Редактор: Ольга Девш
По запросу «Кокон» поисковик выдаёт:
оболочка, в которой гусеница превращается в куколку. Пожалуй, определения достаточно, чтобы уловить концепцию сборника рассказов и одной повести «Кокон» молодого прозаика Юрия Никитина. Путь от гусеницы до куколки, а затем и до бабочки — это архитектоника сборника, отражающая творческий путь автора.
Несмотря на сомнительность и шаткость термина, можно сказать, что Никитин принадлежит к той ветке современной русской литературы, которую в начале нулевых Сергей Шаргунов, Роман Сенчин и другие на скорую руку окрестили «новым реализмом». В «Коконе» ощущается сильное влияние прозы Сенчина, который говорил об «отсутствии стилистических изысков, скупом, порой даже примитивном языке, малособытийном сюжете», но ощущается оно только в начале. Никитин — это гусеница, оплетённая нитями «нового реализма», которая постепенно становится куколкой, а потом и вовсе бабочкой, что вот-вот расправит крылья и улетит.
Так, рассказ «Один вечер», написанный сдержанным языком, почти не содержит событий. Перед нами семья, состоящая из отца, жены, сына и бабушки. Отец пьёт горячий чай, сын ест суп и требует конфету, жена смотрит криминальный сериал по телевизору и одевается, чтобы пойти в театр. Отец достал два билета на мюзикл «Норд-Ост», но простыл, из-за чего жена идёт туда с сыном. Это почти бессюжетная бытовая зарисовка, в которой, как на семейном портрете, остановилось время.
Но чем дальше, тем сюжеты сложнее. В рассказе «Это мой папка» несколько ключевых событий. От лица сына описывается его поход с отцом на футбол: папка чуть не подрался с фанатами, попал в небольшую перепалку с полицией и угодил в отделение.
«Вот каков мой папка. С ним хоть в разведку», — говорит «сына», и на лице невольно возникает улыбка.
В «Дне победы» герой, можно сказать, противоположного возраста — ветеран, решивший сходить на парад. На выходе из квартиры он наткнулся на людей, которые пришли с подарком от правительства — крепким блестящим чёрным гробом, из-за чего ветеран остался дома, где «закрыв лицо ладонью, он заплакал». Впервые в сборнике деталь выглядит не как бытовая находка, а как изящная символическая придумка. Впервые гусеница высунулась из кокона, чтобы покинуть его.
Рассказ «Хватит витать в облаках, Даня!» — история о молодом парне, который сочиняет роман в жанре фэнтези. Помимо описания быта замкнутого Дани, жизни его мамы и бабушки, в рассказ вплетаются отрывки из романа. В них Даня прячется от суровой реальности, в них развивается параллельный сюжет, который перекликается с основным.
«…Лаэрт издал звериный рык, его кожа задымилась, вспыхнула, и на плитку упали обугленные кости… - Пошли домой, — раздался тихий бабушкин голос». Рассказ «Даже духи могут смеяться» содержит описание бюрократического чистилища – «пункта пересылки загробного мира», из которого главный герой попадает в ад, где ему предстоит провести вечность. На первый взгляд, Никитин отходит от реализма ради описания фантастической действительности, наполненной религиозными смыслами, но обманываться этим не стоит: чистилище на поверку оказывается
«бюджетной поликлиникой» — талончики, перепалки в очередях, да и не ангелы, а
«херня какая-то крылатая». Приземлённая реальность проглядывает отовсюду и там, где разговор должен идти о материях возвышенных, у девушки отбирают заслуженную путёвку в рай, чтобы отдать её женщине, раз в неделю платившей батюшке.
Автор лишь утверждает заявленный в сборнике стиль другими методами.
«Как-то тухло тут», — говорит главный герой, а на вопрос
«Во что ты веришь?» отвечает:
«В пиво по акции».Рассказ «Осколки» состоит из четырёх частей, которые складываются в общую картину. В первой Никитин привычной манерой описывает вечер в провинциальном городе, куда приехал поздравить свою мать с днём рождения майор полиции. Он напился, повздорил с братом и сел за руль.
Во второй части читатель знакомится с дневником молодого человека, девушка которого умерла – тут впервые появляется поток сознания. Дневниковыми фрагментами парень пытается спасти свой рассудок, но не выходит, и тексты становятся всё более бессвязными — исчезают знаки препинания и даже пробелы. Из части мы узнаём, что пьяный майор задавил девушку, но в суде его оправдали.
Третья часть — статья с новостного портала, в которой описывается случай с аварией.
Четвертая часть — постановление о возбуждении уголовного дела в отношении обезумевшего парня. Он повредил надгробие девушки и осквернил её могилу, чтобы, видимо, быть к ней поближе.
В последних двух частях Никитин перенёс в прозу язык публицистики и юриспруденции — примеры нехудожественных стилей, и поместил их на соседних страницах. Части неслучайно находятся рядом – они визуально рифмуются (например, выделенными жирным шрифтом заголовками), и эффект монтажа придаёт истории смысловую завершённость.
Отдельного внимания достойны рассказы «Десерт» и «Двенадцать дней Рождества Нехристова». В первом из них парень устраивает подруге романтический вечер и съедает её, когда узнаёт, что она уезжает в Германию учиться. Во втором в духе «Рождественской песни» Уильяма Шекспира перечисляются подарки, которые отправляла герою любимая девушка двенадцать праздничных дней подряд. Оба рассказа наименее близки к реализму и наполнены физиологически отталкивающими деталями:
«из вырванных ногтей выкладываю сердце», «шесть использованных тампонов».На первый взгляд, рассказы выделяются на фоне остальных. Но, читая дальше, понимаешь, что они играют важную переходную роль и стилистически подготавливают читателя к повести. Гусеница заканчивает свой путь и становится куколкой, которая вскоре превратится в бабочку.
Повесть занимает почти треть сборника и существенно отличается от рассказов. Называется она «Камертон», что созвучно с «Коконом». Поисковик сообщает, что камертон – это упругая стальная вилка, которой пользуются при настраивании музыкальных инструментов. Настраивается в повести главный герой. В начале он подавлен и разбит: девушка, которая три года была с ним в отношениях на расстоянии, две недели не отвечала на сообщения. Чтобы прийти в себя, герой решает покинуть столицу, оставляет дома телефон и уезжает на новогодние каникулы в Питер, где гуляет по центру, музеям и барам.
Текст перегружен развёрнутыми метафорами:
«она [безысходность] росла во мне, как огромный гнойник, давила на стенки, пульсировала, с бульканьем сотрясалась вязким желе»; непривычными сравнениями:
«вкус на языке крутился, как монета»; эпитетами:
«людская похлёбка», «морщинистая судорога». Стиль её излишне пафосный:
«Таков слепок моей меланхолии. Застывший образ самоистязания»; одновременно телесный и возвышенный:
«трагедия… этот хлипкий зародыш… разросся внутри меня до уродливой перекормленной твари». Читатель погружается в разум невротика, которому некуда деться от сумбурно переполнивших его мыслей и образов.
Может показаться, что описаний где-то слишком много, какие-то из них неуклюжие и вычурные, но нет сомнений – это осознанный приём. Первая половина повести выглядит, как «сломанный» разноцветный орнамент, несимметричные узоры на крыльях бабочки. Она только что распустила их, но ещё не взлетела.
В середине этот стиль достигает кульминации: пьяный герой выходит из бара на улицу, смотрит на небо и окунается в своеобразные мысли-галлюцинации, в которых описываются миры, связанные не более, чем ассоциативно. Впрочем, содержание тут роли не играет – у прозы появляется относительно чёткий ритм:
«на выставку вселенных мне был указан путь, и первый мир напомнил мне открытый зоопарк», и рифмы:
«из дребезжащих глоток исходил животный рык, и кожура свисала с лиц как отнятый язык». В конце темп ускоряется:
«мир квадратный, суррогатный, мир слоёный, будто торт» – и вся нервозная энергия, неравномерно разлитая в первой части повести, окончательно выплёскивается. После стиль становится спокойным, лёгким, непринуждённым, и бабочка начинает полёт.
Герой опустошён и готов наполнить себя чем-то новым, настроить внутренний музыкальный инструмент, переставший звучать неисправно. Он встречает друзей, с которыми сближается и проводит вместе несколько дней, помогая снимать ролики и писать тексты для туристического интернет-блога. Общение срабатывает, и в Москву герой возвращается полный сил. Дома его ждёт оставленный телефон и важная смска, которая завершает сюжет повести, но… Впрочем, сейчас не об этом.
Имеет значение кое-что другое: два слова, которые одновременно встречаются в повести и на обложке сборника. Первое из них – кокон: «
раскроить липкий кокон, вырваться из густой застоявшейся смеси». Второе – Юра. В конце мы узнаём, что имя главного героя совпадает с именем автора книги.
Возможно, это намёк на автобиографичность повести, но интереснее другое. Если «Кокон» – это метафора творческого пути, как она соотносится с развитием героя в «Камертоне»? Может быть, «Камертон» это второе, потайное название книги?
Кокон и камертон созвучны не только внешне, они дополняют друг друга по смыслу. Метафора кокона применима к повести так же, как метафора камертона к сборнику. Если герой «Камертона» в итоге сумел «раскроить липкий кокон», то и Никитин в сборнике настроил творческий инструмент. Проверяя на ощупь каждый приём, он аккуратно освоил литературное мастерство и прошёл путь от начинающего автора до самостоятельного писателя. От гусеницы до бабочки.
Тонко обнажая концепцию сборника, молодой прозаик Юрий Никитин показал, что чётко осознает, что он делает. Для него это первая книга, но выглядит она как серьёзная заявка на крупную писательскую карьеру и, несомненно, достойна внимания как читателей, так и литературных критиков.
скачать dle 12.1
