(О книге: Умберто Эко. О литературе. – М.: АСТ, Corpus, 2016)
Сергей Зенкин в некрологе [1], посвящённом Умберто Эко, называет итальянского писателя «экономом», «хозяином», который смог дать собирающий и деятельный взгляд на наследие западной цивилизации. Чтобы убедиться, насколько точна эта метафора, необязательно штудировать все теоретические трактаты Эко или даже хорошо знать его прозу. Сподручнее обратиться к тем текстам, в которых итальянский классик предстает не как писатель или учёный-теоретик, но в первую очередь как публичный интеллектуал. Именно такую возможность и предлагает сборник эссе «О литературе». Во многом он продолжает «Шесть прогулок в литературных лесах» – курс Нортоновских лекций, прочитанный Эко в Гарвардском университете. Но если за «Прогулками» стояла объединяющая концепция (тот же лес как метафора художественного текста), то «О литературе» – это тексты «на случай», подготовленные для всевозможных конференций, лекций, симпозиумов и семинаров. Объединяет эти тексты только предмет (собственно литература) и автор, чей голос обращается к максимально широкой аудитории. Впрочем, стоит присмотреться чуть внимательнее, чтобы увидеть – в конечном счёте разница между «Прогулками» и данным сборником сводится лишь к выраженности объявленной метафоры леса. В лекциях она становится одним из инструментов художественного построения рассказа об искусстве чтения, который Эко предлагает своим слушателям и читателям. На это указывают уже заглавия («Входим в лес», «Леса Луази», «Медлим в лесу», «Вероятные леса» и т.д.) и соответствующее им плавное развитие темы: сначала Эко вводит опорные понятия, а затем наглядно показывает, как сделать путешествие по лесам мировой литературы более осмысленным.
Сборник «О литературе» демонстрирует куда более фрагментарный подход. Здесь нет заранее продуманного маршрута, и автор не ставит прямой цели развернуть собственный метод, он показывает его как бы походя, выдвигая на первый план свои излюбленные произведения и наиболее волнующие проблемы литературы. Другими словами, лес скрывается за деревьями, ведь в явном виде Эко не рисует его воображаемых контуров, не раскрывает методологию так целенаправленно, как в «Прогулках». Но тропинки под нашими ногами всё те же. Это Джойс и Пруст, Данте и Красная Шапочка, «Сильвия» Жерара де Нерваля и «Обручённые» Алессандро Мандзони, «Протоколы сионских мудрецов», Борхес и собственные романы Умберто Эко.
Своего обращения к одним и тем же проблемам и примерам автор нисколько не стесняется, он сам первым делом замечает их повторение в предисловии к сборнику. «
Мне это кажется естественным: каждый из нас имеет собственный «саквояж образцов», и повтор (если только он не раздражает читателя) как раз служит для их выявления». Опыт сравнения эковских прочтений отдельных произведений мировой литературы интересен сам по себе. Он наглядно показывает и гибкость его теории интерпретации, и её устойчивость. Ведь, несмотря на постоянное подчеркивание всей сложности отношений между литературным вымыслом и реальностью, пристальное внимание к проблеме референции в литературе и кардинальное переосмысление роли читателя, Эко, в отличие от многих представителей литературной теории, принципиально ограничивает свободу читательской интерпретации. В частности, он делает это за счёт введения такой теоретической конструкции как «интенция текста». Здесь, однако, не место слишком углубляться в теорию. Важно, что данные Эко примеры интерпретационного усилия – яркая иллюстрация его собственного теоретического подхода, и даже если они не всегда могут убедить оппонентов, то остаются живым единством практической и теоретической мысли, в котором Эко являет себя сразу во всех своих лицах – читателя, писателя и учёного.
Но вернемся к «хозяину» и «эконому». Я не случайно начал рецензию с цитирования некролога. Смерть Умберто Эко [2], конечно, придаёт этому сборнику особый характер, о чём уже многократно писали в российской прессе. Перед глазами непроизвольно встает фигура автора, в последний раз прогуливающегося по своим угодьям. По всей видимости, этот образ отвечает и представлению Эко о самом себе. Вряд ли писатель, так хорошо знавший Данте, мог сравнивать свои лекции о литературе с прогулками по лесу, не подразумевая и фигуру Вергилия. Эко сознательно брал на себя роль проводника в запутанном мире культуры. В России это аукнулось ему едва ли не буквальным превращением в живой ярлык так называемого постмодернизма. Но из тех, кто до сих пор видит в постмодернизме исключительно распад и гибель, Эко, очевидно, читали совсем немногие. Ведь он не только вписывает постмодерн в общее движение культурной истории, но и умудряется довольно убедительно (хотя и не бесспорно) помирить его со здравым смыслом – шаг не самый предсказуемый. Это особенно видно, если сравнивать Умберто Эко с другой знаковой фигурой литературной теории – Роланом Бартом. К постмодернизму он имеет отношение куда более далёкое, чем Эко, но мало кто ставил литературные проблемы так радикально как Барт. Он подверг решительному пересмотру все привычные литературоведческие понятия, согласованные с нашими обыденными представлениями о литературе. Что такое литература? Кто такой автор? Какова роль читателя? Литературная теория на какое-то время опрокинула и традиционную критику, и традиционное литературоведение, она поставила в тупик и общество, продемонстрировав, что его расхожие представления имеют под собой весьма шаткие основания. Мысль Умберто Эко не просто получила прививку литературной теории, но рождалась как её неотъемлемая часть. Свою семиотику Эко строил в полемике со структурализмом, а проблема интерпретации, которую критическая теория сделала одним из основных вопросов современной эстетики вплоть до нашего времени, стала ядром его собственной теории литературы. При всём том Эко едва ли не в каждом своём тексте пытается вправить суставы времени и восстановить инстанцию здравого смысла. Он лучше нас осведомлён, что литература не исчерпывается отсылкой к «внешнему миру», что произведение может быть прочитано множеством способов, а читатель не просто пассивно воспринимает некий «авторский замысел», но является необходимым условием осуществления текста. Всё это не мешает Эко в своей трактовке литературы оставлять место и наивному чтению (не все стремятся стать «образцовыми читателями» – что ж поделать), и массовой литературной продукции. Более того, он убедительно показывает, как литературный вымысел способен редактировать нашу реальность (при том, что реальность совершенно бессильна редактировать вымысел) – идет ли речь об американском мифе в жизни Италии или излюбленной теме Эко – конспирологических теориях, которым в сборнике «О литературе» посвящено эссе с говорящим названием «Сила ложного».
Главным инструментом, с помощью которого Эко пытается соединить противоречивую природу литературы с нашими самоочевидными представлениями о жизни, становится парадокс. Эко прямо апеллирует к повседневному общедоступному опыту чтения, но делает из него весьма неожиданные выводы. Казалось бы, сколько сил за последние сто лет литература и теория приложили к отстаиванию собственной автономии и независимости от «внешнего мира», но тут приходит Умберто Эко и, нисколько не оспаривая достигнутого, всё же находит слова, чтобы говорить о функциях литературы «в нашей личной и общественной жизни» и недвусмысленно связывает её с тем, что мы привыкли называть «реальностью», хотя граница между миром реальным и вымышленным при этом остаётся подвижной. По ходу дела Эко переворачивает «очевидные» представления о том, что литературный мир гораздо более «открыт» и свободен, нежели наша настоящая жизнь. В самом деле, говорит Эко, многие факты, касающиеся реального мира, могут быть оспорены и переписаны – учёные, например, постоянно пересматривают свои убеждения, зато вымышленные факты литературы истинны на все сто процентов – в мире, придуманном Львом Толстым, Анна Каренина бросилась под поезд, и это невозможно изменить. Да, гипертекст может научить нас свободе, резюмирует Эко, но только «неизменяемые» рассказы учат нас умирать.
«
Парадокс – это перевертывание общей перспективы, которое представляет мир неприемлемым, вызывает сопротивление, отторжение, и тем не менее, постаравшись его понять, мы признаем его верным», – пишет Эко в своем эссе об Уайльде. Парадокс – значит против доксы, против общественного мнения. Литературная теория 60-х-70-х делала ставку именно на это «против», которое, к примеру, для Барта приобрело и познавательный, и политический, и моральный смысл. Эко отлично знаком со всем критическим арсеналом литературной теории (да и сам участвовал в разработке), но, как правило, использует его прямо противоположным образом – дабы не разделить, но вновь соединить общественное мнение с истиной. Трудно судить, всегда ли успешны эти попытки, но настойчивость, спокойствие и изящество, с которыми Умберто Эко пытался осуществить своё предприятие, вызывает безусловное уважение.
_________________
Примечания:
1 Сергей Зенкин. Эконом. // Социологическое обозрение, 2016. Т. 15, № 1. С. 178 – 180.
2 Сборник «О литературе» в Италии вышел ещё в 2002 году, но на русском языке появился совсем недавно – уже после смерти Умберто Эко, став для российского читателя его последней книгой. скачать dle 12.1