(Рассуждение гуманитария о собственном статусе)
Вычитал такую мысль Юрия Трифонова: сначала самым главным в творчестве писателя ему казалась тема, позднее – форма, а потом он понял, что важнее всего – взгляд. Почему эта мысль запала в память? Потому что тут Трифонов отразил не только своё, индивидуальное понимание писательского развития, но угадал направление литературной эволюции в целом: сначала возникает свежая тема (если угодно, соцзаказ) потом для её осмысления изобретается новая форма, а в итоге складывается новая литературная оптика – своя у прозы 1860-х годов, своя у Серебряного века и так далее.
Запомним: тема – форма – взгляд.
Скажем, писатель берёт за отправную точку день встречи со своей возлюбленной – 16 июня; далее он придумывает писать главы своего романа в принципиально разной стилистике – а в конце концов джойсовского «Улисса» мы сейчас читаем не за описание дублинских реалий и даже не за использованные/изобретённые им формальные приёмы, которые теперь «достоянье доцента», а за то, что вот так разглядеть реальность мог только он один (Набоков говорил, что это мир, увиденный так, как если бы человек смотрел, просунув голову между ног). Отсюда – совет Дмитрия Быкова начинающим писателям: о чём писать? пишите о себе, потому что о всём другом уже сказали, а о вас ещё не было.
Пишите о себе… Так, из «миллионов воль» отдельных писателей, в конце концов, и складывается новая литературная оптика, общее направление взгляда. К примеру, «Взятие Измаила» Шишкина – текст сугубо «о себе», а теперь понятно, что с него начинается проза 2000-х. И каждая новая эпоха меняет оптику читателя: буквы те же, а мир предстаёт всякий раз немного иным.
А иной раз тема не даётся писателю именно потому, что нет подходящей оптики: так Лев Толстой принялся за свой opus magnum спустя почти полвека после описываемых событий; хотел писать о декабристах, а вышло про войну 1812 года.
Но вернёмся к современности, тут всё не менее интересно. Из 2014 года мы видим, о чём писали авторы «нулевых» (тема) и какие повествовательные техники они при этом находили (форма). Ещё в 2012 году «Русский репортёр»[1] и Colta[2] предложили свои тематические путеводители по русской прозе, которые любопытно перечитать и сейчас. Среди расхожих тем: человек в экстремальной ситуации, тоска по СССР, новый сентиментализм, (пост)апокалиптика и др. Colta даже составила рейтинг тем, выбрав которые писатель с большой вероятностью может получить русского «Букера». Как резюмировал Лев Данилкин: «Писатели здесь сами появляются – здесь климат благоприятный для их появления: зима девять месяцев в году, много насилия, много алкоголя, много, соответственно, историй»[3]. Сюжетов и тем хватает. При этом нельзя не признать, что русская проза 2000-х стала больше заботиться о сюжетных техниках, стала динамичнее и увлекательнее.
Но какая оптика при этом изобреталась? Что такого нового смогла разглядеть литература 2000-х, чего без неё не знал никто? Какое новое измерение она нам открыла? И – если уж 2000-е были временем романов, то какой роман «нулевых» – главный?
Литературоведы считают такие вопросы слишком преждевременными, критики же, если они в самом деле стремятся к объективности, не находят ответа. Вот и Лев Данилкин, о котором говорят, что он читает всю современную литературу, разводит руками: «Нет такой [«главной» - С.О.] книги — и что хуже, нет представления о том, что, собственно, мы узнали из литературы нулевых. Что "главная книга" должна быть толстой? Что от литературы ждут прежде всего объяснения реальности, а не занимательности-развлекательности? Что главный писатель России — Пелевин? Что постмодернизм — кончился? Что реализм — вернулся? Что главное — не игры с текстами, а "мясо", живая жизнь? Что у нас такая странная история, что лучше всего осознавать ее через биографии? Так это или не так? Сколько еще времени должно пройти, чтобы договориться об этом?»[4]
Кроме того, литературная оптика со временем может меняться, искажаться, а то и деформироваться. Пример Сергея Белякова, автора нашумевшей биографии Льва Гумилёва: «Корней Чуковский впервые прочитал "Анну Каренину" как современный роман. В 1920-м перечитал, и книга показалась ему «старинной». В 1920-м, в голодном Петрограде, "Анна Каренина" была уже "произведением древней культуры"»[5]. А Дмитрий Быков полагает, что через сто лет в учебнике по литературе о нём будет написано так: «Непонимание живоносной концепции Корней и Соков, неспособность осмыслить всю грандиозность Нового Евразийства закономерно привели к тому, что писатель … утратил связь с широким читателем и променял признание Родины на непрестижную и реакционную Нобелевскую премию, принятую им из рук мировой закулисы…».
Очень может быть.
Посмотрим.
По сути, мы ведь сейчас говорим о той сфере знания, что уже не принадлежит критике, но ещё не интересует литературоведов. О той сфере вопросов, ответы на которые чрезвычайно интересны, но пока туманны. О той сфере, где, подозреваю, идеи-то и рождаются. Мы ещё не знаем, как напишут про 2000-е в будущих учебниках литературы, но уже представляем её матрицу.
Уже не критик, ещё не литературовед – кто он?
___________________
[1] Мильчин К. Невроз времени: Путеводитель по темам современной русской литературы // Русский репортёр. 30 июля 2012, №30-31
[2] Ганин М. О чем нужно писать, чтобы получить «Русского Букера»? // Colta.ru, 16.7.2012
[3] Вивисектор русской хтони: Лев Данилкин, Михаил Бойко / «НГ-EX Libris», 24.04.2008
[4] Данилкин Л. «Главная книга» // Афиша. 20.5.2011.
[5] Сергей Беляков: Катаев бы сейчас всех победил // Культпросвет. 31.1.2014
скачать dle 12.1