ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Наталья Метелева. ВЕЩИ ПОСЕРЕДИНЕ

Наталья Метелева. ВЕЩИ ПОСЕРЕДИНЕ

Редактор: Ольга Девш


(О книге: Амихай Й. Сейчас и в другие дни / пер. и сост. А. Бараша; послесл. Ю. Левинга. — Екатеринбург; Москва: Кабинетный ученый, 2020. — 100 с. (Серия «InВерсия»; вып. 9.)

 

У книги новых переводов Александра Бараша из Йегуды Амихая «Сейчас и в другие дни» уже есть некоторая история в русскоязычном литературном сообществе. На нее пишутся рецензии в литературных журналах, в связи с выходом книги была организована беседа (1) литературоведа Юрия Левинга и переводчика Александра Бараша, где подробно говорилось о биографии поэта, факторах литературного успеха, а также о специфике перевода его поэзии, написанной на иврите, на русский язык. Кроме того, недавно стало известно, что благодаря в том числе и этой книге Александр Бараш вошел в лонг-лист переводческой премии «Мастер» гильдии «Мастера литературного перевода».

«Сейчас и в другие дни» – вторая вышедшая на русском языке книга избранных стихотворений Йегуды Амихая, классика современной ивритской поэзии, относящегося к поколению израильских поэтов 50-60-х гг. прошлого века. В годы Второй мировой войны он служил в Еврейской бригаде британской армии, в 1948 году во время Войны за независимость воевал в частях Пальмах. Если принять во внимание эти факты его биографии, читателя может удивить спокойная интонация и простота поэтического высказывания Амихая, отсутствие пафоса, больший интерес к сравнениям, чем к метафоре. Как отметил Александр Бараш на презентации книги, при переводе стихов Амихая на другой язык ни в коем случае нельзя допускать «завышения» нейтрального регистра речи, необходимо пользоваться разговорным синтаксисом и нейтральной лексикой и всячески избегать пафоса.

И мысли намотаны на тело,
будто ремни на грузчика.
Может быть, они как-то помогут
вытянуть продолжение жизни.

В книге в целом и конкретно в приведенных строках обращают на себя внимание образы, взятые будто из разных плоскостей: поэтический субъект, рассуждая о продолжении жизни, разворачивает эту тему в очень конкретных материях, во всей осязаемой плотности телесного опыта. В переводе этого текста на русский язык, на наш взгляд, очень точно найдено слово «намотаны», достаточно разговорное, вызывающее ассоциации с небрежностью, хаотичностью; «мыслям» же придается некоторая тяжесть, которую тянет грузчик при помощи ремней. 

Такое внимание к повседневности и к языку повседневности, на наш взгляд, возникает неслучайно. В непростой исторический период войн открывается новая страница истории еврейского народа – возникновение современного государства Израиль, произошедшее относительно недавно. Вслед за этим встают новые вопросы, в первую очередь, языка общения, повседневной жизни в новой реальности. Изменения в повседневности начинаются с самого простого, например, с имени. Приехавшие из Европы на историческую родину евреи, как правило, меняли данные им при рождении неблагозвучные для иврита имена. Так, в случае с Амихаем, его новое имя, кажется, предвосхищает его путь в поэзии и литературе, где он зарекомендовал себя как голос еврейского народа. Имя Йегуда – вполне распространенное, восходит к слову «Иудея», от которого также происходит существительное «иегуди» (на иврите – еврей или уроженец Иудеи). При этом фамилия поэта является изобретенным концептом, который состоит из слов «народ» (ам) + «мой» (и) + «живет» или «жив» (хай) (2). Имя, таким образом, обращено одновременно и к повседневному, и к фундаментальному – жизненному пути, который оказался служением еврейскому народу в литературе.

Использование разговорного иврита в поэзии считается одной из заслуг Амихая. Язык, который, как и еврейский народ, существовал в изгнании две тысячи лет, в период написания Амихаем стихов находился в процессе перехода от своего книжного «божественного» варианта к языку повседневного общения. С выходом Амихая на литературную сцену в ивритской поэзии начинает «господствовать англо-американский свободный стих и французский экзистенциализм» (3), а разговорный язык становится неотъемлемой ее частью. «Его обвиняли в том, что ангелы у него в стихах говорят на языке рыночных торговцев, а ночные стоны любви описываются как голоса раненых птиц», – говорится в анонсе презентации книги на сайте проекта «Эшколот». Об иврите, на котором написаны стихи Амихая, русскоязычному читателю, не владеющему этим языком, судить довольно сложно. Однако на уровне тем и образов можно проследить, что в этих текстах библейские сюжеты попадают в обыденную обстановку, проживаются иначе, с точки зрения повседневности и телесного опыта.

Издали любая вещь кажется чудом.
Но вблизи чудо не выглядит чудом.
Даже тот, кто шел через Красное море,
когда оно расступилось — видел только
потную спину того, кто шел перед ним,
и движения его бедер.

Чудо, описанное в Библии изначально на книжном иврите, предназначенном для передачи священного писания, в этом тексте сталкивается с точкой зрения человека, живущего здесь и сейчас. Расстояние между «чудом» и «потной спиной», которую скорее всего бы ощутил человек, если бы шел в толпе – это расстояние в стихотворении Амихая заставляет воспринимать библейское «чудо» и мир повседневности как нечто противоположное друг другу.

Язык, повседневность в стихах из книги «Сейчас и в другие дни» соприкасаются с современным Израилем, с городом Иерусалимом, в котором жил и писал Йегуда Амихай. Город является частью телесного опыта. Пребывание в нем связывает библейское и современное, прошлое и будущее, ставя при этом как бы посередине пространство поэтического и делая современного человека и его язык новой точкой отсчета.

Живые и мертвые встречаются в моем полусне,
словно представители двух враждующих народов
в третьей стране.
И мое лицо — лицо побежденного, которое
окрашивается цветами победителя.

Здесь между обломками статуй и колонн
я спрашиваю, как Самсон обрушил филистимский храм,
где он стоял, слепой, ничего не видя, и сказал:
«Умри, душа моя, с Филистимлянами!»,
обнял ли он колонны, словно это последняя любовь,
или оттолкнул их от себя как можно дальше,
чтобы остаться одному в смерти.

Вновь обращают на себя внимание объединяемые Амихаем реальности. Но также здесь есть полусон, третья страна, – альтернативные пространства, где такие противоположности, как жизнь и смерть, могут соседствовать друг с другом. Амихай часто пишет одновременно о прошлом и о будущем, о жизни и о смерти, о войне и о мире.

Страна не делится на зоны войны и мира.
И тот, кто роет укрытие от снарядов,
вернется и будет спать в нем со своей девушкой,
если останется жив.

Как можно увидеть в данном отрывке, противоположности не сравниваются между собой, а скорее «уравниваются», переносятся в контекст повседневности, состоящей из человеческого, телесного. Такие универсалии, как Любовь, Вечность, Смерть, Бог, Другой, о которых довольно сложно говорить напрямую, называя их простым и доступным каждому читателю языком, пронизывают едва ли не каждый текст книги. В приведенном выше отрывке можно видеть, что Амихай не разграничивает противоположности, а ставит их в один ряд.

В своей диссертации «Поэзия Йегуды Амихая» испанская исследовательница Ракель Гарсия Лосано (4), называет место, в котором, по ее мнению, возникает поэтическое в текстах Йегуды Амихая, пространством «между». Поэтическое ощутимо в тот момент, когда противоположные явления воплощаются в «вещах посередине». Во многих текстах из книги в момент высказывания поэтический субъект находится в путешествии, во сне или полусне, а также на границе между вечностью и настоящим моментом.

Все, что продолжает жить, с момента нашей смерти и дальше,
это вечность. Мы живем в вечном сне других,
тех, кто был до нас, мы их вечность. Мосты
успокаивают нас. Плуги из прошлого столетия
ржавеют в высокой траве.

Полусон или сон, как в приведенном отрывке, является таким пространством «между», о котором пишет Ракель Гарсия Лосано: живые и мертвые соседствуют в пространстве сна – пространстве вечности. В этом тексте, на наш взгляд, звучит фраза, которая могла бы стать своеобразным девизом поэтической интонации Амихая: «Мосты успокаивают нас». Схожее впечатление возникает, когда впервые читаешь о смерти и дне рождения одновременно: «В високосный год / день смерти становится / ближе к дню рождения / или дальше». 

Амихай стремится увидеть то пространство, где противоположности могли бы сосуществовать. Это пространство человечности, в котором любовь в ее телесном проявлении становится точкой отсчета в новой парадигме человеческого, которой не чужды страдание и одиночество. Продолжая тему спокойной интонации стихотворений Амихая, можно видеть, как они «способны высказать и осмыслить “спокойную и уверенную решимость упорствовать в человечности”» (5), которая учитывает Другого.
Поэтический субъект в поэзии Амихая глубоко индивидуален, он замечает и собирает вокруг себя детали бытия. В этом смысле будучи голосом еврейского народа, поэтическое высказывание Амихая стремится в то же время быть индивидуальным и естественным, как язык.

Стихи из книги «Сейчас и в другие дни» – об опыте быть человеком. В каком-то смысле это универсальный опыт, вневременной. Однако в этих же стихах обнаруживается узнаваемый человек двадцатого века, который должен выжить в неблагоприятном мире и, несмотря на попытку найти убежище в своей индивидуальности, не может избежать взаимодействия с ним.

Передаем друг другу любовь,
с верхних полок, и вот
стало пусто
и открылось
безвоздушное пространство —
внешний мир.

Я как лист на дереве, он
знает свои границы, не хочет перерасти их,
смешаться с природой, вылиться в большой мир.

Стихи Амихая приглашают к знакомству с индивидуальным опытом и в то же время к размышлению об универсальном. Все мы боимся смерти, потерять близких, боимся войны, страданий, излишней предопределенности и в то же время неизвестности, которая порой вызывает сильную тревогу. Читатель книги «Сейчас и в другие дни» найдет в ней пространство «между» историческим, религиозным и повседневным, смелые переходы от одного дискурса к другому, городское повседневное пространство как место путешествия из вечности в настоящий момент, в сон, к моментам рождения и смерти, к Другому. Несмотря на то что повседневное тесно связывается с телесным опытом с миром человеческих переживаний, в которых есть место ностальгии, грусти, одиночеству, в этих стихотворениях покой – одно из важных состояний «посередине».

ИЗ ЦИКЛА «ИЕРУСАЛИМ 1967»

Одиночество всегда в самой сердцевине,
в центре, защищено, укреплено. И люди
должны чувствовать себя в безопасности,
но они этого не чувствуют.
И когда выходят наружу —
возникают пещеры
для новых отшельников.
Что ты знаешь о Иерусалиме.
Ты не должен понимать языки:
они проходят через все, как сквозь развалины.
Люди это стена движущихся камней.
Но даже в Стене Плача я не видел
таких печальных камней, как эти.
Моя боль светится всеми буквами,
словно название гостиницы напротив.
Что меня ждет и что не ждет. Амен.

 

_______________
1. Речь идет о презентации книги “Сейчас и в другие дни" http://www.eshkolot.ru/event/43681
2. Kerik C. Yehuda Amijái, una voz moderna del pueblo judío // Yehuda Amijái. Mira, tuvimos más que la vida: Nuevos poemas escogidos. Elefanta Editorial, 2020.
3. Шпирко И. Н. Некоторые аспекты иврит-русского поэтического перевода в свете истории поэзии на иврите // Язык иврит: исследование и преподавание. 2004. № 7.
4. García Lozano R. La poesía de Yehuda Amijái: La esperanza siempre está en el medio (Estudio sobre la obra poética de Y. Amijái, 1948-1989). Tesis doctoral, 949 p.
5. Коэн-Левинас Д. Как стих становится евреем. Целан и Деррида / Пер. с франц. В. Лапицкого. - СПБ.: Jaromír Hladík press, 2020. - 96 с.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 071
Опубликовано 01 авг 2021

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ