Редактор: Максим Дрёмов
(О книге: Антология текстов о Тольятти / (100 произведений о городе) / 1991-2021 гг. Редактор-составитель Сергей Сумин.)
Если бы я никогда не был в Тольятти, не полюбил бы этот город, прошитый лесом, не пересекал бы Жигулёвское море под парусом, то что бы я вынес из данного литературного путеводителя? Абстрагироваться сложно, но попробую.
Лучше всего запоминается последняя реплика, потому (ирония алфавита, по которому выстроены фамилии авторов) рассказ Марии Ченцовой о наёмном убийце становится «музыкальным ключом» к антологии в целом:
«Однажды, ещё в третьем классе, он случайно забрёл на набережную и увидел полуразрушенный памятник, усеянный плитками. Таких ярких цветов он не встречал – жёлтые, и синие, и красные,
как октябрьские значки, и зелёные, как кузнечики, и малиновые. Он вытащил шило, которое он всегда носил с собой в сумке, и стал выковыривать цветные камешки, как он их называл».
Тольятти глядится в зеркало водохранилища и никак не может увидеть себя целиком, только фрагментом, деталью. И перебирают авторы антологии эти «места силы», словно вынутые из массива памятника элементы отделки. Да и можно ли по коллекции плиток воссоздать исходную форму? Нужно ли? Или коллекция даёт возможность сложить новый образ города, придумать свой вариант прошлого? В это играет Андрей Князев:
«Лёгкие и прочные нарты, изготовляемые мастерами-нартодельцами производственного объединения «Аб-Таб-Ыз» («тяп-ляп и готово» на местном диалекте), самогон из ягеля под торговой маркой «Тайный субботник» и – конечно – вкусная и питательная оленина – составляют прочную основу экономического процветания этого самобытного племени».
Ироническая мифологизация истории рассказывает о менталитете горожан больше, чем любой достоверный документ: тяжёлое место, но вросли в него. Нашли тут личные радости, как у Сергея Пиденко:
«Я – в качестве сопливого юнги, рулевого, гребца, такелажника, грузчика, носильщика и – почтительного, но бестолкового ученика, а также лорда-хранителя Заветной Фляги. А ещё чуть не забыл! – обладателя указательного пальца, с помощью которого, как дипломированный метеоролог, определял откуда, куда, с какой силой и на хрена дует ветер».
Или тоскливую красоту, как у Татьяны Гоголевич:
«Для меня тот день вспоминается с песка, он – это лёгкость, которая предшествует полёту или погружению. Проще всего вспомнить его цвет, фактуру, степень влажности, затем – рисунок на нем, ракушек, лужи, рыб и черепки взорванной и затянутой церкви (особенно много ракушек было на развалинах храма и внутри его), потом – нас с папой. А дальше – все перечисленное становится нереальным, зато полнокровную реальность приобретает город, а этот, особого цвета песок, тихий и сочный, и отражённые в неглубоких лужах облака, и медленные рыбы, и ракушки-беззубки, и отливающие красноватым руины храма сквозят сквозь дома, дощатые тротуары и булыжник мостовых призрачно, как своего рода пророчество».
Куда бы ни рвалось сердце, а не вырваться, город притягивает, убеждает вернуться. Закольцованы дороги, как закольцована «Жигулёвская кругосветка» (массовое хождение под парусами по Волге и Усе от Самары до Самары, говорят, что даже Владимир Ильич успел в ней поучаствовать), и сама антология закольцована: не только критикой-авторефлексией, помещённой под одну обложку с произведениями, но и появлениями авторов в качестве персонажей в текстах друг у друга. И складывается впечатление, что при всей серости и неказистости мир Тольятти самодостаточен, автономен и по-своему свободен. Оттого присуща тольяттинцам этакая бодрая весёлость, даже когда о страшных вещах они говорят, как Вадим Гнатовский:
«Девочка расплакалась, и мама, не обращая на меня внимания, распахнула халат. На месте груди у Анны находился стеклянный резервуар с зеленоватой жидкостью. Девочка присосалась к трубке и жидкость с шумом полилась ей в пищевод».
При том, что антологию составлял поэт, проза воспринимается ярче, используя «выковырянную плитку» горстями, стихи же бликуют на периферии воспоминания. Некоторые «цветные камешки» хороши сами по себе, пусть остаются в ребяческих ладонях как амулеты. Вот и несёт один такой Михаил Лёзин, идущий через лес между районами:
«на горельнике
бродят пыльные бездельники
смотрят солнечные пятна
вечером домой обратно».
И ещё один Семён Краснов, стихи составляющий, словно мозаику, из локальных, остановленных кадров:
«Луна. Мартини. Итальянский пляж.
Совсем чужая женщина-подросток.
В полоску гетры. Пообщались просто.
Лиловый свет. Сиреневый пейзаж».
И Сергей Пиденко, смешивающий иронию и эрудицию:
«А наш дребезжащий кораблик,
качаясь на вечных ухабах,
стремится к скалам Итаки,
к улицам Русской Борковки,
где также живут татары,
но русские не в обиде,
как и сама Борковка.
– Сдачу дашь с тетрадрахмы?
– А мельче монеты нету?
И – маяком для заблудших,
призраком возвращенья,
фата-морганой промзоны –
вокзал свой единственный поезд
с ладони перрона роняет».
Закрыл обложку и понимаю, что антология получилась не парадная, такой не похвастаешься перед другими городами. Не разложена по районам или по историческим событиям, нет в ней пафоса будущего, только память, фантазии и печали. Но интонация, эта бодрая интонация… Она всё и держит, связывает, обнадёживает. Выберутся говорящие, выгребут, устроятся. И значит есть в Тольятти своя литература. Есть у города голос. Есть самоирония. И без дополнительного пафоса есть развитие.
скачать dle 12.1
