(пьеса)
Пьеса основана на интервью с Давидом Яном. Текст является документальным.
В тексте имеются ссылки на документальное видео. Важное указание:
Перед началом спектакля часть зрителей (от 30% до 50% аудитории) должны незаметно получить инструкцию с указаниями следующего характера:1. Не показывать эту инструкцию никому из аудитории и не рассказывать о получении этой инструкции даже по окончании спектакля.2. В определённый момент во время спектакля [1]
(сигналом может быть некая фраза, произнесённая актёром со сцены) совершить одно простое физическое действие, вызывающее негромкий звук, например: порвать билет, пошуршать бумажкой, негромко покашлять, сморкнуться, позвенеть ключами или монетками в кармане, расстегнуть застёжку-молнию и т.п. Действие, которое должны совершить люди, получившие инструкцию, должно быть минимально девиантным, т.е. в инструкции не может быть указания топнуть, хлопнуть в ладоши или свистнуть. Действие должно быть самым обычным, которое человек может совершить и просто так, не пытаясь привлечь к себе внимания.3. Никак не показывать, что это действие сделано в связи с указанием из инструкции.В каждой инструкции, распространяемой на отдельно взятом спектакле, должно быть указано одинаковое действие и один и тот же момент. Однако на каждом следующем спектакле это действие должно быть другим и момент, в который оно производится, тоже должен отличаться от предыдущих спектаклей.
Момент, в который производится это анонимно-коллективное действие, обязательно должен случиться до начала последней части спектакля «Мгновения».
Удобнее всего разместить эти инструкции в части программок.
СТОП-КАДРЫРАССКАЗЧИК. Здравствуйте. Все сели? Всем места хватило? Все готовы? Посмотрите вокруг себя. Что вы видите? Кто сидит рядом? Кто перед вами? Кто сзади? Где двери? Какого цвета стены? Какая тут температура? Душно? Нет? Что на вас надето? Что вы слышите? Ну, кроме моего голоса? На чём вы сидите? Что вы чувствуете? Что вы вообще сейчас ощущаете?
Постарайтесь запомнить всё это. Зафиксировать это мгновение. Потому что оно исчезнет. Навсегда. Вы сможете его только вспоминать. Если хорошо зафиксируете.
Всё.
Оно исчезло. Ушло. Сейчас уже что-то другое. А того мгновения больше не будет. Никогда.
Всё. Это тоже ушло. Его тоже не будет. А мы даже не успели зафиксировать.
Вы не играли в детстве в такие стоп-кадры?
Я понял о них кое-что важное. Об этих моментах. Которые так хочется удержать. И от которых ничего не остаётся. Мне этим очень важно поделиться. Для этого я буду рассказывать одну историю от первого лица. Хотя то, чем я хочу поделиться, словами вот так просто не передашь... Но, может быть, у нас что-то получится. И, может быть, даже вы со мной чем-то поделитесь. Не волнуйтесь, я не буду никого вытягивать из зала и просить что-то рассказывать… В общем, всё.
Начинаем. Я начинаю.
Первый человек, относительно близкий, который умер, это мой дед был. Я его мало знал, но я был на похоронах деда. Когда мне было лет пять. И я впервые задумался над тем, что люди умирают.
Я был в детском саду, в старшей группе. Моя кровать была около окна и, я видел проплывающие облака. И я смотрел на облака. И я пришел домой и сказал, что рассчитал скорость движения облаков. Папа сказал: каким образом ты рассчитал скорость движения облаков? Я сказал: я рассчитал её по биению сердца. Я не знал, что я имел ввиду, но реально я положил руку на сердце, я слышал биение сердца и считал, как они проплывают. Это не транслировалось в километры в час… Одно облако проплывало на пять биений сердца.
Я чувствовал, что жизнь скоротечна. Я был поражен, что жизнь – это фильм, который идет, который не останавливается. И меня это очень тревожило, потому что, раз его нельзя поставить на паузу, замедлить, значит, точно пленка кончится. «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» – этого сделать невозможно. Я не знал, правда, этой фразы. Но я играл в то, что время уходит. Я это делал так, как вот только что: фиксировал взгляд на каком-то предмете, пытаясь запечатлеть все, что происходит в этот момент, запомнить все: где я, что я, что происходит. Я фиксирую кадр, а через две секунды это будет уже совершенно другая жизнь… Я делал это, чтобы когда-нибудь в будущем вспомнить этот стоп-кадр и посетовать на то, что это было когда-то в прошлом, что прошло столько времени, и этого больше нет. И этого никогда больше не будет...
Это попытка в едущем автобусе вот так вот заглянуть в лицо стоящей на улице девушке и понять, что никогда тебя жизнь с ней больше не сведет. Хотя у тебя проскочил к ней какой-то мимолетный флюид. Вот этот флюид я пытался…
Я помню такие стоп-кадры, я до сих пор помню. Мне было наверное лет семь или восемь. Мы ходили в Ереване в детский театр, кукольный. Я не помню спектакль, но я помню момент, когда мы входили в зал. Вот он: летний день, воскресенье, солнце, голубое небо, зеленые деревья, тепло очень на улице. И две ручки, уже полированные от времени. Латунные ручки, желтые, затертые, деревянная массивная дверь. Одна ручка должна открыться, потому что мы уже входим. Меня папа повел туда, кстати, в театр. Чаще я с мамой куда-то ходил... Он впереди, я вижу его спину, и я фиксирую взгляд, и вот эта темная массивная дверь, вот эта ручка, и вот сейчас за нее возьмутся, вот сейчас её откроют, вот сейчас мы туда зайдем – и все, и это будет следующий кадр. Там уже театр, там уже что-то другое… И этот кадр исчезнет навсегда в пучине миллиардов других кадров, которые будут в моей жизни.
Я его запоминаю, он исчезает и это происходит, я думаю – если мне сейчас 43 – значит, 35 лет назад. Я в детстве сделал таких кадров штук пять.
Я помню отчетливо момент, когда я был на кухне, и были мама и папа. Это было на новой квартире, это значит что я в пятом классе. И я задался вопросом, что останется после меня. И родители так переглянулись, и я помню их какой-то взгляд между собой и попытку как-то очень тактично понять, что вообще, что за странное… Для них-то это понятный вопрос в их возрасте.
Но я, в общем-то, о смерти, думал достаточно давно. И задумывался над тем, что останется после меня.
ВЫБОРМоя мама из театральной семьи. Дед – директор театра, основатель театра в Армении. Дядя мой – профессиональный актер. Брат стал художником... Но моим учителем был отец. Вот у меня образ спины моего отца. Стол рабочий, настольная лампа, листинги, распечатки ЭВМ. Он физик-теоретик, работает день и ночь. Он со мной читал книжки, «Большую Детскую Энциклопедию», такая была с картинками, двухтомная, вот такого формата. О том, как готовится бумага, как делают конфеты, как работает машина, как работает вертолет...
Отец очень немного со мной разговаривал. Он меня учил своим фактом жизни, того, как он живет, как он работает, как он с утра уходит на работу, вечером приходит с работы и продолжает работать. Я видел его спину. И знал, что он Физик с большой буквы.
А физики – это люди-маги. Они вдруг понимают суть вещей и заставляют новые вещи жить по-новому. Благодаря законам, которые они открывают. Я это, наверное, интуитивно тогда воспринимал в детстве, не мог объяснить. Но мой отец мною воспринимался как такой волшебник. Именно вот спина, образ его спины.
Мой старший брат Артур тоже выступил моим учителем, но у нас разница в девять лет, он уехал учиться в Московский полиграфический на художника книги. Когда я учился в восьмом классе, он приехал и рассказал о западном хэппенинге, где люди приезжали за город на автобусе, надували гигантские цветные шары гелием, потом накрывали их все гигантской прозрачной полиэтиленовой пленкой, и по команде все отпускали свои шары, и они поднимались вместе, унося с собой эту пленку, и где-то высоко шары высвобождались, и пленка накрывала участников хеппенинга. В общем вот эта пленка, вот это небо, которое они видели и так, и так, и по-другому...
Меня это очень поразило. Я был убежден, что хочу сделать что-нибудь подобное. Ну просто тяга, не знаю. Может быть, именно на генетическом уровне. Ну если бы отец был там артистом, актером или кем-нибудь еще, может быть я, думаю я, наверное, бы стал…
Я в своё время написал однокласснице Марине и ее подруге Белле примерно вот такое письмо:
«Живое отличается от неживого стремлением достичь бессмертия. Под бессмертием я имею в виду наибольшее продление жизни. Бессмертие в потомстве. Популяции. И живое осуществляет это двумя способами: в виде самосохранения и продолжения рода.
А человек отличается от всех остальных животных тем, что отождествляет себя с себе подобными, и для него самосохранение и продолжение рода смыкаются в один тезис. То есть, продлить свою жизнь в своих детях, в сознании других людей или в своих творениях – это равнозначно».
Каждый выбирает свой путь достижения этого бессмертия. Я сформулировал для себя однозначно, что мне нравится заниматься тем, что изменяет мир к лучшему. Для меня это было связано с физикой.
СТОКГОЛЬМФизтех в Долгопрудном под Москвой – это место, куда стремятся попасть все школьники с хорошими оценками по физике и математике. И попадают туда, конечно, не многие. Физтех создавали Ландау, Капица, Семенов. Он должен был стать абсолютной элитой физики России, собрать всех нобелевских лауреатов. Я учился с восьмого класса в физико-математической школе. Я готовился. Я решал задачи, я ездил на олимпиады. Причем меня никто не заставлял. Тройка для меня была немыслимой оценкой. Я за всю учебу в школе ни разу не получил тройку.
И вот вступительные. Я олимпиадник, я решал сложные задачи, я знал, на что я способен. И вдруг мне объявляют результаты письменного по математике. Я вижу четвёрку. Я не могу поверить своим глазам. Я выясняю, что они придираются, нашли какой-то изъян в объеме доказательства одной задачи, решили ее не засчитать. Я говорю, ну ладно, сейчас на устном-то я получу пять. И меня держат там несколько часов и дают одну задачку за другой. Задачи, которых я в принципе не знал. То есть в школе у нас – это физмат-школа! - не было подобных вещей. Мне ставят три. Я выхожу абсолютно потерянный. Я точно знаю математику не на четыре и три. Впереди два экзамена по физике.
И тут с моим отцом связывается его бывший сокурсник из МГУ. Он случайно увидел мою фамилию в списках – это нечастая фамилия – и предположил, что я сын Ян Ши. Он позвонил, через столько лет связался с отцом, и сказал: «Ты знаешь, твой сын поступает сейчас на Физтех, пусть он не расстраивается, я имею отношение к приемной комиссии... Он не пройдет, его точно зарубят на вступительных, и шансов нет… Это травма для парня и лучше прямо сейчас скажи, чтоб он не поступал. Он уже сейчас может поступить в МАИ, МГУ, в Бауманку, куда хочешь... С его способностями он туда пойдет».
Дело в том, что Физтех изначально формировался как институт, создающий ракету, которая может доставить ядерный заряд. А заправлялась она супер-ядовитым топливом «несимметричным диметил- гидразином». Подписывал приказ о создании Физтеха ещё Сталин. И поэтому там Первый Отдел буйствовал очень сильно. А у меня в паспорте было написано «китаец». Мой отец родился в Китае. И в этой ситуации я, как выяснилось, сто процентов находился в черном списке.
Отец узнает об этом, находясь в Москве.
[Видео «ЗАМЕДЛЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ» - люди медленно идут по улице] - (
https://www.dropbox.com/s/b8ubt53v2svops9/_slow_motion.avi?dl=0)
(комментируя видео) Москвичи всегда идут быстро, да? Даже в воскресный день по пешеходной улице. Вот здесь девиантность здесь только в том, что они должны были пройтись по этой улице замедленно. Нет ведь никакой грани: кто-то идет очень медленно, кто-то просто медленно… Но прекратилась торговля полностью. Люди сразу поняли, что что-то происходит не то, люди прилипли к витринам и смотрели, что происходит. Хотя в принципе, ничего такого не происходит. Просто часть людей идет медленно. Не знаю, может быть отец и не так медленно шёл…
[КОНЕЦ ВИДЕО]Но утром в день следующего экзамена я вижу отца через забор. Потому что людей не пускают, даже родителей, только абитуриентов. Но я вижу отца, подхожу к нему и говорю: «Пап, зачем ты приехал? Мы же договаривались, что ты не приедешь». И я чувствую, что он мне что-то хочет сказать, что он не просто так приехал, какие-то у него сомнения... И он говорит: «Да нет, ничего, я просто хотел тебя повидать и все. Иди, удачи тебе».
И я иду на физику. Открываю письменный экзамен, там пять. Все, без помарок – пять. И на устный я иду одним из первых, в 9 утра. Меня держат шесть часов. Шесть часов мне дают одну задачу за другой. Дают задачу, я решаю, преподаватель смотрит – но не ставит плюс, минус, галочку, оценку. Он просто смотрит – дает следующую, смотрит – дает следующую. Я даже не понимаю, я решаю их или нет. И так продолжается шесть часов. Я теряю уже понимание вообще, почему так происходит. В конце концов, я решаю очередную задачу, он смотрит на нее, берет эту книжку вступительную и ставит на устном пятерку, на письменный пять – и отпускает. Ни до свиданья, ничего. Все. Закончилось. Я выхожу в три часа дня с двумя пятерками.
У меня три-четыре по математике и пять-пять по физике. Это на грани проходного балла. Потому что на Физтехе все решает финальное собеседование. Там всё устроено так, что даже человека с очень хорошими оценками можно забраковать. И тут происходит детективная история.
На этот раз к моему отцу обращается проректор по учебной части, некий Скороваров, со словами: «Вы отец Яна? Вас ожидает в такой-то аудитории в 10 часов утра Михал Титыч Новиков, начальник Первого Отдела». Отец приходит в назначенное время, в назначенную аудиторию, заходит, ждет. Пустая аудитория. В 10 часов 10 минут открывается дверь, входит невысокий человек, очевидно Михал Титыч Новиков, со словами: «Здравствуйте, вы хотели со мной встретиться, я вас слушаю». Тут отец понимает, что это подстроенная встреча. Скороваров увидел мои оценки, увидел, как меня экзаменовали. И подстроил это.
И, оказавшись наедине, эти двое начинают разговаривать. Новиков спрашивает: «А вы где вообще работаете?» Отец говорит: «Я физик, заведующий лабораторией в Ереванском Физическом Институте». - «А у вас есть допуск»? - «Да, второй категории». - «А как вы попали в Россию?» - «Когда мне было 16 лет, я учился в МГУ» - «Почему вы не уехали обратно?» - «Я уже 25 лет живу в Советском Союзе и принял советское гражданство»...
Когда они выходят из кабинета, Новиков похлопывает отца по плечу со словами: «Ну ладно, пусть попробует поступить».
Собеседование. Приемная комиссия. Последний рубеж. Или меня возьмут, или нет. Я захожу. Председатель комиссии – Скороваров! Задаёт только один вопрос: «Вы хотите открыть свою частицу?» Я говорю: да, я хочу открыть свою частицу. Скороваров улыбается, что-то записывает в журнале, поднимает глаза и говорит: хорошо.
И вот процесс всех этих экзаменов заканчивается наблюдением или не наблюдением свой фамилии в списках поступивших. Весь процесс многолетней подготовки. Вся мечта с 3-го класса школы. Или ты найдешь свою фамилию в списках. Или не найдешь. А если не найдешь, то пойдешь в армию. А после армии, скорее всего уже и не поступишь. И прощай «своя частица».
Со мной поступал некий Армен Мирзабекян и его фамилия по алфавиту определённо раньше моей. Он видит свою фамилию. Потом я вижу свою. Слов нет. Только комок в горле. Он поворачивается ко мне и протягивает руку:
«Ну что, встретимся в Стокгольме?»
И такая правда в этих словах...
Конечно, если бы я не отыграл пять-пять на физике, то никакой Скороваров помочь бы не смог. И про эту историю я узнал гораздо позже… Но после поступления в Физтех следующий шаг – это только Нобелевская премия, и больше никак.
СЕРЕДНЯЧОКИ вот сразу после вступительных мы доходим до общежития, там сидят такие старшекуры, курят, пьют чай... Со слоником такая пачка. И мы такие: «Ребята! Мы поступили!», и ждём, что они сейчас за нас порадуются. А они так на нас смотрят. А Сергей Сорокин, такой высоченный 6-курсник и говорит: «Чуваки,.. ПОСТУПИТЬ… на Физтехе это самое простое, что вас ожидает в следующие 6 лет». Ну, нам не понять, как это может быть... Все, студенческий в руках!
И тут действительно всё начинается. Со второй недели мы понимаем,
чтó на нас навалилось и как все это происходит. Тебя бросили, как котенка в бурлящую воду, и ты ощущаешь полную беспомощность, и ты пытаешься как-то спастись, пытаешься выплыть… На Физтехе соковыжималка устроена так, что она обязательна. Если ты не учишься в течение семестра, то тебя отчисляют еще до сессии. Вот такие учебники, вот такие учебные планы, это надо решить, это выучить...
Но самое большое потрясение я испытал, когда первый раз в жизни получил тройку по одному из любимых предметов. По аналитической геометрии. Я помню, какая это трагедия была, я не помню, плакал я или нет... Но у меня было ощущение полного разрушения вообще, ухода почвы из-под ног. Когда ты вдруг…
С первого класса я семь лет ходил в теннисную секцию. Мой тренер, Александр Сергеевич Акопян, - мы его звали товарищ Саша. Он был нашим кумиром, лидером, он был нашим старшим братом. При том, как жестко он нас тренировал, это во мне много что воспитало. Правильное отношение к тому, что ты делаешь. Он тренировал нас так, что неважно кем вы будете в будущем, сейчас – вот эти два часа – вы занимаетесь теннисом, и вы должны быть лучшими в этом. Он выгонял с тренировок тех, кто не хотел. Он говорил, «вы должны сами хотеть». Он гонял нас по-чёрному. Худшее наказание было – бежать до шлагбаума. Под палящим солнцем горной Армении, по узенькой дорожке, слева обрыв, справа камыши, сухая трава со змеями, никуда не свернешь, и сам он сзади догоняет… Он был беспощадный к лени, к слабости, мы выползали после тренировок... И он говорил одно: не важно, чем ты занимаешься, но надо делать лучше других.
И вот раньше в школе ты был одним из лидеров, а тут, на Физтехе, ты оказываешься середнячком. То есть, половина курса лучше тебя. Они не просто лучше, они сильнее. Они реально… Это видно... По тому, как им дается всё. Это сильные психологические и физические переживания, которые…
ТОПОРЫОчень многие, люди на Физтехе регулярно попадают в психушки. Есть своя собственная – ну, то есть, мы ее называем «своя» - в Долгопрудном. №20. «Двадцатка». Она заполнена на 80 процентов Физтехами. Когда там нет мест, то отправляют уже в Москву, на улицу 8 марта. Там тоже есть психбольница. Там, конечно, 80% – это люди, которые хотят отдохнуть. Жалуются на головную боль, на бессонницу и их по признакам невроза... А есть люди, которые реально видят галлюцинации. Один мой сокурсник, его пытались отправить домой, он сбежал с поезда, вернулся, у него была скрипка, он забился в угол, говорил, что «я заяц, мне принесут есть», ну, в общем…
Практически все мы испытывали психические травмы по разным поводам... Но как-то держишься, привыкаешь всё время в таком состоянии находиться…
Самый тяжелый курс на Физтехе – это третий.
С середины курса сдают Госэкзамен по физике. И есть такая штука, называется «вопрос по выбору», когда ты сам выбираешь себе вопрос и готовишь его. У меня была тема: «Капля на горячей сковородке». Когда на раскаленную сковородку капаешь воду, она комкуется в такие шарики, которые начинают как бы парить над поверхностью, они не шипят, не кипят, они катаются. И если гладкая сковородка, можно получать большие блямбы, грамм по 5 по 10. Меня этот эффект заинтересовал, и я решаю его полностью исследовать с точки зрения физики: почему это происходит, как… Это нигде не описано.
Я занимаюсь этим очень серьезно, несколько месяцев. Я строю теорию, как пар
ы воды создают паровую подушку, при какой температуре это случается. Я учусь мерить высоту парения с помощью лазера, я свечу в щелочку между каплей и подложкой. Когда лазер проходит через щель, он образует дифракционную картину, и по длине волны лазера, можно понять ширину щели... И я наблюдаю дифракционную картину на стене. И вот в два раза у меня отличается фактическая высота щели от расчетной. Я просчитываю все, но у меня не сходится. Все правильно, только в два раза ошибка. Ровно в два раза. Дифракционная картина показывает, будто щель в два раза больше, чем она на самом деле. Я не понимаю почему.
И у меня начинаются такие совершенно неконтролируемые… Я открываю дверь в свою 420-ю комнату, я вхожу, я чувствую, как от меня отделяется мое второе тело и выбрасывается в окно. От меня отделяется человек, разбегается, обрушивается об стену и расползается. Это не то что галлюцинации, это не сновидение... Это такая фантазия. Твой мозг домысливает некую историю... И я не то чтобы беспокоюсь по этому поводу... Я просто наблюдаю со стороны. Суицидальные темы они, к сожалению, присутствуют... Некоторые люди там реально заканчивают жизнь самоубийством. Выбрасываются из окон... В моем окружении серьезно психически пострадали всего человека три. Один погиб, двое остались живы, но заболели серьезно.
Наш факультет вообще называют «топоры». Была история с Талалаевым, который зарубил топором Бочарова в туалетной кабинке... Он реально несколько ударов по голове… Следствие выяснило, что он, оказывается, этот топор заранее заточил, хранил за телевизором... Потом пытался покончить жизнь самоубийством...
А мы часто обсуждали притчу о том, что как-то в горах в пещере поселился буддийский монах, который сидел в позе лотоса и молился, а ему приносили рис и воду. Приносили, приносили и в какой-то момент обнаружили, что он продолжает сидеть, но еду несколько дней не трогал. И он так до сих пор там и сидит, хотя уже никто ничего не носит.
И вот во время майских праздников мои знакомые поехали на Алтай сплавляться на байдарках. И я хочу сделать им сюрприз, такой перформанс: встать на какой-нибудь утес и стоять там день-два, пока они не сплавятся мимо. Кто-то наверняка заметит меня, и подумают, что у них галлюцинации. Вот такая идиотическая идея. Но в ней больше желания уехать куда-то одному...
Мне надо узнать, куда эти ребята с байдарками поехали. Я мечусь по нашему курсу: никто не знает. А кто может знать? Только два человека. Это Саша Чернов и Ермолин. Они одна компания, они сто процентов знают... Но Чернов и Ермолин – психбольные. Они на 8-го марта.
Я приезжаю туда. Мне говорят: приемные часы по четвергам с 16 до 18, приходите послезавтра. Я говорю, мне сейчас нужно. Они говорят, нет, это больница, идите отсюда. И я ловлю момент, когда медсестра отвернулась, и – раз! – ныряю под парапет и бегу, поворачиваю на лестницу и поднимаюсь как можно выше и оказываюсь уже на лестнице, которая ведет на крышу. Что я делаю, зачем я это делаю... И на бегу я обнаруживаю Радика Веснина, с моего курса тоже: «Давид, а чего ты здесь делаешь?» И вдруг в коридоре шаги каких-то медбратьев, и я чувствую, что они сейчас меня увидят, я же не в больничной одежде. И я поднимаюсь по железной лестнице, откидываю люк, запрыгиваю туда и закрываюсь.
И оказываюсь я в глухом помещении чердака, деревянные перекрытия, балки, все покрыто вот таким слоем пыли, все загваздано голубями, пометом. И я сижу до вечера. Уже стемнело. Смотрю в окно, слушаю голубей. И чувствую – раз! – люк вот-вот откроется. Я ложусь на стекловату, ужасная, грязная, колющаяся такая стекловата... Я на нее ложусь так, чтобы я был ниже балки деревянной, и жду. Слышу: «шу-шу-шу, он должен быть где-то здесь... Давид! Давид, ты здесь?» Это свои. «Да, ребят, я здесь». Их человек пять, все мои однокурсники, говорят: «Слушай, прикольно, что ты здесь! Чё вообще собираешься делать?» Я говорю: «Я вообще-то хотел Чернова и Славу Ермолина застать». Они говорят: «Прикольно, а чё ты есть будешь?» Я говорю: «Не знаю, принесите что-нибудь с завтрака». И они уходят, а я ночую. Там жутко вообще-то... Крысы бегают, пауки огромные.
[возможный момент для сигнала зрителям с инструкциями]И утром они мне приносят рис. На завтрак рисовая каша была. Рис и вода. То есть, чай. И я выглядываю в слуховое окно, во дворик. Утром у них пробежка у всех. Бегают по кругу. Такие все психи, ну наш курс просто. И вдруг двое падают на колени, и начинают биться лбом об землю, а бегущие сзади на них, естественно, наваливаются, они не успели остановиться, там такая куча мала. Врачи прибежали: «Что тут происходит, давайте бегать, вставайте». А они продолжают биться лбом.
Это были Чернов и Слава Ермолин. Когда они зашли ко мне, они сказали, что увидели мой лик в окне на чердаке и начали поклоняться со словами «цхъ-цхъ-цхъ». «Цхъ» - это священное слово синекдохинианцев. Это они придумали такую секту. Слава Ермолин у них был главный. У них была теория, манифесты и трактаты. Были философы и практики. Они ложились на перроне в час-пик, когда приезжает полная электричка и народ высыпает, на них наступали, перескакивали. Какие-то на грани дозволенного акции. Они уже, наверное, месяц находились на 8 марта. Я не был никогда синекдохинианцем. Но я был сочувствовавшим. И они мне говорят: «Пока ты долетишь на Алтай, эти ребята с байдарками уже вернутся». А для меня это уже неважно. Это отшельничество на чердаке психбольницы заменило мне поездку на Алтай.
Я там прожил ещё дня три, наверное, на рисе и воде. Мне принесли свечку, почитать что-то, ручку, бумагу, пиши если что... Я говорю: «Я скоро уйду». А ребята мне говорят: «Ты не уйдёшь отсюда». У них была подруга, ее тоже выперли в психбольницу за что-то. И она вылезла из окна на дерево и сбежала. И поэтому там все ветки попилили. «Ты вообще, Давид готовься. Тебя поймают и оставят. Тебя отсюда не отпустят». И вот однажды открывается люк, и там такой голос: «Марь Иванна, я не знаю, чё эти психи сюда бегают, я, наверное, заколочу этот чердак, чтоб не бегали». И я думаю: пора. А у меня уже такое обжитое место… Они пошли за гвоздями, я хватаю книжки, спускаюсь. сую в руки кому-то из наших, и бегу вниз.
И тут меня видит мужик с топором. Это он идёт чердак заколачивать. И побежал на меня. Я вниз, этот с топором за мной, уже почти догоняет, я пролезаю через парапет, и на выходе меня чуть не хватают. Но я убегаю. И останавливаюсь уже где-то далеко на улице.
И меня вдруг осенило. Дело в том что в качестве сковородки для изучения эффекта с каплей я отполировал металлический брусок, и полировка сверху стала зеркалом. Лазер мерил расстояние между каплей и её отражением, а не каплей и поверхностью. Поэтому и расстояние выдавал в два раза больше!..
ТРИ СЕМЁРКИЯ принес на госэкзамен сковородку с плиткой, поставил. А там сидят академики, включая Гантмахера. Всеволод Феликсович Гантмахер, член-корреспондент Академии наук. Автор эффекта Гантмахера, большой физик. Я ему на экзамене сдавал эффект, названный его именем, открытый им же. В общем, очень уважаемые люди, легенды просто. Я разогреваю плитку, ставлю сковородку, беру пипетку, капаю на сковородку воду, образуется капля. В общем, продемонстрировал серьезный эксперимент с фотографиями, с расчетами, с подтверждением. И кроме этого тебя дальше могут спрашивать по остальным вопросам физики. А могут не спрашивать. Это уже по желанию комиссии. И меня больше ни о чем не спрашивали, попросили опубликовать эту работу в журнале. И я получил пять.
И как раз после этого... Я не знаю почему. Не знаю... Наверное психологи знают ответ, почему после определенного рубежа человек начинает испытывать такое состояние... Я думаю, что этот момент опустошения, который наступает после экзамена, должен быть известен и изучен. Ты готовишься, готовишься, думаешь, что ты сейчас сдашь и станешь самым счастливым человеком на свете. И ты сдаешь, пусть даже на ту оценку, на которую хотел, но не наступает эйфория. Наоборот, наступает абсолютная апатия. Это был Гос по физике. А впереди другие Госы и ещё целая сессия.
Ты бежишь, бежишь, бежишь. Тебе тяжело, но продолжаешь бежать и топливо внутри исчезает. И откуда его брать это топливо? Свой жизненный несимметричный диметил-гидразин… Неизвестно. В этот момент ломается шестеренка и ты перестаешь бежать. Люди, например, пьют год. И усугубляют проблему. Вот этот порочный круг и совершается. Чем дольше я сижу без действия, тем больше у меня накапливается нерешенных задач. Если не выйти из этого состояния – через месяц точно будешь отчислен. После того, как я готовился, поступил вопреки своей фамилии и национальности в паспорте, учился... Если меня отчислят, я вообще не понимаю, что со мной будет. Я не смогу смотреть в глаза отцу. Я перестану уважать себя. Будет серьёзный надлом. Жизнь будет устроена по-другому...
Но мне ничего не хочется делать из заданий, мне ничего не хочется делать вообще, мне не хочется выходить из комнаты. Это настолько серьезно уже, что забеспокоились мои друзья... Дима Зуйков, пытается заходить ко мне и меня как-то растормошить. Но я абсолютно индифферентен ко всему происходящему. Это тяжелая индифферентность.
И в какой-то момент Вадик Шушпанов приходит и говорит «Слушай, поехали». Я говорю: «Куда?» Он говорит: «Я тебе все покажу». – «Я не хочу, иди отсюда». Он берёт меня за шкирку и ведёт. И я как-то... я подчиняюсь, я молча за ним ковыляю. Мы доходим до станции Новодачной, дожидаемся электрички, садимся, едем в Москву. Это утро. И он говорит: «Знаешь, Давид, мы не вернемся в Долгóпу, пока мы не увидим три семерки, стоящие рядом». Говорит: «Мы идём искать три семерки». Вот. Я не знаю почему.
И мы весь день не можем найти три семерки рядом. Мы ездим по Москве на трамваях, на троллейбусах, на автобусах, мы ходим, смотрим на номера машин, смотрим на витрины магазинов. Мы гуляем. Мы просто гуляем.
[возможный момент для сигнала зрителям с инструкциями]В какой-то момент жизни ты понимаешь: или тебе нравится процесс, или результат. То, что мне мешало, называется просто лень. Я всю жизнь с ней боролся, чтобы куда-то двигаться. Но куда? Ради чего вообще мы все это делаем, ради чего мы бежим, боремся с ленью, работаем? Приманкой является тщеславие. Комплекс Нобелевской премии. Но Нобелевская премия не является целью жизни. Ведь одно дело, когда оценщиком является кто-то. Другое дело, когда ты сам себе Нобелевский комитет. Только те, кто в определенный момент понимают, что весь этот процесс – он и есть смысл, вот они не сходят сума, не выбрасываются из окон, не морозят себя в березовой роще.
И я понимаю, что хочу без оглядки... на других. Я хочу не лучше других, а лучше себя.
В конце концов, мы нашли три семерки на какой-то надписи, я уж не помню, на какой-то этикетке. Я не уверен, что это именно
та этикетка была, был ведь сухой закон, но… Короче говоря, вечером поздно мы вернулись. И как-то что-то наладилось. Я заглянул в эти тетрадки, я сидел еще две ночи, я не спал, я стал там чего-то дорёшивать, доучивать... Наверстал. Как-то раскочегарился – и все, по накатанной, сдал сессию. Госы по физике и математике, и понял, что всё. Что всю жизнь был свободным человеком и всё на хрен оно! Всё гори они синим пламенем! Вот главное, чтобы оно мне нравилось! Вот оно топливо!
МЕДИТАЦИЯИ на четвёртом курсе у нас началась база. Моя база была Институт Физики Твердого Тела в Черноголовке. Я проходил практику в лаборатории Гантмахера. Того самого Всеволода Феликсовича Гантмахера. Для меня это было такой... это божественное присутствие на земле. Потому что реально, это человек из учебника. Это человек, который… Он невысокого роста, даже, наверное, ниже меня. С тихим голосом. Очень хорошо образован, очень хорошо начитан. Он был моим научным руководителем и курировал меня лично. Одновременно микро- и макро-шефом. И у него была фраза о том, что физик может заниматься чем-то кроме физики и думать о чем-то кроме физики только в свободное время, а свободное время у него во сне. Потом иногда добавлял, что и во сне физики думают о физике. Это было его абсолютным убеждением. Когда физик идет из дома на работу – то думает о физике, когда он идет с работы домой – он тоже думает о физике, когда он идет в туалет – он думает о физике. Он всегда думает о физике, иначе быть не может. И своим примером Гантмахер это показывал. Он почти никогда не улыбался. В какой-то момент он зашел в лабораторию и по какому-то поводу показал танцевальное па. Для меня это было таким потрясением...
Мы исследовали с ним свойства аморфных металлов. Это такое интересное состояние. Сплав металлический выливается на металлический барабан, охлажденный в жидком азоте при температуре минус 200 градусов по Цельсию. Струйка расплавленного металла мгновенно застывает в тонкую пленку, и не успевает образовываться кристаллическая структура. И такой материал обладает иными физическими свойствами, нежели обычный металл. Все считали, что сверхпроводимость может быть только при очень низкой температуре жидкого Гелия, а тут эффект проявляется при относительно высокой температуре, что является неким чудом... И мне он каждый раз даёт конкретную задачу: надо померить вот это. И уходит.
И я должен поставить эксперимент. То есть, намотать под микроскопом катушку из тончайшей проволоки, толщиной в одну сотую волоса, тут, там померить, положить, залить гелий, залить азот, посмотреть. И я увлекаюсь, я хочу чтобы все было красиво, паяю в свободное время какую-то схему, которая мерит чего-то...
И после каждого задания он приходит на следующий день и спрашивает: «Ну, как дела? Получилось, не получилось?» И если ты начинаешь ему что-то говорить, он всегда спускает на землю и говорит, что все это фигня, надо картинки. Он спрашивает: «Где картинки?» Картинки – это графики. В общем, нужно показывать мясо. Надо мерить-мерить-мерить, смотреть эффект. Пичок должен быть. Пичок. Маленький пик. Если есть пичок на графике – значит, есть эффект, нет пичка – значит, всё. Если зависимость одного параметра от другого имеет гладкую картину, рост или убывание, то в этом нет какого-то эффекта. А вот если бы вдруг она повела бы себя нелинейным образом, то это был бы пичок. Куча теоретиков начало бы изучать, почему так, и если под этим есть какое-то новое явление физическое, то, конечно же, это открытие. Это уже серьезно совсем...
Но это просеивание песка. Как вот вода течет, песок промывается-промывается, и вдруг там алмаз. Или просто крупная песчинка. Ну, хотя бы для начала, за полгода, крупную песчинку найти. Это такая медитация... До встречи с Гантмахером мне казалось, что мне хватает усидчивости. Но после встречи с ним я понял, что это все фигня. То есть, настоящий монах должен уметь не три тысячи раз произнести слово ОМ, а тридцать тысяч раз или триста тысяч, сидя в одной позе…
Помимо лени и тщеславия есть ещё один враг. Это желание заниматься интересными вещами. А я слишком был горяч. Я все пытался бежать куда-то, я хотел это, хотел то. Первые курсы зарядили жизненной энергией и я... Закрученные цыплята такие есть: их заводишь, они потом так вот прыгают. Похоже, что это произошло со мной. Да, я понял, что могу бежать очень долго, закрученный пружиной. И прибежав вот так в Черноголовку, я понял, что когда у меня пичок появляется один раз в полгода, это недостаточный для меня драйв. И в этом моя неполноценность. Недостаточная просветленность...
Я же видел, как работает отец, работают люди вокруг меня. Мои учителя учили меня бегать на длинные дистанции. Они учили меня просеивать песок и чеканить удар, чеканить удар, чеканить удар. Надо уметь получать удовлетворение от игры на гораздо более сложном уровне. Твоя жизнь – это твои преодоления. Ты чеканишь удары, ты бежишь под этим палящим солнцем, ты решаешь 101 задачу, еще 205 впереди. Вот это значит – бегать на длинные дистанции. И отец, и тренер учили меня этому. И думаю, научили. Хотя бы частично.
ШАБАШКАМы приходили на работу строго к девяти, уходили – за полночь. Мы сидели в лаборатории и занимались экспериментами. Про то, что можно было в самой Черноголовке чем-то заняться, кроме научной деятельности, я вообще не представлял себе. Это такой монастырь. Там нету никаких развлечений, там леса, комары, еда в столовой достаточно вкусная, 13 институтов... Но был у нас такой парень, Сергей Сорокин, аспират, такой, высокий, гигантский парень, я о нем уже рассказывал, он заработал каким-то образом денег, и купил машину. Это была единственный студенческий автомобиль во всем студгородке в 1989 году. Сорокин был единственный, кто приезжал на машине. Это был запорожец такой кругленький. Естественно, бэушный. У него не работала педаль газа, газ был протянут ниточкой в окошко из-под капота. И он водил и пальцем вот так газ давал. Он объяснял, что починить невозможно. Конечно, мы над ним подшучивали, когда он приезжал, и вылезал – двухметровой высоты, два десять, наверное. И когда он залезал в машину, складываясь, коленки у него были вот здесь.
Я очень хотел машину.
Летом все мои друзья отправлялись на шабаш, ездили в Приморье строить птицефермы. Это всегда было окутано романтикой, свободой, свободой отношений между парнями и девушками. Привозили рублей по 300. Некоторые и по 500. А это же немыслимые деньги. На 500 рублей можно было купить джинсы, кроссовки, они по сто рублей стоили… Я на шабашки в стройотряды не ездил… Я получал 55 рублей, полуповышенную стипендию. Поесть в столовой до отвала с рогаликом(!) можно за рубь-20 копеек. Сходить один раз в неделю на дискотеку за рубль, и даже парочку раз можно прокатиться на такси,– парочку раз в году... С одной стороны, хотелось шикануть перед девушками джинсами и кроссовками… Но наверное все-таки дисциплина, связанная с основной задачей, физикой, она была сильнее всегда.
Тело-то постоянно требует сладостей, но при этом мозгу нравится, когда другим достаются сладости. Вот это уже топливом становится. И ты постоянно в борьбе. Там мочилово просто происходит, между тем, что вот хочется лениться, и хочется – это, хочется на дискотеку – и хочется это. И если ты этого не будешь делать, у тебя не будет пищи, чтобы дать другим. А физика - это область, которая тебе даст возможность эту.
А на Физтехе изучают два языка: первый английский очень сильно, второй язык по выбору - никак. Вторым у меня был французский и на нём я был на первом и последнем занятии. И вот на летней сессии я должен каким-то образом его сдать... И я всё мучаюсь на экзамене, пытаясь понять, почему люди не изобрели программу, которая поможет изучать эти страшные склонения-спряжения французские...
[возможный момент для сигнала зрителям с инструкцией]Ну какими-то правдами-неправдами я сдаю этот французский на четыре и, выйдя с экзамена, я решаю, что всё: я найду программиста, который напишет программу летом. А я её до сентября продам. Пока я дошел от учебного корпуса до общежития, эта мысль обучения на французском трансформировалась в обучение на английском, потому что, судя по всему, английский будет более востребован. А потом она трансформировалась из области обучения в образ просто словаря, потому что это проще сделать и проще продать.
Решение мы с Сашей Москалёвым приняли первого июля: к концу августа продадим сто экземпляров программы «Лингво» по сто рублей, десять тысяч рублей заработаем. Это будет дико прибыльно. Это 89-й год. За десять тысяч можно купить Волгу ГАЗ-21. Это две-три годовые зарплаты профессора. И это, конечно, такой пистон ребятам, которые ездят на шабашки. Приедут они после двух месяцев таскания кирпичей и бетона – пятьсот рублей! А тут я, значит… А в сентябре продолжать заниматься физикой. Потому что в течение года времени зарабатывать деньги не будет.
Значит, Саша пишет программу, а я пока ищу слова в электронном виде. Потому что, как устроен словарь? Это программа плюс база слов. Она из ниоткуда взяться не может. Все словари на бумаге. Их надо как-то ввести в компьютер. Кто это может сделать? Только профессиональные люди, потому что руками ты не введешь, введешь с ошибками и так далее. А просто так они вводить не будут. Брать их в долю? Ну, скажем так, никто не согласится... А я нашел кооператив, который, готов за три тысячи это сделать.
Я иду в центр научно-технического творчества молодежи за кредитом. Рассказываю им идею, они пожимают плечами. Три центра я обошел – все отказываются. Но в центре НТТМ-Дельта мне сказали: «Хорошо. Сколько нужно денег?» Я говорю: «Три тысячи рублей». Они говорят: «После того, как деньги вернутся, еще год мы должны иметь право получать 50% доходов с этого словаря». Я согласился.
Начало июля. Кооператив пообещал сделать из словаря электронную базу за месяц. Саша обещал сделать программу к 31 июля.
В сентябре не было готово ещё ничего.
ВОЛШЕБНИКИ[ВИДЕО ФЛЭШ-МОБА НА ЛЕСТНИЦЕ В ЦДХ – люди ложатся на лестницу] - (
https://www.dropbox.com/s/raktz11s2idxbjc/_voshozhdenie_H.avi?dl=0) (комментируя видео) Это в Центральном Доме Художника, во время выставки. Они должны лечь на лестницу в позе восходящих людей. Самое страшное лечь первому. То есть, ты идешь и не знаешь, кто участник, кто не участник. Все вроде как обычные. Все знают время. И ты стоишь и думаешь: ты будешь первый, или ты будешь первый и последний – и будешь идиотом. Это ощущение прыжка в неизвестность. В жизни бывает так, что ты находишься на краю. На краю пропасти. Например, ты студент и берешь три тысячи в долг. И вдруг ты понимаешь, что тебе их надо возвращать.
[КОНЕЦ ВИДЕО]При моей стипендии 55 рублей, при зарплате отца 400 рублей – это очень большое долговое бремя. И я обзваниваю заказчиков со словами, что вот такая программа. Я не говорю, есть она или будет, в общем... Ну просто ты звонишь-звонишь, звонишь-звонишь тупо, целый день сидишь на телефоне, и просто людям не интересно. Им не нужно это ни за сто рублей, ни за сколько.
И через месяц мне передают одногруппники, которые ездили в Черноголовку, что Гантмахер спрашивает, куда ты исчез. Почему тебя нет месяц. А я понимаю, что уйти из проекта «Лингво» я уже не могу по финансовым соображениям. Уже стало понятно, что продаж не будет много, сто копий мы ни при каких условиях не сможем продать. А тем более за 1 оставшийся летний месяц.
Ещё через месяц одногруппники мне говорят: «Давид, ты чего-нибудь ответь. Потому что, мы же что-то должны Гантмахеру ответить. То есть, мы тебя видели или не видели?» Ну это глупо, конечно. То есть, я просто исчез. Очень некрасиво. Это стыдно. Я не хочу бросать физику, Физтех. Я должен пересилить неудобство, я должен пересилить себя, прийти к Гантмахеру и объяснить... Но это всё-таки настолько менее достойно и почетно. Великие физики программирование называют коммерцией, то есть...
В октябре первый заказчик согласился купить программу, когда программы еще не было. Это институт в Ереване. Они согласились приобрести три экземпляра по 700 рублей. Они эти деньги ещё не заплатили, но мы знаем, что когда будет программа, они готовы будут заплатить 2100 рублей. Это очень сильно психологически помогает!
Осенью я снова начал появляться в Черноголовке. И Гантмахер сам подошёл ко мне. «Давид, я вижу, что мысли ваши не о физике, вы где-то в другом месте. Вы должны принять для себя решение, или вы занимаетесь физикой или вы занимаетесь чем-то другим. Двумя вещами нельзя заниматься одновременно».
Я абсолютно понимаю, что он прав, и я понимаю, что не смогу никогда скрыть, что я занимаюсь чем-то. Но мне нечего ответить. Мне настолько неудобно своему учителю сказать правду, что я вот сейчас хочу заниматься... ну, решил... ну, то есть, вынужден заниматься... Я допускаю, что он всё поймёт и предложит через год придти, когда я разберусь со своими делами. Но он вполне из тех людей, которые могут сказать: «Нет, делайте с деньгами что хотите, ищите-возвращайте. Но занимайтесь физикой или не приходите ко мне больше никогда»...
Я говорю, что я подумаю.
И я иду к нашему декану... Я говорю: «Федор Федорович, дайте мне академотпуск на год, нам бы немножко продать словарей, и я приду учиться дальше». А он говорит: «Мы тебя отчислим, ты со своими делами разбирайся, за год ты все равно ничего не успеешь. А когда разберешься – приходи, мы тебя восстановим».
Я предполагаю, что ни фига он меня не восстановит. Просто он так говорит, чтобы я сейчас отвязался... Но стечение обстоятельств, финансовые обязательства и так далее, вынуждают меня принять решение, для меня совершенно ошеломляюще радикальное... Он меня реально отчислил. То есть, на пятом курсе меня отчисляют из института. С моего Физтеха.
И я ничего не говорю Гантмахеру. Я просто исчезаю. Это такое малодушие... Но уже выхода нет, я уже несусь по колее. Очень стыдно перед родителями. Они на Тайване, преподают там, мы видимся с ними чуть ли не раз в два года, поэтому у нас связь такая: «Ну все нормаль?» - «Нормально». – «Не болеете?» - «Не болеем». Я как-то особо им не говорил… что меня отчислили. Всё-таки уже пятый курс, это уже такое...
После сотен, после тысяч звонков, не сто, а всего 15 клиентов были готовы купить наш словарь. При этом программа еще не была готова… Саша ошибся со сроками разработки. В девять раз ошибся. И кооператив, который мы наняли, тоже вводил данные не месяц, а 8 месяцев. Они ошиблись в 8 раз.
И когда нам кооператив сдаёт свою работу… 20 дискет с текстом: А, Б, В, Г, Д... Выясняется, что во всём этом нету буквы «К». То ли они забыли... то ли они просто... В общем, в словаре не ввели слова на букву «К». Все словарные статьи на букву «К»… А у нас клиенты, мы же продали уже эту программу, надо её отдавать. Мы сидим ночами и двумя пальцами вводим эту букву «К». В русском языке очень много слов на букву «К»… Я 4 дня не спал: день, ночь, день, ночь, день, ночь, день. 4 дня и 3 ночи подряд. Я реально ни одной минуты не спал, я работал.
Мы продали 15 копий программы по 700 рублей и вернули кредит. И я собрался восстановиться в Физтехе.
Но тут мы поняли… что ещё 50 000 копий разошлось нелегально. Просто кто-то взломал, дал другу, друг тоже скопировал – дал. Ну как Высоцкого копировали. Только Высоцкого не надо было взламывать. А здесь нужно было один раз, но это несложно... Нас озадачило другое: дистрибутив занимает 15 дискет. Не было Интернета никакого! Это надо 15 дискет физически таскать, час нужно потратить на то, чтобы их форматировать, копировать. Они все портятся ещё... Невозможно с этого наварить! Там не было злостного пиратства, просто люди делились…
50 000 людей вдруг начали пользоваться нашей программой, и очевидно им стало лучше от этого. Мы поняли, что мы занимаемся тем, что нужно людям… И значит, это, наверное, тоже – путь к бессмертию?
Собственно, а что правильно? Сидеть на берегу и просеивать тридцать лет песок? Или правильно искать другие ручьи, другие лагуны, другие источники? А, может, вообще не просеивать песок в воде, и его надо копать? А, может, надо искать пещеру, а может вообще надо пойти и лес выращивать? Ну, то есть, а как правильно? Ведь ответа нет на этот вопрос? Или, может, есть?
Я думаю, физики и программисты – это две категории профессий, которые волшебники. То есть, программисты – они просто оживляют неживое, то есть, делают действия, которые приводят неживую материю, делают ее живой. Есть такой божественный момент, когда твоя программа начинает работать... И это ведь точно останется после тебя, да?
Конечно, у меня ощущение, что я все-таки вернусь на Физтех. И диплом я обязательно получу! И когда я получу, я смогу родителям сказать, что да, был момент когда я, так сказать... «Но я же получил диплом!» Я не хочу их расстраивать раньше времени, потому что я на сто процентов убежден, что уж что-что, а Физтех я закончу! Но здесь-то уже сотрудникам надо зарплату платить, работу организовывать...
УТОПИЯЯ спрашиваю моего одноклассника, нет ли у них в МГУ девушки с высшим образованием, с московской пропиской, со свободным знанием английского языка, со свободным знанием машинописи слепыми пальцами и отличными внешними данными для работы секретарём-референтом в молодую компанию, в которой всего 4 сотрудника? И он говорит: «Есть». – «Ничего себе! Я тут ищу её уже полгода!»
Я приезжаю к нему на Ленинские горы. У них там такая общага – хрущёвка. Стою на лестничной клетке, и тут спускается девушка. Как-то так немножко взъерошена. Худая, высокая девушка. Выяснилось, что она ещё на втором курсе, естественно, никакой машинописи не знает, английский у неё в рамках школьной программы, она из Твери и живёт в общежитии. Без московской прописки. Ни один параметр не подходил, кроме внешних данных. Но я её взял. Ну, просто я поговорил с ней несколько часов там на лестнице и понял, что мне нужен
именно такой человек.
Ну сначала, она работала в рамках своей… На ВДНХ была первая выставка «Мир ПК». Там гигантская очередь, и я предположил, что все эти люди в очереди имеют отношение к компьютерам, и было бы прикольно, если они увидят рекламку «Лингво». Первой задачей Алёны было раздавать наши рекламки в этой очереди. Но она быстро очень пошла вперёд. Уже через год она называлась вице-президент по развитию бизнеса, и нас было шесть человек в компании. Она занималась продажами, пиаром занималась. В общем, она один из основателей компании. Без нее – ничего бы не случилось. Мы занимались разработкой, а она - всем остальным.
Но не сразу мы с ней познакомились. Ну, в смысле подружились на столько, что… В общем, она потом мне призналась… как это сказать… Тогда на выставке на ВДНХ… Алена была в тот момент, ну, студенткой, ну, девушкой еще очень такой… Они со своим другом раздавали эти рекламки, потом ему стало холодно, и они выкинули все рекламки в мусорный ящик.
Но дела на фирме уже немножко наладились, я украл Алёну у ее парня, первые сотрудники начали регулярно получать зарплату. Ощущение какое-то, что если не сейчас, то в следующий раз уже, наверное, не это самое. Ну, надо-надо на Физтех. Я столько учился, я никогда себе не прощу, что я любимый Вуз не закончил.
Но в 92-м году мы начали писать программу распознавания текстов Файн Ридер. В 93-м мы начали его продажу. И меня мои домочадцы уже подначивают и говорят, что давай-давай-давай. Пора вернуться на Физтех. Ну, домочадцы – это, в смысле, Алёна…
И вот в 93-м я возвращаюсь на Физтех. Федор Федорович свое слово сдержал, сказал «ну, отлично, на какую тему будешь писать диплом?» И мы с моим соавтором «Лингво» написали работу про язык написания словарей. Правда, это не совсем физика… Отец, может быть, до сих пор и не знает, что меня отчисляли, и какой диплом я защищал. Не помню, что он поздравлял меня с окончанием института. Может быть, он и не в курсе. Он вообще не настолько…
Но я же всё равно занимаюсь тем, что останется после меня. И что приносит людям пользу. В моей голове засела формула: на каких бы языках люди ни общались, где бы ни жили – я буду создавать технологию, которая помогает людям понять друг друга.
В общем, отец знал обо мне ровно столько, сколько я ему рассказывал. То есть, он меня периодически спрашивал, как у меня дела, но я че-то, как-то… У нас в семье не принято много рассказывать…
А в 97 году компании исполнилось 8 лет. 8 лет это юбилейное число в двоичной системе, два в третьей степени. Мы праздновали. Очень шумное мероприятие, человек на 500, в диско-клубе «Утопия» в центре Москвы. Мы уже достаточно известная компания, Институт Физики Твердого Тела уже наш пользователь, пользовался «Лингво» и «Файн Ридером». И очевидно уже Гантмахер знает про меня. И я… приглашаю его на юбилей нашей фирмы. И он принимает приглашение.
Я жму ему руку и говорю: «Всеволод Всеволодович, вы меня извините, я тогда исчез на восемь лет, ничего не сказав». Ну, он как-то пожимает плечами: «Давид, ничего. В жизни так бывает». И говорит, что возлагал на меня надежды, но я перестал появляться в институте…
Но мы могли с Гантмахером до опупения искать там пички! Могли пройти годы и никаких там пичков и не было бы!! Но я по своей моторике не мог… Гантмахер бегает на дистанции в 50 лет. Занимается физикой, и так далее. И не то чтобы у него интерес или мотивированность сильно падает. И что? Ну и что?! И где правда?! Человек должен испытывать внутренний комфорт для того, чтобы что-то делать. Если человеку нравятся длинные дистанции и просеивать песок на одном месте, он должен просеивать песок. И он рано или поздно этот слиток найдет, а, может, и не найдет, главное, чтобы он делал дело, которое ему нравится. Если человек не может сидеть всю жизнь на одном месте и просеивать песок, он и не должен этого делать! Он должен делать то, что ему интересно!
Правда, спринтер, который бросается от одного дела к другому… ну не знаю… Он явно не улучшает свою карму и не улучшает мир вокруг себя… И вот в 97-м году, после юбилея, я уже понимаю, что для меня компания Абби - это забег на длинную дистанцию.
Но на уровне своей личной моторики я этого просветления не достиг и, может быть, не достигну никогда. Мне интересно начинать что-то новое… Но всё-таки , если конечная фундаментальная цель жизни человека это изменить мир к лучшему, бессмертие в своих трудах, творениях, то…
ТРЕСНУВШАЯ ДОСКАЯ решил так. Я делаю структуру компании, в которой люди бегут на длинную дистанцию, а сам я реализую свою прыгучесть в том, что занимаюсь новыми проектами на персональном уровне. Но с той же целью: помогать людям понять друг друга.
Была тогда тамагочи – такая штучка. И сначала возникла идея: почему бы не сделать тамагочи, который умеет размножаться. То есть, не просто один сам по себе, а чтобы были мальчики, девочки. И их можно будет женить, и у них будут дети. А потом возникла идея, почему бы не сделать вещь, с которой можно будет знакомиться, не только вот этим зверюшкам, а вообще - людям. Как-то это лучше. Потом возникла идея, чтобы чатиться. На расстоянии. В конце концов, было решено сделать комбинацию: карманный компьютер с чатом, со знакомством, с этими тамагочи. Целая социальная игра такая. Проект назывался Сайбико. Представь себе карманный компьютер с антенной: ты вводишь информацию о себе, о девушке своей мечты и компьютер начинает вибрировать, когда находит подходящую девушку на расстоянии 150 метров.
Ноябрь 98-го был идеей, в январе 99-го года сидит уже 40 человек, занимается программированием игр и графики. Параллельно мы сажаем группу, которая занимается разработкой железяки. Параллельно сидит группа, которая разрабатывает операционную систему. Ещё одна группа делает эмулятор всего этого на компьютере. Параллельно дизайнер делает трёхмерный дизайн пластиковой коробки, потому что выточка пресс-формы на Тайване занимает 4 месяца. Если ты ошибся в геометрии, то ты ничего не сделаешь.
У нас была комната с 10-ю раскладушками, где люди спали. Просто насколько круглосуточно была работа. И я там дневал и ночевал.
В апреле 99-го количество людей в компании увеличилось до 120. У нас было два композитора штатных, которые писали музыку к играм. Аниматоры у нас свои, потому что очень много приложений. Кто-то делает экран, кто-то делает разъём для внешней памяти, клавиатуру. Антенна тестируется отдельно. Мы ездим в Брюссель, в Москву, в Подмосковье. Когда я еду на переговоры, мне дают специальное устройство, которое я включаю, кладу в карман и с ним хожу, и всё потом анализируется, чтобы наши радиопротоколы были устойчивы к городским помехам.
Я за год налетал 600 тысяч миль. Это расстояние от Земли до Луны и обратно. Месяц я сплю по два часа в сутки. Из-за разницы во времени у меня постоянно переговоры, полёты Тайвань - Москва – Нью-Йорк - Чикаго – Калифорния. Это уже 2000-й год… Я приезжаю в гостиницу, я не раскладываю постель, принимаю душ, открываю компьютер и в этот момент начинается телефонная конференция с Москвой, потому что когда в Нью-Йорке ночь, здесь день. Я заканчиваю телефонную конференцию, вижу, сколько мне писем пришло, понимаю, что должен хотя бы на каждое третье ответить, потому что они срочные. Отвечаю. Смотрю на часы – понимаю, что успеваю только почистить зубы и уже должен идти на такси, потому что у меня самолёт улетает.
Я лечу из Нью-Йорка через Цюрих в Москву. Я иду по аэропорту. Иду, иду, вдруг из-за угла выходит человек, я с ним здороваюсь, разговариваю, обсуждаю какие-то вопросы, и так далее, и так далее... Потом просыпаюсь и вижу, что я прошёл метров 10. Я понимаю, что просто вижу сон наяву. Галлюцинации. Я сажусь. Через 20 минут мой самолёт к посадке. Я закрываю глаза, открываю. Никого нет. Я подхожу к девушке на гейте: «А вот рейс там в Москву?..» - «А вы Давид?» - «Да». – «А мы вас здесь ждали, искали, говорили в громкоговоритель… Самолёт улетел». И следующий только через сутки.
И вдруг у тебя известие, что руководитель группы департамента операционной системы увольняется перед выходом системы. То есть… Это ощущение такое, когда ты должен пройти по доске над пропастью, и вдруг ты понимаешь, что эта доска треснула и сейчас в пропасть упадёшь. Всё. Это страшно...
Мысли о пользе для человечества возникают, когда уже всё закончилось, а ты лежишь где-нибудь на берегу и думаешь, вот, случилось такое... А сейчас у тебя должен быть выпущен продукт, это пластик, это пресс-форма, это… завод фактически. У тебя 300 человек получают зарплату. Каждый месяц. Ты не понимаешь, что с этим делать. Ты находишься в этот момент в Нью-Йорке, а он находится в Москве. Это на грани добра и зла, предательства и не предательства, или ему предложили где-то больше, или он вообще не компетентен, или наоборот гениален, или всё вместе...
Это единственный раз, когда я в зрелом возрасте, начиная с 15 лет… Я практически никому об этом не говорил. Думаю, вообще никому. Я реально плакал. Мне было сколько лет? Мне было до фига. Лет 30 с чем-то. Я реально понимал, что всё...
Люди не знали, что происходит. Я никому не рассказывал.
У меня бритву забрали в гостинице. Прихожу в номер, смотрю – бритвы нет. «А мы думали, что вы…» - «Я здесь живу!» – «Но постель не тронута». – «Я всё равно живу».
И вот я в Нью-Йорке. Я захожу в Эстер Дайсон на переговоры, и поворачиваюсь, и не могу себе... Я вот как в фильмах смотрю, потом возвращаю взгляд, и у меня такая фокусировка происходит… Когнитивный диссонанс. То есть, этого... Не может быть это здесь.
Я понимаю, что это Алёна. Она в Москве. Но она стоит в офисе Эстер Дайсон на пятнадцатой стрит. Это не галлюцинация, это реально Алёна. Она пролетела 9 часов до Нью-Йорка, чтобы почти сразу улететь обратно. Я ей не рассказывал всего. Она только могла догадываться. Просто она поняла, что... это самое... Она решила меня поддержать. Она прилетела практически на мгновение.
На одно мгновение.
Но это был такой... Это реально меня…
МГНОВЕНИЯМы продали четверть миллиона девайсов в США и еще сколько-то по всему миру, это ведь останется после меня, верно?.. Хотя неважно. Тут важнее другое. В 2003-м проект Сайбико завершился из-за кризиса. И я вернулся в Россию. И узнал об очень важном событии.
17 июня 2003 года в универмаге Мэйсис в Нью-Йорке на углу Бродвея и 33й улицы в отделе ковров несколько человек – по некоторым сведениям около сорока, по некоторым - около восьмидесяти, спрашивали в течение дня у персонала: нет ли у вас любовного ковра для загородной коммуны за десять тысяч долларов. Это был самый первый в истории флэш-моб.
Когда я услышал, что в принципе такого рода акционизм был изобретен, это настолько сомкнуло несколько вещей… То есть, люди, объединенные какой-то странной иррациональной идеей, могут вместе… Создавать такие мгновения.
Наш первый флэш-моб был «Желтые очки» на Горбушке. Я написал его сценарий. Надо было проделать 112 хлопков, находясь в желтых очках. Очки были слепые, в желтой оправе с желтыми стеклами… Я сам не наблюдал этого, меня тогда забрали в милицию… Они проявили полное знание сценария,
говорят: «А почему именно столько хлопков? Это что-то значит?».
Потом мы шифровались. Выдавали сценарии на месте. Чтобы никто не знал точно место проведения. Сначала рассказывались несколько точек, где будут выдаваться бумажки со сценариями, потом по этим бумажкам люди шли в соответствующую точку Москвы, проводили акцию.
На самом деле есть теория флэшмоба. Это действие, связанное с искажением социо-коммуникативного пространства. То есть, задача не эпатировать, не делать что-то очень нарочито, а исказить что-то небольшое, исказить по всем течениям причинно-следственных связей. И участники флэшмоба должны быть незнакомы. Когда ты видишь людей вокруг, в общественном месте, ты не знаешь – это участники или случайные зрители. Нельзя знать о флэшмобе, и не участвовать, а наблюдать. И совершая действие, нельзя показывать, что ты участник.
Очень красивый флэшмоб был «Круговые движения». Людям с четным днем рождения рекомендовано было придти на второй этаж торгового центра, а с нечетным - на третий, и в заданный момент одни должны были начать идти по часовой стрелке, другие – против часовой. Вроде отдельно взятое действие не является девиантным, но когда вдруг часть людей одновременно… Если поднять голову и присмотреться, ты отчетливо понимаешь, что что-то не так. Самый драйв, это ощущение, что у тебя немного кружится голова. Ты не понимаешь, это совпадение, или это не совпадение?
И очень важным фактором является внезапность. Один из самых фантастических сценариев - «Обострение нюха». Нужно было прийти на второй этаж в Арбат-Престиж в Атриуме. И нюхать ценники. У каждого был в кармане мобильный, поставленный на вибрацию. Ровно через три минуты после начала все должны покинуть помещение. Самая большая интрига, когда начинает появляться народ, и ты не знаешь - эти люди участники или нет. Но я вижу, что один человек действительно, взял ценник, посмотрел, понюхал со всех сторон, положил. И вот это ощущение, что началось. Работница протирает полочку, поправляет баночки, и тут у нее из рук вытаскивают ценник. Она видит, что чувак стоит и нюхает его. «Молодой человек, ты чего?», - забирает и кладет на место. Она поднимает голову, а там второй, третий… Она делает два шага назад, упирается в стол, а там её коллега, которая ничего еще не поняла. «Они все нюхают ценники». Они обе на цыпочках поднимаются. И вторая говорит: «Они все сошли с ума», - и они вжик, и в конторку. И через десять секунд оттуда выходит буквально вся администрация, охранники, бухгалтерия. Они смотрят как люди спокойно нюхают ценники. И тут охранник проявляет инициативу: «Вы чего это нюхаете ценники?» А ему парень говорит: «А вы понюхайте». Охранник нюхает, и тут вся эта администрация тоже начинает нюхать ценники... Но в этот момент, у всех начали вибрировать телефоны. Я спускаюсь вниз, а наверх уже на эскалаторе едет взвод милиции. Человек двадцать. Все один к одному. А там пустой магазин, никого уже нет…
[ВИДЕО АКЦИИ «ПЛАСТИЛИН»] - (
https://www.dropbox.com/s/3ylnw6miqtt2g1r/_PlastilinHiRes.avi?dl=0)
Эта акция называлась «Пластилин». Надо было случайным образом прилипнуть к концу этого хвостика. Сотни людей друг друга касаются, незнакомые люди, это очень, это офигительный драйв, когда ты на Красной площади, девушка которую ты не знаешь и никогда больше не узнаешь, ты дотрагиваешься до нее и ты ждешь милицию. Милиция сейчас приедет и всех повяжет…
И вот эта иррациональность, вот эта невозможность остановить время, остановить мгновение, порезать, порвать пленку…
Нужно просто научиться получать удовольствие от этого, наслаждаться этим ускользающим, неповторимым мгновением, которое уже никогда не вернётся!… Никогда!
[КОНЕЦ ВИДЕО]Нужно просто увидеть в глазах людей какую-то искру… Это самое лучшее топливо. Для всего. Неважно, спринтер ты или на длинные дистанции… И мы можем его друг другу дать. Прямо здесь и сейчас.
То, что я защитил диссертацию, в отличие от диплома, отец знает точно. С этим он меня поздравлял. У нас очень хорошие отношения... Ну так случилось, не знаю почему, у нас как-то не очень принято говорить... Не знаю. Ну, бывают семьи, где у дочки с матерью, например, доверительные отношения, они все рассказывают. А у нас как-то…
Я просто последнее скажу.
Физиков бывших не бывает. Люди, которые почувствовали вкус физики, - почувствовали, что могут решить любую задачу. Вот это ощущение «море по колено», оно остается навсегда.
Ещё в 95-м году мы начали разрабатывать «Компрено». Это такая технология в области искусственного интеллекта, которая однажды будет понимать смысл текста, как человек. И будет правильно переводить 8 из 10 предложений. И поможет людям лучше понять друг друга и не только друг друга. С помощью этой штуки холодильники, телевизоры, пылесосы, кондиционеры и автомобили будут разговаривать с хозяевами на человеческом языке и рассказывать анекдоты. Честно. Мы уверены, это будет уже совсем скоро. Когда мы начинали этим заниматься, ни у кого не было квартиры, я ездил на "Жигулях" от фирмы... у нас в компании работало 50 человек… Сейчас в компании работает 1500 сотрудников, мы инвестировали в «Компрено» больше 80 миллионов долларов. И у меня, и у других акционеров нашей компании, давно было право прекратить выкидывать миллионы долларов. И годы жизни. Но мы этого не делаем. Первые 10 лет разработки, мы каждый год думали, что закончим через 3 года. Последние несколько лет мы уже уверены, что закончим через полтора года, но последние шаги – все сложнее и сложнее. Компрено уже может правильно понять предложение: «Цыплята готовы к обеду» (кто будет обедать? Цыплята? Или из цыплят сделали обед?). Компрено может уже очень многое… Но 8 из 10 мы пока не добились. Мы всё ещё ждём этот пичок. Мы продолжаем напряженно работать и верить.
И совсем последнее.
По правилам после акции все должны расходиться малыми группами в разные стороны, не идти в одном направлении. Не допускается, никаких сборищ после флэшмоба на месте флэшмоба, никаких интервью и обсуждений флэшмоба не допускается.
Не надо ничего фиксировать.
Спасибо.
________
[1] В тексте отмечены варианты таких моментов, но они могут быть выбраны и иначе._________________________________________
Об авторе:
ЕВГЕНИЙ КАЗАЧКОВРодился в Подмосковье. Драматург, сценарист, преподаватель, один из руководителей Фестиваля драматургии "Любимовка" и русско-американской программы драматургического обмена "Lark+Любимовка" (совместно с Центром развития драматургии The Lark, Нью-Йорк). Автор нескольких документальных пьес из серии Человек.doc, основанных на личных глубинных интервью ("Олег Кулик. Игра на барабанах", "Бронислав Виногродский. Исцеление переводом", "Давид Ян. Топливо", "Алекс Дубас. Прометей").
скачать dle 12.1
