Редактор: Максим Дрёмов
(О книге: Бородин В. Клауд найн. М.: Центр Вознесенского, 2020 (Центрифуга).Новая книга Василия Бородина, «Клауд найн», вышедшая недавно в серии «Центрифуга» издательства Центра Вознесенского, обладает сложной поэтической генеалогией. Это книга поэта уже девятая по счету, однако, кажется, в полной мере родственные связи Бородина с русской литературой прошлого века до сих пор в полной мере прочерчены не были. Я даже не буду пытаться проделать подобную работу в этой короткой заметке, моя цель — постараться объяснить, в чем, на мой взгляд, уникальность этой книги в поэтическом ландшафте последних лет. Однако, чтобы это сделать, мне все же придется назвать нескольких авторов, с которыми поэтика Бородина связана непосредственно.
В первую очередь это, разумеется, Мандельштам. Бородин строит многие свои стихотворения на совершенно мандельштамовском типе необязательности, когда стихотворение обрывается как бы на полуслове (у Бородина правда почти не бывает ударных концовок, в отличие от, скажем, Ахматовой, или, если брать современную поэзию, Линор Горалик или Федора Сваровского). Такое, некотором роде, ощущение легкомыслия — и речь здесь скорее о видимой простоте, которая, увлекая за собой, в итоге сплетается в куда более сложные конструкции — стиха Бородина, конечно, заставляет вспомнить о поздних стихах Мандельштама. Наконец, легкость эта достигается в том числе и тем, что Бородин, опять же, оглядываясь на мандельштамовскую традицию, часто включает в текст фразеологию повседневной речи — устойчивых словосочетаний, считалок, обыденной метафорики. Недавно в «Новом литературном обозрении» вышла книга Павла Успенского и Вероники Файнберг, посвященная этому свойству мандельштамовских стихов. Исследователи полагают, что именно за счет включения в текст несколько деформированных фрагментов обыденной речи стихи Мандельштама кажутся интуитивно понятными, чтение их кажется легким и ясным. Думаю, что это относится и к стихам Бородина:
«ящерица бежала и замерла
смотрит - язык раздвоен
воздух — как бы куб из стекла
поле — воин»
«след в снегу водою чёрен чуден —
кто бы перст вложил?
путь уже поистине безлюден
хоть бы смех ожил
бог вам помощь
вот и месяц
нож сложил»Однако подобное свойственно и стихам, к примеру, Михаила Гронаса. Бородин же осложняет свои тексты и другим типом поэтики — хлебниковским. Собственно, он заявляет об этом прямо — Хлебников упоминается в первом стихотворении сборника. Слова в стихах Бородина как будто не прилегают друг к другу плотно, а находятся в своего рода броуновском движении — рифма то исчезает, то появляется, когда ее уже и не ждешь, слова иногда опрокидываются в звуковую заумь:
«и легкая дорогая
всем порознь врозь и в ни-
куда — и на пороге
дни дни и дни и дни»Субъект Бородина — действительно хлебниковский, опрощённый — воспринимает мир с детской наивностью, выхватывающей то одно, то другое из потока образов, проносящихся перед глазами. В сочетании с превращением стихотворения в поток речи, лишь в некоторой мере организованный — все это явно говорит о присутствии следов внимательного чтения Предземшара в поэтике этой книги.
Однако парадоксально, что, организуя поэтическую форму в мандельштамовско-хлебниковской традиции, мировидение Бородина необычайно схоже с поэтом, казалось бы, совсем иного рода — с Пастернаком. Сборник «Клауд найн» прежде всего посвящен осмыслению рая (отсюда и название). И бородинское понимание рая, как мне кажется, невероятно схоже с тем, как видит мир герой лирики позднего Пастернака — он одушевлен и оживотворен богом, и любая смерть в этом хаотичном, бурном и страстном потоке жизни растворяется (вспомнить «Ненастье» или «В больнице»).
Собственно, в сборнике то и дело появляются тексты, которые вполне могли бы быть написаны Пастернаком, живи он сейчас:
это воины-горбы
горы горы горы горы
чёрен чёрен их карман
годы годы годы годы
и орлов ареопаг
змейкам или дорог о
воздухе молчит и па-
дает первый лист — как строит
винтовую башню где
линиями-облаками
всё прошито и в дожде
машут девушки рукамиРай Бородина — это место тотальной простоты, это мир без слов, наполненный иными звуками, например — музыкой (и снова Пастернак). Это место, где невозможно одиночество, где всему найдется своя пара и свое соответствие.
И все же человек из этого рая выключен. Может быть, отсюда такая необязательность, подвижность «райских» стихотворений сборника — они представляют собой не более, чем воспоминание. И тем мучительнее на фоне этой памяти о недоступном блаженстве — ощущение отделенности от мира и одиночества. Сборник можно читать как комментарий к библейским сюжетам — поэт напряженно размышляет о грехопадении, о его причине — и о возможности его избежать. Но память об этом рае становится и залогом прощения, возможностью найти дорогу домой.
веришь рос репей своей дорогой
и гналась в нем радость то есть строгость
перед вечером пришли дома
золотые как райское небо
по словам
шли буквы муравьём
как когда мы думаем-поём
уронив зелёную тетрадь
ветки,
ива говорила речке:
там написано как умирать
понимая это как бы встречей
только ветру тайный его цвет
синий и лиловый как тревога
говорил: ведь это не ответ
даже не отвага, не дорогаНовая книга Бородина — это в первую очередь оригинальная религиозная лирика, отличающаяся и от интеллектуального православия Сергея Круглова, и от невыносимой божественной антропологии Линор Горалик. Эта книга заставляет думать, что Бог не так уж и мертв, ему просто не хватало художественного языка, чтобы воплотиться. Теперь новую версию такого языка предложил и Бородин.
скачать dle 12.1
