.
ОЛЕГ. А чем, собственно, занимаются страховые агенты?
ВАСЯ. Я точно не знаю. Может, уже и нет их давно.
ОЛЕГ. Мне кажется, есть. «Госстрах» был же когда-то?
ВАСЯ. Был «Госстрах», а теперь «Госужас».
ОЛЕГ. Серьёзно?
ВАСЯ. Да конечно. Ты совсем шутки разучился понимать.
ОЛЕГ. Я и не понимал никогда.

Ростоцкий поднимается и идёт к Олегу и Васе, без приглашения присаживается за их столик.

РОСТОЦКИЙ. Ребята, привет.
ОЛЕГ. Здравствуйте.
ВАСЯ. Привет-привет.
РОСТОЦКИЙ. Можно вам один вопрос задать?
ВАСЯ. Да вы уже задали.
РОСТОЦКИЙ. А ты ничего. Молодец.
ВАСЯ. Вы тоже ничего. Очки красивые.
РОСТОЦКИЙ. Спасибо. Так можно вопрос? Или нет?
ВАСЯ. Валяйте.
РОСТОЦКИЙ. Ребят, а вы случайно – не геи?
ОЛЕГ. Нет.
ВАСЯ. Он, случайно, – нет. А я, совершенно случайно, – да.
РОСТОЦКИЙ. Что, правда?
ВАСЯ. Чистейшая.
РОСТОЦКИЙ. Слушай, как интересно. Никогда живого гея не видел. Только по телевизору.
ВАСЯ. Там мёртвые.
ОЛЕГ. Он шутит.
РОСТОЦКИЙ. Да я заметил уже. И голубой, и петросян – интересная личность.
ВАСЯ. А можно встречный вопрос?
РОСТОЦКИЙ. Почему же нельзя? Давай.
ВАСЯ. А вы – бандит?
РОСТОЦКИЙ. Я страховой агент.
ОЛЕГ. Ну, я же тебе говорил!
ВАСЯ. А я думал, что бандит.
РОСТОЦКИЙ. Ошибся, с кем не бывает.
ВАСЯ. А друг ваш – тоже агент? Страховой.
РОСТОЦКИЙ. Тоже. Напарник мой.
ОЛЕГ. А в чём заключается ваша работа?
РОСТОЦКИЙ. Ну, а как сам думаешь?
ОЛЕГ. Страхование… от несчастных случаев.
РОСТОЦКИЙ. Ну… почти. Но в целом – да. С чужими страхами работаем. И со своим изредка. Страшная у нас работа.

Мартынов поднимается и идёт к остальным, присаживается рядом с Ростоцким.

МАРТЫНОВ. Ребята, а вот предположим – нужно вам выбрать одно из двух.
ВАСЯ. Например?
МАРТЫНОВ. Например, убить хорошего человека и взять деньги. Или убить плохого и ничего не получить, никаких денег.
ОЛЕГ. А вообще никого не убивать – можно?
МАРТЫНОВ. Беда в том, что если никого не убивать в данном случае, то хороший человек всё равно умрёт – других найдут, чтобы его убить.
ВАСЯ. Не хочется никого убивать.
РОСТОЦКИЙ. Не хочется. А надо.
ОЛЕГ. Плохо.
РОСТОЦКИЙ. Не расстраивайся, лысенький. Не тебе же. И не тебя.
ОЛЕГ. Не люблю, когда умирают. Собака умерла. Друг умер.
ВАСЯ. А для нас, Олежка, скоро все на этой планете умрут.
РОСТОЦКИЙ. А вы что, летите?
ОЛЕГ. Да. А вы?
МАРТЫНОВ. А мы – нет. Таких не берут. В космонавты.
ВАСЯ. Жаль. Честное слово – жаль.

Короткая пауза.

МАРТЫНОВ. Ну, так что? Какой вариант?
ОЛЕГ. Мне никакой не нравится.
ВАСЯ. Мне, в принципе, тоже.
РОСТОЦКИЙ. А выбрать надо.
ВАСЯ. Ну, если надо, то я бы всё-таки плохого человека убил.
РОСТОЦКИЙ. А ты, лысенький?
ОЛЕГ. Меня Олег зовут.
РОСТОЦКИЙ. Очень приятно, Олег. Меня Коля. Так что?
ОЛЕГ. Я бы никого не стал убивать. Я бы лучше сам умер.
МАРТЫНОВ. Но вариантов только два, Олег, и по-другому – никак.
ОЛЕГ. Тогда я как Вася – плохого.
МАРТЫНОВ. Вот видишь, Коля.
РОСТОЦКИЙ. Вижу, Серёжа. Даже геи – за.
ОЛЕГ. Я не гей.
РОСТОЦКИЙ. Ну, похож. Немножко.
ВАСЯ. А я – гей.
МАРТЫНОВ. Ух ты. Гордишься?
ВАСЯ. Нет. Просто это факт. А вы – гомофоб?
МАРТЫНОВ. Да мне, в общем-то, всё равно. А тебе, Коля?
РОСТОЦКИЙ. А я даже сочувствую. Потому что женщин тоже не люблю.
ОЛЕГ. Я люблю. Но не всех.
ВАСЯ. И я люблю. Но по-другому.

Пауза.

РОСТОЦКИЙ. Когда вылет, Вася?
ВАСЯ. Через месяц.
МАРТЫНОВ. Не грустно?
ВАСЯ. Немного. Друга жена бросила, не хочется его одного оставлять.
РОСТОЦКИЙ. А тебе, Олег?
ОЛЕГ. Очень грустно. Без Фонарика как-то совсем не то.
МАРТЫНОВ. Так ты возьми фонарик, делов-то.
ВАСЯ. Это у него собаку так звали – Фонарик.
РОСТОЦКИЙ. Забавно. Фонарик. Мне нравится.
МАРТЫНОВ. Да, ничего так. Оригинально.
РОСТОЦКИЙ. А какая порода?
ОЛЕГ. Немецкая овчарка.
РОСТОЦКИЙ. Большая собака, красивая. Может, мне такую себе завести, а, Серёж?
МАРТЫНОВ. Заведи, почему нет. Места сейчас много станет. Все хорошие улетят. Останемся мы, плохие. Всякие гады и сволочи.
ОЛЕГ. А вы плохие?
РОСТОЦКИЙ. А как ты думаешь, Олег? Если нас не взяли.
ВАСЯ. Туда разных берут, не только хороших.
МАРТЫНОВ. Молодых, здоровых, выносливых.
РОСТОЦКИЙ. Геев и дураков.

Пауза.

РОСТОЦКИЙ. Слушай, Олег. Ты только не обижайся, ладно?
ОЛЕГ. Ладно, не буду.
РОСТОЦКИЙ. Можно я тебя по лысине похлопаю? Легонько. Очень уж она мне нравится.
ВАСЯ. Чем вы его хлопать собрались?
РОСТОЦКИЙ. Да не беспокойся ты, ладонью!
ОЛЕГ. Можно, можно. Хлопайте. Мне не жалко.

Олег наклоняет голову. Ростоцкий, блаженно улыбаясь, хлопает ладонью по блестящей коже голой головы Олега. Вася смотрит на это действо с кривой ухмылкой. Мартынов берёт из стаканчика на столе салфетку, плюёт на неё и пытается оттереть тёмно-красное пятнышко на плаще. За большим, во всю стену, окном как ни в чём не бывало снуют туда-сюда разноцветные автомобили.







_________________________________________

Об авторе: КОНСТАНТИН СТЕШИК

Родился в в Солигорске (Беларусь). Автор некоторого количества прозаических текстов, пары сотен стихов, порядка 20-и различного размера пьес. Участник нескольких драматургических конкурсов и фестивалей, среди которых - "Евразия", "Любимовка", "Новые пьесы из Европы" (Висбаден, Германия) и прочие. В 2013-м году по его текстам поставлены спектакли "Время быть пеплом" (Наталия Лапина, Санкт-Петербург) и "Родные и Близкие" (Владимир Щербань, Минск-Лондон). Автор сценария к фильму "Диалоги" (режиссёр - Ирина Волкова, Москва), летом 2013-го года принимавшего участие в фестивале "Кинотавр".скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 779
Опубликовано 31 июл 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ