Редактор: Ольга Девш(О книге: Бершин Е. Л. Мертвое море. — СПб.: Алетейя, 2021.)Первое, на что сразу обращаешь внимание, начиная читать Ефима Бершина, это широта мира, на его линейках отстоящее на века оказывается рядом. Не просто нет разницы между эллином и иудеем, они одно, пусть не видят этого, не понимают. И дело поэта – удалить эту сочинённую ими границу. О себе Ефим пишет:
Я — выражение болиэтой несчастной страны.(Осень. Нетопленый лес)
Я твой вечный журавль.Я твой крик в остывающем небе.(Распахни свое зеркало настежь и тихо войди…)
И действительно, интонация стихотворений Ефима Бершина – песенная, на грани плача и крика. Даже когда подразумевается тихое бормотание, шёпот становится оглушающим:
За то, что уже не умею молиться, как вы,меня продавали в страну, где уже ни травы,ни сна, ни покоя, а только жена Потифара.(Чужой, как Иосиф, забытый в колодце Москвы…)
Потому при многочисленных цитатах из Мандельштама (ставшего Пушкиным XX века), базовым является Высоцкий, Ефим выходит из его «Баллады о детстве» и «Моего Гамлета»:
Мы шли на штурм разболтанных оградчужих садов, ломая ветки с хрустом,не славы ради и не для наград —там был наш враг.А я считался русским.Я шел вперед. Я был почти комдив.Мы против комьев в полный рост вставали.(Я вырос на руинах той войны…)
У Ефима не «тоска по мировой культуре», а жажда мировой правды:
Раздавленный тоской,как будто от зевак на Виа Долороса,уходит от толпы по каменной Тверской,где из больших витрин спокойно, как со сцены,играя свой спектакль с улыбками детей,на площадь у метро выходят манекеныи бродят средь людей……и жертвенным быком у изголовья ясельпод самым потолком беснуется звезда.(Юродивый, дурак, потомок пилигрима…)
И правда эта в том, что
Словно я и вправду нищий духом,и приидет царствие моё.(На меня из тучи бородатой…)
И это не эгоцентризм, а именно служение, жертвование, помещение себя (по Тарковскому) в «середину мира»:
сам себе назначил долю агнца,за которым явится пророк.(Отец)
…нет, не «дай» говорю,«возьми», — Ему говорю.Потому что сегодня я дарую.(Ничего не прошу — ни хлеба, ни очага…)
Стихотворение для Ефима Бершина – молитва, но смешивая времена и страны, он смешивает и небеса:
где Даждьбог породнился с Перуном,а Перун породнился с Христом.(Бог в России живет не в хоромах…)
когда-нибудь небесная Россиясоединится с русскою землей.(Да что страна, ее леса и недра…)
И так он приходит не к ереси, а к тому самому прохождению, через «нуль», которое невозможно, но необходимо:
Лишь в сквозную дыру от пробитой гвоздем ладониможно вечность увидеть и прочий нездешний свет.(Ни земли, ни плодов. Разбрелись шерстяные отары…)
Чем за такую песню платит человек?
О, память! Я сегодня так усталглотать любовь кровоточащим горлом,что хочется залезть на пьедесталс гребным веслом и пионерским горном.(В осеннем парке, где тоскует бюст…)
И, похожий на сердце, изношенный листприлипает к ночному стеклу.(Эта осень расставила все по местам…)
И что ему даёт его поэзия в ответ?
Если выйдет пустыня — сюда переселится Боги сыграет на скрипке свое сотворение мира.(На балтийских болотах, где зреет стальная тоска…)
Именно это чувство и возникает при чтении стихов Ефима Бершина: когда звучат псалмы, Бог и его промысел становятся ощутимы материально.
Потому что из этого мира уходит ритм.И огромный мой город — памятник лютой страсти,беззащитен и гол, как стихи без рифм.Я стою посреди земли, как последний Рим,в непонятном своем, бескрайнем своем пространстве.(Стансы)
И название книги «Мёртвое море» внутренне продолжается «отражает живое небо»: где соберутся с двух сторон страницы поэт и читатель, Бог станет третьим рядом с ними. Потому что для песни нет границ. И перед нами не сборник стихотворений, а личная «Псалтырь».
скачать dle 12.1