О книгах и разговорах шестого русско-грузинского поэтического фестиваля
– Что в рюкзаке?
– Книги.
– Ставьте на весы.
Загорается: 9,5 кг.
«Девять с половиной, – прикидываю. – Минус кило на футболки, носки, плавки… Получаем 8 ½ килограмм стихов». Диалог происходит перед объявлением посадки на ташкентский рейс.
Прямого авиасообщения между Ташкентом и Тбилиси нет: был при Союзе – и сплыл с Союзом. Лечу через Стамбул. В спину нервно дышит очередь. Мега-сумки, гипер-чемоданы, пакеты из Duty Free в пол человеческого роста. Люди везут правильные вещи.
– Книги? – переспрашивает сотрудник. – О’кей. Забирайте.
Забираю, прохожу. Поднимаюсь, снова прохожу. Сажусь, пристегиваюсь. Отключаю мобильный.
Самолет несется по взлетной полосе.
Через минуту под крылом загорается роза ночного Стамбула.
Стихотворный рюкзак – над головой в багажной полке.
Отправляю за щеку карамель и прикидываю план фестивального эссе.
Из батумских мягко-субтропических +23 попадаю в ташкентские +37.
Первые сутки уходят на акклиматизацию; из рюкзака вытащены только мятые футболки, шорты и не успевшие просохнуть с Черного моря плавки (успел побарахтаться в волнах – «Прощай, свободная стихия!..» – прямо перед отъездом в аэропорт). На вторые сутки принимаюсь за извлечение книг.
Пытаюсь написать о каждой – по порядку. Хотя – какой порядок может быть в рюкзаке? Никакого.
Несколько слов о самом фестивале. О нем, правда, уже писали – и писали хорошо. Александр Радашкевич, например. Вадим Муратханов 1. И все же – несколько ключевых моментов. Проводится с 2006 года. Организаторы – «Русский клуб», Международная федерация русскоязычных писателей. Название фестиваля каждый год новое. Прошлый раз – «Новые сны о Грузии». В этом году – «Во весь голос», по случаю стодвадцатилетия Маяковского.br />
Главный критерий подбора участников – географический. От «А» (Австрии, Азербайджана, Армении) – до «Э» (Эстонии). «Я» отсутствует: видимо, пока еще не нашли русского поэта с Ямайки или Японии.
Один из немногих фестивалей, на котором поэты читают не только для поэтов. Залы заполнены. Кем? Любителями поэзии (почти забытое словосочетание). Реагируют порой слишком непосредственно. Не выключают мобильников. Вряд ли понимают все, что звучит со сцены. Но – стеклянных, сонных глаз в зале не замечал.
Отличная организация (респект Николаю Свентицкому и его команде). Значительный территориальный охват. Не только Тбилиси, но и другие города и городки. На прошлом фестивале: Батуми, Поти, Рустави. В этом году добавились Ахалкалаки, Гори, Хелвачеури, Кобулети, Багдади. Выступления в домах культуры, беглый осмотр достопримечательностей, и – застолье…
Но о застольях писать не буду. Иначе весь очерк уйдет на это.
Дерево с пушкинской шевелюрой. Возле дерева – перекресток трех дорог. Книга так и называется –
«Перекрестки» (Тбилиси: Русский клуб, 2013).
Русско-грузинский сборник переводов, выпущенный к фестивалю и розданный участникам. Грузинская поэзия представлена в переводах полусотни русских поэтов. Чухонцев, Рейн, Ряшенцев, Кенжеев, Херсонский, Амелин...
2 Почти все они, как отмечено в аннотации, участвовали в прежних русско-грузинских фестивалях.
Стихотворение Шота Иаташвили, которое можно было бы сделать эпиграфом для всего сборника (перевод Кети Чухрукидзе – более известной как Кети Чухров):
У якорей заливаются рыбы,
Крепко сомкнув свои впалые рты.
На палубе мокрой стоят моряки
И смотрят на птиц, переводящих им
Эти песни немые.
Все верно. Поэт для иноязычного читателя – поющая рыба.
Рыб все больше – переводчиков-чаек все меньше: стареют, улетают, исчезают. Моряки, покурив и не дождавшись чаек, уходят по делам.
На фестивальном круглом столе по вопросам литературного перевода – малолюдно и невесело.
Стол проходит на втором этаже батумской гостиницы, в которой обитают участники. Вход с другого конца здания. Ошибаюсь дверью, спрашиваю девушку, как пройти в конференц-зал. Девушка растерянно улыбается. Она не понимает по-русски.
Я тоже теряюсь – и не догадываюсь спросить ее на великом и международном языке гостиничного сервиса.
В горном городке Кеда нам сказали, что мы были первыми людьми после развала Союза, выступавшими на этой сцене на русском. В зале сидели люди среднего и старшего поколений.
Вышла на сцену женщина – благодарить поэтов – с очень хорошим русским языком. Она родилась в Чимкенте.
Рядом с «Перекрестками» ложится еще один сборник переводов. Армяно-русская билингва
«Буквы на камнях» (М.: Художественная литература, 2013).
Сборник на фестивале представляли и распространяли Вика Чембарцева и Давид Матевосян. Кроме них, в составителях значатся также Елена Шуваева-Петросян и Геворг Гиланц (интересный поэт, пишущий по-армянски, с которым познакомился два года назад в Коктебеле).
Половина сборника – стихи 22-х современных русских поэтов (от Амелина до Шуваевой-Петросян – по алфавиту) в переводах на армянский. Вторая половина – 22-х армянских поэтов – на русский. Не только современных, но и писавших более полувека назад, вроде Сагияна Амо или Сильвы Капутикян.
Геворг Туманян, из цикла «Сны», перевод Вики Чембарцевой:
Почти четыре месяца
как не летаю
а раньше
бывало парил
даже на грузовике
Асмик Симонян, перевод Елены Шуваевой-Петросян:
поэзия пошла в туалет
чтобы справить естественную нужду
поэты двинулись за ней тайком
задержали
и до сих пор не отпускают
свободу поэзии
В моем рюкзаке сразу четыре антологии – для ташкентских поэтов, поучаствовавших в ней. Хорошо бы когда-нибудь возник аналогичный сборник армяно-азербайджано-русских переводов...
День второй. Марнеули.
По дороге, в автобусике, споры о судьбах русской литературы. Споры становятся все глобальнее. Приехали. Грузинская речь перемежается азербайджанской. В Марнеули – большая азербайджанская диаспора. Местный дом культуры, полный зал, читаем («бу-бу-бу, бу-бу-бу»), аплодисменты, позывные мобильных. Снова читаем («бу-бу, бу-бу, бу-бу, бу-бу»), аплодисменты. Ведет Алина Талыбова – хорошо, красиво ведет. Выступают местные поэты – азербайджанские, грузинские.
Общинный центр. Девочки ткут ковры, этажом ниже – танцкласс. Здание новое, чистое, оборудованное – нефтяники помогли. Класс рисования, компьютерный класс. Садимся в автобусик, едем смотреть монастырь пятнадцатого века.
Шоссе кончилось, горы, трясемся по грунтовой. Ветки бьют по окнам, залетают мухи странной конфигурации. Споры о судьбах русской литературы временно замолкают. Приехали. Руины, тихо теплится строительство – ведра, строительный камень. Сверху спускается батюшка. «Иеромонах Давид…» У батюшки руки строителя, на ногтях – темные пятна ушибов.. В подвальчике Успенского храма пробуем по глотку терпкое домашнее вино.
Жил по соседству маленький портной,
По вечерам он ел свой скромный ужин,
Справлял в субботу грустный выходной,
Искал для дочки выгодного мужа.
А в церкви золотились образа,
Переминался странник, спину горбя,
И всё глядел Спасителю в глаза,
Исполненные вечности и скорби.
У Господа – прямая борода,
Какой у смертных сроду не бывает,
И чудится, что странная звезда
Над головою Господа сияет.
Неколебима вера и чиста,
И на устах благоговеет Слово.
И дела нет, что рисовал Христа
Художник с местечкового портного.
Поговорить с Даниилом Чкония – неспешно, раздумчиво – за время фестиваля не удалось. Пара быстрых автобусных разговоров, в переездах с одной площадки на другую. «Так будут выходить снова "Зарубежные записки”?»
Будут, новый номер собран, но пока не вышел. О стихах поговорить не успели. В моем рюкзаке – серый, размером с ладонь, сборник стихов Чконии
«Элайя» (М.: Круг, 2009). Так что разговор все же произошел – не о стихах, но стихами. Стихотворение о Спасителе и портном – оттуда.
Еще одна автобусная беседа – в день третий, по дороге из Тбилиси в Батуми – с Юрием Кобриным из Вильнюса. О Вильнюсе, о Мартинайтисе, об Эргали Гере. Книгу Кобрина «
Гены Ганнибала» (М.: Вест-Консалтинг, 2013) читаю уже в Батуми. Запоминаются ироничные миниатюры:
Чем малочисленней народ,
Тем величавей прошлое.
Или:
Мои стихи, разобранные на цитаты,
эпиграфы, жалеть напрасный труд.
Они в Германии, Израиле и Штатах…
Пусть там по-человечески живут.
В том же автобусе – ехали почти девять часов – разговор с поэтом и переводчиком Михаилом Ясновым. Яснов читает чудное четверостишье (принадлежащее питерскому переводчику Игнатию Ивановскому):
Луна взошла на небосвод
И отразилась в луже,
Как стихотворный перевод:
Похоже, но похуже.
В моем рюкзаке оказывается книга Яснова
«Амбидекстр» (СПб: Вита Нова», 2010).
– А вы знаете, что такое «амбидекстр»? – спрашивает Яснов, даря ее кому-нибудь. Знающих мало.
«Амбидекстр, – из предисловия, – тот, кто одинаково владеет обеими руками. В этой книге собраны стихи и переводы, и обе ее части равнозначны. … В книгу вошли стихи и переводы последнего десятилетия».
Причуды иноземного стиха:
как пробираться тропами лесными,
где ива, и береза, и ольха –
мужского рода? Что мне делать с ними?
Я мог бы это всё перевести
совсем в иную плоскость, но природа
подсказывает мне, что нет пути
печальней, чем искусство перевода.
И правда, как березу мне обнять,
и как же иву мне назвать плакучей,
когда у них особенная стать,
в чужом – иная, как себя не мучай?
Так оставайся лесом, старый лес,
грешно переводить тебя на рощу,
и всей листвой, покуда не исчез,
дыши на слух и облетай на ощупь!
Знакомый – еще с лермонтовских переводов Гейне – переводческий казус с деревьями. В оригинале «На севере диком…» сосна-
он (на немецком – мужского рода) грезит о
ней-пальме. У Лермонтова этот «гендерный» момент исчезает…
В переводческой части «Амбидекстра»: Бодлер, Верлен, Рембо, Аполлинер и Превер. Книга оформлена работами питерского графика Клима Ли.
Еще одна «двоякодышащая» книга – «
Stereo» Сергея Тимофеева (Рига: Орбита, 2012). Тексты Тимофеева – на одной странице, переводы на латышский – на другой
4.
Тимофеев – мастер стихотворного парадокса.
«Выпущенный» в зачине стиха, парадокс развертывается, растворяется в неспешном элегическом повествовании.
На фоне верлибров – неожиданное обращение к силлаботоническому стиху, обыгрывающее известную колыбельную:
Спят усталые боксёры,
Спят их потные перчатки,
Перемотки, майки, бутсы,
И отбитые мозги.
Тихо ночь щекочет пятки,
Занавески льнут друг к другу,
И в стакане из-под виски
Лёд становится водой.
Кто кого в нокаут отправил –
Это сообщат в газетах,
В свежих утренних газетах
Вместе с тостом и яйцом.
А пока храпят боксёры,
Уронив себя в подушки,
И разжатые ладони
Не сожмутся в кулаки.
«Stereo» получаю в Батуми, где в закутке под фосфорическим светом аквариума читаем по очереди стихи.
Батуми.
Субтропики, маленькие дома с гигантскими балконами, на балконах сушится белье. Кажется, все Черное море – от Крыма до Стамбула – опоясано бельевыми веревками. Простыни, майки, купальники.
Море все фестивальные дни неспокойно. Пляж галечный. Входишь в воду, волны обстреливают тебя галькой. Поэтессы ходят с синяками.
Батуми быстро строится. Неожиданная для курортного юга любовь к псевдоготике. Еще более неожиданная – замеченная еще в Тбилиси – любовь к позолоте. Странно, думаешь, обычно все блескучее любят народы, еще не вышедшие из исторического детства. В Тбилиси, на площади Свободы, позолоченный Георгий меланхолично убивает позолоченного дракона. Над Тбилиси блистает позолоченный купол построенного десять лет назад Троицкого собора – ярче луковицы Храма Христа Спасителя. А раньше в Грузии золотили купола? Местные люди пожимают плечами.
В Батуми золотят всё. Скульптуры, фонтаны, здания. Золотой непонятно кто возле нашей гостиницы. Золотые львы перед театром, с фаллическими хвостами, уже обтертыми. Позолоченная статуя Маяковского в Багдади.
Продолжаю разбирать рюкзак.
Красная книга
«Новые сны о Грузии» (Тбилиси: «Русский клуб», 2011). Первая часть – по итогам предыдущего фестиваля (стихи участников). Вторая – стихи финалистов прошедшего в том же году конкурса молодых русскоязычных литераторов Грузии.
Некоторые конкурсные «сны о Грузии» даже интересней «фестивальных». Из подборки лауреата в номинации «Поэзия» Анны Лобовой-Кубецовой:
лоза как вор влезает на балкон
и свет крадет, и ведь не даст ни грозди
взамен. оставь. растениям закон
не писан. неприкосновенны гости.
и ты влезай, лови руками свет
в карманы прячь корпускулы горстями,
отдашь – собой. Другой валюты нет
меж нами, как и ты, дружок, гостями.
Девятнадцатое июля, юбилей Маяковского. Возлагаем венок у мокрого памятника. Толчея зонтов. Кто-то в магнитофонной записи декламирует Маяковского голосом Высоцкого.
Смотрим в кутаисском театре спектакль о Маяковском. Актеры стараются. Лиля Брик в красном платье. Зощенко в костюме трактирного полового. Звучит выстрел.
Возвращаемся сквозь стену дождя.
Сзади поэт Владимир Саришвили рассказывает, как сидел в молодости на гауптвахте.
– Всех забрали, привезли на гауптвахту. Рядом пьяный майор спит – офицерская на ремонте, его сюда. Насобирали какие-то деньги, позвали охранника: выпить бы... «Хорошо, принесу, только если песен петь не будете». Накрыли стол, разбудили майора: «Товарищ майор, будьте нашим тамадой!»
На этом многообещающем месте начинаю дремать. А жаль.
Алмаатинец Бахытжан Канапьянов.
Познакомились в ноябре 2003-го, на Третьем ташкентском фестивале. Теперь вместе с Бахытжаном едем выступать в Кеда. Только что получил в подарок его новую, чуть больше ладони,
«Лирику» (Алма-Ата: «Библиотека Олжаса», 2013).
Тебя звали Алма 5,
тебя называл
половиной
зеленого города,
имя твое
торопливой строкою кассира
вписывалось
в голубой бланк
авиабилета,
когда к тебе я спешил,
ты шутила при встрече:
– Парень, не так ты переводишь,
меня звать – «не бери».
Имя мое
что плод,
на который наложен запрет.
Не так переводишь, парень,
э, не так.
Дорога в Кеда. Зеленые горы. Мост, построенный при Тамаре. Электростанция, построенная при Берии. На сиденье рядом – прозаик Дато Турашвили.
– За этими горами – Турция, – показывает рукой. – До тридцатых годов за плату здесь переводили через границу. Потом все закрыли. Добирались до Турции только вплавь, через море, держась за буйки. Пограничники уже знали, стреляли по движущимся буйкам.
«Кинороман» Дато
«Поколение Джинс» (Тбилиси: Изд-во Бакура Сулакаури, 2012; пер. Ирины Модебадзе) – единственная прозаическая книга в моем рюкзаке.
18 ноября 1983 года несколько молодых тбилисцев неудачно пытались угнать самолет в Турцию. Через год угонщиков – и проходившего по делу монаха, которого вообще не было в самолете, – расстреляли.
– Когда Гегу соберутся выводить, скажешь женщинам, чтобы они начали петь, и пусть поют погромче, как можно громче. Скажешь женщинам, что это моя просьба, что надо подбодрить Гегу, а то, скажи, его на расстрел ведут…
Их всех расстреляли в один и тот же день, но постарались сделать так, чтобы не было огласки, и в трех случаях это получилось относительно легко, потому что монаха и братьев специально вывели из камер днем, когда внимание тюрьмы слабеет, а под конец открыли дверь той камеры, где сидел Гега.
…Когда Гега шел по тому коридору, откуда-то издалека, откуда-то сверху, до него донесся звук песни, но Гега подумал, что это ему мерещится, и даже слегка улыбнулся. А этажом выше женщины-заключенные действительно пели, они стояли очень близко к форточке запертой камеры и, плача, громко пели. В отличие от Геги, их голоса хорошо слышал Дима Лорткипанидзе, который громко стучал окровавленным кулаком по двери своей камеры и кричал на всю тюрьму.
Ганна Шевченко,
«Домохозяйкин блюз» (М.: Литературный клуб «Классики XXI века», 2012). Этой книги нет в моем «фестивальном» рюкзаке – но получил ее благодаря фестивалю. Попросил прислать пдф-ку. По возвращении в Ташкент обнаружил ее, проверив почту, в своем «электронном рюкзаке» – где стихи измеряются не килограммами, а килобайтами – если вообще существует единица измерения веса поэтического текста…
Обостренное восприятие «бытовых мелочей». Книга наполнена предметами, но каждый – на своем, точно отведенном ему, месте.
Мне в детстве было многое дано:
тетрадь, фломастер, твердая подушка,
большая спальня, низкое окно,
донецкий воздух, угольная стружка.
Когда на подоконнике сидишь,
то терриконы сказочней и ближе,
мне нравилась базальтовая тишь
и мертвый флюгер на соседней крыше.
А за полночь, сквозь шорох ковыля,
сквозь марево компрессорного воя,
подслушивать, как вертится Земля,
вращая шестеренками забоя.
Предпоследний фестивальный день, суббота.
Вечер Олега Чухонцева.
Долго рассаживаемся, чтобы не дуло из кондишна. Публики немного – кто-то ускакал к морю, кто-то просто не дошел. Жаль.
Чухонцев читает тихо. Старые стихи, новые. В воздухе разливается слабое мерцание. Лицо Сергея Чупринина, ведущего вечер. Вслушивающееся лицо Бахыта Кенжеева.
Открывается дверь, тихо заходит Андрей Макаревич. Садится в уголке. Когда чтение заканчивается, так же тихо исчезает.
Ответы на вопросы. Ничего из них не запоминаю, в голове еще не погасли стихи. Надо было записать, не подумал.
Вечером концерт Макаревича. Джазовый. Хорошо.
Стоим с Марией Игнатьевой на литургии в батумском Никольском храме.
Служба на грузинском и русском. Неподалеку появляется еще одно знакомое лицо – Злата Коцич из Белграда. После литургии сидим с Марией возле гостиницы (Злата задержалась в церкви), пьем приторный кофе. Мария Игнатьева – из Барселоны, в последнее время занимается переложением Псалмов. Здесь же, за столиком, обмениваемся книжками. Тема ее
«Памятника Колумбу» (М.: Изд-во МГУ, 2010) – человек-в-истории. Двадцатый век – двадцать первый. Своя родина – чужая.
В чистой простоте евроремонта –
Белого больничного листа,
Тишина уныло и дремотно
В капельницах света разлита.
Если и не госпиталь, то «боинг»,
Под крылом обрывки небылиц:
Те ковры на стершихся обоях,
Плавники тех шатких половиц.
Третьим поколением затрепан,
Как роман Доде или Золя,
Воздух тот, где непрерывный ропот –
Рокот холодильника «Заря».
Под крылом – нет, не боинга, а турецкого аэробаса – уже светлеющий узбекский пейзаж. Пустыня. Пустыня. Первые строения. Канальчик блеснул. Застройка густеет, набирает этажность, побежали улицы с первыми редкими машинами.
Эссе за время перелета (самолетик на экране проскользил от Турции через густое синее пятно Черного моря, более светлое – Каспийского, до края родных барханов) вполне сложилось. Название – «
8½ килограмм стихов». Подумав, заменяю его на другое. Голосящие рыбы. Голосящие рыбы на фестивале «Во весь голос». Уже в Ташкенте набираю: «Поющие рыбы». Рыбы с разных стран, от А до Э.
Рюкзак разобран, книги расставлены. Можно заняться «обедом и нарядами» - и начинать скучать по Грузии…
__________________
[1] Радашкевич А. Грузинские заметки // Сибирские огни. 2009, № 9 (magazines.russ.ru/sib/2009/9/ra14.html); Муратханов В. Преодоление географии. Заметки с международного русско-грузинского поэтического фестиваля // Интерпоэзия. 2011, № 2 (magazines.russ.ru/interpoezia/2011/2/mu12.html).
[2] Переводы с русского на грузинский представлены гораздо скромнее (1/7 сборника); к тому же для человека, не читающего по-грузински, остается неясным, кто и кого переводил.
[3] Даниил Чкония – главный редактор (совместно с Ларисой Щиголь) журнала «Зарубежные записки» (Германия), выход которого был приостановлен в 2009 году.
[4] Переводы А.Акментиньша, М.Асаре, П.Драгунса и Й.Петерсоне.
[5] Алма – яблоко, второе значение – не бери (каз.)скачать dle 12.1