Редактор: Ольга Девш
(О книге: Беленькая Н. М. Девочки-колдуньи. – М.: Самокат. – 2020.)
В период пост-Поттерианы издаётся так много произведений о маленьких волшебниках и волшебницах, что невольно относишься к этим текстам предвзято. Их настолько много, что едва завидев на странице слова «магия», «колдунья», «ведьма», тут же хочется отложить книгу в сторону. Да, авторы могут писать весьма и весьма талантливо, но готовы ли вы трижды в день наслаждаться овсянкой, даже если её готовят шеф-повара лучших ресторанов?
«Девочкам-колдуньям» удаётся выделиться в общем потоке своей тонкой экспрессивностью в «рецептуре». Автор этой сказочной повести делает ставку не на сюжет как таковой и даже не на саму тему волшебства или мотив избранности персонажей (хотя всё это в книге тоже есть, жанр диктует, как ни быть?). Писательница раскрывает эмоциональный мир четырёх взрослеющих девочек и делает это с огромной любовью. Её героини Аля, Кристина и Светка встречают во дворе необычную ровесницу – Натку, которая убеждает девочек, что они колдуньи.
В этом тексте подружки часто обнимаются, держатся за руки, и, поскольку это весьма характерное поведение для совсем юных девушек, так и хочется воскликнуть: «Верю!» Столь же часто они и ссорятся, тоже совсем по-девичьи, и, разумеется, особенно острый конфликт возникает у «богачки» Кристины и «девчонки с нашего двора» Светки. Соответственно своему возрасту, ученицы-колдуньи заводят «тайное общество», соответственно своему гендеру, даже это «общество» они видят, как семью, дом. В кустах, где собираются подружки на свои секретные встречи они ставят ящик-стол, раскладывают коврики, устраивают чаепитие.
Героини невероятно эмоциональны: как и положено подросткам, они время от времени переживают перепады настроения и сногсшибательные взрывы чувств. Причем писательница очень удачно показывает девичью неуравновешенность через необычные образы. Например, гнев и злобу, тёмное начало, проявившееся в душе Кристины в момент ссоры с подружками, автор определила, как «чёрное солнце». В целом текст изобилует описаниями эмоционально-чувственного восприятия мира: цвета, звуки, запахи, тактильные ощущения – всё имеет особое значение для девочек. В первую очередь через чувства, а не через логику они познают действительность и взрослеют, накапливая именно опыт «переживания».
Например, когда Аля особым «колдовским» взглядом всматривается в лист клевера, она словно переносится на зелёную планету: « Она будто бы погладила его взглядом: один листок, другой, третий. В мягких лучах вечернего света она видела его во всех подробностях. Светлые волокна, тёмные прожилки. Белый узор в середине каждого листика образовывал звёздочку. Но тут в глазах у неё позеленело, голова закружилась, и на несколько секунд Аля очутилась в непролазной зелёной чаще, где не было ничего, кроме клевера. Клевер, куда не взгляни — один только бесконечный клевер! Если где-то существовала зелёная планета, то это была она. Все оттенки зелёного! Алю обдало травянистым запахом. В ушах звенело, и звон прокатился по воздуху зелёными полосками». Это и есть обыкновенная «колдовская» сила женщин – она в разнообразии, глубине и тонкости чувств. Метафорически автор показывает, как девочки начинают осознавать в себе зарождающуюся женственность. «Будем находить необычное в обычном и делиться опытом», – не зря именно такую задачу ставят перед собой будущие ведьмы.
Описания, а не события, прилагательные, а не глаголы – вот выбор автора Надежды Беленькой.
В литературе для девочек-подростков сам сюжет не обязательно должен быть насыщен действием, поскольку юных читательниц, в отличие от мальчишек, зачастую больше интересует скрытая психологическая подоплёка происходящего, а не внешняя его сторона. Весьма любопытный ход в связи с этой гендерной особенностью восприятия использует Надежда Беленькая. Её текст – это «матрёшка»: внутрь одной большой сказки про то, как три подружки ищут пропавшую четвёртую, писательница «спрятала» более мелкие истории. Среди них: легенда про деревню, где все жители умели колдовать; недописанный Алей роман про голубя с человеческим лицом; сюжет про старушку, которая умеет вызывать шаровую молнию и т. д. Каждая «матрёшка» – это поиск «колдовского в обычном», где значение имеют не сами действия, а опыт их «переживания», познание себя и мира через богатый эмоциональный спектр.
Несколько «матрёшек» (легенд, сюжетов, историй) относится к реальной и «магической» Москве. И вот здесь само собой происходит разделение аудитории: москвичи, а также знатоки столичной истории и архитектуры, независимо от места их проживания, и менее осведомлённые читатели из других городов и весей России поймут этот текст по-разному. Московские локации постоянно фигурируют и в повествовании, и в иллюстрациях: Земляной вал, 42/20, Воронцово поле, 10, Яузский бульвар, Институт мозга, промзона и т.п. Причем они несут важную смысловую и эмоциональную нагрузку, поскольку и героини, и автор нежно любят город. Однако поясняющих комментариев, информационных врезов или карт, к сожалению, в этой книге нет, хотя, когда место действия играет особо значимую роль, их принято делать в детских изданиях.
Почему это важно, можно показать на простом примере. Допустим, какой-то автор укажет в своём произведении, что дело происходит в Вологде в ДКЖ, но без всякого описания что это и где это. Что скажет эта аббревиатура человеку, не знающему «город, где резной палисад»? Ничего. А вот вологжанин сразу представит заброшенный памятник архитектуры – Дворец культуры железнодорожников. ДКЖ – культовое, знаковое и отчасти мистическое место для Вологды. В наши дни здание не эксплуатируется, но о нём хотя бы раз слышали все горожане, и, конечно, подростки, которые почти поголовно мечтают тайком забраться внутрь этой наглухо заколоченной «заброшки» (и некоторые забираются).
Вот так же и с Москвой в «Девочках-колдуньях». Для жителей столицы, для взрослых людей, возможно, не из Москвы, но хорошо знающих историю и архитектуру этого города, хотя бы раз бывавших в нём, указание локаций сделает текст только богаче и ярче. Для не-москвичей, особенно юных, особенно ни разу не посещавших белокаменную, некоторая часть аллюзий и смыслов, к сожалению, останется не доступной. Для примера вот рассказ Светки родителям Кристины о «доме со статуями на Яузском бульваре»:
« — Короче, — невозмутимо продолжала Светка, — если подойти совсем близко, можно заметить,
что одну статую — ту, которая тётка с ружьем, — держит за ногу мертвец.
— Что? — Кристинина мама чуть не поперхнулась.
— Мертвец Костяная Рука. Я с детства про него знаю».
Безусловно, Светка знает про мертвеца Костяную Руку, все участники диалога отлично представляют этот дом, а как быть читателям из других городов? Общее понимание произведения от таких упущенных моментов не страдает, но без «московской ноты» повесть воспринимается гораздо бледнее. Вот поэтому в книгоиздании для детей и принято объяснять подобные вещи иногда с помощью комментариев, иногда с помощью современных дизайнерских решений. Чтобы и ребята из-за МКАДа смогли полюбить Москву так же сильно, как автор и героини повести, мало просто назвать локации, мало рассказать легенды, надо показать, описать детально, пояснить.
Поскольку в детской литературе оформитель, дизайнер, художник – соавторы прозаика, хочется отметить работу иллюстратора Анны Воронцовой. Образы-символы (тени, листочки деревьев, насекомые, травы, звёзды, птицы, московские улицы и адреса и т. д.) удачно перекликаются с настроением произведения. В некоторых местах иллюстрации становятся естественным и органичным продолжением текста. Например, на странице 119 появляются те самые голуби, которых хотела бы нарисовать Аля, разочаровавшись в своём таланте романиста.
Наталкивает книга «Девочки-колдуньи» и на ещё одну очень непростую тему для размышления. Вспомним на минуточку роман Бориса Акунина «Внеклассное чтение». Прелюбопытный диалог состоялся в нём у главного героя Николаса Фандорина с маленькой дочкой. Папа читал детям-двойняшкам, Эрасту и Геле, книжку на ночь:
«В одном царстве, в русском государстве жил-был царский сын Иван-царевич", – начал Фандорин.
– Мальчик? – немедленно перебила Геля. – Опять? То про Мальчика-с-пальчика, то про Емелю. А про девочку когда?» Эраст выразительно закатил глаза, но проявил сдержанность, ничего не сказал».
«Про девочку когда?» – провокационный вопрос на самом деле задаёт не Геля своему отцу, а взрослый писатель взрослой же аудитории. Так уж сложилось, что «сказок для/про девочек» в истории литературы всегда было намного меньше, чем «сказок для/про мальчиков». Мало того, «сказки для/про девочек» зачастую оказывались фальшивками. Сказка податлива, как психика юной читательницы: она послушно, как примерная школьница, отражала те требования, которые мужчины-авторы предъявляли женщинам в ту или иную эпоху. Скажем, «Дюймовочка» Ганса Христиана Андерсена – пример для подражания будущим покорным «мудрым» жёнам. Одна из функций сказки или сказочной повести, адресованной детям, дидактическая. И никак её не обойдёшь, не объедешь, даже если автор и не ставил перед собой цели воспитывать, теория литературы упрямо определяет его в педагоги. «Дюймовочка» не «сказка для/про девочек», это произведение для родителей, желающих воспитать примерную дочь-христианку. Парадоксально, но это вовсе не значит, что детям такое произведение не понравится – понравится, если будет написано с талантом.
Лишь к XX-му веку ситуация постепенно изменилась, в том числе и в русской литературе. Появились настоящие «сказки для/про девочек». Конечно, фантазёрка Мурочка Корнея Чуковского, над которой не довлели никакие отцовские «наказы о послушании». Или Ева Кюн из «Повести о рыжей девочке» Лидии Будогоской – бунтарка на стыке эпох. После войны ярчайшей героиней для своего многострадального поколения стала Гуля Королёва из «Четвёртой высоты» Елены Ильиной. Появилась путешественница во времени и космосе Алиса Селезнёва из произведений Кира Булычёва. Многие полюбили сказку «Оранжевая звезда» Владимира Аринина, где сёстры Астра и Хризантема отважны и сильны духом. Несгибаемая Лена Бессольцева из «Чучела» Владимира Железникова заставила обсуждать проблемы школьной травли. Словом, «сказки для/про девочек» встречались не так уж и редко и были любимы не только юными читательницами.
Но где-то с середины 90-х годов и по сей день нечто странное происходит в детской литературе. Из неё вдруг опять исчезли «сказки для/про девочек». Нет-нет! Произведений для детей, в которых главное действующее лицо – это ребёнок женского пола, много. Но «героинь своего времени» среди них нет. Нередко произведения на самом деле ориентированы на взрослых ценителей словесности с изрядным филологическим багажом знаний. Получается, снова «фальшивка»? И не девочки вовсе в центре повествования, а «симуляции девочек» из теории и истории литературы, «прикидывающиеся» детьми.
В своём интервью Надежда Беленькая говорит: «Я человек книжный, и прототипы моих девочек — герои книг. «Апрельская ведьма» Майгуль Аксельссон — книга, из которой отчасти взялись «Девочки» — растет из «Апрельского колдовства» Рэя Бредбери: она своего рода развернутый фанфик на знаменитый рассказ, и ничуть этого не стесняется. Кристина — персонаж из «Апрельской ведьмы». А еще Кристина — Сашка из «Vita Nostra» Дяченко, которую я всем очень советую прочитать. Натка — Тень из «Воздуха» Екатерины Садур, Валя из повести Юрия Яковлева «Тайна Фенимора», которую я любила в детстве. Мелкая Аля — Алиса из «Тайны Третьей планеты» Кира Булычева. Светка Синица… не знаю точно, откуда взялась Светка. Но она явно была, я ее не выдумала. Тут и Ремизов, и Булгаковская Наташа — взрослые прототипы, из классики, тоже есть (какая же без этого ведьма). Ну и прототипы всех четырех — героини фильма «С феями шутки плохи» Ника Уиллинга. Там даже тема похожая: древнее знание, которое девочки нечаянно обнаружили во время игры»*.
«Принцесса» Кристина, «девчонка с нашего двора» Светка, «ботаничка» Аля, «волшебница» Натка – найти их предшественниц в литературе прошлого и настоящего можно опираясь хоть на это интервью писательницы, хоть на свой собственный вкус. Вот только искать-то хочется совсем и не их. Когда прочитаешь тысячи книг, вышедших только за последние пару лет, о волшебниках и волшебницах, когда пресытишься детскими детективами, когда один только вид обложки с артом-фэнтези заставляет вспоминать несчастного Верещагина из «Белого солнца пустыни» и надоевшую до смертной тоски икру, возникает вопрос. Почему современные детские авторы очень часто предпочитают искать своих героинь в книгах, теории, истории, кинематографе, мифологии, философии, религии и т.д., но весьма редко в реальности? Почему ни одна из персонажей-девочек так и не стала всенародной любимицей, настолько популярной, чтоб её имя знал любой ребёнок и даже взрослый, у которого нет детей? Где современные Евы Кюн? Гули Королёвы? Где Мурочки? Алисы Селезнёвы? Астры и Хризантемы? Где Лены Бессольцевы, про которых будет спорить вся страна? Где оригинальные «сказки для/про девочек»?
Конечно, это вопрос не к Надежде Беленькой или другим прозаикам. В конце концов, всякий волен искать идеи и вдохновение, прототипов и прообразы там, где хочет, так почему бы и не в книгах. Это, скорее, тема для размышлений литературоведам и критикам. Здесь открывается большое поле для исследования, значительно превышающего рамки скромной журнальной рецензии на «Девочек-колдуний». Однако хоть немного задуматься будет полезно всем, поэтому пусть настойчиво прозвучит ещё и ещё раз: «А про девочку когда?»
______________
*Каждая девочка немного колдунья… Надежда Беленькая о своей новой книге // https://www.labirint.ru/child-now/devochki-kolduni/скачать dle 12.1
