(О книге: Анна Наринская. Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях. – М.: издательство АСТ: CORPUS: 2016)
Анна Наринская рассказывает не о культуре или культурном процессе. Она описывает жизнь в самом общем и широком плане, опираясь на знаковые культурные события. Ее повествование не привязано к литературному, кинематографическому или музыкальному процессу и не ограничено ими. В этой позиции есть огромное преимущество. Она позволяет автору видеть главное не в литературе / кино / музыке, а просто главное. Главное вообще и для всех.
Каков же критерий отбора главного и значимого? О чем в принципе разговор? Рука с трудом поднимается, но придется написать: речь о моральном выборе и нравственном императиве. В буквальном смысле. Мастерство Наринской выражается, в том числе, и в умении сделать остроактуальную и во всех отношениях блестящую книгу на столь архаичную, давно похороненную, казалось бы, тему.
Открывается книга чрезвычайно эмоциональным откликом автора на письмо Надежды Толоконниковой из исправительной колонии. Здесь, собственно, и расставлены все точки над i. Само письмо названо подвигом, имеющим прежде всего огромную нравственную ценность. Критик отмечает и его художественные достоинства, оговариваясь, что, будучи помещенным в сугубо литературный контекст, обращение Толоконниковой теряет в значимости. А рассматривать его следует как полномасштабное общественное событие. Таким образом в книге намечаются ориентиры и планка, определяющие отбор того, что, с точки зрения автора, важно.
В книге Наринской встречается много оборотов, упоминание которых давно принято встречать снисходительной улыбкой или откровенным смехом. Среди них «женское самосознание и самопознание», например. Почему для нас может иметь значение роман «Джейн Эйр» и его многочисленные экранные интерпретации? Чего хотят женщины? У нас, как показывает опыт последних десятилетий, уничтоживший многие иллюзии, заметное число женщин имеют одно и вполне определенное желание – жить за счет богатого мужчины, согласившись на роль предмета, подчеркивающего высокий социальный статус владельца. Оказаться в одном ряду с банковским счетом, дорогим автомобилем и загородным домом – едва ли не самая, в нашем представлении, завидная женская участь. Английский роман XIX века про женщину как «свободное человеческое существо с независимой волей» серьезно опережает наше самосознание. И этот разрыв чрезвычайно показателен сам по себе.
Статья, формально посвященная «Благоволительницам» Джонатана Литтелла, на самом деле говорит об устройстве человека и о том, насколько это устройство вообще совместимо с тем самым моральным законом. Что руководит человеком в большей степени: требования нравственности или требование самосохранения, способность приспосабливаться к любому злу и стремление к самооправданию? Палачи, осуществлявшие массовые казни во времена холокоста, это какие-то редкие чудовища, или потенциально любой человек может оказаться «с ружьем в руках у расстрельного рва»? И хочется сделать оптимистический вывод, хотя бы насчет самого себя, да оснований для него не хватает.
Возвращаясь к избитой и многократно дискредитированной теме «жизнь – борьба». Роман Всеволода Бенигсена «ВИТЧ» и современная оценка деятельности советских диссидентов. Речь опять-таки о современном состоянии умов, не допускающем мысли о том, что кто-либо и когда-либо мог быть способен сделать что-то себе в ущерб, исходя из идеологических и политических убеждений и все тех же нравственных представлений. Цинизм очень удобен во всех отношениях. Циник никогда не выглядит наивным и доверчивым простаком. В его картину мира легко и безо всякого сопротивления вписывается любая подлость. Причем на правах нормы. Отстаивать сегодня благородный имидж диссидентов – дело совершенно неблагодарное. Кому нужна эта больная мозоль и помеха для самолюбования?
И снова вопрос ребром. «Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа к детям». Книга об одной из самых болезненных сторон того страшного положения, в котором оказывались жертвы репрессий. О насильственной разлуке с детьми как не прекращающейся ни на секунду душевной пытке. Возможно, самой тяжелой и мучительной. Книга, изданная «Мемориалом», – одно из самых красноречивых, можно сказать, кричащих свидетельств, которое, конечно, требует от нас реакции. И реакция ведь тоже красноречива. Мы же позволяем себе не вспоминать о том, «что случилось с этими людьми», находим возможность с этим внутренне примириться. И тем самым, если вспомнить заметку о книге Литтелла, незаметно для себя оказываемся хладнокровными наблюдателями «у расстрельного рва». А может и не наблюдателями, а вполне себе вооруженным отрядом. Все продолжаем добивать уже когда-то и без нас замученных людей, все продолжаем стрелять им вслед.
А что, если попробовать взглянуть на светлую сторону Луны? Что нашему обществу удалось если не перенять, то хотя бы начать перенимать у, скажем так, цивилизованного мира? К примеру, концепцию «ребенок должен быть счастливым». Не воспитанным, не образованным, не самостоятельным, а счастливым. Разве могут быть против этого возражения? Вроде бы нет. Подход в грубом виде предполагает постоянное любование ребенком и похвалы в его адрес вне всякой зависимости от его успехов. Нарисовал малыш кривую картинку – молодец, умница! Ребенок ведь должен быть уверенным в себе. Правда, возникают издержки: 40% американцев уверены в том, что у них «прекрасные успехи в математике», и при этом только 7% способны сдать стандартный тест по этому предмету. Китайская система воспитания и образования, будучи продолжением системы советской, – зеркальное отражение западной модели: все несчастны, у всех комплекс неполноценности и вместе с тем первые места на всех международных конкурсах. Если вы обратитесь к отзывам о лучших московских математических школах, то обнаружите то же самое: с одной стороны, дети и родители в состоянии перманентного стресса, а с другой, 100-балльные ЕГЭ у 100% выпускников. Совместимы ли на самом деле «счастье» и «удовольствие» с действительным, а не придуманным успехом, не требуют ли настоящие достижения столь же ощутимых жертв? Не ждет ли нас тотальная деградация, когда мы всем миром будем мастерить «неуклюжие открытки с улыбающимися рожицами» и дружно ими восхищаться? Ничего не скажешь: дьявол умеет расставлять ловушки.
Анна Наринская не ставит перед собой задачу выявить лучшего прозаика или поэта. В первую очередь, ее книга посвящена, прибегнем к тяжеловесному штампу, проблемам современности. Читателю не обязательно быть знатоком или любителем именно литературы или именно кино, чтобы книга Анны Наринской стала ему близка. Для этого ему достаточно жить здесь и сейчас. Не думаю, что перед критикой данного направления когда-нибудь встанет вопрос о ее нужности и востребованности.
Фото Анатолия Степаненкоскачать dle 12.1