(О книге: Елена Тулушева. Первенец. Сборник рассказов. - Кемерово: Кузбасский центр искусств, 2018)Третья книга Елены Тулушевой, московского писателя, психолога, работающего «в поле» с трудными подростками, страдающими наркозависимостью, вызовет у неподготовленного, но чуткого читателя шок и даст массу ценной пищи для размышления. А тех, кто читал автора прежде лишь как прозаика, ждёт знакомство с несколькими статьями и эссе.
Читателю сложно заговорить с этой книгой на каком бы то ни было языке, кроме языка эмоций. Может показаться, что это вежливое преувеличение, подходящее для большинства книг, особенно написанных на социально острые темы, особенно если речь касается так называемой «литературы о сегодняшнем дне». Однако проза Тулушевой – и Елена не изменяет этому принципу, по крайней мере, с тех пор, как я её знаю, – «посеяна» эмоцией и требует только одного вида реакции и только одной формы прочтения. Это важно, хотя может при первом приближении звучать как общие слова.
Дело в том, что, читая о злоключениях героев книги: бывших, нынешних, будущих – ты не в состоянии соучаствовать в тексте, иначе как подпустив его к ядру собственных эмоций. Грубо говоря, вдыхай этот опыт глубоко или пролистывай поверх слов. Если не сделать над собой эмоциональное усилие, то защитная кора взрослой психики – против неимоверной массы тёмной силы, охватывающей человечество могущественной клешнёй бедности, необразованности, незащищённости и других «-не», помешает воспринять эти тексты, пробыть долго в их напряжённом излучении. Не знаю, почему, но все тексты этой книги пахнут для меня тревожной, ранней весной, неуверенной, несмелой, предупреждающей: впереди холода, но талая вода уже течёт, пробивая путь новой жизни, и робко соединяет солнце в будущий букет запахи тепла и первой зелени.
На первый взгляд, книга выглядит структурно простой: это сборник рассказов, первые три части представляют собой художественные тексты на различную социальную тематику, затем серия коротких эссе и интервью по всё той же современно социальной тематике; затем ещё несколько рассказов, и в завершение зарисовки по следам нескольких литературных мероприятий. При внешней гармоничности, содержание книги может оказаться тяжёлым испытанием даже для опытного взрослого человека, и это, признаем, отличительная черта, «фишка» Елены Тулушевой.
«Социальная проза» зачастую воспринимается как нечто необходимое, однако не слишком пользующееся успехом. За последние двадцать лет лишь немногие российские книги, построенные на драматичной жизненной коллизии, стали литературным мэйнстримом. Анализировать их физически тяжело, а добавление в книгу раздела с эссе и интервью, донесёт даже до самого недалёкого читателя простое осознание, что всё написанное – скорее всего, было не просто услышано или увидено автором, а «профессионально», пережито, пропущено через себя. И тогда действительно самой ценной частью книги делаются ответы автора на простой вопрос, возникающий у читателя: «как вы можете с этим жить?».
И мне, как литератору, этот вопрос также кажется наиболее важным. Не только с точки зрения понимания построения конкретных сюжетных ходов (насколько реалистичны коллизии таких рассказов, как, например, «Папа», куда угодил сразу «букет» вполне реалистических событий, характеризующих сегодняшний день: беженцы и ополчение в Восточной Украине, жизнь в детском приюте, насилие в семье и на фоне всего этого – подростки, рассуждающие по-взрослому о причине и метафизическом значении войны, вездесущности бога и его тотального бессилия…), но и с точки зрения обычного человеческого сопереживания. Ведь трудно представить, что автор «донёс» бы до бумаги осколки трагедий своих героев, если бы предварительно собственноручно не извлёк их из тел и/или психики реальных пациентов.
В то же время автор ставит перед собой непростую задачу: насилие и страдание, как это цинично звучит, приедаются. Хирург не в силах переживать эмпатию с каждым из пациентов, потому что рано или поздно на его руках умрёт первый больной и так пока сам хирург не уйдёт на пенсию. Для сохранения душевного спокойствия он должен нарастить психологический пузырь, избегать выгорания, уклоняться от слишком глубокого личного контакта с пациентом и родственниками. Это же, безусловно, и инструмент работы психолога. Однако Тулушева-писатель, напротив, заходит на эту запретную землю как можно дальше и приносит свой «мрачный» урожай на страницы книг, которые затем читают люди. Один или два рассказа можно прочитать на пределе эмоциональности, но дальше, если книгу не откладывать и не возвращаться к ней после паузы, то боль, которую она может осязаемо передать читателю, должна притупиться, – это защитная реакция психики, и без переключения она не задерживается в одном регистре чувств, тем более негативном, долго.
Отчасти задачу решают эссе, перемежающие художественные части книги. Сразу после напряжённого рассказа «Слава», о преступлении и наказании в современной интерпретации, мы переходим к нескольким текстам, которые могли, казалось бы, дать более хладнокровный взгляд на происходящее, объяснить, как именно писатель справляется с грузом, какие инструменты использует, чтобы убавить драму и добавить света софитов – с помощью слова, конечно, – которые как словесный фотошоп сделают происходящее на экране, перед читателем, «приемлемым» и, наконец, впишет это в художественный контекст русской прозы. Однако Тулушева подходит к эссе с несколько иных позиций. В значительной степени, это «полевые» записки, примерно такие же по эмоциональному накалу, как и сами рассказы, а поэтому эта часть скорее взывает к схожему регистру эмоций, хоть и с, более «деловой» стороны, но не снижает их градус.
В них мало автора, что оказывается немного неожиданно, однако, если сравнить эту часть, озаглавленную вызывающе: «Зачем им жить?» – с остальной, чисто прозаической составляющей книги, то она исполнена безупречно близко. Приём «отсутствия» автора – это вообще характерная черта творчества Елены, которой она верна ещё с первых своих рассказов (чтобы следить за некоей творческой эволюцией, достаточно помнить, что, например, рассказ «Виною выжившего», как, впрочем, и тот же «Слава» – это работы прежних периодов, но по технике исполнения – полное погружение в мир героев без сколь-либо заметной авторской интонации – они образуют общее целое и с «новейшими» текстами первой половины книги). Приём «постороннего» – одновременно и страшный (вспомним одноимённое произведение Камю), и необходимый, и единственно возможный. Однако при кажущейся лёгкости, вся трагическая невозможность его для автора вскрывается через чтение эссе и интервью, объясняющих, как данная работа вообще становится исполнимой и каких усилий она должна требовать.
Отстранение как желанный, неизбежный метод, увы, не сработает для читателя, делает Тулушева вывод между строк. Он должен пропускать этот опыт через себя и следовать правилу медленно прочтения, в противном случае не только тьма, но и свет книги не дойдёт до его сердца.
Эссе Тулушевой затрагивают четыре темы: нежелание жить у современной молодёжи; проблемы усыновления (покрывается сразу несколько аспектов: отсутствие права у детей на информирование о том, что они приёмные, возвращение приёмных детей в детдома новыми приёмными родителями и т.д.); экономическое стимулирование приёмных семей и, наконец, насилие в современных школах и молодёжное насилие в России как таковое. Надо сказать, что все четыре текста, кроме последнего, тесно перекликаются с художественными рассказами, и дают понимание, что называется, откуда «растут ноги» у многих прочитанных прежде текстов. От этого может сделаться окончательно плохо, потому что, несомненно, неподготовленный читатель может всё ещё утешать себя к этому моменту, что так или иначе некая часть прочитанного, – авторский вымысел или, по крайней мере, не что-то, встреченное лично. Однако, как разъяснено выше, увы.
Итак, предложенные эссе – это, во-первых, в некотором виде справочная информация к прочитанному (есть даже ссылки на материалы в интернете и определённая статистика, собранная, надо полагать, к моменту издания книги, т.е. в 2017–2018 гг.); во-вторых, хоть и в меньшей степени, поиск социальных, политических и даже юридических истоков того, не побоюсь этого слова, ужаса, который мы прочитали на «художественных» страницах. Лишь вскользь, в нескольких абзацах, Тулушева касается возможных выходов из сложившейся ситуации, но в основном избегает оценок и в целом стремится к сдержанности, хотя и не уходит от искушения увязать современный опыт с некими аналогиями из позапрошлой, послевоенной эпохи.
Поучительным и весьма любопытным (увы, приводимая автором статистика не обрадует общество) оказалось последнее эссе, где Елена сумела довольно доходчиво и без лишних аллегорий объяснить как минимум ряд структурных разрушений, с последствиями которых сама работает многие годы: развал системы образования, социальная деградация общества, искусственно внедряемый инфантилизм среди подростков, при этом беспощадность к ним же сразу по достижении 18-летнего рубежа и т.д. – совокупность факторов, ведущих к небывалому всплеску молодёжного насилия в России за последние годы. Ведь если стрельба и массовые убийства пока не стали для нас такой же рутиной, как для США, то обычными драками, издевательствами и изнасилованиями среди школьников отечественные новости переполнены.
Удивляет в этом несомненно интереснейшем исследовании лишь одно: если я верно уловил посыл, то автор винит в установившейся ситуации не размягчённое сытыми 2000-ми, политически аморфное и за это теперь теряющее сытость поколение, вошедшее в силу и совершеннолетие вместе с теперешней властью. Виноваты «сделавшие их такими» девяностые:
«Нынешние подростки – дети двухтысячных. Их родители – дети начала восьмидесятых. Те, на кого девяностые обрушились в разгар их взросления (...), придавили возможность самовыражения, мысли о выборе, творчество и многое-многое другое». Поколение взрослых и детей, переживших ГУЛАГ и ВОВ, запустило в космос первого человека. Разумнее предположить, что вопрос не в глубине травмы, нанесённой народу, а в том, какой путь народ выбирает на пути последующего выздоровления.
Отдельной, не затронутой в эссе, но проходящей красной нитью через книгу, видится тема стариков, их места среди нас, которое они сохраняют, даже исчезнув – физически или виртуально – наверное, самым пронзительным с точки зрения раскрытия этого образа души, ускользающей из покорного времени тела, является рассказ из одноимённой четвёртой части книги – «Надо будет как-нибудь посмотреть». Впрочем, и в других рассказах (например, «Рядом ходит» – кстати, вообще характерный для Тулушевый,
как бы «перенасыщенный» социальной драмой, но благодаря непосредственности описания, не перегруженный ею, а превращённый в гипнотическую тёмную энергию, проводящую читателя к жажде выйти из этого на свет) старчество, старики, уход за ними, скорбь о них и через неё – о себе («Домой») – или их посильный уход за нами («Папа») – в фокусе внимания. Бережно сохраняемая автором тень традиции важна не столько сама по себе, сколько опять-таки социально, потому что следующими после подростков государство бросает слабых и больных, стариков
(рецензия написана через месяц после вступления в силу т.н. «российской пенсионной реформы»), хотя они, в отличие от школьников, всё-таки избиратели, а значит, были раньше ценны хоть этим. Но увы, новые времена – новые правила, ни одного из стариков на страницах, кроме крепкого деда в «Рядом ходит», нельзя назвать счастливцем. Безразличие к ним общества воспринято государством безупречно – книга остро и своевременно напоминает об этом.
Наконец, последняя часть книги состоит из нескольких статей, связанных между собой тематикой ряда международных событий, на которых побывал автор: Москва, Китай, Италия, Беларусь (кстати, именно в Минске выходила предыдущая книга Тулушевой). В целом статьи однородны по своей структуре: в них примерно треть состоит из описания сути и содержания мероприятия, ещё треть посвящена авторским наблюдениями за окружающим миром и людьми, особенно пишущими; наконец, третья, и это единственное, на чём остановлюсь, касается попытки сформулировать собственное место в так называемом литературном процессе, а также охарактеризовать явление «нового традиционализма», к коему Тулушеву и ещё нескольких авторов приписывают.
Наиболее подробно автор останавливается на данном понятии в первой же статье, которая посвящена не столько книжной ярмарке в Москве, сколько появлению на ней, летом 2017 г., писательской группы традиционалистов. Как следует из статьи Тулушевой, ссылающейся, в свою очередь на статьи Андрея Тимофеева и Романа Сенчина, выходившие тогда же, новые традиционалисты наследуют писателям-реалистам XIX–XX веков, но в то же время, Тулушева отсылает к Ю.Тынянову:
«Нет продолжения прямой линии, есть отправление, отталкивание от известной точки – борьба».
В статье, пытающейся разобраться в термине, выделены следующие характеристики этого течения:
✔ Неэпатажность, избегание экспрессивных методов [как самоцели] (
приписка моя – К. Куприянов).
✔ Готовность к безвозмездному творческому труду, в т.ч. по причине экономических сдвигов, меняющих профессиональную карту мира.
✔ Приверженность традиции и соотнесение себя с русской классической литературной традицией, с поправкой на процитированного выше Ю.Тынянова.
✔ Простота и «прозрачность» (
кавычки мои –
К.Куприянов) текстов, неиспользование постмодернистских изысков.
✔ Подытоживается список характеристик следующим образом:
«[новые традиционалисты] не выводят своих героев на эстраду, а размещают их в зрительном зале, и каждый читатель ощущает себя частью этого действа».✔ Реализм, сопричастность читателя к происходящему.
Подчеркну, что вывел эти особенности из настойчивого желания понять, существует ли действительно названное Еленой и её единомышленниками явление. Хочется надеяться, что книга вызовет полемику по данному вопросу, поскольку сейчас традиционалисты тесно ассоциируются с так называемыми журналами «патриотического» толка. Фактически, литературное сообщество поддерживает существование тонкой, едва видимой читателю вуали, отделяющей журналы «остальные» (не хочу называть их «либеральным», потому как это и любое иное слово здесь прозвучит как неуместное противопоставление) от «патриотических», хотя по составу текстов оба лагеря публикуют плюс-минус одно и то же, а равно авторы стремятся к публикациям в обоих «сегментах». Это сегодня считается даже не предосудительным, а наоборот похвальным, хороший пример процветания «интеллектуальной толерантности по-русски». Именно со страниц «патриотических» к нам первыми приходят тексты той же Тулушевой (см. например, «Наш современник», №7 за 2016 г., мило поздравляющий писательницу с днем рождения и уделяющий два абзаца на комплементарный комментарий Р.Сенчина), Тимофеева и многих других, действительно молодых авторов, перечисленных на заключительных страницах «Первенца». Вот почему данный раздел книги чрезвычайно важен: ведь о явлении говорят уже третий год, и наконец, один из его самых ярких представителей выпускает очередную книгу. Хочется надеяться, что из возникшей полемики начнёт наконец прорастать ответ: возможен ли вообще новый традиционализм без увязки с поддерживающими его изданиями?
Не то чтобы факт публикации в тех или иных журналах действительно определял автора, но если автор смел настолько, что высказывается о существовании как-никак целого направления в литературе и причисляет к нему множество писателей, то видится верным и важным начинанием представить читателю статью, артикулирующую его сущность. В этом плане Елена Тулушева, несомненно, пионер, поскольку станет одной из первых, кто своей книгой выйдет с вестью о новом традиционализме за пределы узкого толстожурнального архипелага и соцсети, расскажет о нём и в дальних краях читающего русского мира. Кстати, не могу не выделить ещё один не артикулированный Еленой признак традиционализма, который позволю сформулировать сам на основании её статьи:
✔ Многочисленность / высокие количественные показатели.
В частности, автор приводит длинный список фамилий и мест проживания авторов, подчёркивает, что явление не замыкается Садовым кольцом. Тулушева скрупулёзно уделяет этому несколько абзацев как в первой статье, так и в последующих, например:
“В восьмом номере «НС» [литературный журнал «Наш современник»] опубликовано двадцать молодых авторов. Восемь прозаиков – Дмитрий Филиппов из Питера, Юрий Лунин, Андрей Тимофеев и Алёна Белоусенко из Подмосковья, москвички Настя Чернова и Лена Тулушева, Мария Шурыгина из Красноярска, Юрий Фофин из Челябинска. География тоже важна! Она показывает, что журнал не замыкается в пределах Садового кольца, он предоставляет слово писателям всей страны...”Из собственных наблюдений: главной «функциональной» единицей нового традиционализма является Совет Молодых Литераторов при Союзе Писателей РФ (далее – «СМЛ») во главе со всё тем же А.Тимофеевым. Между прочим, СМЛ является в настоящий момент чуть ли не единственной постоянно действующей литературной единицей, которая не только в Москве, но и в регионах проводит несколько выездных семинаров в год (в отличие от ежегодных, но разовых совещания при Союзе Писателей Москвы и легендарных форумов Фонда С.А. Филатова, лишь с последнего года приобретших «двухступенчатую» систему, с двумя семинарами вместо одного). Совет включает в себя активно пишущих авторов и участвует посредством проведения открытых бесплатных мастер-классов в формировании творческих взглядов у молодых авторов за пределами столицы. Входящие в СМЛ писатели, те же А.Тимофеев, А.Чернова, Е.Декина и другие, публикуются далеко не только в «патриотических» изданиях; так, книга Евгении Декиной в 2018 году вышла в издательстве «Эксмо»; сегодня перед нами – книга Тулушевой; а в декабре 2018 вышел также объёмный сборник «Заря» – антология «молодой» (кавычки – составителей сборника) литературы России, где представлены в качестве условного среза и примеров региональных писателей все вышеперечисленные авторы. Хотя истоки движения и объединения новых традиционалистов действительно лежат плюс-минус в одном «патриотическом» литературном сегменте, амбиции традиционалистов распространяются далеко за его пределы, и вряд ли деятельностью СМЛ под эгидой СП России, который в остальных своих проявлениях не выглядит молодой организацией, они в ближайшем будущем ограничатся.
Традиционалисты, впрочем, не исключение. Сейчас одновременно во многих частях молодёжной литературной карты России происходит движение, осознание себя как взрослых авторов. Время неумолимо, рано или поздно оно поставит вчерашних студентов и «молодых членов» на места тех, кто сейчас управляет журналами, издательствами, союзами. Им недостаточно будет захватить из прошлого вывески и ритуалы, поэтому многие уже сейчас ищут идеологическую почву, на которой примутся сеять собственное видение литературного завтра, привлекать к себе авторов и формировать культурную повестку. Не могу не заметить, что на этапе формулирования, то есть из вышедших на сегодняшний день статей, веет чуточку тревожным, но модным в эти годы словом «скрепность».
На этом раннем этапе новый традиционализм ориентирован на патриархальные, христианские ценности, чурается экспрессивной работы над формой, во «внекнижном» формате тяготеет к просветительской деятельности с ноткой «соборности» – по меньшей мере, это так или иначе следует из прочитанного в книге Елены. Остаётся наблюдать, действительно ли многим авторам подойдёт это как долговечный фундамент для творчества и как они разовьют его: продолжат ли следовать за трендом, выродившимся на государственном уровне после нескольких лет культурной деформации, или изберут свой, более «здоровый» путь? Какое-то время назад социализм в России был конъюнктурой, но теперь государство освободилось от значительной части социальной ответственности и намекает на продолжение этого процесса. Останется ли такой образец традиционности, как действительно «прозрачная», без изысков, зато плотно прикасающееся к телу народа проза, как у Тулушевой, с точки зрения, допустим, официального трактования “патриотизма” через несколько лет?
Традиционалисты, как и писатели иных взглядов, встают по мере взросления перед дилеммой: самостоятельное движение или сохранение братства в духе литературного кружка? Время покажет, как личные амбиции будут помогать или сдерживать рост нового традиционализма. Исходя из прочитанного, мне видится, что по духу он явно склоняется к общинности и некоей срединности и даже определённой обезличенности автора, когда собственные амбиции могут быть поставлены на второе место относительно таких общественных целей, как привлечение внимания к бедствиям слабых или донесению идеологии. Впрочем, допускаю, что этот вывод – лишь следствие неверного толкования наиболее «традиционалистких» пассажей Тулушевой, высказанных ею с обилием «возможно» и «может быть». Например, эссе "Васька»:
«Возможно, сила русского человека не в идеологии, которая не раз менялась (от язычества к Христианству, от монархии к коммунизму, от коммунизма к...). Его сила в родовой духовности, самобытности. (…) Но, быть может, опора на эти корни, напоминание о них помогут воссоединиться с духовным началом, заложенным в нас. Возможно, именно эта сила способна восстановить ту духовность и любовь во внутрисемейных отношениях, которые позволят детям жить ради самой жизни, как умели наши предки, не изводя себя вопросом: "стоит ли"?»Пока же не может вызвать ничего, кроме уважения тот факт, что Елена нашла уместным уделить значительную часть книги попытке разобраться в понятии и характеристиках, с которым она была непосредственно ассоциирована первые годы своей литературной карьеры. Возможно, многие ответы на вопросы к прозе самой Елены однажды станут ключами к пониманию нового традиционализма, если он докажет своё право на самобытность.
Книгу завершает интервью (названо «диалогом») с Платоном Бесединым, автором знаменитого мема о распутных болельщицах России на ЧМ-18, потенциальным идеологическим собратом-традиционалистом. Елена говорит о том, что сама всё же не принадлежит ни к каким традиционалистам, а также о необходимости баланса между общественно-литературным трендом и личным ростом:
«Я много слышу об этом [разделении на «лагеря» – прим. К.Куприянова] от писателей разных поколений. Увы, кому-то это, наверное, выгодно. Но в любой классификации или градации меня настораживает наличие рамок. Я ценю творчество моих сверстников, которых относят к «новым традиционалистам» – Андрея Тимофеева, Юрия Лунина, Дмитрия Филиппова, Андрея Антипина. Но самостоятельность ценю ещё больше…»,
«Ты знаешь, а мне кажется, наособицу честнее. Не надо петь хвалебные речи тому, кого не любишь. Меня вот очень греет позиция "отшельничества"», – с чем остаётся только согласиться.
Книга Елены Тулушевой – это без обиняков тяжёлый, мрачный для читателя путь. Авторский голос не подсветит его – и до конца последнего рассказа нам остаётся довольствоваться эмоциональной палитрой героев, описанных с хирургической точностью. С первого же рассказа читатель поймёт, что за поворотом любой истории его может поджидать боль. Пусть не пережитая лично, но интуитивно понятная, близкая, а для кого-то и предопределённая, просто немного в отдалённом будущем. Проблема в том, что и боль, и страх становятся привычными. Книгу нельзя поглощать быстро – её нерв расслабляется, если держать её чересчур долго, и рассказы читаются как одно целое, после четвёртого или пятого подряд ты перестаёшь разделять семьи, имена, истории. Перед тобой сплошная боль. Страдание детей, одиночество стариков, безнадёжность наркомана – всё пульсирует в едином клубке не связанных между собой сюжетно историй. Тем не менее, при правильном «употреблении» книга становится инъекцией против обезобразившего нас безразличия, чувства «возвышенности» над больными, старыми, поддавшимися искушению – словом, «слабыми». Завтра, когда мы, временно здоровые и сильные, начнём нуждаться в помощи своих детей, ей неоткуда будет взяться, кроме как из неравнодушия, из любви, которая легко сеется и легко прорастает в почве детской души. Соперничество ей могут составить лишь ненависть и обида.
Книга Елены для взрослых и мужественных людей, готовых воспитывать себя и своих детей, в слишком редком сегодня чувстве – в любви.
скачать dle 12.1