Колонка Егора Фетисова
(О книге: Роман Сенчин. Дождь в Париже. — М.: «Издательство АСТ», 2018.)
«Кидалт. Человек, который не хочет взрослеть» – так характеризует главного героя романа «Дождь в Париже» случайная знакомая Тая. И может показаться, что это очередная история в духе Сэлинджера, про взрослого, в котором живёт ребёнок. Или в духе Гюнтера Грасса, в «Жестяном барабане» которого герой перестает по собственной воле расти. Роман Сенчин дополнительно демонстрирует эту «взрослую детскость» в языке, даже в авторской речи.
«Народы обычно ссорятся войнами. Когда-то в древности войны были хоть и затяжными, но не очень кровопролитными и лютыми, женщин и детей нередко щадили, принимали в свое племя. Воевали из-за кусочков земли, из-за речки, удобного ущелья; убитых часто съедали. У многих племен и войны случались ради человечины». Роман Сенчин предлагает читателю тоже примерить шкурку «кидалта», почитать учебник четвёртого класса. В этом, конечно, отголоски Платонова и того же Горенштейна, но у вышеназванных авторов эта внешняя языковая простота оборачивается многослойностью, позволяет максимально насытить текст, в одну фразу вложить несколько перспектив. В романе Сенчина это не вполне оправдано. Иногда просто плохо технически: «Угол стеклопакета вошёл ему в ребро, а потом завалился на спину, страшно выворачивая пробитую ногу». Кто завалился на спину – угол стеклопакета? Или сам стеклопакет? Это уж совсем по-детски. Но главное, это плохо сочетается с намеченной автором психологией Топкина. Ребёнок, маленький ли, большой ли, наблюдателен и любопытен, он подмечает в окружающем мире то, чего не видит взрослый. Вспомните Холдена Колфилда из «Над пропастью во ржи». Топкин прямая его противоположность:
«Андрей осознавал, что почти не обращает внимания на мелочи и детали жизни. Она, жизнь, возвращается к нему по утрам вроде бы совершенно такой же, как накануне… Наверное, это самозащита, самосбережение – не обращать внимания на всё подряд, не отмечать, не реагировать, не обдумывать». Так что не права Тая, Топкин не кидалт, он даже не Обломов, которого вывезли в Париж и оставили там на несколько дней бухать и бродить под дождём. Топкин типичный Зилов из «Утиной охоты» Вампилова.
История Зилова и Топкина – это история нравственного опустошения человека. Оба гипертрофированно пусты, от обоих по причине этой пустоты и внутренней инертности уходят жены (от Зилова одна, от Топкина аж три), оба живут в провинциальном городке и не пытаются оттуда выбраться, у обоих есть в теории припасённый «уход от реальности», и у одного и у другого он временный (утиная охота и поездка в Париж), они остаются по-чеховски нереализованными («В Москву! В Москву!» работает в обоих текстах). Кроме того, любопытным образом, и Зилов и Топкин привязаны к квартирам, которые становятся утрированной меркой их свободы. Зилов в начале пьесы получает квартиру от работы, Топкин несколько раз отказывается от мысли уехать из Кызыла, потому что у него есть квартира, за которую он до сих пор не выплатил деньги первой жене. Помимо этого, квартиры обоих героев пусты, что, естественно, подчеркивает пустоту внутреннюю. Зилов только что вселился, и мебели ещё нет, а жена уже ушла. Вещи и часть мебели из квартиры Топкина вывезла его третья жена, и он тоже год живёт в полупустой квартире.
Внутренняя пустота – главное, что связывает этих персонажей. Только Зилов, несмотря на свою опустошённость, показан очень выпукло, он живой, просто затёртый льдами обстоятельств. Топкин же совершенно искусственный. Он напичкан совершенно противоречивыми характеристиками. Андрей Топкин честно признаётся, что у него закипает мозг от просмотра артхаусных фильмов и других попыток его второй жены Женечки привить ему интерес к серьёзному искусству. Его любимое занятие – валяться на диване после работы и смотреть что-нибудь вялотекущее по телику. На одном из каналов, не обременяющих мозг. Спустя несколько страниц, однако, мы узнаём подробнее о круге чтения Топкина: Генри Миллер, Газданов, Хемингуэй, Лимонов, Перрюшо. Это далеко не полный перечень. В живописи он легко переходит от пейзажей Утрилло к Фриде Кало. Факты биографии барона Унгерна по памяти – пожалуйста, про оккупацию Эстонии крестоносцами – запросто. Иногда, впрочем, герой вспоминает, что он Топкин, пролежавший двадцать лет в Кызыле на диване, и начинает довольно шероховато разыгрывать из себя простачка, этакого «руссо туристо», который про Запад вообще не в курсе, с чем его едят. Спрашивает официанта, что такое кир. Поражается, что рослый негр работает в кафе, что, дескать, больше подобает женщине. И это после чтения Генри Миллера и Хэма? Ну-ну.
И у Вампилова, и у Сенчина повествование принимает форму воспоминаний. В «Утиной охоте» Зилов, толком не придя в себя после новоселья, вспоминает события, приведшие к разрыву с женой и друзьями. Воспоминания Топкина тоже протекают в полупьяном, полупохмельном состоянии – ещё одна параллель между ними. Вот только воспоминания Топкина очень уж линейны, подаются в правильной последовательности. Он заселяется в гостиницу и начинает вспоминать – с самого начала, ничего не пропуская. Впервые. Всю свою жизнь. Потому что Париж. Но мы помним, что третья жена ушла от него год назад. И он ни разу не прошёлся по своей жизни за всё это время? Читатель должен в это поверить? Все эти психологические нестыковки, в первую очередь, следствие того, что Топкин – иллюстрация идеи. В нём подчеркнуты два-три качества и совершенно не прорисованы остальные, потому что они как бы не нужны.
Многое в романе дано непрорисованным. Эстония вообще смутное пятно на карте романа, попытки ввести социальную тематику – у тестя Топкина государство забрало свиней и вытеснило его из предпринимательства и из этой местности – после фильмов Бориса Хлебникова и какого-нибудь «Левиафана» кажутся просто галопом по Европам. Понятно, что задача в этом тексте такая не ставилась, так, может, и не надо было вовсе этого касаться. Парижа не видно по другой причине. Париж – это утопия. Его почти не существует, как не существует и утиной охоты. Обратим внимание на очередное совпадение: Зилов не едет на охоту из-за непрекращающегося дождя. Топкин едет в Париж, но из-за дождя не видит города, никуда не ходит, пьёт в основном в номере гостиницы или в кафе неподалеку.
В обоих текстах причины метания героев выходят за рамки социальных и стремятся к метафизическим. Но, в отличие от Вампилова, Сенчин к концу романа приходит к довольно конкретно сформулированному ответу на вопрос, что же держит Топкина в Кызыле, когда многие уехали:
«Может, любовь, неосознанная, противоестественная для европеоида…» Широко взял автор. Наметил сразу и русский путь, и европеоидный. Не говоря уже про афроамериканца, который превратился в Париже чёрт знает в кого, смотреть жалко.
Не все герои «Дождя в Париже» одномерные. Друзья Топкина, его жены прописаны очень даже тонко и подробно. Блестящий образ (не побоюсь этой школьной формулировки) второй жены Топкина – Женечки. Она самый живой человек в романе. Узнаваемый и неповторимый одновременно. Вот такого удивительного сплава неповторимости и узнаваемости хочется от всего текста. Без него непонятно, зачем нужен ремейк «Утиной охоты», когда есть оригинал.
скачать dle 12.1
