ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Михаэль Шерб. ДЖАЗ ВО ДВОРЦЕ ФАРАОНА

Михаэль Шерб. ДЖАЗ ВО ДВОРЦЕ ФАРАОНА


(О книге: Крупинин Александр. 13 сапфиров и разноцветные черендыбы. - Санкт-Петербург: Свое издательство. 2014)


В октябре 2014 в Санкт-Петербурге вышел новый сборник Александра Крупинина «13 сапфиров и разноцветные черендыбы». Иллюстрации к книге, дизайн и верстку выполнила дочь поэта Татьяна, и они, по моему мнению, идеально подходят к текстам.
У питерского поэта Крупинина есть свой, особенный, легко различимый стиль. Но вот описать этот стиль достаточно трудно. Конечно, Крупинин тоже «вышел из гоголевской шинели», потому что Александр пишет про маленьких людей и их маленькие переживания, немного смешные, частенько глуповатые, но неизменно трогательные. Читая его тексты (например, вот этот, про Зензюбель), нельзя не вспомнить и Хармса:

Изучайте Зензюбель, изучайте его.
Постигайте Зензюбель — это прежде всего.
Уважайте Зензюбель, как отца своего.


Существует Зензюбель — больше нет ничего!
Изучайте Зензюбель, изучайте его.
Разбирайте Зензюбель, проникайте в него.
Собирайте Зензюбель, возрождайте его.
Кто не понял Зензюбель, не поймёт ничего!


Не бросайте Зензюбель, если вам тяжело.
Сохраните Зензюбель — он вернёт вам тепло.
Откопайте Зензюбель — он сверкнёт, как стекло.
Закопайте Зензюбель — он взойдёт как свекло! 


То, что зензюбель, вернее, зензубель – разновидность рубанка, читателю знать не обязательно. Но знание это, несомненно, прибавляет комизма вышеизложенному.
Александр – мастер рассказа, сюжета, притчи. Реально существующие люди причудливо переплетаются с выдуманными персонажами, джаз можно играть и во дворце библейского фараона (как в стихотворении «однажды Натану Лейтесу приснился странный сон...»), а в питерской хрущобе вполне могут жить герои Достоевского. Или, например, реальные города Омск и Томск по прихоти автора становятся абсолютными антиподами. По Томску, городу добра, рядом с Перверзом Мушаррафом ходит изысканный жираф, который «бесконечно рад,/На климат сибирский променяв/Противное озеро Чад», а в Омске, наоборот, «свирепствуют силы зла,/Зверствуют силы зла./Там мафия все посты заняла,/Вот такие дела./Там девочка Ира утром гулять/С куклой выходит во двор/И видит повсюду с дубинками дядь,/И мрачный высокий забор».   
Или вот, например, саксофонист из ресторана Сергеев внезапно обретает фамилию Паласатый (именно так!) и вместе с этой фамилией приходят к нему и гениальность, и слава:

Музыковед Ярыгин, эй, куда, куда ты?
Это раньше я был Сергеев, теперь моя фамилия Паласатый.
Ну и что, что я вчера играл в ресторане на саксофоне?
Сегодня мною написана потрясающая симфония!
О, эта симфония мне удалась на славу!
Я представляю себе, как весь зал неистовствовал и кричал мне «браво»,
Знаменитый дирижёр Понькин вызывал меня и бил палочкой по партитуре,
А тот, кто играл на главной скрипке, застыл, подобно скульптуре.
...
Эй, человек, когда-нибудь видел подобные чудеса ты?
Это всё сделал я, Паласатый!
И когда я иду по улице, все плохие люди разбегаются куда-то,
Потому что это я иду — Паласатый!
Я иду, подобный вавилонскому богу Мардуку,
И хорошие люди так и норовят поцеловать мою руку.
...
Это я иду, размахивая полосатым хвостом.
А ты, музыковед Ярыгин…
С тобой мы разберёмся.
Потом.


Сразу вспоминается рассказ Тэффи «Трубка» про неудачника-журналиста, вся жизнь которого (да и он сам) изменилась, когда он на Невском купил себе английскую трубку. Мещанин Курской губернии Зобов стал англичанином, мореплавателем и джентльменом.
Однако подобные ассоциации в данном случае воспринимаются не как заимствование, а как перекличка, дружеское перемигивание с великими жителями города на Неве ушедших эпох. Это питерский туман, размывая очертания, создает новые, фантастические миры, где тени прошлого и герои настоящего одинаково эфемерны и одинаково телесны. Питер присутствует в стихах Александра Крупинина практически постоянно, город-призрак, город-на-болоте, город-лес-в-тумане (как тут не вспомнить вечного творца «Шинели» Норштейна?), корнями уходящий в европейскую культуру, и дальше, глубже, в древнюю Грецию, древний Рим, древнюю Иудею...

Утомлённые лоси таинственной вереницей
движутся по Северной Столице,
по улице Зодчего Росси, по Невскому, по Марата,
потом исчезают куда-то,
и потом появляются снова
на улицах града Петрова,
вызывая вереницу воспоминаний...
...
Какой-то тенор гнусавит арию Каварадосси,
и под эту музыку медленно движутся лоси…


Улицы города снегом заносит,
и сквозь снег пробиваются лоси…


Утомлённые лоси
на улице Зодчего Росси…


В основе большинства стихотворений Александра лежит некая придумка, изюминка, она же батарейка, дающая произведению энергию, драйв, вращающая и орбиты смысла, и зеркальные слои художественного отображения. Поэтому тексты временами напоминают искусно (не искусственно!) собранный механизм, но никогда – неопрятный ворох образов, собранный воедино лишь произволом автора. Оправданность, необходимость и уместность практически каждой строчки выгодно отличает автора от большинства наших современников.
При этом личность поэта, его откровенность и сокровенность, остаются как бы за кадром, вернее, проявляются в каждом кадре, потому что любая сцена и каждый кадр проходят через линзы особенного видения мира, через фирменную крупининскую оптику,- так опытный любитель фотографии может по особенной дымке, по характерному флёру легко отличить снимок, сделанный на технике ЛОМО от любого другого.
Если попытаться найти место Александра Крупинина на поэтической карте неба, то я бы определил его где-то между созвездиями обэриутов и акмеистов. От обэриутов Александр взял умение видеть абсурдное и волшебное в предметах и явлениях реального мира и относительную простоту поэтического языка, от акмеистов – тоску по всемирной культуре и необычайную предметность образов.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 823
Опубликовано 03 ноя 2014

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ