Редактор: Максим Дрёмов(
О книге: Александр Фролов. Внутри Точки. М.: Русский Гулливер, 2021.)Сложная, непрозрачная поэзия (hermetic poetry), наследующая метареализму, в поколениях старше 25 в основном тяготеет к двум полюсам. Это или обращение к высокому модерну (сюрреализм, Э. Паунд, Т.С. Элиот) и метафизической модальности высказывания, контекстообразующей фигурой такого письма можно назвать Андрея Таврова, или же различные изводы языкового аналитического письма (language writing) от рефлективного до феноменологического, контекстообразующие фигуры – Александр Скидан периода «Красного смещения» и Никита Сафонов соответственно.
Значимым исключением видится поэтика Александра Фролова, в которой опора на языковой аналитизм соединяется с движением в сторону онтологических карт восприятия. Этот же факт перцепции подкрепляется импровизационной техникой письма, благодаря которой образы выстраиваются в своеобразной геометрии, то исходя из «пульсирующих точек», то закручиваясь в спирали и «нити повествования».
Так и в тексте «Туманная спираль» импровизирование от свернутого тумана к «обрушению синтаксиса» становится способом проследить «бег теней вниз по ступеням к морю», сделать восприятие фасеточным, обозначить тонкие взаимосвязи деталей мира, языка, времен и их останков:
<…>
Останки мамонтов –
строчки, описывающие ледник – растут вдоль
твоего поверхностного взгляда на вздёрнутую серебром нить
повествования (дома стояли окнами к берегу моря, незаживающее солнце,
определенный порядок слов, частота смены зелёного на жёлтый, вторник или ноябрь),
достаточного для примечания раны в веществе, многократно использованного
в качестве примеров речевых ситуаций: пустые бараки,
хитин, обрушение синтаксиса – заполнить нарастающей темнотой
в случайных словосочетаниях, в их взаимодействии с другими,
такими же кипящими смолами, чтобы новые сгустки освободили
мгновение от времени, дав нам недостающее звено: проснуться.
Пелена рассеялась на цвет и струну, развернувшись в ландшафт.
Сам Фролов артикулирует ориентацию на «свободную импровизацию» в своем письме: «оно связано с музыкальным ответвлением free jazz, которое берёт своё начало в середине XX века. Его специфика заключается в полном отказе от каких-либо рамок: на первый план выходит звук как самостоятельная, самодостаточная единица, и вариации его характеристик – высота, длительность, громкость, пульсация и т.д. <…> Это музыка мгновения, существующая лишь в момент её исполнения. Абсолют настоящего» [1]. Именно поэтому книга от заголовка до финального эссе погружает читателя внутрь абстракций, чисел, знаков, геометрических фигур, которые могут повторяться из текста в текст как важные элементы импровизаций Фролова.
Здесь важно, что риторика такого письма всегда процессуальна, расщепление и развертка образов – это всегда динамика сложного восприятия деталей мира и языка. Так в многоуровневой композиции «Множества» Фролов работает с «механизмами разрыва», «срезами», «корпусами», чтобы обнажить лабиринт ассоциаций, который дает нелинейная открытая форма стиха, звук, визуальность:
Намагниченный лес:«Зерно барабана неистово фосфором на спайках колодца и глаза.Туземны тюбики аэроплана (кости языка). Землисты лица пуль, запечённых в замыкании.Изотермия пространства.Скопление полых лексем, о гекзаметры нуля подсвеченных: нарывы галактик.Эстетика мигающих дистанций,укрупняясь в тонкость листа, раздавая костры шаровые. Бестиарий шелка полнокровно пытался лесом.<…>Такие визуально-семантические стяжения не могут не отсылать к устоявшейся традиции непрозрачного письма, однако важным приращением здесь как раз является разветвленность привычных компонентов, их свободное движение в процессе как порождения текста, так и его восприятия.
При этом импровизация отличается от потока сознания, на что указывает Александр Уланов в своем предисловии. В музыкальной теории «язык» импровизации воспринимается как использование готовых «и конвенционального "словаря", и конвенциональной, общепринятой "грамматики"» [2]. Иными словами, в отличие от потока сознания, где эстетически значим спонтанный «набор образов», здесь же спонтанно использование вроде бы готовых элементов (сложных метафор, лингвистических и математических терминов), высвечивающих иные взаимосвязи между субъектом и миром в нем:
Острота на заглушенных пальцах – синдром?
Живородящие уколы пульсаций:
в предельных точках рассада обретает язык.
Между – пружина заводит дистанцию.
Шнурует ветер отсутствие опоры – воздух пуст, ушел.
Надзеркальная ртуть.
На боку туман подсыхает, спит.
Синяя глина.
Озеро.
Идеальный ноль.
Сфера вне сферы.
Логические орбиты.
Идеи гнезд.
<…>
Кумулятивные связи явлений и эффектов, логик и идей в процитированном фрагменте как раз и представляют собой подобную импровизацию, где логика расщепления семантики между свойствами («острота») и ощущениями («уколы») переходит в расщепление самой структуры текста от стихотворной к прозаической форме:
Циркуль, теряющий траекторию: площадь агонизирует в зигзаг — это осадок на дне числа, собираясь цепью из пыли и гари (украденный воздух, клочья, расшитые вороньим зрачком, окна негатив, будто содрать то, что дарит всему двойника — так бесплотный массив, несхватываемый ловушками времени, повторяет миры в мгновенном стирании, как эхо, удаляясь, вытаскивает оси из каркаса, что теснил контуры крика, оставляя петлям их пустоту), размыкает сцепленные руки, разводящие стрелки в диаметр: не смыкается нить вокруг живущего сном нектара в диск пчелы, повиснув концами острыми, как жало, над золотистой фольгой, выстилающей местность
<…>
Геометрия пространства данного фрагмента находится между процессами созидания и разрушения («повторяет миры в мгновенном стирании»), что подкрепляется прозиметрией (соединением стиха и прозы) всего текста, разрушающего и создающего готовые стиховые и прозаические формы, смыслы, аспекты восприятия.
В целом, проблема восприятия мира в динамике, но все время ускользающей, застывающей – основная проблематика книги «Внутри точки», раскрываемая не только через тексты, но и через фотографии, усиливающие фокусировку на возможном и невозможном, запечатлевая как игру света и тени, так и динамические состояния окружающего мира:
Связь текстуального пространства с пространством воспринимаемого мира («рёбра огня – / бросают асимметрию почерком», «
Ниже холода черный синтаксис киснет»и т.п.) роднит поэтику Фролова с аналитическим письмом, а онтологическая образность («Мир пьёт, пока дождь не становится кристаллом»), интенции к трансцендентному и мифологическому («Анубис лепит / золотые ноги из глины с берегов реки, помнившей исток, как зрачок сокола») – с модернистскими поэтиками. Такое взаимодействие в чем-то полярных эстетик симптоматично и наблюдается во многих недавних дебютах, где привычные основания аналитического и модернистского письма подвергаются сомнению и возникают новые пересборки непрозрачного способа высказывания.
В этом плане импровизационная техника Александра Фролова, открытая им еще в дебютной книге «Гранулы» (2017), показывает насколько различны могут быть основания этого поворота к модернистским способам высказывания, выступающим как «средство», с помощью которых возможно «создать, а точнее нащупать необжитые прежним опытом пространства возможных связей мира». Так и книга «Внутри точки», анализируя зазоры в языке и мире, создает особые геометрические пространства этих связей и их восприятия.
_________________
[1] Фролов А. Стёртые поверхности (с автокомментарием) // Флаги #9, 2021. URL: https://flagi.media/piece/178
[2] Баташев А. Феномен импровизации // Портал «Джаз.ру». URL: https://www.jazz.ru/pages/batashev/improvisation.htmскачать dle 12.1