В 2016 году в премиальных списках не случилось открытий и дебютов, что вовсе не означает, что их не было: но если посмотреть на «прозаические» списки, заметно, что они не слишком отличаются разнообразием. Например, Леонид Юзефович с романом «Зимняя дорога» вошёл в шорты и лонги всех «громких» премий этого года – «НацБеста», «Большой книги» и «Русского Букера» (и «НацБест» уже получил). Та же ситуация с авторами издательства АСТ, в частности, «Редакции Елены Шубиной». «Авиатор» Евгения Водолазкина, «Крепость» Петра Алешковского, «Лестница Якова» Людмилы Улицкой: все эти известные авторы и произведения переходят из одного шорта в другой.
Мы решили обратить внимание на романы нескольких авторов, которые пришли в списки разных литературных премий 2016 года из «толстых» журналов, будучи затем изданы отдельными книгами. Они привнесли в общую картину узнаваемых фамилий приятное разнообразие. Каждый роман обладает своей уникальной атмосферой, и, хотя у названных авторов мало шансов на то, чтобы стать лауреатами, они заслуживают внимания читательской аудитории.
Мария Галина «Автохтоны». – М.: АСТ, 2015
Знаменитая писательница-фантаст Мария Галина уже входила в списки «Большой книги». В 2012 году роман «Медведки» занял второе место в читательском онлайн-голосовании. Роман «Автохтоны», впервые появившийся на страницах «Нового мира» в 2015 году, в новом 2016 стал финалистом не только «Большой книги», но и «НацБеста».
Перед нами роман-одиссея, построенный как городское фэнтези, приправленный лёгким духом триллера. Главный герой приезжает в чужую страну и чужой город якобы ради исторического исследования: ищет сведения о поэтической группе «Алмазный витязь», этакой вариации групп Серебряного века, и пьесе, которую ставила эта группа.
По ходу действия герой запутывается в мифах и легендах этого мира, так и оставшегося для него чуждым, и не получает ответов на вопросы, не находит то, чего искал. Вопрос остаётся лишь в том, искал ли он то, что ему на самом деле было нужно? Герою романа сложно дать какую-либо очевидную характеристику. У него даже имени нет. Сдержанно-отстранённым персонажем с налётом тайны в прошлом он останется для читателя до самого конца.
Сам роман местами походит на интервью героя с персонажами, которые ведут его за собой в самые дебри в поисках ответов. Герой в истории играет не главную роль, несмотря на то, что читатель наблюдает за происходящим его глазами. Он только удостоен возможности личного участия в репортаже на тему.
Место действия романа не обозначено географической точкой на карте, словно для того, чтобы вызвать у читателя подсознательное узнавание на выбор любого европейского города любой постсоветской западной страны. Причудливо перемешаны описания: европейские улочки с «типично туристическими местами», тайные закоулки, появляющиеся вдруг из ниоткуда, старинные кладбища и рынки, грязные спальные районы, до которых ещё тащиться на маршрутке. Город у Марии Галиной – одно из действующих лиц, такой же автохтон, как и его обитатели.
«Капля с карниза упала ему на веко. Он сморгнул. И увидел тянувшуюся из-за приоткрытой тяжёлой двери паутинку лучей. Под прокопченными балками низкого потолка на столиках оплывали свечи. Два столика были пусты, за третьим два старика играли в шахматы. Пахло кофе. Хорошим кофе. Портал, открывшийся там, где раньше была глухая стена. Бродилка. Не стрелялка. Бродилка. Он что, перешел на новый уровень? Незаметно для себя? Сделал что-то правильно? Что именно?»
Главный герой передвигается по городу как по лабиринту. И в итоге всегда возвращается на исходную позицию. Что бы с ним ни происходило, утром нового дня всё начнётся с начала и снова увильнёт в сторону от изначального замысла. Расследование, которым занят герой, отклоняется в сторону каждый раз при попытке разобраться. Перед ним как будто разыгрывается спектакль, но роли действующих лиц постоянно меняются. Мешает ему и собственное отношение: пытаясь не быть «типичным туристом», герой ставит под сомнение любую информацию, которую ему преподносят, не верит чужим версиям и теряется в собственных догадках.
Как не сомневаться? На каждый вопрос у каждого городского жителя своя версия ответа. И каждый жаждет поделиться ей ещё до того, как спросили. Буквально на всё найдётся объяснение – запутанное, но логичное, отстаивающее конкретную версию правды. По этим версиям сгинувший местный художник видел иные миры и запросто с ними общался, а тело звезды оперной сцены, застреленной любовником-энкавэдэшником, похищено из гроба сразу после похорон.
«Этот город творит свой миф, по своей прихоти, вызывая из небытия тени и управляя ими». История перемешана с городскими мифами и легендами и щедро приправлена театральностью подачи. История хитрит, блуждает в лабиринтах, как и герой и как читатель, упрямо пытающийся связать её концы с концами. Концов так много, что получается не узел, а клубок. Отсюда и сомнения.
«Он где-то читал, что, если свет мигает с очень короткими интервалами, мозг просто игнорирует краткие периоды темноты, как бы достраивая реальность в момент её исчезновения. Если окружающий мир нам регулярно отключают на долю секунды, а потом включают вновь, кто это заметит? Мы живём среди лакун и провалов…»
Кто же они – эти автохтоны, исконные обитатели этих мест? Эти люди с тысячами лиц и тысячами жизней, запутавшиеся в собственных версиях правды случайно или намеренно. Люди ли? В этом мире саламандры становятся причинами пожаров, байкеры-оборотни, вампиры и сильфы попадаются герою каждый день, нагло здороваются. Но герой не видит в них ничего необычного. У него – своя версия правды, с которой он не желает расставаться.
«Наше прошлое и есть наше будущее. Потому что мы такие, какими делает нас наше прошлое. Все наши радости, все наши детские обиды, все некупленные велосипеды, все тычки и отчаяние, все мучительное стыдное отрочество… Это как, ну, есть такой сюжет расхожий. Человек свернул не вправо, а влево. И вся жизнь наперекосяк… Зачем, ну зачем он поехал сюда? Сидел бы дома, рылся в своих архивах…»
Поиск был напрасен, возврат к самому себе невозможен, как невозможно склеить разбитый стеклянный шар, оказавшийся окном в другой мир. И когда герой находит то, что искал на самом деле, чудо рассыпается, оставляя сожаление.
«Признайтесь! Вам же самому хотелось, чтобы было что-нибудь этакое. Всем хочется. Такова человеческая природа. Отыскать среди крови и грязи, среди безнадежности потаенную дверь и ускользнуть через нее и там, за дверью, увидеть свет, и буколический пейзаж с горами и морем, и ангела с оливковой ветвью. И, там за этой дверью, никто не умирает, и не расстается, и чудо щекочет тебя нежным перышком».
В поиске правды, в желании найти объяснение произошедшему многие годы назад кроется тайный страх: а что если правда окажется совсем не такой привлекательной, как её поиски? Что если события и поступки имели совсем иное значение, чем то, что изначально предполагалось? Не лучше ли обманываться, оставив сомнения, не искать, и не задаваться вопросами, чтобы не получать горьких ответов? Но в этом и состоит ирония – пока ты не узнаешь наверняка, не будешь уверен.
Очарование романа Марии Галиной – в самой атмосфере сказки, которая проходит по краю жизни незамеченной, когда пытаешься подстроить её под свои правила, анализировать, задавать вопросы. Если читатель готов идти за автором, не задавая вопросы, эта книга – для него.
Саша Филипенко. Травля. – М.: Время, 2016
Новый, третий по счёту, роман Саши Филипенко «Травля» впервые появился на страницах второго номера «Знамени» в январе 2016 года. Злободневный и хлёсткий, он словно кривое зеркало, отражает картину повседневности, что отчасти объясняет его появление в лонге «Русского Букера» и шорте «Большой книги».
В «Травле» показан круговорот событий, закрутивший сразу несколько семей и приведший в итоге к трагической развязке. Чётко отрепетированный спектакль по игре на человеческих нервах выходит из-под контроля и уничтожает всех, кто принимал участие в действии.
«Травля» – произведение лаконичное и острое. Интересно здесь единство формы и содержания. Прямая отсылка к сонатной форме добавляет объёмности роману, выстроенному почти в публицистическом стиле: в виде интервью и сцен-зарисовок. Характерная чётким построением сюжета, соната имеет общую драматургическую составляющую и с кино, и с литературой. Таким образом, тема травли проходит красной нитью через всё повествование, в ярких образах обыгрывается разный смысл этого слова, и, наконец, история заключается в кольцо, возвращаясь к смысловому началу.
Огромное значение имеет и визуальность ряда. В тексте почти нет описаний, лишь яркие мазки, и читатель сам достраивает картину. Иногда эта картина становится сюрреалистической, абсурд вплетается в ткань повествования, становится его неотъемлемой частью.
«Напоминаю, если вы считаете, что все двести тысяч подлецов должны понести наказание – можете ничего не делать. Как и в других случаях, согласно устоявшейся в нашей стране традиции, ваше бездействие будет расценено как согласие с судом. Если же вы считаете, что двести тысяч подонков должны быть спасены – отправьте нам сообщение. Напоминаю, что в таком сообщение вы должны указать свои инициалы, год рождения, номер паспорта, место фактического проживания и размер одежды…»
Такая сложность построения обусловлена прежде всего тем, что в романе много действующих лиц, и каждый персонаж отыгрывает собственный мотив. Главным героем становится то кающийся брату беспринципный Лев Смыслов, то упёртый журналист Антон Пятый, то обиженный отцом-олигархом футболист Александр Славин. Перекличка персонажей – или, как заявляет сам автор, перекличка нотных партий – связывает сюжет воедино.
Отдельно нужно отметить паузы, которым придаётся настолько важное значение, что они буквально расставлены в конце почти каждой главы. Это ещё один пример условной визуализации повествования. Тишина, молчание, мгновение для выдоха перед новым сюжетным поворотом. Читатель сам достроит весь тот ужас, который автор подразумевает. Лишь отдельные моменты «смакуются» подробным описанием.
Необходимо отметить многогранность и противоречивость персонажей Филипенко. За яркостью характеров и в их поведении в мешанине событий не всегда ясно, кому читатель должен сопереживать. И должен ли вообще? Все герои так или иначе приходят к своей плахе самостоятельно. Каждый становится жертвой одного и того же мотива. Каждый раз, как по спирали, травля переходит на новый уровень.
Где же место читателя в этом круговороте? С одной стороны, в повествование не зря введён Марк Смыслов – сторонний наблюдатель, точнее, слушатель, которому история пересказывается. Но есть ещё одна сторона, куда более отталкивающая. Это позиция массы, толпы, кричащей «распни его, распни!» Ведь нельзя скрывать хотя бы от самих себя, что читая описания жизни олигарха-Славина и его семьи, внутренне яростно желаешь расправы над ними. В чём же ты лучше остальных персонажей романа?
Но в самой важной части произведения, во всей тонкой нотной конструкции, проскальзывает едва заметная фальшивая нота. В кульминации становится невероятным то, что герои действительно не предвидели последствия своих действий, ведь поставленный ими спектакль вёл именно к такому трагическому результату.
«Объектом репрессии должно стать не тело, но дух!»«Мы должны лишить его опоры, мы обязаны отнять у него веру в эту страну и, конечно, в себя. У него не должно остаться врага, но всё здесь должно стать его врагом… Я хочу, чтобы он потерял ориентиры».«Я хотел сочувствия. Хотел жалости и понимания со стороны коллег, ибо только в момент, когда кто-то поддерживает тебя, ты чётко осознаёшь, что происходит несправедливость».
Несмотря на живые, яркие эмоции героев, правдоподобность их реакций не соответствует предыдущему тонкому расчёту, хоть и с оговоркой о том, что «всё это как в компьютерной игре».
Кроме того, автор переусердствовал с посылами о том, над чем должен поразмыслить читатель романа. Журналист Пятый как образ пятой колонны, всемогущий «дядя Володя» и показательные суды – ТВ-шоу, с заранее известным результатом. Громкие фразы про патриотизм и анти-патриотизм – всё это слишком уж «в лоб» для литературного произведения. И совершенно точно неплохо смотрелось бы на экране.
Но в чём точно не откажешь Филипенко, так это в честности и даже какой-то весёлой злости. Роман даёт повод задуматься о том, в каком мире мы живём и во что он превращается.
«Если нам и стоит кого-то бояться – это кретинов, которые оккупируют пространство вокруг нас. Пока мы смеёмся над ними – они захватывают власть. Люди, над которыми мы гогочем, пишут законы, по которым мы живём. Мы сидим на бомбе замедленного действия, и она взорвётся, обязательно взорвётся, мой дорогой.»
Злободневность – самая сильная черта романа «Травля». Он останется чётким отпечатком дня сегодняшнего, но на большее, на наш взгляд, претендовать не может.
Сергей Солоух. Рассказы о животных. – М.: Время, 2016
Сергей Солоух с романом «Рассказы о животных» также вошёл в списки обеих литературных премий – «Большой книги» и «Русского Букера». Выбор жюри и в том и в другом случае можно объяснить умением автора отразить эпоху, хотя и отдалённую от современности, но с ещё не зажившими ранами предыдущего поколения.
«Рассказы о животных» – это классический пример прозы о маленьком человеке. Череда историй, проявляющих одну из неприглядных сторон жизни. Здесь нет ярких красок, всё серое, как дорога с границами в виде разметки. Истории о злоключениях на дорогах переплетаются с рассказами о проблемах на работе и в семье героя и закольцовываются в какой-то бесконечный тревожный сон с редкими обрывками – вкраплениями счастливых воспоминаний.
Образ маленького человека до предела метафоричен. Главный герой в прямом смысле «крутится» и в жизни, и на дороге. Бывший кандидат технических наук Политехнического института, ныне – коммивояжёр с правами категории В, выживающий интеллигент, Игорь Ярославович Валенок. Колесит по серым дорогам выдуманного города Южносибирска и области, в которых любой читатель нашей необъятной родины безошибочно опознает собственные координаты. Герой мучается на ненавистной работе, презирает коллег-подхалимов и клиентов-«фашистов», и нет-нет да и вспомнит с тоской «былые времена». Иными словами, перед нами типичный портрет человека, не вписывающегося в новую эпоху, отчего роман приобретает стойкий дух девяностых.
Солоух – настоящий мастер метафоры. И название романа «Рассказы о животных» играет со смыслом, намекая, что речь пойдёт не совсем о зверях, но и не совсем о людях. Так постоянно люди сравниваются с животными в худших проявлениях своей звериной сущности. Например, коллега Валенка, по фамилии Полторак, равный полутора или ракам или тараканам – герой так и не причислил его к определённому виду – вечно пресмыкающийся перед начальством, ищущий только своей выгоды персонаж. Клиенты – немцы – гладкие, выхолощенные, словно тараканы. А животные наоборот, наделены внутренней жизненной силой.
«Живые. Вечные. Посреди дороги. Быть может, они заговоренные? Да, оба, и мать, и вот помет ее. Что чудотворное тут? Серое небо, серая пыль, естественное, цвета не имеющее слабоумие? Собаки, возьмите к себе человека.»
«Зверские» мотивы не только проявляются в описании людей и отношений, но и служат отражением темы вечного вопроса «Кто виноват?» Главный герой произведения даже как будто находит ответ на этот вопрос:
«…так вот кто это все творит, ночами слепит фарами, а среди дня жестоко подрезает. Животные!»
Обращение к коллективным архетипам советского и пост-советского периода – это ещё одна особенность романа. Игорь Валенок постоянно возвращается в мыслях к тому, как именно «всё развалили» и когда именно его жизнь пошла не туда.
«Когда это началось? Когда он стал ложиться спать с одним желанием: чтобы не наступило утро? С одной мечтою –
не увидеть света. Не услышать дня. Шуршание колес, стук каблуков, чужие голоса. Остаться в тишине и темноте навеки, навсегда, в уже прошедшем, уже сгоревшем, в котором ничего, ничего больше не может и не должно случиться. Когда само существование, жизнь стала повинностью?»
Текст целиком пропитан духом безнадёжности и бесконечности пути. Даже в мелочах – отчаяние, боль, провальность. Минус во всём. В деталях описаны мучения героя – тяжесть бессонной ночи, отвращение к дорожной пище. Все подробности разъездной жизни достоверны, детализированы и узнаваемы теми, кому приходилось проводить ночь-другую в пути из пункта А в пункт В. Но более значительны мучения души Игоря Валенка, осознание того, что назад не повернуть, горечь и усталость от жизни.
«Щелчок, переплавленье всех чувств в обиду, в ненависть, в конечную субстанцию безумия –
и отрезвление.»«Надо ли знать, что именно в очередной раз пристегнулось к цепочке неудач, цепочке поражений, упорно, неотвязно слагающихся в приговор. Приговор его надеждам, нелепой вере и смешной любви. Последним их слабым огонькам. Даже в таких, грошовых мелочах. Дебильных.»
В конце концов этот мотив приедается до тошноты. И читатель удивляется тому, насколько ограничен в своих несчастьях главный герой, ограничен по собственному желанию. За людьми-животными в кабинетах и на дорогах, за вечными поисками врагов с успешным их нахождением он умудряется не замечать своего патологического везения. Сколько раз он умудрялся не попасть в ДТП, столь живописно и подробно им описанные! Сколько раз вытаскивал свою жену Алку, когда, казалось бы, дороги назад уже не было. И всё это он старательно не замечает, как человек, живущий прошлым и уже не видящий света в будущем.
Единственное, что оправдывает героя и подталкивает читателя к сочувствию, – это искреннее чувство к спутнице жизни. Только к своей единственной Алке Игорь Валенок относится не как к повинности. Держась друг за друга как утопающие, они вместе то уносятся на дно отчаяния, то взлетают к высотам простого житейского счастья, и эти мгновения действительно прекрасны.
«С Алкой он однажды видел и, что важнее, слышал, как мир кончается. Взрывается и остаётся целым. Такое чудо в гусиной медной коже и крупных изумрудах пота.»
Автор и сам не забывает о том, что жизнь бывает замечательной. Не отпускают образы, настоящие словесные полотна:
«За распахнутым окном переговаривались листья тополей, подушка, прилипнув к уху, гудела словно раковина, а сверху, над головой противно и отчетливо шуршала и чесалась известка на потолке.» «Утром, когда дождь стих и заиграло солнце, на том скате, с которого сорвался вдохновенно, сам себя кроша и перепахивая, островок леса, сверкали и празднично блестели сотни неисчислимых, открывших мир и небо скальных граней. Как будто кто-то там рассыпал ножи и вилки с нечеловеческого свадебного стола.»
Только это не здесь, а там, в прошлом или в недостижимом «если бы».
Всё потому, что Игорь Ярославович Валенок – человек даже не прошлого, а позапрошлого поколения. Поколения, которое считало, что человек должен любить книги до благоговейного трепета перед их запахом, должен становиться примером мудрости и кладезем знаний для потомков, должен ненавидеть «врагов», память о которых сидит на генетическом уровне. Именно это «должен» и становится камнем на шее главного героя, в чём он с готовностью признаётся:
«И вдруг с холодной ясностью Игорь увидел, что двадцать пятый кадр этого бреда – вовсе не кадр конкретного, сегодняшнего дня… Это байда и дичь всей его нынешней, зачем-то тянущейся, не знающей конца и остановки жизни. Повинность. Вот чем простёгано тоскливое бытие. Прошито. Продырявлено. Повинностью.»
Поколение людей, которые не видят иной дороги, кроме той, которую выбрали от отчаяния и по которой толкают теперь сизифов камень своей жизни. Серая лента, обнесённая частоколами-столбами. Так и крутятся в вечной «зоне» своей души, и не подозревают, что выход рядом – на дороге твоей судьбы знака «поворот запрещён» не существует.
В аннотации издательства книгу Сергея Солоуха называют «вызывающе неполиткорректной». Но за отношением главного героя стоит обида, а не ненависть, так что его взгляды на «вражин» и «фашистов» можно назвать неполиткорректными лишь формально. Так же формально дважды использована в тексте нецензурная лексика. К теме «маленького человека» роман Сергея Солоуха ничего нового не прибавил, но обязательно найдёт отклик у категории читателей, всё ещё ищущих метафизической правды и требующих её у писателей, ведь больше спросить не с кого.
скачать dle 12.1
