ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Алексей Слаповский. ПЕРВОЕ ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ

Алексей Слаповский. ПЕРВОЕ ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ


(небывалая история в 2-х частях - по одноименному роману)

От автора

Роман «Первое второе пришествие» написан двадцать лет назад. Не раз переиздавался, переведен на разные языки, и все это время мне хотелось сделать из него пьесу. И некоторым режиссерам тоже. Были варианты, версии, но как-то не вытанцовывалось, не получалось. Я видел много сценических адаптаций прозы, в том числе классической. Иногда нравилось, чаще нет. Всегда что-то уходит, выпадает, жаль того, что полюбилось в книге. И я понял: надо делать не адаптацию, а новое произведение. Другое. Чтобы не возникало соблазна сказать: «Роман лучше», - уже потому, что два разных произведения не сравнивают.
Конечно, сохранились герои и основные сюжетные линии. Но текст очень сильно изменился. Во многом стал наивнее, проще, что духу романа не противоречит. Стал театральнее. Одновременно и конкретнее, и условнее. Вот героиня просит покачать ее на ладошке, я даю ремарку: «Петр, улыбаясь, берет ее на ладонь и качает». Как он это делает? Не моя забота, пусть режиссер думает. Мне важно обозначить действие и подсказать настрой. Дальше дело театра.
Сергей Пускепалис, который первым рискнул поставить пьесу, меня понял. Сергей Безруков, который пустил спектакль в свой новорожденный «Губернский театр» (собственно, он-то и заварил всю эту кашу), понимал высокую степень риска.
Не мне судить, насколько все получилось, но мне самому на спектакле было интересно. А интересно только тогда, когда пьесу не иллюстрируют, а как бы рождают заново, удивляя автора, словно и не он это писал. Самые ценные моменты в театре для любого драматурга.
Главное – за двадцать лет ничего не прокисло, все воспринимается живо и современно, зрители спорят, что в современном театре редкость. Другие режиссеры пока приглядываются, осторожничают. И даже, полагаю, не они, а худруки и директора театров. Я их понимаю. Тут ведь по грани надо пройти, по острой грани между фарсом и лирикой, трагедией и комедией, реальностью и условностью – чем я всю жизнь в своих пьесах и занимаюсь. Чтобы зритель то плакал, то смеялся, а выйдя из театра, озадачился: «Что же я такое видел?»

А.С.

Действующие лица:

ИВАН ЗАХАРОВИЧ НИХИЛОВ, человек с чрезмерным своеобразием ума
ПЕТР САЛАБОНОВ, обыкновенный человек с необыкновенными способностями
МАРИЯ, мать Петра
ПЕТР ЗАВАЛУЕВ, местный властитель, враг Петра
КАТЯ, женщина, любящая Петра
НИНА, женщина, тоже полюбившая Петра
ЛЮСЬЕН, женщина, тоже полюбившая Петра
МАША КУДЕРЬЯНОВА, девушка, тоже полюбившая Петра
НИКОДИМОВ, атлет интеллекта
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА, красивая женщина
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ
ТОВАРИЩ
МАРИНА
ТАМАРА
ИММАНУИЛ, фальшивый чудодей
ЛАЗАРЬ, отец Маши
ФОМИН, сомневавшийся и уверовавший
ЖЕНЩИНА С ЗУБНОЙ БОЛЬЮ
ПРОДЮСЕР
РЕГИСТРАТОРША
САМАРИН, лейтенант правоохранительных органов
КОМАНДИР, подросток около 20 лет
ОРДИНАРЕЦ
Жители Полынска, Сарайска, Москвы, публика, болящие и скорбящие и все остальные.



Ч А С Т Ь   П Е Р В А Я

1.

Нихилов сидит при тусклом свете и пишет, диктуя сам себе.

НИХИЛОВ. Сегодня, такого-то числа такого-то года в городе Полынске…

Вдруг крики слева: «Помогите! Грабят! Убивают!»
А справа визг тормозов, удар железа о железо.
А сзади – сирена то ли скорой помощи, то ли полицейской машины.
Нихилов, отвлекшийся на несколько секунд, склоняется над тетрадью, старательно выводит.

НИХИЛОВ… опять ничего не случилось. (Закрывает тетрадь). Нет, в самом деле. Газету вот почитаешь (берет газету «Гудок») – там хоть чего-нибудь, да есть. Ракету запустили. (Читает). Упала, правда. Ну и что? Упала – опять запустят. Другую. Вверх! К звездам! Событие! А у нас в Полынске… Конечно, тоже что-то происходит. Вон Татьяна Куприянова родила. Или Семен Романович Мешков помер. Дело серьезное, но обычное. Жизнь есть – событий нету! А народ ждет! Он хочет не того, что было – потому, что оно уже было, а того, чего не было – потому, что его не было, но должно быть! Народ ждет! И я жду! И чую – близко! Не пропустить бы…

Возникает Полынск. Разнообразные дома, какие бывают в провинциальном городке. Железнодорожные пути, семафоры, стрелки, вагоны. Площадь. Люди проходят по своим делам. Нихилов идет и всматривается в них. Что-то его тревожит. Он останавливается под балконом административного здания и зычно выкликает.

НИХИЛОВ. Эй, начальник! Начальник! Как тебя там, выглянь к народу!

На балкон выходит Завалуев.

ЗАВАЛУЕВ. Петр Завалуев меня там, то есть тут. Пора выучить. Чего ты орешь, Иван Захарыч, где народ?
НИХИЛОВ. Я в том числе.
ЗАВАЛУЕВ. Да? Ну, слушаю вас.
НИХИЛОВ. Ты давай делай что-нибудь. Смотри, что творится! Люди мрачные ходят, никто не веселится, не улыбается даже! Это нормально?
ЗАВАЛУЕВ. А с чего им веселиться, Иван Захарыч? Выборы уже прошли, другие не скоро. Пусть отдыхают.
НИХИЛОВ. Интересно ты сказал! Пойду думать. (Грозит пальцем). Но ты смотри!
ЗАВАЛУЕВ. Я смотрю.

Он смотрит и видит: его жена Катя куда-то направилась. Тоже, как и Нихилов, кого-то как бы ищет.

ЗАВАЛУЕВ. Катя, ты куда?
КАТЯ. У одного тебя дела есть? Проверяю жилищные условия школьников нашего города как заведующая отделом образования.
ЗАВАЛУЕВ. Ну, работай. А ужин все-таки приготовь, Катя. Ты же настоящая русская женщина, которая все успевает, но при этом еще и красивая. Я тебя люблю.
КАТЯ. Ох, и я тебя люблю, отстань!

Катя уходит. Завалуев скрывается в здании. Нихилов продолжает обход города. По-прежнему всматривается в жителей. Вот увидел то ли под телегой, то ли под кузовом грузовика чьи-то ноги. Ухватился, тащит. На свет божий является всклокоченный Петр Салабонов. Вылезает также смущенная Красивая Женщина, которая торопливо одевается и выговаривает Нихилову.

КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. Вечно ты, дядь Вань, вмешиваешься в процесс!
НИХИЛОВ. Процесс! Тут неизвестно что творится, а у них процесс!
ПЕТР. В следующий раз, дядь Вань, задену мизинцем, зашибу до смерти.
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА (хихикает). Он может! Пока-пока-пока, Петя, меня муж ждет.
НИХИЛОВ. Вот так вот! У нее муж, а она с кем попало…
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. Не с кем попало, а с Петей. Я что ли, гулящая?
НИХИЛОВ. А с ним не гуляешь?
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. Конечно, нет! У нас с ним не просто секс, дядя Ваня, а отношения. И муж знает.

Муж Красивой Женщины в это время занят тем, что сбивает пломбы с товарного вагона. Орудует вместе с Товарищем. И успешно: сбили пломбы, открыли дверь, обрадовались содержимому. При этом Муж Красивой Женщины слышит разговор и реагирует.

МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Конечно, знаю! Если б с другим, я бы ее, паскуду, убил, а Петр, он же как бы даже и не мужчина, а, можно сказать, неизвестно что.
ТОВАРИЩ (поднимая палец). Явление природы! Петр, глянь, чего мы нашли!

Муж женщины и Товарищ волокут ящик водки.

МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ (Жене, грозно). Марш домой сейчас же!
ЖЕНЩИНА. Да иду уже, не ори!

Она уходит, Товарищ достает две бутылки водки.

ТОВАРИЩ (Петру). Выпей, Петя.
ПЕТР. Опять… Что я вам, фокусник, что ли?

Он берет бутылку водки и выпивает ее из горлышка. До дна. Товарищ тут же подает вторую. Петр, пожав плечами, выпивает и ее.

ТОВАРИЩ. А третью?
ПЕТР. Не буду.
ТОВАРИЩ. Закосел-таки?
ПЕТР. Нет. Просто – не хочу. Что толку ее пить, если все равно не берет?
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Вот феномен, а? В книгу рекордов тебя надо, Петр!

Раздается свисток, Муж женщины и Товарищ оглядываются.

ТОВАРИЩ. Не свисти, бежим уже, напугались!

Муж Красивой Женщины и Товарищ уносят ящик. Уходит и Петр, сунув руки в карманы и посвистывая. Небо темнеет, сверкает молния, гремит гром. Нихилов садится за стол в углу. 
Вбегает Катя, мокрая и счастливая. Входит Петр. Катя обнимает его, смеется. 

КАТЯ. Возьми меня на ладошку, Петя, покачай.
ПЕТР. Ты как маленькая прямо. А ведь начальница.
КАТЯ. И начальница, и жена начальника, и вообще твоя тетка двоюродная, хоть всего на два года старше. И что? (Ласкается). Петя, Петя, Петя… Это не я как маленькая, это ты как ребенок. Дурачок… Возьми меня на ладошку, Петя. Пожалуйста! Покачай.

Петр, улыбаясь, берет ее на ладонь и качает. А сам о чем-то задумался.

КАТЯ. Эй, ты где? О чем думаешь?
ПЕТР. Фотоаппарат надо купить. Слышала? – зверь в наших лесах появился. Будто бы тело у него заячье, а морда волчья. Волкозаяц получается. Я один раз что-то такое в кустах видел. Но не разглядел. Фотоаппарат куплю, сниму его. Зафиксирую.
КАТЯ. Все тебе по кустам ходить! Кстати, Петя, насчет кустов. Ты хватит других женщин любить, мне это неприятно.
ПЕТР. А я и не люблю, я так.
КАТЯ. Как?
ПЕТР. Не знаю… Они сами.
КАТЯ. Сами! А ты совсем без головы? Не люби их, Петя, люби только меня. Ты же меня любишь?
ПЕТР. Само собой. Говорят, на станции Полынск-два вагон со всякой аппаратурой стоит. Надо посмотреть, может, там фотоаппараты есть.
КАТЯ. Я тебе подарю.
ПЕТР. Спасибо.
КАТЯ. Но ты обещай никого, кроме меня, не любить.
ПЕТР. Ладно.
КАТЯ. Ведь врешь же! Убью я когда-нибудь тебя. И себя тоже. С тобой жить – не могу. Без тебя – тоже. Мне это не нравится. (Выглядывает). Дождь перестал, пора домой. К мужу. Вот кого первого убить надо.
ПЕТР. Все у тебя убить да убить.
КАТЯ. Думаешь, не смогу? А ты посмотри мне в глаза. Нет, посмотри, посмотри. Что видишь?
ПЕТР. Глаза вижу.
КАТЯ. А ты глубже загляни. Прямо туда.
ПЕТР. Между прочим, у фотоаппаратов такая штука есть, зум. Приближает. Я его сразу настрою, и, если волкозаяц попадется, щелкну так, что всё потом разгляжу.
КАТЯ (гладит его по щеке). Петя. Петя-Петя-Петя…
ПЕТР. Чего?
КАТЯ. Плохо мне. То есть мне хорошо, но как-то так хорошо, что нехорошо. Нехорошо мне!

С этим печальным возгласом она уходит. Идет в другую сторону и Петр. Слышит жаркий женский шепот.

КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. Петя, иди ко мне!
ПЕТР. Не могу, не велит… (Оглядывается). Одна женщина не велит.
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. Почему?
ПЕТР. Потому, что… Забыл. Но не велит. Говорит – убью.
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. Тебя нельзя убивать, ты у нас народное достояние, Петя. Генофонд! (Заискивающе). Говорят, ты волкозайца ищешь. А я его утром видела.
ПЕТР. Где?
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. Пойдем, покажу.

Петр скрывается вместе с Красивой Женщиной.
Все это время Нихилов вдумчиво читал толстую книгу, уважительно переворачивая страницы. 
А в ближних окнах люди и ссорились, и мирились, и просто ужинали. Дальние же окна виделись огоньками, звездочками. Потом стали гаснуть, гаснуть... Остался в темноте один огонек, последний. Но вот и он погас.
Нихилов закрыл книгу, открыл тетрадь. Пишет.

НИХИЛОВ. И опять я весь день искал, надеялся и ждал. И ничего не дождался. Но чего я жду и на что надеюсь? Ответ: неизвестно. Надо думать! Думать надо!

 
2.

Настал новый день. 
Нихилов привычным дозором обходит город.
На рынке две женщины, Марина и Тамара, разложили помидоры с огурцами. 

МАРИНА. Подходим, покупаем, угощаемся!
ТАМАРА. Огуречики, помидорчики!

Подходит Нихилов, берет огурец, внимательно ест. 

МАРИНА. Что, Иван Захарыч, не нравится?
НИХИЛОВ. Нравится. Но не то. Не то все это!

Продолжая задумчивость, отходит. Появляется Петр.

ТАМАРА. Петя, моих помидорчиков! Задаром!
ПЕТР. Чего это задаром? Я работаю, у меня деньги есть.

Он подходит, дает деньги, берет большой помидор. Откусывает. Сок течет по подбородку, он фыркает от смеха, подставляет ладонь, утирается рукавом.

МАРИНА. Петь, а Петь! (Показывает на свою грудь). У меня вот тут болит, приложил бы руку бы.
ПЕТР. Вышло один раз случайно, а разнесли, как не знаю что.
МАРИНА. Приложи, тебе жалко, что ли?
ПЕТР (глядит искоса, смущаясь). У тебя же там это… Ну, как сказать… Вроде того… Грудь все-таки.
МАРИНА. Если грудь, то она и болеть не может? Она ведь, Петя, не только для мужиков и детей, она мне и самой нужна. А она болит. Приложи, Петя!
ПЕТР. Вот с ума-то сходят. Ну, ладно.

Прикладывает руку к груди женщины. Она замерла. Вторая с интересом наблюдает. Нихилов тоже замер, смотрит издали.

МАРИНА. Тепло пошло!
ПЕТР. Само собой, рука-то теплая. Ладно, мне на работу пора.

Он уходит, а женщина кричит ему вслед.

МАРИНА. Полегчало! (Подруге). Нет, правда, Тамар, легче стало, честное слово!
ТАМАРА. Ну да, ну да. Меня, Марина, тоже как кто возьмет за эти места, ой, прямо сразу легче!
МАРИНА. Ты о своем, а у меня в самом деле болело. И прошло. Все-таки Петя наш человек необычный.
ТАМАРА. Психоватый он какой-то. Он да Нихилов, два дурачка у нас.

Нихилову неприятно это слышать, он хочет уйти, но тут слышит то, что заставляет его остаться.

МАРИНА. Петя не дурачок, а просто немножко как бы чуть-чуть. И ведь история какая, Маша его неизвестно от кого родила. Максим, как на ней женился, начал пить, друзьям хвастался: я, говорит, Машку сначала обмою, ну, как машину или холодильник, обмыть же полагается, когда приобретешь, обмою, говорит, а потом, говорит, уже пущу, говорит, в эксплуатацию, пользоваться начну. И так наобмывался, что помер на тридцатый день. Не попользовался. А Маша, сама знаешь, какая, никого к себе мужиков не подпустит. Вопрос: если не Максим и никто другой, откуда Петр?
ТАМАРА. Ой, да слышала я это! Мало ли что при современной медицине. Поехала в Сарайск, насыпали ей из пробирки этих (показывает пальцами) шустриков, там тебе и Максимы, и Викторы, и хоть тебе Владимиры Ильичи – кто хочешь!
МАРИНА. Нет, не так все просто, Тамара.
ТАМАРА. А как?

Нихилов в крайнем возбуждении подбегает и кричит.

НИХИЛОВ. Молчи, женщина! Никому не говори!
МАРИНА. О, как мои огурцы на человека-то действуют, даже не знаю, в какой науке это описать!
НИХИЛОВ. Молчи, говорю!
МАРИНА. Да и так весь город все знает.
НИХИЛОВ. А почему тогда… А почему ничего не происходит тогда? А?
ТАМАРА. Да что ж ты так орешь, дядь Вань, все огурцы мне забрызгал!

Гремит гром. Нихилов смотрит на небо и, торопясь, идет к себе домой.
Дома он хватает свою тетрадь, раскрывает ее, хочет что-то записать, но сначала читает прежние записи. Ему не нравится. Он достает другую тетрадь. Третью. Четвертую. Листает. Ерошит волосы. И начинает рвать тетради. 

НИХИЛОВ. Не то! Все теперь не то!

Достает чистую тетрадь. Берет новую ручку, пробует ее на клочке бумаги. Замирает с ручкой в руке. Оглядывает свое жилище. Бросается прибирать, расставлять вещи по местам, мести, протирать и т.п. После этого тщательно моет руки. Переодевается в костюм, который представляется ему праздничным. Наконец он готов. Начинает записывать.

НИХИЛОВ. Сегодня произошло. Событие. Сегодня открылось мне. Простонародная женщина сказала про соседа моего Петра Салабонова: вот Петр, у которого мать-девственница, и она его родила. Как это может быть? – спросил я ее. Она сказала: человек мужского пола по имени Максим не трогал жену свою Марию и умер, а она понесла и родила. Другие же никто тоже не трогал ее.

Молния. Гром. Нихилов закрывает тетрадь и выходит из дома.

        
3.

Нихилов, весь мокрый, возвращается,  снимает мокрую одежду, тщательно вытирает руки, садится за стол. Начинает писать.

НИХИЛОВ. Было так. Я вошел и сказал: ты — Иисус Христос!

Появляется Петр. Он стоит навытяжку, как ученик перед учителем, говорит так, как это вспоминается Нихилову.

НИХИЛОВ. Он сказал: нет, я Петр Максимович Салабонов, человек личный.
ПЕТР. Нет, я Петр Максимович Салабонов, человек личный.

Нихилов встает, идет к Петру.

НИХИЛОВ. Я сказал: я, как по Новому Завету, Иоанн Креститель, сын Захарии, Иван Захарович со случайной фамилией Нихилов, и должен крестить тебя, хотя сам не крещен. Твое имя тоже случайно, на самом деле ты, как обещано, воскрес вторично ради Судного Дня, ты — Иисус Христос! Он сказал:
ПЕТР. Не верю!
НИХИЛОВ. Я сказал: твоя мать — дева Мария, родила тебя, оставшись непорочной. Он сказал:
ПЕТР. Женщины говорят неподобное, это не так.
НИХИЛОВ. Я спросил: а как же? Он не ответил. Он не ответил! Он долго думал, а потом сказал:
ПЕТР. Как я могу быть Иисус Христос, если я не чувствую, что я Иисус Христос?
НИХИЛОВ. Теперь почувствуешь, пришло твое время! А если отец твой не был Иосиф и плотник, то не все ли равно, какое имя у человека, который не был тебе отцом? Думай и размышляй! Второе пришествие, вот как это называется. Как и предречено, Антихрист явился вместе с тобой под личиной человека и даже с таким же именем. Это муж молодой тетки твоей Петр Завалуев, власть имущий! (Нихилов указывает на балкон, который именно в это время освещается молнией). А то, что ты людей лечишь прикосновением, это тебе не знак?
ПЕТР. Это случайность.
НИХИЛОВ. Нет ничего случайного! (Пауза). Подумав, он сказал: отойди от меня с искушением своим, я буду бдеть в размышлении!
ПЕТР. Иди-ка ты на хрен, дядь Вань, со своим психозом, а я спать хочу!
НИХИЛОВ. Я сказал: уйду, но готовься, завтра опять буду вести с тобой разговор. Он сказал: не хочу твоих речей, они безумны, я боюсь прослыть тоже безумным в глазах людей!
ПЕТР. Да не надо мне твоих разговоров, сам чеканутый, хочешь, чтобы и меня придурком считали? Все, будь здоров!

Петр заваливается спать. Нихилов бредет по площади и встречает мать Петра.

НИХИЛОВ. Здравствуй, Мария! Откуда путь держишь?
МАРИЯ. Это ты, Иван Захарыч? Странные вещи спрашиваешь, со смены иду, с работы.
НИХИЛОВ. А знаешь ты, кто твой сын Петр?
МАРИЯ. Конечно, знаю. Он мой сын.
НИХИЛОВ. А от кого он у тебя?
МАРИЯ. И ты туда же?  Ни от кого.
НИХИЛОВ. Так я и думал. Береги его, Мария!
МАРИЯ. А я не берегу? Он в жизни ни разу не болел.
НИХИЛОВ. Прямо-таки ничем?
МАРИЯ. Ничем. Даже боязно – это неправильно как-то.
НИХИЛОВ. Это правильно, Мария! Это очень правильно! Спасибо тебе!
МАРИЯ. За что?

Нихилов, не ответив, идет к столу. Садится. Пишет.

НИХИЛОВ. Завтра будет новый день. И бедные люди еще не знают, что проснутся в новом мире. Я – знаю. Я скажу им. Но не сейчас.

      
4.

Пришел новый день. Петр отправился на работу, но был встречен Нихиловым.

ПЕТР. Отстань ты от меня, Иван Захарыч! Я ведь тоже читал кое-что. Как я могу быть Иисусом Христом, если я родился пусть неизвестно от какого мужика, это мамино дело, но как человек родился! А Христос родился один раз и навсегда, и ему теперь надо только явиться в готовом виде!
НИХИЛОВ. Как ты не поймешь, дурило?! Ты, может, и не родился вовсе, а было вроде того, ну, как бы изображено, что ты опять родился - чтобы дать знать! Чтобы люди поняли! Они ведь дуболомы, так их не так, если им намека не дать, они же не сообразят же!
ПЕТР. Так можно было больше намекнуть! Пусть бы опять рождался в Израиле, в Вифлееме или где он там, пару чудес совершил - и всем все ясно.
НИХИЛОВ. Не так просто! За что людям такой подарок? Нет, пусть головы поломают, слишком много нагадили, пусть посоображают! Сообразят - спасутся, не сообразят - всем амбец! Понял? Понял или нет, какая миссия на тебе? И зачем тебе Вифлеем, если ты сам в Полынске живешь?
ПЕТР. А что Полынск?
НИХИЛОВ. А то! «Звезда Полынь» в Откровении Иоанна – просто так сказано? Это тебе - не знамение? А тот же Чернобыль, который, если перевести, означает Полынск - не знамение тебе? А землетрясения и наводнения - не знамения тебе? СПИД - не знамение тебе? Потепление глобальное, читай газеты, не знамение?
ПЕТР. Да всегда что-нибудь такое было, не чума, так холера, не холера, так война! Отстань, добром прошу, я опаздываю!

Петр хочет уйти, но тут Нихилов выкладывает главный козырь.

НИХИЛОВ. А волкозаяц? Недаром он в наших лесах появился! В наших, а не где-то в Израиле твоем!
ПЕТР. Ты его видел?
НИХИЛОВ. И неоднократно! Не близко, но четко!
ПЕТР. Может быть. Но все равно – дикие ты вещи говоришь.
НИХИЛОВ. Трус ты, вот что я говорю. Ссыкло, по-нашему, по-простому говоря.
ПЕТР. Когда я чего боялся?
НИХИЛОВ. Сам себя боишься! Юдоли страшишься своей! Опасаешься насмешек и гонений, кои выпали на твою долю две тыщи лет назад, когда Его в своем отечестве не признавали! Тебе тоже не сразу в ножки кланяться будут!
ПЕТР. Да я-то при чем? Это же был… Совсем же другой человек! Кто он – и кто я?
НИХИЛОВ. Вот именно, кто ты? Сам-то ты знаешь? Ты себя пробовал?
ПЕТР. А чего мне себя пробовать, я не конфетка какая-нибудь. Будь здоров, Иван Захарыч, не морочь мне голову!

Петр уходит, Нихилов провожает его грустным взглядом.

НИХИЛОВ. И он ушел от меня во тьму своего несознания. И стало мне так печально, что я чуть было не заболел. Но усилием воли сдержался, потому что нельзя мне болеть! Некогда!


5.

Петр встречается с Катей. Катя весела и беззаботна. Петр задумчив.

ПЕТР. Нихилов, сосед мой психованный, совсем с ума сошел. Пришел и говорит: ты, говорит, Иисус Христос. Смешно, правда?
КАТЯ (ей не смешно, она сразу встревожилась). Ты пугани его, дурака, и никому не говори про это.
ПЕТР. Чего испугалась-то?
КАТЯ. А того! Богохульство это.
ПЕТР. Ты разве веришь в Бога?
КАТЯ (уклончиво). Это дело личное. Знаю одно: религия в общественно-политическом смысле вещь хорошая. Когда у людей совести нет, пусть хоть чего-то будет. Но если Бог есть, то и остальное может быть. И Христос, в самом деле. А где он появится - никто не знает. И в каком виде он будет - никто не знает.
ПЕТР. Ты что же, думаешь, что я в самом деле могу Христом оказаться?
КАТЯ. А что? Недаром ты странный какой-то, и способности какие-то у тебя... Память. Сила страшная. От водки не пьянеешь. Там еще блудница какая-то была, может, я и есть эта блудница?
ПЕТР. Ее святой объявили.
КАТЯ. Вот! Вот этого мне – не надо! И чтобы ты Христом был – не надо! Ты мне нужен нормальный человек! Я люблю тебя - как человека! Поэтому придурка своего гони, пока чего плохого не вышло!
ПЕТР. Да и так уже прогнал.
КАТЯ. Смотри, а то я сама с ним поговорю. Или мужа попрошу в административном порядке.
ПЕТР. Он твоего мужа вообще Антихристом считает.
КАТЯ (смеется). Ох, насмешил, из него Антихрист – как из меня мисс Вселенная! (Обрывает смех). Так, Петя. Обещай: больше с ним никаких контактов!
ПЕТР. Обещаю.

           
6.

Слукавил Петр, а проще говоря, соврал. Вечером Нихилов сидел за столом под лампой, а Петр ходил мимо его дома, ходил и не выдержал, зашел. Нихилов встретил его удовлетворенным восклицанием.

НИХИЛОВ. Кто бы сомневался!
ПЕТР. Ты не думай, я не соглашаться пришел. Наоборот. Может, у меня, конечно, есть способности. Действительно, бывает, если у голова болит или что, приложу руку, человеку вроде легче. Но это же пустяки! Вон бабушка Буянова – язву травками лечит. Тетя Люся с водокачки зрение улучшает – поплюет в глаза, у людей сразу видимость появляется. А Коротаева Олеся Ефимовна вообще как рентген, карты разложит и людей видит насквозь. Это – серьезно.
НИХИЛОВ. А ты что-нибудь серьезное – пробовал?
ПЕТР. Не пробовал. И не буду.
НИХИЛОВ. Почему?
ПЕТР. Потому.
НИХИЛОВ. А я скажу. Боишься! (Снимает с себя рубашку, тело у него – красноватого цвета). Видал?
ПЕТР. Ого. Это что?
НИХИЛОВ. Псориаз называется. Никто справиться не мог. И тело все, и руки – с детства мучаюсь. Ну?
ПЕТР. Что ну?
НИХИЛОВ. Действуй!
ПЕТР. Не буду. (Пауза). Если только просто так. Чтобы ты понял, что я ничего серьезного не могу. (Водит руками над Нихиловым). Ёрики-скорики-морики!
НИХИЛОВ. Не придуривайся! Тебе смехуёчки, а люди страдают! По всей земле!
ПЕТР. На всю землю меня не хватит. Да и на тебя тоже. Ничего у тебя не проходит. Убедился?

Петр уходит, а Нихилов сидит, расставив руки. Смотрит на них, на свое тело. И вдруг краснота начинает уходить, тело бледнеет, белеет… Становится чистым, как ничего не было.


7.

Утром Нихилов ходит по городу. Встречает Красивую Женщину, Мужа Красивой Женщины, Товарища, Марину и Тамару. А с балкона наблюдает Завалуев. Выходит на балкон и Катя с чашкой чая для мужа.

НИХИЛОВ. Вы видите? Видите? Это все Петр сделал! Мгновением руки! Видите? (Берет Мужа Женщины за грудки). Видишь или нет, так твою не так?
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. А чего?
НИХИЛОВ. Я весь был красный, неизлечимая болезнь кожи! А Петр меня вылечил.
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Бывает.
НИХИЛОВ. Да не бывает, неизлечимо это, все врачи говорили!
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Мало ли. У меня вон зуб болел, врачиха тоже сказала: лечить толку нет, надо драть. А Толя гвоздь раскалил и гвоздем мне в зуб. Аж паленым запахло, я прямо на стенку полез. Но что ты думаешь? Прошло!
НИХИЛОВ. Говорить с вами! Женщина, торговка, как тебя? Ты меня каждый день видишь, сравни, что было и что стало!
МАРИНА. А что было-то? Вроде все так же.
НИХИЛОВ (Завалуеву). Тебя, Антихрист, не спрашиваю! Ты всегда правду знаешь, но никогда не скажешь. Ох, люди, люди, где у вас глаза?

С этим вопросом он уходит, а Завалуев интересуется.

ЗАВАЛУЕВ. О чем это он? Антихристом обозвал.
КАТЯ. Совсем с ума сошел. Этого, как его… Петра Салабонова, сына уборщицы, Христом считает. Ну, вроде того, явился в виде простого работяги. А тебя в Антихристы записал. Смехота.
ЗАВАЛУЕВ. Что же я, совсем прямо на Антихриста не тяну? Мелко меня крошишь, Катя!
КАТЯ. Ты-то хоть останься нормальным! И вообще, пора бы прекратить этот бардак на подведомственной территории!
ЗАВАЛУЕВ. Надо будет – прекратим. Чего ты так волнуешься?
КАТЯ. Ты мой муж, я за твой авторитет беспокоюсь.
ЗАВАЛУЕВ. Приятно. Нет, в самом деле, я прямо-таки совсем на Антихриста не похож?
КАТЯ. Да вы что, сговорились, что ли?

Она уходит. Завалуев, поразмыслив, идет в дом и возвращается с книгой и зеркалом. Ставит зеркало перед собой, читает вслух книгу и смотрится в зеркало.

ЗАВАЛУЕВ. Будет он человек гибельной силы. Обольстителен будет наружностью. Глаз его разить будет, как огонь, а слабые души, как бабочки, будут лететь на огонь сей!

В это время по площади идет красивая девушка Маша Кудерьянова. Завалуев окликает ее.

ЗАВАЛУЕВ. Здравствуй, девушка!
МАША. Здравствуйте.
ЗАВАЛУЕВ. Посмотри на меня.
МАША. Я смотрю.
ЗАВАЛУЕВ. Что видишь?
МАША. Мужчина на балконе стоит.
ЗАВАЛУЕВ. Огня не видишь?
МАША. А что горит?
ЗАВАЛУЕВ. Подойди поближе.
МАША. Мне некогда, меня мать на базар послала. И я еще несовершеннолетняя, если насчет поближе.
ЗАВАЛУЕВ. Не смеши меня, девушка. Для меня это не имеет значения. Я все могу себе позволить. А девушкам нравятся мужчины, которые все могут себе позволить. Я тебе нравлюсь? Глаз – разит?
МАША. Не знаю. Извините, некогда мне.

Она уходит, Завалуев продолжает читать.

ЗАВАЛУЕВ. И будут под его властной рукой народы идти не туда, куда их путь, а туда, куда он скажет!

Завалуев простирает руку, тут звонит телефон, он берет трубку своей властной рукой и говорит вовсе не властным голосом.

ЗАВАЛУЕВ. Да, помню. Совещание, конечно. Уже еду. Спасибо. Конечно. Конечно. Обязательно!


8.

Нихилов записывает.

НИХИЛОВ. И был день, и было утро. Терпения моего ждать не было – потому что и люди заждались, у них тоже кончается терпение. И я решил все ускорить.

Он встает, идет к тому месту, где спит Петр, поднимает его.

НИХИЛОВ. И я пошел к нему, и ударил его по левой щеке. (Ударяет).
ПЕТР (трет глаза спросонья). Ты чего творишь, Иван Захарыч? Я тебя сейчас тоже так ударю…
НИХИЛОВ. Поздно! Ты теперь ударишь меня разумом, а не душой. Душой ты уже не ударил.
ПЕТР. Потому, что больных не трогаю. Но вторую щеку не подставлю, не дождешься.
НИХИЛОВ. И я ударил его по правой щеке.

Ударяет Петра. И тут же получает такую плюху в ответ, что отлетает на несколько метров. Встает, отряхивается.

НИХИЛОВ. Ничего не значит! Это не ты ударил, а твой трусливый ум, который сам себя боится!
ПЕТР. Сейчас мой трусливый ум тебе добавит!

Появляется Марина с банкой варенья.

МАРИНА. Здравствуй, Петя! Это тебе за помощь. Я у маммолога была, у него аж глаза на лоб полезли. Сроду, говорит, такого не видел: вчера была на снимке опухоль, а сегодня следа не осталось.
НИХИЛОВ (Петру). Говорил я тебе? Говорил?
ПЕТР. Случайность!

Появляется Мария.

МАРИЯ (Марине). Иди отсюда, пожалуйста!
МАРИНА. Ты чего, Маша? Это варенье вишневое.
МАРИЯ. У нас свое есть. Уходи и про Петра никому не говори.
ПЕТР. Вот именно!
НИХИЛОВ. Не имеете права запрещать! Говори, женщина! Пусть все знают!
ПЕТР. Нет, ты дождешься добавки, Иван Захарыч!
НИХИЛОВ. Добавь! От тебя все приму!

Петр идет прочь. Нихилов следует за ним. Петр резко оборачивается.

ПЕТР. Говорю тебе раз и навсегда – никакой я не Иисус, никогда им не был и не буду!
НИХИЛОВ. А докажи!
ПЕТР. Как?
НИХИЛОВ. То-то и оно, что никак. Говорил, лечить не умеешь, а сумел! И сорок дней, как Иисус, без пищи обойтись сумеешь!
ПЕТР. Не сумею!
НИХИЛОВ. А докажи, что не сумеешь!
ПЕТР. Хорошо! Сорок дней? Ладно. Время пошло, день первый! (Садится. И сразу же встает). Всё! Не могу. Жрать хочу! Доказал?
НИХИЛОВ. Ничего ты не доказал. Ты просто ел недавно, вот и не хочешь.
ПЁТР. Допустим. Но уж завтра точно захочу.
НИХИЛОВ. Посмотрим! (Торжественно). И сказал я ему: давай удалимся в пустыню и посмотрим, какова сила твоя! И он ответил: да, хочу испытать себя!
ПЕТР. Только ради смеха! А где мы пустыню найдем?
НИХИЛОВ. Пустыня – сиречь место пустое. Уж чего-чего, а этого у нас – дополна!


9.

Пустое место. Нихилов и Петр. Петр лежит, Нихилов строит шалаш.

НИХИЛОВ. И удалились мы в место пустое, и стали терпеть. Неделя прошла, Петр терпел.
ПЕТР. Все, эксперимент окончен!
НИХИЛОВ. Как скажешь.
ПЕТР. Ладно, потерплю еще. Просто ради интереса.
НИХИЛОВ. Две недели прошло, Петр терпел.
ПЕТР. Всё! Две недели – и то много. У меня кожа к костям прилипла. Я ухожу.

Он уходит. Но возвращается.

ПЕТР. А ты что же, пить-есть не хочешь?
НИХИЛОВ. Питье дозволено понемногу (достает фляжку), а насчет еды – хочу, конечно, как не хотеть. Но терплю.
ПЕТР. Дай глотнуть. (Берет фляжку, пьет, отдает Нихилову). Ладно. Сорок дней, конечно, не выдержу. Но сколько выдержу, вот вопрос?

Он ложится, Нихилов сидит, глядя перед собой и слегка покачиваясь.

НИХИЛОВ. Двадцать дней прошло. Петр терпел.
ПЕТР. Все, хватит! Пошли отсюда, Иван Захарыч! Сдохнешь ведь! Добром прошу, а то ведь могу и силой уволочь.
НИХИЛОВ. Не уволочешь.
ПЕТР. Да одной левой!

Петр подходит к нему, пытается поднять. Не получается. Пытается сдвинуть с места. Не получается.

ПЕТР. Совсем я ослабел. Скоро и захочу уйти, а не смогу.

Постояв, он ложится. Нихилов сидит неподвижно.

НИХИЛОВ. Тридцать дней прошло. Петр терпел.

Петр, очнувшись, ползет к Нихилову.

ПЕТР. Пить…

Нихилов протягивает фляжку. Петр из последних сил доползает до нее. Пьет из руки Нихилова, в которой фляжка.

ПЕТР. Есть… Хоть чего-нибудь… Умираю!

Нихилов достает из кармана кусок хлеба.

НИХИЛОВ. Вот… Если невтерпеж…
ПЕТР. Искушаешь, значит?
НИХИЛОВ (чуть отвернувшись) Искушаю.
ПЕТР. А кто тебе такое право дал? Ты дьявол, что ли? Или заместитель его? Не много ли на себя берешь? … А хлеб, что же, все время у тебя был?
НИХИЛОВ. Был.
ПЕТР. И ты его не тронул?
НИХИЛОВ. Не тронул.
ПЕТР. Ну, и я не трону. Но это ничего не значит.

Затемнение.
Свет.
Нихилов и Петр лежат пластом.
Нихилов медленно встает.

НИХИЛОВ. И была ночь, и было утро. День сорок первый. Где я – не помню. Кто я – не помню. А это кто? (Смотрит на Петра). Это помню. (Он ползет к Петру, переворачивает его, тормошит). Петр! Петя! (Садится, плачет). Значит, ты человек! Просто человек, без ничего! А я тебя убил. Не пожалел.
ПЕТР. Кого?
НИХИЛОВ. Живой?!

Он достает хлеб, ломает его. Дает половину Петру. Тот берет слабой рукой. Хочет укусить, рот еле открывается. Смеется – тихо, с хрипом.

НИХИЛОВ. Ты чего?
ПЕТР. Разучился!

Затемнение.

           
10.

В городе какой-то праздник. Музыка, фейерверки. На балконе стоит Завалуев с Катей и свитой. Завалуев произносит речь.

ЗАВАЛУЕВ. Дорогие жители нашего города! Сегодня в нашем городе день города! Наш город, как вы все знаете, стал еще более прекрасен за последние годы! И все горожане это чувствуют, а кто не чувствует, в том нет уважения к власти, которая… (Сбился).
КАТЯ. Не покладая рук.
ЗАВАЛУЕВ. Которая не покладая рук! Ура!

Одиночные крики «ура». Народ, вяло торжествуя, начинает шествие. Передние скрываются за кулисами и вскоре появляются вновь с противоположной стороны. Так и ходят по кругу.
 

 11.


А Петр и Нихилов отъедаются после голодовки. Весь стол уставлен тарелками. Мария подает и отходит, наблюдая с радостью и печалью.

ПЕТР. Это ничего не значит! Я в газете читал, один человек в море на плоту вообще два месяца прожил. Возможности организма безграничны!
НИХИЛОВ. Не тренди за едой – подавишься.

Входит Катя. 

КАТЯ. Здравствуйте, тетя Маша.
МАРИЯ. Здравствуй, Катя.
КАТЯ (Петру). Ты где пропадал?
ПЕТР. Да так… Был кое-где.
КАТЯ. Худой стал… Поговорить бы надо. По-родственному.
НИХИЛОВ. Не о чем вам говорить!
КАТЯ. А это не тебе решать, Иван Захарович.
ПЕТР. Вечером увидимся, мне поспать надо.
КАТЯ. Ну, хорошо. До вечера.

Она уходит. Петр, наевшись, отваливается.

ПЕТР. Ну? Что у нас там по расписанию? На храм полезем, и ты мне предложишь спрыгнуть, а потом будешь все богатства мира обещать? Давай, действуй.
НИХИЛОВ. Все шутки шутишь? Ладно, пойдем.
МАРИЯ. Не надо!
ПЕТР. Не бойся, мам, ничего не случится.

Нихилов и Петр уходят.

МАРИЯ. Да уже случилось…


12.

Нихилов и Петр на возвышении, над городом.

ПЕТР. А в чем смысл вообще, Иван Захарыч? Ясное же дело, что я не прыгну.
НИХИЛОВ. И Христос не прыгнул. Хотя знал, что его ангелы понесут. Но он этим хвалиться не стал, не унизился.
ПЕТР. Ну, меня никто не понесет. А в лепешку разбиваться не хочется.
НИХИЛОВ. Нет, Петр, ты не разбиться боишься. Ты полететь боишься!
ПЕТР. Хватит! Неужели самому не надоело? Это же надо выдумать – Христа нашел! Какой я тебе Христос, ты посмотри, как следует! Я школу еле кончил, я умственно неразвитый! Но я при этом хотя бы раньше понимал, кто я такой: Петр Салабонов, бывший десантник, работник ремонтных мастерских! Если о чем мечтал, так только машину подержанную купить и волкозайца поймать. А сейчас иногда проснусь и не понимаю, кто я такой. Будто сидит во мне кто-то и что-то нашептывает, а кто и что, я понять не могу! (Сжимает руками голову.)
НИХИЛОВ. И я даже знаю, кто.
ПЕТР. Нет! Ерунда все это! Выдумки! И волкозайца нет никакого!

Неожиданно слышится протяжный волчий вой со странными визгливыми нотками. Петр кубарем скатывается с высоты. Кричит Нихилову.

ПЕТР. Сейчас пойду и напьюсь! Выпью литра три, неужели не возьмет? И буду безобразничать, понял? Эй, кто со мной?

Тут же появляются Муж Красивой Женщины и Товарищ. С ящиком водки.

МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Петя! Дорогой ты наш!

Он подносит ему бутылку, Петр выпивает. Хватает ящик, легко вскидывает его на плечо и уходит, друзья устремляются за ним.

 
13.

На балконе появляются Завалуев и Катя. 

ЗАВАЛУЕВ. Хочется сказать тебе что-нибудь необычное.
КАТЯ. Скажи.
ЗАВАЛУЕВ. Слов не хватает. Заметь при этом, что меня все женщины в Полынске обожают, а я держусь.
КАТЯ. Герой!
ЗАВАЛУЕВ. Пора нам, Катя, в Москву пробиваться. Здесь поле деятельности не моего масштаба. Ты чего на часы смотришь?
КАТЯ. Да надо по делу. Паренек один от рук отбился, я должна от имени органов образования проконтролировать.
ЗАВАЛУЕВ. А вот интересно, если я президентом стану, как ты будешь рядом смотреться?
КАТЯ. Замечательно буду смотреться.
ЗАВАЛУЕВ. Нет, правда? (Прислушивается). На домашний звонят. Из Сарайска, наверно.

Он уходит. В это время появляется Петр. Похоже, он все же сумел напиться. Навстречу ему – Маша Кудерьянова.

МАША. Здравствуйте, Петр Максимович.
ПЕТР. Ты кто?
МАША. Маша. Кудерьянова.
ПЕТР. А почему я тебя не видел?
МАША. Я только недавно выросла.
ПЕТР. Красивая. Вот я тебя изнасилую сейчас, и никто уже про меня ничего не скажет, что я не тот, кто… на самом деле, а тот… кем быть… не могу! Правильно?
МАША. Не знаю. Что ж, изнасилуйте, если так охота А потом женитесь?
ПЕТР. Запросто! И детей заведем! Троих!
МАША. Ладно. Только не сейчас, сейчас у меня папа болеет. То есть он… Он очень сильно болеет… Он… Он умер вообще-то. И я вас искала.
ПЕТР. Зачем?
МАША. Ну, может, вы как-то… Вы, говорят, лечите.
ПЕТР. Не от смерти! Уйди от меня! Стой! Как отца зовут? Не Лазарь?
МАША. А откуда вы знаете?
ПЕТР. Уйди!

Катя на балконе закрывает лицо руками. Нихилова трясет. Он выкрикивает.

НИХИЛОВ. Ты должен!
ПЕТР. Никому я ничего не должен! Отстаньте от меня все!

Маша бредет прочь.

ПЕТР. Стой! Где он?

Выносят на носилках Лазаря.

ПЕТР. Хотите этого? Сами же смеяться будете! Дурачка из меня делаете – хорошо, буду дурачком! (Возносит руки, как коршун крылья, дурашливо кричит). Ага-га! Ого-го! Лазарь, восстань! Восстань, говорят, тебе! Имей совесть, дочь тоскует, жена плачет, куда ты помирать собрался? И так все померли уже, с кем остальные останутся? Восстань! … Ну? Вы это хотели увидеть?

Молчание. Петр, опустив плечи, уходит. И тут Лазарь начинает приподниматься. 
Затемнение.


14.

Утром Петр выходит на крыльцо дома, а перед домом – толпа. Нихилов стоит в сторонке.

ПЕТР. Вы чего тут?
ЛАЗАРЬ. Он спрашивает! Ты меня воскресил – лечи теперь! Лучше бы я помер, а теперь и печень свербит, и почки зудят, и сердце трепыхается!
ПЕТР. Да не воскрешал я, ты или в обмороке был, или, как это называется… Летаргический сон! Понял?
ЛАЗАРЬ. Ты не отбалтывайся, лечи! Заодно закодируй, чтоб я не пил, надоело до смерти!
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. И меня!
МАРИНА. Мужчина, вы знаете, вы не лезьте без очереди, я тут с четырех утра стою!
ПЕТР. Я же тебя вылечил! Грудь – прошла?
МАРИНА. А кроме груди у меня органов нет? Поджелудочная ни к черту, варикоз в начальной стадии, целлюлит…
ТАМАРА. Целлюлит, нашла, чем хвастать! У меня вот (достает бумажку, читает по слогам) фибродисплазия оссифицирующая прогрессирующая! Съела?
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. С острой болью без очереди!
ЛАЗАРЬ. Это у тебя, что ли, острая? В каком месте, покажи!
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ (показывает кулак). Вот в этом! Понюхай!
ЛАЗАРЬ. Ах ты, гнида!

Бросается на Мужа Красивой Женщины. Задираются и другие. Шум, гам, свалка.
Петр поднимает руку.

ПЕТР. Тихо! Всех приму. В порядке очереди. (Видит Машу). Маша, иди сюда. Будешь вроде регистратуры у меня.

Люди послушно выстраиваются в очередь, Маша с тетрадью встает перед ними.

НИХИЛОВ. И весь день, и весь вечер Петр лечил людей, а я радовался за него: наконец он поверил в себя и в свои силы! Осталось одно у него спросить, понял ли он наконец, кто на самом деле?

Идет к Петру, но видит, что тот совсем обессилел. Хочет попить воды, поднимает руку к кружке, но рука не поднимается. Петр берется за нее второй рукой, поднимает, ухватывает кружку, вода расплескивается. Петр смеется. Маша берет кружку, подносит к его рту, Петр пьет. Это видит, стоя в стороне, Катя. И это ей не нравится.

НИХИЛОВ. Ладно. Завтра спрошу.

Затемнение.


15.

Настает утро. Нихилов подходит к дому Петра, стучит в дверь. Выходит Мария.

МАРИЯ. Кого тебе, Иван Захарыч?
НИХИЛОВ. Петра, кого же еще!
МАРИЯ. Нет его. Ушел.
НИХИЛОВ. Куда?
МАРИЯ. Тебе лучше знать.

Она уходит в дом. Нихилов растерянно стоит, напряженно думая. И вот на его лице появляется улыбка догадки. Он поднимает палец. 

НИХИЛОВ. В мир пошел! Один уже может, без меня! Что ж, у меня и тут дела есть.

Выходят под руку Завалуев и Катя. Супружески прогуливаются. Нихилов преграждает им путь.

НИХИЛОВ. И пошел я к Петру Завалуеву, и сказал ему и гулящей жене его: здравствуйте, Антихрист и жена Антихриста! И она сказала: ужас, ужас, он раскрыл нас! Молчи, не говори никому!
КАТЯ. Ты, знаешь, хватит про нас всякую дурь орать!
НИХИЛОВ. Я сказал: не прекращу обличать вас на площадях и пространствах! И сказала она: за это схватят тебя и будут держать в узилище скорбных умом или нечистых делами!
КАТЯ. Вот сдадим тебя в психушку или вовсе в тюрьму посадим за хулиганство, будешь знать!
ЗАВАЛУЕВ. Постой, Катя, давай разберемся.
КАТЯ. Нечего разбираться! И если он что скажет, имей в виду – все врет!

Она сердито уходит, а Завалуев интересуется.

ЗАВАЛУЕВ. А с чего, Иван Захарыч, ты решил, что я Антихрист? Разве похож?
НИХИЛОВ. Не только похож, ты он и есть!
ЗАВАЛУЕВ. И что я должен сделать, как ты думаешь?
НИХИЛОВ. Обольстить людей сначала, а потом вступить в бой с Христом.
ЗАВАЛУЕВ. С Петькой, что ли? Какой с ним бой, если он пропал?
НИХИЛОВ. Он не пропал. Жди, готовься!

И тут Катя возвращается. С нею человек в белом халате и санитар в халате синем.

КАТЯ (указывая на Нихилова). Вот он! Берите его!

Они берут Нихилова, тот не очень и сопротивляется. Уводят.

ЗАВАЛУЕВ. Куда это ты его?
КАТЯ. В районную психушку. Там интересный больной появился. Ему жена сказала: ты, говорит, может, и умный, только тебе голова дурная досталась. Он обиделся, отрезал ей голову. Говорит, раз так, я твою умную голову себе приставлю. (Смеется). Не приставил, по размеру не подошла. Его взяли, сейчас экспертизу психическую проводят. Вот к нему Нихилова и подселят.
ЗАВАЛУЕВ. А если он и ему башку оттяпает?
КАТЯ. Что с больного возьмешь?
ЗАВАЛУЕВ. А ведь ты злодейка, Катя. Но это правильно, у меня такая жена и должна быть. Злая и прекрасная!

Катя передергивает плечами.

Холодно тебе? Шаль принести?
КАТЯ. Да представила. Хоть он и психованный, а все-таки живой человек. Нет, нельзя так. Да и Петр не похвалит, если узнает. Нельзя так! Нельзя!

С этим криком она бежит туда, где скрылся Нихилов с взявшими его людьми, но поздно: откуда-то сверху падает и катится отрезанная голова Нихилова.




Ч А С Т Ь   В Т О Р А Я

16.

На сцене – город Сарайск, областной центр. Вокзал, площадь, дома. А также буфет при вокзале. Чуть позже появится квартира Нины.
А сбоку – Нихилов. В уголке, при тусклом свете, сидит и пишет.

НИХИЛОВ.  Когда я умер, жизнь продолжилась. Петр уехал из Полынска в областной Сарайск. Зачем уехал, сам не знал. Рад был, что никто к нему не пристает. Но и скучал оттого, что к нему никто не пристает.

Вечер. Петр сидит у стойки, перед ним буфетчица Нина. Петр ставит пустой стакан перед Ниной.

НИНА. Не хватит тебе?
ПЕТР. Мне никогда не хватит. Тем более, что разбавленная у тебя водка.
НИНА (наливает, придвигает стакан к Петру). Какую дали, такую продаю. Хочешь, пей, не хочешь, не надо.
ПЕТР (пробует водку, нюхает, возвращает стакан). Перестаралась. Тут голая вода. Сама попробуй.
НИНА (нюхает, пробует). Что-то уж совсем, в самом деле…
ПЕТР. А ты налей мне из-под крана водички.
НИНА. Зачем?
ПЕТР. Налей, жалко, что ли?

Нина, недоумевая, наливает воду. Петр берет, нюхает.

ПЕТР. Вот, это самое то!
НИНА. Опился? Водка ему, как вода, вода, как водка!

Вбегает Железнодорожник.

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК. Нинон, налей стаканчик!
ПЕТР. Выпей мой. Я не трогал, выпей. Расхотелось мне что-то.

Железнодорожник выпивает, крякает, крутит головой.

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК. Зверь! Прямо голый спирт! Учту, Нинон, чем ты других людей угощаешь, и чем меня!
НИНА. Да одним и тем же угощаю!

Железнодорожник убегает, а Нина открывает кран, подставляет ладонь, нюхает. 

ПЕТР. Ты в стакан, в стакан.

Нина наливает в стакан, Петр берет его. Смотрит на свет.

ПЕТР. Сама не хочешь угоститься? Не водкой – вином. Какое вино любишь?
НИНА. Кагор.

Жидкость в стакане становится красной. Петр подает стакан Нине. Та осторожно отхлебывает.

НИНА. Надо же… Ты фокусник, что ли? Или экстрасенс?

Нихилов, на время скрывшийся, высовывается.

НИХИЛОВ. Не помнишь разве, кто воду в вино превращал?

И опять скрывается.

НИНА. Чего сказал, не поняла?
ПЕТР. Я говорю: не помнишь разве, кто воду в вино превращал?
НИНА. Ну, ты это… Тоже мне Христос нашелся!
ПЕТР. Я не говорю, что я Христос. Но ведь он должен когда-то опять прийти? Должен?
НИНА. Допустим.
ПЕТР. И может прийти где угодно в каком угодно виде. Так?
НИНА. Ну, так. Ты вот что, хватит тут мне мозги морочить! Иди домой!
ПЕТР. Нет теперь у меня дома, вся земля мне теперь дом.
НИНА. Красиво выражаешься. Вы, мужики, умеете, когда надо. Ночевать к себе не пущу, даже не надейся. Вас пустишь, за людей вас считаешь, а вы потом так себя ведете… Одни огорчения от вас. Все, закрыто!

Она ставит табличку «Закрыто», снимает с себя передник, уходит. Но тут же возвращается.

НИНА. Ладно, пойдем! Накормлю, раскладушку дам. А на что больше даже не надейся.
ПЕТР. Ничего больше того, что сама захочешь.
НИНА. Ох, сволочь, прямо маслом по сердцу мажешь! А все равно не дам, хоть на коленях проси!



17.

Квартира Нины.
Нина стоит на коленях перед Петром, лежащим в постели.

НИНА. Откуда ты такой взялся?
ПЕТР. Раньше я знал ответ на этот вопрос, теперь сомневаюсь.
НИНА. Честно тебе скажу, давно на свете живу, уже почти тридцать лет, мужиков было семь штук и все гады, разве только шестой был ничего себе, только пропал куда-то. А я хочу ведь не восьмого и не десятого, и не двадцатого, а – последнего. Раз и навсегда.
ПЕТР. Это не я. Я никому принадлежать не могу.
НИНА. Да поняла уже. А жаль.

Стук в дверь.

ПЕТР. Это кто?
НИНА. Судя по стуку – шестой. Не впущу. Нет меня!

Стук повторяется.

ГОЛОС НИКОДИМОВА. Нинон, ты дома, я знаю!
ПЕТР. Открой, нам скрывать нечего.

Нина идет открывать и возвращается с Вадимом Никодимовым.

НИКОДИМОВ (разглядывая Петра). И кто мы такие, интересно?
НИНА. Человеку ночевать было негде, я пустила. Он хороший, только сдвинутый. Христом себя вообразил.
НИКОДИМОВ. Чудеса творим, воду в вино превращаем?
НИНА. Ты смеешься, а ведь превратил.
НИКОДИМОВ. Я и сам превращал. Эшелонами из Пензы в Москвы грузинское вино отправлял: немного красителя, немного сусла, шло нарасхват. А вот лечить одним прикосновением, наверно, не умеешь?
ПЕТР. Легко!
НИКОДИМОВ. Неужели? А ну-ка, ну-ка, попробуй! Есть у меня одна болезнь, врачи лет пятнадцать борются – бесполезно!
ПЕТР. Какая болезнь?
НИКОДИМОВ. Неприятная. Она не сказать, чтобы очень тяжелая, но неприличная.
ПЕТР. Ты скажешь или нет?
НИКДИМОВ. Геморрой. Вылечишь?
ПЕТР. Без проблем!

Высовывается Нихилов. Он рассказывает, а Никодимов и Петр стоят друг перед другом, не двигаясь.

НИХИЛОВ. И снял Никодимов штаны, и подставил свой шустрый зад, и стал водить Петр руками над ним. А Никодимов жмурился, как кот на солнце, и покрикивал.
НИКОДИМОВ. Ничуть не легче! Халтуришь! Не полюбил ты мое тело, мою задницу, как самого себя! Полюби – и все получится.
НИХИЛОВ. И стал Петр думать не об этом глупом человеке, а о ни в чем не повинном теле, которое этому человеку досталось, которое мучается и страдает, и испытал жалость к этому телу. И самому ему стало больно. Но тут же боль прошла, и он понял, что и болящему легче.
ПЕТР. Чего стоишь-то, прошло уже все.
НИКОДИМОВ (протягивая ему руку). Вадим Никодимов, атлет интеллекта. А тебя как зовут? Иисус?
ПЕТР. Не все сразу. Петр я.
НИКОДИМОВ. Давно меня никто не удивлял. А ты – удивил. И скажу я тебе вот что: ты обязан свой дар людям отдавать.
НИХИЛОВ. Не слушай его, Петя, он жулик!
НИКОДИМОВ. Кругом жулики, шарлатаны, а ты, Петя, подлинный! Народ страдает и корчится по всей русской земле от Карелии до Чукотки! Он облегчения хочет!
НИХИЛОВ. Душевного! Душевного, Петр, не слушай его!
ПЕТР (не слыша Нихилова). Что ж, попробуем помочь.
НИКОДИМОВ. Вот и славно. (Достает телефон, говорит в него). Люсьен, ты где? Так, быстро села в самолет и прилетела в Сарайск. Будем тут кое-кому имидж создавать. Сейчас, я сказал!

И тут же появляется девушка Люсьен, одетая стильно, даже экстремально, с экстремальной прической, с татуировками на руках. С большой сумкой. Нина, не поздоровавшись с ней, недовольно отворачивается, а потом и вовсе уходит.

ЛЮСЬЕН. Кто клиент?
НИКОДИМОВ. Вот. Зовут Петр, а кто на самом деле, не скажу, ты ни в бога, ни в черта не веришь. Как, впрочем, и я. Но отнесись уважительно.

Люсьен задумчиво обходит Петра.

ЛЮСЬЕН. Фактура хорошая. А для каких целей имидж лепим?
НИКОДИМОВ. Чтобы народ верил и удивлялся.
ЛЮСЬЕН. Ясно.
ПЕТР (указывая на татуировки). Не мешает раскраска?
ЛЮСЬЕН. Другим мешает, мне нет. Хотя иногда да, хочется как-то сменить. Или даже вообще почиститься. Но это уже навсегда.
ПЕТР. Как сказать. Подойди.

Люсьен, словно завороженная, подходит. Петр проводит руками над татуировками, и они исчезают. Люсьен встает на колени перед Петром, обнимает его ноги. Замирает.

НИХИЛОВ (или его голос). Петя, не обольстись тщеславием! У тебя другая цель!
ПЕТР (Люсьен). Ну, чего ты? Все хорошо.
ЛЮСЬЕН. Правда, хорошо. Никогда так не было.
НИКОДИМОВ. А работать кто будет?
ЛЮСЬЕН. Отстань, козел!
НИКОДИМОВ. Ого! Быстро переметнулась! А ты, Петр, даже сильней, чем я думал. У меня самого коленки подгибаются. И люблю тебя, как родного. А я этому не привык.

У него и впрямь подгибаются колени, он хватается за них руками, но будто какая-то сила давит сверху. Рухнул, встал на колени.

НИКОДИМОВ. Пощади!
ПЕТР. Да я ничего и не делаю. А что ты любви к другому человеку боишься, это плохо.
ЛЮСЬЕН. Рассыпь его в пепел, Петр! Он мне всю жизнь сломал!
ПЕТР. Теперь он другой. Правда?
НИКОДИМОВ. Правда!
НИХИЛОВ. Врет!
НИКОДИМОВ. Не вру!
ЛЮСЬЕН. Ты с кем это?
НИКОДИМОВ. Сам не понимаю.

Люсьен вскакивает, достает из сумки одежду и начинает наряжать Петра. Просторная белая рубаха, просторные белые штаны. 
И вот Петр готов.

НИКОДИМОВ. Ну, вперед! Города и веси ждут нас!

Выбегает Нина.

НИНА. Постойте! Я вот тут… Пирожки, огурчики малосольные, холодец домашний… И наливка, наливка же у меня еще есть! Не уходите!

Убегает и возвращается с бутылкой наливки.

ПЕТР. Спасибо, Нина. Живи счастливо.
НИНА. Нет, но как же это так-то, ну как же, нашла мужчину, наконец, чувствую, он мой, а он уходит, как же это так, а? Почему так? Останься, Петя!
ПЕТР. Не могу. Люди ждут.
НИНА. А я не человек?
НИКОДИМОВ. Не отсвечивай, Нинон!
НИНА. Я тебе не Нинон, а Нина Васильевна! Ладно, Петя. В самом деле, за что мне одной такое счастье? Размечталась, дура. Да уходите вы уже скорей!

Затемнение. 


18.

Полынск. На балконе стоит Катя, смотрит вдаль.

КАТЯ. Куда же ты делся, Петя? Где бродишь? Я ведь жду, а тебя все нет. Кого ты ищешь? Никого лучше меня все равно не найдешь!

На балкон выходит Завалуев.

ЗАВАЛУЕВ. А я и не ищу, с чего ты взяла?
КАТЯ. Господи, напугал!
ЗАВАЛУЕВ. Это хорошо! Есть, правда, во мне что-то страшное. Но притягательное. Недаром все-таки Нихилов покойный меня в антихристы записал. Антихристом быть – это тебе не районное начальство, не областное. Это даже выше президента. Князь мира, вот как это называется!
КАТЯ. Ты не рехнулся, случайно?
ЗАВАЛУЕВ. Я в своем уме. В своем страшном и могучем уме. Сделай мне приятное, скажи: здравствуй, князь.
КАТЯ (смеется). Пил бы ты поменьше на ночь! Ну, здравствуй, князь!
ЗАВАЛУЕВ. Ты не так, ты серьезно! А то ведь рассержусь.

Он надвигается на Катю, она прижимается к перилам, смотрит на Завалуева испуганно.

КАТЯ. Здравствуй, князь! Так?
ЗАВАЛУЕВ. Не верю.
КАТЯ. Здравствуй, князь, повелитель мой!
ЗАВАЛУЕВ. Уже ближе к правде. Мне теперь для полноты картины сразиться кое с кем надо. Не знаешь, где Петр?
КАТЯ. Не знаю!
ЗАВАЛУЕВ. Боишься меня? Это правильно. (Поднимает руку, проводит ею над невидимыми пространствами). И устрашились народы до самого горизонта, до края земли, и пали ниц, сказали: владей нами! (Бытовым голосом). У нас пиво в холодильнике кончилось, между прочим! Почему я напоминать должен?


19.

Зал. Сцена с микрофоном. К микрофону выходит Никодимов.

НИКОДИМОВ. Прошу тишины! Кому не хватило мест, не стойте в проходе, сядьте на пол, не мешайте другим! Сейчас вы увидите необычного человека. Он не любит много говорить, но много делает. Не надо спрашивать ни о чем, не надо рассказывать о своих болезнях, он все увидит и поймет сам. Встречайте!

Петр выходит. Некоторое время стоит молча, потом начинает вещать.

ПЕТР. Я знаю, вы жалеете о бедности своей души. А она дышит небом. Никто не горюет всю жизнь; пройдут и ваши печали. Вам кажется, что вас обогнали, но бегущий не слышит ничего, кроме топота своих шагов, вы же можете слышать голоса птиц и детей, когда идете не спеша. Загляните себе в сердце и увидите, что оно милостивее, чем вы представляли, добрее, чем вам хочется.

Сидящая в зале публика внимает, но кто-то ерзает, кому-то не терпится. И вот человек по фамилии Фомин не выдержал.

ФОМИН. Это мы слышали, а лечить будем или нет?
ГОЛОС. Вот именно!

Народ начинает роптать. Никодимов громко шепчет.

НИКОДИМОВ (Петру). Тащи на сцену кого-нибудь, покажи силу!
ПЕТР. Кто желает, прошу сюда. С острой болью без очереди.
ЖЕНЩИНА С ЗУБНОЙ БОЛЬЮ. У меня острая!

Она идет к Петру, держась за щеку. Петр прикладывает ладонь к ее щеке. Женщина начинает улыбаться.

ЖЕНЩИНА С ЗУБНОЙ БОЛЬЮ. Прошло! Надо же! Три дня болело – и прошло. Честное слово, совсем не болит!
ФОМИН. Подстава!
ПЕТР. Считаете, что подстава? Идите сюда.
ФОМИН. Я пойду, но предупреждаю: диагноза не скажу, сам догадайся. И попробуй вылечи!

Он идет к Петру. Петр внимательно смотрит ему в глаза, потом проводит руками, как бы обводя контур тела Фомина.

ПЕТР. Язва у вас. И простатит. И в голове сосуды барахлят. И на душе смутно. Жена, что ли, ушла?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Не ушла, но собираюсь! Заел он меня!
ФОМИН. Татьяна, кто кого заел, большой вопрос! Если ты меня начинаешь с утра… (Умолк, прислушался к себе). Легко как сделалось… Но это случайность! Все равно не верю!
ПЕТР. Дело ваше. А если приступ будет сейчас, поверите?
ФОМИН. Не будет у меня приступа, я лекарство только что пил.
ПЕТР. А вот и будет!

И Фомин, действительно, хватается за живот, корчится. Падает на пол. Сирена скорой помощи.
Затемнение.

 
20.

В номере гостиницы Никодимов считает деньги и ругает Петра. Люсьен салфетками вытирает с лица Петра грим.

НИКОДИМОВ. Ты чего вытворяешь? До приступа клиента довел – зачем?
ПЕТР. А пусть не выпендривается!
ЛЮСЬЕН. Все верят, а он не верит, умный какой!
НИКОДИМОВ. А если он иск подаст за причинение ущерба?
ПЕТР. С ним все будет нормально.
НИКОДИМОВ. Нет, в принципе ты прав, время от времени нужно кого-то наказывать. Чтобы знали свое место.

Перед ним – три стопки денег: большая, средняя и маленькая. Большую он берет себе, среднюю придвигает к Петру, маленькая – для Люсьен.

ПЕТР. Убери, я не для денег работаю.
НИКОДИМОВ. Еще немного, и я в тебя поверю. (Люсьен). Тоже не возьмешь?
ЛЮСЬЕН. Только чтобы тебе не досталось. (Петру) И твои приберегу. (Берет деньги Петра и свои).
НИКОДИМОВ. Хватит в провинции ошиваться, пора в Москву! В Москву, в Москву! Она, кошелка старая, слезам не верит, зато в глупости и чудеса – запросто! Ох, Москва, Москва, стерва гламурная, гноище благоуханное, кабак с колоколами! Ты меня выгнала, ничего, вернусь в тебя на белом коне! И мы посмотрим, кто кого! Кто, кого, куда, зачем…

Он бормочет все невнятнее и засыпает.
Наступает ночь.
Петр бродит, как неприкаянный.
Нихилов наблюдает с горестным видом.

НИХИЛОВ. Видел Петр, что растет его власть над людьми, что многое он может сделать с ними. И страшная мысль по ночам не давала ему заснуть.
ПЕТР. А вдруг я – это он? Ведь когда-то он должен явиться, но никто не знает, где и в ком. Вдруг во мне, в самом-то деле? Но как тогда жить? Я же с этим не справлюсь!
НИХИЛОВ. Справишься!
ПЕТР. Нет! Все это выдумки! Я Петр – и больше ничего! Больше ничего! Ничего больше!
НИХИЛОВ. И пошел Петр к реке, к городской набережной, чтобы смыть с себя прошедший день. Прыгнул в воду ногами и закричал от ужаса.

Петр в это время прыгает и действительно кричит.

ПЕТР. Я в воде стою!

Никодимов вскакивает и с закрытыми глазами говорит кому-то.

НИКОДИМОВ. А что он по воде ходил, вранье это, гражданин следователь! Там просто парапет был такой, вода заливалась вот на столько, на сантиметр (показывает), человек на парапете стоял, а со стороны казалось, что на воде.
ЛЮСЬЕН. А Люсьен с балкона видела это и, если раньше верила в Петра приблизительно, теперь поверила окончательно. И упала она перед ним, готовая на все!

Она падает перед Петром, простирая руки.

ПЕТР. Перестань! Не вода там была, а набережная такая, сходи, посмотри!
ЛЮСЬЕН. Люблю тебя навечно! Делай со мной, что хочешь!
ПЕТР. Замолчи! Вот возьму и уеду обратно в свой Полынск. В лес уйду. Буду там с волкозайцем жить. Животное у нас такое появилось, тело заячье, а пасть волчья.
ЛЮСЬЕН. А люди как же? Они ждут!
ПЕТР. И пусть ждут, а я при чем? Все, я решил! Никакой Москвы! Домой! Домой, я сказал!

 
21.

Москва. Никодимов выглядывает, рассматривая набившийся битком, гудящий зал.

НИКОДИМОВ. Вот что грамотная реклама делает! Ну, Петр, с премьерой!
ЛЮСЬЕН. Какая еще премьера? У нас не цирк, а… (Ищет слово)
НИКОДИМОВ. Что? Что?
ЛЮСЬЕН. Торжество духа! Да, Петр?

Петр задумчиво смотрит на нее.

НИКОДИМОВ. Должен вам сказать, что и в цирк, и на торжество духа ходят одни и те же люди! Петр, очнись! Московская публика – это тебе не Сарайск все-таки и не Междугорьевск-на-Дунае, хотя тоже, конечно, деревня. Но москвичи много о себе понимают, в этом специфика! Улавливаешь разницу?
ПЕТР. Никакой разницы нет. Они так же страдают. Так же мучаются. И я не могу им помочь.
НИКОДИМОВ. Э, э, э, что за разговоры?! Можешь! И должен!
ЛЮСЬЕН. Он скотина, Петя, но в этом он прав. Ты можешь. Ты все можешь. Иди.

Петр выходит и встает перед залом.

ПЕТР. Странное дело. Раньше я хотел, чтобы мне поверили. А теперь как раз этого и боюсь – что поверят. Поверите, а вдруг я не тот, кем вы меня считаете?
НИКОДИМОВ (шипит) Ты чего городишь? Я аванс взял, кто отрабатывать будет?
НИХИЛОВ. Не сомневайся, Петя, окрепни духом! Верь в себя!
НИКОДИМОВ. Верь в себя!
ЛЮСЬЕН. Верь в себя, пожалуйста!
ПЕТР. Вам вот сказали или намекнули, что я… А я вот смотрю на вас… Смотрю на вас всех и думаю: может, это не я, а тот, кто среди вас сидит?

Раздается громовой голос Иммануила.

ИММАНУИЛ. Правду глаголешь, самозванец!

Выходит Иммануил, высокий красавец в просторной хламиде. За ним последователи и ученики с тихим пением, в руках у них свечи. А с другой стороны группа поддержки, юные девицы с голыми ногами и с махровыми шарами. Они скандируют:
                                   Солнце по небу быстрее летит!
                                   Наш Иммануил всех победит!
ИММАНУИЛ. Граждане! Товарищи! Господа! Дамы! Старики и дети! Работники и пенсионеры! Люди! Хватит верить шарлатанам! Пророки доморощенные! Я, Иммануил, свет дарящий, чье слово проникает в душу, призываю вас: идите за мной, и будут у вас здоровье и покой!
ДЕВИЦЫ.
                                   Слово Иммануила – уверенность и сила!
                                   Есть лицензия и сертификат!
Каждый будет здоров и богат!
ИММАНУИЛ. Готовы ли вы к счастью? Если готовы, то покажите это! Поприветствуйте свое састье!

Аплодисменты.

НИКОДИМОВ. Петр, уничтожь его!
НИХИЛОВ. Уничтожь его!
ЛЮСЬЕН. Уничтожь его!
ПЕТР (Иммануилу). Эй, соплежуй залетный! Кричишь ты громко, а чего глаза-то прячешь? Иди ко мне, посмотри на меня.
ИММАНУИЛ. В пепел обращу! Изыди!

Он поворачивается к Петру, наставив на него вытянутую повелевающую руку. Петр приближается к нему. Они стоят и смотрят друг на друга. Иммануила начинает корчить. Он изо всех сил пытается контролировать свое тело, не получается. Падает на землю, бьется в конвульсиях. Последователи и девицы хватают его, уносят под свист, топот и улюлюканье публики. Петр обращается к ней.

ПЕТР. Рады? Приятно видеть, как кого-то унизили? Эх, вы, соплежуи… Хотя, я сам такой был еще вчера. А может, и сейчас такой. Ладно. Давайте делать то, что можем. Полечимся для начала. Вы же для этого пришли?

Аплодисменты.

           
22.

После выступления Петр, Люсьен и Никодимов вернулись в гостиницу. Петр полулежит в кресле, утомленный, Люсьен подает ему чай, Никодимов считает деньги. 

ЛЮСЬЕН. Петя, это потрясающе! Как ты его! И после этого не верить в свои силы?
ПЕТР. Я верю. Но мне его почему-то жаль.
НИКОДИМОВ. Не жалей, Петя, он свое получил, я его нанял. Извини, что не сказал, зато эффектно получилось, правда?
ПЕТР. То есть он… Я что же, выходит, как клоун…
НИКОДИМОВ. Не загоняйся! И что ты имеешь против клоунов? Дети их обожают. А кто сказал людям – «будьте, как дети»? А?

Вбегает Продюсер, Никодимов тут же прячет деньги.

ПРОДЮСЕР. Гениально! Я-то думал, что уже эти номера не катят, что экстрасенсы и психотерапевты в прошлое ушли – ни фига подобного, опять народ слетается!
ЛЮСЬЕН. Сам ты экстрасенс! Неужели не понял, кого сегодня видел?
ПЕТР. Не надо!
НИКОДИМОВ. Есть предложения?
ПРОДЮСЕР. Есть! Двадцать выступлений в Москве, пятьдесят в провинции в течение трех месяцев, моя организация, мои связи, мои полные залы, ваше шоу. Прибыль – пятьдесят на пятьдесят.
НИКОДИМОВ. Двадцать пять вам и по двадцать пять нам. Будет справедливо.
ПРОДЮСЕР. Хорошо, сорок мне, шестьдесят вам.
НИКОДИМОВ. Двадцать семь вам и ни процента больше.
ПРОДЮСЕР. Как хотите. Чтобы вы знали, я когда-то с группой «Ласковый май» работал. Деньги мешками таскали!

Намеревается уйти.

НИКОДИМОВ. Тридцать!
ПРОДЮСЕР. Тридцать пять!
НИКОДИМОВ. Ладно. Петя, ты не против?

А Петра нет. Исчез. 

 
23.

И опять мы в Полынске. Неожиданное событие: Петр женится. На Маше Кудерьяновой. Она прекрасна в свадебном платье, он мешковат в черном костюме с галстуком. На свадьбе присутствуют все жители, с которыми мы знакомы: Мария, Красивая Женщина, Марина и Тамара, Муж Красивой Женщины, Товарищ, Завалуев, Катя, Лазарь. И прочие. Все рады, кроме Завалуева и Кати. Завалуев недоумевает и погружен в какие-то свои мысли, а Катя бешено ревнует и не в силах это скрыть, хоть и старается. Мария тоже двойственна – вроде бы и довольна, но тревожно вглядывается в сына, словно чего-то ждет нехорошего. Еще на свадьбе присутствует Регистраторша. Она задает вопросы.

РЕГИСТРАТОРША. Мария Лазаревна Кудерьянова, согласна ли ты выйти замуж за Петра Максимовича Салабонова?
МАША. Согласна.
РЕГИСТРАТОРША. Петр Максимович Салабонов, согласны ли вы жениться на Марии Лазаревне Кудерьяновой?
ПЕТР (к чему-то прислушиваясь). А?
РЕГИСТРАТОРША. Согласны ли вы жениться на…
ПЕТР. Согласен.
РЕГИСТРАТОРША. Вы объявляетесь мужем и женой. Марии Лазаревне присваивается фамилия Салабонова, а Петру Максимовичу присваивается, то есть остается…
ПЕТР. Нет!
РЕГИСТРАТОРША. Что?
ПЕТР. Не хочу. Пусть фамилия будет, как у жены. Имя тоже хочу поменять.
РЕГИСТРАТОРША. Фамилию можно, а имя потом – заявление подадите, мы оформим.
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Петр, ты чего? Фамилию на бабскую менять, это не по-русски как-то! Не по традициям!
ТОВАРИЩ. Действительно!
ПЕТР. Мое дело! Чего дальше-то?
РЕГИСТРАТОРША. Дальше в знак любви и начала супружеских отношений вы должны поцеловаться.

Маша и Петр целуются.
И тут же грянула музыка.
Люди бросились к столу, расселись, едят, пьют – будто боятся куда-то не успеть.
Встает со стаканом Лазарь.

ЛАЗАРЬ. Хотя я и хотел для дочери нормального мужа, а не такого, который, конечно, хоть он меня и воскресил, за что спасибо, и от пьянства вылечил, за что другое спасибо, но одно дело воскресил и вылечил, а другое дело, что для дочери я хотел не того, кто воскрешает, а нормального человека, это я не хочу сказать, что Петя плохой, наоборот, он хороший, но как бы даже слишком хороший… Короче говоря… Горько!
ГОСТИ (хором). Горько! Горько! Горько!

Петр и Маша встают, но тут слышится странный волчий вой. С каким-то привизгом, поскуливанием. Петр оставляет невесту и идет на этот вой, будто зачарованный. По пути выхватывает фотоаппарат у одного из гостей.

МАША. Петр! Петя! Петр Максимович!

Она плачет. Петр уходит.

 
24.

Окрестности Полынска. Лес. Петр идет, прислушиваясь и присматриваясь. Вот в кустах что-то зашевелилось, он наставил фотоаппарат. Из кустов выходит Катя.

ПЕТР. А, это ты…
КАТЯ. А ты кого ждал? Неужели не рад мне, Петя? А я думала, ты ушел, чтобы со мной встретиться. И опять у нас счастье!

Она жарко обнимает Петра, целует, тянет его за руку в кусты, но Петр упирается.

ПЕТР. Я женат вообще-то.
КАТЯ. И что? Я тебе это простила! Жениться всем мужчинам положено, вот ты и женился. А женщины замуж выходят, поэтому я замужем. Разве это любви мешает?
ПЕТР. Нет никакой любви, Катя. Ничего вообще нет. Одна пустота.
КАТЯ. Ты не говори так. Я тебя люблю, а ты любишь меня. Понял? Иначе, получается, я человека ни за что убила!
ПЕТР. Кого это ты убила?
КАТЯ. Нихилова.
ПЕТР. Его какой-то псих убил, голову отрезал.
КАТЯ. А подстроил это кто?
ПЕТР. Неужели ты? Тогда ты, Катя… Тогда нехорошая ты.
КАТЯ. Знаю! Но я же из-за любви! За это все простится! А если любви нет, что получится? Получится преступление в чистом виде! И я, значит, преступница? Нет, так не пойдет! Ты меня любишь, Петя, только сам себя обманываешь! Любишь, да? Ведь да? Не молчи ты, не мучай меня!

Тут опять в кустах что-то зашевелилось. Петр наставил фотоаппарат. Щелкнул. Вспышка. Прикрывая глаза рукой, из кустов выходит Завалуев. 
Катя быстро шмыгнула в сторонку, в сторонку, исчезла. 

ЗАВАЛУЕВ. Вот ты где! А я ведь знаю, Петр, зачем ты женился! Вроде того, если Христу жениться нельзя, то ты, если женишься, не Христос! Но я тогда что же, не Антихрист? Я с этим согласиться не могу! Потому, что тогда не будет битвы и не будет моей победы! Так что – защищайся!

Завалуев поднимает большой дрын, готовится напасть на Петра.

ПЕТР. Совсем ты рехнулся, я вижу.
ЗАВАЛУЕВ. Смирением меня хочешь одолеть? Не получится! Защищайся, говорят тебе!
ПЕТР. Иди, похмелись.
ЗАВАЛУЕВ. Я не пьяный! Учти, Антихрист – личность подлая! Он и безоружного убить может. То есть могу. Я. Готовься к смерти!
ПЕТР. Да готов уже.
ЗАВАЛУЕВ. Врешь! Никто к смерти не готов! Ты ведь, наверно, красиво помереть хотел? Чтобы тебя на гору тащили, чтобы народ кругом, на голове проволока колючая! А вот нет, подохнешь в кустах от неизвестной руки! Нравится?
ПЕТР. Мне все равно.
ЗАВАЛУЕВ. Это неправильно! Если тебе все равно, зачем мне тогда тебя убивать? 
ПЕТР. В самом деле, зачем?
ЗАВАЛУЕВ (мучаясь, ищет мысленно ответ – и находит). А затем! Нет для Антихриста такого вопроса! Взял да и убил миллионы людей! Просто так! И я тебя убью – просто так!

Замахивается. Роняет дрын. Садится на землю, плачет.

ЗАВАЛУЕВ. Что же, значит, я не Антихрист, если даже такого пустяка не могу – убить всего-навсего одного человечка?
ПЕТР. Значит, нет. А тебе оно надо?
ЗАВАЛУЕВ. Хороший вопрос! Эх, а я-то думал, подниму за собой людей! Войско! Рать!
ПЕТР. Ты себя сперва подними.
ЗАВАЛУЕВ. Плохо мне, Петя. Горько.
ПЕТР. А кому сладко? Тихо!

Он прислушивается, идет в кусты, скрывается в них. С противоположной стороны выходит Катя. Презрительно смотрит на мужа.

КАТЯ. Чего расселся тут? Авторитет теряешь на глазах у людей.
ЗАВАЛУЕВ. Так нет никого.
КАТЯ. А я? Я тебя тоже уважать хочу. Пойдем, нечего тут! (Помогает Завалуеву встать). Вот будем старые с тобой, буду вот так вот тебя водить… Зато хорошо, спокойно. Ничего уже не надо, ничего не хочешь. Правда?
ЗАВАЛУЕВ. Правда.

Они идут и словно старятся с каждой секундой. И скрываются, ковыляя и шаркая, окончательно постарев.

           
25.

Утро. Маша вышла на крыльцо вытряхнуть половик. Видит: идет к дому чужой человек.
Это Фомин. Вид походный, за плечами рюкзак.

ФОМИН. Здравствуйте. Мне сказали, он здесь живет.
МАША. Кто?
ФОМИН. Сама знаешь.
МАША. Не знаю я ничего! И вам напутали. Ходят и ходят, ходят и ходят, жить людям невозможно!
ФОМИН. Кто-то еще приходил?
МАША. Никто не приходил, и вы уходите!

Маша уходит в дом, Фомин остается. Достает из рюкзака коврик-подстилку, ложится. 
Появляется Нина и устраивается рядом с Фоминым.
Подходят Люсьен, Женщина с зубной болью, Иммануил, Никодимов, Красивая Женщина, Муж Красивой Женщины, Товарищ, Марина, Тамара, Завалуев и Катя.
А в доме Петр без интереса завтракает.

МАША. Нравится?
ПЕТР. Что? А. Да. Кто там?
МАША. Да никого.
ПЕТР. Голоса какие-то.
МАША. Мало ли народа мимо ходит. Тебе на работу надо?
ПЕТР. Само собой.
МАША. И так каждый день работаешь. Отдохни сегодня. Отдохнешь, потом больше наработаешь. Принесешь большую зарплату, мы половину спрячем. Будем копить. На воспитание детей. На дом хороший.
ПЕТР. На машину. У всех уже машины есть.
МАША. Вот именно!
ПЕТР. И фотоаппарат такой… Вот с таким вот объективом.
МАША. И фотоаппарат!
ПЕТР. А на работу все-таки надо. (Встает, идет к двери).
МАША. Не надо, Петя! Лучше со мной займись. Ты же меня любишь?
ПЕТР. Само собой. Вернусь – и займусь.
МАША. Ты не вернешься!
ПЕТР. Это почему? Мне лучше знать, вернусь или нет.
МАША. Не вернешься!

Петр выходит на крыльцо и видит собравшихся перед домом людей. Молчит. И они молчат.

ПЕТР. Значит, так. Больше никого не лечу.

Появляется долго отсутствовавший Нихилов (а отсутствовал он потому, что Петр на время забыл про него).

НИХИЛОВ. Они не за этим пришли.
ПЕТР. А зачем же?
ФОМИН. Веди нас, Петр!
ПЕТР. Куда?
ФОМИН. Тебе лучше знать.
ПЕТР. Ну что же. Сколько ни отлынивай, а так тому и быть. Пойдемте.
ЗАВАЛУЕВ. Хотелось бы все-таки знать маршрут.
ПЕТР. Маршрут один – к людям.
ФОМИН. Еще вопрос. У известно кого было двенадцать спутников. А нас (считает) – тринадцать.
ПЕТР. Хоть двадцать, это только цифры.
ИММАНУИЛ. А как же бабы?
КАТЯ. Не бабы, а женщины!
ИММАНУИЛ. Не было женщин!
ТОВАРИЩ. Действительно!
ПЕТР. Не было, теперь будут.
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Петь, а как с такой проблемой, что самые достойные должны быть отобраны?
ТОВАРИЩ. Действительно!
ПЕТР. Что ж ты думаешь, у Христа было время отбирать из всех живущих самых достойных? Очумеешь по свету рыскать. Кого увидел, те и стали достойными. Потому что каждый достоин, если подумать. И каждый недостоин. Кто как себя поведет.
ТОВАРИЩ. Действительно!
НИКОДИМОВ. Не слушай ты никого, Петр! Веди! Если уж меня прошибло, значит, мы с тобой вообще весь мир прошибем! Правдой слова и словом правды!

И они отправляются куда-то. Бежит Лазарь.

ЛАЗАРЬ. И я с вами!
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Четырнадцатый. Тебе-то зачем?
ЛАЗАРЬ. Что значит – зачем? Пить я бросил, дочь замуж выдал, что мне теперь делать?

Они уходят.

НИХИЛОВ. И пошли они по городам и весям. И произносил везде Петр вещие слова!


 26.


То ли зал, то ли площадь, то ли стадион.
Выходит Петр, а за ним спутники – все в белых одеждах.

ПЕТР. Что меня смущало, добрые люди? А то смущало, что сказано ведь, что Христос больше не родится, а сойдет с небес по сверкающей лестнице после ужасных знамений! Знамения были, а вот лестницы нет, да и родился я все-таки нормально, как все. И тут до меня дошло! Это не совсем  второе пришествие, это первое второе пришествие! Разминка! Репетиция! Отсрочка вам дадена, понимаете? Не опомнитесь на этот раз, не станете людьми по образу и подобию, ну, тогда извините! Тогда будет окончательный амбец! Так что – радуйтесь! Конец света откладывается!
ГОЛОС. Я не понял, голосовать-то за кого?
ЗАВАЛУЕВ. Это вам не выборы!
ТОВАРИЩ. Действительно!
2-Й ГОЛОС. Мы деньги платили, нам сказали, лечить будут!
НИКОДИМОВ. Деньги с вас жулики на входе содрали, мы денег не берем! И не лечим! У нас цель выше!
ГОЛОС. Какая?
ПЕТР. Я ведь уже сказал, неужели вам мало, что вас помиловали?
2-Й ГОЛОС. Тут не суд, чтобы нас миловать! Лечи давай!

Крики толпы, ропот, свист. А вот и камни полетели. Закрывая головы руками, спутники Петра скрываются. Петр остается один.

НИХИЛОВ. И понял Петр, что никто почему-то не радуется радостной вести. И стал он опять задумываться. И в задумчивости не заметил, как ушел от своих спутников в какую-то непонятную даль, а они остались без него.

Петр медленно уходит, его спутники медленно возвращаются.

НИНА. Третий день его нет. Что будем делать?
ЛЮСЬЕН. Ждать.
ЗАВАЛУЕВ. Ждать непродуктивно. Будем рассуждать здраво: у Петра, конечно, много достоинств, но не было конкретной программы. А народ любит конкретность. Я полагаю, самое время выбрать лидера.
НИКОДИМОВ. Ты соображаешь, что говоришь? Это тебе не папа римский, это…
ЗАВАЛУЕВ. Петр сам сказал: в каждом есть немножечко Христа. Что абсолютно не противоречит православию, это я на всякий случай сказал, а то знаем мы, как сейчас за неосторожные слова в адрес религии дела шьют. Итак, какие будут кандидатуры?
КАТЯ. Петр Завалуев!
ЗАВАЛУЕВ. Спасибо за доверие. Кто за?
КАТЯ. Кто из Полынска, не сомневайтесь, он же наш, родной, местный!
ТОВАРИЩ. Действительно!
           
Поднимают руки Катя, Красивая Женщина, Муж Красивой Женщины, Товарищ, Марина, Тамара, Лазарь.

ФОМИН. А я предлагаю себя. Не потому, что достоин, а чтобы была альтернатива. Кто за меня?

Поднимают руки Нина, Люсьен, Никодимов, Иммануил, Женщина с зубной болью.

ЗАВАЛУЕВ. С перевесом в два голоса победил я. Спасибо! (Достает бумагу). А теперь надо распределить обязанности. Прошу представиться и назвать род деятельности, а я в соответствии с этим определю должность.
КАТЯ. Я твоя жена, мне кем быть?
ЗАВАЛУЕВ. Так и будешь – первая леди.
НИНА. Я в торговой отрасли работала.
ЗАВАЛУЕВ. Отлично. Запишем – отдел снабжения.
МАРИНА. И я торговала.
ТАМАРА. И я.
ЗАВАЛУЕВ. Тоже в отдел снабжения. Нас много, питаться надо, одеваться надо.
НИКОДИМОВ. Я организатор массовых мероприятий. Шоу всякие, концерты.
ЗАВАЛУЕВ. Будешь при мне типа думы. И заодно пресс-секретарь.
ИММАНУИЛ. Секретарем лучше мне быть. Я иллюзионист, фокусник.
ЗАВАЛУЕВ. Если иллюзионист, возглавишь избирательную комиссию. Там без этого не обойтись.
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. А я просто – красивая женщина.
ЗАВАЛУЕВ. Министром здравоохранения назначаю. У нас с этим делом плохо, будешь внешностью от ненужных эмоций отсвечивать.
ЖЕНЩИНА С ЗУБНОЙ БОЛЬЮ. Здравоохранением лучше мне заниматься, у меня все время что-то болит.
ЗАВАЛУЕВ. Лучше культурой.
ЖЕНЩИНА С ЗУБНОЙ БОЛЬЮ. Почему?
ЗАВАЛУЕВ. Ну, кому-то же надо культурой заниматься. (Товарищу). Ты кто?
ТОВАРИЩ. Работяга я.
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. Я тоже. Труженик.
ЗАВАЛУЕВ. В отдел снабжения. (Лазарю). И тебя туда же. Ну, что ж, назначения состоялись, давайте теперь определим маршрут.
ЛАЗАРЬ. Минуточку! Отдел снабжения, говоришь? Это значит: вы там, наверху, сидите и ножки свесили, а мы вас снабжать будем?
ТОВАРИЩ. Действительно!
ЗАВАЛУЕВ. Мы не ножки свесили, у нас интеллектуальная работа! Мы как раз обдумываем, как вам снабжать себя и нас, чтобы это было эффективно, потому, что, если вам не объяснишь, вы и сами с голоду помрете и других уморите! А если кто недоволен и превращает озеро ясной мысли в болото сомнений, может уйти! Кто за то, чтобы Лазаря освободить от занимаемой должности? (Пристально смотрит на окружающих). Или, может, хочет к нему присоединиться?

Все поднимают руки.

ЛАЗАРЬ. Да пропадите вы пропадом! Тьфу!

Он уходит. После паузы Женщина с зубной болью произносит.

ЖЕНЩИНА С ЗУБНОЙ БОЛЬЮ. Что-то мне с вами скучно стало. Пойду я тоже.

И она уходит. А за нею – Марина, Тамара, Нина, Люсьен, Фомин, Иммануил… Уходят все, остаются только Завалуев и Катя. 

ЗАВАЛУЕВ. Предатели! Раскачиваете лодку! Людей надежды лишаете!
КАТЯ. Да заткнись ты!
ЗАВАЛУЕВ. Ты… Я… Ты… Подожди, меня миллионы и миллионы любить будут!
КАТЯ. Ох, ох, ох, миллионы! Добейся хотя бы, чтобы тебя собственная жена любила!

Она уходит. Завалуев ошарашен. Опомнившись, бежит за Катей.

ЗАВАЛУЕВ. Катя! Катя! Катя!


27.

Петр пришел сдаваться органам охраны правопорядка, а именно – лейтенанту Самарину. Самарин сел за стол, приготовился писать, Петр стоит перед ним.

САМАРИН. Значит, как явку с повинной будем оформлять?
ПЕТР. Да. Посади меня в тюрьму, лейтенант.
САМАРИН. В тюрьму суд сажает. Хотя, в камеру до суда – могу устроить. Что украл, кого убил?
ПЕТР. Людей обманул.
САМАРИН. Кого конкретно, на какую сумму?
ПЕТР. Не на сумму, хуже. Повел за собой, а зачем, не объяснил. Чего от меня ждали, не дал.
САМАРИН. Если так подходить, всю нашу власть посадить надо. Это не преступление, а ошибки. Конкретней можно? С именами-фамилиями?
ПЕТР. Девушку Машу обманул. Изнасиловал.
САМАРИН. Это уже кое-что! Когда, при каких обстоятельствах?
ПЕТР. Женился без любви. Лег с ней. И это самое. А когда без любви, это же насилие, разве нет?
САМАРИН. Голову ты мне морочишь! За такое насилие я половину мужиков в тюрьму упрячу, а женщин еще больше! Меня вон собственная жена каждую ночь… Ладно, замнем… В общем так: сначала иди укради или убей, а уж потом – милости просим.
ПЕТР. А сейчас ничего нельзя придумать?
САМАРИН. Ну, к примеру, оскорбление сотрудника правоохранительных органов, то есть меня.
ПЕТР. Ты дурак!
САМАРИН. Это неправда. Был бы дурак, не стал бы лейтенантом.
ПЕТР. Взяточник!
САМАРИН. А это, может быть, как раз правда. Но не оскорбление. Правдой оскорбить нельзя.
ПЕТР. Ты злоупотребляешь служебным положением!
САМАРИН. А кто не злоупотребляет?
ПЕТР. Ты людей не любишь!
САМАРИН. А кто любит?
ПЕТР. Ты… Соплежуй!
САМАРИН. Не, маловато.
ПЕТР. Негодяй, сволочь, козел, мусор!
САМАРИН (с сожалением глядя на Петра). Ну, и что тебе в тюрьме делать, если ты даже ругаться не умеешь? Все, свободен, не отвлекай меня от работы!

Петр мнется. Думает.

ПЕТР. Вот что. Я понял. Я только вот сейчас понял! Антихрист я. Он же смущать придет под видом Христа. Вот я и пришел. Спасибо, что люди не поверили. Но могли! Расстрелять меня мало! Сажай меня, лейтенант.
ЛЕЙТЕНАНТ. За это не сажают. Следующий!


28.

Железнодорожная станция. Пути. Обгоревший вагон – остался только металлический остов. Петр идет мимо него. Два подростка-переростка то ли четырнадцати, то ли двадцати лет, одетые в подобие черной униформы, увидели его. Они играют в отряд, хоть и всего из двух человек, поэтому один – Командир, а второй – Ординарец.

КОМАНДИР. Стоять! Паспорт предъявим!
ПЕТР. У меня нет.
ОРДИНАРЕЦ. Приезжий, значит? А кто тебя звал?
ПЕТР. Никто.
КОМАНДИР. Штандартенфюрер! Обыскайт махен!

Ординарец обыскивает Петра, находит паспорт.

ОРДИНАРЕЦ. Есть же паспорт! А говоришь, нет.
ПЕТР. Он фальшивый.
КОМАНДИР. Штандартенфюрер! Подвесить гада!

Они хватают безропотного Петра, тащат к вагону, поднимают, прикручивают проволокой за руки и за ноги к крестовине в виде буквы Х. После этого берут прутья и палки, начинают совать в ребра Петру и задавать вопросы.

КОМАНДИР. Кто есть послать тебя сюда? Партизанен? Коммунистен? Шнель отвечай, рязанский морда!
ОРДИНАРЕЦ. Отвечай!
КОМАНДИР. Штандартенфюрер!
ОРДИНАРЕЦ. Яволь!
КОМАНДИР. Убивайт махен этот поганый предатель родина!
ОРДИНАРЕЦ. Ес, айн момент!

Он поднимает металлический прут. Но не ударяет.

КОМАНДИР. В чем дело?
ОРДИНАРЕЦ. Да я подумал: пришьем его, а чего завтра будем делать?
КОМАНДИР. Дас ист рихтиг, будем убивать понемногу. Завтра девчонок приведем, пусть посмотрят.
НИХИЛОВ. И они стали убивать Петра понемногу, растягивая удовольствие. Петр терпел и молчал. Только один раз он взмолился мысленно.
ПЕТР. Боже, Боже, на кого ты меня оставил!
НИХИЛОВ. Но при этом он уже не думал, Христос он, Антихрист или Петр Салабонов, он знал и тайно гордился: это искупление, это – за людей. Пусть даже за кого-то одного, кто мог попасться вместо него этим парням, и кого он спас. Значит, не зря все, Господи, не зря!
ПЕТР. Не зря все это!
НИХИЛОВ. На четвертый день смелый командир взялся за главную работу. Он отрезал острым ножом Петру уши, выколол глаза, наблюдая, как вытекает жидкость. Потом стал вырезать и выламывать ребра, чтобы обнажить сердце и увидеть, как оно работает: он никогда этого не видел. Увидел и, не жадный, показал другим, каждый поднялся и посмотрел, любознательно удивляясь. Командир начал вводить нож в сердце, глядя, как оно затрепыхалось, заколотилось, задергалось. Он надавил – сердце остановилось, повисло, съежилось.

Затемнение. 

ГОЛОС. Все, кончили! Поджигай!

Вспыхивает огонь.


29.

Через какое-то время на этом месте оказываются Мария, Маша и Катя. Они ходят и ищут. 

МАША. Говорили, где-то здесь.
КАТЯ. Тут нет ничего. Должны же какие-то следы остаться.
МАРИЯ. Значит, он живой.
КАТЯ. А куда делся?
МАША. Будем ждать

НИХИЛОВ. И они ждут.
МАРИЯ. И мать его, печальная Мария.
МАША. И молодая осиротевшая жена его, Маша.
КАТЯ. И преступная, но любящая его Катя.

Выходят остальные.

ЗАВАЛУЕВ. И Петр Завалуев, местный властитель, несостоявшийся Антихрист.
КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА. И та женщина, что любила его, но любила и мужа.
МУЖ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ. И муж ее, который почему-то не ревновал жену.
ТОВАРИЩ. И его верный товарищ.
НИНА. И Нина.
ЛЮСЬЕН. И Люсьен.
МАРИНА. И Марина.
ТАМАРА. И Тамара.
НИКОДИМОВ. И Никодимов, атлет интеллекта.
ИММАНУИЛ. И фокусник Иммануил, бросивший фокусы.
ЛАЗАРЬ. И Лазарь, бросивший пить.
ФОМИН. И Фомин неверующий, но уверовавший.
ЖЕНЩИНА С ЗУБНОЙ БОЛЬЮ. И женщина с зубной болью, которая, когда перестали болеть зубы, поняла, что у нее болит и душа.
САМАРИН. И даже лейтенант Самарин ждал, покуда не попал в перестрелку с бандитами и не был убит.
НИХИЛОВ. А оставшиеся в живых плохо спят по ночам, плачут. Выходят на улицу, глядят в ночь. И такая тоска, такая тоска на сердце! Ждут.

Они ждут, и тут появляется Петр. Его никто не видит, кроме Нихилова. Петр обращается к нему.

ПЕТР. И все-таки не могу я понять, Иван Захарович, про волкозайца. Если у него пасть волчья, а живот заячий, то что же он все-таки ест?
НИХИЛОВ. Я полагаю…

Он задумывается, берет Петра под руку, они уходят вдаль, обсуждая волнующий их вопрос.

ЗАНАВЕС






_________________________________________

Об авторе: АЛЕКСЕЙ СЛАПОВСКИЙ

Родился в селе Чкаловское Саратовской области. В 1979 году окончил филологический факультет Саратовского университета. По окончании университета работал учителем русского языка и литературы в школе, в 1981—1982 годах грузчиком, с 1982 по 1989 годы — корреспондентом Саратовского телевидения и радио. С 1990 по 1995 годы был редактором и заведующим отделом художественной литературы журнала «Волга».
В 2001 году переехал в Москву, пишет для телевидения и кино: сценарии сериалов «Остановка по требованию», «Пятый угол», «Участок» и др., фильма «Ирония судьбы. Продолжение» (в соавторстве), а также сценарии фильмов по собственным романам «Я не я» и «Синдром Феникса».
Произведения переведены на английский, венгерский, голландский, датский, немецкий, польский, сербохорватский, французский, финский, чешский, шведский и др. языки.
Является членом Союза российских писателей, Союза театральных деятелей, редколлегии журнала «Волга».
Награды:
• Первая премия на I Европейском конкурсе пьес за пьесу «Вишнёвый садик» (1994).
• Премия Всероссийского конкурса драматургов (1996).
• Финалист российской национальной литературной премии «Большая книга» («Синдром феникса», «Большая книга перемен»).
• Четырежды финалист премии Букера (романы «Первое второе пришествие», «Анкета», «День денег», «Качество жизни»).
• Премия конкурса книг «Москва-Пенне» за роман «День денег» (2008).
• Гран-при за лучший сценарий («У нас убивают по вторникам») на Первом международном кинофестивале «Текстура» (2010, Пермь)скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 155
Опубликовано 30 июн 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ