Редактор: Ольга Девш(О книге: Юрий Татаренко. Отремонтированный снег. Москва: Интернациональный Союз писателей. 2023.)«Поэт Юрий Татаренко в своих стихах продолжает ассоциативно-метафизическую линию, скрещивающую минимализм, философское слово и узнаваемую работу с акмеистической деталью», – такую очень точную и ёмкую характеристику дает в аннотации к книге критик Борис Кутенков. А в предисловии, которое больше похоже на заздравный тост (книга вышла как раз к пятидесятилетнему юбилею автора), Виктор Куллэ говорит об уникальной интонации, которая, единственная, и делает писание стихов занятием осмысленным. Допустим, я не знакома с Юрием Татаренко, и эта его книга – первая, что попалась мне в руки. Есть ли там авторская интонация как повод для разговора?
Юрий Татаренко – поэт многопишущий, это десятая его книга, собравшая произведения последних двух лет. В ней чуть менее 200 стихотворений. Открываешь книгу, и на тебя обрушивается шквал подробностей, забавных наблюдений, каламбуров:
На Чёрном море набело живём.
Черновики изучит мегаполис.
Задумаемся. Каждый о своём.
Каренина не бросится под поиск.
Допито белое. К тебе прильну.
Допито красное. Ты смотришь сонно.
А солнце через час пойдёт ко дну.
А мы останемся. Мы легче солнца.
Множество коротких стихов-зарисовок создает объёмную панораму жизни лирического героя, а может, и самого автора. У Юрия Татаренко они, кажется, мало различимы. Его персонаж – путешественник, турист, вечный бродяга. Жизнь лирического героя составляют переезды и перелеты, встречи и расставания, распитие спиртных напитков, а также воспоминания обо всем этом. Не сидящий на месте автор фиксирует не столько поток собственного сознания, сколько поток внешних впечатлений, буквально каждое из которых вносит свою краску в картину, становится поэтическим образом. Время измеряется расстоянием, которое проехал герой. А расстояние высчитывается командировками:
За окном Селенга
Не пустилась в бега.
Поседела до снежных повесток.
Всё готово к весне.
И до кладбища мне –
Пара сотен недельных поездок.
Акмеистические подробности, точнее, обыкновенные предметы железнодорожного, курортного и прочего быта оживляют стихи, приближают к читателю. А поэт превращает маленькие жизненные подробности в поэтические образы – теплые и понятные, рассказывающие лирическую историю:
Садится зарядка. И сырники тают во рту.
И только метель набирает в ночи обороты.
И ложка в стакане моём – часовой на посту:
Весь день охраняла пакет, где твои бутерброды.
Кажется, в умении описать любовный роман в нескольких строках и максимально бытовых метафорах Юрию Татаренко равных нет:
На обед – баранина.
Страсть в одном носке.
На груди царапины.
Буквы на песке.
Лирическое переживание связано, с одной стороны, с желанием поймать в силлабо-тонические сети каждый момент жизни, а с другой, вероятно, всё-таки самому попытаться ускользнуть от мира, расставляющего свои силки. Уехать, улететь, сменить сезон, город, возлюбленную, гостиничный номер:
Встать из-за стола.
Выбежать из дома.
Что-то нестерпимо
Мокрое в лицо.
За стеной зимы –
Звёздная истома.
За спиной зимы –
Белое с гнильцой.
Юбка на полу.
Рядышком футболка.
Галстук при носках.
Стул при пиджаке.
Просто шли часы.
Осыпалась ёлка.
Просто жизнь текла.
По чужой щеке.
Книга состоит из двух частей. Вторая, озаглавленная «Из цикла «Две рифмы», составлена из верлибров. Они у Татаренко тоже узнаваемы – и здесь каламбуры, парадоксы и горькая жизненная философия:
на штопор гляжу
повеситься хочется
вино наливаю
и слышу
будь будь будь
Интересно, что рифм, даже всего двух, я в верлибрах не обнаружила. Видимо, они остались в стихах, не вошедших в книгу. Или Юрий опять шутит с читателем.
На каждой странице «Отремонтированного снега» – простые, понятные сюжеты, без метафизики и гиперреализма. Что остается придирчивому читателю? Рассматривать отдельные образы, слова, которые в руках у Татаренко похожи на разноцветные детальки лего, соединяющиеся иногда очень произвольно и внезапно являющие миру довольно неожиданные конструкции («Не открывай коньяк – ты не Колумб…», «Как нелогичен факультет филологический…», «Вот и снег. Вот и секс. Вот и СНИЛС…», «Она бросалась под колёса обозрения…»). Словесная игра, которая вырастает в стихотворную книгу (да и не одну), всё-таки не может быть просто поверхностной игрой. Перечитываю еще и еще раз и понимаю, что лингвистическая эквилибристика – конечно, ну конечно же! – отражение мировоззрения автора, его мнения о мире, в котором тяжелые, мучающие вещи соседствуют с шелухой, ерундой, шуточками. Да не просто соседствуют, а перемешаны так, что не отличишь, где настоящее, вечное, а где – то, что за секунду удаляется клавишей «Delete» (то есть то, что Татаренко отправит в тартарары – боже, кажется это заразно). Автор, подшучивая над собой и нами, балагуря, не пускает глубоко в себя. Ну и хорошо, что не всем поэтам хочется вывернуться наизнанку перед публикой. От душераздирающих душевных откровений порой так устаешь, что ищешь словесной и смысловой легкости. Тем более, что автор на этом набил руку. И от друзей, интересующихся поэзией, то и дело слышишь – ну, это написано в стиле Татаренко! А когда у автора есть свой узнаваемый стиль или интонация (по словам Кулле, которые я упоминала вначале) – это уже называется «мастерство».
А когда вынырнешь из-под всего этого словесного роскошества, схлынет рифмованный избыток, понимаешь, что в памяти, как тяжелые крупинки, остаются некоторые строки:
«А есть ли смерть?»
Чужая – есть.
Не наша.
Кстати, строчка, открывающая книгу: «За свет внесешь очередной платеж» – это вовсе не про ЖКХ, а про то, что за всё приходится расплачиваться. И за белый свет, на который ты глядишь, с тебя спросится гораздо больше, чем за электрический. Поэт платит своими строками. Так что шуточки шуточками, а настоящая поэзия, как всегда, дело серьезное.
скачать dle 12.1