Редактор: Максим Дрёмов
(О книге: Иво. Синий ветер моих снов. СПб: ПОЭТУСТОРОНЕЕ, 2021.)Иво – псевдоним автора, под которым она большую часть жизни исполняет собственные песни. Родилась автор на Дальнем востоке и теперь, успев пожить в Сибири и в Санкт-Петербурге, уже десять лет является москвичкой. И, как и в жизни автора, в книге «Синий ветер моих снов» – первой книге Иво – география и музыка из простых фактов вырастают в символы, задающие пространство текста.
«Синий ветер моих снов», на первый взгляд, кажется очередным сборником эссе, дневниковых записей и поэтических текстов – этакая квинтэссенция написанного за отчетный период. Проза проста и полна современных художественных трюизмов, где, например, пробежка – это территория рефлексии «День первый – темповый бег, второй – ускорения, третий – фартлеки, четвёртый – забег в гору, день пятый – длительные пробежки на большие расстояния. Выходные с семьей», а поэзия – силлабо-тонические тексты с неуклюжей ритмикой, простыми рифмами и рассчитанными на декламацию повторяющимися метафорами. Но, хотя хронологическая связь между текстами, кажется, отсутствует (здесь героиня признаётся в любви девушке Юле, здесь своей дочери, здесь вспоминает мать, а здесь дочкиного биологического отца), в череде разрозненных, простых экзистенциальных переживаний постепенно формируется целостность единого высказывания.
Обозначенная целостность «Синий ветер моих снов» обретается не через сюжет. Связи, которые выстраивает между текстами Иво – это перекличка символов и воспоминаний. Чтобы от текста «Бог» перейти к тексту «Бег», чтобы рассматривать первого во втором, Иво достаточно фонетического сходства. Или рассказ про «очки» переходит к воспоминанию о улитках только из-за возникшей фиксации на глазах; долгая ночная пробежка в непогоду напоминает героине о поездке с ребёнком в чужой город; цветы, которые у героини ассоциируются с кризисом в отношениях, через хризантемы, превращаются в историю про деспотичного деда. Словно в «Конформисте» Бертолуччи, всплывающие, казалось бы, случайно, вещь, цвет, интонация переносят читателя к аналогичному переживанию, переплетая нарратив подобно мышлению главной героини.Подобными приемами Иво связывает текст, избегая строгой направленности, векторности.
Если сравнивать структуру книги с растениями – это мох, в котором все обладает связностью, но едва ли имеет вступление, финал и какую-то иерархичность. Неказистое сравнение с мхом находит успех ещё в одном регистре, оно демонстрирует периодически возникающее ощущение паразитирования на теме признания, «новой искренности», неискренней в своей навязчивой манере убеждения, бытующей на теле литературного высказывания, словно на стволе дерева.
Если говорить о содержании – первые же тексты вводят девушку Юлю, к которой обращено каждое предложение дневниковых рефлексий. Хотя персонажем Юлию, как и прочих, называть неправильно. Юлия – объект, на который направлено высказывание главной героини. Описание осуществляется исключительно через восприятие влияния Юлии на жизнь главной героини. Даже оценка собственных действий, своей сексуальности, а через сексуальность и личности, происходит через воображаемое мнение Юлии. Таким образом для читателя Юлия доступна для восприятия сквозь героиню и недосягаема для взаимодействия. Словно капризное и авторитарное античное божество – ее можно лишь любить или бояться, но ее нельзя увидеть. Юлия существует в каждом сомнении героини, в чувствах вины и злобы. И, если учесть, что Юлия не позволяет героине заводить ребёнка (из-за необходимости в их жизни биологического отца), но позже, при появлении дочки, пытается «присвоить» ее себе – это лишь подтверждает сравнение с божеством.
Вскоре, в книге появляется ещё один объект – дочка героини. Через дочку героиня обозревает моменты собственного детства, свои отношения с матерью. Объект дочери в сетевой структуре книги позволяет героине признаваться себе в своём отношении с биологическим отцом дочери и с фигурой мужчины вообще. Например, обращённое дочке (а на самом деле к себе самой) «да я даже папу теперь твоего люблю. Потому что он похож на тебя.» спустя несколько текстов приводит к афористичному выводу: «единственный способ хотя бы немного узнать отца, которого ты никогда не видел… – это посмотреть в зеркало». Как ветвится и перетекает от объекта к объекту повествование, также ведёт себя и любовь лирической героини. Любовь к Юлии, превращается в нежность к дочери, в трогательность от воспоминаний о собственной матери, потом эти чувства проецируются на маму мальчика, с которым дочь посещает один детский сад («…наши дети знакомы. А мы по-прежнему нет»), потом на ещё одну возлюбленную (Анну) и, снова, на Юлию.Так опять проявляется местечковая божественность объектов – способность перевоплощения, явления в «других» людях и вещах из жизни героини.
Формально, успеху этого эффекта способствует преимущественное применение вместо имён местоимений. Например в рассказе «Поэт», между героиней и ее «Богом цветов» появляется некая «она», которая говорит: « не пиши, это не принято, это очевидно…». В этот момент уже ни читатель, ни героиня не понимают о ком речь: о внутреннем критике или же о Юлии и ее очередной ипостаси.
Реально, этому способствует перенесение героиней фокуса своих чувств с объекта на объект – любой человек (да и сама героиня), стоит ему попасть в фокус, начинает функционировать одинаково. Причём, воображаемый читатель участвует в этом маскараде не в меньшей степени. Ведь не в пустоту говорил структурный психоанализ: когда мы ведём дневник, мы пишем письма «большому другому».
Рассмотрение вопроса, который является, пожалуй, центральным в книге – гомо- и гетеросексуальность – на уровне нарратива интереса не представляет. Любовные переживания в большинстве своём превращаются в патетику, где один готов целовать песок, по которому ходил другой, и неистово вдыхать запах оставшийся на футболке. Внимания стоит, опять же, структурная реализация вопроса. Героиня в какой-то момент заявляет о пресловутом женском и мужском начале внутри, о своей стандартной для людей двойственности «мальчике и девочке внутри», причём Иво – как заявляется – имя мальчика. После такого определения роли собственного имени, ласково произносимое имя дочери – Кирюша – приобретает симптоматичность повторения. В усиление эффекта повторения героиня постоянно проводит параллели между собой и своей мамой.
Ещё ярче этот сплетённый лейтмотивами текст проявляет себя, когда уходит от темы любви к теме ревности. Ревность героини мечется между мужчиной и женщиной и путаясь, ослепляясь, шарит в поисках, нащупывая то Юлию, то Анну, то дочку, то мать. А больше всего ожесточенной ревности возникает в восприятии героиней себя как поэта (автор указывает на это раз за разом), и в ревности того самого мальчика в себе к той самой внутренней девочке.
И несколько слов о поэтических текстах. Стихи (точнее песни) в книге – это шифрование переживаний героини. Но шифр даётся читателю уже после прозаического текста, где уже произведена вся дешифровка. Так возникает интересный эффект, когда поэтикой мы наслаждаемся, не разгадывая ее, а напротив, наблюдая как лирическая героиня превращает свою жизнь в поэтическую загадку. Но, нужно добавить, что многие песни, очутившись на страницах и лишившись музыкального сопровождения и исполнителя, оказываются слабыми стихами. Поэтому часто вместо вышеуказанного наслаждения мы от данных поэтических вставок получаем титры в конце очередной серии, которые хочется промотать (перелистнуть).
Подытоживая, «Синий ветер моих снов» – книга чувственных рефлексий, в которой любовь и нежность нередко подменяются патетикой, а показная искренность всячески пытается оправдать слабости авторского языка. Но, также, это книга, где структура позволяет читателю наблюдать конструирование личности необычным, чисто художественным путём, избегая надоевшей драматической направленности «становления» героя.
скачать dle 12.1
