Ольга Брагина. «Выходит текст по логике ошибки»

Редактор: Ольга Девш


(О книге: Инга Кузнецова. Летяжесть. – М.: Издательство «АСТ», 2019.)



Новый сборник Инги Кузнецовой, открывший серию «Поэтическое время» издательства «АСТ», включает её предыдущие книги и новые стихи. Это лирический дневник повседневности, преображаемой поэтическим зрением, здесь солнце сравнивается с физалисом, а абстрактная метафизика соседствует с лепестками в шнурке. Автор словно повторяет заклинание на основе на первый взгляд не сочетаемых вещей, проговаривает смыслы и пробует на ощупь вещество реальности, создавая новую ткань бытия из знакомых элементов. Это детское провидческое восприятие, острое ощущение непрочности и мимолетности мира, когда необходимо сохранить привычные и милые сердцу вещи, сквозь которые виден нездешний свет.
выходит смерть как девочка из комы
а жизнь искома
выходит жизнь под маскою софокла
и бьются стекла
выходят конь в пальто и лошадь в джинсах
из дилижанса
выходит смех как пот и ужас горлом
и гаснет город
выходит текст по логике ошибки
в другое тело
выходит сад навстречу облетелый
иди и переделай

Кто собеседник лирической героини Кузнецовой? К кому она обращается в попытке диалога – мироздание, Бог, язык? Буквы собираются в слова, речь сравнивается с лосьоном безумия, который надо втирать в кожу, пока не получишь ответ. Всё, обретшее плоть слов, будет правдой, «что ни скажу всё будет правдой». Героиня находится в саду расходящихся троп и рассказывает об увиденном. Критики уже не раз писали о том, что это лирический дневник, можно сказать, что это фиксация повседневных впечатлений некой Алисы в Зазеркалье. Лирическая героиня – демиург своего мира, и в то же время – девочка со сбитыми коленками, которая бежит с сачком за бабочкой Чжуан-цзы. Мир безумен, но в нём есть красота и узоры на крыльях махаона, которому снится, что он заносит сачок над цветком. Во дворе московской многоэтажки вдруг появляется печальный диплодок под присмотром мудрого дворника. В текстах Инги Кузнецовой в целом присутствует очень значимое игровое начало, которое сочетается с абсолютно серьёзным пафосом поиска смысла. Слова собираются в предложения, объекты собираются в картинку-пазл, но результат поиска связующих нитей сравнивается с трухою меж пальцев, личность накапливает личины и хранит их на блошином рынке словаря. Героиня движется в прустовском бесконечном потоке своей и коллективной памяти (недаром в одном из стихотворений упоминается Бергсон), достаёт из воды жемчужины образов, любуется ими и легко их отпускает. Окружающие люди сравниваются с бокалами безвременья, которые можно наполнить чем угодно, себя лирическая героиня сравнивает с дождём. Дождь проходит, наполняя влагой землю и бокалы. Стук дождя – тяжесть бреда, речитатив слов, «всё течет, всё меняется» Гераклита, неизменная комната, в которой можно мыслить мир. Красота в сосуде несёт в себе яд, нежность оказывается страхом, страхом любить и потерять. Мир за картонными стенами декораций комнаты, зрители-светляки, свет текста, не объятый тьмой немоты. Героиня фиксирует внимание на мелочах вроде пуговицы на пиджаке, помогающей противостоять хаосу, на облупленной карусели и прожилках растений. Вещи противостоят абсурду, но вдруг могут оказаться чем-то незнакомым и другим.
страшно сорваться мне с такой высоты
слишком высокое я заняла число
кто мне позволил
слог ударный в стылом «мосты»
или сама по себе выгнутость слов
я уходила и раньше в такие тоннели что
не выбираются из
загораживая обзор
волглое лето твоё промокаемое пальто
не запахивается
лишь подчеркивает абсурд
температура тела ещё пока
измерима но мутирующая рука
не попадает по клавишам
размягчаясь
до плавника

Героиня существует в рамках текста и не хочет погружаться в хаос внетекстового инобытия. Любовная лирика приобретает эсхатологический смысл, окончание мира – это невозможность речи, дыхания как возможности произносить слова. Абсурдистские ноты – роман о жизни тромбоцитов, поцелуи роботов – укладываются в «узкий шрифт войны», постгуманизм и Новое Средневековье сплетаются изгибами капельницы на ковре, кровь смешивается с дождём.

я не знаю
сколько я смогу держать всю эту остроту
моей кислородной подушки
хватает на девять минут
достаточно для написания маленького стихотворения
а что там есть за пределами
неизвестно
задача выжить совсем не стоит
это оказывается
вовсе не обязательно
если ты подойдёшь ко мне на восьмой минуте
я успею
сделать искусственное дыхание
тебе

Слова теряют смысл, пластический язык отчуждения, заговаривания боли от невозможности понять друг друга не исцеляет, но даёт надежду на возможность понимания. Бытие и небытие несут в себе равный потенциал, перевернутые тени на стенах картонной комнаты исчезнут с первыми лучами рассвета, но пока продолжают пантомиму. Жизнь становится литературой, литература как место бытования чуда поглощает мир. Зыбкая субстанция стихотворений множит калейдоскоп смыслов, осе мнится, что она – девушка с обложки с осиной талией, влюблённым роботам кажется, что они могут испытывать чувства, но есть ли в мире этой книги разница между существующим и мнимым. Герои вдруг оказываются голубями и говорят о приготовлении яичницы со скорлупками, но, кажется, лирическая героиня на самом деле говорит только со своим зазеркальным «я», формулируя бесконечные варианты реальности, которые ждут воплощения в тексте. Сама героиня протеична, как тень в преддверии света дня, ожерелье образов, соединяемых ниткой авторской интерпретации мира, становится чётками, которые хочется перебирать снова и снова.

сама слабеющее утро
прости что я стою в окне
учебник жизни камасутра
как просто быть / не быть извне
бежать стремительно и броско
и сокращаться вместе с тень-
ю непростительная роскошь
спасибо день
скачать dle 12.1