(О книге: Юлия Подлубнова. Неузнаваемый воздух. Книга о современной уральской поэзии. –
Издательство Марины Волковой, Челябинск, 2017)
Назло всем заслуженным, справедливым и придающим солидность определениям доцент, научный сотрудник академического института системы РАН, заведующий музеем «Литературная жизнь Урала ХХ века» Юлия Подлубнова – в первую очередь литератор. И свою книгу она выстраивает по литературным канонам. Начиная её с интриги.
Зарождается эта интрига ещё в предисловии. Сначала – из краткого замечания в скобках:
«(сейчас я бы отмаркировала поэтов совсем по-другому)». Далее следуют два чуть более развёрнутых уточнения. Первое касается личных пристрастий автора: «
список интересных мне поэтов корреспондирует, но отнюдь не совпадает с тем, который предлагается в трёх томах антологии «Современная уральская поэзия» или в серии «ГУЛ» («Галерея уральской литературы») с 30-кой «лучших из лучших». Вторая же ремарка имеет отношение к индивидуальным манерам рецензируемых или просто упоминаемых поэтов:
«Процент уральскости текстов разных авторов, да даже текстов одного автора, если он ещё находится в стадии активного творчества, оценить очень сложно, почти невозможно».
Оба утверждения усугубляют наметившуюся коллизию. Всё-таки Ю. Подлубнова принимала активнейшее участие в подготовке двух последних (на сегодняшний день) томов «Антологии современной уральской поэзии», входила в редакционный совет «Энциклопедии Уральской поэтической школы» и вообще очень значимый человек для регионального и не только литпроцесса. Напомним: помимо вербальных характеристик, подборку каждого из авторов третьего тома уральской Антологии сопровождал «коэффициент присутствия». Показатель весьма загадочный и неопределённый, вызвавший споры. Прежде всего, что за присутствие подразумевали составители? Сами они характеризовали данный коэффициент апофатически. Дескать, это не уровень качества текстов, не степень популярности, не характеристика актуальности… При этом цифра была довольно осмысленной. Скажем, самый высокий балл по предложенной шкале получил Алексей Решетов – поэт для Урала «народный и культовый»
[1], а вот на российском уровне получающий известность только сейчас, спустя годы после смерти.
Может, под «коэффициентом присутствия» скрывался именно «уральский коэффициент»? Существует такая форма надбавки к окладу для работающих в том регионе. Однако вот: в «Неузнаваемом воздухе» предположение опровергнуто. Словом, интрига по мере чтения первых глав книги ветвится и нарастает. А тут ещё и автор внятно определила своё кредо: «
Я бы и не написала столько букв –
на целую книгу, если бы не меняла жанры, как повседневную одежду, и не экспериментировала со стилем, как с макияжем. Метафоры метафорами, но глубоко убеждена, что о поэзии можно и нужно писать по-разному –
единственный критерий письма: чтобы не было скучно». Действительно: вышло нескучно и очень по-разному. Присутствует и жанровое разнообразие на уровне каждого из типов авторского высказывания – статей, рецензий, обзоров, академических публикаций – и отчётливая дифференциация на уровне разделов книги.
Первый из этих разделов: «Мифы и реальность в современной уральской поэзии. Эссе и статьи», пожалуй, крайне далёк от какой-либо академичности. Здесь точность иногда принесена в жертву яркости говорения. Иногда это приметно на уровне абзаца: «
Виталий Кальпиди, уже в 1990-е гг. почувствовав (именно почувствовав, нежели осознав) некое расширение поэтического поля, связанное с актуализацией постмодерновой (ризоматической) картины мира и агрессивным продвижением в России массовой культуры, начал на региональном уровне действия по его культурной разметке».
Иногда критик, казалось бы, противоречит самой себе. Сравним: «
Проблема существования «уральского магического реализма», потенциально связывающего поколения современных уральских поэтов, заключается лишь в отсутствии принципиально уральских элементов в поэзии региона». И:
«С другой стороны, уральские поэты, где бы они не находились, всё равно остаются уральскими, если не в плане поэтики, то в плане каких-то чётких атрибуций, соотнесённости с литературной жизнью региона».
Нет, и в первом из примеров избыток прилагательных всё-таки позволяет уловить суть, и мнимость второго противопоставления становится явной из общего массива высказываний, но в следующей части книги Подлубнова себе таких вольностей не позволяет. Это вообще наименее литературный по своему построению раздел. Существует такой совет-афоризм начинающим писателям: «Если в произведении существуют начало, середина и конец, середину надо выкидывать». Так вот: статьи, составляющие второй раздел, середину книги, пропускать нельзя ни в коем случае. Именно они подробнейшим образом раскрывают авторскую методологию. Поле исследования определено и маркировано в первой части; на этом поле присутствует россыпь имён, но вот принципы и критерии отбора явлены в следующем разделе, где автор пишет о поэтиках всего четырёх литераторов.
Термин «поле» в данном случае крайне неточен. Расположить Виталия Кальпиди, Алексея Сальникова, Наталию Стародубцеву и Екатерину Симонову на единой литературной плоскости, конечно можно лишь в одном случае: печатая их стихи на большом бумажном листе. Шутка получилась корявенькой, но, думаю, верной. Перечисленные выше авторы являют собой грани довольно сложно устроенного кристалла. Кажется, метафора вполне уместная в отношении такого богатого минералами края, как Урал. А если без метафор, то без исключения все основные свойства уральской поэзии, упомянутые Подлубновой в первой части книги – протеизм, воплощённая телесность, склонность к описанию метаморфоз, всё нарастающее стремление к визуализации, жёсткость высказывания, частая гендерная неопределённость, стремление к раскрытию динамики истории, собственно, сам генезис уральской поэзии, тесная его связь с поколением метаметафористов – да, повторю, все базовые характеристики раскрыты именно в этом разделе. И на примере ровно четырёх поэтов, представляющихся, как мы понимаем, чрезвычайно важными для критика.
Впрочем, свойства свойствами, а всё-таки в рамках книги, посвящённой Уральской поэтической школе, следует определить само это понятие. Напомним: весьма динамичное, неоднозначное и всё время изменяющееся понятие. Задача представляется триединой – сообразно числу слов, именующих явление. Наиболее простой оказалась ситуация с термином «школа». Здесь можно ничего не домысливать и почти не комментировать. Автор формулирует в своём, можно сказать, фирменном стиле, сочетая конкретику определения и широкий охват культурного контекста:
«Если мы отвлечёмся от теоретизирования и возьмём живой литературный процесс, то найдём в нём школы или то, что называют школами, как минимум двух типов, которые условно можно обозначить как авторитарный (учитель –
ключевая фигура) и демократический (учителей практически нет). К первому типу, например, относится «уральская школа драматургии», во многом определившая развитие современной русскоязычной драматургии и буквально созданная с нуля Николаем Колядой. Второй тип представляет, например, ленинградская школа поэзии, которая как бы и не школа вообще, поскольку осознание эстетической и мироощущенческой общности если и пришло к поэтам (скорее, оно пришло к исследователям, которые пишут об этом феномене, в виде идеи для исследования), то довольно поздно. Фигуры учителя как таковой здесь нет.УПШ, если предположить, что перед нами всё-таки школа, в этом ряду уникальна тем, что роль учителя здесь, во-первых, поделена между несколькими крупными поэтами, во-вторых, в целом ряде случаев совмещена с ролью культуртрегера».
И далее ещё небольшое совсем пояснение:
«Школа нынче вовсе не означает наличие связующей ее участников фигуры учителя, не означает, что имеется общая эстетическая и художественная платформы. За школу часто принимается культурное гнездо».
Чуть сложнее оказалось с термином «уральская». В данном случае мы вновь обратимся к мнению Юлии Подлубновой. Вернее – к мнениям. Ибо здесь её позиция не столь однозначна. Впрочем, неоднозначность эта вполне объективна и укоренена в самых разных аспектах науки и культуры:
«…с определением географических координат Урала не только у представителей УПШ, но и у многих серьезных исследователей –
историков, культурологов, филологов и у самих географов –
возникают проблемы: регион как бы расплывается по карте и собрать его по каким-либо признакам в единое пространство, имеющее четкие границы, практически невозможно». Регион собрать невозможно, но особенности представителей региональной поэзии кажутся вполне очевидными. По крайней мере – для критика: «
Есть повод удостовериться в том, что даже анонимная поэзия не бывает анонимной –
авторы подборок вполне узнаваемы, для меня –
особенно уральские».
Наверное, можно предложить вариант решения случившегося парадокса: принадлежность автора Уральской поэтической школе определяется, помимо географических факторов, взаимопризнанием школы и поэта, при условии поэтической состоятельности последнего. Осталось совсем чуть-чуть – определить критерий этой состоятельности. Понятно, это задача не одной книги и не одного критика. Однако подбор имён и характеристики поэтов, представленные в третьей части книги, посвящённой рецензиям, безусловно, направлены и к этой цели.
Хотя у некоторой части читателей, в первую очередь у самих поэтов, так или иначе упомянутых в рассматриваемом сборнике статей, будет иная задача. А именно – игра «Найди любимчика». Интересно же, кто наиболее симпатичен критику Подлубновой! При её демонстративно нейтральном тоне определить приоритеты не так легко. Нет, порой высказывание звучит явным образом, и тогда его немедленно хочется оспорить. Как, например, в случае фразы: «
Никто и так ни секунды не сомневался в большом поэтическом даре Юрия Казарина». Но так бывает очень редко. Гораздо чаще мнение изложено в форме пожелания. И пожелания, основанного на безупречном знании персонального поэтического диапазона: «
Избранное так и составлено: туда вошло самое «димоновское», самое игровое, что было у Рябоконя. Отмечу, что тексты другой направленности, которые у этого поэта есть, по-прежнему ждут своего избранного».
Словом, всё очень аккуратно, без лишней пристрастности. Вернее – совсем без таковой. А попытка определить любимого уральского поэта Ю. Подлубновой, основанная на размере рецензий, вообще обречена на провал. Скажем, о книге А. Черкасова сказано довольно много, но отзыв если и не на грани отрицательного, то весьма осторожный, с надеждой ещё раз присмотреться в дальнейшем. Куда более интересны устанавливаемые автором связи между отдельными участниками литературного процесса. Динамические, повторим, связи, мерцающие. И порой – очень неожиданные. Скажем, мне никогда не казались взаимно близкими литературные манеры Андрея Мансветова, Инны Домрачевой и Александра Вавилова. Но по ознакомлении с книгой рецензий захотелось перечитать этих поэтов иначе.
Итак, книга критики, безусловно, состоялась, и о значении этой книги, я уверен, будет сказано довольно много. Причём значение отнюдь не ограничится уральским регионом. С региональным аспектом как раз всё относительно просто. Была такая неумная, ангажированная книга Карла Поппера «Нищета историцизма»
[2]. Помимо разного рода благоглупостей, содержала та книга вполне верную мысль, касающуюся работ, описывающих то или иное культурно-значимое явление:
«…выполняются они не в лаборатории, отгороженной от внешнего мира; напротив, само их проведение влияет на состояние общества. Их никогда нельзя повторить в точности, поскольку предыдущий эксперимент уже изменил начальные условия». Всё именно так. В данном случае книга, рассказывающая об Уральской поэтической школе, об уральском литературном бытовании, весьма значительно влияет на это самое бытование. Аналогичным по силе образом влиял на него, скажем, каждый из трёх томов Антологии УПШ. Напомним: выходили эти тома в 1997-м, 2003-м и 2011-м годах. То есть каждые семь лет. Состоится ли очередной выпуск в 2018-м? Хотелось бы, но пока свидетельств тому нет. В таких обстоятельствах роль критики возрастает весьма и весьма. Вновь процитируем автора:
«Действительность создаёт мифы, а мифы меняют действительность». Уральская поэтическая школа, конечно, миф самоподдерживающийся, но дальнейшее развитие ему не повредит.
Впрочем, это, повторю, дела локальные. Не уверен, что Юлия Подлубнова намерена ограничиться ими навсегда или надолго. А раз так, то можно отметить, как минимум, два момента, касающиеся культурной ситуации далеко за пределами региона. Первый, затронутый в статье
«На растущем выходе неизвестно в… О точной и неточной поэзии», относится к числу вечных вопросов, возникающих в связи с обсуждением стихов. Вот что на схожую тему очень давно, почти век назад, писал один из близких коллег М.М. Бахтина: «
Лирика или даже вообще поэзия находится как бы вообще посередине между направленностью к чистой временности звука –
когда звучание присутствует физически, –
и направленностью к чисто временному –
когда она, собственно говоря, может и не звучать, а быть тихой. В лирике слово как бы преодолевает магию, темноту и нечистоту, составляющую материю и рационально-смысловой материал слова. Здесь, как в скульптуре, дело в крайней индивидуальной оформленности, которая вообще может казаться фатальной и как бы внутренне плотной, ибо она не чисто музыкальная и в ней нет того временного, что есть в словесных искусствах»
[3]. Конечно, разрешить многочисленные дилеммы, возникающие при переходе от речи к поэзии, не удастся никогда (ибо решение в данном случае убьёт поэзию), но на пути исследований точности и неточности, звука и тишины, плотности и разреженности, других бинарных оппозиций, неизбежны очень интересные находки.
Другой момент также связан с глубинными основами поэзии, но в полной мере его актуальность была явлена лишь в последние десятилетия. Речь идёт о взаимодействии вербального и визуального. Подлубнова пишет: «
Современная культура оперирует преимущественно визуальными образами –
современной поэзии не скрыться от довлеющей доминанты глаза». И это отнюдь не единичный пассаж. Исследованию визуального в книге посвящено немало страниц. Да, так называемый «визуальный поворот» оказал значительное влияние на культуру последних десятилетий. Проблема, однако, в том, что описывать визуальное непременно приходится с помощью слов. И слов раз за разом оказывается недостаточно! Какие только подходы не были использованы исследователями «визуального поворота» за последние лет сорок – от социально-исторической критики, отвергающей традиционные представления об основаниях эстетики, до, скажем, достижений структурной лингвистики, однако суть искусства остаётся недоступной. Приходится признавать: «
Характерной чертой новой волны визуальных исследований становится обращение к проблеме невыразимого, отказ от трактовки образа как семиотической системы, осознание того, что визуальное не может быть полностью редуцировано к вербальному»
[4].
А что, разве поэзия может быть редуцирована до своей вербальной составляющей? Кстати, тут надо отметить своеобразный пуризм новых поколений уральских поэтов. В книге Ю. Подлубновой неоднократно упомянута «Уктусская школа», существовавшая в Екатеринбурге на рубеже шестидесятых и семидесятых годов минувшего века. Автор справедливо замечает, что, хронологически предшествуя Уральской поэтической школе, общность эта не оказала особого влияния на актуальную литературу региона.
А вот на художественную культуру в целом – оказала. И не только региональную, даже и не только российскую. Достаточно сказать, что к Уктусской школе принадлежали Сергей Сигей и Ры Никонова. То есть, авторы, исповедовавшие синкретическое искусство, сочетавшее, например, слово и живопись. Кстати, В. Кальпиди и В. Дрожащих тоже когда-то начинали с аудио-визуальных перформансов. Существуют интересные синкретические проекты и сейчас. Например, действо «Нешумы», объединившее стихи и балет на недавно прошедшем фестивале «Дебаркадер» в Челябинске.
Однако в рамках нынешней Уральской поэтической школы всё это явления не то чтоб периферийные, но точно не магистральные. Преобладает линия на визуализацию сущего собственно поэтическими средствами. То есть одновременно происходит творение нового и его изучение. А это всегда интересно.
Как интересно и всё явление УПШ. А книги, подобные «Неузнаваемому воздуху», интересны тем паче – как тексты, как уральский метатекст, как средства введения региональной поэзии в контексты широчайшие – да в самых разных аспектах интересные! Жаль, что таких книг мало. Но много их быть и не может. Могло и вовсе не быть. Однако есть. За что безмерное спасибо автору, конечно.
_________________
Примечания:
[1] О. Дозморов. От всех в сторонке: Алексей Решетов. Арион, 2015, № 3.
[2] К. Поппер. Нищета историцизма. Издательская группа «Прогресс», VIA, 1993 г, 188 стр.
[3] M. Каган. Два устремления искусства (Форма и содержание; беспредметность и сюжетность). В кн. М. М. Бахтин: Pro et contra, Антология. Том I. Издательство Русского Христианского гуманитарного института. 2001, С-Пб, 538 стр.
[4] О.Беззубова. Визуальная культура и визуальный поворот в культуральных исследованиях второй половины ХХ века. Ученые записки Орловского государственного университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2012, № 5.скачать dle 12.1
