Редактор: Ольга Девш
(О книге: А. Е. Шалашова. Выключить мое видео. Москва, Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2021.)
Роман Александры Шалашовой «Выключить мое видео» — это хорошо написанная психологическая проза о мире современных старшеклассников и на скорую руку модернизированной системе образования, тревожная, немного лирическая и однозначно минорная книга. Кажущийся полудокументальным «материал» (особенно если мы знаем, что писательница сама преподаватель-словесник), на котором строится повествование — не социальное дно провинциальных городов, где в бедственном положении находятся как сами школы, так и учащиеся (это традиционная тема порталов типа «Мел», где подчеркивается разница между столичным и периферийным образованием). Напротив, речь о московских абитуриентах, выпустившихся годом ранее, то есть и герои, и место действия максимально приближены к условному среднему жителю мегаполиса. Мы видим эпоху пандемии через калейдоскоп сменяющих друг друга глаз одноклассников и их учителя.
Да, этот текст посвящен тому, что происходит сейчас с нашей школой, подразумеваю ее виртуализацию со всеми вытекающими. Имея опыт удаленной работы с младшим школьным возрастом, и не самый удовлетворительный, конечно, я с большим интересом погрузилась в подобный эксперимент, но уже на примере старших классов. О мире подростков сложно сказать что-то новое, и это нормально: так же эксплуатируются амплуа рафинированного бунтаря (Илья), профессорской девочки из семьи старой интеллигенции (Вера), неблагополучной жертвы домашнего насилия (Алена), типа тупого спортсмена (Всеволод). Используются традиционные сюжетные ходы и персонажи: намечающийся роман между молоденькой прогрессивной учительницей и раньше времени повзрослевшим учеником, сексуальные отношения без обязательств и продолжения между старшеклассниками; извлекаются из классического репертуара старорежимная, выхолощенная системой грымза в лице преподавателя старшего поколения и гипертрофированно озабоченный чужой жизнью родитель — за возможным неимением своей. Как раз эти линии, заплетающиеся в сюжет, кажутся мне сравнительно менее интересными рядом с другими, актуальными моментами, возможно, не столь художественными, но позиционными.
Это вечный вопрос исторической истины и более уместной «истории учебника» (правда о Великой Отечественной войне и не всегда однозначной биографии победителей). Вопрос, что важнее – безопасность близкого человека или соблюдение этических, нравственных вещей – в условиях пандемии. Традиционная проблема «кома в чужом дому» и возможности его вынесения на люди – вмешательства общества в капкан домашнего насилия. Тема общественного и личного: до какой степени отношения двоих являются, по Достоевскому, сакральными, а до какой – инвентаризированными общественностью? Много судеб сплетаются в этой книге, но счастливых среди них, кажется, и нет – неизбежный закон драматургии, где каждая линия связана с каким-либо конфликтом, или и сама жизнь такова?
Дедушку Лёша звали, Алексей Петрович, значит. Дошёл до Берлина, до 50-го года там остался. А когда вернулся домой, в посёлок, оказалось, что отец его женился на какой-то женщине, а мама, в общем, неизвестно где… Забрал сына Степана и стал жить в доме у родного дяди. А потом мачеха на него донос в НКВД написала, и его в Казахстан отправили, со всеми его орденами. Которых, впрочем, лишили. Его сыну — моему отцу — тогда тринадцать лет было, с тех пор дедушку Лёшу никто живым не видел. Тогда семьями уже не ссылали, так что мягко обошлись — а то и мы бы с тобой жили в какой-нибудь халупе посреди степи. Может, и не жили бы, как бы повернулось смотря. А отец его — твой прапрадед, получается, — повесился, не выдержал этого всего. Только та женщина и осталась, а общих детей у них было. — Ну пап! И как я это расскажу? Это же не героическая история, совсем не про войну. Что он в Берлине делал пять лет после окончания войны? Как там жил? А ты — репрессировали, повесился… Как будто вся жизнь из этого состоит. — А из чего?
— Не рассказывай, — папа опять отворачивается к компьютеру, — это так, для тебя. А сама придумай что-нибудь героическое, ты что, книжек про войну не читала? Читала. Сочини.
В книге привлекает авторское полифоническое начало, словно бы разошедшееся по всем значимым для него персонажам, по очереди позиционирующим себя на фоне того, что как раз должно унифицировать: системы, школы, пандемии, официальных взаимоотношений, где личность только подразумевается. Это и учительница София, называемая коллегами «уже не молодой», которая в свои почти 30 ведет подростковый образ жизни, не в силах преодолеть в себе бунтарство — обратную сторону внутреннего одиночества (мы невольно вспоминаем культовый фильм «Трещины»), тайных страхов взросления и происходящего ужаса реальной жизни. И девочка Алена, напротив, давно уже повзрослевшая, лишенная детства, живущая в двоемирии официальной и личной реальностей: словно бы собирательный образ для программы #metoo, она раскрывает сразу и проблему эксплуатации детского труда, и домашнего насилия, и является матерью для собственной матери: ее образ как нельзя лучше показывает пропасть между буквой закона и ее реальной осуществимостью на отечественной почве. В то же время, более благополучные герои – Илья, Вера – тоже являются носителями авторского микрокосма: подчас герой лишь предлог, чтобы поделиться собственными переживаниями, воспоминаниями, страхами или мнением. Пожалуй, выражение, что «каждый живет в своем персональном аду», как нельзя лучше подходит для определения главной мысли текста.
Порой возникает чувство, что современные реалии, так называемая «актуальность» романа, являются лишь декорациями, в которых очередное поколение, не так уж в сущности отличающееся от предыдущих, пытается выразить себя. Отсюда проистекает набор прописных истин, который так раздражает в устах моралиста и становится неким неизбежным путем взросления: наверное, любая книга о школьниках/для школьников содержит мысли, что подлость – это плохо, и не столь принципиально, кто именно является ее носителем, ученик или учитель, что ситуации типа «все по отдельности против, а вместе решительно «за»», безусловно, имеют более глубокую природу, нежели личная безответственность или слабость. Также не является новой мысль, что «человек толпы» — это совсем не тот, с кем мы беседуем час спустя. Потому так сложно вычленить конкретного виновного в травле, насилии, коллективной подлости, инициируемой сверху. Об этом написано много, начиная от классических «Уроков французского» и «Чучела» и заканчивая «Гарри Поттером» и «Драконом». Потому отойдем от общей неизбежности и вернемся к животрепещущим вопросам.
Можно заменить реальный урок на виртуальный, но невозможно изменить отношение к этому уроку у ребенка. Можно позволить учителю не соблюдать дресс-код и открыто жить гражданским браком – но невозможно изменить консервативную суть педагогического социума, сделав его более терпимым, широкомыслящим, изжив влияние контингента, для которого «время всегда то». Никакие законы против домашнего насилия не могут изменить человеческой сути людей, по вине которых это происходит. А уж вопрос борьбы с ложью и искажением исторических фактов – возможно, главный из затронутых в книге, так истоптан первопроходцами, что уже, казалось бы, стал непременной темой обсуждения – и тем не менее столь же болезненной. Читая книгу Александры, мы приходим к ужасной мысли, что зло побеждает – не какое-то громадное, внезапное, упавшее с неба, как бомба, нет – а каждодневное зло в каждом из нас: страх, молчание, бунт ради бунта, попустительство, равнодушие, внутренняя разъединенность, когда никому ни до кого нет истинного дела, а ученик с претензией на честь и совесть считает куда более важным достойно похоронить чужого ему человека, нежели обезопасить от риска заражения собственных родителей. Нелюбовь – это не преступление, это расплата, и мы должны спросить себя, а вовсе не Софью Александровну, почему это случилось.
Но ведь здесь речь только об авторском мире, не так ли? На свете существуют семьи, где мама и папа любят друг друга, где у детей все в порядке с самооценкой, не каждый консервативный учитель, да и человек вообще, является монстром, жаждущим задушить все живое, а излишне инициативные люди – не всегда навязчивый кошмар для окружающих. Законы художественного произведения предполагают некоторую гиперболизацию, но и рождают философские вопросы: если система образования, как она есть, такое зло, действительно, почему бы преподавателю не сменить род деятельности, сейчас к этому нет препятствий? Неужели, действительно, страх за себя и в целом, внутренний инфантилизм, нелюбовь и постоянные претензии к детям и к миру – вот начинка современного родителя даже в «относительно благополучной семье»? Неужели подростковый бунт, соединенный с бравадой, бессмысленный и беспощадный, не находит в современных реалиях адекватного разрешения, а наталкивается на ответный конфликт, обостряющий ситуацию, со стороны внутренне инфантилизированных взрослых – ибо, как ни парадоксально, жесткое поклонение определенным каноническим нормам тоже есть следствие инфантильного сознания?
Согласно этому тексту, большой город – это не единство, а разъединенность. Каждый сидит со своим страхом и горем, и окружающие как бы не знают и как бы знают, как бы хотят выглядеть достойно, а от этого еще более роняют себя. И нет Deus ex machina, который придет и все изменит. Алёна заперта в четырех стенах с отчимом, пытающимся ее изнасиловать, при равнодушном попустительстве матери, и как бы все вокруг знают, но дальше разговоров не продвигаются. София Александровна больна и живет с чужим ей, в сущности, мужчиной-потребителем, в то время как ее отец, единственный близкий человек, коротает век вместе с собакой на условном другом конце телефонного провода. Старая училка Тамара после ковида и потери мужа заперта в санатории, больше похожем на тюрьму, и первый вопрос, который возникает, почему человек, посвятивший жизнь педагогике, никогда не имевший своих детей, остался на склоне дней совершенно один – и кто виноват в этом, неужели неблагодарные учащиеся? Кто несет ответственность за людей, занимающихся не своим делом, иными словами, кто поощряет склонности к безвозмездному доносительству, слежке, надзору среди взрослых и совершенно сознательных личностей – является ли это неизбежным злом или злом, которое допустили все, кто промолчал, кому было все равно, а теперь они имеют то, что имеют? Вечные вопросы для того и существуют, чтобы глубокомысленно задаваться ими.
Как кажется, главное достоинство книги – это ее лиризм. Подчас переживание или воспоминание того или иного героя поражают своей
глубиной и проникновенностью, ты невольно думаешь, что такие мысли не приходят 16-летним детям, да и даже не каждому «пожившему» человеку.
Из памяти последние слова исчезнут, значит, зря учила. Почему-то грустно, когда забывается мелочь, неважное и необязательное, слова и детские стихотворения, припевы, рифмовки — это как если у тебя тихонечко из кармана вместе с деньгами вытащили важную фотографию.
Законы композиции романа, кажущегося едва ли не до последней четверти «свободным» по структуре, наконец удовлетворяют терпеливого читателя, осуществив божественное воздаяние злу и расставив по своим местам запутавшихся персонажей. Откровенные фрагменты текста принуждают поставить на книге 18+, словно бы слишком молодой семье снова запрещен вход в кинотеатр на взрослый сеанс, в то время как сама структура книги – ее фрагментарность, лексика, тематика, затронутые проблемы – предполагают читателя, еще не перешагнувшего порог совершеннолетия... возможно, это главное затруднение романа.
скачать dle 12.1
