Постмодернизм попытался приучить нас к тому, что критерием качества поэтического текста является формальная новизна. Современный читатель поистине избалован, в сети и на бумаге публикуются сборники на любой вкус: от матерной лирики до произведений-кодов, созданных на метаязыке (по-видимому, для металюдей), утвердился в правах жанр поэтического перфоманса, причудливым образом сочетающий в себе элементы живописи, музыки, литературы и ритуальной пляски.
У потребителя всей этой продукции невольно возникает мысль о том, что и он, занимающийся вследствие стечения обстоятельств чем-то иным, вполне мог бы реализоваться на литературном поприще. Это суждение абсолютно справедливо, поскольку критерий формальной новизны предполагает наличие скорее предпринимательского, нежели строго литературного дара.
Игорь Меламед, о стихотворении которого речь пойдет в настоящей заметке, выступал последовательным и принципиальным противником вышеозначенного критерия и разного рода литературных экспериментов, постоянно подчеркивая разницу между «рожденным» и «сочиненным». Рождение стихотворения – это его появление на свет при посредстве поэта-акушера, задача которого ограничивается посильной помощью естественному ходу вещей. Сочинительство – попытка создания нового по прихоти поэта (безотносительно наличия у последнего таланта). Об этом подробно сказано в статье Меламеда «Совершенство и самовыражение»
[1], по понятным причинам спровоцировавшей резкую неприязнь к ее автору со стороны некоторых ударников поэтического труда.
Лирика Меламеда предельно аскетична, он с подозрением относился к разного рода экспериментам – будь то неточная рифмовка или употребление просторечных выражений. Не любил затянутых вещей: зачем говорить много, если можно сказать коротко? Поистине, спартанская формула.
Правоту поэта, настаивающего на достаточности классической формы, подтверждает его собственная лирика. Процитирую одно из стихотворений, кажущихся мне несомненной удачей:
Ласточки твои пропали, Афанасий Фет.Бабочек, что здесь летали, и в помине нет.Похоронена в сугробе песня ямщика.И истлела в темном гробе нежная щека.С корнем выдернуты розы, вытоптан лужок.Остаются лишь морозы. Холодно, дружок.
Доказать, что перед нами шедевр – трудно. Классическое построение, бедная рифмовка, литературные образы «не первой свежести». Писать про «песню ямщика» и «классические розы» в наше время можно исключительно в ироническом ключе. Однако, едва ли эти стихи можно назвать ироническими.
О чем здесь говорится? Да, собственно, о том, что островка, на котором можно было бы укрыться от грядущих невзгод, не существует. Розы завянут, радостные песни позабудутся, «милое лицо», в конечном счете, истлеет «в темном гробе». А что же останется? Бесконечный холод, пробирающий до костей, не сулящий весеннего обновления.
Это, конечно, не о природе, это о жизни, о нескончаемой череде утрат и разочарований. Выводы очевидны, если не сказать – банальны, так на чем же держатся эти констатации?
Вдумчивый читатель, увидев обращение к Фету, поймает себя на мысли о том, что стихотворение написано на мотив хрестоматийного «Шепот, робкое дыханье…»
[2], и ключ сразу повернется в нужном направлении.
Меламед обращается к Фету как напрямую («Ласточки твои пропали, / Афанасий Фет»), так и косвенно, заимствуя и интонацию вышеупомянутого стихотворения, и его композицию. В смысловом отношении Меламед Фету оппонирует. У Фета речь идет о молодости-наивности-страсти-познании- жизни. У Меламеда – о разочаровании-скептицизме-потере-смерти.
Парадокс в том, что монолог, заведомо безответное обращение к умершему предшественнику (несколько даже укоризненное: где, мол, теперь та любовь? Смотри – нет ее), за счет интонационной отсылки приводит к возникновению диалога. Как будто Фет находит в себе силы ответить
оттуда. Отведение застывшего в равновесии маятника в крайнее - по отношению к фетовскому - положение, снова запускает механизм, начинается движение. И вот уже на смену, казалось бы, навсегда наступившему закату, снова приходит заря.
Стихотворение Меламеда, вопреки своему содержанию, актуализирует стихотворение Фета, осовременивает его. И ответ, заранее данный Фетом, оказывается равноправным по отношению к вопросу, заданному позднее. Они как бы сливаются, подчеркивая правоту друг друга.
Нас всех ожидает этот бесконечный холод («дружок» в последней строке, это, конечно, уже не Фет), и, может быть, только с его приходом нам удастся с предельной ясностью расслышать голоса наших предшественников.
Утешает ли это? Не знаю. Но только это, по-видимому, и оправдывает существование поэзии.
___________________
Примечания
[1] http://imelamed.livejournal.com/9467.html
[2] Шепот, робкое дыханье.
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!.. скачать dle 12.1
