Редактор: Ольга Девш(О книге: Ганна Шевченко. Путь из Орхидеи на работу. Сборник стихов.– М.: Арт Хаус медиа, 2020. – 96 с.)
«Путь из Орхидеи на работу» – новая поэтическая книга Ганны Шевченко, изданная в «Art House Media» в начале этого года. Несколькими годами раньше в издательстве «У Никитских ворот» вышла «Форточка. Ветер». Публикацию книг разделяет всего три года, но от одной – к другой заметно нарастающее тяготение автора к мифологизации объективной реальности, в которой растворяется лирический субъект. Эта интенция поэтического «Я» отчетливо декларируется в одном из текстов:
...Себя как предмет наблюдений за миромрассматривать скучно уже.Сознание становится инструментом утверждения материального мира. Автор сосредотачивается на внешнем и разворачивает перед нами целостный космос, соединяя его с энциклопедией если не современной жизни, то современного дитжитального быта. Этот космос выстраивается с привлечением материала, вроде бы лежащего на поверхности, но еще не освоенного в полной мере в современной поэзии. Имеется в виду, конечно, язык, но именно – конкретный его лексический срез. Научная лексика. Тут вам и парсеки, и математические числа, и элементарные частицы: «Город Пэ квадратурой круга / так похож на константу Пи».
Рядом с «элементарными частицами» в этом мире соседствуют «обцелованные ветрами клены». И все же. При всей восхитительно образной, с неизменно неожиданным результатом, работе автора с детализацией пространства – равно урбанистически бытового, и мистически природного, перед нами – механизированный и программируемый космос. Это тревожит. Радикальное остранение объектов, подчас наделяемых самостоятельной субъектностью (нам рассказывают о жизни юбок и платьев), переходит в пугающее впрессовывание сознания в материальную форму.
Магазин, кафетерий, почта,Остановка, пустырь, завод...Или, в другом размере, в другом контексте, но в той же форме бессубъектной констатации:
Переход, маршрутка, электричка...Таких примеров заклинания предметного мира назывными предложениями у Шевченко много. «Пугающее» (впрессовывание) в данном случае не подразумевает обидного для поэта смысла. Как убедительно показал Юнг, так действует подсознание художника: он выносит на поверхность, делает зримым то, что составляет квинтэссенцию конкретного исторического момента. Реальность общества потребления давит на современного человека прессом овеществления, превращает в автомат. И лирический герой убегает из этого мира в миф:
...это ночь крадется, как бандит,что за неприятная привычка – каждый вечер снова приходить....Вечерний город похож на труп......В кастрюле сгущается мрак...И так далее.
Одухотворение природы у Шевченко далеко от романтического. Акцентируется не мимолетность или сила эмоции, а ее причастность безличному источнику зримой оформленности универсума. Поэтическое сознание проявляет себя в художественно отрефлексированных, но простых ощущениях. Таким образом в этом космосе возникает «розовый воздух» – совершенно реалистичный, если владеть поэтической оптикой. Она-то и позволяет увидеть светлую кухонную комнату как орхидею, из которой женщина отправляется на работу и в которую, что подразумевается, вернется обратно. Обратно в свой внутренний мир из мира сопричастных космической воле перекрестков, офисов и гипермаркетов.
Что интересно, в книге нет отражения времени как процесса, нам предлагается статический портрет эпохи распродаж. Вместе с тем у Шевченко немало строф, в которых тело, биологическая оболочка, приравнивается к временной и не совсем подходящей лирической героине одежде. Через это субъективное ощущение автор подключается к метафизическому конфликту жизни и смерти, о которой мы получаем представление, сравнивая как раз живое и неживое. Возьмем единственное, казалось бы, эротическое изображение. Женское бедро как Джомолунгма, груди сравниваются с телескопами, глядящими в небо. Это и разительно новое сравнение, и одновременно – горькое снижение. Сопоставление живой плоти не просто с вещью, а с техническим приспособлением – трагично. Но трогает интересная подробность: образ мужа, добывающего нежность из «горячих глубин». Нет смысла переходить в область психологической эмпирики, но, пожалуй, мужской образ в книге – единственный, что-то делающий с самим собой как с субъектом, активно переводя себя из одного состояния в другое.
Подводя итог, можно заметить. Недостаток интеллектуальной рефлексии над проблемой мира в этическом срезе в книге с лихвой компенсируется структурированием его в самобытный постиндустриальный миф. Мы четко различаем в этом мифологизированном космосе некое апофатическое ничто – из которого все приходит и куда все уйдет («...Это лишь возвращенье с работы, но еще не дорога домой»); природу как высшую его объективацию («Природа не выносит ширпотреба / лоснится жук, повисший на стебле») и низшую – социально-экономическую, обезличивающую. И между этими полюсами (мистического совершенства природы и беспощадно объективирующего социума) – интимно-бытовое. Течение жизни фиксируется без ярких вспышек, но с виртуозной фотографической выразительностью. Ганна Шевченко умеет «поймать момент»:
Боже, чем это счастье заслужено – под Шопена тушить баклажаны.Сосредоточенность автора на метафорической визуализации (каждая метафора – эксклюзив) не лишает ее стих чарующей непринужденности. Даже инструментализм в трактовке онтологической спайки «сознание – мир» ранит
как будто бы ненарочно... Возможно, он и есть болезненный (для кого-то однозначно болезненный) источник того, что составляет основную эстетическую ценность стихотворений Ганны Шевченко. Коперниканскую изобретательность в открытии оригинальных метафор.
___________
* Дебют в журнале
скачать dle 12.1