(О книге: Захар Прилепин. Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2017)
«Взвод» – книга пропагандистская. Автор ведёт пропаганду милитаризма и утверждает, что милитаризм завещан нам Золотым веком русской культуры, который потому-то и стал Золотым, что писатели стремились воевать, в любой день и час готовы были использовать оружие и не намеревались проводить различие между войной отечественной и войной захватнической.
В книге – десять беллетризированных жизнеописаний тех поэтов, которые состояли на военной службе и участвовали «во всех войнах подряд, которые выпадали России» (с. 703). Главы названы так: «Поручик Гаврила Державин», «Адмирал Александр Шишков», «Генерал-лейтенант Денис Давыдов». «Полковник Фёдор Глинка», «Штабс-капитан Константин Батюшков», «Генерал-майор Павел Катенин», «Корнет Петр Вяземский», «Ротмистр Петр Чаадаев», «Майор Владимир Раевский», «Штабс-капитан Александр Бестужев-Марлинский». Главная роль «взводного» отведена Пушкину: «и в этом – военном – смысле фигура его оказывается всеобъемлющей, всеохватной, неотменяемой, определяющей. Равнение на солнце» (с. 722).
…Кто постарше, сам помнит, а кто помоложе, тот в советских учебниках прочтёт, что Пушкин был враг самодержавия, прославлял народных вождей Разина и Пугачёва, воспевал русский бунт... и вовсе не говорил – «бессмысленный и беспощадный». Это не он, а всего лишь заурядный недоросль Петруша Гринёв сдуру ляпнул. Вот, пожалуйста, цитирую старый учебник: «Приравнивать в этом случае Пушкина к дворянской посредственности, как называл Белинский героя-рассказчика "Капитанской дочки", значит изменять истине в угоду либеральным буржуазным представлениям» (М. П. Мезенцев. История русской литературы XIX века. – М. ВШ, 1963). В общем, Пушкин был революционер и предтеча соцреализма, а если кто-то не согласен, то сам виноват: у него «либеральные представления», которые изменяют истине.
В книге «Взвод» читатель найдёт точно такой же соцреалистический ход мысли, только с другим вектором. Пушкин был империалист, милитарист и верный солдат двуглавого орла. А те, кто с этим не согласен, – «либеральные насекомые» (с. 549).
У торжественного образа Пушкина-революционера была шероховатость, которую советским пропагандистам приходилось заглаживать: «свободы верный воин» должен был бы в тайное общество вступить, а он, как назло, не вступил. У торжественного образа Пушкина-милитариста точно такая же заусеница: поэту-солдату следовало бы в армии служить, а он? как назло, не служил.
Советские пропагандисты объясняли, что Пушкин всей душой стремился в ряды заговорщиков, но его не допускали разные обстоятельства. Автор «Взвода» в один с ними голос объясняет, что Пушкин всей душой стремился на военную службу, но его не допускали разные обстоятельства: поэтому он через всю жизнь пронес сожаления о несостоявшейся воинской судьбе.
«Мне бой знаком – люблю я звук мечей;
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы… – вот вам Пушкин!» (с.721)
Стихотворение в книге оборвано, потому что дальше появляется тот самый «воин свободы»: «И смерти мысль мила душе моей. / Во цвете лет свободы верный воин…».
Соцреалистический Пушкин дружил с Чаадаевым ради «вольнолюбивых надежд» и мечтал только о том, что «на обломках самовластья напишут наши имена». У Пушкина-взводного посланий к Чаадаеву как будто и нет: в главе о «ротмистре» они не упоминаются. Зато взводный Пушкин рвался по примеру «ротмистра» на воинскую службу, добивался у отца разрешения пойти в гусары, но – «отец откажет, и Пушкин останется штатским; Чаадаев, успокаивая его, напишет тогда, что <…> это суровое и рутинное дело, которое требует огромного количества навыков и знаний. Но, думается. Пушкин справился бы с этим» (с. 523). Так что никаких нам «обломков самовластья». Наоборот, только мечты о службе государевой. Такой же смысл – «воля небес в том и состоит, чтобы нести государеву службу» (с. 495) – Прилепин извлекает из стихотворной миниатюры «К портрету Чаадаева»: «Он вышней волею небес / Рожден в оковах службы царской; / Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес. / А здесь он – офицер гусарской».
Во «Взводе» Чаадаев раскаялся и в том, что вышел в отставку, и в том, что неосторожно акцентировал в «Философическом письме» многие «для него самого сложные и даже сомнительные вещи» (с. 550). Хотя по сути, горячится автор «Взвода», в этом письме даны «самые пессимистические прогнозы касательно Европы и оптимистические (во многом, более того, сбывшиеся) взгляды на будущее России» (с. 538).
А Пушкин-взводный все-таки вступил на государеву ратную службу – «весной 1829 года, хоть и не имел военной должности, отправился на войну, чем был крайне доволен» (с. 667). Зачем поэт отправился на Кавказ и появился на передовой – одна из загадок пушкинистики. Сам Пушкин писал Бенкендорфу, что хотел повидать брата Льва, брату Льву – что хотел повидать друга Раевского, будущей тёще – что от тоски после неопределенного ответа на сватовство. В черновом предисловии к «Путешествию в Арзрум» поэт называл своей целью Кавказские воды. А Юрий Тынянов, опираясь на таинственные намёки в письмах поэта и его друзей, первым высказал предположение (в статье «О ”Путешествии в Арзрум”»), что Пушкин рассчитывал вырваться за границу: «Недозволенная поездка Пушкина входит в ряд его неосуществленных мыслей о побеге».
Травелог «Путешествие в Арзрум» назван в книге «безупречным образцом военного очерка» (с.723). Если юный читатель (а «Взвод», насколько я понимаю, обращён к мальчикам-подросткам) решит прочесть «Путешествие в Арзрум», то очень удивится, не найдя там от военного очерка практически ничего.
Во «Взводе» автор заботливо процитировал два мемуарных свидетельства. В первом Пушкин в одиночку летит на турок с саблей наголо, а мемуарист летит ему на выручку с майором Семичевым и с уланами, заставляя турок отступить (с. 667). Во втором Пушкин вот-вот полетит на турок «схватив пику после одного из убитых казаков», но тот же майор Семичев успел его настигнуть и остановить (с. 668). Автор не задаётся очевидным вопросом, не идёт ли речь об одном и том же эпизоде, в первом случае более, во втором менее приукрашенном. Нет, он решает, что поэт неоднократно сражался и проделал «поход в качестве солдат» (с. 668).
У самого Пушкина в его «Путешествии …» нет ни сабли наголо, ни пики убитого казака. А есть вот что: «Я остался один, не зная, в какую сторону ехать и пустил лошадь на волю божию. Я встретил генерала Бурцова, который звал меня на левый фланг. «Что такое левый фланг? – подумал я и поехал далее».
Прилепин аккуратно не упоминает, что из кавказского путешествия поэт привез не оду победам генерала Паскевича и не поэму о взятии Арзрума, а стихи «Не пленяйся бранной славой…».
Юрий Тынянов писал в статье «О "Путешествии в Арзрум”»: «О том, каких непосредственных отзывов ждали от Пушкина в связи с войною официальные круги и как они были разочарованы, свидетельствует статья Булгарина 1830 г. («Северная пчела», 22 марта 1830, № 35): «Итак надежды наши исчезли. Мы думали, что автор Руслана и Людмилы устремился за Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, – и мы ошиблись. Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять Онегин, бледный, слабый... сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину».
Что ж, Пушкин был таким же государевым солдатом, как соратником Пугачёва...
Почему во «взводе» у Пушкина собраны именно эти поэты, в книге не объясняется. Но автор пообещал и роту собрать, ибо все наши творцы умели и жаждали воевать, хотя могли бы «просто жить в своих имениях, непрестанно рассуждая о благе человечества и гуманизме» (с. 708). В роту жаждущих военной службы волей автора попал даже Евгений Баратынский, «пять лет служивший в недавно отвоеванной русскими Финляндии» (с. 708). Автор забыл сказать, что поэт попал в военную службу рядовым по весьма печальным обстоятельствам и все пять лет жаждал одного – отставки. «Должно сносить терпеливо за служенное несчастие – не спорю, но оно превосходит мои силы, и я начинаю чувствовать, что продолжительность его не только убила мою душу, но даже ослабила разум», – пишет он Жуковскому.
Пафос «Взвода» точнее всех выразил писатель, который не попал в герои книги, хотя тоже служил в военной службе, – Николай Зряхов, автор романа «Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего супруга». В предисловии к этому знаменитейшему сочинению (до его славы сочинениям Пушкина было далеко) Зряхов писал: «Наши воины, одушевляемые святою верою в Бога, верностию к царю и пламенея истинною любовию к своему отечеству, летят как орлы с радостью на поле брани. Никакие препоны их не удерживают. Высочайшие Альпийские и Забалканские горы для них кажутся ничтожеством. По мановению своего монарха, по гласу разумного и опытного полководца, они переходят бездонные пропасти сих гор, достигают вершин их, сокрытых в облаках, как бурный поток свергаются долу. И, представ пред взоры смущенного врага, от внезапного их появления приведенного в ужасную робость, невзирая на его многочисленность и выгодную позицию, им занятую и укрепленную со всем искусством к выдержанию приступов, невзирая на всепожирающий пламень многих орудий, извергающих смерть, – идут на штыках – при громогласных криках "ура!”».
скачать dle 12.1
