ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Александр Чанцев. ФОТОГРАФИИ ПЫЛИ ПОД МУЗЫКУ MORPHINE

Александр Чанцев. ФОТОГРАФИИ ПЫЛИ ПОД МУЗЫКУ MORPHINE

Редактор: Ольга Девш


(О книге: Андрей Левкин. Голые мозги, кафельный прилавок. М.: Новое литературное обозрение, 2020. 208 с.)



Если пандемия вируса нас помилует и мы еще отправимся путешествовать, то лет через 100 будем брать с собой такие травелоги. Пока же, попаданцем-засланцем из будущего, их предлагает Андрей Левкин, писатель, медиакритик, соредактор, совместно с Кириллом Кобриным, портала арт-литературы «Пост(нон)фикшн».

Брать в дорогу книгу Левкина потребно не для поиска достопримечательностей, конечно, - он озабочен как раз поиском других локаций, антидостопримечательных, странных, мест не силы, но анонимности и некоторой странно вычленяемой загадки – но для возгонки градуса своего восприятия, что ли.
Ибо, знаете, это то, чем Левкин, кажется, озабочен больше всего – прохождением не таможенного контроля (да и зачем он ему, жителю Риги, сиречь ЕС) и даже не вхождением в «двери восприятия» имени товарищей Хаксли и Моррисона (первый тут обсуждается, второго песня привлекается – для сравнения), но – тем, как они работают. Как скрипят их петли, на какой джапанойз внутренней музыки они похожи.

Ведь «о чем писать в принципе все равно. Любой текст (или что угодно) просто площадка, которую вытаптываешь, чтобы на нее поставить что угодно, рассматривать это и производить манипуляции. Подход работает всегда (а какие еще бывают?). Например, Iванiв написал о футболе (он сам в него во дворе играл, но все много чего делают, не обо всем пишут)». О футболе еще писали, позанудничаю, Дмитрий Данилов и Вячеслав Курицын – и не менее странно. И, действительно, в каком-то смысле «Голые мозги» – это отчасти такое развертывание «Горизонтального положения» Данилова не только из географии отечественной в евросоюзную, но и в какие-то иные, тоже неевклидовые геометрии.

Левкин может делать (рассказчик, кажется, вполне ему синонимичен) и писать совершенно о разном – о спутнике в ночном автобусе до Каунаса, граффити Вены («Вена, операционная система»* – предыдущая книга нашего героя), каталоге выставки фотографий пыли, поисках гостиницы в Порту – суть не меняется, его интересует другое, то, что за гранью. И как оно воспринимается. Кстати, о самом себе, путешествующей личности, он не пишет вовсе ничего. Тот за гранью. Такой анонимный фланер, прохожий со страниц Музиля или Канетти.

И даже если ситуцианистские прогулки имени Ги Дебора и его последователей в поисках чего-то необычного случайно приведут рассказчика Левкина (иногда он самоназывает его отер – привет Лидии Гинзбург с ее «оттором», но минус одна «т») в какое-то кафе без таблички близ Лубянки, где бизнес-ланчуют работники ФСБ и АП (Администрации президента), то он опишет, конечно, и меню и обрывки разговоров, но – интересоваться будет корнями иного. Почему кафе без вывески и а-ля столовая, что сюда привело этих людей, как все это работает. И как работает мозг путешественника, размышляющего обо всем об этом. Да, «Голые мозги» – это будто Зебальда упросили написать о том, как функционируют его книги.

«Мозг – это такой промежуток между паутиной в затылке и видом на сетчатке. На нем татуировки какие-то, схемы, шпаргалки, имена знакомых, случаи мурашек по позвоночнику», бросает мимоходом Левкин, и становится понятнее, что он озабочен промежутками, теми, что между, за схемами и шпаргалками. Ведь, «конечно, все это было не о Манчестере, а о месте, которое становится почти видимым, когда находишь что-то вот такое». И часто же так бывает, как у Левкина с Манчестером. Город не показался, непонятен. Пока наконец-то не находишь какую-то деталь. Которая позволяет если и не понять город и себя в нем, но запустить сборочный цех понимания.

И что тогда? Никакого сатори, это слишком уж пафосно и ярко, такого не бывает, а Левкин как раз пишет о том, что не только бывает, но есть постоянно, видится «каждому из нас» (на мотив Летова). «Но увидишь все одновременно – вот и контакт с Высшими Силами, только они могут удержать это вместе, кто ж еще? Вывернутые наружу норы и полости предложений – ровно кирпичи Вавилонской башни, только лучше». Узришь, например, что не алкаши пьют на лавочке, а что «в сквере имелась центральная круглая клумба, пустая. На одной из скамеек пили, конечно, меняя свое состояние на то, которое им подходило сейчас». Речь действительно о высших знаниях, поднятых с не идеальной чистоты асфальта под ногами. Уловленных из – о ней тоже соображений немало будет – ноосферы. Такая вот «метафизика шаговой доступности».

И тут не только текст щелкает – такой неспешный это щелчок, как в замедленном спуске кнопки снять, настраивающей выдержку, диафрагму и что там еще –но и в голове читающего. На описании латвийских пончиков и лондонского эля – то есть нет, не на этом непосредственно травеложном, а на анализе того, как герой их видит, почему хочет или чаще не хочет их съесть и выпить, употребить по назначению, да и что есть это самое назначение. Щелкает же в мозгу, в затворе «рыбьего глаза», что Левкин увлек за собой, а сочиняет он действительно метафизический трактат о восприятии. Хочет, возможно, дойти до «некоего предела возможности описания».

И понимаешь, что не зря еще раньше в тексте выскочили с совсем небольшим камео Бемё и Блейк, Сведенборг и Блейк, Хаксли и Трисмегист. Каждый из них же потихоньку «задает вопросы ангелам, получает разъяснения. Эта история тут как-то сама выскочила. Так бывает, когда тексты ощущают, что начинают делаться слишком уж невещественными, пусть даже упомянуты стол, окно и чайник. Тогда они захватывают в себя что-нибудь конкретное. Как тот же плющ: зацепится за что-то – и снова можно дальше. Паутина в затылке стала еще немного сложнее». Да, потому что легко можно представить, что и без них все бы славно обошлось. Вдруг бы, скажем, ангелы, как Веничке, не явились. Заняты или что. Мог бы текст, восприятие и без них легко Левкин раскручивать. Тем более что больше гораздо тут о музыке и самой музыке, Morphine, Bauhaus, Love and Rockets и весь этот джаз.

И «из них все делается просто, достаточно выставить тему щели, которая должна быть, и они могут, например, собраться обратно. Значит, щелочки можно внедрять где угодно. Дырка есть предмет, который не ее затычка, а сама она, просто не может быть названа. Возможно, существует владелец щелочек, который выдает их даже по нечетко сформулированному запросу. В таком варианте щель окажется коленным сочленением, мослом, челюстью или шкурой, но это тривиально. Тело вообще мешает. Оно, его социальные реакции – это медленно, как кино. Тушка, мясо, жидкости, кости затормаживают, мешают. Тут все должно быть быстрее». Тут и есть если не быстро, то – очень вдумчиво, заглядчиво и восприимчиво. Все эти промежутки, щелчки и щелочки восприятия, что ведут нас и взгляд наш по миру, задерживая его, заставляя перескакивать, бежать дальше. Или проникая в самую суть.

Рассуждать об этом далее мы не возьмемся. Не то, что сложно (а сложно!), но как разломать игрушку, фиксировать электроэнцефалограммой внезапное дежавю или пытаться пояснить, почему здесь совсем вот волшебно Майлз Дэвис на трубе (вы)дает, до мурашек и промежутков. Да и разбирают же литературу, фикшн и нонфикшн. А здесь – именно что постнонфикшн. Литература (ли) будущего, того, как оно/а наступает, как мы это все воспринимаем и почему.

«Когда ты не тамошний, то не понимаешь, какой сделан лучше, какой хуже, нравятся все. Все красивые, каждая из них новость. Каунас то есть был без контекста, ничто привычное в себя там не вписывало. Когда вне контекста, тогда тут же новые зацепки, это хорошо и сразу легко. Каунас выскакивал тут и здесь всегда заново, а это же внятное счастье, когда видишь, как что-то неведомое всякий раз оформляется – шакотисами, вербами, всем прочим, что там вокруг, – будто производится здесь именно сейчас. Там еще много разного, например гора, ночь».

 

 

_______________
* https://www.peremeny.ru/blog/14332скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 479
Опубликовано 18 апр 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ