Редактор: Ольга Девш
Моника Спивак – доктор филологических наук, заведующая отделом «Литературное наследство» ИМЛИ РАН, заведующая Мемориальной квартирой Андрей Белого (филиал Государственного музея А. С. Пушкина); исследователь русской литературы, культуры, идеологии ХХ века. Автор многих работ, в том числе книги о Московском Институте мозга, хранящем коллекцию мозгов знаменитых людей, монографии «Андрей Белый – мистик и советский писатель», публикатор наследия Андрея Белого. Среди ее публикаций последнего времени: Андрей Белый и Наташа Тургенева: Роман в письмах. Материалы из архива Гетеанума (Дорнах) / Сост., вступ. ст., подгот. текста и примеч. Т. Байера и М. Спивак (М.: Рутения, 2020); Андрей Белый. История становления самосознающей души. Кн. 2 / Составление, подготовка издания М. П. Одесского, М. Л. Спивак, Х. Шталь (Литературное наследство. Т. 112. В 2-х кн.) (М.: ИМЛИ РАН, 2020). Недавно появилась подготовленная Спивак книга: «Все мысли для выхода в свет – заперты» (М.: Common Place, 2021). Дневники 1930-х годов, позволяющие взглянуть на обстоятельства жизни великого символиста в последние его годы. Мы решили поговорить с Моникой Львовной и об этой публикации, и о наследии Андрея Белого вообще.
Вопросы задавал
Данила Давыдов
Прошлогоднее 140-летие Андрея Белого, несмотря на всю специфику ковидного времени, кажется, принесло довольно солидные «беловедческие» плоды в области публикаций архивных материалов и исследований. Вы находитесь на переднем крае этого процесса, и поэтому именно от вас хотелось бы услышать, какие издания, в которых вы участвовали или нет, представляются вам самыми значимыми. Два тома «Литературного наследства», два тома несобранного из многотомника Белого – что еще?О, да! юбилейный год – урожайное время для Андрея Белого. В это раз, хотя и дата не круглая (140-летие), приношения благодарных потомков были впечатляющими. Впрочем, большинство этих книг готовилось не к праздничной дате, а по чувству долга и из внутренней потребности, из интереса.
Для меня, конечно, наиболее интересен и ценен двухтомник несобранного Белого, который готовили Александр Васильевич Лавров и его постоянный соавтор Джон Малмстад. Они собрали те статьи и эссе Белого, которые были рассеяны по газетам и журналам, которые не вошли в знаменитые его сборники «Символизм», «Арабески», «Луг зеленый». Многие из них были труднодоступны, вроде бы и опубликованы, но в действительности они выпали из поля зрения читателей и исследователей. Мне эти два внушительных тома очень облегчат жизнь, ждала его много лет с нетерпением. Особенно, на мой взгляд, важна вторая книга, с работами позднего Белого, с 1916 года. Если самые значительные из его статей 1900-х все же вошли в уже упомянутые книги («Символизм», «Арабески», «Луг зеленый»), которые, кстати, не так давно были переизданы, то поздние статьи так и остались в россыпи. Белый-публицист эпохи революции, эпохи эмиграции и, наконец, периода жизни в Советской России (1923–1933) впервые, можно сказать, является нам со страниц этой книги. Не все статьи хороши, некоторые даже вредят репутации писателя-символиста, но это придает книге особую пикантность.
Про другие книги тоже надо пару слов сказать, хотя каждая из них заслуживает отдельной и – скажу нескромно – восторженной рецензии.
«История становления самосознающей души» Андрея Белого – это очень большое событие, это совсем новый Белый. В нем Белый (пользуюсь его же словами) пролетает над историей человечества обозревает и анализирует путь земной цивилизации, начиная с первых гностических сект и заканчивая эпохой символизма. Здесь Белый – масштабный историк и настоящий мыслитель. Это сложно для чтения, но интересно и очень ново.
Не могу не отметить еще одно важное издание, собственно юбилейное, которое, боюсь, многие пропустят:
«Золотому блеску верил...». Книги, рукописи, изобразительные материалы из собрания Мемориальной квартиры Андрея Белого. К 140-летию со дня рождения Андрея Белого (1880–1934) / Сост., подгот. текстов, подбор иллюстраций М.Л. Спивак, Е.В. Наседкиной. М.: Государственный музей А.С. Пушкина, 2020.
Это альбом, причем, очень красивый, но это и серьезная книга о книгах, о книгах Андрея Белого. В ней воспроизводятся неизвестные автографы писателя и его современников, рассказываются разные любопытные сюжеты, с ними связанные.
Вообще, очень интересно было бы понять, какой процент текстов Белого, которые понятно где находятся, еще не опубликован, какие тексты еще, хотя бы в теории, могут быть обнаружены, что утрачено безвозвратно. Ну и, соответственно, каков вообще объем наследия Белого, которое могло бы войти в академическое собрание.Какое неприятное слово – безвозвратно. Гораздо лучше звучит – тексты, еще не обнаруженные, не выявленные. Здесь есть надежда. Моя самая большая вера, надежда и любовь – огромный дневник, который Белый вел с 1926 года по 1931 год, то есть до тех пор, пока не начали арестовывать друзей-антропософов и пока при обыске этот дневник не был конфискован сотрудниками ОГПУ. На наши запросы в ФСБ, последовал ответ, что такого дневника у них нет. Но у нас-то надежда все же есть. Ну не могли они быть просто так уничтожены, наверняка еще найдутся, хотя бы через сотню лет (если, конечно, через сотню лет это будет кому-то еще нужно).
Безусловно, стараниями российских и зарубежных ученых очень многое из наследия Белого уже опубликовано или републиковано с научными комментариями (это прежде всего заслуги Лаврова). Но немало интересного для дальнейшей работы остается. Прежде всего – эпистолярное наследие. Да, это не такие огромные корпусы переписки, как, например, переписки с Блоком, Ивановым-Разумником, Метнером. Но их тоже необходимо издать, потому что только вместе с ними может быть представлен настоящий, полный Белый. Да и вообще, каждый самый мелкий документик что-то добавляет, корректирует в нашем представлении о писателе, об эпохе. А таких мелких и крупных открытий в науке о Белом еще немало. Часть материалов известна и просто ждет своего времени – это материалы из московских и питерских архивов. Но бывают и неожиданности. Вот, например, только что вышла книга переписки Андрея Белого с Наташей Тургеневой, сестрой его жены Аси. Мы подготовили ее совместно с Томасом Байером, замечательным филологом из США. Это он обнаружил несколько лет назад письма Белого в архиве Гетанума, в Дорнахе, в Швейцарии. Никто до него не обращал на них внимания. А письма потрясающие. Опять Белый в них совсем иным предстает, совсем новым человеком. Это настоящее открытие, революционное, можно сказать.
Кстати, по поводу собрания сочинений. Как вы оцениваете то, которое выходит много лет (под разными издательскими марками), насколько оно вообще может считаться релевантным стоящим перед ним задачам? Ну и, соответственно, известно ли хотя бы что-то о каких-либо планах подготовки строго академического собрания, или же мы будем обречены пользоваться пускай и приближающимися к идеалу, но разрозненными публикациями? Отдельно здесь мне интересна была бы ситуация с перепиской Белого.Это собрание сочинений затеял В. М. Пискунов в издательстве «Республика». Тогда многие снобы морщились, считали, что это какая-то облегченная, несерьезная версия, думали, что надо сделать все иначе, академически, как положено и как принято в академических институтах. Кстати, тогда же в Пушкинском Доме бродила идея такого правильного собрания сочинений, даже расписали его по томам. Как сейчас помню, планировалось 20 томов без переписки. Но серьезное дело с места не сдвинулось, и дальше росписи томов не пошло. А проект Владимира Максимовича имел несомненный успех. Сначала он, а потом продолживший этот проект издатель-энтузиаст Дмитрий Сечин смогли подобрать для томов очень достойных комментаторов. Нет ни одного провального тома, все хороши. Да, это не академическое собрание, но собрание с хорошим научным аппаратом, а это уже очень много. Уже вышло 17 книг. И еще пять-шесть точно выйдет. В итоге этот проект, сначала казавшийся даже авантюрным, стал магистральным. Без него нет современного Андрея Белого. Хочется сказать спасибо и Владимиру Максимовичу, и Дмитрию, и всем тем, кто в проекте участвовал.
Кстати, об академических собраниях сочинений. Может, и хорошо, что Белого эта судьба миновала. Полное собрание сочинений Блока выходит с прошлого века и конца не видно. Собрание сочинений Вяч. Иванова – только началось, а готовилось оно давно, когда закончится, совсем непонятно. А ведь Белый написал больше, чем оба они вместе взятые. Пусть будет неакадемическое, но собрание сочинений, доступное читателям и исследователям.
Как становится понятно из вашего предисловия и из комментариев, часть поздних архивов Белого была приобретена на аукционе неизвестным лицом и остается недоступной исследователям. Можно ли как-то подробнее рассказать об этом интригующем сюжете?Я написала об этом в книге дневников все, что знала. Да, чудесным образом всплыл считавшийся утраченным берлинский архив Белого – с дневниками, со стихами, с черновиками мемуаров о Блоке и письмами. Всплыл в каталоге Аукционного Дома и снова погрузился в пучину неизвестности. Очень жаль, просто очень жаль, что нельзя сделать его достоянием гласности. Это очень важные материалы.
К счастью и одновременно к сожалению, сейчас много беловских материалов всплывает на аукционах. Только что был парижский аукцион, на котором выставлялся архив Дарьи Часовитиной, ремингтонистки Белого, Волошина, Пастернака. За сумасшедшие деньги ушли автографы писателей... Через пару дней аукцион Кристи, в Лондоне – опять Белый, стихи, письма Томашевскому.
Хочу ли я эти материалы для музея или для любого российского архива? Конечно, хочу. Но это невозможно, приходится смиряться и делать вид, что виноград зелен, что не больно-то и нужно...
Обратимся к подготовленному вами тому дневников Белого 1930-х годов. Несмотря на их фрагментарный характер, это, конечно, очень сильное чтение. Как я понимаю, первоначальная версия была опубликована в томе «Литературного наследства». Можно ли сказать, что отдельная публикация призвана расширить читательскую аудиторию по сравнению с все-таки профессиональной аудиторией «ЛН»?Несомненно. Здесь более удобный формат для чтения, более доступная цена. Если эти дневники когда-нибудь будут еще раз переиздаваться, то мне хотелось бы сделать иллюстрированное издание – с фотографиями тех людей из ближайшего окружения Белого, про которых в дневниках говорится.
Образ Андрея Белого, возникающий в его поздних дневниках, очень драматичен, возможно, даже трагичен. При этом возникает полное ощущение его литературной изоляции. Так ли это, или все-таки можно говорить не только о литературных чиновниках, с которыми Белый вынуждено коммуницировал, но и о собственно литературных связях его в это время?Да, наверное, ваше впечатление верное. Литературная среда очень поредела. Из современников мало кто остался – разве что Пришвин, Чулков. Со многими старыми знакомыми Белый разошелся. Да и вообще пожилым гениям трудно найти себе ровню. До 32 года, до окончательного разрыва отношений, ровней ему был Иванов-Разумник. Это был великий собеседник и «пониматель» русской литературы. Но они не сошлись в политических взглядах, в понимании того, как должен вести себя писатель в условиях сталинской России. Иванов-Разумник требовал от Белого большей принципиальности, чем та, на которую тот был способен. Впрочем, были и другие друзья – Пастернак, Мейерхольд, Табидзе, Яшвили... Интересно, что совсем незадолго до смерти, летом 1933 года, Белый сблизился в семьей Томашевских, эта новая дружба могла обещать многое.
Довольно давно уже (как минимум начиная со статей М.Л. Гаспарова о мандельштамовской «гражданской лирике» 1937 года) начинается пересмотр границ «советского» и «несоветского» в тогдашней литературной ситуации. Чтение поздних дневников Белого в этой перспективе оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, очевидна его ярость, но и вполне ясное осознание всего происходящего вокруг. С другой стороны, какие-то явно вполне искренние формы выражения этих негативных чувств против торжествующего ничтожества (вроде братьев Бескиных) говорят о вполне сочувственном отношении не только к рабочему классу, но и к поверженным вождям (Бухарин, Троцкий и т. д.). В какой степени все-таки можно говорить о «советскости» позднего Белого?Конечно, можно. И о советскости Белого, и о его испуганности. Ведь все его антропософское окружение было арестовано в 1931 году, на него было заведено дело, которому могли дать ход в любой момент... Было чего испугаться.
Как относительно недавно выяснилось, он страстно хотел участвовать в Первом Съезде советских писателей, хотел разрабатывать концепцию соцреализма, хотел написать производственный роман... К счастью, умер, не успев осуществить задуманное.
Но при этом тот же испуганный, советский Белый не отрекся от антропософии, да и от себя прежнего тоже не отрекся. Писал «в стол», без какой-либо надежды на публикацию свою «Историю становления самосознающей души», «Воспоминания о Штейнере».
К последнему вопросу есть еще и особо интересующий меня подпункт: взаимоотношения Белого и Каменева. Что это было: только прагматическая заинтересованность Белого к предисловиям-«паровозам» Каменева или все-таки какой-то более глубокое внимание к каменевскому мнению?Каменев вообще – умнейший человек. Его статьи, даже ругательные предисловия к мемуарам Белого и к «Мастерству Гоголя», порой справедливы и очень интересны. Мне интересны, но не Белому. Он вообще долгое время не знал, кто пишет к его книгам предисловия. А когда узнал и прочитал, то, конечно, огорчился ужасно, до припадков, и испугался, что вообще с таким предисловием книги не выйдут. Ну и прежде всего оскорбился. Не привык, что к нему в таком тоне обращаются, не понял прелести партийной дискуссии. Каменев все же очень серьезной фигурой был, его ругательства в адрес Белого звучали как партийный приговор.
В дневнике 1931-го года появляется запись о «великолепной поэме» Хлебникова. А в предисловии вы цитируете фрагмент письма Белого Иванову-Разумнику 1927 г., посвященный кавказскому путешествию, и словесные игры, о которых Белый повествует, до крайности напоминают хлебниковские «звездный язык» и «внутреннее склонение». Насколько этот интерес Белого к Хлебникову был устойчивым и насколько эти совпадения методов словесных трансформаций неслучайны?Белый вообще относился к словесным экспериментам с интересом и одобрением. Формалисты, футуристы были в поле его внимания. Только он полагал, что им мистической глубины недостает. Вообще это особая тема, потому что многое и в Хлебникове, и в Маяковском восходит к Белому. Можно сказать, что в чем-то они были ему родные по духу.
Драматическая история антропософского кружка, члены которого были репрессированы и это отразилось в поздних дневниках Белого заставляют задуматься – что это все-так был за круг? Секта, узкое собрание единомышленников, случайно соединившиеся люди с близкими интересами? Или всего понемногу? Нет, это люди, соединившиеся совсем не случайно. Общие интересы, общая вера – это важно. Некоторых из них Белый знал с дореволюционных времен, многих – со времен революционных, когда активно работали антропософские кружки, а Белый с энтузиазмом участвовал в их работе. Для кого-то это могли быть простые библиотекари, не очень значительные, совсем «маленькие» люди, а для Белого – родные, круг ближайших единомышленников. Он ведь освободить их старался, прошения за них писал, сострадал им.
Есть такое встречающееся в (около)литературной среде мнение, что наследие символистов (в отличие от постсимволистов, ставших предтечами всего современного неомодернистского мэйнстрима) остаются, скорее, в истории литературы, нежели в пространстве живого чтения, и особенно не оказывают влияния на пишущих ныне авторов. Так ли это, если сконцентрироваться на фигуре Андрея Белого?Не хочу говорить плохо про пишущих ныне авторов. Думаю, что Белый лежит просто в основе мышления современного человека, вне зависимости от того, осознает он это или не осознает. Влияние Белого на литературу 20-х–30-х несомненно. Влияние Белого на литературу андеграунда – тоже. Что читают, на кого ориентируются современные писатели, не могу сказать. Но я бы считала, что большее влияние Белый должен оказывать как прозаик, а не как поэт, ну и как мыслитель.
Ну и традиционный завершающий вопрос: каковы ваши творческие планы в области «беловедения»? А может быть и за их пределами?Да планов – громадье. Что-то уже давно обещано, что-то просто интересно. Некоторые темы, до которых руки не дошли и давно уже не доходят, просто давят, как муки совести. Проблема, и большая проблема – в отсутствии времени. На отсутствие сил и усталость как-то неприлично жаловаться, но и это есть. Из актуального – роман «Москва», комментированное издание как раз для того собрания сочинений, о котором говорилось ранее. Мне было бы очень интересно этим заняться.
скачать dle 12.1
